Пепел (джен)

Пламя безжалостно поглощало всё на своём пути. Жертвы этой дикой и неукротимой стихии медленно таяли, словно воск, чернели и покрывались коркой. Предметы ломались, превращаясь в нечто безобразное, а воздух наполнялся едким удушающим дымом. С каждым вздохом воздух становился всё более плотным и горячим, и дышать становилось всё труднее. Вместо некогда прекрасного декора, вокруг были лишь пугающе яркие краски алого, пурпурного и жёлтого пламени, не щадившего никого на своём пути…

Душа Гарри подверглась жестоким карам: она плавилась, таяла, словно мороженое под жарким солнцем, покрывалась страшными шрамами и истекала кровью. В отчаянии она металась по догорающей комнате, пытаясь найти выход, но всё было напрасно: дверь оказалась замурована кирпичами, и сдвинуть её было невозможно, а окно отсутствовало. Ей было больно, очень больно: шрамы и раны были видны на всём её существе, а потоки крови всё никак не прекращались, как бы она ни пыталась их залечить.

Душа Гарри не издавала ни стонов, ни криков. Она словно онемела, скованная золотыми цепями. Не было сил говорить. Позвать на помощь было некого: все были либо мертвы, либо недосягаемы. А как же хотелось сбросить этот тяжкий груз, вырваться на свободу из этой душной, раскалённой комнаты, обрести долгожданную свободу от боли, вновь ощутить радость, залечить свои раны и забыть о зловещем огне… Просто стать наконец-то счастливой! Но, увы, надежды на это не было, и в ближайшем будущем её не предвиделось.

Смерть витала повсюду. Казалось, она пропитала всю маленькую комнатку: деревянные доски заметно потрескались и почернели, стулья, диван и шкаф постепенно разрушались, грозя оставить после себя лишь пыль и пепел. Статуэтки и фарфоровая посуда давным-давно разбились, составив хаотичный узор из множества осколков. От штор и тюли почти ничего не осталось, как и от прекрасных, некогда любимых книг. Ваза же, много дней назад превратившаяся в утиль, одиноко лежала в единственном мусорном ведре, которого почему-то пламя так и не коснулось. Вот уж что-что, а его было бы меньше всего жалко, особенно учитывая, что это был «бесценный подарок» на Рождество от Дурслей. Неужели душа Гарри была настолько порочна и запятнана грязью, что заслужила лишь это ужасное, покрытое ржавчиной ведро? Видимо, да.

Гарри не был святым и безгрешным ангелом. Терпение и благоразумие — не были свойственны ему.По мнению некоторых недоброжелателей, в частности профессора Снейпа, он был глупым, самодовольным и самонадеянным убийцей, а также бездарным волшебником. По его вине погибли невинные люди, в том числе и самые близкие, самые родные… Добрый, отзывчивый Седрик, родители, Сириус… Все они умерли слишком рано, и всё из-за него, из-за Гарри… Они пожертвовали своим счастьем, молодостью, свободой и жизнью ради него. Но ради чего были такие жертвы? Стоило ли вообще платить столь высокую цену, чтобы сохранить Гарри жизнь? Разве это было необходимо? Кто он такой, чтобы люди жертвовали своей жизнью ради него? Возможно, было бы лучше позволить Лорду Волан-де-Морту завершить начатое, и всё закончилось бы гораздо быстрее.

Эти мысли только усиливали пламя, делая его ещё более неистовым. Огонь не собирался убивать свою жертву сразу. Он хотел терзать юную душу до самого конца, используя своё самое мощное оружие — чувство вины, которое постепенно должно было лишить её последних остатков радости и разума.

Алое чудовище медленно приближалось к душе, окутывая её своими золотыми цепями и обжигая раскалённым пламенем. Затем оно ненадолго отступало, давая душе небольшую передышку перед новой волной страданий...

Убежать было некуда, да и какой в этом смысл? От пламени отчаяния и чувства вины невозможно скрыться — оно будет следовать за тобой повсюду, в любом месте. В этом тёмном замкнутом пространстве нет места свету и надежде. Здесь царит лишь вселенская печаль, уныние и горе, которое ранит сильнее любого яда.

Постепенно душа молодого волшебника покрылась пугающей коркой. Когда он осторожно дотронулся до неё, то ужаснулся: обугленные участки надулись, как пузырь, затем резко высохли и почернели, а после начали рассыпаться.

Было ясно, что исчезновение не за горами, и вскоре от жертвы останется лишь жалкий сгусток пепла и пыли… А ведь совсем недавно ещё теплилась надежда, что удастся просуществовать ещё немного и тогда получится найти какой-то выход, убежать далеко-далеко, туда, где не было бы горя и печали. Что ж, видимо, эта надежда была иллюзорной.

В моменты глубокого отчаяния с полки, словно в вихре вальса, сорвались обрывки фотографии. Они быстро закружились в воздухе, создавая стремительный вихрь. Это не было похоже на обычное природное явление: окутанный голубым туманом, он принимал различные формы, словно пластилин в руках мастера. Этот вихрь внушал странное ощущение покоя, безопасности и… ласки? Да, именно ласки, такой родной и удивительно знакомой…

Метаморфозы происходили стремительно: на месте вихря возникла человеческая фигура, окутанная тёплым голубым светом. Душа подростка, увидев его, ахнула: перед ней стоял мужчина с хорошо знакомой улыбкой и глубокими синими, словно небо, глазами. В них плескалось столько тепла и заботы, что хотелось плакать и смеяться от счастья.

Хотелось попросить мужчину ожить и больше никогда не умирать, хотелось протянуть к нему руку и обнять. Однако огонь был совсем рядом и не давал этого сделать, преграждая путь страхом и неуверенностью. Золотые оковы сильнее опутали душу и, раскалившись до предела, оставили на ней новые отметины.

Мужчина горько улыбался и безмолвно смотрел на своего крестника, поглощённого горем. Он не пытался приблизиться, зная, что это бесполезно. Пламя не позволило бы ему преодолеть разделяющую их преграду. Даже дотронуться до него, чтобы поддержать и утешить, было бы невозможно. Как же обидно, когда самое дорогое тебе существо находится всего в нескольких шагах, но ты навеки разлучен с ним… И душа Гарри испытывала те же самые чувства.

— Малыш… — голос крёстного звучал так тихо и хрипло, что казалось, будто он только что очнулся от многовекового сна. В его синих глазах читались нежность, радость и печаль, а мольба звучала особенно настойчиво. — Прошу тебя, борись. Ты сильнее своего пламени, я знаю. Я верю в это.

Большего он не мог сказать, ибо время его давно исчерпало себя. В последний раз взглянув на крестника, человек закружился в новом вихре и растворился во тьме.

Душа, протянувшая было руку, чтобы остановить его, застыла от удивления. Она опоздала. Не успела ни удержать его, ни даже прикоснуться к нему… Она даже не была уверена, существовал ли он на самом деле. Всё же пробыл он здесь так недолго, всего несколько секунд, даже не полминуты.

Возможно, это была иллюзия? Плод больного воображения? Конечно, так и оно было. Сириус не мог прийти сюда, только не добровольно, в эту жалкую тюрьму…

Новая волна отчаяния, превосходящая другие во множество раз, накрыла душу с головой. Она позволила пламени заключить себя в крепкие объятия, чтобы растаять или навсегда превратиться в пепел.

* * *

Гарри проснулся и резко сел на кровати, жадно хватая ртом воздух. Его сердце бешено колотилось, словно после долгой пробежки по железнодорожным рельсам, а по щекам катились слёзы. Голова вновь начала болеть, а горло после долгого пронзительного крика жутко першило.

Юноша с испугом посмотрел на дверь и зажал ладонью рот, опасаясь, что своим воплем, способным разбудить даже мертвецов, он рассердил родственников. Обычно дядя Вернон мог прийти в комнату и выразить своё недовольство при малейших вскриках, но сейчас его почему-то не было видно. Даже шагов и привычного бормотания не было слышно.

Некоторое время Гарри сидел в напряжении, ожидая нового конфликта, но потом вспомнил одну важную деталь, которая мгновенно рассеяла его тревогу. Этой ночью семейства Дурслей не должно было быть дома, потому что они отправились в гости к своим давним друзьям с ночёвкой на природе, а Гарри решили оставить одного… В кои-то веки.

Юноша с облегчением вздохнул и, немного расслабившись, прислонился к спинке кровати. Безусловно, это было невероятно удобное событие, означавшее, что сегодня его никто не побеспокоит. Раньше это известие вызвало бы у него радость и принесло бы чувство свободы, но этим летом всё изменилось.

После смерти Сириуса подростку стало безразлично, что Дурсли постоянно оскорбляют и угрожают ему. Их нападки теперь казались ему сущими пустяками по сравнению с утратой последнего члена семьи. Чего ещё ему бояться? Самое страшное он уже пережил.

Больше всего подростка удивил его сон. Он был невероятно фантастическим и неправдоподобным, но в то же время очень ярким, эмоциональным и, одним словом, ужасным.

Конечно, этот сон был метафорическим и в какой-то степени символическим, похожим на те, что Трелони ожидала услышать на уроках прорицания. Чудовищное пламя, душа, цепи — всё это казалось крайне странным и драматичным.

Раньше Гарри никогда не видел таких снов. Обычно его сознание рисовало в голове чёткие образы из прошлого или из настоящего, где всегда присутствовал Волан-де-Морт. Однако это необычное сновидение стало для него первым.

Анализировать детище собственной фантазии категорически не хотелось. Суть его была очевидна: Гарри сходит с ума от горя и изнывает от чувства вины. Это чувство, очевидно, съедает его изнутри и рано или поздно уничтожит хозяина, если тот вовремя не обуздает его. Но насколько реально это сделать? В свете последних событий юноша считал, что в избавлении от этого груза нет никакой необходимости, так как это для него — справедливая плата за всю смерть и боль, что подросток принёс людям.

— Похоже, Сириус думает иначе… — усмехнулся волшебник и тут же сам себя оборвал. — Нет. Это всего лишь… моё предположение. Сириус не мог так сказать. Он мёртв.

В памяти всплыло видение крестного. Он выглядел таким живым, что невольно хотелось верить, будто он действительно существует и пытается утешить своего крестника. Но это было бы слишком наивно… Покойные маги не являлись во снах, такое возможно разве что в сказках. А те слова, та мольба в голосе мужчины — всего лишь проекция, всего лишь желание вернуть и обнять его вновь...

«Малыш… Пожалуйста… Борись…» — эта просьба Сириуса звучала в голове Гарри снова и снова, словно он пытался переубедить его, избавить от ненужных терзаний. Во сне голос мужчины казался таким родным и желанным, что юноша мечтал услышать его снова, но только в реальной жизни, по-настоящему, а не так, как сейчас. К сожалению, это желание, не могло осуществиться.

— Сириус… — волшебник почувствовал жжение в глазах и крепко зажмурился. — Прости… Я… — он замолчал. Говорить что-либо вслух было бессмысленно. Крёстный его не услышит, а если бы и мог, то не простил бы его.

Как можно простить своего убийцу, самонадеянного мальчишку, который не приложил ни капли усилий, чтобы освоить окклюменцию и распознать обман в видении об Отделе Тайн? И даже Гермиону он тогда не послушал, когда она говорила, что это ловушка. Разве после этого Поттер заслуживал прощения?!

Из-за своей недальновидности он отправился в Отдел Тайн, чтобы спасти крёстного. Но в итоге сам же его туда и привёл, не сумев уберечь от опасности. Из-за своей глупости он потерял последнего взрослого человека, который заботился о нём, как о родном сыне. Из-за своего упрямства он упустил последний шанс обрести семью — свою семью, и ничью больше. Впрочем, возможно, это было справедливо для Гарри. Он это заслужил, не так ли?

Больше возможностей у Поттера не будет. Ему уже шестнадцать лет, совсем скоро он станет совершеннолетним. Он станет взрослым. Кому он, кроме друзей, будет нужен? Взрослых людей не усыновляют, они сами по себе. Он так и останется сиротой. Впрочем, а какой смысл навязываться чужим людям? У них своя жизнь, а у него — другая. К тому же, у него уже были люди, которые его любили. Иных юноше не надо. Ему уже достаточно потерь. Больше он не перенесёт.