Погасшая лилия (гет)

Наступала ночь. Нежно-розовые краски медленно стекали с рассветного неба, расплёскивая россыпь мерцающих жемчужных дорожек. Персиковые волны мягко омывали облака, и, собирая последние капельки золота с их перистых кончиков, уплывали прочь. Золотистые реки, следуя за солнцем, плавно угасали, растворяясь в последнем дыхании тёплого ветра. Кроны деревьев, сотканные из самых роскошных одеяний листвы, величаво склоняли ветки вниз, замирая в благородном безмолвии. В королевских садах стала бродить тишина.

Всё живое отходило ко сну. Зверей и птиц уже не было видно. Люди второпях заканчивали работу и отправлялись по домам. Суета во дворце замолкала. Не было видно ни слуг, ни чиновников… Никого, кто был бы занят серьёзным, ответственным делом. Кроме, разве что, безмолвной стражи, только что сменившей уставший караул…

Было хорошо. Хорошо и очень спокойно. Во многих домах зажигались огоньки, появлялись смутные тени и слабые, едва различимые звуки. Люди встречали близких с работы, обнимали и целовали, предлагали вкусный ужин, обсуждали события прошедшего дня и наслаждались обществом друг друга. Позволяли себе маленькие радости, счастливо улыбались, отдыхали. Кто-то же занимался хозяйством и просто был рядом с любимым человеком, разделяя с ним не только быт, но и всю свою замечательную жизнь.

Казалось, тихое, нежное счастье окутало страну Огня. Редкое и очень красивое, впервые за многие годы. Показных, фальшивых празднеств становилось всё меньше и меньше. Горожане чаще обращали внимание на другие народы, знакомились с наследием чужих культур и слушали рассказы о войне. Рассказы об истоках и последствиях войны помогали осознать масштаб едва не обернувшейся трагедии. Люди, радуясь её окончанию, начали больше ценить простые, обыденные вещи и разговаривать друг с другом о самом серьёзном и важном. Открыто, откровенно, честно высказывая своё мнение и слушая чужое.

Именно так выглядел долгожданный покой и порядок. Счастливый мир и гармония, о котором мечтал Аватар.

Мир во всем мире. Мир в отдалённых городах и посёлках, шумных столицах и маленьких деревнях… Мир в стране, где породили войну. Мир, где людей когда-то учили жестокости, злобе, равнодушию, а сейчас… Учили любить. Любить и понимать тех, кто на них совсем не похож.

И лишь один человек не мог найти себе покоя. Не мог порадоваться, не мог даже нормально заснуть. Забыть о тревогах у него просто не получалось. Лишь в тот момент, когда он занят делом. В минуты же уединения тоска, печаль и непонятное волнение возвращались к нему с новой силой. Даже вкусный, горячий чай и приятная прохлада ночи не помогали ему. Долгие прогулки по саду тоже не поднимали настроения. Только навевали меланхолию…

Этим беспокойным человеком был новый Хозяин Огня. Со дня его коронации и окончания войны прошёл целый год, но буря, царившая в душе молодого правителя, до сих пор не прекращалась. Неоднократные покушения на его жизнь, попытки устроить государственный переворот, ярость и недовольство народа, не желавшего расставаться с колониями, тяжёлая ссора с Аангом, непреднамеренный конфликт с Царём Земли, почти непрекращающаяся борьба с «Обществом Нового Озая» и остатками диктаторской пропаганды в стране… Проблемы накапливались как снежный ком, душили, обжигали и так давили, что не давали времени как следует поспать и поесть. Недостаток опыта и ощущение беспомощности нервировали и выматывали; отсутствие дяди не давало возможности выговориться, а мысль о том, чтобы рассказать всё друзьям почему-то пугала до дрожи. Вместе с проблемами копился стресс, бессонница стала часто посещать юношу, а когда усталость накрывала его с головой, к нему являлись кошмары. Бесконечные, тягучие, несущие след одиночества и невыносимой тоски.

Этим вечером молодой Хозяин Огня не собирался отходить ко сну. Медленно вышагивая из стороны в сторону, он размышлял о собственном прошлом и бережно перебирал воспоминания, надеясь отыскать в них что-нибудь приятное, особенное, волнующее душу. Получалось плохо. Воображение рисовало множество моментов: хороших и плохих, унылых и почти ничего не значащих (а откровенно ужасных было больше всего), но тех, что вызывали трепет… Ощущение уюта и безопасности… Встречалось мало. Ничтожно мало.

Юноша остановился и, глубоко вздохнув, обратил внимание на пруд. Ему хотелось вспомнить что-нибудь счастливое. По-настоящему счастливое. Такие события в его жизни точно были, он это знал, но почему-то именно счастливые события было труднее всего представить. Перед глазами легко проплывали дни унижения, упреков и физических наказаний; лицо отца, полное холода и равнодушия; язвительные, циничные комментарии о неудачных попытках Покорения Огня… Юноша помнил насмешки сестры, помнил день, когда его мама была изгнана из дворца, помнил собственное изгнание, помнил то, как отец выжег ему шрам (и даже помнил запах горящей плоти), помнил, как адмирал Джао пытался убить его, подорвав корабль… А чего только стоила погоня за Аватаром, навеянная бессмысленным желанием впечатлить отца, завоевать его любовь? Чего стоило разрушение деревни на острове Киоши? Попытка пленить бизона? День, когда он предал своего дядю и заставил его плакать? А Агни Кай с родной сестрой?

Плохих воспоминаний было много. Слишком много. А забыть о них всё-таки хотелось, хотя бы ненадолго. Лишь бы поменьше нервничать.

А счастливых моментов… Как будто их не было. Парочка беззаботных игр с сестрой, нежные объятия матери в далёком-далёком детстве, редкие встречи с кузеном… Все эти приятные мгновения сейчас казались уже слишком туманными, слишком расплывчатыми. Они были недостаточно сильными, чтобы всколыхнуть яркие чувства. Из более поздних воспоминаний приходило на ум лишь долгожданное воссоединение с дядей (оно, пожалуй, было самым лучшим из всех, самым тёплым), и возвращение Мэй.

Молодой человек, резко втянув носом воздух, круто развернулся и закрыл глаза. Одно только имя причиняло ему сильную боль. Почувствовав странную пульсацию в голове, он прижал пальцы к вискам и начал по привычке массировать их круговыми движениями.

Он не хотел думать о девушке. Только не сейчас. И завтра, желательно тоже. И через месяц, и через год. А лучше, вообще никогда…

Или, быть может, хотел?

Казалось, её голос до сих пор звучал здесь, во дворце. Спокойный, величественный, холодный, звенел словно лёд. Лишённый эмоций, лишённый тепла… Если обращён к чужому человеку. Но если обращён к родному… Голос становился слаще и мягче, словно мороженное, объятое ласками солнца. И если прислушаться… Внимательно-внимательно прислушаться… То можно уловить в её голосе нотки нежности. Нежности и даже любви.

«Я так по тебе скучаю, Мэй… — юноша, облокотившись на стену, медленно сползал вниз и вместо висков отчаянно потирал глаза. — Мэй, мне так жаль! Правда… Жаль.»

Он так хотел увидеть её! Увидеть хотя бы один единственный раз. Обнять её крепко-крепко, уверив, что больше никогда не отпустит её, или, если она не позволит, просто прикоснуться к нежной руке, почувствовать тепло и постараться запомнить его… Всего лишь прикоснуться, сомкнуть губы на кончиках её пальцев в последнюю секунду и уйти. Но мог ли он позволить себе это? Отношения разорваны, доверия не стало, а девушка снова была холодна. Золото в её глазах, некогда искрящееся от любви, мерцало ледяным блеском. Глаза смотрели на него спокойно. Слишком спокойно. Смотрели так, словно юноша стал совсем чужим.

Ни улыбки на губах, ни малейшего намёка на чувства… Только формальная, фальшивая вежливость и скука. И ничего. Абсолютное ничего, кроме равнодушия.

И почему-то казалось, что всё хорошее было всего лишь сном. Красивой выдумкой, сладкой фантазией, глупой верой отчаявшегося безумца. Каждая прогулка, каждый милый и неловкий разговор, каждое молчаливое свидание и нелепые попытки произвести приятное впечатление, каждый спектакль, будь он хорошим или плохим, каждое съеденное приторное мороженное, сомнительный праздник и фейерверк… Все приятные воспоминания, найденные с небывалом трудом, смешались в один сплошной калейдоскоп, превратились в хаотичное нечто и вызвали взрыв. Взрыв из эмоций такой силы, что голова юноши закружилась, а из груди вырвался протяжный стон.

В этот же миг рука потянулась к тумбочке. Схватившись за край, она полежала несколько минут, а после слепо прошлась по поверхности. Когда пальцы коснулись старинной позолоченной вазы, рука осторожно поднялась верх, опустилась на стебель цветка и, ловко обхватив его, не спеша унесла вперёд.

Спустя некоторое время напряжение спало. Глубоко вздохнув, юноша открыл глаза, осмотрел просторную беседку, в которой пробыл, по меньшей мере, час, и обратил внимание на цветок. В его руках был редчайший сорт огненной лилии, один из самых драгоценных и необыкновенных в стране. Пышущие жаром алые лепестки манили своей красотой и обжигали, если к ним прикасались недостаточно бережно. Золотые прожилки, переплетаясь друг с другом, образовывали удивительный узор из плавных линий, кружочков, листьев и сердечек, и уходили вниз, собираясь в один большой клубок у центра. Невооруженным глазом узор казался хаотичным, но при внимательном рассмотрении он больше походил на ягодный куст, а линии рядом с сердечками напоминали красочный фейерверк.

Огненная лилия была очень дорогим цветком. Она символизировала страсть, любовь, безумие, а также смерть во имя великих чувств. Во многих легендах она служила предзнаменованием настоящей трагедии и готовила читателя к переломному моменту: где-то намекала на расставание и вечную разлуку, где-то любовь угасала, и сердце разбивалось вдребезги, а где-то влюблённые умирали… Одна из таких легенд рассказывала историю юноши, полюбившего прекрасную девушку из враждебного государства и пожелавшего связать с ней свою судьбу. Но враги лишили его этой возможности, опоив девушку особым ядом, ядом ненависти к любимому человеку. Единственным лекарством была смерть того, кого должны были ненавидеть, и юноша, всем сердцем желая избавить невесту от этого груза, направил пламя на своё тело и сжёг самого себя. Заживо и добровольно, надеясь помочь своей любимой, но сделал только хуже: та, излечившись от яда, возненавидела саму себя и тоже погибла, не выдержав горя.

Эта легенда нравилась многим в стране Огня, поэтому её каждый год выбирали на какой-нибудь праздник и ставили по ней спектакль с талантливыми актёрами, изысканным декором и всегда ярким исполнением.

Хозяин Огня эту историю никогда не любил. В детстве она навевала на него скуку и уныние, ему больше хотелось читать истории о приключениях и увлекательных сражениях. А сейчас от неё ощущалась странная тоска и бесконечная боль. Что в легенде, что в спектакле было что-то особенно личное, родное и ненавистное. Что-то такое, чего он раньше не ощущал…

Разбитое сердце…

Разбитое, уничтоженное, вдребезги расколотое…

Разорванное на куски…

Молодой человек покрутил цветок в руке и хмыкнул. Иронично, что именно этот цветок он хотел подарить Мэй. Когда-нибудь, лет через пять-шесть, когда он перестал бы быть неловким, неуклюжим подростком, когда бы он смог разобраться с проблемами в стране и в себе, став старше, увереннее, став достаточно смелым, чтобы сделать ей предложение… Дождавшись момента и сделав важный шаг…

Но теперь это не имело никакого значения. Подходящего момента никогда не будет. Отношения испорчены и никогда не будут восстановлены.

И в этом виноват только Хозяин Огня.

Если бы только он мог вернуться в прошлое и всё исправить… Если бы только он мог создать счастье снова…

Но, увы, он может только разрушать…

* * *

— Мэй, что ж ты так долго? Пойдём скорее, пока не стемнело! — устав ждать, юноша схватил девушку за руку и потащил за собой вниз, спеша как можно скорее спуститься с лестницы. Переполненный эмоциями, он не заметил изумления на лице любимой и ускорил шаг, позабыв обо всём вокруг.

— Зуко, постой. Куда ты меня ведёшь? Почему мы бежим? — не дождавшись ответа, девушка нахмурилась. — Куда ты так торопишься?

Резко остановившись, Зуко посмотрел на Мэй и мягко улыбнулся. В золотых глазах заискрилась столь сильная нежность, что девушка невольно оступилась и в смущении замерла.

— Скоро увидишь. Это сюрприз. Уверен, тебе понравится, — вновь улыбнувшись, молодой человек развернулся и полный решимости продолжил их путь.

Девушка в недоумении приподняла бровь, но спорить не стала, зная, что все попытки бесполезны. Вместо этого она сухо спросила:

— Почему не воспользуемся паланкином?

Ответом ей послужило веселое фырканье.

— И вдоволь помучить прислугу? Не уверен, что хочу быть причиной обморока. Да и потом… Полезно просто иногда пройтись пешком.

Девушка ещё выше подняла бровь и ухмыльнулась.

— Как благородно с твоей стороны. А если я упаду в обморок? Не боишься?

Юноша пожал плечами, рассмеялся и бросил на неё взгляд, полный самодовольства.

— Тогда понесу тебя на руках. Буду твоим паланкином.

— Паланкином? Неужели? — Мэй скептически фыркнула. — Мой парень считает меня хрупкой барышней. Как мило.

Зуко снова рассмеялся и крепче перехватил ладонь любимой. Его девушка, когда хотела, была чертовски ехидной и язвительной. Ему безумно нравились эти качества, и когда Мэй их проявляла, испытывал огромное удовольствие. В эти мгновения она была открытой, живой и более эмоциональной.

— Для хрупкой барышни ты слишком ядовитая и колючая. Ну и, возможно, немного вредная.

Мэй, прищурившись, с подозрением глянула на молодого человека.

— Немного вредная? Совсем-совсем немного?

Зуко позабавлено хмыкнул.

— Пожалуй, я ошибся. Ты не немного вредная. Ты очень вредная. Хуже тебя только моя сестра. Но её никто не переплюнет.

Девушка закатила глаза. Если бы обе руки были свободны, она обязательно бы их скрестила перед собой.

— Ха-ха-ха. Очень смешно. Приятно знать, что во мне есть нотка безумия. Впрочем, оно и неудивительно, раз я связалась с тобой. — Покачав головой, Мэй внимательно осмотрелась. Беззаботно болтая, они миновали уже множество улиц и, очевидно, не собирались ни в ресторан, ни в музей, ни в театр и даже ни в магазин. Повернувшись обратно, девушка снова попробовала добиться ответа от парня и внести хоть какую-то ясность в происходящее. Не сказать, конечно, что она была нетерпеливой особой, и что ей так уж важно было знать ответ… Однако некоторое любопытство её раздирало.

— Когда ты планируешь приоткрыть завесу тайны? Пытку ожиданием я, конечно, нахожу весьма занятной и интригующей, и всё же, будучи девушкой Хозяина Огня, я рассчитывала на некоторое… Милосердие с твоей стороны.

В этот момент Зуко резко остановился и расхохотался. Не ожидавшая этого Мэй врезалась в спину юноши, и, подобно рассерженной кошке, зашипела.

— Невероятно. Вся моя семья — сплошь манипуляторы! Что отец, что сестра, возможно даже, немножко дядя… А теперь ещё и ты… — вдоволь насмеявшись, Зуко лукаво взглянул на девушку. — Но, извини, я тебе ничего не скажу. Я не намерен портить сюрприз, только не сегодня.

А затем, вновь схватив любимую за руку, стремительно пошёл вперёд. Увлечённый своими идеями, он вновь пропустил изумление девушки. Изумление, плавно переросшее в шок и недоверие.

«Моя семья? Он только что назвал меня своей семьей?»

Мэй не была глупой, она прекрасно понимала, что это значит. Зуко планировал жениться на ней, планировал сделать её своей невестой. Щёки девушки окрасились слабым румянцем, и она в смущении отвела взгляд. Конечно, становиться невестой и, тем более женой, будучи подростком, она однозначно не собиралась, но потом, когда-нибудь потом… Если бы её кто-нибудь спросил несколько лет назад, если бы кто-то хоть раз поинтересовался её мнением (например, чересчур отстранённые родители) о том, хочет ли она вообще выходить замуж, она бы сказала нет. Твёрдое, категоричное нет. Она не видела себя в этой роли и не хотела видеть. Желательно никогда. Но когда Зуко вернулся после изгнания, после того, как он стал чаще проводить с ней время, заставив её вспомнить о детской симпатии и дурацкой влюблённости… Вся её решимость потихоньку начала таять.

Таять и таять, шаг за шагом… Словно воск под особенно жарким, невыносимым солнцем. Каждое ухаживание, каждый робкий, нерешительный взгляд, каждое прикосновение и маленький подарок заставляли её чувствовать себя интересной девушкой. Очень красивой девушкой. Цепляющей своим характером и внутренним миром. Желанной девушкой, достойной стать когда-нибудь невестой…

И сейчас, когда Зуко бросил эту неловкую, неосторожную фразу, она сразу вспомнила о своих мыслях и своих чувствах, из-за которых предательски трепетало сердце. Глупое на самом деле сердце, ведь оно не должно было волноваться по таким пустякам… И уж тем не более не из-за свадьбы.

Но Зуко… Именно Зуко, сам того не ведая, помог ей представить себя невестой. Чьей-то особенной невестой… Нет, даже не чьей-то, а его… Конкретно его невестой…

А всё потому, что он сам был прекрасным человеком. Местами эмоциональным, пожалуй, даже слишком, местами уязвимым, но всё же… Прекрасным. Удивительно чутким, добрым и до смешного неловким. Словно уткочерепашка из королевского дворца.

Мельком взглянув на любимую, юноша улыбнулся. Занятый хлопотами, он стал уделять ей гораздо меньше внимания, чем раньше. Молодого правителя это не устраивало. Он не хотел испортить отношения, оттолкнув близкого человека собственным равнодушием, поэтому, когда выпадала возможность, старался выкраивать свободную минутку и сделать что-нибудь приятное для родной девушки, наполнив её день чем-нибудь особенным. По-настоящему особенным, только для неё одной.

Миновав шумные улицы, Зуко оставил позади себя кричащие прилавки с магазинами и вышел далеко за пределы города. День медленно близился к завершению, жара спадала. Голубое небо теряло насыщенность, становилось светлее, мягко окрашивалось в кристаллический пурпурный цвет. Маленькие бабочки, кружа друг с другом в игривом танце, казались красивыми лиловыми всполохами. Приподнявшись ввысь, они улетали вдаль, к самому горизонту, и растворялись в облачной пене, словно прощаясь со всем земным миром.

Прошло несколько часов. Не осталось рядом домов, ни простых, ни богатых. Впереди показалось просторное поле. Оно было пышным, густым, похожим на искрящийся фейерверк. Под лучами заходящего солнца поле пылало алыми краскам и напоминало полотно. Настоящее, удивительное полотно из цветов. Оно выглядело столь великолепным, что казалось сбежавшим шедевром из-под кисти художника.

Мэй на секунду замерла. Ладонь Зуко аккуратно соскользнула с её руки, но, обомлев, девушка не обратила на это никакого внимания.

— Это… Огненные лилии? Те самые огненные лилии? — прошептав вопрос, Мэй глубоко вдохнула. Дивный аромат мигом окутал её и, вызвав головокружение, заставил слегка опереться на плечо молодого человека.

— Да. Именно они, — тут же последовал тихий ответ.

Ласково поддержав девушку за локоть, юноша направился немного дальше. Ближе к центру располагался небольшой скошенный участок, поверх которого лежал тёплый, мягкий плед. На пледе стояла плетеная корзина с душистыми фруктами, рядом с ней лежали салфетки и глубокая тарелка с вишней, обильно политой шоколадом. Композицию завершала парочка хрустальных бокалов и бутылка дорогого, изысканного вина. Растущие рядом цветы, закрывали участок, пряча от посторонних глаз, и охраняли покой. Увидев всё это, Мэй невольно ахнула.

— Это… это…

— Знаю, — неловко перебил Зуко, смущенно потирая ладони. — Это довольно банально и… довольно обычно… Тебе больше нравится что-то более мрачное и пугающее, что-то более нестандартное, но я подумал… Вдруг тебе это понравится или хоть немного поднимет настроение…

— Зуко, стой, не надо. — Хмуро бросила Мэй, справившись с удивлением. — Такое свидание… Да, оно банально. Отвратительно банально. И, тем не менее, мне нравится. То, что ты подготовил, выглядит мило.

Глаза Зуко широко распахнулись.

— Правда? Тебе нравится?

Мэй в притворном раздражении закатила глаза.

— Ну, разумеется. Разве я когда-либо тебе лгала? — когда юноша покачал головой, Мэй довольно ухмыльнулась и аккуратно села. — Отлично. В таком случае предлагаю не зацикливаться на всякой ерунде, и насладиться, наконец, свиданием.

Пару минут Зуко молча глядел перед собой. Изумление переплелось со смущением, а после медленно сменилось робкой радостью. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он вышел из-под влияния отца и перестал так сильно стыдиться самого себя, но всё равно до сих пор с трудом принимал похвалу. Каждый раз, слыша приятные слова в свой адрес, Зуко задумывался, заслужил ли он их вообще, приложил ли достаточно усилий и стоял в растерянности, не понимая, что делать. Тяжело было верить в то, что он может быть хорошим человеком, и также непросто было поверить в то, что он способен подарить кому-то радость. Но близкие люди потихоньку меняли его и помогали бороться с сомнениями. Но, самое главное, они учили верить его в самого себя.

И за это юноша был безмерно благодарен.

Зуко слабо улыбнулся и вслед за Мэй опустился на плед. Открыв бутылку, он разлил вино по бокалам, взял из корзины спелое алое яблоко и посмотрел на Мэй. Девушка чуть насмешливо приподняла уголки губ и сделала первый глоток, сразу же ощутив необыкновенную сладость.

Время шло. Молодые люди, наслаждаясь друг другом, тихо переговаривались. Они не затрагивали ни политику, ни серьёзные общественные проблемы, решив вместо них обсудить простые, повседневные дела и заботы или забавные ситуации. Зуко рассказывал истории о приключениях команды Аватар как во время войны, так и после, о том, как сам стал членом этой команды и заслужил доверие, делился неловкими моментами и вспоминал забавное выражение лица Сокки, когда тот делился с ним этими воспоминаниями. Мэй в свою очередь рассказывала о своих передрягах, в которые попадала из-за беспечности Тай Ли, и выходках младшего брата. Когда речь заходила о нём, голос девушки становился теплее и мягче, и казалось, что к нему она испытывала гораздо более глубокие чувства, чем к родителям.

За несколько часов корзина, полная спелых яблок и груш, оказалась полностью опустошена, а вино с удовольствием выпито. Зуко и Мэй стали по очереди кормить друг друга вишнями в шоколаде и весело улыбаться, если кто-то случайно оставлял маленькое сладкое пятнышко.

Этим вечером никого не существовало, кроме них. Мир был не важен, проблемы были пустяками.

Этим вечером никто не мог потревожить их. Никто не мог нарушить их покой и маленькое, тихое счастье.

Этот вечер был только для них. Только для них и никого больше. Волшебные часы, полные доверия и любви, принадлежали только им.

Алый закат озарял всё вокруг, а под лучами солнца огненные лилии становились ещё краше, чем раньше. Золотые тычинки казались мотыльками, робко порхавшими посреди огня, и ярко сияли.

Когда последняя ягода была съедена, юноша слегка поддался вперед и ласково прошёлся костяшками пальцев по щеке девушки.

— Что ты делаешь? — Мэй слегка наклонила голову вправо и с любопытством посмотрела на юношу.

На его щеках тут же вспыхнул румянец.

— Да так… Ничего особенного… — вздохнул он и на секунду замер. — Тебе… неприятно?

Мэй ненадолго задумалась.

— Скорее… Странно и необычно. Непривычно. Но довольно мило, — уголки губ приподнялись вверх. Мэй лукаво ухмыльнулась и мягко положила ладонь на щёку юноши, заставив того замереть от изумления. — Видишь? Нет никаких причин так переживать.

Затем, ни секунды не сомневаясь, девушка потянулась к нему и мягко поцеловала.

Какое-то время молодой человек молча сидел, собираясь с мыслями, а после, едва нерешительность отступила, ответил на поцелуй и закрыл глаза. Тревожные чувства спрятались в тень и сменились более лёгкими, воздушными. На губах ощущался сладковато-кислый вкус вишни и шоколада, а на душе было удивительно тепло и светло, будто кто-то внутри зажёг маленький огонёк.

И сделал местечко уютным.

Вытянув руки, Зуко нежно прижал к себе Мэй и углубил поцелуй. Сердце колотилось в волнении, пальцы слегка дрожали, в этот момент хотелось, чтобы счастье всегда было рядом. Чтоб не было горя, не было страхов или дворцовых интриг… Хотелось лишь счастья, безграничного необъятного счастья с той, кого хотелось любить.

Лишь с той, чтоб хотеть просто… Быть.

Однако бывает так, что человек не знает, когда просит слишком многого. Сердце, едва замирая, тянется ввысь, к самому верху, и, добравшись до света, разом теряет всё. Всё хорошее сразу уходит, всё приятное кажется ложью, и надежды рушатся прахом, становясь несбыточным сном…

* * *

Прошло несколько вечеров. Каждый раз, перед сном, словно величайшее сокровище мира, юноша прижимал цветок к груди, и с нежностью гладил тонкие лепестки. Цветок напоминал ему о самом лучшем, что юноша когда-либо имел, и о самом драгоценном, хрупком из всего, что когда-либо было. Сладко-горький аромат кружил голову и вызывал странное, непонятное двоякое чувство, которое было очень сложно истолковать. С одной стороны было больно и очень тоскливо, так, что хотелось спрятаться от всего мира и никого больше не видеть. С другой стороны было непривычно хорошо и радостно, словно счастье, хорошо спрятанное за горизонтом, возвращалось на короткий миг.

«Если б я мог всё вернуть… Если б я мог всё исправить… — мысли кружились бесконечным потоком, мешая спать, мешая нормально думать, мешая нормально себя чувствовать. — Если б я знал, только как…»

Зуко очень хотел вернуть её, вернуть её расположение, её любовь, её доверие… Он пытался просить прощения, пытался поговорить с ней, убедить в том, что исправится, и всё будет по-другому. Но девушка не верила его обещаниям. Она хотела, чтобы любимый человек всегда был откровенен и честен с ней, она хотела знать, что ей доверяют. Но Зуко при всей своей эмоциональности был довольно замкнутым человеком. Он не был способен поделиться проблемой. Он мог легко выразить чувства, мог показать любовь, но рассказать о боли и её источнике для него было чем-то очень сложным. И Зуко, как бы больно ему не было, не мог винить свою девушку — уже бывшую девушку — за недоверие и скептицизм.

Отпускать не хотелось. Хотелось вернуть, удержать всеми возможными способами. Однажды, совсем отчаявшись, юноша даже подумал воспользоваться своей властью, своим авторитетом, направиться в тронный зал и грозно потребовать, чтобы девушку привели во дворец, но… В последний миг передумал. Взглянув на себя в отражении зеркала, юноша ужаснулся и побледнел. Глубина эгоизма поразила его, и в этот момент ему показалось, что где-то рядом за спиной промелькнула тень отца.

Тень тирана, забывшего о чужой воле. Тень преступника, безжалостно отнявшего чужую свободу, чужой выбор, чужие желания.

В ту ночь Зуко часами стоял перед зеркалом. Положив руки на поверхность, долго всматривался в своё отражение, выискивая сходства с Озаем во всём, в каждой мелочи. В мимике, в лице, в позе, в наряде и даже в интонации собственного голоса. Любая обнаруженная деталь нервировала и вызывала дрожь.

В ту ночь Зуко долго лежал, не смыкая глаз. Паранойя давила на грудь, царапала горло, мешала свободно дышать. А несколько суток спустя начались серьёзные проблемы со сном.

Бессонница участилась, также как и кошмары. Иногда юноше снился отец. Снился холодный, равнодушный взгляд, жестокая усмешка; в ушах звенел зловещий, морозящий душу смех. Пальцы подрагивали, словно от боли, и казались липкими, мягкими, грязными, покрытыми кровью, будто хозяин, как и во сне, подписал документы. Стопки документов, ужасных и отвратительных, со смертным приговором.

Иногда снился дядя с мягким, укоряющим взглядом. Иногда — изумлённый и огорчённый Аанг, злая Катара или обезумевшая сестра. Но чаще снилась Мэй. Спокойная, далёкая, недоступная. Будто чужая… Видеть её было особенно больно. Особенно… такой…

Надеясь избежать кошмаров, юноша старался реже спать и чаще смотреть на любимый цветок. Вдыхая дивный аромат, Зуко погружался в яркие, красочные воспоминания, полные любви и светлой надежды. Снова и снова, каждый день и каждую ночь, отчаянно желая забыть о боли и остаться в другой реальности, в том далёком прошлом, когда он был по-настоящему счастлив.

«— Зуко, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, верно? Будь ты мне безразличен, я бы не переживала за твою судьбу.

— Зуко, не будь дураком. Если бы этот болван был мне хоть мало-мальски интересен, я бы не встречалась с тобой. Я не настолько глупа, чтобы встречаться с двумя парнями сразу.

— Ревность — это глупое чувство, Зуко. Оно ни на что не влияет. Если человек захочет изменить, он изменит. Если захочет предать, он предаст. Захочет уйти — уйдёт, что бы ты ни делал. А я этого не хочу.

— Знаешь, а ты довольно очарователен, когда смущаешься…

— Разумеется, Зуко, я люблю тебя. Разве я не говорила тебе этого тысячу раз разными словами?

— Я знаю, что ты меня любишь, Зуко, совершенно необязательно говорить это так… в лоб. Я итак всё понимаю по твоим поступкам. Но мне очень приятно. Спасибо, Зуко».

Приятные воспоминания вихрем проносились в его голове и, вызывая восторг и головокружение, дарили успокоение. Но проходило время, и на смену приятным воспоминаниям приходили плохие. Чтобы не сойти с ума от тревоги, молодой Хозяин Огня с головой погружался в работу, вёл переговоры, вчитывался в документы и делал всё возможное, чтобы игнорировать боль. Однако получалось это не всегда успешно.

На письма друзей и дяди юноша отвечал расплывчато. Он не желал грузить близких людей своими переживаниями и надеялся разобраться с ними самостоятельно.

В конце-концов, он был взрослым человеком. Более того, он был Хозяином Огня, а значит, не имел право на слабость.

Так прошло несколько месяцев. Зуко значительно похудел, хотя до этого итак был стройным, подтянутым человеком. Под глазами появились мешки, лицо осунулось, скулы заострились; чтобы скрыть усталость приходилось каждый день наносить особые крема и пудру. Проблемы со сном не исчезли, тревожность усилилась и повлекла за собой раздражительность и головные боли. Есть особо не хотелось, ровно, как и обращаться за помощью. Стыд, ставший многолетней привычкой, тяжело давил на грудь и постоянно мешал открыться кому-нибудь.

Зуко знал, что близкие его не осудят за слабость. Скорее наоборот, посочувствуют и предложат помощь. И всё же, каждый раз желая открыться, он почему-то вспоминал отца, его усмешку, презрение, и каждый раз замирал на месте, смотря перед собой пустым, лишенным эмоций взглядом.

Оставаться наедине с болезненной гордостью было страшно, а добровольное одиночество никогда не приносило радости. Но делиться проблемами было ещё страшнее. Намного проще было молчать и подавлять себя, подавлять свои желания и чувства.

Юноша так и делал. До определённого момента.

В один момент усталость накопилась так сильно, что организм просто не выдержал. Во время собрания голова резко заболела, мир стал расплывчатым, а в ушах раздался гул. Не успев толком понять, что происходит, юноша повалился набок и потерял сознание. Слуги, напуганные состоянием Хозяина Огня, быстро доставили его в больничную палату и позвали целителя.

Из-за нервного и физического истощения юноше пришлось пролежать в палате целую неделю. Осмыслив ситуацию, в которой оказался, он пришёл к выводу, что нужно найти другой способ справиться с проблемой. В противном случае, он может не справиться со своими обязанностями, потерять трон, а заодно и свою жизнь.

«Мне нужно отпустить её. Я не могу вечно цепляться за Мэй... — тоскливая мысль заставила сердце болезненно сжаться. — Мне нужно жить дальше, так же, как и ей. Я должен принять то, что не могу удержать её… Должен заставить глупое сердце замолчать».

Нервно вцепившись пальцами в стол, Зуко закрыл глаза и втянул носом воздух. Всю свою жизнь он старался бороться за то, что казалось важным. Бороться за цель, бороться за собственное выживание вопреки обстоятельствам, бороться за расположение отца, бороться за дружбу и доверие, бороться за любовь и искупление собственных грехов. Отступать от борьбы не в его характере, он не умел сдаваться, не умел вовремя отступать… Опустить руки и признать поражение казалось чем-то немыслимым, невозможным и даже… кощунственным. Настоящим признаком слабости.

Как когда-то говорил отец.

Юноша вздрогнул и невольно поёжился. Он не должен вспоминать отца. Кого угодно, но только не его, не этого жестокого человека. Не того, кто женился на девушке, против её воли. Когда Зуко был ребёнком, он слышал множество слухов о свадьбе родителей. Каждый рассказ существенно отличался друг от друга, было сложно понять, который из них был правдивым. Но все рассказы объединяла деталь: свадьба была несчастливой, горькой и нежеланной. В детстве Зуко не хотел в это верить; тогда он надеялся, что родители любили друг друга и просто иногда ссорились, как в обычной, нормальной семье. Сейчас же Зуко считал совсем иначе.

Зуко чувствовал, что мама не была счастлива в браке. Он не знал этого наверняка, но чувствовал, чувствовал где-то глубоко внутри, что маме было гораздо тяжелее, чем казалось на первый взгляд. Зуко не хотел обрекать Мэй на такую же горькую судьбу и совершенно не хотел становиться таким же тираном, каким, несомненно был Хозяин Огня Озай.

Но чтобы не стать тираном, нужно научиться отпускать людей: врагов, знакомых и чужих. Но особенно нужно отпускать тех, кого любишь.

Наконец, совладав с собой, юноша открыл глаза, круто развернулся и направился к выходу. Сегодня ему предстоял важный разговор, и если он хочет, чтобы разговор прошёл успешно, то должен был взять эмоции под жесточайший контроль и подавить боль.

* * *

Продав последний букет цветов, Мэй облегченно вздохнула. Сегодня смена не была сложной или утомительной, но почему-то казалась слишком долгой. Предвкушая приятное чаепитие наедине с собой и книгой, девушка прибрала рабочее место и приготовилась закрывать магазин, как вдруг послышалась мягкая трель колокольчиков, и дверь осторожно открылась.

Гадая, какого нерадивого клиента принесло в такой поздний час, девушка хмуро посмотрела вперёд и удивилась.

На пороге стоял Хозяин Огня. Властный, статный, спокойный, с гордо выпрямленной спиной и в тоже время казавшийся странно нерешительным.

— Зуко? — девушка изумлённо распахнула глаза и снова нахмурилась. — Не ожидала тебя сегодня.

Юноша серьёзно взглянул на любимую и кивнул.

— Понимаю. Здравствуй, Мэй. Я и сам не ожидал, что приду к тебе. Но обстоятельства сложились так, что я… Я почувствовал, что нужно поговорить.

— Что-то случилось? Я могу чем-то помочь? — в вопросе читалось открытое недоумение и непонимание ситуации. Когда юноша покачал головой, девушка нахмурилась ещё сильнее и скрестила руки на груди. — В таком случае, зачем ты здесь? Если ты здесь только для того, чтобы вернуть отношения, а вместе с тем и моё расположение, то можешь сразу уходить. Как я и говорила ранее, в романтике я больше не заинтересована.

От сухого, холодного тона Зуко едва не поёжился. Немного постояв в молчании, он вздохнул и тихо заговорил:

— Знаю. Это бессмысленно, я помню. Но я здесь не затем, чтобы уговаривать тебя. Я просто хотел… — юноша отвёл взгляд и спрятал руки за спиной, собираясь с духом. — Просто хотел… Думаю… Извиниться перед тобой, — закончил он робко и снова посмотрел на девушку.

— Извиниться? — тонкие чёрные брови поползли вверх. — Но за что?

— За то, что был груб и ревнив. Излишне ревнив, — плечи молодого человека опустились под тяжестью незримого груза. — Мне не стоило срываться на тебе ни тогда, ни на Угольном острове. Ты отдельная личность, а не моя собственность, и не мне принимать решение, с кем и как тебе общаться. — С трудом собирая всё то, что накопилось внутри, он на мгновение зажмурился и сжал кулаки. — Личность, которая заслуживает доверия и честности, а не вечного молчания и секретов. Я… Я не достаточно честен с тобой, Мэй, и за это тоже прошу прощения.

Шокированная откровенностью, девушка замерла и растерялась. Что сказать в такой ситуации, она не знала.

— Я не виню, что ты меня бросила. Не виню и не злюсь. Точнее… Злюсь, но не на тебя, — Зуко стыдливо опустил голову и скривил губы. — У меня слишком взрывной характер для отношений, и я совершенно не умею говорить о своих проблемах. Так что всё это… Наверное, всё это даже и к лучшему.

Мэй неуверенно шагнула вперёд и, расцепив руки, тихо спросила:

— Почему ты говоришь это, Зуко? Я знаю, тебе больно, и мне очень жаль, если я слишком резко обошлась с тобой, но… Почему? Ты говорил, что ты пришёл не за тем, чтобы уговаривать меня, но… Я не понимаю. Чего ты хочешь, Зуко?

Молодой правитель медленно поднял голову, и Мэй отшатнулась. В золотых глазах, некогда сверкавших солнечным блеском, кружилась боль и бесконечная тоска. Тоска по прошлому, тоска по трепетной, некогда цветущей любви и нежности. А вместе с тоской была и вина.

— Я хочу отпустить тебя, Мэй.

— Что? Что… ты хочешь? — в голосе девушки сквозила непривычная робость и неуверенность.

Снова сжав кулаки, Зуко выпрямился и с волевым усилием посмотрел в родные светлые глаза. Сердце болезненно заколотилось, дыхание перехватило. Всё его существо пыталось сопротивляться, кричало и требовало остановиться, требовало замолчать и уйти, пока не поздно, но юноша не мог позволить себе такую трусость и эгоизм.

— Я отпускаю, тебя Мэй. Я люблю тебя, люблю безумно, и хочу, чтобы ты всегда была рядом, но… Вынудив тебя сделать это не по своей воле, я обреку тебя на страдания, сделаю несчастной. Нет. Я должен уважать тебя. Должен уважать твою волю и свободу, — руки еле заметно затряслись, в горле образовался ком. Тело молодого человека напряглось, голова заболела. Желая справиться со стрессом, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, давая организму наполниться кислородом и вернуться в нормальное состояние. — Ты заслуживаешь лучшего. Заслуживаешь быть счастливой. Поэтому отпускаю тебя. И прости меня, пожалуйста, за всю ту боль, что я тебе причинил.

От изумления Мэй пошатнулась. Вовремя спохватившись, она положила руки на стол и, прищурившись, взглянула на молодого человека, с особой дотошностью подмечая каждую деталь. Мимо внимания ничего не проскользнуло: ни чрезмерная бледность, ни острые, выпирающие скулы, ни дрожащие пальцы, ни потухшее, почти серое золото в глазах. Подумав несколько минут, Мэй тяжело вздохнула и с твердой решимостью произнесла:

— Мне не за что прощать тебя.

Глаза юноши широко распахнулись. От шока, ужаса, боли. Зуко смиренно опустил взгляд и сжал губы в тонкую полоску.

— Хорошо. Я понимаю, — во всей позе читалась обречённость. Со стороны казалось, будто он превратился в узника. Узника, услышавшего смертный приговор и потерявшего всякую надежду.

Девушка с хмурой сосредоточенностью рассмотрела лицо юноши.

«Ты измучен. Ты устал, держишься из последних сил, стараясь скрыть это. И тонну пудры себе нанес, отчаянно надеясь, что никто не заметит. Ох, Зуко. Многие люди, может, ничего и не заметят, но я-то знаю тебя, я же не слепая…»

В этот момент он повернулся спиной и, намереваясь уйти, собрался попрощаться, но его тут же остановил голос.

— Постой. Я не это имела в виду.

Зуко замер.

— Я сказала, что мне не за что прощать тебя, потому что мне не на что злиться. Я не храню обиду. Тем более сейчас, когда ты все объяснил. Не уходи так, Зуко. Я… — девушка оттолкнулась от стола и поддалась вперёд. — Я действительно не хочу в данный момент отношений, ни с тобой, ни с кем-либо ещё. По крайней мере, пока. Но мы… Мы могли бы просто общаться. Если ты этого хочешь, — девушка мягко коснулась руки юноши и стала ждать ответа.

Зуко недоверчиво посмотрел на Мэй. Такого предложения он не ожидал. В груди распространилось приятное тепло, губы дрогнули в слабой улыбке, в золотых глазах на мгновение вспыхнул свет. Слова девушки были очень приятными, очень желанными, и юноша готов было зацепиться за них в тот же миг, но…

Он не мог принять их. Уж точно не сейчас.

— Спасибо, Мэй. Но я не могу. Мне… — неуверенно начал он и поморщился от того, что не может выразить всего вслух. — Мне будет сложно просто общаться. Не уверен, что дружба… Вся эта затея с ней получится. — Юноша неуверенно взглянул на нее и сцепил между собой пальцы. — Я буду ревновать, так что это плохая идея. Может быть… Лет через пять-десять… Но не уверен.

Мэй грустно вздохнула. По правде говоря, ей тоже хотелось восстановить отношения. Или хотя бы возобновить общение. Разрыв с Зуко дался ей нелегко, первые дни она из-за этого отказывалась нормально есть и ложиться спать, а в голове слишком часто проносились воспоминания. Зуко ей нравился много лет, ещё в детстве она находила его очень красивым, милым и интересным человеком. Его яркая, эмоциональная натура и искренность согревала душу и, казалось, приятно дополняла холодную, замкнутую девочку. Конечно, за эти месяцы Мэй довольно сильно отстранилась от Зуко и за это время ни разу не разговаривала с ним, отчаянно утешая себя и пытаясь пережить собственную боль, но почему-то глубоко внутри она надеялась на что-то хорошее. На какое-то приятное изменение, пускай и не сразу. Юноша же решил уничтожить всякую надежду и разорвать связь, и от этого знания Мэй стало очень больно и горько.

Но Зуко она не винила. Зуко хотел сделать как лучше, и она прекрасно это понимала.

В конце-концов, она знала Зуко много лет и знала его очень хорошо.

— В таком случае, не буду давить, — девушка мягко отстранилась. — Возможно, когда-нибудь ты передумаешь.

Молодой человек устало улыбнулся.

— Возможно… Посмотрим. Спасибо, что выслушала, Мэй. Мне… — замялся он в нерешительности и пожал плечами. — Мне это было нужно.

Мэй улыбнулась в ответ.

— Всегда пожалуйста. Если что, заходи.

Юноша серьёзно кивнул и развернулся.

— Конечно. До свидания, Мэй. Пожалуй, не буду больше злоупотреблять твоим гостеприимством.

Дождавшись ответного прощания, он вновь открыл дверь и ушёл, растворяясь в ярких лучах заходящего солнца.

Девушка какое-то время смотрела ему в след и смаргивала внезапно появившиеся слёзы. Плакать она не собиралась, однозначно не собиралась. В конце-концов, никто в этот день не умер, а с тяжестью на сердце можно было в конце-концов смириться. Девушка надеялась, что любимый однажды найдёт в себе силы и отпустит накопившуюся печаль. Ей бы хотелось, чтобы он смог научиться жить настоящим и двигаться дальше, не хороня себя в прошлом из-за разбитого сердца и неудачной любви.

Мэй знала: Зуко сильный человек, стойкий, упрямый. Она знала, что Зуко пережил очень много проблем и всегда старался их решать. Но Мэй также знала, что сильные люди тоже ломаются, и она надеялась, что этого с Зуко никогда не произойдёт.

* * *

Вернувшись во дворец, юноша спрятался в своих покоях и велел не беспокоить его до утра. Голова кружилась, хотелось пить и посидеть в одиночестве. Схватив стакан с водой, юноша сразу же опустошил его и, почувствовав облегчение, опустился на кровать. Сейчас он был не в состоянии что-либо делать и мог испортить работу из-за рассеянности и невнимательности. А этого ему было точно не надо.

Рядом с ним на кровати лежала забытая огненная лилия. Зуко схватил её и задумчиво осмотрел. Прежний блеск на тычинках был почти не заметным и казался потухшим, листья выглядели дряблыми и ослабшими, а лепестки почерневшими. Алый цвет уже не выглядел восхитительно ярким как раньше и был близок к мёртвому серому цвету. Прежняя красота неумолимо угасала.

Также, как и любовь.

«Всё когда-то исчезает… — горько заметил Зуко, прижав цветок к груди. — И любовь, и жизнь… Нет ничего вечного. Всё когда-нибудь умрёт. Вопрос лишь только в сроке… И как бы сильно ты этого не хотел, ничего не изменишь».

Поддавшись непонятному импульсу, юноша крепче обхватил цветок и зажёг на ладони пламя. Яркие языки тут же поглотили лилию, охватили её целиком, сморщили, словно старую ягоду, заставили почернеть, а после… Превратили в прах. Юноша отстранёно смотрел на остатки цветка и, чувствуя странную пустоту в груди, подошёл к окну. Игравший ветер подхватил горсту пепла и унёс куда-то прочь, словно желая спрятать или похоронить.

— Больше не буду покупать эти цветы… — глухо пробормотал Зуко. — Надо распорядиться, чтобы оставшиеся подарили кому-нибудь… Или продали…

Обессилев от смешанных эмоций, Зуко, едва избавившись от парадного одеяния, повалился на кровать. В кои-то веки он знал, что ощущение удушья, постоянно преследовавшее его, наконец-то уйдёт, и он сможет спать спокойно. Станет ли жизнь когда-нибудь счастливой? Зуко не уверен, что сможет ответить на этот вопрос.

Единственное, что он знал, так это то, что жаловаться на судьбу он не будет никому. Ни Мэй, ни друзьям, ни дяде. Со всеми проблемами он справится сам.

Впрочем, как и всегда.

Сломается ли он от боли или станет ещё сильнее? Этого он тоже не мог сказать. Жизнь покажет.

А пока, утомлённый ворохом переживаний, Зуко погрузился в сон. Абсолютно пустой сон, лишённый картин прошлого, как хороших, так и плохих. Не было во сне кошмаров, как и не было блаженства. Просто пустое ничего…