Игра Томми Кингстона (гет)

А может, две сестры лучше одной?

Томми Кингстон задумался об этом перед Рождеством, скучным зимним вечером, который он проводил в компании своей невесты и ее родителей в их доме. Приевшаяся дань традиции, необходимый ритуал, так не похожий на его обычное времяпрепровождение. Филиппа по большей части молчала, не сводя с него влюбленных глаз, будущие тести — богатеи из низов с непомерным самомнением — напротив, были оживлены: в их понимании он, сын преуспевающего сквайра, был удачной партией для дочери. Томми отчаянно скучал, сохраняя тем не менее приличествующую случаю светскую учтивость. Этого было вполне достаточно — далекие от высшего общества родители невесты принимали его улыбки и комплименты за чистую монету. Томми про себя посмеивался над ними. Он счел бы тот вечер безнадежно испорченным, если бы не одно обстоятельство.

Рядом с родителями Филиппы сидела ее сестра, приехавшая из университета навестить родных. Раньше Томми не встречался с ней, но, сидя напротив и держа за руку Филиппу, сразу оценил по достоинству ладную фигуру, красивые волосы, хорошую кожу. Еще у нее были милые ямочки на розовых щеках и чудесная улыбка.

Но больше всего Томми понравилось выражение глаз, с которым Кэтрин — так ее звали — смотрела на него все время.

Он понял все.

А может, две сестры лучше одной?

Раздумывал Томми недолго. Этот взгляд сказал ему очень многое. Он прекрасно знал женщин и умел с ними обращаться. Женщин у Томми было много — так много, что не у каждой он, как ни старался, мог вспомнить имя. Слишком уж часто теряли голову от него — голубоглазого красавца со светлыми волосами, высокими скулами и бешеным темпераментом. Репутация несгибаемого переговорщика на службе закона, который не раз бывал там, где стреляют, тоже работала безотказно. Томми с легкостью заполучал женскую благосклонность и злоупотреблял ею по своему усмотрению. Что и говорить — он был чертовски хорош. И любил рисковать. О да, не было на свете азартнее игрока, чем Томми Кингстон.

Он решил сыграть. И предсказуемо остался в выигрыше — как и всегда.

— Господи, ну ты и сукин сын, — спустя две недели вздохнула Кэтрин, когда они лежали вместе под одеялом. И тут же улыбнулась.

Томми бросил на нее взгляд из-под длинных ресниц.

— Если подумать, ничуть не хуже вас, мисс Миддлтон. Полагаю, все останется между нами?

Она смотрела на него, по-прежнему улыбаясь. Томми сразу понял, что Кэтрин не слишком искушена в любовных утехах, и щедро бросил к ее ногам все, что умел. Сестра его невесты осталась под большим впечатлением.

— Надеюсь.

— В противном случае вторая мисс Миддлтон будет вне себя, — усмехнулся он, проводя рукой по длинным, стройным ногам девушки.

Кэтрин перестала улыбаться.

— Без шуток. Никто не должен узнать. Филиппа этого не переживет.

Томми прикинул, что с Филиппой, которая целовала ему руки после каждой близости, в самом деле могут возникнуть сложности. Пожалуй, он немного переусердствовал, стремясь очаровать ее. То ли дело Кэтрин — с ней все было так легко и понятно. Потому что она тоже любила играть.

— Будем осторожны, — заверил он.

Две сестры, однозначно, лучше одной.

Сестры Миддлтон, богатые наследницы, золотые девочки. Две новые победы в его послужном списке. Удачей было заполучить одну из них — а он взял двойной приз! Томми гордился собой. Филиппа, говоря откровенно, не шла ни в какое сравнение с Кэтрин — красивой, раскованной, смешливой. И точно знающей, что ей нужно. Жаль, что она не попалась ему раньше. Но теперь было поздно пенять на судьбу.

На людях они держались друг с другом с любезной обходительностью будущих родственников. Кэтрин оказалась в достаточной степени циничной, чтобы вести эту игру безукоризненно и тонко. Томми восхищался ей. Филиппа ни о чем не подозревала. Она летала на крыльях в ожидании свадьбы, светясь от счастья. Все складывалось лучше некуда.

Однако Томми сглупил. Он остался верен себе — женщины по-прежнему жаждали его внимания, и он, добрая душа, не скупился дарить его. Кэтрин к тому времени уже уехала, чтобы закончить семестр в университете, но ее место заняла хорошенькая пухлая дочь бывшего начальника Томми. Она была не совсем в его вкусе, но зато смотрела с горячим и немым обожанием. Томми не смог пройти мимо.

Он не собирался порывать с Филиппой, но, к его удивлению, она проявила характер, которого раньше он в ней не замечал, и поставила точку сама. Она очень страдала — но Томми хорошо знал, как обезопасить себя от потока женской злости и горя, и предпринял все меры, чтобы выйти из ситуации без существенных потерь. О разорванной помолвке законника Томми Кингстона с дочерью воротил Миддлтонов даже не особо сплетничали в свете. Вскоре о них забыли.

Не в обычае Томми было грустить о неудачных романах. Расставание с Филиппой тоже не стало для него большим огорчением. Он даже вздохнул свободнее, потому что его жизнь вернулась в прежнее приятное русло. Днем он был все тем же рыцарем без страха и упрека, спасая несчастных из лап свихнувшихся исламистов, а по ночам его ждали великолепные кутежи, красивые женщины и всевозможные удовольствия. Блестящий джентльмен, о котором мечтали, которого обожали и красотки, и их мужья, Томми и сам не заметил, как оказался на мели, потому что он всегда был щедр — не только на чувства, но и на звонкую монету. Глупый, глупый Томми Кингстон. Нужно было искать выход из положения.

Тогда он снова решил попытать удачу. Не прогадал — на сей раз ему досталась не какая-то там дочка нуворишей, а куда более ценный трофей. Леди Габриэлла Мария Александра Офелия, замкнутая, костлявая и забитая, успешно компенсировала отсутствие внешней привлекательности огромным состоянием и родством с Семьей. Ему даже не понадобился обширный арсенал обольстителя и годами наработанное мастерство, чтобы не избалованная вниманием Габриэлла упала в его объятия. Томми Кингстон опять был на коне.

Поначалу он еще делал над собой усилие, чтобы выглядеть пылким влюбленным, но вскоре необходимость в этом отпала. Габриэлла быстро оказалась в полной его власти. Томми знал, что так будет: сексуальная притягательность всегда помогала ему подчинять женщин своей воле. Предназначение женщины, считал он — испытывать оргазм и производить потомство, и подчиняться она должна тому мужчине, который позволяет ей свое предназначение выполнять. Его жена, несмотря на ее положение и деньги, ничем не отличалась от других. Бедная Габри, готовая ради своего красивого мужа на все. Даже если бы Томми потребовал ее кожу, она содрала бы ее с себя и отдала ему, не задав ни единого вопроса.

Томми не имел ничего против того, чтобы сорить ее деньгами, но очень не любил сопутствующие браку раздражающие мелочи вроде супружеской верности. Габриэлла, если и догадывалась о чем-то, предпочитала хранить гордое молчание. Должно быть, она не могла поверить, что такой, как Томми, согласен делить с ней кров и постель, и была благодарна за одно его присутствие. За годы их семейной жизни она не сказала ему ни одного грубого слова и ни в чем не упрекнула.

Он был более чем доволен своей судьбой, пока однажды она не бросила ему вызов. Все повторилось до деталей. Снова был тоскливый предрождественский вечер, парадный смокинг, огромная гостиная, полная ненужных Томми людей, необходимость быть обворожительным и улыбаться, пока не заломит скулы. Правда, на этот раз с ним была некрасивая бледная жена, которая казалась еще непригляднее на фоне него, лощеного денди.

И снова он видел перед собой Кэтрин. Она шла под руку с Дражайшим Супругом, Будущей Надеждой Страны, вся в белом, с синей атласной лентой через плечо, высокая и очень прямая. Томми моментально забыл о существовании Габриэллы. Он отметил, что Кэтрин сильно похудела, поблекла, погрустнела. Но она бросила на него тот же взгляд, что и в гостиной родителей во времена его жениховства с Филиппой — теплый, обволакивающий, тягучий от желания. Пока Кэтрин смотрела на Томми, перед ним проносилась каждая их ночь, жаркая, как июльский полдень. Как давно это было…

Она улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. И снова решил сыграть.

Ему даже не пришлось особенно стараться. Дражайший Супруг, по-видимому, не мог в полной мере дать Кэтрин то, чего она хотела. Зато Томми был горяч и резв, как в былые времена. Годы нисколько не охладили его пыл — ни к ней, ни к опасным играм. Кэтрин была в восторге. И просила только об одном.

— Будем осторожны, — сказал ей Томми.

Она стала его самым главным призом, его самой большой победой. Кэтрин тоже когда-то выиграла по-крупному, поэтому теперь ставки были очень высоки. Не в пример выше, чем в те дни, когда он обманывал глупую влюбленную девчонку с ее сестрой. Но Томми вошел в азарт и не мог отступить. Он всегда любил играть.

* * *

Пока впервые в жизни не проиграл.

В тот февральский день Томми приехал в единственное место, где на него не смотрели бы со значением и ухмылками.

Дом родителей он не любил. Когда-то он был здесь беззаботен и счастлив, пока однажды не вернулся из подготовительного класса пораньше и не застукал мать с братом своего отца на кухонном полу. Прежняя жизнь Томми развалилась в ту же секунду. Он закричал и убежал к себе в комнату, а потом к нему поднялась мать и долго говорила о том, почему все должно остаться в тайне от отца. Томми не смел ей возражать. И сделал так, как она хотела — не обмолвился ни словом о том, что видел на кухне. Но с того дня находиться в доме ему было тяжело. Тайна, которая легла на его плечи случайно, давила на сердце каждый раз, когда он переступал порог.

Он как ни в чем не бывало отобедал с родителями, вытерпев всегда одинаковые вопросы отца и причитания матери, любезно отшутился на привычное стариковское брюзжание. Старики ничего не знали о его любовных приключениях — главным образом потому, что давно оставили в прошлом дела света. А еще — как иногда казалось Томми — они просто не хотели этого знать. В их глазах он был безукоризненным джентльменом, успешным человеком, удачно женившимся на женщине из Семьи. Их это устраивало. И к лучшему.

Когда после обеда родители уехали в свой карточный клуб, Томми поднялся в одну из гостевых комнат на верхнем этаже. Почему-то она нравилась ему намного больше собственных апартаментов. Может, дело было в прекрасном виде на горное озеро, открывавшемся из окна. А может, причина была в том, что сюда никто не заглядывал, кроме прислуги во время субботней уборки.

Томми смотрел на серую, безмятежную озерную гладь и думал о переплете, в который его угораздило попасть.

Где он допустил ошибку? Сначала все шло так гладко, по давно отработанной схеме. Томми проделывал это сотни раз и потому не сомневался в успехе. Но не успел он в полной мере насладиться очередным триумфом, как стало ясно: грянет гром. И он в самом деле грянул. Теперь он не мог появиться в светском обществе. Его фамилию больше не произносили вслух. Для всех тех, кто еще недавно был рядом с ним, его отпели и похоронили. Он потерял все.

Томми жалел не родителей, которые, ничего не подозревая, мирно коротают время за бриджем в окружении старых друзей. Он просто не мог жалеть мать, которая обманывала отца столько лет, и точно так же не мог жалеть отца, который, старый дурак, ни о чем не догадывался.

Томми жалел не Габриэллу, о которой всегда старался не вспоминать лишний раз.

И уж тем более он не жалел Кэтрин.

Нет, Томми Кингстону было жалко только самого себя.

Женщины, которым он клялся в любви, которые целовали в губы на сон грядущий и страстно шептали на ухо в ночи, быстро-быстро сменяли в его памяти одна другую. Если подумать, они были главной проблемой его жизни. Потому что Томми всегда было плевать на чужие территориальные права.

А может, две сестры лучше одной?

Кэтрин призналась, что влюбилась в него с первого взгляда — еще в тот предпраздничный вечер, когда они впервые встретились в гостиной ее родителей, поэтому и согласилась пойти на это за спиной Филиппы. Он лишь отмахнулся. Она не отступала и уверяла его, что на этот раз все должно быть по-другому. Она все устроит. Семья смирится и отпустит ее. Нужно только подождать.

Хотел ли этого Томми? Нет. Его более чем устраивала жизнь с Габриэллой. Кэтрин с ее внезапными чувствами спутала ему все карты. Он всего лишь играл, искушал судьбу, потому что… потому что не было на свете игрока азартнее, чем Томми Кингстон. Он думал, Кэтрин знала об этом. Выходит, столько лет он ошибался на ее счет.

Что ждет его теперь? Положение вечного изгоя, того, от кого спешат отвести взгляд. Впрочем, терпеть это недолго. Семья позаботится о том, чтобы упечь его куда-нибудь подальше от всех.

Уж не застрелиться ли ему?

Томми с горечью усмехнулся.

Когда за дверью послышались шаги, он даже не повернул голову.

И не сразу заметил, что на пороге стояла Габриэлла.

Он почему-то не удивился, увидев ее, хотя она тоже не любила бывать у его родителей.

Габриэлла молча смотрела на него. Лицо у нее было напряженным и каким-то странным.

— Я искала тебя, — сказала она невыразительным голосом. На ней была серая соболиная шуба в пол — его подарок на одну из годовщин свадьбы. Шуба казалась ему верхом безвкусия, он приобрел ее наспех, торопясь на прием, который они устраивали тогда для друзей и светских знакомых.

Томми равнодушно пожал плечами. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось общаться с женой.

Габриэлла по-прежнему смотрела на него с тем же отстраненным выражением. Что ей нужно, с раздражением подумал он. Обсудить, какой он негодяй и подлец? Увольте, он не станет тратить на это время.

— Пойди сделай кофе, — бросил ей Томми, чтобы она ушла. Он не мог видеть ее.

Но вместо кухни Габриэлла направилась к окну. Прислонилась к подоконнику, поставила на него сумочку и уставилась на озеро, повернувшись к мужу спиной. Томми вскинул брови.

Раньше она никогда не игнорировала его распоряжения.

— Сделай кофе, — повторил он с нажимом.

Габриэлла открыла сумочку и принялась что-то в ней искать. Глядя на ее напряженную спину, Томми подумал, что она, наверное, плачет и пытается найти платок. Значит, его ждет очередное выяснение отношений. Ради этого она ехала за ним в такую даль. Как же ему все надоело!

Когда Габриэлла повернулась к нему, Томми даже не понял, что происходит. Ему понадобилось время, чтобы осознать: его жена нацелила ему в лоб пистолет.

— Подонок, — с каменным выражением лица произнесла Габриэлла. — Ненавижу тебя. Гори в аду за все, что я пережила из-за тебя.

Томми мог предпринять последнюю отчаянную попытку спасти жизнь, бросившись на нее. Но что-то такое было в тусклых глазах Габриэллы, отчего ему стало ясно — это бесполезно. Последней его мыслью была мысль о том, что все же это была великолепная игра. Лучшая в его жизни.

Жаль только, что он проиграл.

Когда громыхнул выстрел, в округе засуетились, зашумели, залаяли. Но Томми Кингстон уже ничего не видел и не слышал.