Луч света для мотылька (джен)

Я не сумасшедший, просто моя реальность отличается от твоей.

Чеширский кот, Льюис Кэрролл.

Начну я рассказывать эту историю с самого начала. К сожалению, а может и к счастью, я не знаю о чем думал отец, когда увидел меня, светловолосого и сиренеглазого, на руках моей черноволосой матери. Я был другим и это вовсе не метафора. Я осознавал себя квами, прожившим 3500 циклов равных около ста лет. А именно Нууру — квами передачи, привязанному к талисману бабочки. Моя жизнь была бы прекрасной если бы не одно «но» — вскоре после моего как бы «перерождения» здесь мама сильно заболела и умерла, а отец, без всяких угрызений совести бросил меня на пороге приюта в возрасте одного года. И последнее, что я помню из своей прошлой жизни, это сильный зов других квами, бражник, который так сильно тянул из меня силы и пытался выяснить местоположение других квами и я, что даже не успев попрощаться с остальными, резко прервал симбиоз. Моя связь с камнем чудес ослабла, Бражник сейчас корчиться в жутких болях и приступах слабости и наверняка судорожно ищет брошь. Так, 3500 цикл закончился, время разрыва совпало с его окончанием и оказался там, где нахожусь сейчас. Лондоне 1927 года. А если точнее, в приюте Вула.

Мда... В последнее время я редко чувствовал себя настолько беспомощным. Все-таки умение парить в воздухе и проходить сквозь стены давали хоть какое-то ощущение свободы, а здесь... Я был ребенком. Не умеющим ни ходить, ни говорить до определенного момента. Да, в первое время я пытался пересилить собственный организм, но против самой природы не пойдешь. Поэтому я расслабился. Вспоминал все, что мог только вспомнить, пока однажды возможности моего организма расширились и нам, малолетним детям, дали хоть какую-то свободу действий.

Это было в мои семь, тогда, всех моих ровесников, в том числе и меня, рассадили по комнатам. По двое. А приютские дети Вула, мягко говоря, не слишком хорошо ладили.

Я был весьма необщительным и больше времени проводил в одиночестве, размышляя. Ни с кем не дружил, а говорить было и не о чем. Ровесников я старался не злить и вообще всячески их избегал.

Они, естественно, это чувствовали и не скрывали своей враждебности, а я... А я молчал обо всем, что хоть как-то касалось моего прошлого и способностей, сохранившихся даже в этой жизни.

Сильно притворятся даже не надо было, ведь многие дети были до ужаса наивными, потому я успешно играл маленького миленького мальчика, прятался за улыбочкой и честными глазами, с лёгкостью меняя маски, перестраивая свое поведение под других людей. Дети лишь подозревали о том, что я был другим. Но свою истинную сущность в приюте я никому так и не раскрыл. Слишком рискованно.

Единственное, что напоминало мне о прошлой жизни, это черная брошь-талисман, которая осталась у меня, хе-хе. Немного поэксперементировав в одиночестве я выяснил, что когда я активировал его, моя сила становилась равномерней, сильней и возвращала некоторые особенности квами. Но я боялся использовать его. Боялся то ли силы, что несёт этот камень чудес, то ли последствия, что эти силы принесут. Брошь я носил на груди с самых ранних пор и сильно ею дорожил.

Как и драгоценная память, эта брошь была моим своеобразным ошейником. Стоит только попасть в чужие руки, как ты станешь безголосым рабом.

Но я ещё не перешел к основной истории.

Тогда, стоя у комнаты семь и держа на руках свои немногочисленные пожитки, я тянул время из-за всех сил, но не мог решиться войти. Как будто что-то непреодолимое, словно ментальная стена, мешало мне открыть дверь и зайти.

— Ты мой сосед по комнате? — я обернулся.

Под вежливо-вопросительными интонациями скрывалась еле заметная угроза в голосе стоявшего передо мной мальчика. Темные, подернутые дымкой безразличия глаза, красивое бледное лицо, обрамленное темными волосами спадающими мягкими волнами и маска тихого презрения.

Его эмоции немного захлестнули меня отдаваясь в теле холодком, напоминающим мне Бражника.

— Пропусти, я не буду церемониться. — равнодушным тоном сказал мальчик и зашел в комнату, не дожидаясь моего ответа.

Привычное смятение усилилось и я поежился.

Новые эмоции всегда мне казались какими-то слишком сильными, слишком горячими. Сдерживать мне их было очень сложно, но возможно. Сохранив невозмутимость, я, как можно спокойнее, расположился на соседней кровати. Немного подумав, представился хотя бы для приличия:

— Альпин Агрест.

Да-да, по иронии судьбы меня наделили такой вот фамилией. Мальчик, между тем, склонил голову набок и пристально взглянул на меня.

Я тем временем заглянул в глаза напротив и в них отражалось... Удивление?

— Том Риддл. — после недолгой паузы медленно кивнул головой мой новый знакомый.

После знакомства прошло две недели. Я нервничал в присутствии Тома, так как он сильно напоминал мне бражника и сам обычно закрывался в музыкальной комнате. Там меня редко кто видел, но я появлялся там каждый день. Но сегодня, похоже, дверь закрыть я забыл.

Музыка лилась из-под клавиш пианино то быстро, то медленно, но плавно, словно журчащая вода в реке. В эту музыку я вкладывал все свои эмоции, накопившиеся за неделю проживания в новой комнате. Казалось, что кроме нее ничего не изменилось: так же, как и обычно, мы ходили в столовую, получали поручения, учились в церковной школе. За все это время Том не проронил ни слова и ни разу не обращался ко мне, но и я молчал, наблюдая. Я знал, что за подозрительно холодной маской может скрываться что-то сильно эмоциональное за что я привяжусь и буду сильно зависеть. Ведь молчание и игнорирование друг друга лучше чем, непродолжительная и фальшивая дружба, а затем постоянные ссоры, лишние эмоции, тяжкие привязанности. Тот же Габриель пример.

Я чуть не ошибся, но вовремя опомнился и нажал на другую клавишу. Игра звуков чуть не оборвалась. Пальцы уже уставали, а я не проиграл и половину. Я продолжил играть, силясь сохранить концентрацию, а не улететь куда-нибудь в астрал.

— Агрест? — голос Тома раздавался где-то рядом и я выпрямил спину, словно струну, боясь обернуться.

Как он меня выследил и... Что ему от меня нужно?!

Я, постараясь утихомирить хаотичные мысли в голове, продолжил невозмутимо играть. И слегка изменил мелодию. Том быстро забудет, что здесь увидел. Теперь с помощью музыки я мог внушить, что угодно. Был соблазн использовать талисман, но меня тревожила небольшая царапина на нем. Образ сходившого с ума Дуусу все еще не был подернут дымкой забытья. Но главное сейчас не это — Том сопротивлялся. Я чувствовал спиной его прожигающий взгляд и темную ауру, а потом, наконец нашел слабое место. У Тома пока было сердце. Он был слишком юн и не понимал всю жёсткость своих действий, не совсем умел сдерживаться и с трудом скрывал настоящие эмоции. Я мог это исправить, но для этого нужно было выйти из тени и масок. Трусливый бы обернулся. А я игнорировал, хотя знал, что добром это не закончиться.

Тем временем музыка стала более напряжённой. Казалось, весь воздух в комнате пропитан борьбой двух сил. Подходили к концу ноты, стоящие перед глазами, пальцы онемели от быстрой игры. Игры кошки-мышки. Я резко выдохнул, закончив, и тут же побледнел. Руки дрожали, а шаги за спиной заставили бы сжаться в комок, если бы я не удержался. Я был абсолютно беззащитен, но моя сила состояла в том, что я мог играть не только на пианино.

— Агрест... Ты такой же как я. — скорее утверждал, чем спрашивал Том.

Я не ответил. Упрямое молчание ему надоест быстрее. По силы мы были абсолютно одинаковыми, но Том все равно не удержался и резко схватил за воротник. Благо я оставил брошь сегодня в тумбочке.

— Отвечай, когда я спрашиваю!

Я также с молча выдержал его долгий холодный взгляд, но в нём чувствовалась раздражённость и даже неуверенность.

Молчание стало гнетущим.

Тогда, Том, похоже решил преподать какой-то урок и, не менее резко схватив меня за руку, потащил на осеннюю улицу. Я не сопротивлялся, но ясно чувствовал: что-то он хочет во мне проверить. Но чувства — не мысли, так что угадать его намерения точно я определенно не мог.

Снаружи шел проливной дождь, стуча крупными каплями по спине и голове или проникая под рубашку.

Не обратив и малейшего внимания на дождь, часто царящий в сером Лондоне, мы тихо проскользнули сквозь кованные ворота. Том повел меня к парку.

В парке царил сумрак, всюду были лужи, дул легкий прохладный ветер. Шелестели листья деревьев, еще не опавших оземь, а упавшие хлюпали под ногами. Тишина была здесь весьма относительной, но шум дождя стал тише.

Отпустив мою руку и дав осмотреться, Риддл подошел к одному из деревьев и что-то зашипел. Это шипение было пугающим, пошли холодящие мурашки по коже и отнюдь не из-за дождя. И я в очередной раз замер, глядя на завораживающее зрелище. По руке Тома скользила змея. Она явно была не безобидной, черная короткая змея без единого желтого пятнышка — гадюка. Они были единственными ядовитыми змеями в Туманном Альбионе.

Скажу откровенно, я боялся. Но знал: лучше не двигаться.

Том взял мою руку и змея скользнула по ней, что-то шипя. Я почти не дрожал. Гадюка на ощупь была слегка шершавой, прохладной. Я знал, что вовремя оказанная медицинская помощь уменьшит риски смерти. Змея скользнула в руках рубашки. Я посмотрел на Тома.

Тот, уловив мой взгляд, хитро прищурился и с легкой ухмылкой спросил:

— И теперь ты будешь молчать?

Вопрос я проигнорировал и хотел остановить змею, но Том предупредил мою реплику:

— Только попробуй. Только ты двинешься, как я скажу змее искусать тебя до смерти. Она на это способна, я знаю, — он приблизился к моему лицу, заглядывая в глаза, — Я знаю, что ты такой же как и я, и теперь, ты будешь во всем подчиняться мне. — Почти прошипел он.

Я опустил взгляд и, тут же подняв его, почти беззаботно улыбнувшись, подмигнул.

Не думайте, что я сошел с ума, нет. Просто страдать мне надоело. Улыбаться Габриэлю в лицо я бы не осмелился, потому что в его контроле было все, но о многом он и не подозревал, а здесь... Истории не повториться.

Убьет меня Том или нет, сейчас это было неважно. Было важно то, что он думал обо мне. Он хотел подчинить, и я подчиняюсь. Но подчиняться я буду с улыбкой на лице, страдать ещё в этой вселенной я точно не намерен. А Том...

Он явно ожидал сопротивления, дрожащего голоса, слез, крика. Чего угодно, но не моего даже слегка беззаботного спокойствия. Да рычаги давления у него были прямо в комнате, но он о них не узнает. Я по прежнему не боялся его, но ему казалось, что я боюсь змею и боли, которую она принесет. Не выходит как-то мной манипулировать, да, Том? А тот, видимо, решил действовать решительно.

Прошипев что-то змее он с предвкушением начал ждать от меня чего-то вышеперечисленного. Что ж... Стоит попробовать сыграть новую роль.

Шею пронзила острая боль. Я присел. Сейчас мне надо было протерпеть эту боль. Хотелось вскрикнуть, но сдержавшись, это желание прошло. Вскоре боль стала ноющей, а змея отстранилась и отползла от меня, а от Тома повеяло удовлетворением. Это было мерзко. Я уже отчаялся, но приказав себе не сдаваться раньше времени, молча встал и начал перевязывать рану. Пусть это и было больно, но меня перегнуть не сможет никто. В том числе и Риддл, но показывать себя слишком сильным мне и не нужно было.

Моя непонятная отстранённость пугала всех в приюте. Я почти всегда был одиночкой. А Том... Он не знал людей сильнее боли.

Тот, что-то прошипев змее, отошел на несколько шагов. Гадюка тем временем уже ускользала в кусты. Шея все еще болела, и я не выдержав нового наплыва боли, упал на колени. Проигнорировав руку помощи Тома, я встал и поковылял к приюту. А когда мне осталось только перейти дорогу, он догнал меня и молча подставил плечо. На этот раз я не стал отпираться. А когда мы подошли к приюту Риддл что-то невразумительно пробормотав, убежал. Различив в его тихих словах извинения, которые доходили до моего сознания ну очень туго, я постоял в дверях, а затем пошел в сторону больничного крыла. Еле-еле до него добравшись, я повалился в кровать и отключился. Сейчас мне было уже не до Риддла и его странностей. Не заподозрил чужака, ну и хорошо.

* * *

Болезнь была тяжелой. Я пролежал в больничном крыле с высокой температурой и бредом две недели, и как только мое состояние стало улучшаться, был тотчас завален по горло работой. Моя обязанность заключалась в мойке пола крыльца, нескольких главных коридоров и туалета. За то время что я болел, никто толком ничего там не убирал и поэтому сейчас там было жутко грязно. Поборов нежелание прикасаться к холодной воде, я сполоснул тряпку и провел ею по полу. И ничего. Совершенно ничего не оттерлось, но тряпка уже покрылась слоем грязи. Сполоснув еще раз я провел еще. И так несколько раз пока из-под слоя грязи не показалась знакомая плитка. Все отмыл я через какие-то два-три часа и, сильно проголодавшись, отправился в столовую, где уже подавали обед.

Зайдя в столовую я обнаружил что подавали на этот раз кашу. Риддла боялись все, поэтому я ничуть не удивился когда обнаружил, что тот сидит аж за отдельным столом, в полном одиночестве.

Раньше я всегда сидел со всеми, но случай немного изменил мое отношению к Тому. Тихо подсев к мальчику, я преспокойно принялся есть. И думать. Это была проверка? Определенно. Было ли это из-за того что мы оба владеем магией? Возможно. А может, его мнение обо мне изменилась также как и мое мнение о Томе? Тоже возможно.

Каша была холодной, комковатой и склизкой, но я быстро все съел и запил горячей водой. Утолив голод, я взглянул на Тома, что задумчивым взглядом буравил почти нетронутую тарелку. Он подрабатывал в приютской прачечной и я, если честно, ему не сильно завидовал. Вчера была большая стирка, и сегодня всех отправили по своим делам. Как-никак заслужили. И порция у тех была побольше и повкуснее. Я хотел уйти, чтобы не дразнить собственный аппетит, но Том сидел как-то напряженно и явно не собирался есть. Мне нужно было сделать хоть что-то.

Дождавшись, когда все уйдут, я вздохнул и, взяв ложку, начал кормить Тома, что поначалу даже отворачивался, но видимо решив, что можно и побаловаться, да и не настучу я... (Не сказал же откуда я получил эту рану и так тяжело простудился). Вскоре он послушно стал открывать рот и задумчиво есть. Доев, он наконец опомнился. С глубоким подозрением и осторожностью взглянув на меня, он выдал:

— Ты странный.

Хотелось закатить глаза, и сказать: «Кто бы говорил», но я сдержался и просто фыркнул.

Мы оба были странными и не ему винить меня в этом.

И вот, вдвоём, против всех

Мы — изгнанные из Рая.

Не жалуясь на судьбу,

Сами свой путь выбираем.

Стоим на холодном ветру

Людьми прокляты. Богом забыты.

Нас давно уже ждут в Аду,

А мы, грешные, тянемся к Свету.

Невзирая на смех в лицо

И на плевки нам в спину,

Я со щитом, ты с мечем.

Мы целого две половины.

Давно никому не верим

И ни на что не надеемся.

Встанем плечом к плечу,

Только друг другу доверимся.

Страх нам не чужд,

Но мы уже не боимся смерти.

Живем на коротком дыхании.

И на пол стуке сердца

Анна Денисова

После того случая мы стали приятелями, но еще не друзьями. Как и всегда, мы выполняли свои обязанности, учились, и просто жили, ограничиваясь привет-пока, хотя жили в одной комнате. Выручали друг друга, когда нужно и вообще жизнь текла без потрясений. Про прошлое и былые страхи я и думать забыл. Но прошлое на то и прошлое чтобы застать меня в настоящем.

Начались кошмары. Самые страшные были о о том, что Том когда-нибудь все же найдет камень чудес и сумеет манипулировать мной, а потом станет кем-то наподобие Бражника, запрется в каком-нибудь особняке и будет посылать акумы, с которыми здесь определенно будет не справиться, и тогда миру точно настанет конец...

Просыпаясь в холодном поту глубокой ночью, я не мог уснуть все оставшиеся часы до рассвета. Риддл, конечно, долго этого не замечал, но однажды я, не спав целую неделю, свалился в обморок от усталости.

Это было ужасно. На несколько дней меня поместили в больничное крыло, где, к счастью, удалось отоспаться вволю, а потом отпустили, поручив Тому следить за моим состоянием днем и каждый вечер перед сном давать немного разбавленное снотворное.

Я хотел взять ответственность за себя сам, а Том уперся, мол, ему же поручили. Но утруждать его этим все равно не хотелось, так как скоро — прямо накануне Нового года, должен был состояться конкурс талантов, в котором, естественно, нам всем придётся участвовать.

Том, который, по моим наблюдениям, относился к подобным затеям довольно скептически, буквально загорелся идеей выступить на конкурсе идеально и наконец-то найти родителей, а так же все ещё верил, что его собственные не бросили и однажды заберут его отсюда. И меня за одно заберут. Но Том не понимал одного. Жизнь за пределами приюта тоже может стать несладкой. Не в приюте дело, а в людях. Да, мы были одного возраста, но в отличии от меня у него не было опыта жизни. Риддл еще многого не знал и о многом не подозревал, а бить суровыми реалиями было непросто. Кроме того, все эти размышления навели на меня мысль, что Риддл еще не говорил об этом с миссис Коул. И необходимость этого разговора с каждым днем росла.

Оставалось всего четыре дня на подготовку, а наш с Томом номер еще не готов. Почему я выступал в команде с Томом? Тот был отличным вокалистом, но работать с ним из-за страха никто из остальных категорически не хотел.

Сначала я думал отговорить миссис Коул, а потом с ее помощью надавить на Тома... Однако отказался от этой идеи, так как предстояла та еще нервотрёпка. Попробовал воздействовать напрямую, но... Но Тома, упрямого как осла, от этой идеи было не отговорить. Он даже не стал обижаться на то, что никто не хотел быть с ним в паре и просто поставил меня перед фактом, что я буду выступать с ним. Уберечь его от осознания, что в этом мире мало кто примет его, стало такой острой проблемой, что даже мои кошмары отошли на второй план. Во первых, я боялся за психику Тома, во вторых я собирался максимально отдалить его от судьбы маньяка с манией величия, а в третьих... Я привязался к нему слишком сильно чтобы давать своему другу страдать. Но конкурс неумолимо приближался, все уже давно репетировали свои номера, а я судорожно искал то, что мы легко и быстро сможем выучить. Но найти это что-то было далеко не так просто, так что я даже взялся за написание песни сам, но сейчас не об этом. Тому не нравилось все.

— А может эту? — с нарастающим отчаянием я протягивал ему текст очередной песни: оставалось всего пять листков.

Тот опять поморщился.

— Слишком слащаво.

— Как тебе эта?

— Много драмы. Я не буду это петь! — воскликнул Том, подпрыгивая.

— А может эта подойдёт? — Там что-то пелось про любовь, но и ее Том отверг.

— Много романтики. Серьезно, Альп, ты хочешь выставить меня дурачком?

— Нет. А эта? — слегка раздражённо протянул я ему следующий лист.

— Эээээ... Это даже не песня, Агрест, ты можешь найти побольше вариантов? Все у тебя какие-то клишированные! — возмутился Риддл.

— Стараюсь, Риддл! Если бы ты не был столь придирчивым...

— Значит, ты всё-таки хочешь выставить меня идиотом? — в вопросительно угрожающей манере поднял бровь тот.

— Да нет же, говорю тебе... А эту? — уже обреченно пробормотал я, протягивая Тому последний лист, даже не взглянув на него. Я знал — это провал.

Риддл долго молчал.

— Давай... — услышал я шепот.

Я даже голову поднял в замешательстве: что за текст такой, что так впечатлил Тома?!

Нецензурные выражения так и хотели вырваться с языка, когда я узнал текст. Вот что же на меня нашло в тот момент, когда протягивал ему лист с собственноручно написанной песней?! И как она вообще оказалась в стопке?!

У меня даже нот к ней не было! Идея написать песню собственноручно была ужасной... Но что-то менять было поздно — пока я мучал себя терзаниями, Том уже успел выучить первый куплет и заучивал припев.

— Агрест, чего грустишь, разве у тебя нет нот к этой песне? — Том вопросительно поднял бровь, пытаясь, но безуспешно, скрыть горящие энтузиазмом глаза. Врать не хотелось.

Я молчал немного дольше чем надо было, поэтому Риддл с подозрением прищурился.

— Да... Есть. — тихо ответил я и опустил взгляд, выдыхая.

Сейчас надо было срочно подбирать ноты, не вызывая подозрений у Тома, и успеть заучить их. И срок мне уже три дня.

Как только со стороны соседа утихла возня и мерное дыхание было слышно уже минут пять, я встал. Подойдя к его тумбочке я стал искать текст песни. И какого же было мое удивление, когда я обнаружил, что Риддл, свернувшись в клубок, прижал текст к груди. Вытащить не порвав и не помяв было нереально.

На сердце, конечно, потеплело, но как быть с текстом, если слова уже почти выветрились из головы, я не знал.

Тщетно попытавшись вытянуть текст, я чуть не разбудил Риддла, прижавшего бумажку еще сильнее. Обреченно вздохнув, я выскользнул за пределы комнаты и тихо направился по коридору в музыкальный зал.

Плотно закрыв дверь я сел за пианино и размял пальцы. Поиграв немного классику, решил посмотреть ноты других мелодий.

Прошло много времени. Играть не хотелось, вдохновение не шло, слова песни упорно не вспоминались. Что делать в таком случае, я тоже не знал. Что же теперь делать? Импровизировать?

Подойдя к окну я распахнул тонкий, почти прозрачный и лёгкий тюль, и, открыв окно, впустил в душную музыкальную комнату свежий зимний ветер и лунную дорожку света.

Постояв немного на ветру, понял, что в комнате сквозняк, но если дверь должна быть закрытой — значит кто-то знает что я здесь. Максимально тихо и медленно уходя в тень я резко услышал шаги и бросился в укрытие. Меня не должны были заметить, я давно убедился, что в это время все обычно спят, раньше я ходил сюда, но тогда...

— Ты же друг Риддла, да?

Раздался в тишине тонкий и высокий голосок.

Раз уж меня заметили, надо было выкручиваться. Судя по голосу это была девочка гораздо младше меня.

Обернувшись к дверям, на которые падал лунный свет я увидел девочку лет четырех-шести. У нее были золотисто-каштановые волосы и яркие зеленые глаза, одета она была в светло-голубую ночнушку.

— Я каждую ночь приходила сюда, чтобы слушать тебя, давай познакомимся. Я Эбигейл Ванс. Можно Эби. Можно как миссис Коул меня называет — Э. Ванс — девочка хихикнула, тряхнув волосами.

Я нахмурился. Что она вообще делает здесь ночью?

— А сегодня ты почему не играешь? — тем временем спрашивала Эби, подойдя ко мне и потянув в сторону инструмента. Посадив меня на стул, она деловито села рядышком на полу — на колени и, просяще взглянув на меня, протянула:

— Поиграй ту, вчерашную. Она мне очень понравилась.

Вспоминая, что же я тогда исполнял на пианино и поняв, что это была чистая импровизация, я попытался воссоздать тот образ, которым вдохновился вчера.

Тщательно настроившись, я прикоснулся к клавишам и, играя, внезапно осознал, что эта мелодия идеально подходила по теме и ритму к забытой где-то в ворохе воспоминаний песне.

Мелодия нашла продолжение, превращаясь в настоящее произведение. Градус настроения стремительно повышался — мне оставалось лишь запоминать.

Эби тем временем закрыла глаза и слегка покачивала головой в такт музыке. Потом, словно почувствовав мой взгляд, тихо прошептала:

— Спасибо.

Луна, все это время сияющая за окном, стала ярче, а я, смотревший на нее по окончании игры и очаровавшись его сиянием, забыл даже спросить Эби зачем она приходила сюда все это время. Когда я очнулся, ее след давно простыл и единственное, что я помнил в ней этой ночью — это ее внешность, голос и имя — Эбигейл Ванс.

Задумчиво закрыв крышку пианино, а затем окно, я направился в свою комнату, стараясь никого не разбудить. Благо, никого по пути и я так не встретил.

Том спал, тихо сопя, а я, пройдя в комнату, сел на кровать. Тщательно обдумав перед сном всю эту ситуацию, я пришел к выводу, что мне надо узнать побольше. И заснул, забыв принять приготовленное с вечера снотворное.

Кошмаров мне не снилось, и, как ни странно, утро было добрым. С мелодией вопрос был решен, осталось только записать ее по памяти, а Том уже во всю заучивал второй куплет, пылая невиданным энтузиазмом, уже совсем не пытаясь его скрывать.

Сев за стол и расчертив на бумаге строчки, я приготовился писать. Поначалу все получалось и я записал почти всю мелодию, но под конец... Я начал ставить кляксы, забывать ноты, портить лист — меня всюду начали преследовать неудачи связанные конкретно с написанием нот.

Задумчиво почесав голову, я отложил это занятие до завтра и побежал за Томом в столовую. Тот уже выучил второй куплет и собирался спеть первые два куплета в музыкальном зале, а потом приступать к работе. Мне предстояла работа не меньше, но все затруднялось тем, что Том не должен был заподозрить в обмане, а значит появляться мне в музыкальном зале с ним было попросту опасно.

Но я не унывал. Поев в столовой и даже не заметив что Том сам не свой, я убежал. Быстренько сделав все свои дела, я вышел на зимнюю улицу. Все остальные приютские были уже там и играли снежки. Оглянувшись по сторонам, я заметил Тома, что качался на качелях вдалеке от всех и весьма отстраненно наблюдал за небом, с которого крупными хлопьями падал снег.

Сев рядом с ним, я задумался о ночной встрече с загадочной девочкой. Пока бегал по делам я высматривал ее среди младших, но так и не нашел. Судя по всему, кроме миссис Коул она знала еще Риддла, а значит и тот мог знать ее.

Тревожить миссис Коул я не хотел, поэтому спустя несколько минут, я решился спросить об этом Тома.

— Риддл... — на фоне криков приютских мое обращение могло быть не услышанным, но Том словно хотел услышать мой вопрос.

— Что?

— Ты знаешь... Ты знаешь Эбигейл Ванс? — я немного сомневался перед вопросом и неожиданно почувствовал холодок мурашек на спине, поежился.

Услышав вопрос тот встрепенулся и со странным, до этого невиданным мной выражением лица спросил:

— А откуда ты знаешь это имя?

— Услышал. — раскрывать свои источники не хотелось.

— О ней не принято говорить. — тем же странным тоном сказал, нахмурившись, Риддл, а затем отвел взгляд.

— Понятно... — Больше решив не тревожить Тома по этому вопросу, я тоже посмотрел в тень деревьев вдалеке.

И застыл, увидев её: Ванс стояла на улице в той же ночнушке что и ночью с теми же растрёпанными волосами и веселыми смешинками в глазах. Уловив мой взгляд, она поманила рукой и спряталась за голыми стволами деревьев.

Обнаружив, что Том не смотрит, я побежал за ней. Мне надо было выяснить, что она делала тогда ночью и почему о ней не говорят и почему Том так необычно себя вел, когда услышал о ней.

Запыхавшись, я добежал до тех деревьев и постарался успокоить бешено колотящееся сердце. Никогда так не бегал и больше никогда не буду.

Внезапно раздавшийся звонкий смех отвлек меня, как вдруг из совершенно противоположного дерева вылетел снежок, попав мне прямо в лицо и пребольно царапнув щеку. Слепив снежок я приготовился отражать атаку загадочного неприятеля. Но увидев Ванс, совсем обомлел. Мало того что она была в ночнушке, так и стояла посреди белого снега совершенно босой!

Пока я застыл, не в силах что-либо сказать, Эби подошла ко мне и протянув белоснежные листы с нотами, быстро чмокнула в щеку. Я, с сомнением взяв листы и отчаянно раскрасневшись, с все нарастающем недоверием оглядел ее с ног до головы. Как она не мерзла и не дрожала с холода оставалось загадкой. Сжав напоследок своими маленькими и на удивление теплыми пальцами мои руки, Ванс звонко рассмеялась и сказала:

— Устрой Тому Рождественское чудо, ладно?

И, оставив в моих руках зелёный сияющий шарик с серебристой змеёй и оранжевой ленточкой, убежала. Проследить за ней я не смог, поэтому вернулся в приют, где все уже собирались спать. Еще один день прошёл, ноты были у меня, а до конца этого года оставалось всего два дня.

На этот раз ночью я крепко спал. Но проснулся рано — рассвет еще не наступил и за окном было темно. Имя Эбигейл Ванс все еще крутилось на языке и никак не выходило из головы, поэтому я решился пойти к миссис Коул. Знала она или нет, но имя Эбигейл Ванс ей определённо было знакомо.

Пройдя по коридору к кабинету директора, я решительно постучал три раза. Не дождавшись ответа, я не стал стучать ещё раз и хотел было направиться обратно, как голос миссис Коул раздался прямо за спиной:

— Доброе утро, мистер Агрест.

— Здравствуйте, миссис Коул. — поздоровался я, оборачиваясь.

Женщина тридцати-сорока лет в строгом глухом темно-синем платье и с высоким пучком каштановых волос — миссис Коул, стояла позади меня и держала поднос с двумя сэндвичами и чашкой чая.

— Открой дверь, Агрест, ты можешь войти.

— Хорошо, — ответил я и сразу обратился к ней с просьбой — Миссис Коул, я хотел бы узнать у вас кое о чем личном.

— Только с чашечкой чая — директриса приюта, суховато и слегка устало улыбнувшись, и вошла в открытую мной дверь.

Сев за стол и отпив несколько глотков чая, параллельно закусив сэндвичем, она приободрилась.

Надев прямоугольные очки на нос, миссис Коул оглядела меня цепким взглядом и, поставив подбородок на сцепленные руки в замке, заметила:

— Ты очень рано сегодня, Агрест, но я тебя не виню, медсестра говорила мне о твоих кошмарах, но... Постарайся не повторяться, хорошо? Меня в следующий раз может и не быть, а тебя вполне могут поставить на учет, как хулигана, нарушающего распорядок дня или даже выпороть, хотя я этого постараюсь не допустить. ⁽¹⁾

Я кивнул и с нетерпением стал ждать что скажет директриса дальше.

— По поводу того что ты спросил. Я слушаю, — миссис Коул слегка опустила очки и внимательно посмотрела поверх них.

— Я хотел бы узнать по поводу некоей... — осторожно начал я. — Некоей Эбигейл Ванс.

Я не стал уточнять откуда узнал это имя, чтобы миссис Коул додумала все сама, но ее реакцию невозможно было как-либо трактовать. Она слегка нахмурилась, а потом как-то странно вздохнула.

Ничего так и не сказав в ответ, директриса встала и начала копаться где-то в архивных полках. А позже, вытащив какие-то документы и карточки, вновь села за стол. По очереди демонстрируя их, она начала рассказывать:

— Раньше об этом я не хотела кому-либо это рассказывать и даже сказала старшим ребятам, чтобы они молчали, но если ты знаешь о ней, расскажу. Но сохрани это в тайне от всех, пожалуйста. Ты кажешься немного более сознательным, — она отпила от чая еще несколько глотков, а я чуть было не усмехнулся — она не представляла насколько я сознателен, а директриса тем временем откашлялась, — Кхм... Начну, пожалуй, все с самого начала. А началось это примерно с основания приюта, так что, абсолютно все директора сталкивались под это аномалией под названием Э.Ванс. Каждые одиннадцать лет это проклятое имя появлялось в наших списках и каждый раз исчезало бесследно. Все владелицы этого инициала погибали одновременно с рождением других детей. Конкретно Эбигейл появилась в приюте за два года до рождения Риддла, ей было тогда два...

— Риддла? — уточнил я, и миссис Коул нахмурилась, замолчав.

— Мне стоит поговорить с учителями о твоем воспитании, Агрест, но я продолжу. — позже сказала она, выдержав паузу и убедившись, что больше я перебивать не намереваюсь.

— Сначала я не подозревала, что это та самая Э. Ванс, настигшая меня в самом начале моей работы, но с рождением Риддла, поняла — что-то тут нечисто. Риддл родился очень слабым, болезным ребёнком и мог буквально не выжить. Мы боролись за его жизнь, но одновременно в приюте заболел другой ребенок. Эбигейл. Хочу отметить что все любили эту светлую, добрую и очень жизнерадостную девочку. Но с тридцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать пятого она начала слабеть и таять на глазах. Не успело пройти и недели с рождения Тома, как она... К-как она умерла.

Миссис Коул зябко поежилась и быстро-быстро заморгала, но я мог заметить что смаргивает она слезы.

Многое становилось ясным, но... Получается я видел призрака?! Все это время?! Теплый, матеральный призрак? Разве такое бывает вообще, даже в этом, по своему волшебном мире? Судя по всему, бывает.

Миссис Коул глотнула еще чая и продолжила:

— В общем, мутная история с этой Ванс, но не только в этом дело. Прошлые директора тоже сталкивались с этим, но после пожара в архиве сохранились только воспоминания о другой девочке, тоже Э. Ванс. Но на этом я, думаю, достаточно.

— Спасибо за доверие, миссис Коул.

Я вышел за дверь кабинета и направился в комнату. Том еще спал, но время уже близилось к рассвету. Достав из под кровати зелёный шар со змеей и вспомнив, что день рождения Тома будет на следующий день, как раз перед конкурсом, я решил подарить его ему завтра, но пока надо было тренироваться. Схватив ноты я направился в музыкальный зал.

С разговора с миссис Коул прошел один день, я и думать забыл о Эбигейл, а с Томом мы почти не разговаривали. Все во всю готовились к конкурсу. Эми даже в истерику впала перед предстоящим напряжённым днем. Все были нервные, директриса в том числе. Я старался не волноваться, а Том напевал песню весь день. Отвлёкшись на подготовку к этому конкурсу, все совсем забыли про Рождество — времени расслабляться просто не было. Только самый маленькие с замиранием сердца надеялись на чудо, на пряник, что по случаю нового года готовили и раздавали по одному всем детям...

Но вернемся к конкурсу.

— Дамы и господа, этот день настал, — вещала миссис Коул с небольшого помоста в актовом зале где собрались все мы и гости. — Сегодня наш приют принимает у себя почтенных гостей, а его воспитанники продемонстрируют свои таланты на сцене, чтобы вы, бесстрастные жюри и дорогие гости, по достоинству оценили номера наших детей. Да начнётся конкурс Талантов!

Я почти не заснул под эту речью, так как сегодня почти не спал, репетируя с Томом.

Когда прозвучали наши имена, я еще держал контроль над собой, но туман в голове мог сбить с толку любого. Том тоже весьма неважно выглядел. Комок в горле и клубок какого-то странного страха от которого шли мурашки, заставляли немного передергиваться. Встав перед огромной толпой мы поклонились. Том остался перед всеми, а я на негнущихся ногах направился к своему инструменту. Мне, конечно было даже в какой-то мере проще ведь я играл на пианино спиной к зрителям, в то время как Тому предстояло выступать перед толпой, но я тоже волновался. Утихомирив трясущиеся руки я сел и открыв пианино вспомнил что забыл взять с собой ноты. Быстро поняв, что придется вспоминать по мере игры, я занервничал еще сильнее.

Миссис Коул захлопала в ладоши, призывая к тишине. Спустя несколько минут большинство голосов утихло, а я наконец-то смог сосредоточиться и начал играть. Через несколько секунд зазвучал голос Тома, разносившийся по всему актовому залу в такт с моей мелодией. Все на миг замерло... И вместе с тем я почувствовал волну шепотков... О чем они говорили слышать мог только Том, но судя по тому как сильно от него повеяло гневом, можно было догадаться, что оценки зрителей были далеко не положительны.

Я мог бы повлиять на них, но изменения мелодии бы заметили, а привлекать внимание к себе и своим способностям не хотелось.

От магии Тома ситуация на импровизированной сцене становилась все напряженней. Риддл не полностью контролировал ее и мог нечаянно навредить себе мне или сидящим в зале. Нам-то ладно, магия поможет, но остальные-то не имели возможности защититься...

Я осмелился обернуться. В первых рядах сидела дама — довольно полная, но судя по заискивающему отношению к ней миссис Коул, очень богатая и жутко вредная. Она что-то очень громко говорила, но я не мог расслышать что именно, в то время как Риддл, упрямо напевая, слушал ее и все сильнее сжимал кулаки за спиной. Ситуация становилась безвыходной и я просто не мог держаться в стороне. Понемногу изменяя мелодию и заставляя Тома петь все отчаянее мы заставили замолкнуть весь актовый зал — даже эту женщину. Закончив играть я облегченно выдохнул — мы смогли.

Да, черт возьми, мы смогли сделать это!

Том, уходя со сцены совсем не сводил взгляд с полной женщины в первом ряду, а мне оставалось лишь тихонько гладить его по спине и вести к своему месту. Мы сели.

Том потихоньку начал приходить в себя, и через некоторое время уже погрузился в дремоту. Мы не были последними, но выступления следующих номеров я не запомнил. Сейчас мне хотелось только одного — отдохнуть и выспаться наконец.

* * *

Этот ужасный конкурс в этом ужасном удушливом актовом зале, полном людей закончился.

Миссис Коул долго аплодировала последним выступающим, а когда хлопки утихли, встала на помост.

— Спасибо всем гостям и нашим воспитанникам, за то что так великолепно выступили. Жюри уже провели оценки, но окончательно будет решать миссис Блэкторн. Подойдите пожалуйста, многоуважаемая миссис.

Женщина из первого ряда встала и направилась к лестнице, ведущей на помост.

Голос миссис Коул звучал отдаленно, когда я наблюдал за медленными и короткими шажками этой Блэкторн.

— Именно на деньги ее деда соединенные с вложениями с нашего дорогого мистера Вула был основан наш приют, и мы безмерно благодарны им и ей заодно за это поистине благородное деяние. Лучших из лучших она заберет из этого приюта. А теперь передаю слово нашей почтенной жюри.

Миссис Блэкторн прокашлялась, и начала говорить, но ее слова уже пролетали мимо — я хотел спать и очень сильно, хотя был еще не даже вечер.

— ...Итак, я заберу его. — с этими словами она указала пальцем на кого-то, сидящего рядом со мной.

Я совсем не обратил на это внимание пока минутой спустя я услышал весьма громкий возглас Тома:

— Нет, я не пойду с вами, вы должны забрать и Агреста, ведь мы выступали вместе.

— Он бездарность, мальчик, перестань сопротивляться, я уже подписала контракт и миссис Коул дала мне твои документы.

Раздался звук рвущейся бумаги и следом за ним визжащий крик, в котором с трудом угадывался голос Блэкторн.

— Дрянной мальчишка, что же ты наделал! Вы лишаете меня последнего терпения миссис Коул, с этого дня для вас — никакой благотворительности от меня!

Скандал разворачивался во всю, когда обратил на это внимание. Я просто не успевал подойти ни к пианино, ни к Тому, чтобы его успокоить, как вдруг...

Как вдруг занавески актового зала разом загорелись и люди, все еще сидевшие здесь бросились на выход. С занавесок огонь перешел на само здание и в итоге охватил помост рядом с которым во втором ряду стоял я. Все еще не понимая в чем дело, я бросился на выход. Дверь не горела и я успел выскочить до того как на меня обрушилась бы балка деревянной пристройки, в которой и располагался актовый зал.

Мы быстро эвакуировались. На улице все приютские, в том числе и я с Томом и миссис Коул, начали замерзать. Стояла зима, пожарные прибыли, а нас отвели в основное здание приюта. Коул, с невероятной злобой в глазах, пригрозила выпороть Тома потом. Планы с треском провалились, а на Риддла обрушились все упреки... Кажется, коллективнач ненависть к нему лишь усилилась из-за этой "почти победы"...

* * *

На улице Том сильно простудился, поэтому выдержать порку он буквально не смог бы. Я долго уговаривал миссис Коул сжалиться над ним, но она была в почти таком же разбитом состоянии что и мой сосед по комнате. В итоге пришлось привести её к мысли, что виноват во всем я. Я, конечно, не был бы настолько самопожертвенен, если бы не прочно не убедился, в том, что надеятся на кого-либо кроме Тома нельзя, да и неизвестно что будет с тем, кто будет проводить порку. Меня рядом не будет, чтобы успокоить, а магия Риддла все еще оставалась абсолютно неконтролируемой.

После порки я зашел в комнату и с осторожностью присел на кровать к Тому.

Тот спал. Убрав влажную тряпку, я пощупал его лоб. Больничное крыло было заполнено, поэтому Том болел в своей комнате.

Этот день мог бы стать самым радостным из всех, ведь это был его день рождения, а в итоге...

— Альп... — послышался тихий и немного хриплый голос Тома.

— Что, Риддл?

— Ты можешь называть меня Том, друг.

— Что, Том?

— Откуда ты узнал что сегодня мой день рождения и что я люблю зеленый?

— А? — я резко вспомнил, что перед этим оставил шар со змеей на его тумбе с запиской и все стало понятней — От одной девочки.

— Какой? — нахмурился Том.

— Эбигейл Ванс.

Том молчал, о чем-то задумавшись, а я отвел взгляд. Загадка этой Ванс все ещё не прояснилась — все было так непонятно, что думать об этом больше я не мог — слишком устал. Этот день длился намного дольше чем хотелось бы, время растягивалось, как какая-нибудь карамель.

— Привет! — звонкий голос Ванс звучал с моей кровати. Я поднял взгляд. — Простите, что не смогла прийти раньше — Мор не отпускала, но я, кажется, успела вовремя, перед тем как исчезну до совершеннолетия.

Я наконец смог овладеть речью и засыпал ее вопросами, на которые девочка, загадочно поулыбавшись, не ответила.

Вместо этого Эбигейл подошла к Тому, смотревшего на нее с неприсущим ему изумлением, и сказала, погладив его по лбу.

— Дело в том, что даже для меня это загадка, но я чувствую, что ты должен мне жизнь.

— Жизнь? — мои брови стремительно поднимались вверх. Восклицание Тома было очень кстати.

— Ага. Когда ты только родился, вот именно в этот день — 31 декабря, я начала слабеть и между нами установилась связь душ. Но я слабела очень быстро, конечно сравнительно медленнее, чем в прошлый раз, но все же... Я не успела взять с тебя клятву, которую требую уже который год!

— Я... Но зачем? — мне тоже хотелось задать этот вопрос, но Том все еще был проворнее, хоть и болел.

— Я сама не знаю зачем, но без этой клятвы тетушка Мор не пропускает вперед.

— О... Тогда я... Тогда я согласен. — На этих словах Ванс вскочила.

— Правда-правда? — с огромной и совершенно необъяснимой надеждой в глазах, она Тому протянула руку.

— Да. — На этот раз твердо ответил Том.

Привстав на локтях, он протянул руку в ответ.

— Тогда повторяй за мной: Я, Том Марволо Риддл, клянусь никогда не навредить умышленно близким душе Э. Ванс во всех ее воплощениях.

— Я, Том Марволо Риддл, клянусь никогда не навредить умышленно близким душе Э. Ванс во всех ее воплощениях.

— Молодец. — сказала Эби, наблюдая за заскрившимся браслетом клятвы и постепенным таянием ее самой.

— Пока Том, Альпин, надеюсь, мы ещё увидимся. А! И еще с днем рождения, Том!..

Эбигейл исчезла окончательно, оставляя в сознании лишь свой звонкий голос.

А мы остались одни. Отныне эта тайна была тем звеном, что связывала нас крепче всех уз. И отныне, мы были одни против всех. Отныне надеятся на кого-либо кроме друг друга просто не могли.

1) Я, если честно, не разбираюсь в нравах Англии 30-ых, но если вам не трудно, можете поправить меня.

Вернуться к тексту