Мой будущий (гет)

Дафна Гринграсс никогда не верила в предсказания. Еще с детства со слов отца она усвоила, что все гадалки и прорицатели — шарлатаны, жаждущие обманом занять место рядом с представителями «благородных» магических наук — заклинателями и зельеварами.

— Неужели предсказать будущее совсем-совсем невозможно? — спрашивала лорда Гринграсса любопытная восьмилетняя Дафна.

— Можно попытаться просчитать, спрогнозировать, в конце концов просто угадать, — бескомпромиссно отвечал тот дочери, — а потом выдать это за «предсказание» или даже «пророчество». Не более того.

Дафна безоговорочно поверила его словам и именно поэтому никак не могла потом объяснить себе странный, не поддающийся логике эпизод, произошедший с ней 1 сентября 1991 года, в самый ожидаемый и волнительный для юных волшебников день — день первой поездки в Хогвартс.

Дафна уже заняла законное место за серебристо-зеленым слизеринским столом — на этом факультете учились все ее предки, и другие Гринграсс не рассматривала даже гипотетически — когда профессор Макгонагалл вызвала для распределения знаменитого Гарри Поттера.

Большой зал во мгновение ока оживился; каждый, от студентов до деканов, желал увидеть Мальчика-который-выжил на своем факультете. Гринграсс тоже потирала руки, уже представив его на Слизерине, как вдруг в голове зазвучали очень четкие и совершенно иррациональные слова: «Твой будущий муж».

Дафна, вздрогнув, оглянулась. Может, это Трейси Дэвис, оказавшаяся ее соседкой за столом, так пошутила? Но нет, та молча наблюдала, как и все, за процессом распределения знаменитого мальчика. Гринграсс не смогла бы даже с уверенностью сказать, был ли то голос или мысль, а если все-таки голос, то каким — мужским, женским или детским — он был и где прозвучал: снаружи или внутри. Однако именно эти три слова — твой будущий муж — на мгновение затмили собой все остальные мысли и тревоги, крутившиеся в сознании.

После того как Шляпа выкрикнула «Гриффиндор!», Гринграсс вздохнула с досадой. Нет, гриффиндорец по определению не может стать ее мужем. Только если Дафна сойдет с ума; или ее разум поработят очень темным заклятьем (о котором отец обмолвился случайно, а потом строго-настрого велел никому не рассказывать). Конечно же, ей просто послышалось. Наверное, из-за волнения перед первой поездкой в Хогвартс.

Школьные будни оказались слишком насыщенными, чтобы долго держать и прокручивать в памяти один эпизод. Дафна учила, читала, занималась практикой, сдавала зачеты и экзамены, то ссорилась, то мирилась с Трейси, ставшей не только лучшей, но и единственной ее подругой.

К концу третьего года обучения у них обеих ни разу не было романтических отношений, но вели разговоры о мальчиках они с завидной регулярностью. Любимым «объектом» обсуждения для Дэвис был Драко Малфой, которого та постоянно пыталась «сосватать» ей в пару.

— Разрази меня Моргана, но я убеждена, что сегодня на Зельях он засматривался в твою сторону, — хихикала Трейс, шепча это, словно величайшую тайну, подруге на ухо.

— Да брось, если Малфой на что-либо и засматривается, то лишь на собственное отражение в зеркале, — со вздохом закатывала Дафна глаза. — Я читала, что высочайшая вершина мира — это гора Эверест, но клянусь Мерлином, что самомнение Малфоев еще выше.

Драко она знала еще до Хогвартса и никогда не питала к нему теплых чувств.

— Паркинсон вокруг него кошкой крутится. Не обидно будет потом, если уведет?

— Ох, не пропаду, — со смешком фыркала Гринграсс. Действительно, было бы из-за кого расстраиваться...

Дафна взрослела и все больше начинала нравиться парням. Первым, кто положил на нее глаз, стал Маркус Флинт.

Внимание старшекурсника, а к тому же капитана сборной Дафне, безусловно, льстило; по крайней мере, первые несколько недель. Позже она поняла, что он, несмотря на видную внешность и славу перспективного игрока в квиддич, был безнадежно туп, груб и (самое печальное) абсолютно не способен принимать отказы. «Ну, ты мне нравишься» было, по его мнению, достаточным поводом, чтобы идти напролом. В жизни он предпочитал действовать так же, как и в квиддиче: если тебе что-то нужно — квоффл или девушка — иди и забери это силой.

Утешало Гринграсс одно: Флинту уже исполнилось семнадцать, а ей до совершеннолетия было еще далеко, следовательно, тот не посмел бы склонять (и тем более принуждать) ее к интиму. А к тому времени, как и ей заветные семнадцать исполнятся, он (на что Дафна свято надеялась) уже и думать про нее забудет.

Их недоотношения и романом-то называть было сложно; все свободное время ее горе-бойфренд пропадал на тренировках, а о ней вспоминал только после слизеринских побед, когда на правах чемпиона пафосно подлетал и нахраписто целовал ее в губы — смачно и слюняво, после чего Дафне всякий раз хотелось пойти в уборную и прополоскать рот. Даже присваивать ему «номер один» у нее не было желания; после окончания им Хогвартса (и, к счастью Гринграсс, расставания) он так и остался в ее личном списке как «бывший номер ноль».

Потом в ее жизни появился Блейз Забини. Он был хорош; яркий, уверенный в себе, остроумный. И, в отличие от большинства одноклассников, не воздыхал по ней и не смотрел голодным взглядом ей вслед. О твердо «завоевавшей» к той поре негласное звание одной из первых красавиц Дафне грезили многие, считая ее несбыточной мечтой, но только не Блейз; он слишком хорошо знал себе цену, а потому просто выбирал лучшее и действовал. Гринграсс невольно импонировала его харизма, заставив даже впервые испытать чувство, похожее на подростковую влюбленность. Им обоим едва стукнуло по шестнадцать, в магической Британии разгоралась война, посему Дафна, желая хоть как-то отгородиться от действительности, нырнула в эти отношения с головой.

— Ты только будь осторожнее, — увещевала ее Трейси Дэвис. — Знаешь ведь, какие слухи ходят о его мамаше.

В этом была вся Трейс. Любимым праздником ее был Хэллоуин, а любимым занятием — выдумывание различных ужасов и страшилок, которые могли бы с ними приключиться. Если бы можно было собрать все «прогнозы», которые услышала от нее Дафна за время недоотношений с Флинтом, их хватило бы на трехтомник.

— Я точно однажды начну называть тебя «мисс перестраховщица», — с беззлобной иронией отвечала Гринграсс.

Ведь несмотря на все свои заморочки Дэвис до сих пор оставалась для нее единственным довольно-таки близким человеком. Чего, увы, Дафна не могла сказать даже о своих родных.

Отец никогда бы не принял ее отношений с Забини, в этом Дафна не сомневалась. Во-первых (в чем лорд Гринграсс не признавался, но дочь это знала), из-за скрытого расизма, во-вторых (и вот это он не преминул бы заявить открыто), из-за сомнительного статуса крови ее бойфренда. Формально Блейз считался сыном от первого брака печально известной «черной вдовы» и лорда Забини, но в высших кругах многие этот факт подвергали сомнению. Проверить же отцовство теперь не представлялось возможным, поскольку лорд Забини покинул этот мир (тоже, как поговаривали, не без помощи супруги) уже пятнадцать лет как назад.

Дафна, однако, никогда не была робкого десятка. Ей бы хватило смелости послать отца ко всем дементорам и строить свою жизнь по собственному усмотрению, если бы... Если бы ее отношения с Блейзом не дали трещину уже тогда.

— Смотри, что достал, — он улыбался искусительной улыбкой, дразня Дафну и левитируя два билета над головой.

В Заклинаниях Гринграсс ему практически не уступала, а потому после непродолжительной игровой «борьбы» с легкостью поймала свой билет. Сладкое предвкушение тут же сменилось горьким разочарованием.

— Опять Селестина Уорлок? Ты же знаешь, что я терпеть ее не могу!

— Ты просто слишком мало ее слушала, вот и не распробовала, — втолковывал ей Блейз почти как малому ребенку. — Не просто же так ее альбомы признаны золотой классикой и до сих пор являются лидерами продаж.

— Честно, плевать мне на продаваемость. Блейз, ты обещал, что в следующий раз я буду выбирать, куда нам пойти!

— Мерлин, Даф, ну что ты можешь выбрать?! Этих отвратительных «Мандрагор», визжащих еще хуже, чем растения, в честь которых выбрали название? Я же всегда предлагаю лучшее, а ты опять упрямишься!

Таких случаев было много. Уверенный в себе, волевой и авторитарный Блейз Забини пытался переделать свою девушку под себя, и долгое время Дафна прогибалась. Не из-за слабости, а поскольку слепо приняла на веру услышанное с детства от матери «любовь требует жертв». Гринграсс ненавидела фиолетовый, считая, что этот цвет ее бледнит, и тем не менее носила лиловые платья, потому что они нравились Блейзу. Слушала ненавистную Уорлок, посещала скучнейший Клуб Слизней (Забини считал, что она должна быть еще и благодарна ему за то, что он застолбил для нее у Слагхорна место), морщась, глотала огневиски, сидя в «Кабаньей голове» с ним в обнимку (хотя, не будь Блейза рядом, предпочла бы сливочное пиво, а то и вовсе тыквенный сок). Дафне казалось, что она себя теряет.

Точки кипения ситуация достигла, когда тот посягнул на «святое» — ее дружбу с Трейси.

— Сколько мне еще объяснять, чтобы до тебя наконец дошло, как дурно она на тебя влияет?! Хочешь утратить свою индивидуальность и стать такой же примитивной и капризной, как эта жалкая полукровка?

Забини, сам того не зная, пересек финальную черту. Спокойная и сдержанная обычно Гринграсс взорвалась.

— Да пошел ты в задницу гиппогрифа!

(Дэвис потом, слушая ее рассказ, долго не могла поверить, что она, аристократка в седьмом поколении, действительно произнесла это вслух.)

Блейз смерил ее яростным взглядом. Еще ни разу Дафна не позволяла себе общаться с ним в таком тоне.

— А теперь слушай сюда: еще хоть раз произнесешь подобное, и нашим отношениям конец.

— В задницу. Гиппогрифа. Не пойти. Ли. Тебе. — Гринграсс чеканила каждое слово с азартом, чувствуя, что наконец берет реванш. — Считай, что «следующий раз» уже случился. Счастливо оставаться.

Так у нее появился первый бывший (ладно, «один пишем, два в уме», про Флинта Дафна все еще отдаленно помнила). На дворе был конец 1997-го, единственного на памяти Дафны года, когда Хогвартс не украшали к Рождеству. На пару с Дэвис они заблокировали заклинанием дверь слизеринской женской спальни, чтобы не впускать Паркинсон и Булстроуд (те бы им только мешали) и занялись маникюром.

— То есть вы все-таки расстались, — начала разговор по душам Трейси, щедро нанося черный (благо, хоть не фиолетовый) лак на ногти Дафны. — Уже приглядела себе следующего?

Гринграсс почти готова была ответить, что если Дэвис рискнет снова начать «сводить» ее с Малфоем, то наколдует ей на голове гнездо плотоядной свиристели (об этой «милой» птичке она узнала от Забини за пару дней до расставания), как вдруг в мыслях само собой всплыло то странное детское воспоминание.

«Твой будущий муж». И это про Гарри Поттера! Мерлиновы кальсоны, как такое вообще могло ей послышаться?.. Минутное помутнение рассудка? Она ведь даже книжек про Мальчика-который-выжил в детстве не читала — отнюдь не ее любимая тема.

Дафна еле сдержала нервный смешок. «Итак, расклад безумней некуда: один бывший (ладно, с учетом Флинта пусть будет полтора), ноль настоящих и один будущий».

Трейси ее веселость восприняла по-своему:

— Вижу, кто-то тебя уже зацепил...

— Ох, было бы из кого выбирать, — Дафна картинно закатила глаза. — Угрюмый Нотт, злобный Монтегю, бешеный Уоррингтон, про Крэбба и Гойла вообще говорить не хочется...

Гринграсс надеялась, что за привычным обсуждением одноклассников Дэвис расслабится и перестанет лезть с расспросами. Ведь сколь бы близки они ни были, рассказать про «будущего» Дафна не могла даже ей. В лучшем случае подруга бы посчитала, что ее угораздило втрескаться в Поттера и все это она сочинила ради оправдания своей дурацкой влюбленности; в худшем покрутила бы пальцем у виска и предложила посетить Сент-Мунго.

— А давай сыграем в игру, Трейс: придумай для меня самую нелепую пару, — попыталась Гринграсс отвлечь ее от опасной темы. — Предложи самую абсурдную кандидатуру на роль моего парня.

Периодически они вдвоем так развлекались, «сводя» однокурсников и не только, придумывая даже целые юмористические и, чего греха таить, пикантные «романы»; их лучшее творение — «Сказ о том, как профессор Снейп профессора Амбридж на свидание приглашал» — Гринграсс до сих пор вспоминала со смесью улыбки и тревоги (поскольку, как выяснилось, бывший декан Слизерина, а ныне директор Хогвартса неплохо владел легилименцией).

— Ну, если так подумать... — та подняла взгляд к потолку, перебирая, видимо, мысленно всех возможных претендентов, и наконец выдала, — Поттер.

Гринграсс снова не сдержала нервного смеха. «Хах, мой будущий, кажется, не нравится моей подруге». Впрочем, в том, что Трейси назвала именно это имя, не было ничего странного: «стараниями» Кэрроу оно крутилось на слуху у всех. В Хогвартсе в тот год мрачно шутили, что нет никакого смысла пытаться отличиться перед профессорами, ведь что бы выдающееся (или, наоборот, ужасное) ты ни совершил, о Поттере они все равно вспомнят в первую очередь. Его портретами с подписью «внимание, в розыске!» был обклеен весь Хогвартс. Кэрроу даже выпустили методичку с незамысловатым названием «Инструкция к действиям, если случайно встретили Поттера или его прихвостней», после чего заставили каждого студента почти дословно вызубрить предложенные там рекомендации и сдать по ним зачет.

— А если задуматься, то чем он так плох, этот Поттер? — принялась Гринграсс якобы размышлять вслух (на деле же желая исподволь понаблюдать за реакцией Трейс).

— Ну хотя бы тем, что он — Нежелательное лицо №1, — презрительно фыркнула Дэвис, для которой ответ казался очевидным.

— Вообще-то звучит неплохо, почти как титул, — едко подметила Дафна, пристально рассматривая свой свеженький маникюр.

— Ой, только не говори, что ты...

— И в мыслях не было, — перебила Гринграсс, опасаясь, что подругу сейчас понесет «не в ту степь». — И пора уже распечатывать дверь, пока Паркинсон и Булстроуд не вынесли ее с помощью Бомбардо.

«А если серьезно, могла бы я в Поттера влюбиться?» — задалась Дафна вопросом перед сном. Полукровка. Гриффиндорец. Притягивающий к себе, кажется, все проблемы во Вселенной. Но, с другой стороны, Дафна не могла не признать, что ее всегда тянуло к заметным, привлекающим внимание и популярным парням, а в этих качествах Поттеру всяко не откажешь; буквально весь магический мир на его личности помешался, куда уж заметнее?

И чем сильнее над Британией сгущались тучи, чем явственней ощущалось в воздухе приближение скорой «грозы», тем чаще Дафна иронизировала, находя в этом свой собственный способ выжить. По-прежнему обсуждаемый везде и всеми Гарри Поттер был мысленно окончательно переименован в «будущего» (Гринграсс даже начала бояться, что где-то случайно ляпнет это вслух и тем самым навлечет на себя проблемы).

«Ну что, мой будущий, — вела она внутренний монолог, глядя на первую страницу свежей газеты, — ты победишь Того-кого-называть-совсем-не-хочется-даже-если-бы-было-можно? Иначе он убьет тебя, и окажется, что у меня был будущий без будущего. В газетах больше не напечатают лицо Нежелательного лица. А если задуматься, не такое уж и дурное у тебя лицо — немного бьюти-магии и будешь выглядеть не хуже, чем мальчики с обложки. Хотя ты и так уже на обложке — ты же Поттер. Твоим тут, кстати, несладко приходится, Кэрроу лютуют вовсю. Ты уж давай, не задерживайся там».

Гринграссы всегда старались (хотя бы на словах) держать нейтралитет; по крайней мере, Черной метки у ее отца не было, но и к Ордену лояльности он не проявлял. Дафна старалась разделять в этом вопросе его позицию, но если бы ее спросили, кому она желает победы — ровеснику и, в общем-то, неплохому парню (хоть и гриффиндорцу), или же старому темному магу, чей режим активно поддерживали творящие в школе произвол садисты Кэрроу, она выбрала бы Поттера.