Молодой прекрасный кшатрий (гет)

Однажды вечером в деревне, где жила Сатьявати, объявились какие-то неместные воины. Они напросились к рыбакам на ночлег и договорились с ее отцом, что утром он поможет им переправиться на другой берег.

Сердце Сатьявати забеспокоилось. Конечно, никто из них не был ни царем, ни наследным принцем — это были простые воины на службе у какого-то бхаратского раджи, но вдруг среди них ей всё-таки попадется тот молодой прекрасный кшатрий, который не устоит перед чарами ее юности и красоты и предложит ей законный брак, а царство они уже как-нибудь вместе себе добудут.

Однако все гости были либо немолоды, либо непрекрасны, а тот воин, которого она утром везла в своей лодке на другой берег, был немолод и непрекрасен одновременно, да и наверняка женат, то есть не представлял для Сатьявати совершенно никакого интереса. Но девушка чувствовала, что интерес представляет она — пассажир не переставал разглядывать ее. Сатьявати не стала делать вид, что не замечает этого, а прямо спросила, чего это он.

Воин рассказал, что их принцесса Сатьявати, которую они как раз проводили в ашрам мудреца Апавы, а теперь возвращаются домой, похожа на нее прямо как сестра-близнец; их, наверное, даже можно было бы перепутать, если одеть в одинаковую одежду. Воин высказал идею, не сестры ли они на самом деле — их царь сам учился государственному делу в этом ашраме и раньше, когда был моложе, любил проводить здесь свой царский отпуск, чтобы поохотиться в замечательных окрестных лесах. Потом, впрочем, воин добавил, что даже если рыбачка и впрямь принадлежит к их царскому роду, то для царя это было бы далеко не таким приятным сюрпризом, как если бы оказалось, что где-то у него есть сын — кроме принцессы Сатьявати у него больше нет детей, и сколько он ни пытался сделать царству наследника, ничего у него в итоге не получилось; из-за этого он дал своей единственной дочери настоящее царское образование — кроме военного искусства, разумеется, — а теперь вот послал ее в свою альма-матер, чтобы принцесса под руководством гуру Апавы углубила те духовные знания, которые необходимы для государственного управления, ведь в будущем именно она унаследует трон своего отца.

У Сатьявати был брат-близнец, который сейчас, правда, правил не царством, а соседней лодкой, но его амбиции и не выходили за пределы их деревни, поэтому девушка подумала не о нем, а о том, что, оказывается, не так уж далеко отсюда, в ашраме мудреца Апавы, ее тезка, похожая на нее как сестра, учится государственному делу — и для того чтобы стать царицей, ей не нужно искать ни царя, ни наследного принца, ни, на худой конец, молодого прекрасного кшатрия, с которым можно было бы добыть какое-то царство.

Принцесса Сатьявати, в отличие от своего отца, была очень довольна, что у него нет сыновей, а у нее нет братьев. По характеру девушка была амбициозной, и мысль о том, что после смерти отца она будет единолично править их царством Чеди, всегда радовала ее, а сейчас, в ашраме мудреца Апавы, еще и мотивировала углублять духовные знания, необходимые для государственного управления.

В ашраме она познакомилась с внуком гуру Парашарой — и он влюбился в принцессу Сатьявати с первого взгляда, но, понятно, никак не мог себе позволить проявить свои чувства, и пока девушка там училась, сильно страдал. Кроме того, ее появление в ашраме совпало с тем, что дедушка начал его доставать тем, что, мол, он уже совсем взрослый и дальше ходить брахмачарьей некомильфо — пора жениться. Но какие бы варианты невест ни предлагал дедушка, Парашара их отвергал без внятных объяснений причины, что расстраивало Апаву, но он не сдавался, предлагая внуку всё новые варианты. В конце концов, страдая от своей несчастной любви к прекрасной принцессе, Парашара стал даже задумываться, не дать ли ему обет целомудрия, оставшись таким образом брахмачарьей на всю жизнь, чтобы дедушка отстал. Но с другой стороны, он понимал, что это приведет дедушку в отчаяние из-за отсутствия продолжения их рода — Парашара был его единственным живым потомком мужского пола.

Принцессе внук гуру тоже понравился, и ей было даже жаль, что такой приятный интересный умный и добрый молодой человек не из царской семьи, то есть никакие любовные отношения с ним невозможны, поскольку не могут иметь будущего.

* * *

Когда царь Чеди посчитал, что дочь уже достаточно углубилась в духовные знания и ей пора домой, он решил привезти ее оттуда самостоятельно — а заодно и вспомнить молодость, поохотившись в замечательных окрестных лесах. Ашрам был на берегу реки, а царь и его многочисленная свита разбили лагерь на другом берегу и принялись активно отдыхать. Наотдыхавшись и наохотившись, царь понял, что как-то ему не хочется переправляться туда-сюда, чтобы забрать дочь, и он попросил одного брамана, который как раз собирался плыть в ашрам, передать там принцессе, что он на другом берегу и ждет ее.

Сатьявати, узнав, что ей надо ехать назад домой, стала прощаться с гуру и его семьей, и Парашара, понимая, что вот пошли его последние мгновения в обществе любимой, вызвался переправить ее на другой берег.

Сначала в лодке он просто страдал, что больше никогда не увидит принцессу (ну и ей было жаль, что с таким приятным мужчиной нельзя было завязать никакие любовные отношения во время углубления ее духовных знаний). Потом однако его мысль вернулась к тому, что хорошо бы всё-таки избавить себя от женитьбы на какой-то левой не-Сатьявати пожизненным целомудрием, но потом он опять подумал, что отсутствие потомков сильно расстроит дедушку...

Закончились его раздумья тем, что он объяснился принцессе в любви. После того как он подробно рассказал ей о своих чувствах (это был интеллигентный мужчина, который умел не просто два слова связать, а мог разговаривать целыми сложноподчиненными предложениями с эпитетами и метафорами, поэтому получилось красиво), он объяснил, почему сейчас признался в них Сатьявати: он хотел бы дать обет целомудрия сразу, как доставит ее на другой берег, однако чтобы он не остался без детей, а его дедушка без потомков, не позволит ли она сейчас ему сделать их общих детей волшебным способом — он их заберет в ашрам, и это будет прекрасно, что у него останутся ее дети!

Принцесса согласилась. Не успели они доплыть до другого берега, как с ними в лодке было уже пять прекрасных здоровых младенца — четыре сыночка и дочка.

Девушка как увидела, что Парашара умеет делать детей без беременности и родов, то сразу поняла, что за такого мужчину надо срочно замуж, хоть он и не из царской семьи. К тому же она росла в атмосфере трагедии от дефицита потомства, и появление такого количества детей «по щелчку» окончательно покорило ее сердце. Она сказала, что любит Парашару (что было, в общем, правдой) и не хочет расставаться с ним и с их детьми, а хочет, чтобы он поехал сейчас с ней в Чеди, где они, поженившись, будут вместе жить во дворце. Еще она порекламировала свое царство и то, как они в будущем станут им править, а после них на трон взойдет кто-то из этих только что появившихся мальчиков — но это было совершенно лишнее на самом деле, потому что царская власть Парашару нисколько не интересовала. Однако он был на седьмом небе от счастья, что его любовь оказалась взаимной и ему открылась возможность стать мужем принцессы.

Царь хоть пока не планировал выдавать дочь замуж, но когда узнал, что вот сейчас пять раз стал дедушкой, увидел прекрасных здоровых внуков и внучку и понял, что его жизненной трагедии от дефицита потомства пришел конец, тоже решил, что такого зятя надо брать, хоть он и не царского рода.

В общем, Парашара попросил кого-то из местных на берегу переправить лодку назад в ашрам, а гуру Апаве передать, что у него всё хорошо, но он уехал в Чеди вместе с царем и принцессой и когда туда прибудет, то расскажет в письме все подробности.

В Чеди Парашара и принцесса поженились и какое-то время жили счастливо — у них была любовь и всякое прочее мимими. У самого Парашары не было никаких властных амбиций, и он предпочитал заниматься их детьми и, если успевал, собственным дальнейшим духовным и интеллектуальным развитием, но против таких амбиций у жены ничего не имел. Короче, они жили душа в душу, и на новом месте Парашаре всё нравилось. Царь и царица быстро убедились, что тот порядочный человек и действительно любит их дочь, а не какой-то брачный авантюрист и охотник за царством, то есть и с родителями жены образовались теплые отношения.

Как-то раз во дворце царь и царица увидели, как Парашара играл со своими детьми, и решили подойти посмотреть на внуков поближе, а заодно и с зятем поболтать. Так, слово за слово, царь стал слезно вспоминать о своей трагедии дефицита детей — как, мол, у зятя жизнь удалась, а у него нет сыновей, а только одна дочь. Парашара, не подумав о последствиях, а исключительно по душевной доброте, видя, как человек расстраивается, сделал детей и ему — причем тоже пятерых, как у него самого, но одних сыновей, ведь дочь у царя уже была, и теперь он не должен был чувствовать себя по сравнению с зятем как-то обделенным жизнью. Царь был несказанно доволен и заявил, что теперь у него есть то, о чем он уже давно даже мечтать перестал — сыновья, одному из которых он, само собой, оставит трон Чеди. Парашара порадовался, что осуществил мечту тестя и тот счастлив, не осознавая в тот момент, что его ждет.

А ждало его то, что из-за случившегося у него произошла первая серьезная ссора с Сатьявати. Это был грандиозный скандал, поскольку она обвинила мужа вообще во всём, в том числе в том, что это он специально сделал, чтобы она не стала царицей, потому что ревнует ее к власти и завидует ее более высокому положению здесь, чем у него — что совершенно не соответствовало действительности. Муж попытался ей объяснить, что она не права насчет его мотивов, а еще то, что сделанные мальчики — это ее братья, они все одна семья и должны порадоваться за ее отца. Но ничего не помогало — Сатьявати перестала с ним разговаривать и на все попытки Парашары помириться начинала по-новой упрекать его за то, что из-за него она теперь никогда не станет царицей, а кто-то из их сыновей — царем.

Через какое-то время отношения немного нормализовались, но это было уже совсем не то, что раньше, потому что принцессу продолжал угнетать тот факт, что желанная ей власть ушла у нее из-под носа, да еще и из-за мужа, которому она всегда доверяла и не ожидала от него никаких подвохов. И Парашара это, конечно, понимал.

Вскоре к ним пришло письмо из ашрама мудреца Апавы — гуру умер, и последней волей покойного было то, чтобы его единственный внук вернулся туда и продолжил их семейный духовный бизнес. Когда Парашара рассказал жене о том, что обстоятельства требуют от них переезда, Сатьявати снова устроила скандал из-за того, что муж уже превратил ее из наследницы трона Чеди в обычную принцессу, а теперь вот вообще хочет законопатить в ашрам. Парашара в итоге сказал, что он действительно виноват перед женой, а жизнь в ашраме точно не сделает ее счастливее, поэтому он поедет туда выполнять последнюю волю дедушки один, а она пусть остается жить здесь своей привычной дворцовой жизнью — хотя он, конечно, совсем не хотел расставаться с Сатьявати и их детьми. Парашара, правда, просил Сатьявати разрешить ему взять с собой кого-то из сыновей, но она категорически ему в этом отказала, сославшись на то, что она «по щелчку» детей делать не умеет, и даже не «по щелчку» родить их ей теперь будет просто не с кем, а Парашара, если ему так надо, легко и просто может сделать себе новых в неограниченном количестве. Парашара тяжело вздохнул, но спорить или еще как-то отстаивать свои права на детей не стал, однако ему, разумеется, было очень грустно оставлять здесь не только жену, но и всех своих детей.

Да и принцесса немного всплакнула, когда провожала Парашару — всё-таки какая-то остаточная любовь и мимими к мужу в ее сердце еще жили, хоть он и превратил ее из наследницы трона Чеди в обычную принцессу.

Так, в печали и унынии от расставания с женой и детьми, Парашара добрался до реки в окрестностях Хастинапура, где для того чтобы продолжить свой путь в ашрам, ему предстояло переправиться через эту реку, и на ее берегу он стал искать кого-то с лодкой, кто согласился бы перевезти его на другой берег.

Сначала Парашара нашел только причаленную пустую лодку, но, оглядываясь по сторонам, нигде не замечал ее хозяина. Тут сзади его окликнул женский голос — если почтенный браман желает оказаться на другом берегу, то она сочтет за честь перевезти его туда в своей лодке.

Конечно, это была Сатьявати, и когда Парашара обернулся, то она сложила руки на груди и низко склонила голову, выражая ему свое почтение. У нее были мокрые волосы и одежда — должно быть, она только что искупалась.

Некоторое время Парашара смотрел на нее в таком изумлении, что ей пришлось спросить еще раз — так почтенный браман действительно хотел бы переправиться на другой берег?

Парашара ответил, что да-да — ему нужно переправиться, и он будет очень рад, если она ему в этом поможет. Сатьявати жестом пригласила Парашару садиться в лодку и сказала, что, разумеется, она поможет ему — как она может упустить шанс послужить браману, таким образом благословив себя его присутствием в своей лодке.

Уже в лодке Парашара, не переставая удивляться, что встретился с девушкой, так невероятно похожей на его жену, от расставания с которой он страдал всю дорогу, спросил, какое же благословение хотела бы получить хозяйка лодки за свои услуги.

Сатьявати робко улыбнулась и ответила, что больше всего она хотела бы такое благословение, которое помогло бы ей осуществить ее мечту — встретиться с царем или наследным принцем, который пожелал бы стать ее мужем и сделать ее царицей своего царства.

Думая, что пассажир удивился масштабу ее желания, Сатьявати скромно добавила, что на худой конец она согласна просто на молодого прекрасного кшатрия, который предложил бы ей законный брак — а царство они уже как-нибудь вместе себе добудут.

Парашара задумчиво переспросил ее о том, правда ли она так сильно хочет стать царицей, и Сатьявати, продолжая робко улыбаться ему, закивала головой. Потом он спросил, как ее зовут, и она, конечно, назвала свое имя.

Ясное дело, Парашара был достаточно разумным человеком, чтобы понимать — как бы ни была похожа на его жену эта лодочница, но это не его Сатьявати, даже если ее тоже зовут Сатьявати и она тоже хотела бы быть царицей, поэтому нет никакого смысла искать в ней замену своей родной любимой Сатьявати. Тем более, кое-что развеивало иллюзию идентичности гораздо эффективнее, чем простая одежда девушки — ее речь. Не столько голос, который как раз был похож на голос жены, а сами слова. Сатьявати-в-лодке была бойкой и неглупой, но ее речь была речью простолюдинки, а не принцессы — не его жены. А еще разум указывал на то, что ее стремление стать царицей как раз должно отвращать его от желания завязать с ней близкие отношения.

Но Парашара еще немного порассматривал девушку, дивясь ее сходству с Сатьявати-в-Чеди, и разум начал ему изменять. Он сказал, что он-то может пожелать ей осуществления ее мечты, но на самом деле настоящее счастье не в зацикленности на исполнении собственных эгоистичных желаний: власть, а тем более царская власть, не делает человека лучше и не приносит ему умиротворения — а значит, и счастья. Короче, Парашара предложил Сатьявати вместо благословения законный брак с собой — сказав, конечно, что, может быть, она знает ашрам покойного мудреца Апавы, так он его внук и сейчас едет туда, чтобы заменить деда.

От удивления Сатьявати даже на секунду сбилась с ритма гребли, удобного в этих местах реки. Впервые ей кто-то предложил замужество — потому что в ее деревне все знали, что она ищет себе в мужья царя или наследного принца. Сатьявати была совершенно уверена в чарах своей молодости и красоты, но она всегда думала, что на браманов они не действуют — у них другие критерии для выбора себе спутниц жизни.

Однако у Сатьявати не появилось желания отказаться от своей мечты — только мысль, что, само собой, было бы замечательно иметь повод оказаться в том известном ашраме, куда часто приезжают цари и принцы для получения и углубления духовных знаний, но статус жены хозяина ашрама это категорически не то, что нужно для осуществления этой мечты. Поэтому она сказала Парашаре, что какой бы ни было для нее честью и удачей предложение стать женой брамана — к тому же, женой хозяина такого известного ашрама, про который здесь не только она, но и вообще все знают, — она всё-таки хотела бы дождаться своего царя или наследного принца.

В голове у Парашары появилась мысль, что в данном случае необразованная лодочница ведет себя куда разумнее, чем он, потому что его нынешнее стремление найти в этой незнакомой девушке свою Сатьявати это непробиваемое дно глупости, так что ему не стоит здесь вытаскивать свой главный мужской козырь. Но как это часто бывает с разумом, он тут же опять стал изменять Парашаре, оправдывая его желание таки вытащить перед Сатьявати свой главный мужской козырь тем, что он ведь ничего не потеряет, а, скорее всего, приобретет…

В общем, Парашара сказал девушке, что ему очень жаль, что его чувства не нашли у нее взаимности, но, может быть, она тем не менее позволит ему сейчас сделать волшебным способом их общего сына — он заберет его в ашрам, и это будет прекрасно, что у него останется ее ребенок.

Сатьявати осторожно спросила, означает ли ее согласие то, что она будет благословлена исполнением своей мечты. Получив от Парашары подтверждающий ответ, она сказала, что в таком случае ждет его указаний, что ей делать. Он ответил, что делать ей совсем ничего не надо — пусть пока перестанет грести и просто спокойно подумает о том, что сейчас появится на свет ее сын.

Сатьявати отложила весла, увидела, как Парашара перестал смотреть ей в глаза, а стал смотреть на ее живот, но тут же его взгляд остекленел...

Через секунду Парашара снова смотрел ей в глаза. Он спросил, почему она переживает — это может плохо сказаться на судьбе будущего ребенка.

Сатьявати ответила: она слышала, что браманская магия это всегда какие-то громы, молнии, огонь и ураган — и она волнуется, как бы не пострадала ее лодка; да и в принципе роды грязное дело, и если бы это была какая-то старая лодка для перевозки рыбы — то ничего, а это хорошая совсем новая лодка, в которой они переправляют людей, и не хотелось бы ее отмывать потом…

Парашара сказал, что он работает чисто и без спецэффектов, но если она не доверяет его словам и боится за лодку, то, конечно, он должен позаботиться о том, чтобы убрать причину ее страха.

Он закрыл глаза, и вдруг на лодку спустился такой густой туман, что в нем Сатьявати быстро перестала видеть хоть какие-то ориентиры и понимать, куда движется лодка и движется ли вообще.

Когда туман пропал — так же внезапно, как и появился, — то она увидела, что лодка уперлась одним бортом в берег острова. Это был очень странный остров — небольшой клочок черной земли, которая, казалось бы, должна быть плодородной, но, как бы это ни было удивительно, на ней не росло ни травинки.

Парашара сошел с лодки на этот остров, и Сатьявати последовала за ним. Она оглянулась вокруг и поняла, в каком месте реки они находятся. Потом она присела, чтобы потрогать эту странную черную землю — и на ощупь она была как обычная земля. Сатьявати подняла голову на Парашару и сказала, что вообще-то в этом месте она знает реку, как себя, но этого острова здесь никогда не было — неужели это он его сейчас создал браманской магией?

Парашара молча кивнул головой.

Тогда Сатьявати спросила — а мог бы он сделать такой же остров, только значительно больше и где-то в океане? — такая черная земля должна давать хорошие урожаи, и там, если уж он так хочет видеть ее своей женой и иметь ее детей, они могли бы вместе устроить царство…

Парашара ответил, что на самом деле это иллюзия — никакого острова тут нет, и они стоят на воде.

Сатьявати удивилась, почему же в таком случае она не погружается в воду.

Парашара объяснил, что если бы она поняла, что стоит не на земле, а на воде, то сразу бы погрузилась в нее, но она не может этого понять из-за иллюзии острова. Потом он сказал, что теперь ей точно нечего переживать за лодку, и пусть она просто спокойно подумает о том, что сейчас появится на свет ее сын.

Совсем скоро между Парашарой и Сатьявати прямо в воздухе появился самый обычный младенец. Парашара протянул руки и подхватил ребенка, когда тот начал падать вниз. Глаза у него были, как бусинки, и казалось, что он совершенно осмысленно водит ими из стороны в сторону, пытаясь разглядеть всё вокруг себя. Повизгивания, которые он издавал при этом, напоминали скорее выражение восторга, а не плач.

Парашара улыбнулся и поцеловал головку мальчика. Потом он повернул ребенка в ту сторону, куда они плыли, и сказал:

— Ну что, Кришна-Двайпаяна, теперь ты живешь в нашем мире. Здесь интересно. Скоро мы будем дома.

Парашара с ребенком вернулся в лодку, а за ним и Сатьявати. Черный остров исчез, и река снова стала такой, какой ее знала рыбачка.

Девушка гребла к берегу, наблюдая за тем, как Парашара, укрыв младенца своей одеждой, радостно возится с ним. Она была поражена созданием ребенка «по щелчку», чисто и даже без спецэффектов. Ее решимость оставаться верной своей мечте начала изменять ей…

Когда Сатьявати подплыла к месту на берегу, где она могла привязать лодку, Парашара не сразу сошел на землю. Сперва он сказал, что должен отблагодарить ее и за переправу, и за сына, дав ей благословение на исполнение ее мечты — но, может быть, она всё-таки согласится стать его женой и вместе с их сыном ехать с ним дальше в ашрам?

Он смотрел на Сатьявати и улыбался, видя, что его главный мужской козырь произвел на нее впечатление. Но она задала ему вопрос, который он совсем не ожидал — она спросила, это он может так «по щелчку» делать только своих детей? Парашара ответил, что нет, конечно — ему нужны мужчина и женщина, которые и станут родителями будущего ребенка, просто в нынешнем случае этим мужчиной был он сам.

Тогда Сатьявати рассказала ему, что у них в Хастинапуре есть большая проблема: их царь Шантану не женат и у него нет детей, и из-за этого на царство время от времени обрушиваются всякие несчастья — то засуха, то эпидемия, то ракшасы из лесу нападут; но неспроста же царь не женится и не обеспечивает царство наследником — наверняка у него с этим есть какие-то трудности, так, может, Парашара предложит ему решить эти трудности своей браманской магией, если царь за это сделает его раджой какой-то подчиненной Хастинапуру территории…

Парашара перестал улыбаться, вздохнул и сказал, что, к сожалению, ничего не получится: ему нужно жить в ашраме, а Сатьявати нужно оставаться верной своей мечте, и он благословляет ее — уже очень скоро она встретит того молодого прекрасного кшатрия, который сделает ее царицей.

После этих слов Парашара выбрался на берег. Он, вроде бы, не собирался больше оглядываться на лодку, но всё-таки оглянулся — и сказал Сатьявати, что если вдруг царствование не оправдает ее надежд на счастье, то он — вернее, они с Кришной-Двайпаяной — всегда будут рады видеть ее в ашраме. Сатьявати в ответ слегка улыбнулась, сложила руки на груди и низко склонила голову. За это время ее волосы совсем высохли.

Потом Парашара пошел в сторону деревни, уже не оглядываясь — может, искать способ ехать в ашрам дальше, но, скорее всего, искать молоко для ребенка. Сатьявати смотрела ему вслед и всё больше радовалась, что не поддалась соблазну прожить жизнь без беременностей и родов, а осталась верной своей мечте — было что-то мутное в этом внезапном предложении жениться на ней… Несомненно, однако, что благословение от брамана, который может делать детей «по щелчку» и островными иллюзиями заставлять стоять на воде, обязательно исполнит ее желание стать женой или царя, или наследного принца, или, на худой конец, молодого прекрасного кшатрия, вместе с которым они добудут себе какое-то царство. Но, пожалуй, своих обычных сыновей, которых ей предстоит выносить и родить, она не отправит получать духовные знания, необходимые для государственного управления, в ашрам мудреца… Кстати, а как его зовут?