Неназываемый (джен)

С некоторых пор Гарри Поттер ненавидел тайны, загадки, таинственные перемигивания и многозначительные покашливания. А еще больше он ненавидел мягкое: «Узнаешь в свое время, мой мальчик». Нет, ну неужели профессор Дамблдор всерьез полагал, что сын самого неугомонного человека на свете, коим без сомнения являлся Джеймс Поттер, так просто смирится с бесконечными недомолвками и недосказанностями?

Гарри просто занял выжидательную позицию. В отличие от отца, терпение у него имелось. Ну хоть сколько-то.

Впрочем, наличие терпения этого вовсе не означало, что распространяться оно будет непременно на всё и сразу. Директора более чем хватало для того, чтобы постоянно проверять его на прочность. А потому Гарри испытывал самое горячее желание искоренить все прочие тайны и загадки вокруг себя. Ну или, верней, одну вполне конкретную тайну.

Сложно сказать, как давно он понял, что любимые отец и крестный что-то скрывают. Признаки были налицо, так что обнаружить и сопоставить их было не так уж трудно, однако любые попытки понять, к чему или кому именно они относятся, неизменно оказывались не особенно успешными.

Не так уж много было тем, на которые Джеймс Поттер и Сириус Блэк предпочитали не говорить: Орден Феникса, семья Сириуса, мама...

Гарри почему-то был уверен в том, что тайна не имеет к этим темам никакого отношения. Но к чему тогда?

Он всегда знал, когда взрослые говорили о «том самом». Хотя бы потому, что ни в одном другом случае они не умолкали, стоило ему только появиться на пороге комнаты. Но толку от этого знания было мало.

В любом другом случае Гарри счел бы своим прямым долгом выяснить, что от него столь тщательно скрывают, однако здесь обычные методы «Мародёров» казались неуместными. Что-то (возможно, та самая интуиция, на которую столь часто полагались при принятии своих решений маги?..) горячо нашептывало мальчику, что эту шкатулку с секретом ему лучше не открывать. По крайней мере пока.

Не то чтобы она была так уж и не права...

Кто знает, может, обожди Гарри ещё пару-тройку лет, любопытство, снедавшее его из-за самого существования этой тайны, постепенно сошло бы на нет, однако что вышло, то вышло.

* * *

Он вернулся домой взвинченный и злой по самое не могу.

Как будто мало им было душещипательной беседы на темы «Не стоит горячиться, мой мальчик» и «Гарри предстоит великая судьба» сразу после спасения Джинни, когда Джеймс Поттер, узнавший о зловещей пропаже единственного сына и двух детей Уизли, примчался в школу в сопровождении отряда авроров и никак не желал принимать в качестве объяснения произошедшего, а также того, что до этого дня он ничего о творящемся в Хогвартсе ужасе не слышал, какие-то расплывчатые фразы на подобии «Так было нужно» или «Всё ради общего блага», так уважаемый директор Дамблдор ещё и поймал Гарри перед отъездом из школы и устроил ему индивидуальный сеанс промывания мозгов. Качественно так, Гарри даже проникся. Почти. Не хватило сущей безделицы — когда он спросил у директора о том, какой природы и откуда взялась эта связь между ним и Волан-де-Мортом, из-за которой, собственно, Гарри и стал Избранным, единственным, кто может покончить с темным властелином волшебного мира, тот завел любимую песню — «вырастешь — узнаешь», и все предшествующие этому слова осыпались прахом пустой болтовни.

Рон с Гермионой не могли разделить его негодование в полной мере. Да, они, конечно, повозмущались вместе с Гарри, но для них обоих слишком нерушим был постулат «Детям о многом не говорят». Для Гарри же его фактически никогда и не существовало.

Он надеялся, что уж дома-то его точно выслушают и поймут, иначе и быть не могло... Но всё снова пошло вразрез с его ожиданиями. Потому что почти сразу по приезду, стоило только Гарри подняться наверх, чтобы разложить вещи, как отец и Сириус не замедлили обосноваться в гостиной с виски и очень красноречиво, даже драматично, замолчали, когда он начал спускаться по лестнице обратно к ним.

Гарри сделал вид, что ничего не заметил. Бодрым шагом спустился, непринужденно подсел за стол к заговорщикам и, подперев подбородок ладонью, проникновенно поинтересовался у них, о чем это они так мило беседуют.

Эффект, последовавший незамедлительно, превзошел все его ожидания. Старшие Мародеры выглядели так, как если бы на них разом вылили ушат холодной воды.

Молчание затягивалось. Сириус замедленным движением поднял руку ко лбу и откинул назад оказавшуюся не на месте прядь. Взгляд его устремился куда-то в никуда. Отец не двигался, застыл как каменная статуя. Гарри уже думал, что ему ничего так и не ответят, но тут Джеймс заговорил, и тон его мгновенно заставил мальчика пожалеть о том, что он вообще открыл рот.

Да, Гарри был очень зол, однако в каком бы настроении он ни был, причинять отцу боль он не хотел. И однако же все-таки причинил...