Разбитые. Том I (джен)

Небо над Лотарингией в 1478 году было цвета разбавленной, застарелой крови. Оно никогда не было чистым; оно либо сочилось изнуряющим дождем, который превращал землю в голодную, чавкающую трясину, либо висело сухим, пыльным маревом, обещая мор. Люди, чьи лица были такими же серыми и потрескавшимися, как и земля под их ногами, давно перестали молиться о хорошей погоде. Они молились о быстрой смерти.

В этой безымянной деревне, затерянной в складках времени, как гнилая нитка в саване, жила девушка по имени Синиа. Она была секретом, который деревня хранила, сама того не зная. Днем она была просто девушкой, чьи волосы пахли вереском, а руки были в мозолях от работы. Но ночью, когда деревня тонула в своем липком, животном страхе перед темнотой, Синиа просыпалась.

Она не умела читать книги. Буквы были для нее мертвыми, бессмысленными крючками. Но она умела читать небо. Тайком выбираясь из душной хижины, она забиралась на холм, где ветер пах свободой, и смотрела вверх. В бархатную, бездонную черноту, усыпанную бриллиантовой пылью. Для других это были просто огни. Для нее это были слова, истории, обещания. Она знала созвездия не по именам, а по ощущениям: вот Охотник, вечно преследующий свою судьбу; вот Дева, проливающая слезы из звезд; вот Змей, хранящий тайны мироздания.

— Звезды не ведают боли людской, — шептала она в холодный ночной воздух, глядя, как их далекий свет серебрит ее ладони, — но дарят нам свет в бесконечной ночи.

Это было почти ее евангелие. Ее тихая, упрямая вера. Она верила, что в каждом человеке, в самой его сердцевине, есть крошечный, неугасимый осколок звездного света. Нужно было лишь уметь смотреть достаточно долго и пристально.

Она видела его. Она видела, как он вспыхивает в глазах ее младшего брата Лукаса, когда тот приносил ей найденное в лесу птичье перо. Она видела его в мозолистых, но нежных руках отца, который мог починить сломанный плуг или сломанное крыло бабочки с одинаковой заботой. Она видела его в усталой, но теплой улыбке матери, которая могла из горьких корней сварить лекарство, а из горсти муки испечь праздник.

И ярче всех звезд на небе она видела его в глазах Яна. Молодого каменотеса, чьи руки пахли гранитной пылью и летним дождем. Он был молчалив, как камни, с которыми работал, но в его взгляде, когда он смотрел на нее, было больше слов, чем во всех священных книгах. Он обещал ей не богатство и не славу. Он обещал ей дом. Маленький, крепкий дом у ручья, сложенный из белого камня, с окном в крыше, через которое они могли бы вместе смотреть на ее звезды.

Это был ее мир. Хрупкий, бедный, окруженный трясиной и страхом, но освещенный изнутри ровным, тихим светом. Светом, который вот-вот должны были потушить.

В каждой истории о свете есть тень. В этой деревне тень имела имя — Этьен. Староста.

Он не был похож на демона из сказок. Он был похож на человека, который слишком долго ел и слишком мало двигался. Его тело было мягким, рыхлым, как непропеченное тесто, но душа внутри была твердой и тяжелой, как жернов, перемалывающий в пыль все, что попадалось на его пути. Его власть была не в силе, а в знании. Он знал все тайные грехи, все страхи, все долги жителей этой деревни. Он держал их души в своей пухлой, потной ладони.

И он смотрел на Синию.

Его взгляд не был похож на взгляд Яна. Во взгляде Яна отражались звезды. Во взгляде Этьена отражался сальный, коптящий огонек плохой свечи — свет без тепла, полный чада и желания. Он не видел в ней девушку. Он видел вещь. Красивую, своенравную вещь, которую нужно было добавить в свою коллекцию, подчинить, сломать ее волю, чтобы доказать свою власть.

Их встреча была неизбежна. Однажды вечером, когда солнце уже утонуло в багровой трясине заката, а воздух стал густым и прохладным, он преградил ей дорогу у старого, корявого дуба на берегу реки.

— Красивая ты, девка, — просипел он, и его дыхание несло тяжелый запах лука, кислого вина и нечистых зубов. — Слишком красивая для этого заморыша-каменотеса. Старосте нужна жена. Крепкая. Здоровая. Чтобы рожала сыновей.

Синиа отступила, инстинктивно прижимая к груди тяжелое деревянное ведро с водой. Ее сердце, до этого бившееся ровно и спокойно, забилось о ребра, как пойманная в силки птица.

— Мое сердце отдано Яну, господин староста, — ее голос был тихим, но твердым. — И я дала ему слово.

Этьен скривил губы в усмешке, которая была больше похожа на гримасу.

— Слово… — он выплюнул это слово, как косточку от вишни. — Слово девки стоит меньше, чем лай собаки на луну. Подумай, Синиа. Со мной ты будешь хозяйкой. В тепле. В сытости. С ним — будешь грызть камни и рожать ему таких же нищих щенков.

Он сделал шаг вперед и протянул свою влажную, похожую на лягушачье брюхо руку, чтобы коснуться ее щеки.

Это движение, это липкое, собственническое намерение, разрушило ее оцепенение. Она отшатнулась, и вода из ведра выплеснулась, обдав его сапоги и подол его добротной одежды.

На мгновение его лицо потеряло маску благодушного хозяина. В его маленьких, глубоко посаженных глазках вспыхнул уродливый, злой огонек. Огонек униженной гордыни. Он не сказал ни слова. Он лишь медленно, очень медленно опустил взгляд на свои мокрые сапоги, а затем снова поднял его на нее. В этом взгляде было все: угроза, обещание расплаты, холодная, расчетливая ярость.

Он молча отступил в сторону, пропуская ее.

Синиа побежала. Она не шла — она бежала домой, не оглядываясь, чувствуя его взгляд спиной, как два раскаленных гвоздя. Ведро билось о ее ноги, расплескивая остатки воды.

В ту ночь, забравшись на свой холм, она смотрела на небо, но впервые в жизни не видела в нем ответов. Звезды казались холодными, далекими и безразличными. Словно они были просто осколками льда, застывшими в вечной тьме. Трясина подползала все ближе.

Тьма, которую Этьен носил в себе, не вырвалась наружу ревом или насилием. Она начала просачиваться в деревню медленно, как яд, влитый в общий колодец. Он был слишком умен, чтобы действовать открыто. Он не обвинял. Он лишь создавал условия, в которых обвинения рождались сами.

Началось с шепота. Негромкого, вкрадчивого, как шелест змеи в сухой траве. Он рождался в таверне, за кружкой мутного эля, или у церкви, после проповеди о грехах. Староста, с лицом, полным отеческой заботы, вздыхал и говорил: «Тяжелые времена. Урожай плох. Болезни косят скот. Словно кто-то навлек на нас беду…». Он не называл имен. В этом не было нужды.

И шепот начинал свой путь.

Первой его подхватила старая вдова Марга, чья зависть к молодости и красоте Синии была такой же черной и кислой, как ее траурный платок. «А я говорила, — шипела она на рынке, — девка-то не от мира сего. Глаза у нее… колдовские. Да и в лесу ее часто видят. Травы собирает. А какие травы, кто знает?».

Потом к ней присоединился мельник, которому Синиа однажды отказалась улыбнуться. «Сглазила она мою корову! — ревел он. — Вчера еще давала молоко, а сегодня лежит, брюхо раздуло! Это все она!».

Яд начал действовать. Люди, чьи умы были отравлены страхом перед голодом и болезнями, отчаянно искали виновного. Им нужен был простой ответ на сложные вопросы. И образ тихой, красивой девушки, которая предпочитала звезды людям, идеально подходил на эту роль.

Взгляды, которыми на нее смотрели, изменились. Раньше в них было любопытство, иногда — восхищение. Теперь — подозрение. Косые, изучающие, враждебные. Когда она шла по деревне, разговоры замолкали. Ей в спину летели не камни — пока еще не камни, — а слова, липкие, как паутина. «Ведьма». «Прислужница дьявола». «Порченая».

Ее маленький мир, сотканный из звездного света, начал рушиться. Мать плакала по ночам. Отец ходил мрачнее тучи, сжимая в кармане рукоять ножа. Даже маленький Лукас однажды прибежал домой в слезах — другие дети не захотели с ним играть, крикнув, что его сестра — ведьма.

Ян, вернувшийся из города, был в ярости. Он хотел пойти к старосте, потребовать ответа. Но Синиа умоляла его не делать этого. Она видела торжество в глазах Этьена, когда тот проходил мимо их дома. Она понимала, что это ловушка. Любое действие с их стороны лишь подтвердит их «вину».

— Мы уедем, — шептал он ей по ночам, когда они тайно встречались у старой ивы. — Как только я закончу работу. Мы уедем далеко, туда, где никто не знает наших имен. Мы построим наш дом, Синиа. Я обещаю.

Но она видела страх и в его глазах. Не за себя. За нее.

Их молчание, их попытка переждать бурю, была воспринята как признание вины. Яд из колодца уже отравил всю деревню. Оставалось дождаться, когда первый зараженный проявит симптомы безумия.

Все случилось через неделю. Ночью. В ту ночь, когда Ян снова ушел в город за последней партией белого камня для их очага.

Они пришли после полуночи, когда луна спряталась за тучами, а деревня утонула в вязкой, беззвездной тьме. Их приход был не тихим. Он был объявлен яростным лаем собак, а затем — тяжелым, глухим ударом в дверь, от которого затряслась вся хижина.

Лукас и Синия, разбуженные шумом, вскочили с кроватей. Отец схватил топор, стоявший у очага, и крикнул им прятаться. Но прятаться было негде.

Второй удар, и дверь, сбитая с деревянных петель, с грохотом рухнула внутрь. В проеме, на фоне мечущегося пламени факелов, стояли силуэты. Люди. Их соседи. Но их лица, искаженные яростью и пьяным куражом, были лицами чудовищ. Впереди стоял мельник с вилами в руках, его глаза горели безумным, праведным огнем.

— Вот она! Ведьма! — проревел он, указывая на Синию, которая в ужасе прижимала к себе дрожащего Лукаса.

— Вы обезумели! — крикнул отец, заслоняя их собой. — Убирайтесь из моего дома!

— Это не твой дом, предатель! — рявкнул кто-то из толпы. — Это гнездо нечисти!

Мельник сделал выпад. Отец попытался отбить удар топором, но он был один против десятерых. Кто-то ударил его сзади по ногам, и он рухнул на колени. Вилы мельника вошли ему в грудь с глухим, влажным хрустом.

Он не закричал. Он лишь посмотрел на Синию, и в его глазах было невыразимое удивление и боль. Он захрипел, изо рта пошла кровь, и он завалился набок, на земляной пол.

Мать закричала. Пронзительным, нечеловеческим криком, полным ужаса и горя. Она бросилась на мельника, вцепившись ему в лицо ногтями. Другой крестьянин, тот, что ударил отца по ногам, размахнулся и ударил ее по голове рукоятью факела. Она упала рядом с мужем, и ее волосы, разметавшиеся по полу, начали тлеть от упавших искр.

Все произошло за несколько секунд. Мир Синии, ее тихий, освещенный звездами мир, был разрушен, втоптан в грязь и кровь на полу ее собственного дома.

Она сидела в углу, окаменев от ужаса, не в силах издать ни звука. Она лишь крепче прижимала к себе Лукаса, который кричал без остановки, зарывшись лицом в ее платье.

— А вот и отродье! — сказал кто-то, и его голос был полон брезгливого удовлетворения. Это был один из помощников старосты. Сам Этьен предусмотрительно остался в тени, наблюдая за своей работой со стороны. — Он тоже отравлен ее злом! Его нужно очистить!

Двое мужчин шагнули к ней. Синиа зарычала, как волчица, защищающая щенка. Она царапалась, кусалась, билась, но ее грубо отшвырнули в сторону. Она ударилась головой о стену, и мир на мгновение померк.

Когда зрение вернулось, она увидела, как они уносят Лукаса. Он кричал, извивался, тянул к ней свои маленькие ручки.

— Синиа! Сестренка!

Она попыталась встать, но кто-то наступил ей на волосы, прижав к полу. Она могла только смотреть, как ее брата, ее мальчика с волосами цвета пшеницы, вытаскивают из дома во тьму, в сторону реки.

Она слышала его удаляющийся, отчаянный крик. А потом — всплеск.

И тишину.

Эта тишина была концом всего. Концом любви, концом надежды, концом ее души.

Ее саму выволокли из дома. Она не сопротивлялась. В ней больше ничего не было. Только ледяная, бездонная пустота. Ее потащили по грязной улице к площади. Она видела, как из окон соседних домов на нее смотрят испуганные, любопытные, а порой и удовлетворенные лица. Никто не вышел. Никто не сказал ни слова.

Их молчание было страшнее ударов вил.

Площадь была залита неровным, дерганым светом факелов. В центре, как костлявый палец, указывающий на равнодушное, беззвездное небо, стоял столб. Его обычно использовали для ярмарочных объявлений, и на нем еще виднелись обрывки прошлогодних указов. Теперь он ждал иного.

Ее подтащили к нему. Она не сопротивлялась. Ее тело было чужим, ватным. Она была лишь зрителем в кошмарном спектакле, где ее играли в главной роли. Они рвали на ней остатки платья, и холодный ночной воздух коснулся ее кожи, но она ничего не почувствовала. Унижение было слишком абстрактным понятием для той пустоты, что разверзлась внутри нее.

Она видела их лица. Лицо вдовы Марги, искаженное злобным торжеством. Лицо мельника, все еще забрызганное кровью ее отца, его глаза были мутными от эля и самодовольства. Лица детей, которые прятались за спинами матерей, их глаза были круглыми от ужаса и любопытства.

И она видела Этьена. Староста стоял чуть в стороне, у порога церкви. На его лице была маска скорбного благочестия. Он даже перекрестился, глядя на нее. Их взгляды встретились на мгновение через всю площадь. В его маленьких, свиных глазках она увидела не просто торжество. Она увидела удовлетворение художника, любующегося своим законченным произведением. Он не просто убил ее. Он превратил ее в символ, в страшилку, которой будут пугать непокорных дочерей. Он стер ее историю и написал свою — историю о ведьме, справедливо наказанной за свои грехи.

Когда ее привязывали к столбу грубой, колючей веревкой, из толпы вышел священник. Лысый, тощий человек, от которого пахло ладаном и немытым телом.

— Отрекись от Дьявола, дочь моя! — прокричал он дрожащим, фальшивым голосом. — Покайся в грехах своих, и, быть может, Господь смилостивится над твоей заблудшей душой!

«Покайся». Это слово, как искра, упало в ледяную пустоту внутри Синии. И что-то вспыхнуло. Не надежда. Не вера. Ярость. Белая, раскаленная, как сердце звезды, ярость.

Она подняла голову. Ее спутанные, окровавленные волосы упали с лица. Она обвела взглядом толпу. Всех. Одного за другим.

Она не стала кричать о своей невиновности. Она не стала звать на помощь. Она не стала молиться. Она начала говорить. Тихо, но ее голос, сорванный и хриплый, разнесся по площади с неестественной четкостью.

— Я проклинаю вас, — сказала она. И от этих слов толпа замерла. — Не ваши тела. Ваши души. Я проклинаю ваш хлеб, чтобы он казался вам пеплом во рту. Я проклинаю вашу воду, чтобы она не утоляла жажды. Я проклинаю ваш сон, чтобы в нем вы вечно видели глаза тех, кого сегодня убили. Я проклинаю ваших детей, чтобы они рождались с вашим страхом в крови. Вы хотели изгнать тьму? Я стану вашей тьмой. Я буду в каждом скрипе половицы. В каждом завывании ветра. В каждом молчании.

Факел опустился. Сухой хворост у ее ног занялся с голодным треском.

Боль.

Она была не такой, как она представляла. Она была всем и ничем одновременно. Это был океан огня, в котором она тонула. Живой, мыслящий монстр, который пожирал ее, клетку за клеткой. Она закричала. Но это был уже не крик предательства. Это был крик рождения.

В этом огне, в этом аду на земле, она увидела. Увидела, что небо над ней было не просто пустым. Оно было треснувшим. И сквозь трещины в мироздании на нее смотрели Они. Существа из геометрии боли и холодного света, привлеченные чистотой, совершенством ее ненависти.

Голос прозвучал не в ушах, а в самом центре ее агонии.

«ТВОЯ БОЛЬ ПРЕКРАСНА. ТВОЯ НЕНАВИСТЬ — ШЕДЕВР. СОГЛАСНА ЛИ ТЫ?»

Она больше не была девушкой по имени Синиа. Она была Волей. Чистой, концентрированной волей к справедливости, которая была страшнее любой мести.

Ее последний, беззвучный крик, который вырвался из ее сгорающих легких, был ответом.

«ДА».

Огонь взревел, взметнувшись к небесам столбом черного пламени, которое, казалось, поглотило сам свет факелов. Толпа в ужасе отшатнулась, закрывая лица.

Когда пламя опало, оставив после себя лишь запах серы и сожженных душ, у столба не было ничего. Ни костей. Ни пепла.

Только выжженный дочерна круг на земле.

Деревня была спасена.

А в другом месте, в холодной, безвременной пустоте, существо, которое когда-то было Синией, открыло глаза. И заплакало кровавыми слезами.

Ее ад только начинался.

Лето не тянулось — оно гнило. Здесь, в герметично закупоренной банке дома номер четыре по Тисовой улице, время превратилось в стоячую, зацветшую воду. Воздух в крохотной спальне Гарри Поттера был тяжелым и влажным, он пах пылью, потом и едва уловимым сладковатым запахом разложения, который, как ему казалось, исходил от него самого. Он был трупом, который забыли похоронить.

Он лежал на кровати, невидящим взглядом следя за пауком в углу. Тот неторопливо пеленал в белый саван бьющуюся в агонии муху. Гарри не чувствовал к мухе жалости. Он чувствовал зависть. Ее страдания скоро кончатся. Его — никогда.

Воспоминания были хуже дементоров. Они не высасывали счастье — его не осталось. Они вгрызались в плоть, рвали нервы. Вот вспышка зеленого света. Вот удивленные, пустые глаза Седрика. Вот холодный, шипящий смех Волдеморта. Эти образы, выжженные на внутренней стороне его век, накатывали без предупреждения, заставляя судорожно хватать ртом воздух. Он просыпался от собственного беззвучного крика, вцепившись пальцами в мокрую от пота простыню.

Молчание друзей было оглушительным. Молчание Дамблдора — предательским. Каждая новая статья в «Ежедневном пророке», выставлявшая его то жалким лжецом, то опасным психопатом, была еще одним ударом молотка по гвоздям, вбиваемым в крышку его гроба. Одиночество больше не было чувством. Оно стало его кожей, его кровью, его костями.

И в этот вечер, когда духота стала почти невыносимой, а тишина — звенящей, что-то нарушило гнилостный покой.

Это началось не со звука. Это началось с запаха. К знакомой вони отчаяния примешалась новая нота — озон, как после удара молнии, и что-то приторно-сладкое, как запах цветов на могиле. Затем изменились тени. Они перестали подчиняться тусклому свету фонаря за окном, вытянулись, потекли по стенам, словно черные чернила, сгущаясь в углу у письменного стола. Паук замер, а потом съежился в крошечный комок и рухнул на пол, мертвый.

Она не появилась. Она сконденсировалась из мрака, как роса из ночного тумана. Реальность в том месте прогнулась, затрещала, уступая место чему-то, что не должно было здесь находиться. Сначала возник силуэт, вырезанный из самой пустоты, затем он обрел цвет и форму. Высокая фигура в облегающем черном, похожем на застывший латекс. Кожа цвета грозовой тучи. Длинные рыжие волосы, похожие на засохшую кровь. И глаза… два уголька, тлеющих во тьме преисподней.

Она сидела на его столе, положив ногу на ногу, и в ее позе была вековая, хищная грация.

— Репетируешь смерть, мальчик-который-выжил? — ее голос был низким, бархатным, с металлической хрипотцой, от которой по спине пробегал холод. Он вибрировал в воздухе, заставляя дрожать стекло в окне. — Похвальное усердие. Но ты все делаешь не так. Умирать нужно громко, с фейерверком. Или хотя бы с песней. А от тебя несет только тоской и прокисшим молоком.

Гарри рвано сел. Его тело действовало на чистых инстинктах, но палочка, лежавшая на тумбочке, казалась бесконечно далекой и бесполезной. Существо перед ним было из другой лиги, из другой игры, правила которой он не знал.

— Кто… ты? — прошептал он.

Она усмехнулась — короткий, гортанный звук без капли веселья. Спрыгнув со стола, она двинулась к нему. Ее шаги были бесшумны, но под каждым из них пол словно прогибался.

— Я — голод. Я — обещание, которое всегда оказывается ложью. Я — ответ на молитвы, о которых ты пожалеешь, — она остановилась у изножья кровати, склонив голову набок. Ее огненные глаза изучали его, как энтомолог изучает редкое насекомое. — Люди зовут меня Синия. Я пришла забрать твой долг. За то, что ты еще жив.

— У меня нет долгов, — хрипло ответил Гарри.

— Ошибаешься, — промурлыкала она, делая еще один шаг. Она была так близко, что он мог разглядеть неестественно темные вены под ее кожей. — Каждый вздох после того, как кто-то умер за тебя — это долг. Я пришла его взыскать. Обычно я беру душой, страстью, жизненной силой… Но в тебе… — она прищурилась, и ее взгляд, казалось, проникал под кожу, в самые кости. — В тебе пусто. Как в разграбленной гробнице.

И в этот момент плотина внутри Гарри прорвалась. Но из нее хлынула не ярость и не страх. Из нее хлынуло ледяное, всепоглощающее безразличие. Он посмотрел ей прямо в глаза, в эти адские огни, и рассмеялся. Тихий, сухой, мертвый смех.

— Опоздала, — выдохнул он, и смех оборвался. — Гробницу уже разграбили. Там нет ничего. Совсем. Хочешь забрать мою энергию? Валяй. Высоси до дна. Только не удивляйся, если захлебнешься этой пустотой. Я видел, как парень умер, просто потому что оказался не в том месте. Я держал его тело. Весь ваш гребаный мир решил, что я сошел с ума. Мои друзья… — он запнулся, — …они испарились. Тот, кто убил моих родителей, вернулся, чтобы закончить начатое. И знаешь что? Мне плевать. Пусть приходит. Пусть забирает. А ты… ты просто еще один кошмар в очереди. Так что бери свой долг и проваливай. Или делай, что должна. Мне все равно.

Он замолчал, тяжело дыша. Он выплеснул все. Обнажил свою душу, ожидая последнего удара.

Но удара не последовало. Синия застыла. Ее хищная, игривая маска рассыпалась в прах. Она смотрела на него, и в ее глазах на долю секунды промелькнуло нечто древнее, как сама боль. Не жалость. Не сочувствие. Узнавание. Словно она смотрела в разбитое зеркало на собственное отражение, которое не видела много веков.

Она отшатнулась, словно обожглась.

— Ты… — прошептала она, и в ее голосе впервые не было ни капли игры, лишь обнаженный, скрипучий, как ржавый металл, шок. Она коснулась пальцами своей щеки, будто проверяя, на месте ли ее собственное лицо. — Что они с тобой сделали?

Этот вопрос, заданный существом из ночных кошмаров, прозвучал до смешного по-человечески. И это было страшнее любого крика, любой угрозы.

— То же, что и со всеми, — глухо ответил Гарри, откидываясь на подушки. — Сломали.

Синия долго молчала, не сводя с него глаз. Адский огонь в них погас, оставив лишь тлеющие угли бесконечной усталости. Она не села на кровать. Она медленно опустилась на пол, прислонившись спиной к его кровати, и обхватила колени руками. Поза брошенного ребенка. Это было так неуместно, так неправильно, что у Гарри перехватило дыхание.

— Я не люблю, когда чужие демоны доедают мою добычу, — наконец произнесла она тихо, глядя в стену напротив. Голос был ровным, лишенным эмоций. — Это непрофессионально.

Она повернула голову и посмотрела на него снизу вверх.

— Я останусь. Не потому, что ты мне нужен. А потому, что мне любопытно посмотреть, кто сдохнет первым: ты, твои демоны или я — от скуки.

На ее губах появилась слабая, кривая ухмылка, но глаза оставались мертвенно-серьезными.

Одиночество умерло. Но Гарри еще не знал, что то, что пришло ему на смену, было во сто крат страшнее и требовательнее. И, возможно, было его единственным спасением.

Она осталась сидеть на полу, у его кровати, в позе сломанной куклы. Неподвижная, тихая. Демон, забывший, как быть демоном. Гарри лежал, глядя в потолок, и прислушивался к ее дыханию. Оно было ровным, почти неслышным, но само его наличие в его комнате, в его склепе, было вопиющим нарушением всех законов. Его одиночество было абсолютным, как вакуум. Она стала первой частицей, влетевшей в эту пустоту.

Прошли минуты, а может, и час. Время потеряло свою вязкость.

Наконец, она пошевелилась. Медленно, плавно, словно змея, она поднялась на ноги.

— Умирать нужно громко, с фейерверком. Или хотя бы с песней… — прошептала она в тишину, глядя не на него, а на мертвую точку на стене. — А ты выбрал самый скучный способ. Просто… выцвести. Как старая тряпка на солнце.

Гарри молчал. У него не было слов. Все слова сгорели на том кладбище.

Синия прошлась по комнате. Ее движения были хищными и в то же время исполненными какой-то застарелой тоски. Она коснулась когтем стопки его бесполезных учебников, провела пальцем по стеклу фотографии его родителей, задержав на ней взгляд на долю секунды дольше, чем следовало. Затем ее внимание привлек крошечный, съежившийся трупик паука на полу.

Она присела на корточки, протянула к нему палец с черным, как обсидиан, когтем.

— Даже он сдался, — пробормотала она.

Легкое движение, и из кончика ее когтя сорвалась почти невидимая искра тьмы. Она коснулась паука, и тот дернулся. Его лапки распрямились. Он перевернулся, зашевелился и, пошатываясь, как пьяный, пополз по полу. Но это был не живой паук. Его движения были рваными, неправильными. Он полз не к тени, а к полоске света под дверью, и в его движении была жуткая, неестественная целеустремленность. Это была не жизнь. Это было оскверненное эхо жизни.

— Видишь? — ее голос был тихим, вкрадчивым. — Все можно заставить двигаться. Даже то, что мертво. Вопрос лишь в том, чья воля окажется сильнее. Твоя, чтобы сгнить, или моя, чтобы посмотреть, на что ты еще способен.

Паук дополз до двери и забился о щель, снова и снова, с тихим, сухим стуком. Тук. Тук. Тук. Звук, который вгрызался прямо в мозг.

— Прекрати, — сказал Гарри. Это было первое, что он произнес по своей воле. Первое требование.

Синия медленно повернула голову, и в ее глазах блеснул интерес.

— А что, мешает? Разве мертвым не все равно?

— Он… неправильный.

— Добро пожаловать в мой мир, мальчик. Здесь все неправильное.

Тем не менее, она щелкнула пальцами. Паук мгновенно рассыпался в серую пыль, которую тут же унес несуществующий сквозняк. Звук прекратился. Тишина вернулась, но теперь она была другой. Напряженной. Теперь Гарри знал, что она может ее нарушить в любой момент.

Она подошла к окну, отодвинула штору и выглянула на безмятежную, тошнотворно идеальную Тисовую улицу. На газон мистера Дурсли, подстриженный под линейку. На одинаковые, как надгробия, дома.

— Они строят свои маленькие аккуратные клетки, — проговорила она почти беззвучно, прижавшись лбом к стеклу. В ее голосе прорезалась нота чистого, дистиллированного яда. — И думают, что если покрасить прутья в веселый цвет, это перестанет быть тюрьмой. Думают, что их чистота и порядок защитят их от гнили. Но гниль всегда внутри.

Гарри смотрел на ее силуэт на фоне окна. Она стояла неподвижно, и вдруг он услышал. Едва уловимый, тихий звук. Она что-то напевала себе под нос. Это не была песня. Просто мелодия, несколько нот, повторяющихся снова и снова. Простая, древняя и такая печальная, что у него свело скулы. Мелодия, которой место у костра в вымершей деревне или на похоронах ребенка.

— Что это? — спросил он, сам не зная, почему.

Она вздрогнула, словно он поймал ее за чем-то постыдным. Мелодия оборвалась.

— Ничего, — резко бросила она, отворачиваясь от окна. Ее маска вернулась на место. — Старая колыбельная. Для мертвых детей.

Она снова ухмыльнулась, но ухмылка получилась кривой, как трещина на льду.

— Что, Поттер, заскучал? Может, все-таки вернемся к первоначальному плану? Я разденусь, ты начнешь пускать слюни…

И тут снизу, из мира живых и ничтожных, донесся пронзительный визг.

— ГАРРИ! ЧТО ЭТО ЗА МЕРЗКАЯ ВОНЬ?! ТЫ ОПЯТЬ ЧТО-ТО ЖЖЕШЬ В СВОЕЙ КОМНАТЕ?!

Голос тети Петуньи, острый, как осколок стекла. За ним последовал тяжелый, возмущенный топот дяди Вернона по лестнице. Мир Дурслей, мир порядка и правил, учуял вторжение чужого.

Синия замерла. Вся ее игривость, вся ее меланхолия слетели с нее, как шелуха. Ее тело напряглось. Взгляд стал холодным, как лед в девятом круге Ада. Это больше не была игра. Это была территория. И на ее территорию вторглись.

— Свиньи учуяли трюфель, — прошипела она, и ее глаза вспыхнули с новой силой.

Топот на лестнице приближался. Ручка двери начала медленно поворачиваться.

Синия повернулась к Гарри. На ее лице было выражение абсолютной, безжалостной эффективности.

— Ну что, труп, — ее голос был тихим, как шелест клинка, извлекаемого из ножен. — Пора на прогулку. Твоя могила стала слишком тесной. Ты пойдешь сам, или мне придется тебя вынести?

Удар в дверь сотряс всю комнату. Трещина, пробежавшая по старому дереву, была похожа на молнию.

— МАЛЬЧИШКА! Я ДАЮ ТЕБЕ ТРИ СЕКУНДЫ!

Гарри вжался в кровать, ожидая неминуемого конца. Но Синия не выглядела напуганной. Она выглядела так, будто дирижер дал знак, и сейчас начнется ее любимая часть симфонии.

— Какой нетерпеливый, — промурлыкала она, поднимаясь с пола. — Что ж, нельзя заставлять публику ждать.

Она повернулась к Гарри. Ее глаза горели веселым, безжалостным огнем.

— План меняется, мелкий. Я поняла, что вытаскивать тебя из окна — это слишком банально. Вместо этого мы выйдем через парадную дверь. Как почетные гости.

— Они нас убьют! — прошипел Гарри.

— Не-а, — она покачала пальцем. — Они нас проводят. С поклоном. А теперь слушай внимательно. Ты — быстро, но тихо — собираешь все, что тебе дорого. Палочку, мантию, эту твою сову, если она у тебя есть. Все, без чего ты не сможешь прожить. А я… я пойду поболтаю с твоими родственниками. Улажу формальности.

Она сделала шаг к двери, в которую уже готовился врезаться дядя Вернон.

— Нет! Стой! Что ты собираешься сделать?

Синия обернулась и приложила палец к губам. Ее демонический облик начал таять, как дым. Рога, хвост, темная кожа — все исчезло. На ее месте, в той же точке, возникла фигура девушки в простой маггловской одежде — джинсах и футболке. Рыжие волосы были собраны в небрежный хвост, на носу сидели очки в тонкой оправе, а глаза… глаза стали обычными, зелеными, но в их глубине все еще таилась бездна. Это еще не была волшебница в мантии, это была ее заготовка, версия «Обычная маггловская девушка v.1.0».

— Я собираюсь быть невыносимо вежливой, — прошептала она голосом этой девушки, и от контраста между ее словами и истинной сутью у Гарри по спине пробежал мороз. — Для таких, как они, нет пытки страшнее. У тебя пять минут, Поттер. Не копайся.

Не дожидаясь ответа, она не открыла дверь. Она просочилась сквозь нее, как тень под щелью, оставив Гарри одного в звенящей тишине, наедине с колотящимся сердцем и грохотом снаружи, который внезапно прекратился.

Вернон Дурсль, занесший плечо для тарана, замер на полуслове. Дверь, которую он собирался выломать, плавно и бесшумно открылась сама. На пороге стояла миловидная рыжеволосая девушка в очках. Она с вежливым любопытством смотрела на него.

— Здравствуйте, — сказала она приятным, мелодичным голосом. — Простите, вы что-то хотели? Мы с Гарри немного шумели?

Вернон моргнул. Его мозг, настроенный на скандал с неблагодарным племянником, дал сбой. Перед ним стоял не племянник. И уж точно не демон. А… девушка? В комнате Гарри?

— Ты… ты кто такая? — прохрипел он, опуская плечо.

Снизу уже поднималась Петунья, привлеченная тишиной.

— О, прошу прощения, я не представилась. Я — Сандра, — девушка протянула руку. — Одноклассница Гарри. Я зашла помочь ему с летним проектом по химии. Очень сложная тема, знаете ли, сублимация серы. Отсюда, наверное, и запах. Ужасно въедливый реагент.

Вернон уставился на ее протянутую руку, не решаясь ее пожать. Петунья, выглянувшая из-за его спины, окинула «Сандру» острым, оценивающим взглядом. Девушка была одета скромно. Никакой косметики. Вежливая. Подозрительно нормальная.

— В комнате моего племянника? В такой час? — прошипела Петунья.

Сандра ничуть не смутилась. Она опустила руку и виновато улыбнулась.

— Вы совершенно правы, миссис Дурсль. Это было очень невежливо с моей стороны. Я должна была спуститься и поздороваться. Гарри говорил, что вы очень строгих правил, и я должна была отнестись к этому с большим уважением. Не хотите ли выпить чаю? Я могу заварить. Я как раз принесла с собой отличный бергамотовый.

Петунья и Вернон переглянулись. Их мир, построенный на хамстве и недоверии, был не готов к такому обезоруживающему натиску вежливости.

Через пять минут Гарри, лихорадочно запихивавший вещи в рюкзак, с ужасом прислушивался к звукам снизу. Он ожидал криков, грохота, сирен. Вместо этого он слышал… звон чайных чашек. И вежливый, мелодичный голос Синии-Сандры.

— …конечно, проблема современной системы образования в том, что она не уделяет должного внимания классическим ценностям. Вот вы, мистер Дурсль, производите впечатление человека основательного, истинного столпа общества. Ваша фирма по производству дрелей… это так… фундаментально.

Гарри замер. Он не мог в это поверить. Синия… хвалила дрели дяди Вернона?

— Да… да, именно так! — донесся до него неуверенный, но польщенный бас дяди.

— А ваш сад, миссис Дурсль! — продолжала Синия. — Эти петуньи! Я никогда не видела такого совершенства формы и цвета. Видно, что в них вложена душа.

Тихое, довольное квохтанье Петуньи.

Гарри схватился за голову. Это было хуже, чем крики. Это было вторжение в мозг. Она не ломала их дом. Она взламывала их прошивку. Он схватил клетку с Буклей, закинул рюкзак на плечо и на цыпочках начал спускаться вниз, готовый к чему угодно.

Картина, открывшаяся ему в гостиной, была произведением сюрреализма. Дурсли сидели в своих креслах, прямые, как аршин проглотили. Перед ними на кофейном столике стоял чайный сервиз. Синия-Сандра сидела напротив, изящно держа чашку. Все выглядело абсолютно нормально. За одним исключением.

Чашки Дурслей висели в воздухе в нескольких дюймах над блюдцами.

Они делали вид, что не замечают этого. Они смотрели прямо перед собой, их лица были бледными, а в глазах стоял стеклянный ужас. Они боялись пошевелиться.

— Ах, Гарри, вот и ты! — весело сказала Сандра, заметив его. — Мы как раз закончили. Твои дядя и тетя оказались милейшими людьми. Мы так славно побеседовали.

Она поставила свою чашку на стол. Чашки Дурслей с тихим стуком опустились на блюдца. Вернон и Петунья одновременно вздрогнули.

— Мы, пожалуй, пойдем, — продолжила Сандра, поднимаясь. — Нам еще нужно закончить проект. Спасибо за гостеприимство!

Она подошла к Гарри и взяла его под руку.

— Ты… что ты с ними сделала? — прошептал он.

— Ничего, — невинно ответила она. — Просто пила чай и вежливо беседовала. Правда, они почему-то очень нервничали. Кажется, у них не очень крепкая нервная система.

Она повела его к выходу. Дурсли молча провожали их взглядами, полными первобытного ужаса.

Уже у самой двери Синия-Сандра обернулась.

— Ах, да! Чуть не забыла. Маленький подарок на память о нашей встрече!

Она щелкнула пальцами. На журнальном столике стояла фарфоровая фигурка балерины. Фигурка вдруг ожила, спрыгнула на пол, выросла до размеров Дадли, и ее миловидное личико исказилось в гримасу, превратившись в точную копию лица их сына. Фигурка, теперь уже похожая на оживший кошмар, начала отплясывать джигу на ковре, выкрикивая тоненьким голоском: «Мамочка, я хочу еще тортик! Папочка, купи мне новый телевизор!».

Петунья издала тихий стон и сползла в кресле. Вернон просто закрыл лицо руками.

— Всего доброго! — весело помахала им рукой Синия и вывела ошеломленного Гарри на улицу.

Ночной воздух ударил в лицо.

— А теперь бежим, — деловито сказала она, и ее облик «Сандры» начал таять. — Пока они не очухались и не вспомнили, что у них есть телефон.

Она схватила его за руку, и мир разорвался на части.

Падение, тошнота, слепящая тьма и беззвучный крик. А затем — удар, мягкая, податливая масса и невыносимая вонь.

Гарри выкарабкался из бочки с навозом, отплевываясь.

— Могла бы и предупредить! — простонал он.

Синия, уже в своем истинном облике, стояла рядом, идеально чистая. Она смерила его брезгливым взглядом.

— А где веселье, если предупреждать? — фыркнула она. — Вставай, герой-навозник. Кажется, мы пришли.

Впереди, на холме, в окнах кривого, уютного дома горел свет. Нора. И в этот раз надежда в груди Гарри была смешана с истерическим смехом. Его жизнь только что превратилась в абсурдный, опасный, но до смешного живой фарс.

Они рухнули в абсолютную, безмолвную тьму. Гарри выкарабкался из бочки, отплевываясь и тяжело дыша. Запах навоза был настолько всепроникающим, что казалось, он стал частью его самого. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось поле, теряющееся во мраке. Никаких огней. Никаких домов. Никакого кривого, уютного силуэта на холме.

— Где мы? — прохрипел Гарри, поднимаясь на дрожащие ноги.

Синия, идеально чистая и невозмутимая, стояла рядом, оглядываясь с ленивым любопытством.

— Где-то, — ответила она. — Я просто выдернула нас из той точки пространства и выплюнула в другую. Координаты — это для педантов. Главное — мы больше не там.

— «Где-то» — это не план! — в голосе Гарри зазвенели нотки паники. Он был свободен, но свобода оказалась пугающей пустотой. Он был один, посреди ночи, в компании демона, и от него воняло, как от скунса.

— А у тебя был план получше? «Сидеть в комнате и ждать, пока депрессия доест твой мозг»? — она изогнула бровь. — Мой хаос, по крайней мере, предполагает движение. А теперь думай, Поттер. Куда бегут такие, как ты, когда их мир рушится? Где ваше тайное логово? Та «Нора», о которой ты думал?

Гарри нахмурился, сжимая лямку рюкзака.

— Я… я не знаю, дома ли они. Они не писали мне все лето. Может, они уехали. Может, им запретили… — он замолчал, не желая произносить вслух мысль, которая мучила его больше всего: «Может, они не хотят меня видеть».

Он оглядел бескрайнее поле. Бежать к Уизли сейчас, в таком виде, с ней, казалось отчаянным и глупым поступком. Ему нужно было время. Ему нужна была информация.

— Есть другое место, — сказал он медленно. — Косой Переулок. Это… это волшебная улица в Лондоне. Там всегда кто-то есть. Я могу найти кого-то из школы, узнать новости. И… — он посмотрел на свою грязную одежду, — …и нам нужно привести себя в порядок.

Синия задумчиво склонила голову набок.

— Волшебная улица? Базар? Звучит интересно. Много народу?

— Да, очень.

— Отлично, — на ее губах появилась хищная улыбка. — Люблю толпу. В ней так легко затеряться. И так весело сеять панику, если станет скучно. Но, — она окинула свой демонический облик критическим взглядом, — в таком виде я там буду выделяться даже больше, чем ты со своим запахом. Придется снова надеть человеческий костюм.

Ее тело замерцало, теряя очертания.

— Придумай мне имя и легенду, Поттер, — ее голос донесся из вихря теней. — Быстро. Что-то простое и не вызывающее подозрений.

— Э-э-э… Сандра, — выпалил Гарри первое, что пришло в голову. — Сандра Блейк. Ты с Гриффиндора. Просто… тихая, никто тебя не замечал.

— «Тихая», — из вихря донесся смешок. — Какая ирония. Ладно, сойдет.

Вихрь опал, и перед ним стояла девушка-подросток. Та же, что он видел в доме Дурслей: мантия Гриффиндора, растрепанные волосы, царапина на щеке. Она выглядела измученной, но решительной. Идеальная беглянка.

— Ну что, мелкий, готов нырнуть в ваш магический муравейник? — спросила Сандра, протягивая ему руку. — Держись крепче. На этот раз постараюсь не целиться в навоз. Но ничего не обещаю.

Приземление было не менее отвратительным, но, по крайней мере, мягким. Они материализовались в узком, грязном переулке, заваленном мусорными баками. Пахло гнилыми овощами и дешевым пивом. Из-за угла доносился гул голосов и музыка.

— Это Косой Переулок? — Синия-Сандра брезгливо сморщила нос. — Я ожидала больше блеска и меньше вони.

— Это Лютный переулок, — пробормотал Гарри, узнавая место. — Нам нужно выйти на главную улицу. Идем.

Он натянул капюшон мантии на голову, надеясь, что шрам не будет виден. Синия последовала за ним, с любопытством разглядывая темные витрины магазинов с черепами и сомнительными артефактами.

— Миленько, — прокомментировала она. — Почти как дома.

Когда они вышли из-за угла на главную улицу Косого Переулка, Синия замерла.

Перед ней раскинулся живой, дышащий, сверкающий калейдоскоп. Ведьмы в остроконечных шляпах торговались у прилавков. Волшебники в мантиях читали на ходу газеты с движущимися картинками. Дети с восторгом прижимались носами к витрине магазина «Все для квиддича», где сияла новенькая метла. Воздух был наполнен тысячей запахов: сладкой патоки из «Сладкого королевства», старого пергамента от «Флориш и Блоттс», странных трав из аптеки.

Гарри ожидал от Синии циничного комментария. Но она молчала.

Он посмотрел на нее. Она стояла неподвижно, и ее лицо под маской «Сандры» было абсолютно непроницаемым. Но ее глаза… они были прикованы не к летающим метлам или самопомешивающимся котлам. Она смотрела на семью — отец, мать и маленькая девочка — которые смеялись, выбирая котенка в «Волшебном зверинце». Она смотрела на двух студентов, которые о чем-то жарко спорили, тыча друг в друга волшебными палочками. Она смотрела на жизнь. На всю ту простую, хрупкую, смертную жизнь, которой у нее не было уже очень давно.

Гарри вдруг увидел эту улицу ее глазами. Не как волшебный мир, а как кладбище. Кладбище живых. Все эти люди, с их мелкими заботами, смехом, ссорами — через несколько десятков лет они все превратятся в прах. А она останется.

— Какие хрупкие, — прошептала она так тихо, что Гарри едва расслышал. — Как свечи на ветру. Дунешь — и нет.

В ее голосе не было угрозы. Только бесконечная, холодная констатация факта. И за ней — что-то еще. Что-то, похожее на зависть.

— Нам нужно купить тебе палочку, — сказал Гарри, чтобы нарушить гнетущую тишину. — Иначе твоя легенда развалится при первой же проверке.

— Палочку? — она очнулась от своих мыслей, и на ее лице снова появилась насмешливая ухмылка. — Эту деревяшку, которой вы машете? Забавно. Ладно, веди, Поттер. Посмотрим, какая из этих веток соизволит мне подчиниться.

* * *

Лавка Олливандера была такой же, как Гарри ее помнил: тихой, пыльной и заставленной до потолка узкими коробками. Сам мистер Олливандер появился из-за стеллажа так же бесшумно, как и всегда, его большие, светлые глаза изучающе уставились на них.

— Гарри Поттер, — прошептал он. — Я удивлен видеть вас. И от вас… пахнет неприятностями. И не только.

Его взгляд переместился на Синию. Он смотрел на нее долго, так пристально, что Гарри стало не по себе. Казалось, он видит не мантию Гриффиндора и веснушки, а то, что скрыто под ними.

— А вы, юная леди… я вас не помню, — его голос был мягким, как шелк, но в нем слышались стальные нотки.

— Сандра Блейк, — четко ответила Синия, не отводя взгляда. — Я перевелась. Мне нужна палочка.

Олливандер еще мгновение смотрел на нее, а затем кивнул, словно принял какое-то решение.

— Что ж, посмотрим. Какая рука у вас ведущая?

— Обе, — ответила Синия.

Олливандер удивленно моргнул, но ничего не сказал. Началась привычная процедура. Он давал ей палочки, она взмахивала. Одна палочка сожгла стопку пергамента на прилавке. Другая заставила все ящики в комнате открыться и закрыться с оглушительным грохотом. Третья просто треснула у нее в руке с сухим щелчком.

— Странно… очень странно, — бормотал Олливандер, метаясь между стеллажами. — Палочки вас боятся. Они чувствуют… силу. Но не ту, к которой привыкли. Силу старую, как сама земля… или то, что под ней.

Наконец, он вернулся из самого дальнего угла лавки, держа в руках пыльную, невзрачную коробку.

— Попробуйте эту, — сказал он почти с благоговением. — Тис, и сердечная жила дракона. Тринадцать дюймов. Жесткая. Тис — дерево, связанное со смертью и возрождением. Палочки из него встречаются редко, и они, как говорят, выбирают хозяев столь же необычных, как и они сами. Часто… тех, кто уже однажды заглянул за грань.

Синия взяла палочку. В тот момент, когда ее пальцы сомкнулись на темном дереве, в лавке на мгновение потемнело, а воздух стал холодным. Никаких искр. Никакого теплого света. Просто тишина и внезапный, могильный холод. Палочка лежала в ее руке так, словно была ее продолжением.

Олливандер смотрел на нее с суеверным ужасом и восторгом.

— Любопытно… — прошептал он. — Очень любопытно.

Они заплатили за палочку (Гарри пришлось выгрести почти все, что он успел забрать из своей спальни в доме Дурслей) и вышли на улицу. Синия вертела палочку в руках, разглядывая ее с хищным любопытством.

— Забавная игрушка, — сказала она. — Чувствую в ней… эхо. Словно она помнит смерть того дракона.

Гарри хотел что-то ответить, но не успел.

— Гарри?!

Этот голос он узнал бы из тысячи. Он обернулся. В нескольких шагах от них, с книгой в руках, стояла Гермиона. Рядом с ней, с разинутым ртом, — Рон.

Первое испытание их лжи началось.

— Гарри?!

Голос Гермионы, резкий и недоверчивый, ударил как пощечина. Гарри замер, инстинктивно делая шаг назад. Рон, стоявший рядом с ней, уронил на землю шоколадную лягушку, которую только что собирался съесть. Его лицо выражало целую гамму чувств: от шока до безграничного облегчения.

— Гарри! Дружище! — Рон первым рванулся вперед, сгребая его в объятия, которые едва не сломали ему ребра. — Какого черта?! Мы думали… Мы так волновались! Почему ты не отвечал?

Гермиона подошла следом, ее взгляд был острым, как скальпель. Она не обнимала. Она анализировала. Ее глаза скользнули по его растрепанному виду, по грязи на мантии, задержались на его измученном лице и, наконец, впились в девушку, стоявшую рядом с ним.

— Гарри, что случилось? — спросила она, и в ее голосе не было тепла Рона, только напряженная тревога. — Мы собирались писать, честно, но Дамблдор… он сказал, что это небезопасно.

— Я… я сбежал, — выдавил Гарри, чувствуя себя так, словно его допрашивают в Визенгамоте. Он чувствовал, как Синия рядом с ним напряглась, но ее лицо оставалось спокойным.

— Сбежал? Один? — Гермиона прищурилась. Ее взгляд снова вернулся к Синии. — А это?..

Настало время для спектакля. Синия-Сандра шагнула вперед, слегка запинаясь, как и положено «тихой» и напуганной девушке.

— Здравствуйте, — сказала она мягким, почти застенчивым голосом. — Я Сандра. Блейк. Мы с Гарри… на одном факультете. Я помогла ему выбраться.

Рон, наконец отпустив Гарри, уставился на Сандру. На его лице проступило любопытство, смешанное с легким восхищением.

— Помогла? Круто! Я Рон Уизли. А это Гермиона. — Он ткнул большим пальцем в сторону подруги. — Сандра Блейк… Что-то не припомню.

— Вот именно, — тихо, но отчетливо произнесла Гермиона. Она скрестила руки на груди. Допрос начался. — Я не помню ни одной Блейк в Гриффиндоре. Ни на нашем курсе, ни на каком-либо другом.

Атмосфера мгновенно накалилась. Гарри почувствовал, как по спине потек холодный пот. Они провалились. Провалились на первом же вопросе.

Но Синия даже бровью не повела. Она лишь потупила взгляд, изображая крайнюю степень смущения.

— Ох… — прошептала она так, чтобы ее едва было слышно. — Я так и знала. Меня никто не замечает. Я… я не совсем с вашего курса. Я переводная. Моя семья… мы много переезжали. Меня зачислили только в прошлом году, на третий курс. Это было сложно, поэтому я… держалась в тени.

Она подняла на Гермиону свои большие, наивные зеленые глаза.

— Особенно я боялась подойти к вам, Гермиона. Гарри говорил, вы самая brillante ведьма нашего времени. Вы всегда выглядели такой сосредоточенной в библиотеке… я просто не смела вас отвлекать.

Это был гениальный ход. Идеальная смесь лести, правдоподобной лжи и игры на собственном авторитете Гермионы. Гермиона на мгновение дрогнула. Ей было приятно слышать это, но ее подозрительность была сильнее.

— Переводная? Из какой школы? И как ты смогла просто так забрать Гарри от магглов? Это же нарушение всех возможных правил!

— Гермиона, да оставь ты ее! — вмешался Рон. — Она помогла Гарри, это главное!

— Нет, не главное! — отрезала Гермиона, не сводя с Синии глаз. — Главное — понять, что происходит!

Гарри видел, что им нужен выход. Еще один прямой вопрос — и вся их легенда рухнет.

— Она не забирала меня, — поспешно сказал он. — Я сам ушел. А Сандра… она жила неподалеку этим летом. Случайно. Мы столкнулись, и она просто… помогла.

Это была слабая ложь, и он это знал. Гермиона уже открыла рот для следующего, убийственного вопроса, но Синия ее опередила.

Она вдруг рассмеялась. Тихим, немного нервным смехом.

— О Боже, мы, наверное, выглядим ужасно, — сказала она, проводя рукой по волосам. — Мы удирали через какие-то поля, упали в канаву… Это все было так глупо и спонтанно. Я даже палочку свою сломала. — Она показала на новую палочку из тиса, которую держала в руке. — Пришлось купить новую. Простите, я… я совершенно растерялась. Вы правы, Гермиона. Это было безрассудно. Но я увидела, в каком он был состоянии… Я не могла просто пройти мимо. Мы же гриффиндорцы, так?

Она говорила быстро, сбивчиво, создавая идеальный образ девушки, действующей по зову сердца, а не по расчету. Она признала правоту Гермионы, обезоружив ее. Она объяснила наличие новой палочки. Она взывала к факультетской гордости.

Это была мастерская манипуляция.

Рон был окончательно покорен.

— Вот видишь! Она настоящая гриффиндорка!

Гермиона все еще колебалась. Ее ум отказывался принимать эту историю, но у нее не было прямых доказательств лжи. Каждое ее возражение было элегантно парировано.

И в этот самый напряженный момент, когда тишина затянулась, раздался двойной, оглушительно-веселый крик:

— ГАРРИ!

Фред и Джордж Уизли, нагруженные какими-то коробками, вывалились из своего магазина чуть дальше по улице. Увидев Гарри, они бросили все и подбежали к ним.

— Черт побери, ты живой! — воскликнул Фред, хлопая его по спине.

— Мы уж думали, ты отрастил жабры и живешь в унитазе у своих магглов, — добавил Джордж. — А это кто с тобой?

Их взгляды упали на Синию. Она, ничуть не растерявшись, улыбнулась им самой озорной из своих «сандровских» улыбок.

— Сандра, — сказала она. — Спасаю вашего чемпиона от смертельной скуки.

Близнецы переглянулись. В их глазах зажегся огонек узнавания — не личности, а духа. Они почувствовали в ней родственную душу, такого же агента хаоса.

— Она нам определенно нравится, — в один голос заявили они.

— Где ты такую прятал, Гарри? — ухмыльнулся Фред.

Спасение пришло в лице двух главных шутов Хогвартса. Гермиона вздохнула. Она проиграла этот раунд. Атмосфера разрядилась, ее допрос был сорван.

— Ладно, — сказал Рон, сияя. — Раз уж все в сборе, может, пойдем в «Дырявый котел»? Умираю с голоду.

— Отличная идея! — воскликнул Джордж, подбирая свои коробки. — У нас как раз новый прототип Забастовочных Завтраков. Нужна фокус-группа!

* * *

Они шли по Косому Переулку к «Дырявому котлу». Фред и Джордж тараторили, рассказывая о своих изобретениях, Рон что-то увлеченно им отвечал. Гарри шел посредине, чувствуя себя странно. Он был снова с друзьями, и лед в его груди начал таять. Но рядом с ним шла Синия, и ее присутствие было постоянным, напряженным напоминанием о той бездне, которая теперь была частью его жизни.

Синия-Сандра подхватила его под руку, как будто они были старыми друзьями.

— Твои друзья… шумные, — прошептала она ему на ухо так, чтобы слышал только он. В ее голосе сквозила насмешка, но было и что-то еще. Любопытство.

— Они хорошие, — так же тихо ответил Гарри.

— «Хорошие» — скучное слово, — прошептала она в ответ. — Но эти двое… рыжие… в них есть искра. Они умеют ломать правила. Это похвально. А вот та, с книжкой… — она сделала паузу. — Она опасна. Она слишком много видит.

Гарри посмотрел вперед. Гермиона шла рядом с Роном, но не участвовала в общем разговоре. Она была погружена в свои мысли, и Гарри знал, о чем она думает. Она не поверила. Ни единому слову. Она просто отступила, чтобы перегруппироваться.

Он вошел в «Дырявый котел» в окружении самых близких ему людей. Но впервые в жизни рядом с ними он чувствовал себя шпионом во вражеском лагере. Он успешно провел своего демона в самое сердце своего мира.

Но перемирие было хрупким. А глаза инквизитора продолжали следить за ним.

«Дырявый котел» не гудел. Он шептался.

Гарри помнил это место другим — шумным, полным смеха и звона кружек. Сейчас же паб был наполовину пуст, а те немногие волшебники, что сидели за столиками, говорили вполголоса, то и дело нервно оглядываясь на дверь. Атмосфера была густой и липкой от невысказанного страха. Тот-Кого-Нельзя-Называть, может, и не вернулся на страницы «Пророка», но его тень уже легла на мир.

И в эту тихую заводь паранойи их компания ворвалась, как стая гоблинов на мотоциклах.

— Том! Старина! — проревел Фред, подталкивая щербатого бармена. — Шесть сливочных пив! И принеси тарелку своих знаменитых чипсов, пока мой брат-близнец не съел скатерть!

Они заняли большой круглый стол в самом темном углу. Фред и Джордж плюхнулись на скамью с грохотом, Рон тут же начал изучать меню, а Гермиона села так, чтобы держать в поле зрения и Гарри, и, что более важно, Сандру.

Синия-Сандра села рядом с Гарри, ее движения были плавными и расчетливыми. Она не выглядела испуганной или впечатленной. Она выглядела как зоолог, попавший в вольер с редкими, но предсказуемыми приматами. Она впитывала все: напряженные взгляды посетителей, паутину на потолке, то, как Рон пытается незаметно стащить оливку из вазочки. Она все каталогизировала.

— Мрачненько тут у вас, — прошептала она Гарри на ухо, пока близнецы спорили с Томом о качестве эля. — Похоже на приемную в одном из нижних кругов. Все ждут своей очереди на пытку, но делают вид, что просто читают прошлогодний журнал.

Гарри нервно усмехнулся. Ее способность находить точные, циничные аналогии была пугающей.

— Люди напуганы, — так же тихо ответил он.

— Страх — это скучно, — прошептала она в ответ. — Он делает всех одинаковыми. А вот паника… паника — это настоящее искусство.

В этот момент Джордж с грохотом водрузил на стол одну из своих коробок.

— Итак, дамы и господа! — торжественно объявил он. — Прежде чем мы утопим наше горе в сливочном пиве, позвольте представить вам наше новейшее, революционное изобретение!

Он открыл коробку. Внутри лежали конфеты двух цветов: оранжевого и фиолетового.

— «Блевальные батончики»! — с гордостью сообщил Фред. — Съедаешь оранжевую половинку — и тебя рвет так, что можно пропустить урок Зельеварения. Съедаешь фиолетовую — и все как рукой сняло! Идеальное решение для любого школьника!

Рон побледнел и отодвинулся от коробки. Гермиона посмотрела на близнецов с неодобрением, которое могло бы испепелить камень.

— Вы ненормальные! А если кто-то подавится? Или фиолетовая половинка не сработает?

— В этом-то и вся прелесть эксперимента, сестренка! — ухмыльнулся Джордж. — Ну, кто первый доброволец?

Все молчали. И тут раздался звонкий, полный энтузиазма голос.

— Я!

Все взгляды устремились на Сандру. Она смотрела на конфеты с горящими глазами, в которых плескался чистый, незамутненный восторг.

— Вы гении, — выдохнула она, глядя на близнецов. — Это же… идеальный инструмент для создания хаоса в упорядоченной системе! Можно сорвать любой экзамен! Можно довести до истерики Филча!

Она взяла одну конфету, не колеблясь ни секунды. Фред и Джордж смотрели на нее с благоговением.

— Гарри, где ты ее нашел? Я хочу на ней жениться, — прошептал Фред.

Не дожидаясь реакции, Синия-Сандра закинула в рот оранжевую половинку.

На секунду ничего не произошло. Синия задумчиво жевала, ее лицо было совершенно спокойным.

— Хм, приятный апельсиновый вкус с нотками…

Она не договорила. Ее лицо вдруг приобрело зеленоватый оттенок. Она приложила руку ко рту, ее глаза расширились.

— Ого, — промычала она. — А вот и оно.

И, к абсолютному ужасу Рона и Гермионы, она совершенно спокойно, почти элегантно, наклонилась и ее вырвало. Прямо на пол. Радужным, сверкающим потоком, который пах не рвотой, а почему-то карамелью и озоном.

— Гермиона, тазик! Быстрее! — заорал Рон, вскакивая.

Но Синия уже выпрямилась, вытерла губы салфеткой и закинула в рот фиолетовую половинку. Зеленый оттенок мгновенно сошел с ее лица. Она глубоко вдохнула и блаженно улыбнулась.

— Потрясающе, — вынесла она вердикт. — Пять баллов из пяти. Ощущения незабываемые. Правда, я бы добавила немного больше… драматизма. Чтобы перед эффектом в ушах начинала играть какая-нибудь трагическая оперная ария. Для атмосферы.

Близнецы смотрели на нее так, словно узрели божество. Гермиона была белее мела. А Гарри… Гарри вдруг понял. Она не притворялась. Ей действительно понравилось. Этому существу, которое знало все виды боли, физический дискомфорт был просто новым, забавным ощущением.

— Ты… ты сумасшедшая, — пролепетал Рон, опасливо садясь на место.

— Спасибо, — искренне поблагодарила его Синия.

Хаос, устроенный ее поступком, разрядил обстановку в пабе. Несколько волшебников за соседними столиками с любопытством смотрели на них. Шум вернулся в «Дырявый котел».

Они просидели так около часа. Близнецы наперебой предлагали Синии опробовать другие свои изобретения, и она с энтузиазмом соглашалась на все. Рон, немного оправившись от шока, с восхищением смотрел на нее. А Гермиона молчала. Она пила свое сливочное пиво и наблюдала.

Когда веселье немного поутихло, а близнецы ушли договариваться с Томом о поставках своих конфет, Гермиона наклонилась к Гарри через стол. Рон и Синия в этот момент жарко спорили о тактике игры в квиддич (Синия, очевидно, почерпнула все знания из головы Гарри и теперь оперировала ими с дьявольской точностью).

— Гарри, — тихо сказала Гермиона, и ее голос был тверд как сталь. — Эта история не сходится.

Гарри напрягся.

— О чем ты?

— О ней. О Сандре, — Гермиона не смотрела на Синию, но Гарри чувствовал, что та находится в фокусе ее внимания. — Переводных студентов в Хогвартсе не бывает. Система так не работает. Это не маггловская школа. И никто не живет «случайно» рядом с твоим домом. Волшебники в Литтл-Уингинге — это нонсенс, если только они не из Ордена, как миссис Фигг. Я проверила бы списки студентов, но они в Хогвартсе. Но как только мы вернемся…

Она замолчала, давая ему возможность признаться. Ее взгляд был умоляющим и требовательным одновременно. Она не обвиняла его. Она волновалась. И от этого было еще хуже.

— Гермиона, она спасла меня, — сказал Гарри, и в его голосе была вся усталость мира. — Это все, что сейчас имеет значение. Пожалуйста. Просто… доверься мне.

— Я доверяю тебе, Гарри. Ей — нет, — отрезала она. — Будь осторожен.

Именно в этот момент их тихий разговор был прерван.

— Ну что, герой, — громко и весело сказала Синия, поворачиваясь к нему от Рона. — Мы отлично провели время. Повеселились, поблевали, обсудили спорт. А теперь главный вопрос. Где мы будем ночевать?

Вопрос повис в воздухе. Все взгляды устремились на Гарри. Веселье кончилось. Настало время решать, что делать дальше.

— Я… я не знаю, — пробормотал он.

— Как это не знаешь? — удивился Рон. — Ты поедешь к нам! В «Нору»! Мама с папой будут счастливы!

— Нет, — твердо сказала Гермиона, и все удивленно посмотрели на нее. — Он не может поехать в «Нору». И мы тоже. Дамблдор велел всем нам собраться в… штабе.

Она произнесла это слово с запинкой, явно не желая говорить лишнего.

— В каком еще штабе? — нахмурился Рон.

Гермиона посмотрела на Гарри, затем на Синию, и ее лицо стало непроницаемым.

— На площади Гриммо, двенадцать, — сказала она, глядя прямо в глаза Гарри.

Это был не просто адрес. Это было испытание. Она приглашала его в самое сердце Ордена Феникса. Но приглашение не распространялось на его загадочную спутницу.

— Отлично! — хлопнула в ладоши Синия, прежде чем Гарри успел что-либо сказать. — Люблю старые дома с секретами! Надеюсь, там есть привидения. С ними всегда весело поболтать.

Она улыбалась своей самой очаровательной улыбкой. Но Гарри видел в ее глазах холодный, расчетливый блеск.

Новый уровень игры. Новая, куда более опасная шахматная доска. И он вел своего темного ферзя прямо в центр расположения фигур, в которых этот ферзь мог усмотреть противника.

* * *

Путь до площади Гриммо был странным, рваным кошмаром. Гермиона настояла на использовании маггловского транспорта, чтобы не привлекать внимания, и они тряслись в задней части ночного автобуса. Фред, Джордж и Рон, опьяненные сливочным пивом и радостью от встречи, вели себя шумно, чем вызывали косые взгляды немногочисленных сонных пассажиров.

Гарри сидел у окна, глядя на проплывающие мимо огни Лондона, но ничего не видя. Он чувствовал себя натянутой струной. С одной стороны от него сидела Синия, притворявшаяся Сандрой, — тихая, наблюдающая, с легкой, ничего не значащей улыбкой на губах. С другой — Гермиона, которая не спускала с них обоих испытующего взгляда.

— Значит, твои родители магглы, Сандра? — внезапно спросила Гермиона, нарушая хрупкое перемирие. Ее голос был подчеркнуто нейтральным.

Синия повернулась к ней, ее лицо выражало лишь легкое удивление.

— Да. Они… путешествуют. Геологи. Поэтому мы так часто переезжали, — ответила она гладко, без единой заминки. Легенда обрастала плотью на ходу.

— И они не волнуются, что их дочь участвует в… побеге?

— Они доверяют моему выбору, — просто ответила Синия. В ее голосе прозвучала нотка такой искренности, что даже Гарри на секунду поверил ей. Она говорила о доверии так, словно знала, что это такое.

Они вышли на тихой, ничем не примечательной площади. Гермиона достала клочок пергамента, показала его Гарри. Он прочел написанное, и в тот же миг, словно из-под земли, между домами номер одиннадцать и тринадцать начал расти еще один — грязный, обшарпанный, источающий ауру вековой тоски.

Синия-Сандра не выказала удивления. Но Гарри, стоявший рядом, почувствовал, как она на мгновение напряглась. Ее рука, «случайно» коснувшаяся его, была ледяной.

— Миленькое местечко, — пробормотала она так тихо, чтобы слышал только он. — Пахнет застарелой болью и плохими обоями. Мне нравится.

Она не боялась. Она чувствовала себя как дома.

Дверь со стертым серебряным молоточком в виде змеи открыла им Молли Уизли. Ее лицо было измученным, но при виде детей оно на мгновение посветлело.

— Наконец-то! Я уже начала волноваться! Гарри, дорогой! — она бросилась к нему, заключила в свои материнские объятия, но тут же отстранилась, заметив его состояние. — Господи, да ты весь в… Неважно! Быстро внутрь, все! Ужин почти готов.

Она гнала их в темный, узкий коридор, и только потом ее взгляд, полный тревоги, упал на незнакомую девушку.

— А это?..

— Это Сандра, мам! — весело сказал Рон. — Она помогла Гарри сбежать! Она крутая! Даже «Блевальный батончик» съела!

Миссис Уизли окинула Сандру взглядом, в котором смешались благодарность и глубочайшее подозрение.

— Что ж… добро пожаловать, Сандра. Любой друг Гарри — наш друг. Проходите, только тихо…

Она не успела договорить.

Как только дверь за последним из них захлопнулась, из глубины коридора раздался леденящий кровь, пронзительный женский вопль:

— ПОДОНКИ! ПРЕДАТЕЛИ КРОВИ! ГРЯЗНОКРОВКИ В ДОМЕ МОИХ ПРЕДКОВ! СКВЕРНА! ВЫМАРАТЬ! УНИЧТОЖИТЬ!

Из мрака выступили огромные, пыльные шторы, которые с грохотом разъехались, открывая портрет во весь рост. Старая женщина в черном чепце, с безумным, искаженным от ярости лицом, визжала на них, ее нарисованные глаза горели чистой ненавистью.

Все инстинктивно пригнулись. Фред и Джордж бросились к шторам, пытаясь их задернуть. Рон что-то бормотал про «старую каргу». Гермиона зажала уши.

И только Синия-Сандра стояла неподвижно.

Она не испугалась. Она не удивилась. Она смотрела на орущий портрет Вальбурги Блэк с тихим, почти академическим интересом. Она слегка склонила голову набок, словно прислушиваясь к мелодии в этом визге.

— …ПОЗОР РОДА БЛЭКОВ! ФИЛИСТЕРЫ! ОТБРОСЫ! КАК ВЫ СМЕЕТЕ ДЫШАТЬ МОИМ ВОЗДУХОМ?!

— Какая страсть, — прошептала Синия Гарри. — Какая чистота эмоций. Никаких полутонов. Только абсолютная, незамутненная ненависть. Это почти красиво.

Портрет вдруг замолчал. Нарисованные глаза Вальбурги Блэк сфокусировались на Сандре. Картина, кусок холста и краски, казалось, учуяла ее. Визг прекратился. Он сменился тихим, змеиным шипением.

— Ты… — прошипел портрет, и в этом слове было больше яда, чем во всех предыдущих криках. — Я чувствую тебя… Ты не из их стаи… В тебе… тьма…

Все замерли. Даже близнецы, возившиеся со шторой, застыли на месте.

Синия-Сандра улыбнулась портрету самой милой и невинной из своих улыбок.

— Спасибо за комплимент, мэм, — вежливо сказала она. — У вас прекрасный дом. Такой… атмосферный.

Именно в этот момент на лестничной площадке наверху появилась еще одна фигура. Всклокоченные черные волосы, измученное, но все еще аристократическое лицо, горящие глаза. Сириус Блэк.

— Что здесь за шум? — его голос был хриплым, усталым. Затем он увидел Гарри, и его лицо преобразилось. — Гарри!

Он сбежал по лестнице, оттолкнув Рона, и крепко обнял крестника.

— Я знал, что ты придешь! Я так волновался!

А затем он отстранился, и его взгляд упал на девушку, стоящую рядом с Гарри. Улыбка медленно сползла с его лица. Его глаза, которые только что светились радостью, стали холодными и острыми, как осколки льда. Его рука инстинктивно легла на карман, где, как знал Гарри, лежала его палочка.

Инстинкты человека, проведшего двенадцать лет в Азкабане в окружении абсолютного зла, не обманешь.

— А это, — произнес он медленно, и его голос не предвещал ничего хорошего, — кто?

Сириус не смотрел на Сандру. Он сканировал ее. Как хищник оценивает неизвестного зверя, зашедшего на его территорию. Он видел не миловидную школьницу. Он видел угрозу.

— Это Сандра, Сириус, — поспешно сказал Гарри. — Она моя подруга. Она помогла мне.

— Подруга, — повторил Сириус, не отрывая от нее взгляда. Слово прозвучало как обвинение. — Откуда ты, Сандра?

Синия выдержала его взгляд без малейшего трепета. Она не улыбалась. Она была серьезна. Она понимала, что этот человек — не Дурсль, не Гермиона и даже не Олливандер. Этот видел настоящую тьму. С ним нельзя играть.

— Я ниоткуда, — ответила она ровным, спокойным голосом. — И отовсюду. Как и все, у кого нет настоящего дома.

Это был рискованный, но гениальный ответ. Она не стала повторять свою легенду про геологов. Она ударила прямо в сердце его собственной боли. В его собственное одиночество.

Сириус вздрогнул. Он не ожидал такого ответа.

— Что это значит? — спросил он, но в его голосе уже не было той ледяной уверенности.

— Это значит, что я увидела парня, которого весь мир пытается сожрать заживо, и решила, что ему не помешает кто-то на его стороне, — сказала она. — Просто так. Без приказа от директоров и без членства в секретных клубах.

Она говорила с ним на его языке. На языке бунтаря, одиночки, который презирает системы и правила.

Сириус молчал, изучая ее. Напряжение в коридоре можно было резать ножом. Молли Уизли переводила испуганный взгляд с Сириуса на Синию. Гермиона, затаив дыхание, ждала вердикта.

— Ладно, — наконец произнес Сириус, и его плечи немного расслабились. — Раз ты с Гарри, значит, ты с нами. Пока что.

Он не поверил ей. Ни на секунду. Но он был заинтригован. И он отложил свой приговор.

— Но имей ввиду, «Сандра», — добавил он, и его глаза снова блеснули сталью. — Этот дом многое видел. И он не любит чужаков. А я — тем более. Я буду следить за тобой. За каждым твоим шагом.

Синия-Сандра чуть заметно улыбнулась.

— Я бы разочаровалась, если бы вы этого не делали, мистер Блэк.

Игра перешла на новый уровень. Она прошла через врата. Но теперь она была заперта в клетке с очень опасным, очень умным и очень раненым зверем. И он уже начал ее вынюхивать.

Ужин на кухне дома на площади Гриммо был похож на тайную вечерю, где никто не знал, кто здесь Иуда.

Воздух был густым от запаха мясного рагу, который не мог до конца перебить въевшийся в стены запах пыли и отчаяния. Миссис Уизли хлопотала у плиты, ее движения были резкими, а улыбка — натянутой. Близнецы пытались шутить, но их юмор тонул в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком ложек. Гермиона ела, не поднимая глаз от тарелки, но Гарри чувствовал ее напряжение. Рон, единственный островок блаженного неведения, с аппетитом поглощал еду.

А в центре этой паутины сидели двое: Сириус и Синия.

Они не разговаривали. Сириус устроился во главе стола, мрачный, как грозовая туча, и его взгляд то и дело возвращался к «Сандре». Это был взгляд тюремщика, который знает каждый трюк, каждую уловку заключенного. Он не пытался ее допрашивать. Он ждал. Он знал, что рано или поздно она ошибется, проколется на мелочи, и он будет готов.

Синия же была воплощением спокойствия. Она ела медленно, маленькими кусочками, словно пробуя на вкус не только еду, но и саму атмосферу комнаты. Она не пыталась заискивать или участвовать в общей беседе. Она просто была здесь. И это ее тихое, наблюдательное присутствие нервировало всех еще больше, чем крик портрета. Гарри понимал, что она делает. Она не навязывалась. Она позволяла им самим заполнить пустоту вокруг нее своими страхами и подозрениями, изучая их реакции. Это была тактика паука, который не гоняется за мухами, а ждет, пока они сами влипнут в паутину.

— Еще рагу, Сандра, дорогая? — спросила миссис Уизли, и слово «дорогая» прозвучало, как скрип ножа по стеклу.

— Нет, спасибо, миссис Уизли. Было очень вкусно, — ответила Синия мягким, вежливым голосом. — Вы готовите с такой любовью. Это чувствуется.

Миссис Уизли замерла с половником в руке. Это был удар ниже пояса. Синия не просто сделала комплимент. Она назвала по имени то единственное, что держало эту семью на плаву в темные времена — любовь. Это было настолько точно, настолько интимно, что миссис Уизли смутилась и отступила.

Гарри видел, как Сириус прищурился. Он понял, что это был не просто комплимент. Это была демонстрация силы. Синия показала, что видит их насквозь.

Когда ужин был закончен, встал неизбежный вопрос.

— Так, дети, пора по комнатам, — сказала миссис Уизли, начиная убирать со стола. — Рон, ты с Гарри. Гермиона, ты с Джинни. А Сандра… — она запнулась, — …ты можешь лечь в комнате девочек, там есть раскладушка.

Это была проверка. И ссылка. Подальше от Гарри, под присмотр Гермионы.

— О, что вы, не стоит беспокоиться, — тут же отреагировала Синия, поднимаясь. Она говорила с обезоруживающей искренностью. — Я не хочу никого стеснять. Правда. Я могу устроиться здесь, в кресле. Я привыкла.

Это был второй удар. Она не требовала. Она отказывалась, выставляя себя скромной и непритязательной, тем самым заставляя их чувствовать себя негостеприимными.

— Глупости, — вмешался Гарри, чувствуя себя ответственным. Он не мог позволить ей спать в кресле. — Комната рядом с нашей пустует. Та, с гобеленом троллей. Она может остаться там.

Миссис Уизли хотела возразить. Гарри видел это по ее сжатым губам. Но что она могла сказать? Сириус, хозяин дома, молчал, наблюдая за этой партией в шахматы.

— Хорошо, — процедила она. — Но чтобы никакого шума.

Когда они поднимались по скрипучей лестнице, Синия шла чуть позади Гарри.

— Твоя «мама»-кенгуру очень старается защитить своего детеныша, — прошептала она. — Это трогательно. И очень предсказуемо.

— Она просто волнуется, — пробормотал Гарри.

— Волнение — это роскошь, которую не все могут себе позволить, — ответила она так же тихо.

Они остановились перед двумя соседними дверьми в пыльном коридоре. Рон уже скрылся в их комнате. Они остались одни.

— Как? — спросил Гарри шепотом, когда убедился, что их никто не слышит. — Как ты это делаешь? То, что ты сказала Сириусу… и миссис Уизли…

Синия прислонилась к стене, и в тусклом свете газового фонаря ее лицо под маской «Сандры» казалось усталым и древним.

— Я слушаю, Поттер. Не слова. Я слушаю то, что болит. У твоего крестного болит клетка, в которую он заперт. У твоей миссис Уизли — страх эту клетку потерять. Когда знаешь, где у человека болит, подобрать слова несложно. Этому учат в первую очередь там, откуда я пришла.

Она посмотрела на него в упор, и ее зеленые «сандровские» глаза на мгновение, как показалось Гарри, вспыхнули красным.

— Ты думаешь, мое появление было случайностью? — спросила она тихо. — Что я просто проходила мимо твоего окна и решила заглянуть на огонек?

Гарри молчал, его сердце пропустило удар.

— Такие, как ты, не остаются без присмотра, — продолжила она, и ее голос стал ниже, серьезнее. — Когда такая фигура, как ты, оказывается на грани, это создает волны, которые чувствуются очень далеко. Мои… наниматели… они любят такие моменты. Они любят делать ставки. — Она криво усмехнулась. — Меня послали посмотреть, сломаешься ты или нет. Своего рода полевое исследование.

Это была ложь, обернутая в правду. Она действительно была послана. Но она умолчала о главном — о том, что ее собственная ставка в этой игре была гораздо выше, чем у ее хозяев.

— Так ты… просто эксперимент? — в голосе Гарри прозвучала горечь.

— Все мы чей-то эксперимент, Поттер, — она оттолкнулась от стены. — Вопрос в том, кто пишет лабораторный отчет. А теперь иди спать. Завтра будет новый день, и твои друзья-зверушки придумают для нас новые тесты. Особенно та, с книжкой. И тот, с глазами волка.

Она повернулась, чтобы войти в свою комнату.

— Синия, — окликнул ее Гарри.

Она замерла, не оборачиваясь.

— Спасибо, — сказал он. — За то, что вытащила меня. Неважно, зачем.

Она постояла так еще секунду, а затем, не говоря ни слова, скрылась за дверью.

Гарри вошел в свою комнату и закрыл дверь. Рон уже спал, тихо посапывая. Гарри лег на кровать и уставился в темный потолок. Он был в безопасности, в окружении друзей. Но он никогда не чувствовал себя более одиноким и более напуганным. Потому что он понял: демон в соседней комнате был единственным существом во вселенной, кто, возможно, понимал его на самом деле. И он понятия не имел, было ли это спасением или проклятием.

* * *

Гарри проснулся от кошмара, в котором зеленые вспышки смешивались со звоном чайных чашек. На мгновение он не понял, где находится. Потрескавшийся потолок, запах пыли и тяжелые бархатные шторы — это была не комната Дурслей. Это была комната в доме на площади Гриммо. Он был в безопасности.

Но когда он сел на кровати, чувство безопасности испарилось. В соседней комнате, за тонкой стеной, спал (или не спал) демон. А внизу, на кухне, его ждали друзья и враги, которые будут изучать каждый его жест, каждое слово. Клетка сменилась, но она не исчезла. Она просто стала больше и гораздо опаснее.

Когда он спустился на кухню, там уже были почти все. Миссис Уизли, бледная, но решительная, раздавала всем тосты. Гермиона сидела с книгой, но Гарри видел, что она не читает — она наблюдает. Сириус пил черный кофе, глядя в одну точку, но его напряженная поза выдавала, что он прислушивается к каждому звуку.

Синия-Сандра уже была там. Она сидела за столом, идеально прямая, и медленно пила чай. Она не выглядела так, будто спала. Она выглядела так, будто всю ночь провела в медитации. На ней была та же простая магловская одежда, что и вчера, и она казалась совершенно чужеродным элементом в этой компании волшебников, готовящихся к войне.

— Доброе утро, Гарри, — сказала она ровным голосом, когда он вошел. Все взгляды тут же обратились к нему. — Ты хорошо спал?

«Ты хорошо спал?» — простой вопрос, который в ее устах прозвучал как пароль. Он означал: «Ты готов к сегодняшнему спектаклю?».

— Не очень, — честно ответил Гарри, садясь рядом с Роном.

Завтрак прошел в почти полной тишине. Это было неловко. Это было мучительно. Синия больше не произнесла ни слова. Она просто ела свой тост, и ее молчание было громче любых слов. Она создавала вакуум, который остальные невольно заполняли своим напряжением.

После завтрака миссис Уизли хлопнула в ладоши с преувеличенным энтузиазмом.

— Итак! Раз уж нас так много, без дела сидеть не будем! Этот дом — настоящая авгиева конюшня. Нам нужно избавиться от всей этой… тьмы.

Задача на день была определена: генеральная уборка. Но это была не просто уборка. Это был экзорцизм. Им предстояло вычистить гостиную на первом этаже, забитую артефактами, которые род Блэков собирал веками.

Они вошли в комнату, и даже близнецы присвистнули. Воздух здесь был спертым, пахло тленом и темной магией. Пыль лежала таким толстым слоем, что казалась бархатной обивкой. Из темных углов на них смотрели стеклянные глаза докси, а в старинном письменном столе что-то скреблось и шипело.

Миссис Уизли раздала всем тряпки, ведра и толстые перчатки.

— Будьте предельно осторожны! — командовала она. — Ничего не трогайте голыми руками! Если что-то кажется вам подозрительным — немедленно зовите меня или Аластора!

Все принялись за работу с разной степенью энтузиазма. Рон с отвращением вытряхивал из штор гнезда докси. Гермиона методично каталогизировала старинные книги, проверяя каждую на наличие проклятий. Сириус мрачно выносил из комнаты какие-то почерневшие серебряные инструменты.

Гарри работал рядом с Синией. Она двигалась с какой-то отстраненной грацией, без малейшего отвращения. Наоборот, он видел в ее глазах живой, почти научный интерес. Она брала в руки какой-нибудь покрытый слизью амулет, поворачивала его, изучала, словно геолог, нашедший редкий минерал.

— Какая концентрация несчастья, — пробормотала она, разглядывая табакерку, из которой при попытке открыть вырывался едкий дым. — Столько лет боли, вложенной в один предмет. Это почти произведение искусства.

— Это отвратительно, — поморщился Гарри, оттирая какое-то липкое пятно с гобелена.

— Отвратительно, потому что это хаос, — ответила она. — А вы, люди, так боитесь хаоса. Пытаетесь все упорядочить, разложить по полочкам, назвать добром или злом. А иногда это просто… боль. Которой не нашли другого выхода, кроме как застыть в металле или дереве.

В этот момент Джордж, пытавшийся открыть старинную музыкальную шкатулку, вскрикнул и отдернул руку.

— Осторожно! Эта дрянь пытается усыпить!

Шкатулка, инкрустированная потускневшим серебром, сама собой открылась. Из нее полилась тихая, невыносимо печальная мелодия. Все, кто ее слышал, почувствовали, как наваливается внезапная, свинцовая усталость и волна беспричинной тоски.

— Закройте ее! Быстро! — крикнула миссис Уизли.

Но шкатулка не закрывалась. Мелодия лилась, высасывая из них волю к жизни.

Пока остальные отступали, качая головами, пытаясь избавиться от наваждения, Синия сделала шаг вперед. Она подошла к шкатулке.

— Сандра, нет! — крикнула Гермиона.

Но Синия ее не слушала. Она не протянула руки. Она просто смотрела на вращающийся механизм, на танцующую фигурку балерины с отломанной головой. Она слушала мелодию, и ее лицо было абсолютно спокойным.

— Оно не злое, — сказала она тихо, но ее голос разнесся по всей комнате. — Ему просто больно.

И она начала напевать.

Это была не та мелодия, что играла шкатулка. Это была другая. Та самая, которую Гарри слышал в своей комнате у Дурслей. Простая, древняя колыбельная. Она напевала ее тихо, вполголоса, и ее пение вплеталось в мелодию шкатулки, меняя ее. Тоскливые ноты стали затихать, уступая место чему-то… умиротворенному.

На глазах у изумленной компании мелодия из шкатулки становилась все тише и тише. Фигурка балерины замедлила свой танец. Наконец, с последней, тихой нотой, которую пропела Синия, шкатулка захлопнулась сама собой с мягким щелчком.

В комнате повисла оглушительная тишина.

Все смотрели на нее. Рон — с открытым ртом. Гермиона — со смесью ужаса и недоверия. Миссис Уизли — с суеверным страхом.

А Сириус… Сириус смотрел на нее так, словно она только что вынула из кармана живого василиска.

— Что. Это. Было? — произнес он медленно, и в его голосе звенел лед.

Синия-Сандра обернулась, и на ее лице была лишь легкая усталость.

— Не знаю, — просто ответила она. — Я просто… почувствовала, что ей нужно. Иногда, чтобы тишина наступила, нужно не затыкать рот кричащему, а спеть вместе с ним.

Она пожала плечами, словно не сделала ничего особенного, и вернулась к протиранию пыльного глобуса.

Но игра была окончена. Это была ошибка. Фатальная ошибка. Она показала слишком много. Она показала, что говорит с тьмой на одном языке.

Вечером, когда все уже разошлись, Сириус остановил Гарри в коридоре.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал он, и его лицо было похоже на каменную маску. — О твоей «подруге». Немедленно.

Голос Сириуса не оставлял пространства для возражений. Он не просил. Он требовал. Он провел Гарри не на кухню, где их могли услышать, а в мрачную, заброшенную библиотеку на втором этаже. Здесь запах пыли был еще гуще, а портреты предков на стенах, казалось, следили за ними своими выцветшими глазами.

Сириус зажег кончиком палочки несколько свечей, которые заплясали в воздухе, отбрасывая дрожащие тени. Он не предложил Гарри сесть. Он встал напротив него, скрестив руки на груди, и его лицо в полумраке было суровым и незнакомым.

— Я не знаю, кто она, Гарри, — начал он без предисловий, и его голос был низким, как рычание. — Но она не та, за кого себя выдает.

— Она спасла меня, Сириус! — тут же возразил Гарри. — Она вытащила меня от Дурслей!

— Как? — вопрос был коротким и острым, как удар стилета. — Как именно она это сделала? Ты сказал, вы «убежали». Но Дурсли не отпустили бы тебя просто так. А она… в ней нет и царапины.

— Она… отвлекла их. Она очень умная.

— «Умная» — это не то слово, — Сириус сделал шаг ближе. — То, что она сделала сегодня со шкатулкой… Гарри, это была не просто магия. Я провел в этом доме все свое проклятое детство. Я знаю каждый проклятый артефакт. Эта шкатулка принадлежала моей двоюродной бабушке, которая умерла от тоски. Она питается жизненной силой, высасывает волю через звук. Ее нельзя «успокоить». Ее можно только уничтожить или запереть. А она… она договорилась с ней. Она говорила с заключенной в ней болью на одном языке. Так не поступают волшебники. Так поступают… они.

— Кто «они»? — спросил Гарри, хотя в груди уже зародился холодный страх.

— Темные твари. Существа, которые питаются эмоциями. Те, для кого страдание — это пища, а отчаяние — музыка. Я видел таких в Азкабане. Не дементоров. Других. Тех, кто приходит в сны и шепчет. Тех, кто выглядит как человек, пока не заглянешь им в глаза.

Он впился взглядом в Гарри, и в его глазах была мольба.

— Гарри, послушай меня. Я знаю, ты одинок. Я знаю, ты напуган. И когда в такой момент появляется кто-то, кто, кажется, понимает тебя, очень легко обмануться. Но она — ложь. Каждое ее слово, каждый жест — это маска. Я не знаю, чего она хочет от тебя, но это точно не дружба. Она использует тебя. И она невероятно опасна.

— Ты неправ! — голос Гарри сорвался. — Ты ее не знаешь! Она… она не такая!

— А какая она, Гарри?! — взорвался Сириус. — Кто она? Откуда? Ты можешь ответить хоть на один вопрос о ней, и чтобы это не было той легендой, которую она сама тебе скормила?! Ты привел в штаб Ордена Феникса, в наш единственный безопасный дом, абсолютного незнакомца, существо, от которого даже проклятые портреты шарахаются! Ты хоть понимаешь, какому риску всех подверг?!

Гарри стоял, как оглушенный. Каждое слово Сириуса было правдой. Он ничего о ней не знал. Он слепо доверился существу, которое появилось из тени в его комнате. Но отступить он не мог. Отступить — значило предать ее. Предать единственного, кто был с ним, когда все остальные молчали.

— Она рассказала мне, — солгал он, и ложь была горькой на вкус. — У нее была тяжелая жизнь. Она… много страдала. Поэтому она понимает такие вещи.

Сириус смотрел на него долго, изучающе. А потом его лицо изменилось. Гнев ушел, уступив место бесконечной, всепоглощающей усталости и боли.

— Ох, Гарри, — выдохнул он, проводя рукой по волосам. — Ты даже не понимаешь, насколько это плохо. Если она рассказала тебе «печальную историю», значит, она уже запустила свои когти тебе в душу. Это их главный инструмент. Они не берут силой. Они заставляют тебя отдать все самому, из жалости.

Он опустился в старое пыльное кресло, закрыв лицо руками.

— Я подвел тебя, — пробормотал он. — Я должен был быть рядом. Я должен был вытащить тебя оттуда раньше. Тогда бы она не появилась. Она пришла, потому что ты был на самом дне. Они всегда приходят в этот момент.

Гарри молчал. Он чувствовал себя самым последним предателем. Он врал своему крестному, единственному родному человеку, который у него остался. И он врал, чтобы защитить демона.

— Что… что ты собираешься делать? — спросил он тихо.

Сириус поднял на него глаза. В них больше не было гнева. Только холодная, мрачная решимость.

— Я расскажу обо всем Дамблдору. Он должен знать. А пока… она останется здесь. Под моим присмотром. Я не спущу с нее глаз. И ты, Гарри, — он встал, снова приближаясь. — Ты не будешь оставаться с ней наедине. Ты будешь держаться от нее подальше. Это не просьба. Это приказ. Ты меня понял?

Гарри смотрел в глаза своему крестному. Он хотел крикнуть, что тот ошибается. Что Синия не такая. Но он не мог. Потому что глубоко внутри, в самом темном уголке своей души, он боялся, что Сириус прав.

— Понял, — прошептал он.

Когда Гарри вышел из библиотеки, коридор был пуст и тих. Но он чувствовал, что это не так. Он подошел к двери комнаты, где жила Синия, и замер, не решаясь войти к себе.

Дверь напротив приоткрылась без единого звука. В темном проеме стояла Синия. Она больше не была «Сандрой». Она стояла в своем истинном, демоническом обличии, но без всякой бравады. Она просто стояла в тени, и ее огненные глаза смотрели на него.

Она все слышала. Каждое слово.

Она не выглядела злой или обиженной. На ее лице была лишь тень той самой древней печали, которую он видел уже несколько раз. Она смотрела на него так, словно он был единственным, что связывало ее с этим миром, и эта связь только что треснула.

— Он прав, знаешь, — прошептала она, и ее настоящий голос, низкий и хриплый, казался звуком раскалывающегося камня. — Тебе следует держаться от меня подальше.

Она не стала ждать его ответа. Дверь так же бесшумно закрылась, оставив его одного в темном коридоре.

Гарри вошел в свою комнату и рухнул на кровать. Он не плакал. Слезы кончились. Он просто лежал, глядя в темноту, и чувствовал, как его мир, едва начавший собираться из осколков, снова рассыпается в пыль.

Он был заперт в доме, полном людей, которые хотели его защитить. Но единственный, с кем он не чувствовал себя одиноким, был за стеной. И теперь между ними выросла новая стена — из страха, лжи и приказа, который он не мог нарушить.

Первый акт трагедии был окончен. Все фигуры были расставлены на доске. И Гарри понял, что он — не игрок. Он — сама доска, на которой вот-вот начнется смертельная партия.

* * *

Приказ Сириуса — «Держаться от нее подальше» — стал невидимой стеной, разделившей дом на враждующие лагеря. Но война велась не криками, а тишиной.

Синия не исчезла. Она адаптировалась. На следующее утро она спустилась на кухню первой, все в том же облике скромной «Сандры», и, к абсолютному изумлению миссис Уизли, начала молча помогать ей готовить завтрак. Ее движения были быстрыми, точными и пугающе эффективными. Она чистила картошку с такой скоростью, что нож в ее руках превращался в размытое пятно, а каждая картофелина получалась идеально ровной. Она не говорила ни слова, если к ней не обращались, и на каждый вопрос отвечала с тихой, безупречной вежливостью.

Это сводило с ума.

Сириус и Гермиона наблюдали за ней, как ястребы. Но они ничего не могли ей предъявить. Она была идеальной гостьей. Слишком идеальной. В ее поведении не было ни единого изъяна, и именно эта безупречность была самой тревожной ее чертой. Она не пыталась понравиться. Она имитировала нормальность с точностью автоматона, и это было жутко.

Гарри оказался в аду. Он выполнял приказ Сириуса, избегая Синии, и каждое мгновение чувствовал себя предателем. Он видел, как она иногда бросает на него быстрый, ничего не выражающий взгляд, и в этом взгляде он читал немой вопрос: «И это все, чего стоит твоя верность?». Он злился на Сириуса за его ультиматум, на Гермиону за ее подозрительность, на себя за свою трусость.

Атмосфера в доме стала ядовитой. Рон, не понимая сути конфликта, пытался разрядить обстановку шутками, но они тонули в гнетущем молчании. Близнецы, чувствуя общее напряжение, уединились в своей комнате, откуда время от времени доносились глухие хлопки.

Апогеем стал вечер второго дня. Миссис Уизли пыталась избавить старый комод от боггарта. Тот, выскочив, превратился в безжизненное тело Гарри. Миссис Уизли вскрикнула и отшатнулась, не в силах произнести заклинание. Пока все замерли в ужасе, Синия, которая молча протирала в углу пыль, шагнула вперед. Она встала перед боггартом.

На мгновение ничего не произошло. Боггарт, казалось, растерялся. А затем он начал съеживаться, трястись, словно от невыносимого ужаса. Он не превратился ни во что. Он просто сжался в маленький, дрожащий комок тьмы и юркнул обратно в комод, который тут же захлопнулся.

— Что… во что он превратился? — прошептал Рон.

Синия-Сандра обернулась. На ее лице не было ни тени страха. Только безграничная, всепоглощающая пустота.

— Ни во что, — тихо ответила она. — Он заглянул мне в душу и не нашел там ничего, чего можно было бы испугаться. Потому что самое страшное уже случилось.

Она взяла свою тряпку и спокойно продолжила вытирать пыль. А все остальные смотрели на нее с суеверным ужасом. Даже Сириус не нашел, что сказать. Как можно бороться с тем, чего не боится даже сам страх?

На третий день прибыл Дамблдор.

Его появление было тихим, как падающий снег. Он не использовал камин. Просто в один момент его не было в коридоре, а в следующий — он уже стоял там, стряхивая с мантии невидимые пылинки.

Он не стал собирать всех. Он действовал как хирург, изолируя каждую проблему.

Сначала он пригласил в библиотеку Сириуса и миссис Уизли. Дверь была закрыта заклинанием тишины. Они пробыли там почти час. Когда они вышли, Сириус выглядел еще более мрачным, но в его глазах больше не было слепого гнева — только тяжелая, горькая решимость.

Затем Дамблдор позвал Гарри.

Они сидели в той же пыльной библиотеке. Дамблдор не задавал прямых вопросов о Синии. Он спрашивал о другом. О лете у Дурслей. О кошмарах. Об ощущении одиночества. Он слушал внимательно, и его голубые глаза за очками-половинками, казалось, видели каждую трещину, каждую рану в душе Гарри.

— Боль — ужасный советчик, Гарри, — сказал он наконец. — Но иногда она приводит к нам тех, кто нужен нам больше всего, пусть мы и не понимаем, зачем.

— Сириус думает, она зло, — вырвалось у Гарри.

— Сириус провел много лет там, где зло было единственным воздухом, которым можно дышать. Он видит его повсюду, — мягко ответил Дамблдор. — Но мир не делится на хороших людей и Пожирателей Смерти. В каждом из нас есть и светлая, и темная сторона. Важно лишь то, какую сторону мы выбираем.

Он встал.

— А теперь, Гарри, я хотел бы поговорить с мисс Блейк. Наедине.

Гарри вышел, и его сердце колотилось от страха. Он провел Синию в библиотеку. Она вошла, спокойная и собранная, и дверь за ней закрылась.

Что происходило за этой дверью, никто не знал. Не было слышно ни звука. Прошел час. Два. Когда дверь наконец открылась, первым вышел Дамблдор. Его лицо было непроницаемым.

— Все в порядке, — сказал он, обращаясь ко всем, кто с тревогой ждал в коридоре. — Мисс Блейк остается с нами.

Он не дал никому задать вопросы. Он подошел к Гарри, положил руку ему на плечо и тихо сказал:

— Мужество, Гарри. И доверие. Но не слепое. Доверяй, но всегда держи глаза открытыми.

С этими словами он вышел из дома так же тихо, как и появился.

Следом из библиотеки вышла Синия. Она выглядела бледной, измученной, словно из нее выкачали всю энергию. Она прошла мимо всех, не глядя ни на кого, и молча скрылась в своей комнате.

Решение Дамблдора не принесло мира. Оно принесло смятение.

Сириус был в ярости, но он подчинился воле Дамблдора. Его война с Синией перешла в новую, холодную фазу. Он больше не угрожал. Он наблюдал. Каждый ее шаг, каждое слово, каждый взгляд. Гермиона удвоила свои изыскания в библиотеке. Миссис Уизли старалась просто игнорировать присутствие «Сандры», что было еще хуже открытой враждебности.

Но что-то изменилось. Приказ Сириуса «держаться подальше» был отменен авторитетом Дамблдора. Гарри снова мог с ней говорить.

Гарри нашел ее поздно вечером. Она стояла в конце длинного, темного коридора на втором этаже, у высокого, узкого окна, выходившего на пустынную площадь. Лунный свет, пробиваясь сквозь грязное стекло, выхватывал из мрака ее силуэт — все тот же облик «Сандры», но сейчас он казался хрупким, как яичная скорлупа. Она не смотрела на улицу. Она смотрела на свое отражение в стекле, словно пытаясь убедиться, что маска все еще на месте.

Он подошел тихо, не решаясь нарушить ее уединение. Но она знала, что он здесь. Она всегда знала.

— Тебе не следует здесь быть, Поттер, — сказала она, не оборачиваясь. Ее голос был тихим, лишенным всяких эмоций. — Ты слышал своего крестного. Представление окончено.

— Я хочу знать, что сказал тебе Дамблдор, — проигнорировав ее слова, спросил Гарри.

— Это не имеет значения, — ответила она. — Имеет значение только то, что игра изменилась. Ты в своей команде, я — в своей. Между нами теперь стена. Привыкай.

В ее голосе была сталь. Та самая, которой она отрезала от себя весь мир. Он почувствовал укол гнева, смешанного с болью.

— Так просто? — спросил он, повысив голос. — После всего, ты просто… захлопываешь дверь? После того, как я врал ради тебя Сириусу?

Она медленно повернулась. В тусклом свете ее лицо было бледным, а веснушки на нем казались кляксами.

— Врал? — она криво усмехнулась, но в ее глазах не было веселья. — Мальчик, ты не врал. Ты просто не говорил правду. Это разные вещи. А дверь… дверь захлопнул не я. Ее захлопнули твои защитники. Я лишь подчиняюсь правилам дома, в котором нахожусь. Я ведь теперь… гостья.

Она произнесла слово «гостья» так, будто оно было самым грязным ругательством.

— Я не верю, что тебе все равно, — упрямо сказал Гарри.

Она сделала шаг к нему, и ее глаза в полумраке, казалось, потемнели.

— Перестань верить, Поттер. Начинай видеть. Я — не твоя подруга. Я — аномалия. Проблема, которую ваш директор решил не устранить, а… изучить. А ты — его подопытный кролик. Вот и все. Конец истории.

Она попыталась пройти мимо него, вернуться в свою комнату, в свою тишину. Но он преградил ей путь.

— Нет, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Не конец. Ты не уйдешь, пока не ответишь. Что он тебе сказал? Чего он от тебя хочет?

Она замерла, глядя на него. И он увидел, как стена в ее глазах на мгновение дала трещину. Он увидел за ней не демона, не манипулятора, а нечто бесконечно уставшее и загнанное в угол.

— Ты действительно хочешь знать? — спросила она так тихо, что ее слова были едва слышны.

Гарри молча кивнул.

Она вздохнула — долгий, дрожащий вздох, словно из ее легких выходил не воздух, а пыль веков. Она отошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.

— Он не угрожал. Не допрашивал. Не читал нотаций, — начала она, глядя в темноту. — Он… разговаривал со мной. Так, как будто я… личность. А не экспонат из кунсткамеры. Это было… обезоруживающе.

Она замолчала, собираясь с силами.

— Он почти ничего не говорил. Он слушал. Я не знаю, что он слышал. Может, ложь. Может, правду. Может, просто эхо в моей пустоте. А в самом конце, когда я уже решила, что он сейчас превратит меня в пепел или вышвырнет за дверь, он задал мне вопрос. Всего один.

Она снова замолчала. Гарри ждал, боясь дышать.

— Это был самый жестокий вопрос, который мне задавали за последние пятьсот лет, — прошептала она.

Она повернулась к нему. Иллюзия «Сандры» дрогнула, и на долю секунды Гарри показалось, что он видит ее настоящие глаза — два тлеющих угля, полных невыразимой муки.

— Он попросил меня представить, — ее голос был хриплым, как будто она говорила сквозь битое стекло. — Представить, что передо мной стоят люди. Люди, которые отняли у меня все. Дом. Семью. Будущее. Которые предали, оклеветали и сожгли меня заживо под одобрительные крики толпы…

Гарри вздрогнул. Он не знал, говорит ли она гипотетически или нет, но от этих слов по его коже пробежал мороз.

— Он попросил представить, что теперь у меня есть абсолютная, божественная власть над ними, — продолжала она, и ее пальцы сжались в кулаки. — Власть заставить их страдать так, как страдала я. Власть стереть их с лица земли, вычеркнуть из самой ткани бытия. Или… — она сглотнула, — …власть простить. И он спросил: «Что бы вы выбрали, дитя мое?».

Она смотрела на Гарри, и в ее глазах стоял тот самый вопрос. И он понял, что от ее ответа Дамблдору зависело все. Ее жизнь. Ее свобода. Ее душа, если она у нее еще была.

Гарри не знал, что бы он ответил на ее месте. Он думал о Волдеморте, о Петтигрю, о Беллатрисе. Мысль о прощении казалась кощунством. Мысль о мести была сладкой и ядовитой.

— Что… что ты ему сказала? — прошептал он.

Синия криво усмехнулась, но ее губы дрожали.

— Я сказала ему правду, — выдохнула она. — Я сказала, что не смогла бы их простить. Прощение — это для святых, а во мне нет ничего святого. Но… я бы и не стала их уничтожать. Месть — это слишком просто. Это конец. А конец — это своего рода милосердие.

Она сделала шаг к нему, и ее глаза горели лихорадочным, безумным огнем.

— Я сказала ему, что заставила бы их жить. Я бы вернула им все, как было. Их дома, их семьи, их поля. А затем я бы вошла в их сны, в их мысли, в их души. И каждую ночь, каждый день, до последнего их вздоха, я бы заставляла их видеть. Не то, что они сделали со мной. А то, кем они стали. Я бы показала им их собственную гниль, их страх, их ничтожество. Я бы заставила их смотреть на своих детей и видеть в их глазах отражение своей подлости. Я бы сделала правду их личным, неотступным адом. Я бы не дала им умереть, пока они не поняли бы до самого дна, что такое — быть чудовищем.

Она замолчала, тяжело дыша. В коридоре стояла мертвая тишина.

Гарри был потрясен. Это был ответ, который был страшнее любой, самой изощренной пытки. Это не была месть. Это было… правосудие. Безжалостное, абсолютное, вывернутое наизнанку правосудие.

— И после этого… — прошептал Гарри, — …он позволил тебе остаться?

— Да, — кивнула она, и ее плечи поникли, словно из нее выпустили весь воздух. — Потому что он понял.

— Что понял?

— Что я не хочу разрушать. Я хочу, чтобы люди видели правду. Даже если эта правда их убьет. А еще он понял, что единственная душа, которую я ненавижу больше, чем души тех людей из его вопроса… это моя собственная.

Она отвернулась, снова глядя в окно.

— Он оставил меня здесь, Гарри. Но не как союзника. Он оставил меня как твое испытание. Твой личный боггарт, который будет жить в соседней комнате. Он хочет посмотреть, сможешь ли ты смотреть в лицо моей тьме и не сломаться. Сможешь ли ты, зная, на что я способна, все еще видеть во мне… что-то еще.

Она обернулась, и на ее лице была горькая, печальная усмешка.

— Добро пожаловать на экзамен, Поттер. Боюсь, пересдачи не будет.

Коридор был похож на вену, по которой текла застывшая тьма. Единственным светом был больной, серебристый прямоугольник от высокого окна, который лежал на пыльных половицах, пересекая пространство, словно линия, которую нельзя пересекать. Синия стояла в этом свете, но он не освещал ее. Он, казалось, огибал ее силуэт, подчеркивая ее чужеродность.

Гарри подошел, и каждый его шаг отдавался гулким эхом в его собственной голове. Она не повернулась. Она знала, что он здесь. Воздух вокруг нее всегда знал.

— Представление окончено, Поттер, — сказала она, и ее голос был холоден и пуст, как космос между звездами. — Занавес упал. Возвращайся в свою конуру, к своему вожаку.

Ее слова были не просто холодными. Они были оскорбительными. Рассчитанными на то, чтобы прогнать.

— Я не собака, — ответил он, останавливаясь в нескольких шагах от нее. — И я хочу знать, что сказал тебе Дамблдор.

— Это тебя не касается, — отрезала она. — Тебя касается только приказ твоего крестного. Стена между нами теперь настоящая. Она построена из его страха и твоей покорности. Наслаждайся безопасностью.

Гнев, горячий и горький, поднялся в горле Гарри.

— Я лгал ему! — почти выкрикнул он. — Я смотрел ему в глаза и лгал, чтобы защитить тебя! А ты просто… поворачиваешься спиной?

Она медленно, очень медленно повернулась. Иллюзия «Сандры» все еще держалась, но она казалась тонкой, как паутина. Под ней угадывалось что-то иное, жесткое и опасное.

— Защитить меня? — она тихо рассмеялась, и в этом смехе не было ни капли веселья. — Мальчик, ты понятия не имеешь, от чего его нужно защищать. Ты не лгал. Ты просто проявил невежество. Ты защищал не меня, а свою наивную веру в то, что в каждой тени прячется заблудший котенок. Иногда в тени прячется просто тень.

Она хотела пройти мимо, закончить этот разговор, вернуться в свою добровольную тюрьму. Но Гарри снова преградил ей путь. Он сделал то, чего не делал никто в этом доме. Он посмотрел на нее не со страхом, не с подозрением, а с требованием.

— Я не уйду, — сказал он твердо. — Не после всего. Если Дамблдор назначил мне экзамен, я имею право знать, что в билете. Расскажи мне. Расскажи, что с тобой случилось.

Она замерла, глядя на него. И он увидел, как в ее глазах что-то сломалось. Не стена. Что-то гораздо более глубокое.

— Ты не хочешь этого знать, Гарри, — прошептала она, и ее голос впервые за весь разговор дрогнул. — Это не та история, которую слушают перед сном. Это… паразит. Он залезет тебе в уши, поселится в памяти и будет гнить там, отравляя твои собственные воспоминания. Ты будешь видеть это в своих кошмарах. Ты никогда не сможешь этого «развидеть». Ты будешь носить моих призраков вместе со своими.

— Я уже ношу призраков, — глухо ответил он. — Одним больше, одним меньше.

Она смотрела на него еще несколько долгих, бесконечных секунд. Он видел в ее глазах отчаянную борьбу. Желание защитить его от себя самой — и непреодолимую, эгоистичную потребность быть понятой. Хотя бы раз за пятьсот лет.

Потребность победила.

— Хорошо, — выдохнула она, и это слово прозвучало как приговор. — Ты сам этого захотел. Ты получишь свою правду. Но не здесь. — Она кивнула на темный коридор. — Эти стены слишком старые. Они помнят слишком много чужих секретов.

Она повернулась и пошла к своей комнате. У самой двери она остановилась и посмотрела на него через плечо.

— И запомни, Поттер. Если после этого ты убежишь с криками и никогда больше со мной не заговоришь… я пойму.

Дверь за ним закрылась с тихим щелчком, который прозвучал в мертвой тишине, как выстрел. Комната была холодной. Не просто прохладной — она была пронизана могильным, нежилым холодом, который, казалось, исходил не от сквозняка, а от самих стен. Луна, пробивавшаяся сквозь единственное узкое окно, была единственным светом. Она рисовала на полу бледный, вытянутый прямоугольник, похожий на вскрытую гробницу.

Синия не зажгла лампу. Она словно предпочитала тени. Она не села. Она осталась стоять посреди комнаты, в тени, где ее фигура была лишь смутным, темным силуэтом. Гарри остался у двери, чувствуя себя нарушителем, вторгшимся в чужой мавзолей.

Она молчала так долго, что он начал думать, что она передумала. Он слышал лишь собственное сердце, глухо стучавшее в ребра, и тихое тиканье часов откуда-то снизу.

— Ты когда-нибудь чувствовал запах горящей соломы? — спросила она наконец. Ее голос в темноте был другим. Лишенным маски «Сандры», лишенным даже демонической хрипотцы. Это был голос… девушки. Уставший, надтреснутый. — Не как от костра. А как от горящего дома. В нем есть что-то сладковатое. Запах уничтоженного урожая. Запах уничтоженной надежды. Я помню этот запах.

Она говорила о себе в первом лице. Больше никаких «она». Она снимала последнюю защиту.

— Это было не в этой стране. Не в этом веке. Это было так давно, что мир был моложе, а бог, казалось, был ближе, но смотрел в другую сторону. У меня была семья. Отец, который учил меня находить север по мху на деревьях. Мать, которая знала язык трав и цветов. И младший брат… Лукас. — Она произнесла это имя так, словно оно было сделано из тончайшего стекла, которое могло разбиться от любого неосторожного звука. — Ему было семь. У него были волосы цвета спелой пшеницы и смех, похожий на перезвон колокольчиков на ветру.

Она замолчала. Гарри представил себе этого мальчика, и его собственное горло сжалось.

— И был Ян. Он был каменотесом. Его руки были грубыми, в мозолях, но когда он касался моего лица, его прикосновение было нежнее пуха. Мы собирались строить дом. У ручья, где поют иволги. Он обещал, что сложит очаг из белого камня, который никогда не почернеет от сажи. Глупые, детские мечты, да?

Гарри хотел сказать, что нет, не глупые. Что это самые важные мечты на свете. Но он промолчал, боясь нарушить хрупкую нить ее рассказа.

— В деревне был человек. Староста. У него были маленькие, жирные глазки, как у свиньи, и влажные руки. Он считал, что все в этой деревне принадлежит ему. Включая меня. Я отказала. Я сделала это вежливо. Но для таких, как он, вежливый отказ звучит громче, чем самое грязное оскорбление.

Она сделала шаг и вышла в полосу лунного света. Теперь Гарри мог видеть ее лицо. Иллюзия «Сандры» почти исчезла. Ее кожа была бледной, черты — более резкими. На ее щеке не было веснушек. Только тень от ресниц.

— Все началось с шепота. «Ведьма». Сначала за спиной. Потом в лицо. Потом в окна полетели камни. Отец вышел, чтобы поговорить с ними. Он думал, что они — его соседи, его друзья. Они пронзили его вилами у порога собственного дома. Он умер, глядя на меня с удивлением. Он до последнего не мог поверить.

Ее голос не дрожал. Он стал монотонным, как у человека, рассказывающего сводку погоды. Эта отстраненность была страшнее любых криков.

— Мать они обвинили в том, что она научила меня колдовству. Ее утопили. Я слышала ее крики, пока пряталась в сарае. Лукаса… — она снова запнулась, и ее пальцы сжались в кулаки. — Староста сказал, что семя ведьмы проклято. Он лично бросил его в деревенский колодец. Я не слышала крика. Только всплеск. И тишину после. Эта тишина… она до сих пор у меня в ушах.

Она замолчала и посмотрела на свои руки, словно видела на них кровь.

— Яна они повесили. На старой иве, где мы впервые поцеловались. Они заставили меня смотреть. Он не плакал. Не просил пощады. Он смотрел на меня. И улыбался. Улыбался, Поттер. С петлей на шее. Он пытался сказать мне, что все хорошо. Что он меня любит.

Гарри больше не мог этого выносить. Он отвернулся и прижался лбом к холодной двери. Боль в его шраме была ничем по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Он чувствовал, как ее прошлое проникает в него, как яд.

— Не отворачивайся, — сказала она тихо, но властно. — Ты хотел правду. Смотри на нее. Смотри до конца.

Гарри заставил себя повернуться. Он заставил себя встретиться с ее взглядом. Иллюзия «Сандры» исчезла полностью. Перед ним стояла она — существо с мертвенно-бледной кожей и глазами, в которых не было огня. Была лишь выжженная, серая пустошь, подсвеченная изнутри тусклым, красным светом, как угли под слоем пепла.

Она больше не была похожа на демона из легенд. Она была похожа на памятник скорби.

— Меня они оставили на десерт, — продолжила она все тем же ровным, отстраненным голосом. — Они сорвали с меня одежду. Не из похоти. Из унижения. Чтобы каждый мог видеть мое «греховное» тело. Чтобы каждый мог бросить камень, плюнуть. Священник, от которого пахло вином и лицемерием, размахивал крестом и кричал о моем вечном проклятии. А я смотрела на их лица. На лица людей, с которыми я росла. Которым моя мать давала травы от кашля. Чьих детей я качала на руках. И я не видела в их глазах ненависти. Я видела только страх. Животный, липкий страх. Страх перед старостой. Страх перед засухой. Страх перед всем, чего они не понимали. И этот страх они решили сжечь вместе со мной.

Она подошла к окну и посмотрела на луну.

— Когда хворост у моих ног затрещал, я почувствовала не боль. Сначала. Я почувствовала… облегчение. Скоро все закончится. Я увижу Яна, Лукаса, маму, отца. Но потом пришла боль. Такая, для которой нет слов. Она сжигает не только кожу. Она сжигает мысли, воспоминания, саму твою суть, превращая все, чем ты был, в один сплошной, бесконечный крик.

Она обхватила себя руками, словно ей до сих пор было холодно.

— И в этот последний момент, когда дым уже заполнял легкие, а мир превратился в оранжево-черное марево, я поняла одну простую вещь. Рая нет. Ада, о котором кричал лжесвященник, тоже нет. Есть только боль. И пустота после нее. Или мне хотелось в это верить. И я не захотела уходить в пустоту просто так. Я не молила Бога о спасении. Я заключила сделку с этой самой Пустотой, как мне тогда казалось. Какой же я была наивной!

Она повернулась к Гарри, и на ее губах появилась слабая, страшная тень улыбки.

— Я предложила ей все, что у меня осталось: свой последний крик, свою боль, свою память. А взамен попросила лишь об одном. О справедливости. Не о мести. О справедливости. Чтобы каждый из них однажды увидел себя моими глазами.

— И… она ответила? — прошептал Гарри.

— О, да, — кивнула она. — Пустота — честный игрок. Она всегда выполняет свою часть сделки. Я умерла. Девушка по имени Синиа, которая любила стихи о звездах, сгорела в том костре. Но что-то другое вышло из пепла. Существо, созданное по образу и подобию моей последней молитвы. Они взяли мою любовь и превратили ее в приманку. Они взяли мою способность чувствовать чужую боль и сделали ее оружием. Они дали мне вечную жизнь, чтобы я вечно помнила тот день. Они дали мне красоту, чтобы я вечно несла на себе проклятие того, из-за чего все началось. Они сделали меня суккубом. Идеальным инструментом для сбора отчаявшихся, сломленных душ.

Она подошла к нему вплотную. Она была так близко, что он мог видеть свое искаженное отражение в ее темных, пустых глазах.

— Они пытались сделать меня монстром. Они ломали меня пятьсот лет. Они заставляли меня делать вещи, от которых та девушка из деревни сошла бы с ума. Но они совершили одну ошибку. Они оставили мне память. Они думали, что это будет моей главной пыткой. Но это стало моим якорем. В самой глубине, под слоями грязи, греха и отчаяния, я все еще помню, как смеялся мой брат. Я все еще помню, как пахли руки Яна. И это не дает мне забыть, кем я была. И кем я отказываюсь становиться.

Она протянула свою бледную, неестественно идеальную руку и легонько коснулась его щеки. Ее прикосновение было холодным, как лед, но оно не отталкивало.

— Вот моя история, Гарри Поттер, — сказала она тихо, и ее голос снова стал просто голосом уставшей девушки. — Вот кто живет в соседней с тобой комнате. Не демон. И не человек. А эхо. Эхо крика, который так и не смогли заглушить. Человек, которого старательно превращали в демона пятьсот лет, проникая в самые глубины ее сердца, но которая сохранила в нем маленький уголок чистоты.

Она убрала руку и отступила в тень.

— Теперь ты знаешь. Экзамен начался. И твой первый вопрос: сможешь ли ты, зная все это, все еще стоять со мной в одной комнате и не видеть во мне врага?

Она замолчала, оставляя его одного наедине с этой истиной, тяжелой, как весь мир, и с вопросом, на который у него не было ответа.

Когда она закончила, в комнате не просто воцарилась тишина. Тишина стала материей. Плотной, тяжелой, давящей. Она была наполнена призраками — смеющимся мальчиком, каменотесом с улыбкой на губах, кричащей матерью. История Синии не была просто рассказана. Она была выпущена на волю в этой маленькой, пыльной комнате, и ее призраки теперь парили в лунном свете, невидимые, но осязаемые.

Гарри стоял, не в силах пошевелиться. Он чувствовал себя так, словно его окунули в ледяную воду. Каждое ее слово, каждый образ впился в его память, смешиваясь с его собственными кошмарами. Вспышка зеленого света. Пустые глаза Седрика. Крик его матери. Он думал, что знает, что такое боль. Он ничего не знал.

Его собственная трагедия, определившая всю его жизнь, была лишь одним, быстрым, безжалостным ударом топора. Ее трагедия была медленной, изощренной пыткой, растянутой на вечность.

Он смотрел на нее. На это существо, стоящее в тени, на это эхо крика, на эту девушку, которую пытали пять веков. И он видел не монстра. Он видел не врага, о котором предупреждал Сириус. Он видел не манипулятора, которого боялась Гермиона.

Он видел человека.

В самом чистом, самом трагическом смысле этого слова. Человека, у которого отняли все, но который отказался отдать последнее — свою память и свою ненависть к тому, во что его превратили.

Ее вопрос все еще висел в воздухе. «Сможешь ли ты, зная все это, все еще стоять со мной в одной комнате и не видеть во мне врага?».

Слова были бесполезны. Любое «сочувствую» или «мне жаль» прозвучало бы как оскорбление, как пошлость. Боль такого масштаба не нуждалась в словах. Она нуждалась в свидетельстве. В признании.

И Гарри сделал единственное, что мог.

Он шагнул вперед. Один шаг. Второй. Он пересек полосу лунного света на полу, словно переходил границу между мирами. Он подошел к ней, стоящей в тени, застывшей, как изваяние, и остановился прямо перед ней.

А затем он обнял ее.

Неуклюже, по-мальчишески, но крепко. Он обнял ее так, как обнял бы Гермиону, когда та плачет, или Рона, когда тот боится. Это не было объятием страсти или жалости. Это было объятие признания. «Я вижу тебя. Я здесь. Ты не одна».

В первый момент она застыла, ее тело стало твердым и холодным, как мрамор. Гарри почувствовал, как напряглись все ее мышцы. Она была как дикий зверь, к которому впервые прикоснулась человеческая рука — вся ее суть была готова либо к бегству, либо к атаке. Пятьсот лет любое прикосновение для нее означало либо насилие, либо сделку. Простое, человеческое тепло было для нее забытым, чужеродным языком.

Он не отпускал. Он просто стоял, держа ее в своих объятиях, передавая ей единственное, что у него было — свое собственное, израненное, но живое тепло.

Прошла секунда. Две. Пять. Целая вечность.

А затем он почувствовал это. Едва заметный тремор, пробежавший по ее телу. Словно под вековым льдом что-то треснуло. Ее напряженные плечи на долю миллиметра опустились. Ее голова, которую она держала так гордо и прямо, чуть-чуть, почти незаметно, склонилась к его плечу.

И он почувствовал, как на его мантию упало что-то мокрое и горячее.

Одна капля. Затем еще одна.

Она не рыдала. Она не издала ни звука. Существо, которое пережило сожжение на костре, которое смотрело в лицо самому страху и не дрогнуло, беззвучно плакало у него на плече. Это были первые слезы за пять веков. Слезы той самой девушки из деревни, которой так и не дали оплакать свою семью.

Это продолжалось недолго. Несколько секунд, которые вместили в себя вечность.

А затем она резко оттолкнула его. Не грубо, но решительно. Она отступила обратно в тень, и ее лицо снова стало непроницаемой маской.

— Что ты делаешь, Поттер? — ее голос был резким, почти злым. Щит из цинизма был выставлен мгновенно. — Не будь идиотом. Сентиментальность — это роскошь для тех, у кого есть, что терять. У меня нет ничего. И у тебя скоро тоже не будет, если будешь обниматься с каждым встречным демоном.

Она лгала. И он это видел. Он видел за этой злостью панику. Панику существа, которое так долго было в одиночестве, что любое проявление близости воспринимало как угрозу.

— Ты не демон, — тихо сказал он. — Ты эхо. Ты сама сказала.

Она горько усмехнулась.

— Эхо тоже может оглушить, если крикнуть в него достаточно громко. Держись от меня подальше, Гарри. Ради твоего же блага.

Гарри не стал спорить. Он не стал ее утешать. Он понял, что сейчас ей нужно не это. Ей нужно было пространство, чтобы снова собрать свою броню, которую он так неосторожно пробил.

— Хорошо, — сказал он. — Я не буду лезть к тебе в душу.

Он подошел к двери. Положив руку на холодную ручку, он обернулся. Она все еще стояла в тени, но теперь он видел ее по-другому. Он видел трещины в ее мраморной оболочке.

— Экзамен, значит? — спросил он.

Она молча кивнула.

— Ладно, — сказал он. — Но если это экзамен, то правила меняются. Это не только мое испытание. Это и твое тоже.

Она подняла на него глаза. В них промелькнуло удивление.

— Ты будешь испытывать меня, а я — тебя, — продолжил Гарри, и в его голосе появилась твердость, которой он сам от себя не ожидал. — Ты будешь пытаться утащить меня во тьму, а я… я попробую вытащить тебя на свет. Посмотрим, кто победит.

Это была не угроза. Это было обещание.

Она смотрела на него долго, и в ее глазах медленно зарождалось что-то новое. Не надежда. До надежды было еще слишком далеко. Это было… любопытство. Заинтересованность игрока, которому предложили партию с совершенно непредсказуемым противником.

На ее губах впервые за весь вечер появилась настоящая, хоть и слабая, ухмылка.

— Ты безумец, Поттер, — прошептала она. — Ты даже не представляешь, против чего играешь.

— А ты не представляешь, с кем, — ответил он.

Он открыл дверь.

— Спокойной ночи, Синия, — сказал он, впервые назвав ее настоящим именем, которое больше не звучало для него как имя монстра.

Она вздрогнула, услышав его.

— Спокойной ночи, Гарри, — ответила она почти беззвучно.

Он вышел и закрыл за собой дверь, оставив ее одну в холодной комнате. Но теперь эта комната больше не казалась ему мавзолеем. Она казалась убежищем. А тишина за дверью больше не была мертвой. Она была наполненной ожиданием.

Гарри тихо прикрыл за собой дверь. Он прислонился к ней спиной в темном, пустом коридоре и медленно сполз на пол. Ноги его не держали. Он сидел на пыльных половицах, глядя в темноту, и пытался дышать.

Воздуха не хватало. История, которую он только что услышал, не просто потрясла его. Она перевернула его мир. Она взяла его собственную боль, его собственную трагедию и поместила ее в новую, ужасающую перспективу. Он всегда считал себя самым несчастным ребенком на свете. Теперь он понял, что его страдания были лишь страницей в целой библиотеке человеческой жестокости, и он только что прочитал самый страшный ее том.

Он не чувствовал жалости к Синии. Жалость была слишком мелким, слишком оскорбительным чувством для такой бездны. Он чувствовал… родство. Ужасное, неправильное, но неоспоримое родство. Родство всех, кто прошел через огонь и выжил, пусть и в виде обугленных руин.

Он поднял руку и посмотрел на свою ладонь. Та самая ладонь, которая только что касалась ее. Он почти чувствовал фантомный холод ее кожи и тепло ее единственной слезы.

«Ты будешь пытаться утащить меня во тьму, а я… я попробую вытащить тебя на свет».

Он сам не понял, откуда взялись эти слова. Они вырвались из самой глубины его души, из того самого места, где жил его детский, упрямый, гриффиндорский идеализм, который, как он думал, давно умер. Это было безрассудно. Это было безумно. Бросить вызов существу, которому пятьсот лет, которое создано из самой боли… это было самоубийственно.

И в то же время, это было единственное, что имело смысл.

Впервые за много недель, за много месяцев, он почувствовал не просто отголоски жизни, а ее цель. Не великую цель спасти мир, навязанную ему пророчеством. А маленькую, личную, почти эгоистичную. Спасти одну-единственную заблудшую душу. Или погибнуть вместе с ней.

Он поднялся с пола, чувствуя, как по его телу разливается странное, холодное спокойствие. Он больше не боялся. Не боялся Сириуса, не боялся Дамблдора, не боялся Волдеморта. Потому что он только что заглянул в лицо настоящей тьме, и она оказалась не безликим злом, а лицом девушки, у которой отняли все. И он не отступил.

Он вошел в свою комнату. Рон спал, разметавшись по кровати. Мир продолжал существовать.

Гарри лег, но не закрыл глаза. Он смотрел в потолок, но видел не трещины на штукатурке. Он видел два тлеющих уголька в темноте.

Он не знал, что принесет завтрашний день. Не знал, как он будет выполнять свое безумное обещание. Но он знал одно.

Его одиночество закончилось. А вот одиночество Синии… он сделает все, чтобы оно тоже подошло к концу.

За тонкой стеной, в соседней комнате, на кровати, на которой она так и не легла, сидела девушка. Она смотрела на свою ладонь, на то место, где по ней скатилась первая за пять веков слеза. Она не вытирала ее. Она просто смотрела, как будто видела чудо.

А потом она тихо, почти беззвучно, прошептала в темноту одно-единственное слово. Имя, которое она не произносила вслух уже пятьсот лет.

— Ян…

Тишина.

Экзамен для двоих начался. И никто во вселенной не мог предсказать, каким будет его итог.

Прошла неделя в доме на площади Гриммо, и напряжение в воздухе стало таким густым, что его, казалось, можно было резать ножом. Это была неделя шепота за закрытыми дверями, быстрых, тревожных взглядов и фальшивых улыбок. Орден Феникса вел свою тайную войну, а дети, запертые в этом пыльном мавзолее, чувствовали себя пешками в игре, правил которой им не объяснили.

Утро перед отъездом в Хогвартс было апогеем этого тихого безумия. Чемоданы, громоздившиеся в прихожей, были похожи на баррикады. Хедвига недовольно ухала в клетке, чувствуя общее нервное напряжение. Миссис Уизли металась по дому, как пчела, пересчитывая носки и бутерброды, ее суета была отчаянной попыткой создать иллюзию нормальности там, где ее не было и в помине.

Синия сидела на своем новеньком, пахнущем свежим деревом сундуке (купленном на галлеоны, которые Гарри почти силой впихнул ей в руки). Она сидела с неестественно прямой спиной, и в ее позе была отстраненность статуи, случайно попавшей на вокзал. Иллюзия «Сандры» была безупречна: веснушки на носу выглядели очаровательно, мантия с нашивкой Гриффиндора была аккуратно выглажена, волосы собраны в опрятный хвост. Она была идеальной картинкой прилежной ученицы.

Но Гарри видел то, чего не видели другие. Он видел, как ее пальцы, лежащие на коленях, едва заметно подрагивают, словно сдерживают желание выпустить когти. Он видел, как она лениво подкидывает в воздух крошечные, почти невидимые искорки, которые гасли, не долетая до потолка, — маленькие вспышки сдерживаемой силы, маленькие бунты против этой удушающей нормальности.

Она поймала его взгляд, и на ее губах появилась привычная, кривая усмешка, предназначенная только для него.

— Ну что, мелкий, — ее голос был тихим, почти шепотом, но он легко прорезал утреннюю суету, — готов вернуться в свою каменную колыбель? Пойдем учиться варить суп из лягушачьих лапок и махать деревяшками? Или в этом году программа расширится, и тебя снова попытаются прикончить, но уже с большим размахом?

Гарри, боровшийся с ремнем на своем старом, раздутом чемодане, невольно хмыкнул. Ее черный юмор был единственным, что помогало ему не сойти с ума в этом доме.

— Скорее всего, и то, и другое, — ответил он, наконец затянув ремень. — Но есть и плюсы. Там хотя бы кормят лучше, чем у Дурслей. И, — он понизил голос, — ты держи себя в руках. Никаких поджогов, никаких превращений учителей в садовых гномов. Ты меня поняла?

Синия картинно закатила глаза.

— Ладно, ладно, Поттер, не будь занудой. Буду паинькой. Обещаю, — она сделала паузу, и в ее глазах блеснул озорной огонек. — Но если какая-нибудь белобрысая хорькоподобная задница снова назовет твою подругу-всезнайку грязнокровкой, я не несу ответственности за спонтанное возгорание его мантии. Просто предупреждаю.

Их прервал голос миссис Уизли, полный паники:

— Дети, к камину! Быстро, мы опаздываем! Фред, Джордж, не смейте брать с собой эти коробки!

Синия вздохнула, поднимаясь с сундука.

— Ну вот, веселье закончилось. Пойдем, Поттер. Окунемся в ваш волшебный мир путешествий через сажу и тошноту.

Она впервые должна была воспользоваться Летучим порохом. Гарри попытался объяснить ей, что нужно делать, но она лишь отмахнулась. В результате она вывалилась из камина на платформе 9¾, споткнувшись и едва не упав, вся в саже, кашляя и отплевываясь.

— Что за дела, Поттер! — прошипела она, отряхиваясь, пока миссис Уизли отвернулась. — Это что, ваш основной способ передвижения?! Да в Аду и то телепорты комфортабельнее! И чище!

Но когда густой красный пар «Хогвартс-Экспресса» окутал платформу, а они наконец заняли купе, она быстро пришла в себя. Она устроилась у окна рядом с Гарри, закинув ноги на сиденье, и с хищным любопытством наблюдала за проплывающим пейзажем. Пока Рон пытался произвести на нее впечатление, взахлеб рассказывая о прошлогоднем Чемпионате Мира по квиддичу, а Гермиона с сомнением листала учебник по Трансфигурации для пятого курса, Синия развлекалась. Она создала крошечную, полупрозрачную фигурку Снейпа, которая парила над столом и шипела на Рона: «Минус десять очков Гриффидору за вашу отвратительную технику жевания, Уизли!».

Даже Гермиона не смогла сдержать улыбки.

Гарри смотрел на нее — на то, как легко она вжилась в роль, как ее смех, пусть и циничный, заставляет смеяться других, — и в его душе зародилась хрупкая, почти безумная надежда. Может быть, все получится. Может быть, в этом огромном, полном магии и опасностей замке, найдется место и для нее. Место, где она сможет быть не эхом, а кем-то… новым.

Он еще не знал, что Хогвартс в этом году приготовил для них не уроки и приключения, а настоящую войну. И их первый враг уже ждал их за стенами замка.

* * *

Хогвартс встретил их объятиями теплого света и гулом сотен голосов. Большой зал, с его заколдованным потолком, усыпанным звездами, был таким же, каким Гарри помнил его в своих лучших снах. На мгновение, вдыхая знакомый запах воска, старого камня и чего-то неуловимо-волшебного, он почувствовал, что вернулся домой. Все тревоги, связанные с домом Блэков, с Министерством, с Волдемортом, отступили на задний план.

Они сели за стол Гриффиндора, и их тут же окружили друзья: Дин, Симус, Невилл, сёстры Патил. Все смеялись, делились летними историями, и даже Гарри, отвечая на вопросы, почувствовал, как напряжение, сковывавшее его плечи неделями, начинает отпускать.

Синия-Сандра села рядом с ним, и Гарри видел, как она, широко раскрыв глаза, впитывает в себя эту атмосферу. Она смотрела на плавающие в воздухе свечи, на призраков, скользящих сквозь столы, на гербы факультетов. На ее лице было не поддельное, а настоящее, почти детское изумление. Для существа, рожденного в огне и жившее во тьме, это место было чудом. Непостижимым, шумным, живым чудом.

— Не переигрывай, — шепнул ей Гарри, заметив, как она с открытым ртом смотрит на Почти Безголового Ника. — А то МакГонагалл заподозрит, что ты видишь это впервые.

— Заткнись, Поттер, — прошептала она в ответ, не отрывая взгляда от призрака. — Я видела много мертвецов. Но таких… болтливых… еще нет.

Распределение первокурсников прошло быстро, шляпа пропела свою новую, тревожную песню о единстве факультетов, и столы наполнились едой. На какое-то время все погрузились в пиршество и веселье. Казалось, что этот год будет таким же, как и все предыдущие.

Но веселье оборвалось, когда Дамблдор поднялся со своего места.

Зал постепенно затих. Директор, как всегда, улыбался, но его глаза за очками-половинками не светились привычными озорными искорками. Они были серьезны и немного усталы. Он произнес свою обычную приветственную речь, но в его голосе чувствовалась тень тревоги. А потом он сказал слова, которые положили конец празднику.

— В этом году, — произнес он, и его голос разнесся по залу, — у нас будет новый преподаватель по Защите от Тёмных искусств. Она была назначена на эту должность Министерством магии. Прошу вас поприветствовать профессора Долорес Амбридж.

Тяжелые дубовые двери Большого зала распахнулись. И в них вошла она.

Она была невысокой, приземистой женщиной, больше похожей на большую жабу, которую кто-то из злой шутки нарядил в ядовито-розовый твидовый костюм. На ее голове красовался маленький розовый бантик, а на лице застыла приторная, широкая улыбка. Но ее глаза, маленькие и выпуклые, были холодными и безжалостными.

По залу пронесся шепот. Гарри почувствовал, как внутри него все сжалось в ледяной комок. Он знал, что это значит. Министерство не просто прислало своего человека. Оно прислало надзирателя.

Синия, сидевшая рядом с ним, напряглась. Ее изумление сменилось выражением крайнего, почти животного отвращения. Она наклонилась к нему и прошептала, и в ее голосе не было и тени юмора.

— Что это за тварь, Поттер? — ее слова были похожи на шипение. — От нее воняет. Не духами. Властью. Той самой, липкой, самодовольной властью, которая любит порядок больше, чем жизнь. И еще… дерьмом. Мне очень, очень не нравится эта тетка, мелкий.

— Мне тоже, — пробормотал Гарри, не отрывая взгляда от Амбридж, которая, к всеобщему изумлению, прервала Дамблдора кашлем («Кхм-кхм») и сама вышла к трибуне.

Она начала говорить. Ее голос был девчачьим, писклявым, и этот диссонанс с ее жабьим лицом был тошнотворным. Ее речь была соткана из слащавых фраз о «сохранении традиций», «избегании рисков» и «министерских реформах». Но за каждым словом скрывалась угроза. Это была речь не учителя, а тюремщика. Речь о том, что время свободы, время знаний, время магии в этих стенах подходит к концу.

Зал слушал в недоуменной тишине. Профессора нахмурились. Дамблдор стоял с непроницаемым лицом.

А Гарри смотрел на Амбридж и понимал, что ад, из которого он только что вырвался, был лишь предисловием. Настоящий ад только что вошел в двери и улыбался им всем своей широкой, жабьей улыбкой.

* * *

Первая неделя занятий под властью Амбридж превратилась в медленную, удушающую пытку. Хогвартс, который всегда был для Гарри местом свободы и чудес, начал покрываться невидимой розовой плесенью. В коридорах стало тише. Ученики передвигались с опаской, то и дело оглядываясь. Даже полтергейв Пивз притих, чувствуя, что новая власть шуток не понимает.

Но эпицентром этого нового, гнетущего порядка был кабинет Защиты от Темных Искусств.

Уроки Амбридж были пародией, издевательством над самим названием предмета. Вместо того чтобы учить защитным заклинаниям, они читали. Читали одобренный Министерством учебник под названием «Теория защитной магии», скучный, как пересушенный пергамент, в котором утверждалось, что правильное ведение переговоров гораздо эффективнее любого щитового заклинания. Использование волшебных палочек на ее уроках было строжайше запрещено.

Она сидела за своим столом, заставленным блюдцами с изображениями мяукающих котят, и наблюдала за классом своими выпуклыми, немигающими глазами. Ее приторная улыбка не сходила с лица, пока она ходила между рядами, делая замечания своим писклявым голосом.

На первом же уроке Гарри не выдержал. Когда Амбридж заявила, что им не грозит никакая опасность со стороны темных волшебников, он возразил, сказав, что Лорд Волдеморт вернулся.

Реакция Амбридж была мгновенной. Ее улыбка стала шире, но глаза превратились в две льдинки.

— Ложь, мистер Поттер, — пропела она. — Десять очков с Гриффиндора за распространение злонамеренных слухов. И вы останетесь после уроков. Мы с вами проведем… воспитательную беседу.

Синия, сидевшая за соседней партой, сжала кулаки под столом так, что Гарри услышал тихий треск. Он бросил на нее быстрый, предостерегающий взгляд. Она ответила ему взглядом, в котором горел чистый, незамутненный гнев.

Вечером, после ужина, Гарри отправился в ее кабинет. Синия настояла на том, чтобы пойти с ним до двери, хотя он и пытался ее отговорить.

— Если эта жаба тебя тронет, я выломаю дверь, — прошипела она, когда они остановились перед розовой обивкой. — Мне плевать на последствия.

— Просто жди меня в гостиной, — попросил он. — Пожалуйста.

Кабинет Амбридж был кошмаром, сотканным из розовых кружев и кошачьей шерсти. Она усадила его за стол и дала специальное перо.

— Вы будете писать строчки, мистер Поттер, — сказала она сладко. — Вы напишете: «Я не должен лгать». Будете писать, пока правда не впитается в вашу кожу.

Он начал писать. И тут же почувствовал острую, жгучую боль на тыльной стороне ладони. Он посмотрел вниз и увидел, как на его коже, словно вырезанные невидимым ножом, проступают те же самые слова. Перо писало его собственной кровью.

Он стиснул зубы и продолжил. Он не доставит ей удовольствия увидеть его боль. Он писал, пока рука не онемела, а пергамент не покрылся алыми строчками. Амбридж сидела напротив, наблюдая за ним с выражением тихого, садистского восторга.

Когда он вернулся в гостиную Гриффиндора, было уже поздно. Большинство учеников разошлись. У камина сидели только Рон, Гермиона и Синия. Они ждали.

Синия вскочила, как только он вошел. Ее взгляд тут же упал на его руку, которую он пытался спрятать.

— А ну-ка, покажи, — приказала она, и в ее голосе не было и тени игривости.

Она схватила его за запястье прежде, чем он успел возразить, и отвернула рукав мантии. В свете огня свежие, кровоточащие царапины выглядели ужасно.

Рон ахнул. Гермиона прижала руку ко рту, ее глаза наполнились слезами ужаса и ярости.

Синия молчала. Она смотрела на вырезанные на его коже слова, и ее лицо под иллюзией «Сандры» стало похоже на каменную маску. Но ее глаза… в них горел такой огонь, что Гарри стало страшно. Это был не просто гнев. Это была та самая первозданная ненависть, о которой она ему рассказывала. Ненависть к тем, кто причиняет боль ради власти. К тем, кто упивается чужими страданиями.

— Эта тварь… — прорычала она, и ее голос был низким, почти нечеловеческим. Иллюзия вокруг нее замерцала, на мгновение показав темную кожу и заостренные когти. — Эта розовая мразь посмела пытать тебя. Так же, как те ублюдки в моей деревне.

Она отпустила его руку и сделала шаг к выходу из гостиной.

— Я убью ее.

— Нет! — Гарри бросился за ней, преграждая путь. Рон и Гермиона подскочили следом. — Синия, стой! Ты не можешь!

— Могу, Поттер. И хочу, — она смотрела на него в упор, и ее зрачки сузились. — Дай мне пять минут. Пять минут, и она будет визжать, как свинья на вертеле. Никто даже не узнает, что это была я.

— Не надо! — Гарри схватил ее за плечи. — Послушай меня! Она под защитой Министерства! Если ты что-то с ней сделаешь, они перевернут весь замок! Они найдут тебя! И тогда…

Он не договорил. Он не хотел произносить вслух, что тогда произойдет. Что ее заберут, что он ее потеряет.

Она смотрела на него, тяжело дыша. Буря в ее глазах медленно, с видимым усилием, начала утихать. Ярость сменилась чем-то другим — холодной, расчетливой решимостью.

— Ладно, Поттер, — сказала она наконец, и ее голос стал тише, но не менее опасным. — Я ее не трону. Пока. Но запомни мои слова. Если эта жаба еще хотя бы раз оставит на тебе свой след, я забуду про все свои обещания. Я забуду про маскировку и про твоего Дамблдора. И я устрою ей такой ад, о котором не пишут даже в самых страшных книгах.

Она посмотрела на него, и ее лицо смягчилось, но гнев в глубине глаз никуда не делся.

— Ты мне слишком дорог, чтобы я молча смотрела, как тебя ломают.

Гарри замер. Эти слова — «ты мне слишком дорог» — прозвучали в тишине гостиной, как клятва. Он понял, что это не просто игра. Не просто союз. Она защищала его так, как защищала бы тех, кого когда-то потеряла.

Он молча кивнул, чувствуя, как их странная, невозможная связь становится нерушимой. Выкованной в общем гневе, закаленной в общей боли.

Амбридж, в своем розовом кабинете, еще не знала, что этим вечером она не сломала одного мальчика. Она создала себе двух смертельных врагов.

* * *

Прошел месяц, и Хогвартс под гнетом Амбридж стал напоминать тюрьму строгого режима, выкрашенную в тошнотворно-розовый цвет. Декреты об образовании сыпались, как осенние листья, каждый из них — новый гвоздь в крышку гроба свободы. Запрет на собрания групп более трех человек. Обязательная проверка переписки. Создание «Инспекционной дружины» из числа слизеринцев, которые с садистским удовольствием патрулировали коридоры, выискивая нарушителей.

Гарри чувствовал, как стены сжимаются. Его рука почти не заживала — Амбридж вызывала его на «воспитательные беседы» с завидной регулярностью, и новые шрамы ложились поверх старых. Он старался держать голову ниже, не давать ей повода, но сама его сущность, само его существование, было для нее провокацией. Он был живым опровержением лжи, на которой Министерство строило свой хрупкий мир.

Синия держалась рядом, как тень. Ее иллюзия стала ее второй кожей. На уроках она была тихой и незаметной, делая вид, что конспектирует лекции, в то время как под партой ее пальцы сплетали сложные узоры из темной энергии, просто от скуки. Но Гарри видел, чего ей стоило это самообладание. Он видел, как ее кулаки сжимаются, когда Амбридж проходила мимо их стола в Большом зале. Он видел, как ее глаза вспыхивают настоящим, нечестивым огнем, когда она слышала ее слащавый, писклявый голос. Она сдерживалась. Ради него. И это молчаливое самопожертвование связывало их крепче любых клятв.

Однажды вечером, после очередного унизительного урока, на котором Амбридж заставила весь класс читать главу о том, почему «некоторые магические существа по своей природе агрессивны и не поддаются обучению», глядя при этом прямо на Гарри, они вчетвером сидели в самом дальнем углу гостиной Гриффиндора. Огонь в камине, казалось, тоже боялся гореть слишком ярко и лишь слабо тлел.

— Она меня доконает, — пробормотал Гарри, потирая ноющую руку. Шрамы снова кровоточили. — Она не просто хочет, чтобы я молчал. Она хочет, чтобы я сломался. Чтобы все мы сломались.

Гермиона, которая до этого яростно листала «Историю магии», с шумом захлопнула книгу. Ее лицо было бледным и напряженным.

— Мы не можем так больше продолжать, — сказала она тихо, но в ее голосе звенела сталь. — Она не учит нас ничему. Абсолютно. Если Волдеморт действительно вернулся… — она бросила на Гарри извиняющийся взгляд, — …то когда он начнет действовать, мы будем беспомощны. Как ягнята на бойне. Мы должны что-то делать.

— Например? — фыркнул Рон, безуспешно пытаясь отчистить мантию от чернильного пятна. — Пожаловаться МакГонагалл? Амбридж ее саму скоро уволит. Написать в «Пророк»? Они напечатают, что мы все сумасшедшие. Она следит за каждым нашим шагом. Даже Фред с Джорджем притихли, а это уже серьезный признак апокалипсиса.

Синия, которая до этого момента лежала на диване, подбрасывая в воздух маленький, тусклый шарик света, резко села. Шарик лопнул с тихим, сердитым хлопком.

— А давайте перестанем прятаться и начнем веселиться, — сказала она, и ее голос был низким и опасным. — Я могу устроить ей небольшой персональный ад. Подсунуть в чай зелье, от которого у нее вырастут бородавки размером с яблоко. Заколдовать ее котят на тарелках, чтобы они выли похоронные марши. Или просто поджечь ее розовый кабинет к чертям собачьим.

Гарри невольно усмехнулся, представив эту картину, но тут же покачал головой.

— Нельзя, Си… Сандра, — поправился он, помня о присутствии Рона и Гермионы. — Это только все усугубит. Она получит повод исключить нас всех. Но Гермиона права. Мы должны учиться. Сами. Настоящей защите, а не той чуши, что написана в ее учебниках.

Идея, витавшая в воздухе, наконец обрела форму. Гермиона посмотрела на него, и ее глаза загорелись надеждой.

— Тайная группа, — выдохнула она. — Мы могли бы собираться тайно. И учиться самим. Ты мог бы нас учить, Гарри! Ты знаешь больше всех нас! Ты сражался с ним!

Рон вытаращил на нее глаза, его челюсть отвисла.

— Ты с ума сошла? — прошептал он. — Если эта жаба узнает, она не просто исключит нас. Она скормит нас акромантулам!

— А если не узнает? — Синия ухмыльнулась, и ее глаза блеснули так, как не могли блестеть глаза обычной школьницы. Она подмигнула Гарри. — В этом-то и вся прелесть. Прятаться у нее под самым носом. Я могу помочь. С маскировкой. С отвлекающими маневрами. У меня, знаете ли, многовековой опыт в искусстве обмана. Ну что, Поттер? Примешь на себя роль нашего подпольного профессора?

Гарри посмотрел на их лица. На отчаянную надежду в глазах Гермионы. На страх и азарт в глазах Рона. И на хищное, ободряющее предвкушение в глазах Синии. Он устал быть жертвой. Он устал от бессилия. Эта безумная, самоубийственная идея была как глоток свежего воздуха в удушающей атмосфере страха.

— Ладно, — сказал он, и, произнеся это слово, почувствовал, как в его груди зарождается давно забытое чувство — решимость. — Давайте попробуем.

Семя бунта было посажено. Прямо здесь, в тихой гостиной, под бдительным оком врага. И никто из них еще не представлял, в какое огромное, тернистое и опасное древо оно прорастет.

* * *

Следующие дни превратились в тайную операцию, которая вернула в их жизнь азарт и смысл. Гермиона, со свойственной ей методичностью, составила список тех, кому можно доверять. Рон, преодолев свой первоначальный страх, оказался на удивление хорошим вербовщиком — его прямота и честность обезоруживали. Они действовали осторожно, передавая информацию шепотом в шумных коридорах, на задних партах в библиотеке, во время суматохи на переменах.

Синия же раскрылась с совершенно новой стороны. Она стала их начальником контрразведки. Ее многовековой опыт манипуляции и чтения людей превратился в бесценный актив. Она подходила к потенциальным кандидатам, мило улыбаясь своей улыбкой «Сандры», и заводила непринужденную беседу. Но Гарри, наблюдавший за ней, видел, как ее глаза сканируют собеседника, как она улавливает малейшие колебания в голосе, едва заметное движение глаз.

— Этот, с Хаффлпаффа, Захария Смит, — шептала она Гарри вечером. — Не брать. Он слишком труслив и завистлив. При первой же опасности побежит к Амбридж, чтобы выслужиться. А вот та девушка с Когтеврана, Луна… Она странная, но ее разум похож на лабиринт без стен. Никто не сможет прочитать ее мысли. Она безопасна.

Иногда, когда одного чутья было мало, она прибегала к своим трюкам. Гарри видел, как она, разговаривая с кем-то сомневающимся, едва заметно щелкала пальцами, и в глазах ученика на мгновение появлялась легкая дымка — морок, развеивающий страхи и внушающий доверие. Гарри делал вид, что не замечает. Это было неправильно, но это было необходимо. Они были на войне, а на войне не всегда можно играть по правилам.

Вскоре у них была небольшая, но преданная армия, состоящая из гриффиндорцев, нескольких отважных хаффлпаффцев и когтевранцев. Оставался главный вопрос: где им собираться?

— Я знаю место, — сказала Гермиона однажды вечером, ее глаза горели триумфом. — Я читала о нем в «Истории Хогвартса». Выручай-комната. Иногда ее называют Комната Так-и-Сяк. Она появляется только тогда, когда кто-то в ней очень сильно нуждается. И она всегда такая, какая нужна просящему. Это идеальное место. Амбридж никогда ее не найдет.

Их первая встреча была назначена на следующую ночь. Сердце Гарри колотилось, когда он вел свою маленькую группу по коридору на седьмом этаже. Он трижды прошел мимо гобелена с Варнавой Вздрюченным, которого пытаются обучить тролли балету, сосредоточенно думая: «Нам нужно место, где мы могли бы безопасно учиться защищаться».

Напротив него в голой стене появилась гладкая, черная, отполированная дверь.

Когда они вошли, все ахнули. Комната была огромной, освещенной мерцающими факелами. По полу были разбросаны мягкие шелковые подушки, а у дальней стены стояли книжные полки, забитые книгами по защитной магии. В углу даже стоял набор Детекторов Тьмы.

— Гермиона, ты гений! — выдохнул Рон.

Гарри встал перед ними, чувствуя себя невероятно неловко. Двадцать пять пар глаз смотрели на него с ожиданием. Он посмотрел в угол, где, скрестив ноги на стопке подушек, сидела Синия. Она ободряюще ему кивнула.

Он начал говорить. Он рассказал им о том, что Волдеморт вернулся. Он рассказал о том, что их ждет. Его голос сначала дрожал, но потом окреп. Он говорил не как герой. Он говорил как солдат, который уже видел бой и знает, что ждет новобранцев.

— Амбридж боится, — сказал он в конце. — Министерство боится. Они предпочитают прятать голову в песок. Но мы не будем. Мы будем сражаться. Я научу вас всему, что знаю.

Первый урок был посвящен обезоруживающему заклинанию. «Экспеллиармус».

— Это основа, — объяснял Гарри, расхаживая между разбившимися на пары учениками. — Иногда умение обезоружить врага — это все, что отделяет вас от смерти.

Комната наполнилась выкриками и вспышками света. Палочки летали по воздуху. Невилл умудрился обезоружить самого себя, получив собственной палочкой по лбу. Рон, пытаясь применить заклинание к Гермионе, отправил ее палочку в потолок, где она и застряла. Синия, работавшая в паре с Луной, даже не доставала свою палочку из тиса. Она просто смотрела на Луну, и та, мечтательно улыбаясь, роняла свою.

— Сандра, это нечестно! — возмутилась Гермиона, заметив это.

— А кто сказал, что враг будет играть честно? — ухмыльнулась Синия. — Иногда лучший способ обезоружить — это заставить противника забыть, что он вообще держит в руках оружие.

Несмотря на хаос, к концу занятия у многих начало получаться. На лицах учеников, еще недавно подавленных и напуганных, горел азарт. Они снова чувствовали себя волшебниками, а не заключенными.

Когда все разошлись, шепотом договариваясь о следующей встрече, в комнате остались только Гарри, Рон, Гермиона и Синия.

— Ты молодец, Гарри, — сказала Гермиона, и в ее голосе была неподдельная гордость. — Ты прирожденный учитель.

Гарри смущенно улыбнулся. Он и сам был удивлен тому, как ему понравилось.

Но Синия не улыбалась. Она стояла у двери, приложив к ней ладонь, и ее лицо было серьезным.

— Нам нужно быть осторожнее, — сказала она. — Амбридж не дура. Она чувствует, что что-то происходит. Ее маленькие шпионы-слизеринцы шныряют повсюду.

Она посмотрела на Гарри.

— Сегодня, после урока, она вызвала меня к себе. Снова.

Рон сжал кулаки.

— Что она хотела?

— Расспрашивала. О тебе. О нас. О том, где мы бываем по вечерам. Она ничего не знает, но она копает. Как могильный червь. И этот ваш белобрысый хорек, Малфой, ей помогает. Он что-то заподозрил.

Она убрала руку от двери.

— Мы зажгли маленький костер, Поттер, — сказала она, и ее глаза в свете факелов блеснули, как угли. — Теперь наша главная задача — не дать этой жабе его потушить. И не сгореть в нем самим.

Они вышли из Выручай-комнаты, и дверь за ними исчезла. Но чувство опасности осталось. Они сделали свой первый ход. Теперь они ждали ответного хода от врага. И они знали, что он будет безжалостным.

* * *

Амбридж действовала не как воин, а как садовник, который методично, куст за кустом, выпалывает из своего идеального сада все, что считает сорняками. И первым сорняком, который она решила выкорчевать, была радость.

Она начала с квиддича. Для Гарри полеты были не просто спортом. Это была свобода. Это был единственный момент, когда он мог забыть о шраме, о Волдеморте, о своей судьбе и просто быть. Быть ветром, скоростью, единым целым с метлой и небом. Амбридж это знала.

Декрет об образовании номер двадцать шесть появился на доске объявлений в одно серое, дождливое утро. Он гласил, что «в целях обеспечения безопасности и предотвращения несанкционированной деятельности, все студенческие организации, клубы и команды, включая квиддичные, временно распускаются до получения личного разрешения от Генерального инспектора».

Команду Гриффиндора вызвали в ее кабинет в тот же день. Они стояли перед ней — Анджелина, Алисия, Кэти, Фред, Джордж, Рон и Гарри, — а она сидела за своим столом, улыбаясь своей ядовито-сладкой улыбкой.

— Ваша заявка на возобновление деятельности команды, — пропела она, постукивая розовым ногтем по пергаменту, — рассматривается. Однако, в свете некоторых… дисцилинарных вопросов… в частности, связанных с вашим капитаном и ловцом, мистером Поттером, я вынуждена отложить принятие решения.

Она посмотрела прямо на Гарри.

— Ваша метла, мистер Поттер, будет временно конфискована для «проверки на наличие несанкционированных чар». Вы можете забрать ее… когда я сочту нужным.

Это был удар под дых. Лишить его полетов было все равно что отрезать ему крылья. Он стиснул зубы, чтобы не взорваться. Он видел ярость на лицах близнецов, отчаяние в глазах Анджелины. Но они молчали. Они знали, что любое слово будет использовано против них.

Вечером, сидя в гостиной, Гарри смотрел в окно на хлещущий дождь, который превратил квиддичное поле в грязное болото. Он чувствовал себя запертым, бескрылым.

Синия подошла и села рядом. Она не говорила банальностей вроде «все будет хорошо». Она просто сидела рядом, и ее молчаливое присутствие было красноречивее любых слов.

— Она не просто отняла у тебя метлу, — сказала она наконец, тихо, чтобы слышал только он. — Она отняла у тебя небо. Она знает, куда бить. Это не глупая жаба, Поттер. Это очень умная, очень жестокая змея в жабьей шкуре.

* * *

Амбридж была мастером психологической войны. Она понимала, что самый эффективный способ изолировать лидера — это атаковать его окружение, заставить его чувствовать вину за страдания друзей. Лишив Гарри неба, она принялась за землю, на которой он стоял.

Ее атаки были мелкими, почти незаметными поодиночке, но вместе они складывались в удушающую паутину. Рон стал ее любимой мишенью для публичных унижений. На уроке Трансфигурации, который Амбридж теперь «инспектировала» почти постоянно, она прервала его, когда он пытался превратить мышь в табакерку. Его мышь лишь пискнула и отрастила длинные, пышные усы.

— Пять очков с Гриффиндора, мистер Уизли, — пропела Амбридж со своего стула в углу, где она сидела, как паук. — За вашу вопиющую некомпетентность. Вашей семье, должно быть, стыдно за столь бездарного представителя.

Рон побагровел, его уши вспыхнули. МакГонагалл, стоявшая у доски, сжала губы в тонкую линию, но промолчала. Любое заступничество было бы расценено как неповиновение.

Гермиона, которую Амбридж не могла упрекнуть в некомпетентности, стала целью для идеологических атак.

— Мисс Грейнджер, — сказала Амбридж на уроке Защиты, когда Гермиона в очередной раз попыталась задать вопрос о практических заклинаниях. — Ваше стремление к знаниям похвально. Но вы должны понять, что некоторым… не дано постичь глубинные тайны магии. Министерство рекомендует вам сосредоточиться на одобренной программе. Это убережет вас от разочарований, неизбежных для тех, кто пытается прыгнуть выше головы.

Это был тонкий, но жестокий удар по ее «грязнокровному» происхождению. Гермиона побледнела, но не ответила, лишь впилась ногтями в обложку книги.

Синия наблюдала за всем этим с холодным, отстраненным вниманием. Она сидела на уроках, безупречно прямая, ее лицо не выражало ничего, кроме вежливого интереса. Но Гарри, сидевший рядом, видел, как под партой ее пальцы медленно сжимаются и разжимаются. Она собирала информацию. Она анализировала тактику врага.

Однажды вечером, когда они втроем — Гарри, Рон и Гермиона — сидели в гостиной, подавленные и злые, она подошла к ним. Рон все еще кипел от унижения, а Гермиона молча смотрела в огонь.

— Она пытается вас разделить, — сказала Синия-Сандра тихо, но отчетливо. Ее голос был лишен привычной иронии. — Она бьет по вашим самым больным местам. По твоей неуверенности, — она кивнула Рону. — По твоему страху быть недостаточно хорошей, — ее взгляд переместился на Гермиону. — И по твоему чувству вины, — она посмотрела на Гарри. — Она хочет, чтобы вы начали ссориться, обвинять друг друга, чтобы твой гнев, Гарри, отравил вашу дружбу.

Рон и Гермиона удивленно посмотрели на нее. Они не ожидали от «тихой Сандры» такого глубокого анализа.

— И что ты предлагаешь? Сдаться? — огрызнулся Рон.

— Нет, — ответила Синия, и в ее глазах блеснул холодный огонь. — Я предлагаю перестать играть в обороне. Я предлагаю начать бить в ответ. Не громко. Тихо. Больно. Так, чтобы она не сразу поняла, откуда прилетел удар.

Она посмотрела на Гермиону.

— Ты самая умная из них. Ты знаешь правила. А значит, ты знаешь, как их обойти.

Затем она посмотрела на Рона.

— Ты — их сердце. Ты держишь их вместе своим упрямством и своей верностью. Не дай ей превратить это в слабость.

И, наконец, она посмотрела на Гарри.

— А ты — их символ. Пока ты не сломлен, они будут держаться.

Она говорила не как подруга. Она говорила как стратег, как генерал, планирующий партизанскую войну. Она не предлагала им утешения. Она давала им оружие.

Гермиона смотрела на нее с новым, задумчивым выражением. Она впервые увидела в «Сандре» не просто загадку, а потенциального, хоть и пугающего, союзника.

— Она права, — сказала Гермиона тихо. — Мы должны быть умнее.

Яд Амбридж не сработал так, как она рассчитывала. Вместо того чтобы отравить их дружбу, он стал катализатором, который начал сплавлять их в нечто более крепкое и опасное. И в центре этого сплава теперь стояла Синия, предлагая им свои темные, но бесценные знания.

* * *

Амбридж была как гончая, которая учуяла след, но не может понять, что это за зверь. Гарри был понятным врагом — символ Дамблдора, ходячее опровержение ее порядка. Рон и Гермиона были его предсказуемыми союзниками. Но «Сандра Блейк»… она была аномалией. Она была тихой, безупречной, вежливой, и именно эта идеальная поверхность бесила Амбридж больше всего. Она чувствовала, что под этим фасадом скрывается нечто, что она не может контролировать. И она решила вскрыть этот фасад, чего бы ей это ни стоило.

Началась охота на тень.

Малфой, ставший глазами и ушами Амбридж, не отходил от Синии ни на шаг. Он «случайно» оказывался рядом с ней в библиотеке, в коридорах, пытался подслушать ее разговоры. Он задавал ей ядовитые вопросы о ее «семье», о ее прошлом, пытаясь поймать на лжи.

— Мой отец говорит, что в списках чистокровных волшебников нет никакой семьи Блейк, — процедил он однажды, перегородив ей дорогу. — Так кто же ты, грязнокровка? Или, может, что-то похуже?

Синия-Сандра лишь посмотрела на него своей самой невинной улыбкой.

— О, Драко, ты так интересуешься моей родословной, — пропела она. — Это так мило. Но я боюсь разочаровать тебя. Я — никто. Простая девушка из простой семьи. Не то что ты, наследник великого рода. Наверное, это так тяжело, носить на плечах такое бремя.

Она говорила с ним, как с маленьким ребенком, и это бесило его еще больше. Он ушел, шипя проклятия, но семя сомнения, которое он посеял, дало всходы.

Амбридж перешла к активным действиям. Она вызвала Синию к себе в кабинет под предлогом «проверки академической успеваемости». Гарри, Рон и Гермиона ждали ее в гостиной, нервно расхаживая у камина. Она вернулась через два часа, бледная, но спокойная.

— Она прогнала меня по всем спискам студентов Хогвартса за последние пятьдесят лет, — сказала она, садясь в кресло. Голос ее был ровным, но Гарри видел, как дрожат ее пальцы. — Требовала назвать имена моих прабабушек. Расспрашивала о деревне, где я якобы жила.

— И что ты сказала? — с тревогой спросила Гермиона.

— Я врала, — просто ответила Синия. — Я смешала названия реальных маггловских деревень, имена из старых некрологов, которые я когда-то видела, и добавила пару слезливых историй о моей бедной тетушке. Она не поверила ни единому слову. Но она не смогла доказать ложь.

Кульминацией стал розовый значок. На следующее утро за завтраком к Синии подлетела сова из деканата, неся официальный пергамент. Это был новый Декрет об образовании номер двадцать семь. Он гласил, что «ученики с неустановленным или сомнительным статусом обязаны носить специальный опознавательный знак до окончания проверки Министерством».

К пергаменту был приколот уродливый, ядовито-розовый значок, на котором было выведено: «ПОД ОСОБЫМ НАБЛЮДЕНИЕМ».

Большой зал затих. Все взгляды устремились на нее. Это было публичное клеймение. Унижение, рассчитанное на то, чтобы сломать ее, заставить ее выдать себя.

Синия медленно отложила вилку. Она взяла значок. Ее лицо не выражало ничего. Она внимательно рассмотрела его, словно это был интересный артефакт. Затем, к всеобщему изумлению, она улыбнулась.

— Какая прелесть, — сказала она достаточно громко, чтобы услышали за соседними столами. — Розовый — мой любимый цвет. Он так идет к моим волосам.

Она аккуратно, без тени смущения, приколола значок к своей мантии, прямо на герб Гриффиндора.

Она не просто приняла унижение. Она присвоила его. Она превратила клеймо в модный аксессуар, лишив Амбридж ее главного оружия — стыда.

Малфой, сидевший за слизеринским столом, разинул рот. Даже Рон и Гермиона смотрели на нее с благоговением.

Вечером, когда они остались одни, Гарри сказал:

— Ты была невероятна.

Синия сидела у окна, глядя на темные очертания Запретного леса. Значок все еще был на ее мантии.

— Это всего лишь игра, Поттер, — ответила она тихо. — Она пытается играть в психологию. Она думает, что знает правила. Но она играет с любителями. Она не представляет, что такое настоящая психологическая война.

Она повернулась к нему, и в ее глазах больше не было иллюзии. В них горел холодный, древний огонь.

— Она думает, что это она охотится на меня. Она еще не поняла, что все это время это я охотилась на нее. Я изучала ее. Ее страхи, ее слабости, ее тщеславие. И теперь я знаю, куда нужно нанести удар.

Ее улыбка была страшной.

— Она хотела войны, Гарри. Она ее получит. Но это будет не та война, к которой она готовилась.

Гарри понял, что терпение Синии не просто кончилось. Оно переродилось в нечто иное. В холодный, расчетливый, безжалостный план. И ему стало страшно. Не за Синию. А за Амбридж.

* * *

Ночь была безлунной и холодной. Из окна самой высокой башни Гриффиндора хижина Хагрида казалась крошечным, одиноким огоньком на краю бездонной тьмы Запретного леса. Именно поэтому, когда этот огонек вдруг окружили другие, движущиеся огни, это было так заметно.

— Что там происходит? — пробормотал Рон, прижавшись носом к холодному стеклу.

Гарри, Гермиона и Синия подошли к окну. Внизу, в свете волшебных палочек, они увидели группу темных фигур, окруживших хижину. Впереди, закутанная в нелепое розовое пальто, стояла Амбридж. С ней были несколько мракоборцев в серых мантиях Министерства.

— О нет, — выдохнула Гермиона. — Она пришла за Хагридом.

Дверь хижины распахнулась, и на пороге появился сам Хагрид. Даже на таком расстоянии его фигура казалась исполинской на фоне остальных. Он что-то говорил, размахивая своими огромными руками, его голос не доносился до них, но поза выражала возмущение.

Амбридж что-то пискляво крикнула в ответ, и один из мракоборцев вскинул палочку. Красный луч Оглушающего заклятия ударил Хагриду прямо в грудь.

Для обычного человека этого было бы достаточно. Но Хагрид лишь пошатнулся, словно его толкнули. Он взревел — на этот раз от ярости, — и этот рев, приглушенный расстоянием и ветром, донесся до них, заставив стекло в окне задрожать.

Начался бой. Мракоборцы действовали слаженно, осыпая Хагрида заклятиями. Красные, зеленые, желтые лучи рикошетили от его толстой куртки из драконьей кожи. Он ревел и отмахивался от них, как от назойливых мух, пытаясь прорваться к лесу.

— Мы должны ему помочь! — крикнул Рон, бросаясь к выходу из общей комнаты. Гарри рванулся за ним.

— Стойте!

Голос Синии не был громким, но в нем была такая ледяная властность, что они оба замерли на месте. Она стояла у окна, не двигаясь, ее лицо было непроницаемым, как камень.

— Вы не можете, — сказала она ровным, холодным голосом. — Высунетесь из башни — и Амбридж получит все, что ей нужно. Предлог, чтобы исключить тебя, Поттер. Доказательство существования «тайной армии Дамблдора». Вы только навредите ему.

— Но они его схватят! Или убьют! — отчаянно крикнул Гарри, снова пытаясь вырваться. Ее рука, схватившая его за предплечье, была как стальной капкан.

— Они не убьют. Слишком много шума, — процедила она, не сводя глаз с битвы. — Они хотят взять его живым, для показательной порки. А вот его собаку…

Словно в ответ на ее слова, из хижины с громким лаем выскочил Клык. Огромный волкодав, увидев, что его хозяину угрожают, бросился на ближайшего мракоборца.

Тот, застигнутый врасплох, отшатнулся и инстинктивно направил палочку на пса.

— Нет! — выдохнул Гарри. Его сердце замерло.

Но заклинание не вылетело.

Произошло нечто странное. Мракоборец вдруг застыл, словно его ударил паралич. Его палочка все еще была направлена на Клыка, но рука начала неестественно дергаться. Затем он издал пронзительный, полный ужаса и боли крик.

В тусклом свете палочек они увидели, как из его перчатки, прорывая кожу и ткань, начали расти черные, блестящие шипы. Они росли быстро, извиваясь, как живые змеи, покрывая его кисть, предплечье, оплетая руку до самого плеча. Он закричал снова, роняя палочку и пытаясь сорвать с себя эту жуткую, колючую поросль, но она лишь глубже впивалась в его плоть.

Остальные мракоборцы в замешательстве обернулись на крик своего товарища. Амбридж взвизгнула от ужаса.

Этой заминки, длившейся всего несколько секунд, Хагриду хватило. Он подхватил скулящего Клыка под мышку, одним рывком прорвал ослабевшее оцепление и, как огромная тень, растворился в темноте Запретного леса.

На поляне остались лишь перепуганные мракоборцы, пытавшиеся помочь своему корчащемуся в агонии товарищу, и маленькая розовая фигурка, вопящая от ярости и бессилия.

В гостиной Гриффиндора повисла оглушительная тишина. Рон и Гермиона стояли у окна с открытыми ртами, пытаясь осознать то, что только что увидели. Хагрид сбежал. Мракоборец повержен неизвестным, жутким проклятием. Амбридж потерпела унизительное поражение.

А Гарри не смотрел в окно. Он смотрел на Синию.

Она стояла абсолютно неподвижно, все еще глядя на опустевшую поляну. Ее лицо было спокойным, почти безмятежным. Но Гарри, который научился видеть трещины в ее маске, заметил то, чего не видели другие. Он заметил, как ее палец, который она незаметно держала вытянутым в сторону окна, едва заметно подрагивал от чудовищного напряжения. Он заметил капельку пота, медленно стекавшую по ее виску, несмотря на холод в комнате. Она не использовала палочку. Она не произносила заклинаний. Она сделала это одной лишь силой своей воли, направив ее через сотни метров пустоты. И это потребовало от нее огромной концентрации.

— Что… что это, черт возьми, было? — наконец прошептал Рон, отрываясь от окна. — Это проклятие… я никогда о таком не читал.

— Наверное, Хагрид что-то применил, — предположила Гермиона, но в ее голосе не было уверенности. — Какую-нибудь магию, связанную с существами… или…

Она замолчала, потому что сама не верила в свои слова.

Синия медленно опустила руку и повернулась к ним. На ее лице была лишь легкая усталость.

— Похоже, у одного из министерских парней случилась острая аллергическая реакция на собачью шерсть, — невозмутимо произнесла она, проходя в центр комнаты. — Какая досадная неудача. Хорошо, что с Хагридом и Клыком все в порядке.

Рон и Гермиона переглянулись. Объяснение было абсурдным, но оно было единственным, которое не заставляло их мозг взорваться. Они хотели в него поверить.

— Да… наверное, — неуверенно пробормотал Рон.

Синия подошла к камину и протянула руки к огню, словно замерзла. Гарри подошел и встал рядом с ней. Рон и Гермиона, все еще в шоке, остались у окна, тихо перешептываясь.

— Это была ты, — сказал Гарри так тихо, чтобы слышала только она. Это не было вопросом.

Она не повернулась, продолжая смотреть на огонь.

— Я не знаю, о чем ты, Поттер.

— Прекрати, — так же тихо сказал он. — Я видел. Ты не двигалась, но я чувствовал. Как будто воздух в комнате натянулся, как струна.

Она молчала. Пламя отражалось в ее глазах, превращая зрачки «Сандры» в два оранжевых огонька.

— Он направил палочку на собаку, — наконец произнесла она, и ее голос был лишен эмоций. — На беззащитное животное, которое просто защищало своего хозяина. Это было… неэффективно. Непрофессионально. Такие ошибки нужно пресекать.

— То, что ты сделала… — начал Гарри, но запнулся, не зная, как описать тот ужас, что он видел.

— Называется «Шипы Черного Терновника», — закончила она за него, все так же бесстрастно. — Старое проклятие. Неприятное, но не смертельное. Если целители в Мунго достаточно умны, они поймут, что шипы нужно не вырывать, а растворять при лунном свете. Если нет… что ж, у него будет очень интересная рука.

Она наконец повернулась к нему. Иллюзия дрогнула, и на мгновение он увидел ее настоящие глаза, полные холодной, как космос, тьмы.

— Я же сказала, Поттер. Она не должна была трогать то, что тебе дорого. Хагрид — твой друг. Я защитила твоего друга.

— Но ты могла…

— Что, Гарри? Попасться? — она криво усмехнулась. — Никто и никогда не свяжет это со скромной, тихой гриффиндоркой Сандрой Блейк. Это был идеальный удар. Без свидетелей. Без улик. Только страх. Теперь они будут бояться. Они будут знать, что в тенях Хогвартса прячется нечто, что может ударить в ответ. И этот страх — лучшее оружие, которое у нас есть.

Она говорила не как его подруга. Она говорила как древний, безжалостный стратег, для которого мораль была лишь одной из переменных в уравнении.

— Ты не должна была, — упрямо сказал Гарри, хотя и чувствовал в ее словах ужасающую правоту.

— Да, должна была, — мягко, но непреклонно ответила она. — Потому что ты бы не смог. Твоя доброта, Гарри, — это твоя самая большая сила и твоя самая страшная слабость. Ты готов умереть за друзей, но ты не готов замарать руки, чтобы защитить их. А я… — она сделала паузу, и в ее голосе прозвучала нота бесконечной усталости. — Я давно уже не боюсь грязи.

Она положила свою руку ему на плечо. Даже сквозь иллюзию он почувствовал холод.

— Я буду твоей тенью, Гарри. Я буду делать то, на что ты не способен. Я буду твоим монстром, чтобы ты мог оставаться героем. Таков наш договор. Ты забыл?

Он смотрел в ее глаза и понимал, что она права. Он не смог бы так поступить. И он был благодарен и напуган одновременно тем, что рядом есть кто-то, кто смог. Он ничего не ответил. Он просто кивнул.

И в этот момент их странный, невозможный союз был скреплен окончательно. Не на словах. А на деле. На проклятии, рожденном в темноте, чтобы защитить частичку света.

* * *

На следующий день Хогвартс гудел, как растревоженный улей. История о неудачном аресте Хагрида и таинственном проклятии, поразившем мракоборца, разлетелась по замку со скоростью лесного пожара. Версии были одна фантастичнее другой: от мести кентавров до древнего проклятия, охраняющего Запретный лес. Никто, даже самые проницательные профессора, не мог и подумать, что источник этой темной, чужеродной магии сидит за гриффиндорским столом и с невозмутимым видом ковыряет вилкой овсянку.

Амбридж была в ярости. Не в той показной, писклявой ярости, которую она демонстрировала на уроках. Это была холодная, тихая, змеиная ярость. Она потерпела публичное унижение. Ее власть была оспорена. И что хуже всего, она не понимала, как.

Она знала, что это не Хагрид. И она знала, что это не было случайностью. Ее инстинкт, отточенный в ядовитых коридорах Министерства, кричал ей, что за этим стоит та же аномалия, которая раздражала ее с первого дня — Сандра Блейк. У нее не было доказательств. У нее было лишь чутье. И она решила превратить это чутье в факт.

Вызов пришел в середине урока по Зельеварению. Маленький бумажный самолетик, посланный заклинанием, спикировал на стол прямо перед Синией. Он развернулся, и писклявый голос Амбридж произнес на всю аудиторию: «Мисс Блейк. Мистер Поттер. Мой кабинет. Немедленно».

Снейп, стоявший у доски, лишь скривил губы в усмешке.

Они шли по коридору в полной тишине.

— Она знает, — сказал Гарри.

— Она ничего не знает, — спокойно ответила Синия. — Она подозревает. Это разные вещи. Сейчас она будет пытаться превратить свои подозрения в твою панику. Не дай ей этого. Молчи и смотри.

Кабинет Амбридж был еще более душным и тошнотворным, чем обычно. Запах приторных духов смешивался с едва уловимым запахом страха. Она сидела за своим столом, окруженная мяукающими котятами, и медленно помешивала чай в розовой чашке. Ее улыбка была на месте, но глаза были похожи на два черных камня.

— Прошу, садитесь, — пропела она.

Они сели. Она сделала маленький глоток чая, поставила чашку на блюдце с оглушительным, в тишине, звоном.

— Прошлой ночью произошло весьма досадное происшествие, — начала она, глядя куда-то поверх их голов. — На представителя Министерства, исполнявшего свой долг, было совершено подлое нападение. Было использовано очень темное, очень… грязное проклятие. — Она наконец посмотрела на них. — Я уверена, вы ничего об этом не знаете.

Она смотрела прямо на Синию. Гарри почувствовал, как по спине потек холодный пот, но Синия-Сандра лишь склонила голову набок с выражением самого искреннего сочувствия.

— Это ужасно, профессор, — сказала она. — Надеюсь, с этим волшебником все будет в порядке.

Амбридж проигнорировала ее слова. Она наклонилась вперед, и ее улыбка стала тоньше, острее.

— Я не спрашиваю, где вы были, мисс Блейк, — перебила она, и ее голос потерял всю свою слащавость, став плоским и угрожающим. — Я спрашиваю, что вы такое.

Тишина. Гарри перестал дышать.

— Простите, профессор, я не понимаю вопроса, — ответила Синия, и ее голос был само спокойствие.

— О, я думаю, вы прекрасно все понимаете, — прошипела Амбридж. Она встала, обошла стол и подошла к Синии вплотную, нависая над ней. — Я просмотрела все архивы. Я говорила с людьми в Министерстве. Никакой Сандры Блейк никогда не существовало. Ты — ложь. Призрак. Ты появилась из ниоткуда вместе с Поттером. Ты сидишь на уроках и не делаешь ничего, но никто не может упрекнуть тебя в незнании. Ты смотришь на меня так, будто знаешь все мои секреты. И когда вокруг тебя происходят странные, темные вещи, ты остаешься единственной, кто не удивлен. Так кто же ты, маленькая грязная тайна Дамблдора?

Она была так близко, что Гарри мог видеть, как дрожит ее пухлая щека от сдерживаемой ярости. Он был готов вскочить, выхватить палочку.

Но Синия не дрогнула. Она даже не отшатнулась. Она медленно подняла глаза и посмотрела на Амбридж снизу вверх. И улыбнулась.

Но это была не улыбка «Сандры».

Улыбка Сандры была милой, иногда — озорной, но всегда безопасной. Эта же улыбка не имела с ней ничего общего. Она была едва заметной, лишь легкое движение уголков губ, но в ней было столько холодного, хищного превосходства, что Амбридж инстинктивно отступила на шаг. Иллюзия «Сандры» оставалась на месте — веснушки, зеленые глаза, — но суть, смотревшая сквозь эту маску, была древней, темной и совершенно не боявшейся ее.

— Вы так настойчивы, профессор, — прошептала Синия, и ее голос, хоть и оставался девичьим, приобрел новые, низкие, вибрирующие нотки, от которых у Гарри по спине пробежал мороз. — Это похвально. Но вы ищете не там. Вы ищете в архивах, в списках, в прошлом. Вы пытаетесь понять, кем я была. А вам следовало бы беспокоиться о том, кто я есть. Прямо сейчас.

Она медленно, с какой-то ленивой, кошачьей грацией, встала. Теперь они стояли почти лицом к лицу, хотя Синия была на голову выше.

— Вы правы, — продолжила она все тем же тихим, ядовитым шепотом. — Я — не та, кем кажусь. Я — зараза в вашей идеальной, стерильной, розовой школе. И вы хотите меня вычистить.

Она сделала шаг вперед, и Амбридж пришлось сделать еще один шаг назад, пока она не уперлась в свой стол.

— Но вот в чем проблема, Долорес, — она впервые назвала ее по имени, и это прозвучало как приговор. — Иногда, когда пытаешься соскрести маленькое пятнышко плесени, ты ненароком выпускаешь на волю споры чего-то гораздо, гораздо хуже. И эта новая зараза может оказаться устойчивой к вашим методам. Она может вызвать… осложнения. Например, острую аллергию. Или внезапный приступ гравитации у ваших любимых тарелочек. Или кошмары. Очень реалистичные кошмары.

Она улыбнулась шире, и эта улыбка была похожа на трещину в леднике, за которой видна бездонная, темная вода.

— Попробуйте, — прошептала она. — Попробуйте меня вычистить. Но я бы на вашем месте была очень, очень осторожна. Потому что в отличие от вас, мне нечего терять. И я очень, очень не люблю, когда обижают моих друзей.

Амбридж смотрела на нее, и ее лицо, обычно розовое, стало бледным, как пергамент. Ее широкая, жабья улыбка исчезла. В ее выпуклых глазах впервые за все время Гарри увидел не злобу и не самодовольство, а настоящий, первобытный страх. Она смотрела не на школьницу. Она смотрела на то, чего не понимала. На то, что было старше, умнее и бесконечно опаснее ее.

— Вон, — просипела она, указывая дрожащим пальцем на дверь. — Вон. Оба.

Когда они вышли из кабинета и тяжелая розовая дверь за ними захлопнулась, Гарри выдохнул воздух, который, как ему показалось, он не вдыхал все это время. Он посмотрел на Синию с благоговением и ужасом.

Иллюзия «Сандры» вернулась на место. Она снова была обычной, слегка взволнованной школьницей. Она повернулась к Гарри и виновато улыбнулась.

— Кажется, я немного погорячилась, — сказала она, но в ее глазах все еще плясали опасные огоньки.

Гарри смотрел на нее, пытаясь осознать то, что только что произошло. Это была не просто словесная дуэль. Это была смена власти.

— Ты… ты только что объявила ей войну, — выдохнул он.

Синия пожала плечами, и ее движение было полно небрежной грации. Она начала идти по коридору, и Гарри поспешил за ней.

— Нет, Поттер, — спокойно поправила она его. — Войну объявила она, когда впервые прикоснулась к тебе своим кровавым пером. Я лишь объяснила ей новые правила игры.

— Новые правила?

— Да. До этого момента она думала, что играет в одни ворота. Она — хищник, а мы все — испуганные мыши. Она могла делать что угодно, зная, что мы будем лишь прятаться и пищать. А теперь, — она остановилась и посмотрела на него, и ее улыбка стала шире, увереннее, — теперь она знает, что одна из «мышей» — вовсе не мышь. Она знает, что в ее идеальной клетке сидит зверь, которого она не понимает и не может контролировать. И этот зверь может укусить в ответ. Больно.

Они дошли до поворота в коридоре. Гостиная Гриффиндора была уже близко.

— Она не отступит, — сказал Гарри. — Теперь она будет бояться, но она станет еще злее.

— Я на это и рассчитываю, — кивнула Синия. — Страх делает людей неосторожными. Она начнет совершать ошибки. А мы будем ждать. И каждый раз, когда она будет переходить черту, я буду отвечать. Не взрывом. А тихим, точечным, леденящим кровь уколом. Пока ее розовый мирок не рухнет, и она сама не сойдет с ума от паранойи.

Она подмигнула ему.

— Она думала, что играет с детьми. Пора ей узнать, каково это — играть с равным противником.

Гарри смотрел на нее — на эту девушку, которая только что пригрозила Генеральному инспектору Министерства персональным адом, — и понял, что что-то фундаментально изменилось. Он больше не будет ее останавливать. Он больше не будет пытаться ее сдерживать.

Амбридж перешла черту. И теперь Синия будет бить в ответ.

Термоядерная реакция началась. Но это была холодная, контролируемая реакция синтеза, а не хаотичный взрыв распада. И от этого она была бесконечно страшнее.

Объявление войны не принесло облегчения. Оно принесло эскалацию.

Амбридж, напуганная и униженная, стала еще более деспотичной. Ее страх перед Синией, которую она не могла ни понять, ни контролировать, она вымещала на единственной цели, которую понимала — на Гарри. Ее «воспитательные беседы» стали почти ежедневными. Розовый кабинет превратился в камеру пыток, а кровавое перо — в ее любимый инструмент.

Шрамы на руке Гарри больше не заживали. Они превратились в постоянно кровоточащую, воспаленную надпись: «Я не должен лгать». Боль стала его постоянным спутником. Она мешала ему сосредоточиться на уроках, мешала спать. Он стал раздражительным, замкнутым, и даже друзьям с трудом удавалось до него достучаться.

Синия наблюдала за этим с холодным, сжатым гневом. Она сдержала свое слово и не нападала на Амбридж напрямую. Вместо этого она начала свою партизанскую войну. В кабинете Амбридж начали происходить странные вещи. Ее любимая тарелочка с котенком, играющим с клубком, однажды треснула без всякой причины. Чернила в ее любимой ручке превращались в слизь. По ночам из-за ее двери доносились тихие, скорбные вздохи, от которых у слизеринцев из «Инспекционной дружины», охранявших ее покой, волосы вставали дыбом.

Это были мелкие уколы, булавочные уколы в ее раздутое эго, но они действовали. Амбридж становилась все более параноидальной, ее улыбка — все более натянутой, а ее гнев на Гарри — все более иррациональным.

Параллельно с этим «Отряд Дамблдора» продолжал свои тайные собрания. Выручай-комната стала для них оазисом, единственным местом в замке, где они могли дышать свободно. Гарри, несмотря на усталость и боль, находил в себе силы учить других. Эти уроки стали его отдушиной. Видя, как у Невилла впервые получается заклинание «Экспеллиармус», или как Патронус Гермионы — серебристая выдра — весело кружит под потолком, он чувствовал, что их борьба не напрасна.

Синия на этих уроках была их невидимым стражем. Она редко участвовала в упражнениях, предпочитая сидеть в углу и наблюдать. Но все знали, что она следит не только за ними, но и за тем, что происходит за стенами комнаты. Она научила их нескольким простым трюкам ментальной защиты — как очистить разум от лишних мыслей, как создать «тихую комнату» в своей голове.

— Ваша главная уязвимость — это не ваши магические навыки, а ваш разум, — говорила она им. — Если враг сможет проникнуть в вашу голову, самое мощное щитовое заклинание вам не поможет.

Особенно она настаивала на тренировках с Гарри. По вечерам, когда все расходились, они оставались вдвоем.

— Твоя связь с ним, — говорила она, имея в виду Волдеморта, — это открытая дверь. Он может войти, когда захочет. Ты должен научиться ее закрывать. Очисти свой разум, Поттер. Представь, что это гладкая, спокойная поверхность озера. Не дай ему бросить туда камень.

Но Гарри был слишком истощен. Постоянная боль, давление Амбридж, тревога за друзей — его разум был не спокойным озером, а бурлящим котлом. И с каждым днем закрывать дверь становилось все труднее. Его шрам болел все чаще, а по ночам его начали мучить сны.

Странные, обрывочные сны. Длинный, темный коридор. Черная дверь. И непреодолимое, жгучее желание узнать, что за ней.

Он не рассказывал об этом никому, даже Синии. Он боялся признаться, что проигрывает в этой ментальной битве. Он думал, что сможет справиться сам.

Он ошибался. Петля затягивалась. И однажды ночью, в середине декабря, когда замок завалило снегом, а до Рождества оставались считанные дни, она затянулась окончательно.

Он провалился в сон мгновенно, как камень, брошенный в темный, бездонный колодец. Усталость была такой тяжелой, что казалось, она вдавливает его в матрас. Но это был не отдых. Это было погружение.

Сознание не исчезло. Оно… сместилось.

Первое, что он почувствовал, — это холод. Не холод зимней спальни Гриффиндора, а глубокий, проникающий до костей холод камня, прижатого к… не к коже. К чешуе.

Он не был собой. Тело было чужим — длинным, гибким, невероятно сильным. Он чувствовал каждую мышцу, каждый изгиб своего нового тела, лежащего на каменном полу. Он ощущал вибрации, идущие от пола, — далекие, гулкие шаги, эхо голосов.

Мир изменился. Зрение стало странным, лишенным красок, но невероятно четким в темноте. Он видел каждую трещинку в камне, каждую пылинку, парящую в воздухе. Но главное — запахи. Воздух был не просто воздухом. Он был симфонией запахов, каждый из которых рассказывал историю. Запах старой пыли. Запах озона от далеких магических приборов. И… еще один. Теплый, живой, манящий запах. Запах крови и плоти. Запах добычи.

В его разуме не было мыслей Гарри Поттера. Были лишь инстинкты, отточенные тысячелетиями: голод, охота, убийство. Но поверх этих инстинктов, как наездник на диком звере, сидела чужая, холодная, как лед, воля. Эта воля не испытывала голода. Она испытывала цель.

«Он идет».

Мысль была не его. Она возникла в его сознании, холодная и острая. Воля приказала телу двигаться.

Он пополз. Движение было плавным, бесшумным, гипнотическим. Он скользил по темному коридору, его тело идеально повторяло изгибы пола. Он был тенью, смертью, движущейся во мраке. Запах добычи становился сильнее.

Впереди показалась фигура. Человек. Высокий, рыжеволосый, в потертой мантии. Он шел неторопливо, что-то проверяя в списке, который держал в руках. Он не подозревал об опасности. Он был теплым, живым, уязвимым.

«Близко».

Инстинкты взревели. Тело напряглось, каждая мышца превратилась в сжатую пружину. Он видел, как бьется жилка на шее человека. Он чувствовал тепло, исходящее от него.

Воля дала команду.

«Сейчас».

Прыжок. Это был не прыжок, а выстрел. Мир смазался. Он почувствовал глухой удар, когда его тело врезалось в тело человека. Почувствовал, как мягкая плоть поддается под его весом.

А потом — клыки.

Он вонзил их в плечо человека. Глубоко. Он почувствовал, как они прорывают ткань, кожу, мышцы. Почувствовал горячий, соленый вкус крови, хлынувшей в его пасть.

Человек закричал. Крик был полон боли и ужаса. Он бился, пытаясь сбросить его, но змеиное тело было как стальной канат. Оно обвилось вокруг него, сжимая, ломая ребра.

«Еще».

Он вырвал клыки и нанес второй удар. На этот раз в грудь. Снова взрыв боли, снова фонтан горячей крови. Крик человека превратился в хрип.

Гарри чувствовал все. Он чувствовал дикий, первобытный восторг змеи от убийства. Он чувствовал холодное, расчетливое удовлетворение той воли, что управляла змеей. И, что было самым ужасным, под всем этим он чувствовал свой собственный гнев, свою собственную ярость на Амбридж, на Министерство, которая нашла выход в этом кошмарном акте насилия.

Кровь была на его… на ее клыках. Кровь была на полу. Человек перестал кричать. Он лежал, хрипя, в луже собственной крови, и его глаза, полные ужаса, смотрели в пустоту.

И в этот момент змея подняла голову и посмотрела… прямо на него.

Она смотрела не на рыжего мужчину. Она смотрела сквозь пространство и время, сквозь сон и реальность, прямо в спальню башни Гриффиндора.

И холодный, шипящий смех, который был не смехом, а мыслью, пронзил сознание Гарри.

«Ты видишь, мальчик? Ты видишь, на что мы способны вместе? Скоро ты сам придешь ко мне».

Мир взорвался болью. Но это была уже не боль укушенного человека. Это была боль в его собственном шраме. Жгучая, невыносимая боль, словно в его лоб вонзили раскаленный добела нож.

Он проснулся с собственным криком во рту.

Крик вырвался из его горла, разрывая сонную тишину спальни, — хриплый, животный, полный чужой боли и своего собственного ужаса. Он сел на кровати, хватая ртом воздух, который обжигал легкие. Тело билось в дрожи. Холодный пот заливал лицо, а во рту стоял фантомный, тошнотворный вкус крови.

Шрам на лбу горел невыносимо, словно кто-то прижимал к нему раскаленный уголь. Боль была такой сильной, что мир перед глазами расплывался в красных и черных пятнах. Он вцепился пальцами в простыню, пытаясь заземлиться, вернуться в реальность, но кошмар не отпускал. Он все еще чувствовал холод камня под чешуей, экстаз укуса, предсмертный хрип своей жертвы.

— Гарри! Гарри, что с тобой?!

Рядом с кровати вскочил Рон, его лицо в полумраке было испуганным. Невилл, Дин и Симус тоже проснулись, испуганно перешептываясь в своих кроватях.

Но прежде чем Рон успел дотронуться до него, дверь в спальню с грохотом распахнулась. В проеме стояла Синия. Она была босиком, в простой серой майке и штанах, в которых, видимо, спала. Иллюзия «Сандры» почти исчезла — ее кожа в тусклом свете казалась неестественно бледной, а глаза горели красным. Она влетела в комнату не как школьница, а как хищник, учуявший кровь.

Она оттолкнула Рона и схватила Гарри за плечи. Ее хватка была стальной, ее пальцы — ледяными.

— Поттер, смотри на меня! — приказала она, и ее голос был резким, как удар кнута, отрезвляя его от паники. — Дыши! Что ты видел?! Это был не просто кошмар, так ведь?

Гарри затряс головой, пытаясь сфокусировать на ней взгляд.

— Мистер Уизли… — выдавил он, задыхаясь. — Змея… она напала на него… В Министерстве…

Рон, стоявший рядом, побледнел как смерть.

— Папа?..

— Это было реально, — прохрипел Гарри, глядя на Синию. — Я был там. Я… я был змеей.

Синия смотрела на него в упор, и в ее глазах не было ни страха, ни удивления. Только холодная, быстрая оценка ситуации.

— Черт, Поттер. Дверь, которую ты должен был держать закрытой, он вышиб ногой, — прошипела она. Она отпустила его плечи и резко повернулась к остальным, кто испуганно смотрел на них.

— Уизли, одевайся. Быстро. Остальные — сидите тихо и делайте вид, что ничего не слышали, если не хотите провести остаток ночи в кабинете Амбридж.

Ее властный тон подействовал. Рон, спотыкаясь, бросился к своему сундуку.

— Куда мы идем? — спросил Гарри, пытаясь встать. Ноги его не держали.

— К Дамблдору, — отрезала Синия, накидывая на него мантию. — Немедленно. Только он знает, что делать с таким дерьмом.

Она посмотрела на него, и ее лицо смягчилось, но лишь на мгновение.

— Ты не был змеей, Гарри. Он заставил тебя смотреть ее глазами. Он использовал твой разум как окно.

Она схватила его и Рона за руки.

— Держитесь. Сейчас будет неприятно.

— Что ты…

Он не успел договорить. Синия закрыла глаза, и Гарри почувствовал, как мир вокруг них дрогнул. Это не была телепортация. Это было что-то другое. Тени в комнате вытянулись, сгустились, обволакивая их. Воздух стал холодным и тяжелым. На мгновение он почувствовал, что они скользят не по коридору замка, а по какому-то темному, неправильному пространству между стенами, между мгновениями.

Они вывалились из тени прямо в пустом коридоре у каменной горгульи, охранявшей вход в кабинет директора. Путешествие заняло не больше десяти секунд, но Гарри чувствовал себя так, словно его вывернули наизнанку. Рон стоял, шатаясь, и его лицо было зеленым.

— Что это было? — прошептал он.

— Короткий путь, — бросила Синия, поворачиваясь к горгулье. Она не знала пароля. Она просто положила на камень свою бледную ладонь. Камень зашипел, словно его коснулись раскаленным железом, и горгулья с ворчанием отъехала в сторону, открывая винтовую лестницу.

— Буря началась, Поттер, — сказала она, глядя на него своими горящими глазами. — И эта жаба в розовом — только ее первый, слабый порыв ветра. Настоящий шторм еще впереди.

Они бросились вверх по лестнице, навстречу единственному человеку, который мог помочь им пережить эту ночь.

Они ворвались в кабинет Дамблдора без стука. Комната была тихой и темной, освещенной лишь серебристым светом луны, падавшим из высокого окна, и мягким свечением странных, вибрирующих приборов на столах. Спящие на стенах портреты бывших директоров недовольно заворчали в своих рамах.

Дамблдор сидел за своим столом, но он не спал. Он смотрел на них поверх сложенных домиком пальцев, и его лицо в полумраке было непроницаемым. На жердочке рядом с ним тихо сидел Фоукс, его золотисто-алые перья, казалось, тускло светились в темноте.

— Гарри, — сказал директор спокойным голосом, словно ожидал их визита. — Я полагаю, случилось нечто серьезное, раз вы решили воспользоваться столь… нетрадиционными способами передвижения по замку.

Его взгляд на долю секунды задержался на Синии, которая стояла позади мальчиков, как тень. Он не задал вопроса, как они прошли мимо горгульи. Он уже знал ответ.

— Профессор! — Гарри шагнул вперед, его голос срывался. — Мистер Уизли! На него напали! Огромная змея! Я видел это!

Он выплеснул все. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, он рассказал о своем сне, который не был сном. О холоде камня, о вкусе крови, о крике Артура Уизли. Рон стоял рядом, бледный как полотно, и молча кивал, подтверждая каждое слово.

Дамблдор слушал, не перебивая. Его лицо оставалось спокойным, но в его глазах, когда Гарри упомянул змею, промелькнуло что-то темное и тревожное. Когда Гарри закончил, Дамблдор не стал тратить время на утешения. Он перешел к действиям.

Он вскочил со своего места и подбежал к одному из портретов — мужчине с длинными рыжими волосами.

— Эверард! Финеас! — скомандовал он. — Быстро, в свои портреты в Министерстве! Проверьте коридор Отдела Тайн на уровне девять! Сообщите мне, что там!

Портреты тут же опустели. Дамблдор повернулся к Гарри.

— Как ты думаешь, где это произошло с точки зрения змеи? Ты был внизу, смотрел вверх?

— Нет, я… мы были на одном уровне, — пробормотал Гарри, пытаясь вспомнить. — Я лежал… то есть, она лежала на полу, а он стоял… потом он упал…

— Хорошо. Это важно.

В этот момент в кабинет вернулся рыжеволосый волшебник с портрета, тяжело дыша.

— Альбус! Он там! Артур Уизли лежит на полу, весь в крови! Он без сознания! Я поднял тревогу!

Сердце Гарри ухнуло в пропасть. Это была правда. Все это было правдой. Рон издал тихий, сдавленный стон и пошатнулся.

Синия, до этого стоявшая неподвижно, шагнула вперед и твердо положила руку ему на плечо, поддерживая. Ее прикосновение, казалось, вернуло его в реальность.

— Мы найдем его, Рон, — сказала она тихо, но с абсолютной уверенностью.

Дамблдор уже отдавал новые приказы портретам, организуя спасательную операцию. Его кабинет превратился в штаб экстренного реагирования. Он двигался быстро, его голос был полон власти.

— Гарри, — сказал он, повернувшись к нему, когда первые донесения из Министерства подтвердили, что Артура нашли. — Ты поступил абсолютно правильно, что пришел ко мне. Ты спас ему жизнь.

Но в его голосе не было тепла. Была лишь констатация факта. Он посмотрел на Гарри так, словно видел не ученика, а… оружие. Оружие, которое только что неожиданно выстрелило.

— Нам нужно немедленно доставить вас всех из замка, — сказал он. — К Сириусу. Там вы будете в безопасности.

* * *

Организация их побега была быстрой и тайной. Дамблдор вызвал МакГонагалл, которая прибыла через несколько минут, закутанная в свой клетчатый халат, ее лицо было суровым, но полным беспокойства.

— Минерва, мне нужно, чтобы ты разбудила остальных детей Уизли. Скажи им, что их отец попал в происшествие и их немедленно отправляют домой. Никаких подробностей. И, — он посмотрел на Синию, — мисс Блейк поедет с ними.

МакГонагалл бросила на Синию быстрый, острый взгляд, но не стала спорить с решением директора.

Пока она ушла, Дамблдор создал два портала.

— Гарри, Рон, — сказал он. — Вы отправитесь первыми. Портал доставит вас прямо в мой кабинет. Я последую за вами с остальными через несколько минут.

Гарри и Рон, все еще в шоке, шагнули к мерцающему в воздухе предмету. Но прежде чем Гарри коснулся его, Синия остановила его.

— Поттер, — сказала она тихо. — Твоя голова. Он был там. Он оставил след. Не думай о нем. Не позволяй ему вернуться. Поставь стену. Помнишь, как я учила?

Она смотрела на него в упор, и ее взгляд был как холодный компресс на его горящий шрам. Он кивнул, закрыл глаза и попытался найти ту «тихую комнату» в своем разуме.

Они исчезли во вспышке света.

Когда через несколько минут Дамблдор прибыл на площадь Гриммо вместе с Фредом, Джорджем, Джинни и Синией, дом уже гудел от тревоги. Сириус метался по кухне, как зверь в клетке. Миссис Уизли, которую только что разбудили, сидела за столом, ее лицо было белым от ужаса.

Гарри и Рон уже рассказали им все.

Дамблдор быстро объяснил ситуацию, успокоил миссис Уизли, заверив, что Артур в лучших руках в больнице Святого Мунго, и отдал распоряжения.

— Вам всем нужно оставаться здесь до дальнейших указаний, — сказал он. — Сейчас это самое безопасное место.

Он собирался уходить, но у камина его остановил Сириус.

— Альбус, что происходит? — спросил он, и его голос был полон сдерживаемой ярости. — Связь Гарри с ним… она становится сильнее. Ты не можешь это игнорировать!

— Я и не игнорирую, Сириус, — ответил Дамблдор, и его лицо в свете камина казалось высеченным из камня. — Наоборот. Боюсь, нам придется уделить ей самое пристальное внимание.

Он посмотрел на Гарри, и в его глазах была тяжесть всего мира.

— Гарри, боюсь, твое Рождество будет омрачено не только тревогой за Артура, но и… дополнительными уроками.

Затем его взгляд переместился на Синию, которая стояла в тени у стены, молчаливая и неподвижная.

— И я думаю, — сказал он медленно, — что в этих уроках нам понадобится помощь консультанта, который понимает природу подобных… вторжений… лучше, чем кто-либо из нас.

В комнате повисла тишина. Все поняли, о ком он говорит. Он не просто легализовал присутствие Синии. Он собирался сделать ее ключевой фигурой в защите разума Гарри.

Буря, о которой говорила Синия, действительно началась. И ее эпицентр теперь находился не в Хогвартсе и не в Министерстве. Он находился прямо здесь, в этой пыльной кухне. И в голове у Гарри Поттера.

* * *

Рождество в доме на площади Гриммо пахло не хвоей и имбирными пряниками, а антисептическими зельями и страхом. Дни превратились в одно долгое, тягучее ожидание, прерываемое лишь короткими, тревожными вестями из больницы Святого Мунго. Артур Уизли был жив, но его состояние оставалось тяжелым. Яд Нагайны был не просто ядом — это была темная магия, которая медленно пожирала жизненные силы и сопротивлялась обычным лечебным чарам.

Дом погрузился в сумрак. Миссис Уизли почти не выходила из своей комнаты, ее тихое горе было слышно в каждом скрипе половиц. Джинни, Фред и Джордж старались держаться бодро, но их шутки звучали натянуто и быстро тонули в гнетущей тишине. Сириус метался по дому, как запертый в клетке лев, его бессилие и тревога за Гарри выливались в приступы черной меланхолии.

А Гарри… Гарри чувствовал себя ходячей чумой. Он был причиной всего этого. Его проклятая связь с Волдемортом едва не убила отца его лучшего друга. Он видел, как на него смотрят Уизли, — в их взглядах не было упрека, только беспокойство, но для него это было еще хуже. Он начал избегать их, проводя большую часть времени в своей комнате, один на один со своей виной.

Он боялся засыпать. Каждый раз, закрывая глаза, он видел темный коридор, чувствовал вкус крови, слышал предсмертный хрип. Волдеморт знал, что он видит. И Гарри был уверен, что тот попытается снова использовать эту связь.

Единственным человеком, который не смотрел на него с жалостью или страхом, была Синия.

Она не лезла к нему с утешениями. Она не пыталась его развлекать. Она просто была рядом. Когда он сидел один в мрачной гостиной, глядя в потухший камин, она бесшумно входила и садилась в кресло напротив, молча читая какую-то книгу из библиотеки Блэков. Когда он вскакивал посреди ночи от очередного кошмара, он часто обнаруживал ее сидящей на полу в коридоре, у его двери, словно безмолвный страж. Она не стучала, не звала его. Она просто была там, ее присутствие было тихим, но мощным щитом против тьмы, которая пыталась прорваться в его сны.

Иллюзия «Сандры» почти не использовалась в доме. Здесь, среди тех, кто знал правду (или ее часть), она была не нужна. Синия ходила в своем истинном облике, и члены Ордена, которые время от времени появлялись в доме, — Люпин, Тонкс, Грозный Глаз Грюм, — постепенно привыкали к ее странному, тревожащему присутствию. Они не доверяли ей, но они видели, что Дамблдор ей доверяет. И они видели ее влияние на Гарри.

Она стала неофициальным центром этого маленького, разбитого мирка. Она разговаривала с Сириусом — не о Гарри, а о его предках, о темной магии, заключенной в стенах этого дома. Она говорила с ним на равных, как существо, которое понимает природу проклятий и застарелой боли. Она помогала близнецам с их экспериментами, подсказывая неожиданные ингредиенты для их Забастовочных завтраков, которые, по ее словам, «могли бы вызвать интересный эффект некроза у дегустатора». Она даже умудрилась заставить миссис Уизли слабо улыбнуться, когда та нашла ее на кухне, методично истребляющую докси, которые снова расплодились в шторах.

— Мерзкие твари, — сказала Синия, держа одну из пищащих докси за хвост. — В Аду таких используют в качестве живых дверных звонков. Очень раздражает.

Она не пыталась быть доброй. Она была собой — циничной, прагматичной, с черным, как смола, чувством юмора. Но ее присутствие, ее действия, ее отказ поддаваться общей панике, действовали на всех успокаивающе. Она была как хирург в полевом госпитале — холодная, эффективная, делающая то, что должно быть сделано.

Однажды вечером, когда Гарри снова сидел один в библиотеке, пытаясь читать, но видя перед глазами лишь кровавые строчки, она вошла и молча поставила перед ним чашку с дымящимся напитком.

— Что это? — подозрительно спросил он.

— Чай. С травами. Без яда, не бойся, — ответила она, садясь напротив. — Он не избавит тебя от кошмаров, но поможет разуму не рассыпаться на куски от перенапряжения. Пей.

Он сделал глоток. Напиток был горьким, но после него по телу разлилось странное, спокойное тепло.

— Дамблдор говорил про уроки, — сказал Гарри, глядя в чашку. — Про то, что ты… будешь мне помогать.

— Да, — кивнула она. — Он хочет, чтобы я научила тебя окклюменции. Искусству закрывать свой разум. Снейп в этом хорош, но он — человек. Он учит строить стены. А я… я не человек. Я научу тебя другому. Я научу тебя, как превратить свой разум не в крепость, а в лабиринт, полный ловушек. Чтобы тот, кто войдет в него без приглашения, пожалел, что вообще родился.

Она посмотрела на него, и ее глаза в свете свечи были похожи на два глубоких, темных озера.

— Но мы не начнем, пока ты не будешь готов. Пока ты сам не захочешь дать ему бой. Не из страха, а из ярости. Твой гнев, Поттер, — это не твоя слабость, как думает Дамблдор. Это твое главное оружие. Тебе просто нужно научиться им пользоваться. Не как дубиной, а как скальпелем.

Она встала, чтобы уйти.

— Синия, — окликнул ее Гарри.

Она обернулась.

— Спасибо.

Она не улыбнулась. Она просто кивнула.

— Держись, мелкий. Буря еще даже не началась. Это всего лишь ветер перед ней.

Она ушла, оставив его одного с горьким чаем и новой, пугающей, но необходимой мыслью. Он должен был не просто защищаться. Он должен был научиться атаковать. И его учителем будет существо, которое знало о тьме все.

* * *

Рождество наступило тихо, без радости. Утром они обнаружили под елкой в гостиной небольшую гору подарков, но никто не спешил их открывать. Воздух был пропитан тревогой — сегодня им предстоял визит в больницу Святого Мунго, чтобы навестить мистера Уизли.

Сириус пытался создать подобие праздника. Он заставил домового эльфа Кикимера нацепить на голову колпак Санта-Клауса (Кикимер от этого бормотал проклятия под нос еще громче обычного) и включил старый граммофон, из которого полилась тихая, потрескивающая рождественская мелодия.

Синия, к всеобщему удивлению, не осталась в стороне. Она наблюдала, как Джинни в одиночестве пытается украсить елку старыми, пыльными игрушками, и, после долгой паузы, молча подошла и взяла одну из коробок.

— Эта мишура расположена неэффективно, — сказала она своим обычным деловым тоном. — Она нарушает визуальный баланс. Дай сюда.

Она начала развешивать гирлянды с геометрической точностью, ворча про «дурацкие маггловские обычаи» и «излишнюю концентрацию блесток на квадратный дюйм». Но Джинни, сначала удивленная, а потом обрадованная, начала ей помогать, и вскоре они уже тихо переговаривались, споря, куда повесить треснувшую стеклянную сову. Гарри, наблюдавший за ними, впервые за несколько дней почувствовал, как уголок его рта дергается в слабой улыбке.

Поездка в больницу была напряженной. Они использовали маггловское такси, чтобы не привлекать внимания. Синия, впервые оказавшись в машине, смотрела в окно с научным любопытством, комментируя светофоры как «любопытную систему визуальной регуляции потоков».

Больница Святого Мунго была хаотичным, шумным местом, пахнущим зельями и страданием. Палата, где лежал Артур Уизли, находилась в отделении «Травмы от артефактов и укусов существ». Он лежал на высокой белой кровати, его грудь была туго перебинтована, а лицо — бледным и осунувшимся. Рядом с кроватью стояла капельница, из которой в его вену медленно сочилось зеленоватое зелье.

Миссис Уизли тут же бросилась к нему, засыпая вопросами и поправляя одеяло. Дети окружили кровать, их лица были полны тревоги.

Гарри и Синия остались стоять у двери. Гарри чувствовал себя лишним, виноватым. Это из-за него мистер Уизли лежал здесь.

— Ты спас мне жизнь, Гарри, — сказал Артур, заметив его. Его голос был хриплым и слабым, но в глазах была искренняя благодарность. — Не смей винить себя. Это работа Волдеморта, не твоя.

Синия не смотрела на мистера Уизли. Она смотрела на капельницу. Ее глаза под иллюзией «Сандры» сузились.

— Что это за зелье? — спросила она тихо, обращаясь скорее к воздуху, чем к кому-то конкретно.

Миссис Уизли обернулась.

— Целители говорят, это противоядие от змеиного яда. Но оно… оно не очень помогает. Яд оказался с примесью темной магии.

Синия шагнула вперед. Она подошла к кровати и, проигнорировав удивленные взгляды всех Уизли, наклонилась, чтобы рассмотреть рану, видневшуюся сквозь бинты. Края раны были не просто воспаленными — они были черными, с тонкими, как паутина, линиями, расходившимися под кожей.

— Это не просто яд, — сказала она ровным, холодным голосом. — Это проклятие, переносимое через яд. Оно не отравляет кровь. Оно пожирает душу. Медленно. Это зелье лишь замедляет процесс. Оно не лечит.

В палате повисла ледяная тишина. Все смотрели на нее. Миссис Уизли хотела что-то возразить, но слова застряли у нее в горле. В голосе «Сандры» была такая абсолютная, пугающая уверенность, что спорить было невозможно.

— И… и что же делать? — прошептала она.

Синия выпрямилась.

— Обычные целители здесь бессильны, — сказала она. — Нужен кто-то, кто понимает природу таких… вещей. Кто-то, кто умеет не лечить, а вырезать.

Она посмотрела на Гарри, и в ее взгляде он прочел то, что она не сказала вслух. Нужен был кто-то вроде Снейпа. Или вроде нее.

Когда они вышли из палаты в шумный коридор больницы, оставив Уизли наедине с отцом, Синия была необычайно молчаливой и задумчивой.

— Ты молодец, мелкий, — сказала она наконец, когда они остановились у большого окна с видом на заснеженный Лондон. — Твой Артур жив благодаря тебе. Он хороший человек. Не заслужил такого.

В ее голосе была странная, непривычная нотка.

— Я… — она запнулась, подбирая слова, что было для нее совершенно нехарактерно. — Я бы не справилась, если бы из-за меня пострадал кто-то из… вас. Я не хочу снова это пережить.

Гарри посмотрел на нее. Он понял, что она говорит не только о нем, Роне и Гермионе. Она говорила обо всей этой шумной, нелепой, но такой живой семье Уизли. За эти несколько недель они, сами того не зная, начали заполнять пустоту в ее душе, которая была там пятьсот лет.

— Мы все справились, — ответил он тихо. — Вместе.

Она ничего не ответила, лишь отвернулась к окну.

Вечером, когда они вернулись на площадь Гриммо, рождественское настроение было еще более подавленным. Но когда они вошли в гостиную, их ждал сюрприз.

На маленьком столике, рядом с елкой, которую они украшали утром, стоял большой, дымящийся котел, от которого исходил сложный, травяной аромат. Рядом на пергаменте каллиграфическим почерком был написан рецепт.

— Что это? — спросил Сириус, с подозрением принюхиваясь.

Гермиона подошла, взяла пергамент и начала читать. Ее глаза расширялись с каждой строчкой.

— Боже мой… — прошептала она. — Это… это невероятно. Это зелье… Оно предназначено для нейтрализации проклятий, некротизирующих душу. Здесь такие редкие ингредиенты… Кровь саламандры, слезы лунного камня, эссенция призрачной орхидеи… Я о таком только в самых темных книгах читала! Кто… кто это прислал?

Все переглянулись. И тут Гарри заметил, что Синии нет в комнате. Он выглянул в коридор. Она стояла в тени, у лестницы, и собиралась бесшумно подняться наверх.

Он подошел к ней.

— Это ты? — спросил он шепотом.

Она не стала отрицать. Она лишь пожала плечами.

— Я просто оставила рецепт на столе у Дамблдора, когда мы были в Хогвартсе, — сказала она. — Он, видимо, понял намек и передал его Снейпу. Этот ваш мастер зелий — тот еще ублюдок, но он гений. Он сможет это сварить.

— Но… откуда ты знаешь такой рецепт?

Она посмотрела на него, и в ее глазах на мгновение промелькнула тень ее настоящего, пятисотлетнего возраста.

— Когда живешь так долго, Поттер, и видишь так много боли, — сказала она тихо, — волей-неволей начинаешь разбираться в ядах. И в противоядиях.

Она повернулась и начала подниматься по лестнице.

— Синия, — окликнул ее Гарри.

Она остановилась, но не обернулась.

— Спасибо.

Она постояла так еще мгновение, а затем, не говоря ни слова, исчезла в темноте верхнего этажа.

Гарри вернулся в гостиную, где все еще озадаченно обсуждали таинственное зелье. Он смотрел на их встревоженные, но полные надежды лица, и понимал, что демон из соседней комнаты только что подарил им на Рождество самый ценный подарок.

Шанс на жизнь.

* * *

После рождественских каникул Хогвартс встретил их ледяным холодом, и дело было не только в погоде. Амбридж, разъяренная побегом Хагрида и униженная своей беспомощностью, затягивала петлю на шее школы с удвоенной силой. Ее власть, подкрепленная новыми декретами от Фаджа, стала почти абсолютной.

«Инквизиторская дружина» теперь патрулировала коридоры почти круглосуточно. Малфой, упиваясь своей новой властью, снимал очки с гриффиндорцев, отнимал сладости у первокурсников, раздавал отработки направо и налево. Любой смех в коридоре, любая группа из более чем двух учеников — все становилось поводом для наказания. Замок, который всегда был полон жизни, замер в ожидании.

Для Гарри и Синии террор стал персональным. Амбридж, понимая, что не может сломать их поодиночке, решила уничтожить их вместе. Их «воспитательные беседы» стали ежедневным ритуалом. Она запирала их в своем розовом кабинете на несколько часов. Гарри должен был писать своим кровавым пером, пока шрамы на его руке не превращались в сплошную кровоточащую рану. А Синию она заставляла стоять в углу и читать вслух указы Министерства, снова и снова, пока ее голос не срывался в хрип.

Это была изощренная пытка. Она мучила тело одного на глазах у другой, одновременно унижая ее дух. Она видела, как Синия сжимает кулаки, как ее иллюзия дрожит от сдерживаемой ярости, и наслаждалась этим. Она ждала, когда та сорвется, чтобы получить наконец повод избавиться от нее.

Но Синия не срывалась. Она стояла и читала, и ее монотонный, лишенный эмоций голос бесил Амбридж еще больше, чем крики. А по вечерам, в Выручай-комнате, она учила Гарри, как превратить боль в оружие.

— Не борись с ней, Поттер, — говорила она, обрабатывая его раны эссенцией, от которой щипало, но кровь останавливалась. — Она этого и ждет. Прими ее. Впусти в себя. А затем построй вокруг нее стену из холодного гнева. Пусть она горит внутри, но не вырывается наружу. Пусть она станет твоим топливом.

«Отряд Дамблдора» стал для них единственной отдушиной, но и над ним сгущались тучи. Малфой что-то подозревал. Он несколько раз пытался проследить за ними, и лишь хитроумные отвлекающие маневры близнецов и иллюзии Синии спасали их от разоблачения.

Напряжение росло. Гарри почти перестал спать. Его шрам болел постоянно, тупой, ноющей болью. И сны о черной двери в конце темного коридора стали возвращаться. Теперь они были ярче, настойчивее. Желание открыть эту дверь, узнать, что за ней, превратилось в одержимость.

Синия чувствовала это.

— Он снова стучится к тебе в голову, — сказала она однажды ночью, застав его в гостиной, где он сидел, обхватив голову руками. — Ты ослаблен, Гарри. Боль истощает не только тело, но и ментальную защиту. Ты должен быть сильнее.

— Я не могу! — сорвался он. — Я устал, Синия! Я устал от боли, от этой жабы, от всего!

Она присела перед ним на корточки и, наплевав на возможную слежку, взяла его лицо в свои руки. Ее прикосновение было холодным, но оно отрезвляло.

— Я знаю, — сказала она тихо, и в ее глазах, настоящих, огненных, было нечто похожее на сострадание. — Но ты должен. Ради Рона. Ради Гермионы. Ради всех тех детей, что смотрят на тебя как на последнюю надежду. И ради меня. Если ты сломаешься, я сожгу этот замок дотла вместе со всеми, кто в нем. Ты же не хочешь этого?

Он посмотрел в ее глаза и увидел там отражение своей собственной усталости и своего гнева. Он молча покачал головой.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Тогда держись. Буря близко. Очень близко.

* * *

Это случилось через неделю. Ночью.

Гарри спал тревожным, поверхностным сном, когда это началось. Он не погружался в него медленно. Его выдернули из реальности.

Он снова был не в спальне. Он был в холодном, гулком зале, где эхо шагов отдавалось от высокого потолка. Мраморные стены. Черный пол. И полки. Бесконечные ряды полок, уставленных маленькими, пыльными стеклянными шарами. Отдел Тайн.

Перед ним, спиной к нему, стояла высокая фигура в черном плаще с капюшоном. Волдеморт. Он не видел его лица, но чувствовал его ауру — холодную, как могила, и полную голодной, нетерпеливой силы.

— Пророчество… — прошипел голос, который был похож на шелест сухих листьев. — Оно здесь. Я чувствую его. Оно расскажет мне все. Как уничтожить его. Как стать вечным. Я должен его взять.

Волдеморт протянул свою бледную, неестественно длинную руку к одному из шаров, на котором светились имена. Гарри Поттер и Т.М. Реддл.

Но он замер, не коснувшись его.

Его голова медленно, неестественно, как у совы, повернулась. И его красные, змеиные глаза уставились прямо на Гарри. Нет, не на Гарри. В Гарри. Он видел его. Он знал, что он здесь.

Ледяной, лишенный всякого веселья смех заполнил разум Гарри, вымораживая мысли.

— Ты здесь, Гарри, — прошипел Волдеморт, и его голос был не звуком, а чистой мыслью, вонзившейся прямо в мозг. — Смотришь моими глазами? Любопытно. Очень любопытно. Ну что ж, смотри. Запоминай дорогу. Потому что скоро ты придешь ко мне сам. Ты принесешь мне его. Или я заберу того, кто тебе дорог, и ты придешь, чтобы спасти его.

Образ Волдеморта начал таять, и на его месте возник другой. Сириус. Он стоял на коленях на том же мраморном полу, его лицо было искажено от боли. Над ним возвышался Волдеморт с палочкой в руке.

— Выбор за тобой, мальчик.

Боль.

Ослепляющая, всепоглощающая боль в шраме, словно сам мозг пытался вырваться из черепа.

Гарри проснулся с криком, задыхаясь. Он сидел на кровати, хватая ртом воздух, его тело покрывал ледяной пот.

Дверь в спальню распахнулась. В проеме стояла Синия. Она уже не была «Сандрой». Ее глаза горели, как два адских костра. Она подлетела к его кровати в мгновение ока, Рон, испуганно вскочивший со своей, едва успел отшатнуться.

— Мелкий, что опять?! — ее голос был резким, но в нем слышалась тревога.

— Волдеморт, — выдавил Гарри, потирая пылающий лоб. — Он… он в Министерстве. В Отделе Тайн. Он хочет пророчество. И он… он показал мне Сириуса. Он у него. Он пытает его!

Рон побледнел. Но Синия не поддалась панике. Она схватила его за плечи, встряхнув.

— Гарри, слушай меня! — сказала она твердо. — Это может быть ловушка! Он знает, что ты видишь. Он может показывать тебе то, что хочет, чтобы ты увидел!

— Это было реально, Синия! Я чувствовал! — закричал он, пытаясь вскочить. — Мы должны его спасти!

— Черт, Поттер, это именно то, чего он хочет! — ее когти, проступившие сквозь иллюзию, впились ему в плечи. — Он заманивает тебя!

Но Гарри уже не слушал. Образ Сириуса, корчащегося от боли, стоял у него перед глазами. Вина за мистера Уизли, гнев на Амбридж, месяцы боли и унижений — все это слилось в один всепоглощающий импульс. Действовать. Спасать.

Он вырвался из ее хватки.

— Мы летим в Министерство. Сейчас же.

Синия смотрела на него, и в ее глазах была буря. Отчаяние, ярость, страх. Она понимала, что не сможет его остановить.

— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Хорошо, безумец. Ты пойдешь в пасть к дракону. Но ты не пойдешь один.

Она повернулась к Рону, который стоял, разинув рот.

— Уизли, буди свою сестру и ту, что с книжкой. Быстро. Похоже, у «Отряда Дамблдора» сегодня будет выпускной экзамен.

Крик Гарри разорвал ночную тишину спальни. Он сел на кровати, задыхаясь, вцепившись в волосы, его шрам был полосой чистого огня. Кошмар — нет, не кошмар, видение — стоял перед его глазами: Сириус, корчащийся от боли на холодном мраморном полу Отдела Тайн.

Рон подскочил, остальные мальчики испуганно зашевелились. Но раньше всех в комнату ворвалась она. Синия. Иллюзия «Сандры» почти истаяла от скорости, оставив лишь призрачные очертания веснушек на бледном, как кость, лице. Ее глаза горели красным.

— Гарри! — она была рядом в мгновение ока, ее холодные руки схватили его за плечи, вырывая из панической спирали. — Что ты видел?!

— Сириус! — выдохнул он, хватая ее за запястья. — Волдеморт… он у него. В Министерстве. В том коридоре из моих снов! Он пытает его!

— Ложь! — ее голос был резким, как удар кнута. — Это приманка, Гарри! Он знает о вашей связи, он показывает тебе то, что заставит тебя бежать к нему!

— Это было реально, Синия! Я чувствовал! — он попытался вскочить, но ее хватка была стальной. — Мы должны его спасти! Я не могу… не могу потерять и его!

В его голосе было столько отчаяния, столько боли от прошлых потерь, что на мгновение в ее глазах промелькнуло сострадание. Но оно тут же сменилось ледяной решимостью. Она поняла, что спорить с его паникой бесполезно. Нужно было ее направить.

— Хорошо, — сказала она, и ее спокойствие было пугающим. — Хорошо, мы его спасем. Но мы не сделаем это как стадо испуганных овец, бегущих на бойню. Мы сделаем это правильно.

Она посмотрела на Рона, который стоял рядом, бледный и растерянный.

— Уизли, буди Гермиону. Только ее. Скажи, что это код «красный». Встречаемся в гостиной. Живо.

Рон, не задавая вопросов, кинулся выполнять приказ.

Синия снова повернулась к Гарри. Она не отпускала его плечи.

— Ты сейчас — сгусток эмоций, Поттер. Ты горишь. А я — лед. Так что слушай меня. Мы не полетим в Министерство на полудохлых костяных лошадях. Мы не ворвемся туда впятером против дюжины Пожирателей. Это самоубийство. И Сириус бы первый назвал тебя идиотом за такую попытку.

— Но что тогда?! — в отчаянии воскликнул он. — Мы будем сидеть и ждать?!

— Нет, — сказала она. — Мы обратимся к единственному человеку в этом замке, кто может проверить твое видение, не выходя из кабинета. К единственному, кто может поднять Орден по тревоге за пять секунд. Мы идем к Дамблдору.

Идея была настолько простой и логичной, что она пробила стену паники Гарри. Конечно. Дамблдор.

— Но Амбридж… — начал он.

— Мне плевать на Амбридж, — отрезала она. — Если она встанет у нас на пути, я уберу ее. Это я тебе обещаю. А теперь одевайся. Каждая секунда на счету.

Когда они спустились в гостиную, их уже ждали Рон и Гермиона. Гермиона была бледной, но ее глаза были ясными и сосредоточенными.

— Синия права, — сказала она, выслушав краткий пересказ Рона. — Идти самим — безумие. Только Дамблдор. Но как мы до него доберемся? Амбридж наверняка следит за его кабинетом.

Синия ухмыльнулась, и в полумраке ее улыбка была хищной.

— Вот поэтому мы не пойдем парадным входом, — сказала она. — Гарри, у тебя еще есть твоя мантия-невидимка?

План был дерзким и опасным. Гарри под мантией должен был добраться до горгульи. Синия, Рон и Гермиона должны были устроить отвлекающий маневр на другом этаже — достаточно громкий, чтобы привлечь внимание Филча и «Дружины», но не настолько, чтобы поднять на ноги весь замок.

— Я пойду с тобой, — сказала Синия Гарри, когда они уже были готовы. — Под твоей мантией.

— Мы не поместимся!

— Поместимся, — твердо сказала она. — Я не оставлю тебя одного ни на секунду. Не в таком состоянии.

Это было не просто стратегическое решение. Это было обещание. Она не доверяла ему одному. И она не хотела оставлять его одного.

Гарри кивнул. Под одной мантией, прижавшись друг к другу в темноте, они двинулись по спящим коридорам Хогвартса, пока на пятом этаже не раздался оглушительный грохот и визг — Рон и Гермиона привели в действие целый ящик «Вонючек» близнецов.

Их судьба, и судьба Сириуса, теперь зависела от того, успеют ли они добраться до старого волшебника, прежде чем ловушка Волдеморта захлопнется.

* * *

Они добрались до коридора на седьмом этаже, и сердца их колотились в унисон с далеким грохотом отвлекающих маневров. Гарри нащупал в темноте холодный камень статуи горгульи.

— Лимонный шербет, — прошептал он, и его голос дрогнул.

Горгулья не шелохнулась.

— Глупости, — попробовал он снова. — Тараканьи усы?

Никакой реакции. Пароль был сменен. Ловушка.

Синия, стоявшая под мантией так близко, что он чувствовал ее ледяное спокойствие, положила руку ему на плечо. «Тихо», — прошептала она.

И тут они их услышали. Голоса. Приближающиеся, полные самодовольной уверенности. Из-за угла, освещенные ярким светом заклинания Люмос, вышли Амбридж, Корнелиус Фадж, два аврора — Долиш и Кингсли Шеклболт, — и Перси Уизли.

Но они были не одни. Между аврорами, дрожа от страха, шла Мариэтта Эджком, подруга Чжоу Чанг. На ее лице, как уродливая маска, багровела надпись «ЯБЕДА», выведенная плотной россыпью гнойных прыщей.

— Вот, министр, — пискляво говорила Амбридж, указывая на Мариэтту. — Свидетельница. Она все нам рассказала. О тайной армии Дамблдора.

Гарри почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Предательство. Оно было таким же уродливым, как и прыщи на лице Мариэтты.

— Дамблдор! — крикнул Фадж, и его голос был полон нервного триумфа. — Открывайте! Мы знаем, что вы там! И мы знаем, что вы замышляете!

Горгулья, словно подчиняясь новому хозяину замка, с ворчанием отъехала в сторону, открывая винтовую лестницу.

— После вас, министр, — пропела Амбридж.

Они начали подниматься. Гарри и Синия, затаив дыхание под мантией, последовали за ними, оставаясь на несколько ступеней ниже.

— Что будем делать? — прошептал Гарри.

— Смотреть, — ответила Синия. — И учиться. Сейчас будет представление.

Кабинет Дамблдора был ярко освещен. Директор сидел за своим столом, спокойный и невозмутимый. Рядом с ним, на стуле, сидела профессор МакГонагалл, ее лицо было бледным, но суровым. Когда процессия вошла, Дамблдор поднял на них свои голубые глаза.

— Добрый вечер, Корнелиус, — сказал он приветливо. — Я смотрю, вы привели с собой почти всю свою свиту. Надеюсь, причина столь серьезна, сколь и многочисленна ваша компания.

— Не нужно притворства, Дамблдор! — выпалил Фадж, размахивая своим котелком. — Мы все знаем! О вашей незаконной армии! Вот! — он ткнул пальцем в Мариэтту, которая тут же спрятала лицо в ладонях и зарыдала.

— Ах, армия, — протянул Дамблдор, глядя на девушку с печалью. — Должен признаться, Корнелиус, я не понимаю, о чем вы.

— Не понимаете?! — взвизгнула Амбридж. Она шагнула вперед и с триумфом бросила на стол Дамблдора свиток пергамента.

— А это что такое?! — взвизгнула она. Ее палец ткнул в первую строчку списка. — «Отряд Дамблдора»! И посмотрите, кто во главе! Гарри Поттер! Все сходится, министр! Этот мальчишка, с его ложью о возвращении Сами-Знаете-Кого, собирал собственную армию прямо у нас под носом! С вашего молчаливого одобрения, Дамблдор!

Фадж нахмурился, глядя на имя Гарри. Это была понятная ему, простая картина: Поттер — сумасшедший, Дамблдор — его покровитель.

— Я требую, чтобы Поттера арестовали немедленно! — продолжила Амбридж, ее голос звенел от торжества. — За создание незаконной организации и подрывную деятельность!

Дамблдор медленно взял список, его взгляд скользнул по именам, но задержался он не на имени Гарри.

— Занятно, — проговорил он, — я вижу здесь много имен. Но вы, Долорес, кажется, одержимы только одним. Скажите, ваша неприязнь к Гарри носит профессиональный характер или сугубо личный?

Амбридж на мгновение опешила от такой прямой атаки.

— Он лжец! И опасный смутьян!

— Он пятнадцатилетний мальчик, который пережил то, чего не должен был, — спокойно ответил Дамблдор. — И вместо помощи и поддержки он получает от представителя Министерства лишь гонения и… — его взгляд на долю секунды стал ледяным, — …весьма сомнительные методы наказания.

В этот момент Амбридж, почувствовав, что теряет инициативу, решила нанести удар с другой стороны. Она знала, что Гарри и «Сандра» прячутся где-то рядом. Она это чувствовала. И она решила сыграть на этом.

— Но он действует не один! — она обвела кабинет триумфальным взглядом. — С ним всегда его… тень. Эта девчонка, Блейк. Еще одна ваша тайна, Дамблдор? Несуществующая студентка, которая появляется из ниоткуда и обладает весьма… тревожащими способностями. Может, это она — настоящий лидер вашей «армии»? — она понизила голос до зловещего шепота. — Я говорила с ней. Она не человек. Она что-то… иное. Она угрожала мне. Прямо в моем кабинете.

Фадж недоуменно посмотрел на нее. «Угрожала? Генеральному инспектору?»

Дамблдор поднял бровь. Он посмотрел на Амбридж с выражением искреннего, почти клинического интереса.

— Угрожала, Долорес? — переспросил он мягко. — Пятнадцатилетняя девочка угрожала вам, высокопоставленному чиновнику Министерства, окруженному аврорами? Вы уверены, что вы… хорошо себя чувствуете? Перегрузки на работе, постоянный стресс… это может приводить к тому, что воображение начинает играть с нами злые шутки.

Это был гениальный удар. Он не стал защищать Синию. Он поставил под сомнение адекватность самой Амбридж. Он использовал ее собственный страх и паранойю против нее. Синия, стоявшая под мантией, едва сдержала смешок. Она оценила мастерство.

— Я не сумасшедшая! — взвизгнула Амбридж, ее лицо начало покрываться красными пятнами. — Эта девчонка — монстр! А Поттер — ее сообщник!

— Что ж, — вздохнул Дамблдор. — Раз уж мы перешли к фантастическим обвинениям… Позвольте мне указать на одну небольшую неувязку в вашей стройной теории. Название. «Отряд Дамблдора». Не «Армия Поттера». — Он посмотрел на Гарри, который все еще прятался под мантией, и Синия почувствовала, как он напрягся. — «Отряд Дамблдора», — прочитал Дамблдор вслух, подняв пергамент. Он посмотрел на список, и в его глазах за очками-половинками промелькнул веселый огонек. — Признаюсь, название весьма лестное. Я бы, наверное, выбрал что-то более скромное. «Орден Альбуса» звучит слишком пафосно, а вот «Сторонники Дамблдора»… вполне себе.

Фадж побагровел.

— Мы не шутки шутить сюда пришли! — прорычал он. — Это признание! Вы собирали армию, чтобы свергнуть меня! Чтобы захватить Министерство!

— Корнелиус, право же, — мягко упрекнул его Дамблдор. — Если бы я хотел захватить Министерство, я бы сделал это в одиночку. Зачем бы мне понадобилась помощь группы подростков, пусть и весьма одаренных?

Его спокойствие, его логика, его полное отсутствие страха сводили Фаджа с ума. Он повернулся к Мариэтте.

— Говори! — приказал он. — Расскажи им! Когда у вас была следующая встреча?

Мариэтта лишь сильнее затряслась, не в силах вымолвить ни слова, и указала на свое изуродованное лицо.

— Ах, да, — вмешалась профессор МакГонагалл, и ее голос был холоден, как сталь. — Боюсь, мисс Эджком мешает говорить весьма искусно наложенное на нее проклятие. Оно активируется каждый раз, когда она пытается предать своих друзей. Долорес, я восхищена вашими методами дознания. Очень… чисто.

Амбридж вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.

— Это все неважно! — отрезала она. — У нас есть список! И свидетель! Они собирались сегодня вечером в той тайной комнате на седьмом этаже!

— Правда? — Дамблдор с интересом посмотрел на нее. — А кто вам это сказал, Долорес? Уверен, эта бедная девочка не могла.

— Я… у меня свои источники! — взвизгнула Амбридж, понимая, что попала впросак.

— Конечно, конечно, — успокаивающе произнес Дамблдор. — Вы ведь не думаете, Корнелиус, что Гарри организовал бы группу и назвал ее моим именем?

Логика была безупречна.

— Значит, это вы ее организовали! — торжествующе воскликнул Фадж.

— Именно так, — спокойно ответил Дамблдор.

В кабинете повисла тишина. МакГонагалл ахнула. Фадж и Амбридж застыли с открытыми ртами. Авроры переглянулись.

Синия, стоявшая в тени, затаила дыхание. Она видела такое лишь однажды, в одном из высших кругов Ада, когда один архидемон, чтобы спасти свой легион, взял на себя вину за проигранную войну, зная, что его ждет вечность пыток. Это был ход гроссмейстера. Жертва ферзя ради спасения всей партии. Она не знала, восхищаться ей или ужасаться.

— Вы… вы признаетесь? — пролепетал Фадж.

— Признаюсь, — кивнул Дамблдор. — Я, Альбус Дамблдор, организовал эту группу. Я готовил их. Но не для свержения Министерства, Корнелиус. А для защиты от Лорда Волдеморта, в существование которого вы так упорно отказываетесь верить.

— Он лжет! — взвизгнула Амбридж. — Хватайте его!

Кингсли Шеклболт, до этого стоявший молча, сделал шаг вперед.

— Боюсь, министр, вам придется сначала справиться со мной, — сказал он ровным, глубоким голосом, поднимая палочку.

— И со мной, — добавила МакГонагалл, вставая и тоже обнажая свою.

Кабинет превратился в пороховую бочку. Фадж в панике отступил за спины авроров.

— Не нужно, друзья мои, — сказал Дамблдор, и его голос был полон печали. — Не стоит проливать кровь. Я не собираюсь отправляться в Азкабан.

Он посмотрел на Фаджа.

— Видите ли, Корнелиус, вы совершаете ту же ошибку, что и многие до вас. Вы принимаете мое нежелание сражаться за слабость.

В этот момент Фоукс на жердочке издал тихий, музыкальный звук.

— Я не намерен быть арестованным, — повторил Дамблдор.

Он сделал неуловимое движение, и в комнате все изменилось. Синия почувствовала это кожей — чудовищный всплеск силы, такой древней и мощной, что по сравнению с ней магия авроров казалась детской забавой.

— Ну, теперь-то вы его поймали! — закричал Фадж. — Он вытащил палочку!

— Боюсь, вы снова ошиблись, Корнелиус, — ответил Дамблдор, и его голос, казалось, шел отовсюду.

Прежде чем кто-либо успел среагировать, Фоукс сорвался с жердочки, превратившись в огненный шар, и окутал Дамблдора. Раздался оглушительный хлопок, похожий на раскат грома, и ослепительная вспышка света заставила всех зажмуриться.

Когда зрение вернулось, Дамблдора, МакГонагалл и Кингсли в кабинете не было.

Они исчезли.

В центре комнаты, медленно кружась, на пол опускалось одно-единственное алое перо.

Тишина.

А затем — крик. Пронзительный, полный бессильной ярости вопль Долорес Амбридж, который, казалось, мог бы расколоть стены замка.

Она смотрела на пустое место, где только что стоял Дамблдор, и ее лицо, искаженное гневом, было страшнее любой маски Пожирателя Смерти.

— ОН СБЕЖАЛ! ОН СБЕЖАЛ! — визжала она, топая ногой. — НАЙТИ ЕГО! ПЕРЕКРЫТЬ ВСЕ ВЫХОДЫ!

Аврор Долиш и Перси Уизли, оправившись от шока, бросились выполнять бессмысленный приказ. Фадж стоял посреди кабинета, растерянно глядя на перо феникса, и бормотал: «Невероятно… прямо у нас из-под носа…».

Гарри и Синия, все еще невидимые, стояли в тени. Гарри был потрясен. Он видел демонстрацию силы, которую даже не мог себе представить. Но вместе с восторгом он чувствовал ледяное отчаяние. Дамблдор ушел. Их главная защита, их король, добровольно ушел с доски.

Амбридж, оставшись одна, перестала кричать. Она тяжело дышала, ее пухлая грудь вздымалась. Она подошла к столу Дамблдора и с ненавистью посмотрела на его пустое кресло.

— Ну что ж, — прошипела она, и ее голос был полон яда. — Раз пастух сбежал, пора заняться его любимой овечкой.

Она повернулась и пошла к выходу, ее шаги были тяжелыми и полными угрозы. Она прошла сквозь то место, где прятались Гарри и Синия, так близко, что они почувствовали запах ее приторных духов.

Когда коридор опустел, Синия сбросила мантию.

— Черт, — выдохнула она, и в ее голосе было неприкрытое восхищение. — Этот старик… он не просто игрок. Он — сама игра. Какой блеф. Какое исполнение.

Но Гарри не разделял ее восторга. Он тоже вышел из-под мантии, и его лицо было пепельным.

— Он ушел, — сказал он глухо. — Он бросил нас. Он оставил нас одних с ней.

— Он не бросил, — голос Синии стал серьезным. Она подошла и встала перед ним. — Он выиграл нам время. Он взял всю вину на себя, чтобы защитить тебя и остальных. Он показал, насколько они боятся и насколько они некомпетентны. И он оставил нам поле боя. Весь замок. Без него Амбридж лишилась своей главной цели. Теперь ее единственная цель — ты. И она будет неосторожна.

— Но Сириус! — отчаяние снова захлестнуло Гарри, возвращая его к первоначальной цели их вылазки. — Мы должны были предупредить Дамблдора! А теперь… теперь его нет! Что нам делать?!

Синия посмотрела на него, и в ее глазах, на фоне опустевшего кабинета и одинокого пера на полу, горела холодная, расчетливая ярость. План А, гениальный и провалившийся, был окончен. Пора было переходить к плану Б.

— Теперь, Поттер, — сказала она, и ее голос был низким и полным обещаний, — мы делаем все по-моему. Собирай своих друзей. Мы идем в Министерство. Но мы не пойдем туда, чтобы спасать. Мы пойдем туда, чтобы устроить охоту.

Кабинет Дамблдора казался оглушительно пустым. Одинокое перо феникса, медленно опустившееся на ковер, было похоже на точку в конце длинного, сложного предложения. Предложения, которое означало: «Теперь вы одни».

Гарри смотрел на это перо, и его мир рушился. Дамблдор, его щит, его последняя инстанция, исчез. А Сириус… образ крестного, корчащегося от боли, снова вспыхнул в его мозгу, затмевая все остальное.

— Он ушел, — выдохнул он, и его голос был глухим, полным отчаяния. — Он бросил нас. Он оставил нас одних с ней.

— Он не бросил, — голос Синии был твердым, как сталь. Она сбросила мантию-невидимку, и ее фигура в тени опустевшего кабинета казалась единственной реальной вещью в этом мире, полном обмана. — Он выиграл нам время. Он взял всю вину на себя, чтобы защитить тебя и список. Он показал, насколько они боятся и насколько они некомпетентны. И он оставил нам поле боя. Весь замок.

Она подошла к нему, и ее глаза, настоящие, огненные, впились в его.

— Но Сириус! — отчаяние снова захлестнуло Гарри, возвращая его к первоначальной цели их вылазки. — Мы должны были предупредить Дамблдора! А теперь… теперь его нет! Что нам делать?! Он умрет!

— Он не умрет, — отрезала она. — Еще нет. Это была приманка, Гарри. Не пытка. Волдеморт не стал бы убивать его сразу. Он ждет тебя. У нас еще есть время. Но очень, очень мало.

Она говорила быстро, четко, ее мозг работал с холодной эффективностью хирурга. Паника была роскошью, которую она не могла себе позволить.

— План А — сообщить Дамблдору — провалился, — она начала загибать пальцы, словно перечисляя пункты боевого плана. — План Б — поднять Орден — тоже отпадает. Мы не знаем, как с ними связаться, а любая сова будет перехвачена. Значит, остается только план В.

— План В? — тупо переспросил Гарри.

— Да. Мой план, — она посмотрела на него в упор, и в ее взгляде не было места для споров. — Мы идем в Министерство. Но мы не идем туда как испуганные дети, чтобы спасать. Мы идем туда как диверсионный отряд. У нас есть преимущество, которого у них нет.

— Какое еще преимущество? Их там десятки!

— Они ждут тебя одного, — сказала она, и на ее губах появилась хищная, безжалостная улыбка. — Они ждут героя, который прибежит спасать крестного. Они не ждут нас. Они не ждут Гермиону, которая может знать заклятия, о которых они и не слышали. Они не ждут близнецов, которые могут превратить их драгоценный Отдел Тайн в дымящиеся руины. И они уж точно… — ее глаза сверкнули, — …не ждут меня.

Она взяла его за руку. Ее прикосновение было ледяным, но оно отрезвляло.

— Мы не будем спасать Сириуса, Гарри. Мы устроим им такой ад, что они сами его отпустят, лишь бы мы убрались. Мы не будем играть по их правилам. Мы заставим их играть по нашим.

Она превратила его отчаяние в оружие. Она дала его боли цель.

— Собирай своих друзей. Всех, кто был в том списке. Всех, кто готов драться. Встречаемся в Выручай-комнате через десять минут.

— Но как мы выберемся из замка? Амбридж…

— О, об Амбридж не беспокойся, — ее улыбка стала еще шире. — Я оставлю ей небольшой прощальный подарок. Нечто, что займет ее надолго.

Она повернулась к выходу.

— Десять минут, Поттер. И будь готов. Потому что этой ночью мы покажем им, что такое настоящий страх.

* * *

Десять минут спустя Выручай-комната гудела, как растревоженный улей. Гарри, используя экстренный способ связи, который они разработали с Гермионой — заколдованные монеты, — сумел собрать ядро «Отряда». Рон, Гермиона, Джинни, Невилл, Луна, Фред и Джордж. Их лица в мерцающем свете факелов были бледными, сонными, но полными решимости.

Гарри быстро, сбивчиво пересказал им все: видение, попытку предупредить Дамблдора, его бегство. Когда он закончил, в комнате повисла тяжелая тишина.

— Значит, мы одни, — сказал Фред, и в его голосе не было привычного веселья.

— И Сириус в беде, — добавил Джордж.

— Это ловушка, — твердо сказала Гермиона, глядя на Гарри. — Синия права. Они ждут тебя. Одного.

— Вот поэтому он и не пойдет один, — сказал Рон, сжимая свою палочку. На его лице была смесь страха и упрямства. — Мы с тобой, дружище.

— Мы не бросим тебя, Гарри, — тихо, но твердо сказал Невилл.

Гарри смотрел на их лица и чувствовал, как его отчаяние сменяется чем-то иным. Гордостью. И огромной, сокрушительной ответственностью.

— Я не могу просить вас об этом, — сказал он. — Это смертельно опасно.

— Ты и не просишь, — ответила Джинни, и ее взгляд был таким же огненным, как и ее волосы. — Мы сами так решили.

В этот момент в комнате появилась Синия. Она выскользнула из тени у стены, и на ее губах играла довольная, хищная улыбка. Иллюзия «Сандры» исчезла без следа.

— Ну что ж, — сказала она, и ее настоящий, низкий голос заставил всех вздрогнуть. — Подарок для жабы доставлен. У нас есть примерно полчаса, пока она не поймет, что происходит.

— Что ты сделала? — с тревогой спросила Гермиона.

— Я просто помогла ее кабинету обрести внутреннюю гармонию, — невинно ответила Синия. — Я заколдовала все ее тарелочки. Теперь котята на них не мяукают, а воют баньши. А еще я превратила ее чернильницу в миниатюрное болотце. Думаю, ей понравится.

Фред и Джордж восхищенно присвистнули.

— Итак, план, — Синия стала серьезной. — Мы используем фестралов, как и сказал Гарри. Это самый быстрый и незаметный способ добраться до Лондона. Гермиона, ты, Луна, Невилл — вы летите с Гарри. Вы — его личная гвардия, ваша задача — чтобы он не наделал глупостей и добрался до цели.

Она повернулась к близнецам.

— Вы двое и Джинни — наша штурмовая группа. Как только мы окажемся в Министерстве, ваша задача — создать максимальный хаос. Взрывы, иллюзии, ловушки — все, что вы умеете. Отвлеките на себя как можно больше Пожирателей.

— А мы с Роном? — спросила она сама себя. — Мы — группа поддержки. Мы будем прикрывать фланги и тылы. И если кто-то из Пожирателей решит поиграть в героя, — ее глаза сверкнули, — он об этом очень сильно пожалеет.

Она не спрашивала. Она отдавала приказы. И никто не возражал. В отсутствие Дамблдора она, существо, которое провело сотни лет, сражаясь и выживая, стала их негласным командиром.

— Есть вопросы? — спросила она.

Все молчали.

— Отлично, — кивнула она. — Тогда за палочки. И помните: мы не жертвы, идущие на убой. Мы — охотники. И сегодня мы будем гнать их по их собственному лесу.

Они двинулись к выходу, и это уже не была группа испуганных школьников. Это был отряд. «Армия Дамблдора» под руководством Поттера, как и боялась Амбридж. Но Амбридж и представить не могла, насколько она была права. И насколько опасной может быть эта армия, когда ее ведет существо, для которого война — родная стихия.

* * *

Выбраться из замка оказалось на удивление легко. Хаос, который Синия устроила в кабинете Амбридж, сработал идеально. Пронзительные, потусторонние вопли, доносившиеся из-за розовой двери, привлекли внимание не только Филча и его кошки, но и половины «Инспекционной дружины». Пока они пытались понять, почему кабинет Генерального инспектора звучит как ирландские похороны, «Отряд Дамблдора» проскользнул по темным коридорам, используя потайные ходы, о которых знали только близнецы.

Они вышли на холодный, продуваемый ветрами внутренний двор. Ночное небо было ясным, усыпанным холодными, колкими звездами.

— А вот и наш транспорт, — прошептала Луна, указывая в темноту.

Из мрака выступили силуэты. Сначала они были почти невидимы, но потом лунный свет выхватил из тьмы перепончатые крылья, похожие на крылья летучих мышей, и белые, пустые, светящиеся глаза. Фестралы. Для Гарри, Луны и Невилла, видевших смерть, они были жуткими, но реальными. Рон, Гермиона и Джинни видели лишь пустоту, из которой доносилось тихое фырканье и шелест кожистых крыльев.

— Они чувствуют, что мы торопимся, — сказала Луна, с нежностью поглаживая костлявую шею ближайшего существа.

Взбираться на спины невидимых лошадей было странным и пугающим опытом для тех, кто их не видел. Но времени на колебания не было. Синия, которая, очевидно, видела их так же ясно, как и Гарри, запрыгнула на спину самого крупного фестрала с грацией, которая выдавала в ней нечеловеческую природу.

— Держитесь крепче, — скомандовала она. — И не смотрите вниз.

По команде Гарри существа одновременно оттолкнулись от земли. Не было ни галопа, ни разбега. Они просто взмыли в ночное небо, бесшумно, как тени.

Полет был сюрреалистичным. Внизу, под ними, Хогвартс быстро превращался в игрушечный замок, его башни и огни казались крошечными и далекими. Холодный ветер свистел в ушах, заглушая все, кроме стука их собственных сердец. Они летели плотной группой, черные силуэты на фоне звездного неба.

Гарри летел во главе, указывая путь на юг, к Лондону. Рядом с ним, на своем фестрале, летела Синия. Она не пригибалась к шее существа, как остальные. Она сидела прямо, ее рыжие волосы развевались на ветру, и она смотрела не вперед, а по сторонам, сканируя небо на наличие угроз. Она была похожа на валькирию, ведущую воинов в их последний бой.

Он посмотрел на своих друзей. Рон, вцепившийся в невидимую гриву так, что побелели костяшки, его лицо было бледным, но решительным. Гермиона, что-то шепчущая себе под нос, — вероятно, повторяя боевые заклинания. Джинни, Невилл, Луна, близнецы — все они были здесь, летели сквозь ледяную ночь навстречу смертельной опасности. Ради него. Ради Сириуса.

Чувство вины боролось в нем с чувством гордости.

— Они не должны были идти, — крикнул он Синии, чтобы перекрыть свист ветра.

— Они сделали свой выбор! — крикнула она в ответ. — Так же, как и ты! Уважай его!

Она была права.

Они летели несколько часов. Огни деревень и городов проплывали под ними, как рассыпанные угли. Лондон встретил их оранжевым заревом на горизонте. Гарри направил своего фестрала вниз, к одной из самых тихих и неприметных улиц, которую он смог вспомнить.

Приземление было резким и неловким. Они соскользнули со спин фестралов на мокрый от ночной росы асфальт. Существа, выполнив свою задачу, тихо фыркнули и растворились в темноте, словно их и не было.

Они стояли на пустой лондонской улице, группа подростков в помятых мантиях, с палочками в руках. Министерство магии было в нескольких кварталах отсюда.

— Ну что ж, — сказала Синия, потягиваясь, словно после долгой прогулки. — Разминка окончена. Пора начинать охоту.

Она посмотрела на старую, красную телефонную будку, стоявшую на углу улицы, — гостевой вход в Министерство.

— Кто-нибудь знает, как пользоваться этой штукой? В мое время мы просто проламывали стены.

Красная телефонная будка выглядела жалкой и неуместной на фоне их решимости. Гарри, помня свой визит с мистером Уизли, втиснулся внутрь первым. Рон и Гермиона последовали за ним, остальные толпились снаружи.

— Как там… шесть-два-четыре-четыре-два? — пробормотал Гарри, набирая номер на ржавом диске. «М-А-Г-И-Я».

Из трубки раздался спокойный, женский голос, который в этой тишине показался пугающе громким:

— Добро пожаловать в Министерство магии. Назовите ваше имя и цель визита.

— Гарри Поттер и… его друзья, — выдавил он. — Цель… спасение.

— Благодарю вас, — безразлично ответил голос. Из щели для монет выскочил серебряный значок, который Гарри тут же прикрепил к мантии.

Пол будки дрогнул и начал медленно опускаться. Они погружались под землю, в темноту, оставляя за собой холодный ночной воздух Лондона. Через минуту будка с лязгом остановилась. Дверь открылась.

Они вышли в атриум Министерства.

Он был огромен. И абсолютно пуст. Золотые статуи фонтана Магического Братства в центре зала молчали, вода в бассейне была темной и неподвижной. Высокие стены, облицованные темной, глянцевой плиткой, отражали их маленькие фигуры. В огромных окнах, за которыми обычно показывали погоду, царила непроглядная тьма. Ни звука. Ни единой живой души.

Даже ночного сторожа, который всегда спал за столом у входа, не было.

— Слишком тихо, — прошептал Рон, и его голос эхом отразился от стен.

— Ловушка, — констатировала Синия. Она стояла в центре атриума, медленно поворачиваясь. Она не смотрела на статуи или лифты. Она нюхала воздух.

— Чем пахнет? — спросил Гарри, инстинктивно сжимая палочку.

— Ожиданием, — ответила она. — И… чем-то старым. И злым. — Ее ноздри раздувались. — Они знают, что мы здесь. Они очистили сцену. И теперь ждут нашего выхода.

— Тогда не будем их разочаровывать, — сказал Фред, доставая из кармана горсть чего-то, что выглядело как маленькие черные шарики. — Нам нужно к лифтам.

Они двинулись через огромный зал, стараясь ступать тихо, но их шаги все равно казались оглушительными. Они шли плотной группой, палочки наготове, готовые к нападению с любой стороны. Но никто не нападал.

Они достигли лифтов. Решетки были открыты. Они втиснулись в одну из кабин. Гарри нажал кнопку с цифрой девять. Отдел Тайн.

Лифт с лязгом тронулся вниз. Дребезжание старой кабины, свист воздуха, мелькающие за решеткой этажи — все это создавало ощущение падения в преисподнюю.

— Запомните план, — напомнила Синия, когда лифт начал замедляться. — Гарри, Гермиона, Луна, Невилл — к пророчеству. Близнецы, Джинни — прикрытие и хаос. Я и Рон — фланги. Как только двери откроются — никаких колебаний. Входим.

Лифт остановился. Женский голос объявил: «Отдел Тайн».

Решетка с лязгом открылась.

Перед ними был тот самый черный коридор из снов Гарри. Темный, холодный, ведущий к единственной черной двери. И там, за этой дверью, как он был уверен, его ждал Сириус. И Волдеморт.

Гарри сделал глубокий вдох, взглянул на своих друзей, на Синию, и шагнул во тьму. Охота началась.

Черный коридор был похож на горло гигантского зверя. Он поглощал свет от их палочек, а воздух был холодным и неподвижным, как в склепе. Гарри шел первым, его шрам тупо, настойчиво пульсировал, ведя его вперед, как компас. Он чувствовал его. Сириуса. Его боль. Она была здесь, совсем близко.

Они прошли через круглую комнату с множеством дверей, которая на мгновение сбила их с толку, но инстинкт Гарри, усиленный связью с Волдемортом, безошибочно указал на одну из них.

Дверь открылась беззвучно.

Они вошли в Зал Пророчеств.

Помещение было настолько огромным, что терялось во мраке. Бесконечные, уходящие ввысь стеллажи, заставленные тысячами маленьких, пыльных стеклянных шаров. Каждый шар светился изнутри слабым, призрачным, голубоватым светом, и от них исходил тихий, непрекращающийся шепот — голоса провидцев, запертые в стекле на вечность.

— Ого, — выдохнул Рон. — Сколько их…

— Тише, — прошипела Гермиона. — Здесь слишком много эха.

Гарри двинулся вперед, вдоль одного из рядов. Его сердце колотилось в такт пульсации шрама. Он всматривался в маленькие, пожелтевшие от времени этикетки под каждым шаром.

— Ищи номер девяносто семь, — сказал он. — Он должен быть где-то здесь.

Они разделились, медленно продвигаясь вглубь зала. Шепот становился громче, сливаясь в неразборчивый, гипнотический гул.

— Гарри! — позвал Невилл через несколько минут. — Сюда!

Гарри подбежал. На одном из шаров, который, казалось, светился чуть ярче остальных, была этикетка. На ней, выведенные тонкими, выцветшими чернилами, стояли два имени.

С.П.Т. и А.П.В.Б.Д.

ТЕМНЫЙ ЛОРД

и (?) Гарри Поттер

Это было оно.

— Сириуса здесь нет, — сказала Луна своим обычным мечтательным голосом, оглядываясь. — Я не чувствую его. Здесь пахнет только пылью и временем.

— Он должен быть здесь! — воскликнул Гарри. — Я знаю!

Он протянул руку и взял шар. В тот момент, когда его пальцы коснулись теплого, вибрирующего стекла, шепот вокруг них стих. А в его голове раздался бесплотный, женский голос:

«Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда… рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца…»

Он держал в руках свою судьбу. Холодную, стеклянную, полную недосказанных слов.

И в этот момент из темноты между стеллажами раздался голос. Медленный, растянутый, полный ледяного аристократического презрения.

— Очень хорошо, Поттер. А теперь медленно повернись и отдай его мне.

Из мрака выступили они. Десять, нет, двенадцать фигур в черных мантиях и серебряных масках. Пожиратели Смерти. Они окружили их, отрезав путь к отступлению.

Впереди, сняв маску, стоял Люциус Малфой. Его бледное, заостренное лицо искажала торжествующая ухмылка.

— Ты был так предсказуем, — прошипел он. — Темный Лорд знал, что ты придешь.

Гарри посмотрел по сторонам. Сириуса не было. Нигде.

— Где он? — спросил Гарри, и его голос дрожал от ярости и подступающего ужаса.

Люциус рассмеялся.

— Он ошибся? Темный Лорд показал тебе сон? Что ж, ты умрешь, зная, что твой крестный отец в безопасности, у себя дома. Тебе следовало научиться отличать сны от реальности. А теперь — пророчество.

Ловушка захлопнулась.

Гарри посмотрел на своих друзей. Они стояли, сбившись в кучу, окруженные врагами, их лица были бледными, но полными вызова.

Синия шагнула вперед, вставая рядом с Гарри. Иллюзия «Сандры» исчезла, как дым, сдутый ветром. Она предстала перед Пожирателями во всей своей нечеловеческой, демонической славе. Ее рога, казалось, впитывали мрак зала, а глаза горели, как два адских костра.

Люциус Малфой на мгновение опешил, его ухмылка дрогнула.

— Что… что это за тварь?

Синия улыбнулась. Но это была не улыбка. Это был оскал.

— Я та, о ком вам не рассказывали в ваших чистокровных сказочках, блондинчик, — прорычала она. Она щелкнула пальцами, и вокруг ее ладоней заплясали два маленьких, шипящих шара чистого огня. — А теперь, если вы не уберетесь отсюда в течение следующих пяти секунд, я начну плавить ваши красивые маски. Вместе с вашими лицами.

Гарри поднял свою палочку. За его спиной он услышал, как его друзья сделали то же самое.

— Мы не отдадим его, — сказал он, и его голос был тверд, как сталь.

Люциус оправился от шока, и его лицо исказила ярость.

— Глупый мальчишка! — зашипел он. — Убейте всех, кроме Поттера! Ему оставьте пророчество!

Зал Пророчеств взорвался светом и звуком. Битва началась.

Зал Пророчеств превратился в адский калейдоскоп. Лучи заклятий пронзали полумрак, отражаясь от стеклянных сфер и разбивая их с мелодичным, скорбным звоном. Шепчущие голоса пророчеств, освобожденные из своих темниц, смешивались с криками, ревом заклина-

ний и грохотом рушащихся стеллажей.

«Отряд Дамблдора» инстинктивно разбился на пары, прикрывая друг другу спины. Они были в меньшинстве, неопытны, напуганы. Но в них горела ярость.

— Ступефай! — крик Гарри был боевым кличем. Он и Синия сражались в центре, как два полюса бури. Гарри действовал как классический дуэлянт — быстрые, точные защитные и оглушающие заклятия.

Синия же… она не сражалась. Она танцевала. Она двигалась с нечеловеческой грацией и скоростью, ее тело изгибалось под невозможными углами, уворачиваясь от смертельных лучей. Она не использовала палочку. Ее оружием был огонь и тьма. Она метала сгустки черного пламени, которые прилипали к мантиям Пожирателей, заставляя их визжать от боли и ужаса. Когда один из них, Долохов, попытался ударить ее своим фирменным фиолетовым проклятием, она не стала отражать его. Она просто выставила ладонь, и заклятие растворилось в нескольких дюймах от нее, поглощенное невидимым барьером тьмы.

— Моя магия старше твоей, смертный, — прошипела она, и ее глаза сверкнули.

Рон и Невилл сражались спиной к спине, отбиваясь от двух Пожирателей, включая гиганта-Макнейра. Рон, несмотря на дрожь в руках, выкрикивал заклинания с отчаянной храбростью.

— Конфундус! — крикнул он, и один из Пожирателей на мгновение замер, с недоумением глядя на свою палочку.

Невилл, чей страх перерос в холодную ярость, действовал с неожиданной точностью.

— Экспеллиармус! — его заклятие выбило палочку из рук Макнейра. — Это тебе за моих родителей!

Гермиона и Луна были странным, но эффективным дуэтом. Гермиона действовала как тактик, выкрикивая сложные связующие и парализующие заклинания, пытаясь обездвижить врагов.

— Петрификус Тоталус! — один Пожиратель с грохотом рухнул на пол, как статуя.

Луна же, со своим мечтательным спокойствием, была абсолютно непредсказуемой. Она не атаковала в лоб. Она насылала на Пожирателей заклятия, которые вызывали у них слуховые галлюцинации, заставляя их стрелять по теням.

— Осторожно, — пропела она, уворачиваясь от зеленого луча. — За вами мозгошмыги.

Близнецы и Джинни превратили свой участок зала в зону боевых действий. Они не столько сражались, сколько сеяли хаос. Фред и Джордж швыряли свои «Перуанские порошки мгновенной тьмы», погружая целые секции в непроглядный мрак, а затем взрывали в этой тьме свои фейерверки, дезориентируя врагов. Джинни, двигаясь с яростной грацией, которую Гарри никогда в ней не видел, обрушивала на Пожирателей мощнейшие заклятия «Редукто», заставляя стеллажи рушиться и хоронить врагов под лавиной стекла и дерева.

Но Пожиратели были опытнее и безжалостнее. Беллатриса Лестрейндж, с ее безумным, каркающим смехом, была самой опасной. Она не оглушала. Она пытала.

— Круцио! — взвизгнула она, направляя палочку на Джинни.

Гарри увидел это и бросился наперерез, но Синия была быстрее. Она метнула в Беллатрису сгусток тьмы, который заставил ту отшатнуться и прервать заклинание.

— Поиграй со мной, кудряшка! — прорычала Синия. — У меня для тебя есть пара новых трюков!

Беллатриса захохотала, и они сошлись в яростной дуэли — чистое безумие против древней, холодной ярости.

Гарри все еще сжимал в руке пророчество. Он понимал, что он — главная цель.

— Гарри, шар! — крикнула Гермиона. — Они хотят, чтобы ты его разбил!

Люциус Малфой, оправившись от первого шока, снова двинулся на Гарри, его лицо было искажено от злобы.

— Отдай его, Поттер!

Гарри отступал, отбиваясь от заклятий. Он споткнулся о разбитый шар и начал падать. Пророчество выскользнуло из его руки, взлетев в воздух.

Инстинктивно, он выкрикнул:

— Акцио!

Но было поздно. Шар, описав дугу, упал на каменный пол и разбился с тихим, хрустальным звоном.

На мгновение бой замер. Голос Сивиллы Трелони, усиленный магией зала, разнесся под сводами, ясный и отчетливый.

«…ибо ни один не может жить, пока жив другой…»

Слова эхом отразились от стен и затихли.

Люциус Малфой издал вопль, полный отчаяния и ярости.

— НЕТ! ТЫ РАЗБИЛ ЕГО! ПОТТЕР, ТЫ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИШЬ!

Пророчество было уничтожено. Теперь его содержание знал только Гарри. И не знал Волдеморт.

Битва вспыхнула с новой, еще большей яростью. Пожиратели, поняв, что их миссия провалена, перешли от попыток захватить к желанию убивать.

Ярость Пожирателей Смерти, лишившихся своей цели, стала слепой и смертоносной. Они больше не пытались обезоружить. Они убивали. Зал Пророчеств превратился в смертельную ловушку.

Невилл, храбро сражавшийся рядом с Роном, получил удар проклятием Долохова и с криком упал, его грудь обожгло фиолетовым пламенем. Гермиона, пытавшаяся его прикрыть, была оглушена мощным заклятием и безвольно рухнула на пол. Рон, увидев это, издал яростный рев и бросился на ее обидчика, но тут же был обезоружен и схвачен.

Они падали один за другим. Луна была оглушена. Джинни сломала лодыжку, уворачиваясь от проклятия, и упала, морщась от боли. Близнецы, разделенные в хаосе битвы, были прижаты к стеллажам.

Остались только Гарри и Синия.

Они стояли спиной к спине в центре зала, окруженные сужающимся кольцом Пожирателей. Люциус Малфой, его лицо было бледным от гнева, смотрел на Гарри с чистой ненавистью. Беллатриса, тяжело дыша после дуэли с Синией, маниакально хохотала.

— Конец игры, Поттер, — прошипел Малфой. — Ты умрешь здесь. Вместе со своей грязной компанией. И со своей демонической шлюхой.

— Подойди и скажи мне это в лицо, аристократишка, — прорычала Синия, и огонь снова заплясал на ее ладонях.

Гарри тяжело дышал, его рука сжимала палочку. Он смотрел на лежащих на полу друзей. Отчаяние, холодное и липкое, начало подступать к горлу. Он подвел их. Он привел их сюда на смерть.

И в этот момент, когда, казалось, все было кончено, двери в другом конце зала с грохотом распахнулись.

В проеме, окутанные вспышками света от аппарации, стояли они. Сириус. Люпин. Грозный Глаз Грюм. Тонкс. Кингсли Шеклболт. Орден Феникса.

— УБЕРИТЕ СВОИ ПАЛОЧКИ ОТ МОЕГО КРЕСТНИКА! — рев Сириуса был ревом грифона.

Пожиратели Смерти на мгновение замерли, застигнутые врасплох. Этой секунды хватило.

Орден вступил в бой. Зал, который до этого был ареной избиения детей, превратился в поле битвы равных, могущественных волшебников. Грюм, хромая, обрушивал на врагов мощные проклятия. Тонкс, меняя цвет волос с каждой вспышкой, сражалась с яростью. Кингсли двигался с царственной грацией, его заклинания были элегантны и смертоносны.

Сириус бросился прямо к Гарри. Он сражался с невероятной энергией, смеясь, его глаза горели азартом. Он отшвырнул Долохова в сторону и встал рядом с крестником.

— Ты в порядке? — крикнул он, отражая проклятие.

— Да! — крикнул Гарри в ответ, и его сердце наполнилось ликованием. Они были спасены.

Сириус рассмеялся.

— Отличная работа, Джеймс! — крикнул он, по привычке назвав его именем отца.

Они сражались спиной к спине — крестный и крестник. Сириус был великолепен. Он был так долго заперт в четырех стенах, и теперь, наконец вырвавшись на волю, он упивался битвой.

Он обезоружил Люциуса Малфоя и с хохотом отбросил его в сторону.

— Давай же! Ты можешь лучше! — кричал он, его голос эхом разносился по залу.

Он стоял у древней, покрытой рунами арки с колышущейся, призрачной завесой в центре, отбиваясь от двух Пожирателей одновременно. Арка, казалось, притягивала его, шептала ему, обещая покой, которого он был лишен столько лет.

А потом он встретился с Беллатрисой.

Его двоюродная сестра. Ее безумный, каркающий смех смешался с его азартным хохотом. Они сошлись в яростной дуэли, их палочки мелькали, заклятия сталкивались в воздухе.

— Ступефай! — крикнул Сириус.

Красный луч ударил Беллатрису в грудь. Она пошатнулась. Сириус рассмеялся, его лицо светилось триумфом.

— Давай же, Белла, — крикнул он, делая шаг назад, ближе к арке. — Ты же можешь…

Он не договорил. Беллатриса, даже пошатнувшись, успела выкрикнуть ответное заклинание. Это не было зеленой вспышкой Авады Кедавры. Это было простое Оглушающее заклятие. Но в пылу битвы, потеряв равновесие, Сириус не смог ему противостоять.

Красный луч ударил его прямо в грудь.

Смех оборвался. Улыбка застыла на его лице, сменившись выражением чистого, детского удивления. Его глаза расширились.

Он начал падать. Медленно, грациозно, как подкошенное дерево. Он падал назад, прямо в древнюю арку, в колышущуюся, шепчущую завесу, отделяющую мир живых от мира мертвых.

— СИРИУС! — крик Гарри был криком чистой, неразбавленной агонии.

Он бросился вперед, но было слишком поздно. Люпин, стоявший ближе, попытался схватить Сириуса, но его пальцы лишь скользнули по мантии.

Время, казалось, замедлилось. Все смотрели, как тело Сириуса, уже почти безвольное, касается призрачной ткани завесы.

И в этот момент мимо Гарри пронеслась тень.

Синия.

Она двигалась с нечеловеческой, размытой скоростью. Она не бежала. Она текла сквозь хаос битвы, игнорируя заклятия, летевшие в ее сторону. Ее иллюзия «Сандры» рассыпалась в прах, обнажив ее истинный, демонический облик.

В тот самый миг, когда спина Сириуса уже начала погружаться в завесу, когда шепот мертвых уже готов был принять его, она достигла его.

Она не пыталась его вытащить. Она сделала нечто невообразимое.

Она нырнула в арку вместе с ним.

На долю секунды они оба — Сириус и Синия — были видны, как темные силуэты на фоне призрачного света завесы. А затем она с силой вытолкнула его обратно.

Тело Сириуса, как тряпичная кукла, вылетело из арки и рухнуло на каменный пол, в нескольких футах от завесы. Он был без сознания, но он был здесь. В мире живых.

А Синия… она осталась там.

Завеса, до этого колыхавшаяся плавно, вздулась, словно нечто огромное внутри пыталось вырваться. Шепот мертвых превратился в гневный, голодный рев. Из-за призрачной ткани донесся нечеловеческий, полный боли и ярости крик Синии.

Гарри застыл, его сердце перестало биться. Он спас Сириуса, но потерял ее.

Но он недооценил ее.

Завеса вздулась еще раз, и из нее, словно ее выплюнула сама смерть, вылетела обратно фигура Синии. Она была покрыта инеем, ее кожа, и без того бледная, стала почти прозрачной, а из глаз и рта валил черный дым. Она рухнула на колени рядом с телом Сириуса, тяжело дыша, ее тело сотрясала дрожь.

— Ты… не… заберешь… его, — прохрипела Синия, рухнув на колени рядом с телом Сириуса. Ее сотрясала дрожь, черный дым все еще вился из ее рта. Касание Завесы, даже для такого существа, как она, не прошло бесследно. Оно выстудило ее до самого ядра, оставив после себя ледяную, звенящую пустоту.

Беллатриса Лестрейдж, оправившаяся от шока, смотрела на эту сцену с безумным, хихикающим восторгом.

— Демон спас грязного предателя крови! — взвизгнула она, ее глаза горели маниакальным огнем. — Какое восхитительное кощунство! Жаль, что представление так быстро закончилось. Пора опускать занавес.

Она направила свою кривую палочку на лежащего без сознания Сириуса.

И в этот момент в Синии что-то сломалось. Не кости. Не воля. Сломался тот тонкий, хрупкий контроль, который она выстраивала веками. Боль от прикосновения смерти, ярость от нападения на того, кого она только что вырвала из ее лап, — все это слилось в один безмолвный, холодный взрыв.

Она медленно подняла голову. Ее глаза больше не горели. Они были двумя черными дырами, в которых, казалось, умерли все звезды и застыла сама вечность.

— Я предупреждала тебя, кудряшка, — прошептала она, и ее голос был не громче шелеста могильной земли.

Она не стала метать огонь. Огонь был слишком живым, слишком страстным для того, что она собиралась сделать. Она просто протянула руку в сторону Беллатрисы.

И из-под каменного пола, прорывая древние плиты, на которых были высечены руны времени, вырвались тени. Не просто тени от стеллажей. Живые, осязаемые, маслянисто-черные щупальца из концентрированного мрака и холодного отчаяния. Они не двигались быстро. Они ползли, извивались, словно слепые змеи, и от одного их вида у Люпина, стоявшего неподалеку, волосы встали дыбом. Это была магия, которой не учат в Хогвартсе. Магия, рожденная в местах, где нет света.

Щупальца обвились вокруг лодыжек Беллатрисы, вокруг ее рук, вокруг ее талии. Безумный смех в ее горле сменился удивленным хрипом, а затем — визгом ужаса. Она пыталась применить заклинания — Импедимента! Редукто! Авада Кедавра! — но лучи просто тонули в черной, вязкой массе, не причиняя ей никакого вреда. Тени, казалось, питались самой магией.

— Что… что это такое?! — закричал Люциус Малфой, отступая.

— Это… правосудие, — прошептала Синия.

Тени не душили Беллатрису. Они не рвали ее на части. Они делали нечто худшее. Они начали проникать в нее. Сквозь мантию, сквозь кожу, без единой капли крови. Они лезли ей в уши, в ноздри, в рот, заставляя ее тело выгибаться в неестественной агонии.

Она больше не кричала. Она лишь дергалась, и ее глаза, до этого полные безумной ярости, теперь были полны чистого, животного ужаса. Тени проникали в ее разум.

И Синия начала говорить. Тихо, почти ласково.

— Ты любишь причинять боль, да? — шептала она. — Тебе нравится слушать крики. Тебе нравится видеть страх. Позволь, я покажу тебе настоящий страх.

Тени показали ей все. Они заставили ее пережить каждую крупицу боли, которую она причинила за свою жизнь, но с точки зрения ее жертв. Она почувствовала, как ломаются кости под ее собственными проклятиями. Она услышала крики родителей Невилла, но теперь это были ее собственные крики, ее собственный разум, рассыпающийся в прах. Она снова и снова переживала смерть, пытки, отчаяние — не как победитель, а как жертва.

А затем тени показали ей то, чего она боялась больше всего на свете. Не боль. Не смерть. Они показали ей мир, в котором ее Темный Лорд проиграл. Мир, в котором он был мертв, а она осталась одна, всеми забытая, слабая, ничтожная, в грязной камере Азкабана, без своей силы, без своего безумия, которое делало ее кем-то. Они показали ей забвение.

Ее тело обмякло. Щупальца медленно, неохотно, втянулись обратно под пол, не оставив ни следа. Беллатриса Лестрейдж рухнула на пол, как сломанная кукла. Она не была мертва. Она дышала. Ее глаза были широко открыты, но в них не было ничего. Ни безумия, ни ярости. Только пустота. Она тихо хихикала, пытаясь поймать в воздухе несуществующую бабочку.

— Она… она… — пролепетал Малфой, глядя на свою госпожу.

— Я ничего ей не сделала, — сказала Синия, медленно поднимаясь на ноги. Ее все еще трясло. — Я просто… показала ей сказку. Теперь она будет очень хорошей девочкой. Будет любить цветочки и бабочек.

Она повернулась к остальным Пожирателям. Они застыли, парализованные ужасом, глядя то на нее, то на пустую оболочку, которая когда-то была Беллатрисой.

Именно в этот момент абсолютной тишины и ужаса раздался новый голос. Холодный, ясный и шипящий, он прозвучал не из коридора. Он прозвучал, казалось, отовсюду сразу.

— Какое… впечатляющее… проявление силы.

Все обернулись.

В дальнем конце зала, там, где тени были гуще всего, из воздуха соткалась фигура. Высокая, в черной мантии, с белым, змеиным лицом и горящими красными глазами.

Лорд Волдеморт.

Он не появился с шумом. Он просто возник, как воплощение самого страха. Он посмотрел не на Гарри. Он посмотрел на Синию. И в его взгляде был не гнев, а холодный, хищный интерес.

Лорд Волдеморт стоял в дальнем конце зала, и само его присутствие, казалось, высасывало из воздуха тепло и свет. Оставшиеся Пожиратели Смерти, до этого парализованные ужасом, при виде своего господина воспряли духом и бросились к нему, как испуганные дети к отцу. Только Люциус Малфой остался стоять на месте, разрываясь между страхом перед Волдемортом и ужасом перед тем, во что превратилась Беллатриса.

Волдеморт медленно двинулся вперед, его красные глаза не отрывались от Синии. Он перешагнул через пустую, хихикающую оболочку Беллатрисы, даже не удостоив ее взглядом.

— Я чувствовал твое присутствие, дитя тени, — прошипел он, и его голос скользил по камню, как змея. — Но не думал, что ты решишься так открыто показать свои когти. Ты совершила ошибку.

Орден и «Отряд Дамблдора» инстинктивно сгрудились вокруг Гарри и все еще лежавшего без сознания Сириуса. Палочки были подняты, но все понимали, что против него это почти бесполезно.

Но Синия не отступила. Она стояла на месте, все еще дрожа от ледяного прикосновения Завесы, но в ее позе не было страха. Она смотрела на Темного Лорда с тем же холодным, анализирующим интересом, с каким смотрела на проклятую музыкальную шкатулку.

— Ошибку? — переспросила она, и ее голос, хоть и был хриплым, звучал на удивление ровно. — Ошибку совершила твоя бешеная собака, когда решила тронуть то, что принадлежит мне.

Волдеморт остановился в нескольких шагах от нее. Он был выше, чем казалось Гарри в его кошмарах. Его змеиное лицо было лишено эмоций, но в красных глазах с вертикальными зрачками плясало холодное пламя.

— Смело, — прошипел он. — Очень смело для существа, которое должно служить тьме, а не противостоять ей. Твои хозяева знают, что ты играешь в чужие игры?

— Мои хозяева ценят результат, а не методы, — ответила Синия. — А ты, Смертный-Который-Слишком-Много-На-Себя-Взял, нарушаешь баланс. Ты портишь статистику. Это непрофессионально.

Гарри и остальные слушали этот диалог с замиранием сердца. Она говорила с ним не как с Темным Лордом. Она говорила с ним как с… конкурентом. Как с мелким начальником из другого отдела, который лезет не в свое дело.

Красные глаза Волдеморда сузились. Он не привык к такому тону.

— Ты, кажется, не понимаешь своего положения, — сказал он, и воздух вокруг него похолодел еще сильнее. — Ты находишься в моем присутствии. Одно мое слово — и твоя душа будет кричать в агонии тысячу лет. Ты боишься смерти?

И тут Синия сделала то, чего он никак не мог ожидать. Она рассмеялась. Тихим, горьким, абсолютно лишенным страха смехом.

— Смерти? — она покачала головой, и ее рыжие волосы качнулись, как застывшее пламя. — О, нет, Реддл. Я не боюсь смерти. Я с ней на «ты». Я только что пила с ней чай за этой забавной занавеской, — она небрежно махнула рукой в сторону Арки. — Она хотела забрать моего друга. Мне пришлось объяснить ей, что она неправа.

Она сделала шаг к нему, и теперь уже Пожиратели за спиной Волдемортоа инстинктивно отшатнулись.

— Видишь ли, в чем проблема твоих угроз… Ты можешь убить мое тело. Ты можешь даже попытаться пытать мой дух. Но ты не можешь дать мне того, чего я боюсь на самом деле.

— И чего же ты боишься, если не смерти? — в его голосе прозвучало неподдельное любопытство.

— Окончательной смерти, — ответила она, и ее улыбка исчезла, уступив место бездонной, черной тоске. — Вечного забвения в той самой Преисподней, из которой я вырвалась. Того места, куда ты так отчаянно боишься попасть сам, поэтому и рвешь свою жалкую душонку на куски. Ты не можешь отправить меня туда. Это не в твоей власти. Ты для них — просто шумная, назойливая муха. А вот я… — она посмотрела на него в упор, и в ее глазах на мгновение отразилась вся мощь и ужас того места, откуда она пришла. — Я могу показать тебе дорогу.

Волдеморт замер. Он, великий и ужасный Темный Лорд, впервые в своей жизни столкнулся с существом, которое не просто не боялось его, а смотрело на него свысока, как на неразумное дитя, играющее с огнем. Его картина мира, в которой он был вершиной пищевой цепи, только что треснула.

Именно в этот момент абсолютного психологического перевеса Синии, когда Волдеморт был сбит с толку, раздался новый звук.

Шум и вспышки аппарации в главном атриуме Министерства. Много. Десятки.

— Авроры, — прошипел Люциус Малфой. — Министр здесь!

Волдеморт очнулся от оцепенения. Его лицо исказила ярость — не от страха, а от унижения. Он был здесь, так близко к своей цели, к Поттеру, но этот разговор, это… существо… отняло у него драгоценные секунды.

Он посмотрел на Гарри, который стоял за спиной Синии, сжимая палочку.

— Это еще не конец, Поттер, — прошипел он.

Затем он схватил Люциуса за мантию и вместе с остальными своими последователями растворился в черном дыму, исчезнув за мгновение до того, как в Зал Пророчеств ворвались первые авроры во главе с Корнелиусом Фаджем.

Они опоздали.

Они не увидели битвы. Они увидели лишь ее последствия: разрушенный зал, раненых детей, членов Ордена Феникса, лежащего без сознания Сириуса Блэка, и пустую, хихикающую оболочку самой разыскиваемой ведьмы в Британии.

И в центре всего этого, рядом с Гарри Поттером, стояла бледная, рыжеволосая девушка в мантии Гриффиндора, на лице которой было написано лишь крайнее измождение.

Мир волшебников только что изменился навсегда. И никто из них, даже сам Фадж, увидевший самого Волдеморта перед аппарацией, еще не понимал, насколько.

* * *

Атриум Министерства магии напоминал муравейник, в который сунули горящую палку. Авроры сновали повсюду, их голоса гулко отдавались от мраморных стен. Целители из больницы Святого Мунго уже были здесь, их белые мантии мелькали среди темных мантий авроров. Они уносили на левитирующих носилках раненых — Гермиону, Рона, Невилла, остальных. К счастью, никто не был убит. Проклятия были темными, но не смертельными.

Корнелиус Фадж, бледный, с трясущимися руками, стоял посреди всего этого хаоса, бормоча что-то себе под нос. «Я видел его… прямо здесь… Темный Лорд… он вернулся…». Стена его отрицания, которую он так усердно строил пять лет, рухнула в одно мгновение.

Гарри сидел на краю фонтана, вода в котором снова начала течь. Его била дрожь, но не от холода. Адреналин от битвы отхлынул, оставив после себя лишь гулкую пустоту и ноющую боль во всем теле. Рядом с ним сидела Синия. Иллюзия «Сандры» вернулась, но она была тусклой, полупрозрачной. Она молча смотрела на суету, ее лицо было непроницаемым.

Неподалеку целители колдовали над Сириусом. Он все еще был без сознания, но дышал ровно. Прикосновение Завесы оставило на его коже странный, серебристый иней, который никак не поддавался согревающим чарам.

— Он будет в порядке, — сказала Синия, не поворачивая головы. — Смерть его поцеловала, но не забрала. Шрам останется. Не на коже. Глубже.

Гарри посмотрел на нее. На ее бледное лицо, на темные круги под глазами.

— А ты? — спросил он тихо. — Ты в порядке?

Она усмехнулась, но в этом звуке не было веселья.

— Я? Я в своей стихии, Поттер. Хаос, страх, отчаяние… это все очень знакомо. Но… — она сделала паузу, — …я давно не чувствовала себя такой… выжатой. И такой живой.

В этот момент к ним подошел Дамблдор. Он появился так же тихо, как и всегда, словно вышел из тени. Рядом с ним был Кингсли.

— Гарри, — сказал директор, и его голос был полон бесконечной усталости. — Пора возвращаться в Хогвартс.

Он посмотрел на Синию, и в его взгляде было нечто новое. Не просто интерес. Уважение.

— Вы сегодня спасли больше жизней, чем можете себе представить, мисс… — он запнулся, словно не зная, как ее назвать.

— Зовите меня Синия, директор, — ответила она. — Думаю, время игр в «Сандру» прошло.

— Действительно, — кивнул Дамблдор. — Синия. Ваше мужество и… ваши уникальные таланты… оказались бесценны. Орден Феникса перед вами в долгу.

— Я пришла не за долгами, — ответила она. — Я пришла за ним. — Она кивнула на Гарри.

Дамблдор понимающе улыбнулся.

Они вернулись в Хогвартс через портал, созданный Дамблдором. Замок встретил их тишиной и первыми лучами рассвета, пробивавшимися сквозь высокие окна. Битва закончилась.

Их друзья уже были в больничном крыле. Мадам Помфри, разбуженная посреди ночи, металась между кроватями, ворча и колдуя. Все были живы, их раны, хоть и были серьезными, не угрожали жизни. Сириус тоже был здесь, в отдельной палате, все еще без сознания, но стабилен.

Гарри и Синия остались одни в пустой Выручай-комнате, которая превратилась для них в тихую, уютную гостиную с камином. Они сидели в креслах, глядя на огонь, слишком уставшие, чтобы говорить.

— Он вернется, — сказал Гарри, нарушая тишину. — Теперь, когда все знают, он больше не будет прятаться.

— Да, — кивнула Синия. — Настоящая война только начинается.

— Пророчество… — прошептал Гарри. — Один из нас должен убить другого.

— Пророчества — это лишь дорожные карты, Гарри, — ответила она. — Они показывают возможный путь. Но кто сидит за рулем — решаешь ты.

Она посмотрела на него, и в ее глазах, настоящих, огненных, больше не было той ледяной пустоты. В них было что-то теплое.

— Мы справимся, — сказала она. — Вместе.

Он посмотрел на нее — на это существо, которое нырнуло в саму смерть, чтобы спасти его крестного, которое в одиночку обратило в бегство самых страшных ведьм и бросило вызов самому Темному Лорду. И все это — ради него.

Он не сказал ничего. Он просто протянул руку и взял ее ладонь. Ее пальцы, холодные, с острыми когтями, на мгновение напряглись, а затем расслабились и переплелись с его.

Они сидели так до самого рассвета, держась за руки, в тишине. Впереди их ждала война, боль, потери и судьба, от которой нельзя было убежать. Но этой ночью, в этой тайной комнате, они были не героем и демоном. Они были просто Гарри и Синия. И этого было достаточно.

* * *

Следующее утро взорвало волшебный мир.

«Ежедневный пророк», который месяцами поливал грязью Гарри и Дамблдора, вышел с гигантским заголовком на первой полосе: «ОН ВЕРНУЛСЯ!». Под ним была размытая фотография атриума Министерства, на которой можно было различить исчезающую тень Волдеморта и перепуганное лицо Корнелиуса Фаджа.

Статья, написанная в паническом, истерическом тоне, переворачивала все с ног на голову. Фадж был вынужден признать правду. Гарри Поттер из «мальчика, который лжет» превратился в «трагического героя, чьим предупреждениям мы не вняли». Дамблдор был полностью реабилитирован и восстановлен в должностях.

Но самое главное для Гарри было в маленькой заметке на третьей странице. «СИРИУС БЛЭК ОПРАВДАН!». Министерство, столкнувшись лицом к лицу с Волдемортом и его Пожирателями, больше не могло отрицать, что Питер Петтигрю жив и является слугой Темного Лорда. Все обвинения с Сириуса были сняты. Он был свободным человеком.

Когда Гарри читал это, сидя в больничном крыле у кровати Сириуса, который все еще спал, он почувствовал, как с его плеч упала гора, давившая на него годами. Он посмотрел на Синию, которая сидела рядом. Она не читала газету. Она смотрела на Сириуса, и на ее лице было странное, задумчивое выражение.

— Он свободен, — прошептал Гарри. — Ты… ты сделала его свободным.

— Я просто вернула долг, — тихо ответила она. — Он — твой. Значит, он важен.

В палату вошел Дамблдор. Он выглядел уставшим, но в его глазах снова плясали искорки.

— Хорошие новости, Гарри, — сказал он. — Сириус скоро очнется. А у нас есть еще одна победа.

— Какая, сэр?

— Корнелиус Фадж был вынужден уйти в отставку. Новым министром магии назначен Руфус Скримджер. Но, — Дамблдор вздохнул, — есть и ложка дегтя в этой бочке меда. Чтобы сохранить лицо и показать, что Министерство все еще «контролирует ситуацию», было принято решение… оставить профессора Амбридж в Хогвартсе.

Гарри вскочил.

— Что?! Но после всего, что она сделала?!

— Она больше не Генеральный инспектор, — успокоил его Дамблдор. — И, разумеется, не преподаватель Защиты от Темных Искусств. Но она остается в замке как… наблюдатель от Министерства. Официально — для «плавного перехода власти». Неофициально — чтобы шпионить за мной.

— Мы не можем этого позволить! — воскликнул Гарри.

— Иногда, Гарри, — сказал Дамблдор, и его взгляд скользнул по Синии, — полезно держать своих врагов на виду, а не где-то в тени. К тому же, я думаю, после ее последнего опыта общения с некоторыми нашими… союзниками… ее поведение будет гораздо более сдержанным.

Синия, услышав это, лишь слегка улыбнулась.

Дамблдор ушел, оставив их с новостями. Победа была неполной. Война за Хогвартс еще не закончилась.

* * *

Сириус очнулся не от заклинания. Он очнулся от запаха.

Сначала это был резкий, антисептический запах зелий. Больничное крыло. Он знал этот запах слишком хорошо. Но под ним, едва уловимо, пробивался другой. Запах пыли, старого дерева и… свободы. Запах окна, открытого в летний день.

Он медленно открыл глаза. Потолок был белым, незнакомым. Он повернул голову. Рядом с кроватью, в кресле, дремал Гарри, его очки съехали набок. В груди Сириуса что-то теплое и болезненное шевельнулось при виде этой картины.

А у окна, глядя на залитый солнцем двор Хогвартса, стояла она. Синия. Без иллюзии. Ее темный силуэт на фоне яркого света казался вырезанным из ночи.

Память вернулась не сразу, а обрывками, как разбитое зеркало. Битва. Смех. Заклинание Беллатрисы. Падение. Холод. Шепот. Бесконечный, затягивающий шепот Завесы, обещавший покой. А потом… тепло. Нет, не тепло. Яростный, ледяной огонь, который вцепился в него и вырвал обратно, разрывая на части объятия смерти. И ее крик. Крик, который, казалось, мог расколоть саму вечность.

— Ты… — прохрипел он. Его горло было сухим, как пергамент.

Гарри тут же проснулся и подскочил к нему.

— Сириус! Ты очнулся! Как ты себя чувствуешь?

Синия повернулась от окна. Ее лицо было спокойным, но в ее огненных глазах Гарри увидел тень той самой битвы.

— Как будто меня протащили через ад задом наперед, — просипел Сириус, пытаясь сесть. — Что…

— Лежи спокойно, — Гарри помог ему опереться на подушки. — Ты был… ты чуть не упал. В арку.

— Я помню. А потом… — его взгляд снова уперся в Синию.

— Она тебя вытащила, — просто сказал Гарри.

Сириус смотрел на нее. На это существо, которое он презирал, которому не доверял, в котором видел угрозу. На демона, который нырнул в саму смерть, чтобы спасти его. Все его убеждения, вся его выстраданная в Азкабане уверенность в том, что мир делится на черное и белое, рассыпались в прах.

— Я… — начал он, но слова застряли в горле. Что можно сказать существу, которое вернуло тебе жизнь? «Спасибо» казалось жалким, недостаточным. «Почему» — бессмысленным.

Именно в этот момент в палату вошел Дамблдор, держа в руках свежий выпуск «Ежедневного пророка».

— А, Сириус, рад видеть тебя снова среди нас, — сказал он, и в его глазах были теплые искорки. — Думаю, эта утренняя почта будет для тебя лучшим лекарством.

Он протянул газету. Сириус взял ее дрожащими руками. И увидел заголовок.

«СИРИУС БЛЭК ОПРАВДАН!»

Он читал. Снова и снова. О том, что Министерство признало свою ошибку. О том, что Петтигрю жив. О том, что все обвинения сняты. Четырнадцать лет. Четырнадцать лет ада, лжи, бегства. Закончились.

Он уронил газету на одеяло. Его плечи затряслись. Сначала это был тихий, сдавленный звук. Потом он перерос в смех. Не в тот азартный, лающий смех, который Гарри слышал в бою. Это был другой смех. Смех человека, который так долго нес на себе неподъемный груз, что, когда его наконец сняли, он не мог поверить в легкость. Он смеялся и плакал одновременно, закрыв лицо руками.

Гарри растерянно смотрел на него. Дамблдор молча наблюдал, и в его глазах была глубокая печаль и понимание.

А Синия… она не смотрела на Сириуса. Она смотрела на Гарри. На то, как его лицо светится от счастья за крестного. И на ее губах появилась слабая, почти незаметная улыбка.

Позже, когда первые эмоции улеглись, и мадам Помфри, ворча, напоила Сириуса успокоительным зельем, он снова позвал ее. Гарри и Дамблдор уже ушли. Они остались в палате одни.

— Я был неправ. Насчет тебя, — сказал он тихо, глядя на нее.

— Вы защищали то, что вам дорого, — просто ответила Синия. — В этом нет ничего неправильного.

— Ты спасла мне жизнь, — повторил он, словно пытаясь осознать этот факт. — Зачем?

Она посмотрела на Гарри, который стоял за дверью и которого, она знала, Сириус тоже чувствовал.

— Потому что если бы я этого не сделала, — сказала она, — он бы никогда себе этого не простил. А я… я не люблю, когда ему больно.

В ее словах была простая, обезоруживающая правда. Сириус смотрел на нее, и в его глазах, впервые за все время, не было подозрения. Было лишь бесконечное, уставшее понимание. Стена между ними рухнула.

Она ухмыльнулась. И Сириус, впервые за много лет, рассмеялся по-настоящему. Свободно.

* * *

Новость о возвращении Волдеморта и битве в Министерстве разнеслась по Хогвартсу, как лесной пожар. Но одна деталь, которую «Ежедневный пророк» предусмотрительно опустил, но которую невозможно было скрыть в стенах замка, передавалась шепотом из уст в уста: среди Пожирателей Смерти, сражавшихся в Отделе Тайн, был опознан Люциус Малфой. И он был арестован.

Для Драко Малфоя мир рухнул.

Его отец. Его идеальный, всемогущий, влиятельный отец, который мог решить любой вопрос одним звонком в Министерство, который учил его, что имя Малфоев открывает все двери, — оказался обычным преступником, схваченным на месте преступления.

Гарри увидел его на следующий день в Большом зале. Драко не сидел во главе слизеринского стола, окруженный своей свитой, как обычно. Он сидел в самом конце, один, ссутулившись, и смотрел в свою тарелку, не притрагиваясь к еде. Его обычная надменная ухмылка исчезла. На ее месте была бледная, растерянная маска. Крэбб и Гойл сидели неподалеку, но даже они, казалось, не знали, как к нему подойти.

Никто не смел его дразнить. Даже гриффиндорцы. Новость была слишком шокирующей. Падение было слишком стремительным.

Позже, в коридоре, Гарри, Рон и Гермиона столкнулись с ним лицом к лицу. Драко шел, глядя в пол, и едва не врезался в них. Он поднял глаза, и на мгновение Гарри увидел в них не привычную ненависть, а нечто иное — страх. И унижение.

— Поттер, — прошипел он, и его голос сорвался. — Ты… ты за это заплатишь.

Это была пустая, жалкая угроза. Угроза мальчика, у которого только что отняли все: статус, защиту, веру в незыблемость своего мира.

Рон уже открыл рот, чтобы съязвить в ответ, но Гермиона остановила его, положив руку ему на плечо.

А Синия, которая шла рядом с Гарри, сделала шаг вперед. Она остановилась прямо перед Драко. Иллюзия «Сандры» была на месте, но ее взгляд был холодным и острым, как осколок льда.

Она ничего не сказала. Она просто смотрела на него. Не с жалостью. Не с презрением. А с каким-то странным, отстраненным пониманием. Она видела в нем не врага, не заносчивого аристократа. Она видела в нем испуганного ребенка, чей мир только что сгорел дотла. Картина, слишком хорошо знакомая ей.

Под ее пристальным, молчаливым взглядом Драко не выдержал. Он вспыхнул, пробормотал что-то похожее на проклятие и, оттолкнув какого-то первокурсника, бросился бежать по коридору.

— Неплохо, — хмыкнул Рон. — Ты его даже пальцем не тронула.

— Иногда самый болезненный удар — это тот, который не наносишь, — тихо ответила Синия, глядя вслед убегающему Малфою. — Его только что лишили брони. Теперь ему придется учиться жить без нее. Это будет для него очень долгий и очень холодный урок.

Она повернулась к Гарри.

— Не радуйся его падению, Поттер. Нет ничего опаснее зверя, загнанного в угол. Он еще вернется. И он будет злее.

Она говорила не о школьном задире. Она говорила о законах выживания, которые знала слишком хорошо. Падение дома Малфоев было не концом, а началом чего-то нового и, возможно, еще более темного.

* * *

Битва в Министерстве изменила все. Но больше всего она изменила отношение к «Сандре Блейк».

В больничном крыле, пока они навещали своих раненых друзей, атмосфера вокруг Синии была странной. Никто больше не смотрел на нее с подозрением. Наоборот. Невилл, лежавший с обожженной грудью, слабо улыбался ей и благодарил за то, что она прикрыла его от проклятия. Джинни, чья лодыжка была в магической шине, расспрашивала ее о том, как она смогла создать огонь без палочки. Даже Рон, обычно не склонный к рефлексии, смотрел на нее с благоговейным трепетом.

— Ты была… невероятна, — сказал он, когда они остались наедине в коридоре. — Та штука с тенями… и с Беллатрисой… Честно, я чуть в штаны не наложил. Но это было круто.

Синия, на которой снова была маска «Сандры», лишь пожала плечами.

— Она первая начала.

Но самый важный разговор состоялся с Гермионой.

Вечером, после того как Дамблдор объявил об оправдании Сириуса и отставке Фаджа, Гермиона нашла Гарри и Синию в пустой Выручай-комнате. Она не стала ходить вокруг да около. Она подошла прямо к Синии, которая сидела у камина, глядя в огонь.

— Я была неправа, — сказала Гермиона тихо, но твердо. Ее щеки слегка покраснели. — Я подозревала тебя. Я искала в тебе врага. Я думала, что ты манипулируешь Гарри. А ты… ты сражалась за нас. Ты спасла Сириуса. Я… прошу прощения.

Синия медленно повернула голову. На ее лице не было ни торжества, ни ухмылки. Только бесконечная усталость.

— Ты не была неправа, Гермиона, — ответила она так же тихо. — Ты была осторожна. Ты защищала своего друга. Это единственное, что имеет значение. Я бы на твоем месте поступала так же.

Гермиона, казалось, была поражена таким ответом. Она ожидала чего угодно — сарказма, снисхождения, но не этого.

— Но я все еще не понимаю, — призналась она. — Кто ты? Что ты? То, что ты делала там, в Министерстве… это не та магия, которой учат в Хогвартсе.

И здесь Гарри понял, что пора. Тайна, которую он хранил, больше не была только его. Она касалась их всех.

— Она не ведьма, — сказал он. Гермиона и Рон, который как раз вошел в комнату, уставились на него.

Гарри посмотрел на Синию, и она едва заметно кивнула, давая ему разрешение.

Он не стал рассказывать им всю историю. Не про деревню, не про Яна, не про огонь. Это было слишком личным, слишком болезненным. Но он рассказал им основное. О том, что Синия — не человек. Что она — существо из другого мира, гораздо более древнее. Что ее прислали сюда, но она сделала свой собственный выбор.

Когда он закончил, Рон и Гермиона долго молчали. Рон выглядел так, словно его ударили по голове бладжер.

— Так ты… демон? — наконец выдавил он, глядя на Синию с новым, испуганным интересом. — Настоящий? С рогами и все такое?

Иллюзия «Сандры» на мгновение дрогнула, и на голове Синии проступили очертания ее рогов, а затем снова исчезли.

— И все такое, — подтвердила она с кривой усмешкой.

Гермиона же, как всегда, мыслила логически.

— Но… легенды гласят… суккубы… они должны… питаться, — пробормотала она, покраснев. — Жизненной силой. Через…

— Через то, о чем ты подумала, — закончила за нее Синия, и в ее голосе не было смущения. — Да, должны. Это часть проклятия. Голод. Он никуда не девается.

— Но ты… — Рон посмотрел на нее с недоумением. — Ты же ни с кем…

— Потому что я упрямая, Уизли, — отрезала она. — И потому что я нашла другой источник. Суррогат.

Гермиона подошла и села рядом с Синией. Она не знала, что сказать. Она просто протянула руку и положила ее на плечо Синии.

Синия вздрогнула от неожиданного прикосновения, но не отстранилась.

— Но если это так… трудно… — пробормотала Гермиона, — как ты справляешься?

— Сильные, чистые эмоции, — сказала Синия, и ее голос был тихим, почти исповедальным. — Ярость, когда вы сражались. Ваша отчаянная верность друг другу. Твой страх за отца, — она кивнула Рону. — Твоя жажда знаний, — ее взгляд переместился на Гермиону. — Его чувство вины, — она посмотрела на Гарри. — Это не насыщает, как привычная пища, и требует адаптации. Это как… резко перейти на пюре с грибами, когда привыкла к бифштексам без гарнира. Я постоянно на грани истощения. Но это позволяет мне оставаться… собой. Той, кем я хочу быть. А не тем, кем меня сделали.

Теперь они поняли. Поняли, какой ценой ей дается каждый день, проведенный рядом с ними. Поняли, почему она иногда выглядела такой уставшей, почему ее иллюзия дрожала.

— Ого, — прошептал Рон, глядя на нее с новым уважением.

Гермиона крепче сжала ее плечо.

— Так вот, — сказала она. — Теперь мы знаем. И мы… мы поможем тебе. Если тебе нужна будет… подзарядка… просто скажи. Мы найдем способ.

Синия посмотрела на нее, затем на Рона. На их лицах было не отвращение, не страх. Было лишь искреннее, немного неуклюжее, но настоящее желание помочь. Впервые за пятьсот лет она почувствовала, что у нее есть не просто союзники. У нее есть друзья. Которые знают, что она, и не отвернулись.

— Спасибо, — прошептала она, и в этом слове было больше эмоций, чем во всех ее саркастических шутках за последние месяцы.

Казалось, все вопросы были заданы. Но Гарри молчал. Он смотрел на Синию, и в его глазах была не только благодарность и облегчение. В них была тень сомнения, которая мучила его с самой первой их встречи.

— Я все еще не понимаю одного, — сказал он, нарушая тишину. Рон и Гермиона удивленно посмотрели на него.

Синия подняла на него глаза. Она знала, какой вопрос последует.

— Почему я? — спросил он тихо. — Ты сказала, что тебя прислали. Сказала, что твои… наниматели… делают ставки. Но ты осталась. Ты сражалась за нас. Ты спасла Сириуса. Ты рисковала всем. Почему? Из всех людей, из всех душ в этом мире… почему именно я?

Рон и Гермиона затаили дыхание. Это был тот самый главный, последний вопрос, который никто не решался задать вслух.

Синия отвела взгляд и посмотрела в огонь. Ее лицо в свете пламени казалось высеченным из камня.

— Потому что когда я пришла к тебе в ту ночь, в твою комнату у Дурслей, — начала она медленно, словно вытаскивая слова из самой глубины своей памяти, — я пришла как хищник. Я пришла за легкой добычей. За сломленным, отчаявшимся мальчишкой, чью душу можно было бы легко забрать. Это была моя работа.

Она замолчала, и в камине громко треснуло полено.

— Но ты… ты сделал нечто, чего не делал никто за пятьсот лет. Ты посмотрел на меня, на суккуба, пришедшего за твоей душой, и не увидел ни шлюху, ни монстра. Ты просто… показал мне свою боль. Честно. Без прикрас. Ты сказал: «Бери. Там ничего не осталось». И в этот момент, глядя на твою пустоту, я увидела свою.

Она повернулась к нему. Иллюзия «Сандры» полностью исчезла. Ее настоящие, огненные глаза смотрели прямо в его душу.

— Все эти века, Гарри, я была либо инструментом, либо проклятием. Для мужчин я была объектом похоти. Для охотников — целью. Для моих хозяев — активом. Никто и никогда не видел во мне… меня. Ту девушку, которая сгорела в костре. А ты… ты, сам того не зная, посмотрел сквозь демона. И увидел ее.

Ее голос дрогнул, но она не отвела взгляда.

— Ты стал моим зеркалом. Впервые за вечность я смогла посмотреть на себя и увидеть не то, во что меня превратили, а то, что я потеряла. И я поняла. Поняла, что если я дам твоей душе погаснуть, если я заберу ее или просто позволю тебе сломаться… то та девушка из деревни умрет окончательно. Навсегда.

Она горько усмехнулась.

— Так что, видишь, Поттер, в этом нет никакого альтруизма. Все это… это был чистый, абсолютный эгоизм. Я защищала не тебя. Я защищала последний осколок своей собственной души, который я увидела в тебе.

Она замолчала.

Теперь они знали все. Всю правду, горькую, эгоистичную, но от этого еще более настоящую.

Гарри смотрел на нее, и его сердце сжималось не от жалости, а от бесконечной, пронзительной нежности и понимания. Он встал, подошел к ней и, наплевав на то, что Рон и Гермиона, затаив дыхание, смотрят на них, снова обнял ее. Крепко.

— Спасибо, — прошептал он ей на ухо. — За твой эгоизм.

Она замерла в его объятиях, ее тело было напряжено, как натянутая струна. Она ожидала любого ответа — шока, отвращения, может быть, даже страха. Но не этого. Не благодарности.

Она попыталась отстраниться, выставить привычный щит из сарказма.

— Не благодари. Это не…

— Замолчи, — перебил он ее, но не грубо, а мягко, и лишь крепче прижал к себе. — Просто замолчи и послушай.

Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть ей в глаза. Ее настоящие, огненные, полные растерянности глаза.

— Ты называешь это эгоизмом? — спросил он, и в его голосе не было ни капли осуждения, только тихое, изумленное восхищение. — Ты, которую пятьсот лет ломали, пытали, превращали в оружие… Ты, которая прошла через ад, о котором я даже не могу себе представить… Ты увидела во мне, в сломленном, озлобленном мальчишке, крошечный осколок того, что у тебя отняли. И ты решила защитить этот осколок. Не себя. Его. Ты голодала, ты рисковала, ты пошла против своих хозяев, ты нырнула в саму Смерть. И ты называешь это эгоизмом?

Он покачал головой, и на его губах появилась слабая, но невероятно теплая улыбка.

— Я знаю, что такое демоны, Синия. У меня в голове живет один из них. Я знаю, что такое настоящее зло. И я знаю, что такое эгоизм. Это то, что делает Волдеморт, разрывая свою душу, чтобы избежать смерти. Это то, что делал Петтигрю, предавая моих родителей, чтобы спасти свою шкуру. Это то, что делает Малфой, упиваясь своей властью.

Он снова посмотрел ей прямо в душу.

— А то, что сделала ты… так демоны не поступают. Они не способны на это. Они не способны увидеть в чужой боли отражение своей и броситься ее защищать, не требуя ничего взамен. Это… — он запнулся, ища правильное слово. — Это самое человечное, что я когда-либо видел в своей жизни.

Она смотрела на него, и ее губы дрожали. Броня, которую она выковывала пять веков, рассыпалась в прах под его словами. Он не просто принял ее правду. Он увидел в ней то, что она сама давно перестала в себе видеть. Не грех. Не эгоизм. А добродетель.

— Я никогда, — сказал он, и каждое его слово было клятвой, — слышишь? Никогда не увижу в тебе демона. Я вижу только тебя. Синию.

Она не ответила. Она просто закрыла глаза, и по ее щеке снова скатилась слеза. Вторая за пятьсот лет. Но это была уже не слеза боли. Это была слеза освобождения.

Рон, стоявший в стороне, шумно сглотнул и неловко отвернулся. А Гермиона, на глазах которой тоже блестели слезы, улыбнулась. Самой искренней, самой счастливой своей улыбкой.

Их маленький отряд, их странная, невозможная семья, была не просто крепкой. Она была целой.

* * *

Они еще долго сидели в Выручай-комнате, у камина. Никто не хотел расходиться. Атмосфера тяжелых признаний сменилась чем-то иным — тихим, умиротворенным спокойствием. Словно после долгой, затяжной болезни наконец спал жар.

Они говорили. Не о пророчествах, не о войне, не о демонах. Рон рассказывал дурацкие анекдоты про квиддичных фанатов. Гермиона с жаром доказывала, что домашние эльфы заслуживают оплачиваемого отпуска. А Синия… она в основном молчала. Но это было другое молчание. Не защитное, не холодное. Она сидела рядом с Гарри, прислонившись к его плечу, и просто слушала. И иногда, когда Рон говорил что-нибудь особенно глупое, на ее губах появлялась настоящая, легкая улыбка.

Для нее это было в новинку. Просто… быть. Быть частью чего-то. Не играть роль, не защищаться, не манипулировать. Просто сидеть в теплой комнате, в окружении людей, которые знают, кто ты, и все равно хотят, чтобы ты была рядом.

Позже, когда Рон и Гермиона, зевая, ушли спать, Гарри и Синия остались одни. Огонь в камине почти погас, лишь угли тлели в полумраке.

— Ты вернешься в Хогвартс в следующем году? — спросил Гарри, нарушая тишину. Иллюзия «Сандры» больше не была нужна. Она была не нужна им с самого начала.

— А у меня есть выбор? — она усмехнулась, и в ее голосе снова появились знакомые ироничные нотки, но теперь они звучали тепло. — Дамблдор уже предложил мне остаться в замке в качестве «консультанта по нестандартным угрозам». Думаю, это его вежливый способ сказать «я буду за тобой присматривать». Да и… — она посмотрела на него, и ее глаза в свете тлеющих углей были мягкими, — …я не могу оставить своего героя без присмотра. Ты без меня тут же вляпаешься в какие-нибудь смертельные неприятности.

— Наверное, — улыбнулся он. Он чувствовал себя невероятно уставшим, но впервые за долгое время — счастливым.

— И, Гарри…

— Да?

— Спасибо, — прошептала она.

— Я же сказал тебе, — начал он.

— Нет, — перебила она. — Не за это. Спасибо за то, что показал мне, что звезды все еще могут светить. Даже если ты сам этого не видишь.

Она наклонилась и легонько, почти невесомо, коснулась губами его щеки. Это не был поцелуй. Это было обещание. Обещание рассвета.

* * *

На следующий день, когда «Хогвартс-Экспресс» увозил их из Хогсмида, они сидели в одном купе. Сириус, полностью оправданный и свободный, встречал их на платформе в Лондоне. Ему больше не имело смысла прятаться. Перед собственным отъездом из Хогвартса, случившимся за несколько дней до окончания учебного года, он стоял, широко улыбаясь, и впервые за много лет выглядел по-настоящему счастливым.

Амбридж осталась в Хогвартсе, лишенная власти, но не изгнанная — живое, снова розовое напоминание о том, что война еще не окончена. Но это было уже не важно.

Гарри стоял у окна поезда, глядя на удаляющийся замок. Синия стояла рядом, ее плечо касалось его. Она была в своем демоническом обличии — они решили, что игры в «Сандру» окончены, и Сириус, предупрежденный Дамблдором, обеспечит ей прикрытие в мире волшебников. Это был смелый, дерзкий шаг, но они были готовы к нему.

— Лето будет паршивым, да? — спросила она.

— Наверное, — ответил он. — Нам предстоит многому научиться. И война…

— Мы справимся, — сказала она. — Вместе.

Он посмотрел на нее — на это существо, которое прошло через ад и обратно, которое было его тенью, его оружием, его якорем. На ту, что увидела в нем не героя, а родственную душу. И он понял, что пророчество было право лишь в одном. Он не мог жить, пока жив Волдеморт. Но теперь он знал, ради чего он будет жить. И сражаться.

Он взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее, холодными, с острыми когтями. Она сжала его руку в ответ.

Поезд мчался вперед, увозя их навстречу лету, навстречу войне. Но они были готовы.

Их история только начиналась.