Секрет Сириуса Блэка (гет)

Я проснулась и почувствовала, что лежу в кровати. Более того. В мягкой постели. На секунду мне показалось, что мне приснилось нападение Пожирателей, и что я до сих пор лежу в нашей уютной палатке. Но постепенно я стала вспоминать недавние события, произошедшие со мной, и меня обдало ледяным ужасом. Я вспомнила, как убили отца, а потом и маму... Когда я поняла, что она мертва, голова словно наполнилась лондонским туманом. Я помню только, как я тащила куда-то мамино тело, что было ужасно больно и страшно, потом я выкопала яму и похоронила её... Больше не помню ничего. Только грязь и солёный привкус во рту.

Я открыла глаза и резко села. Так резко, насколько это возможно на седьмом месяце. Комната, в которой я находилась, была самой обычной комнатой. Вернее, она была бы самой обычной, если бы я не была волшебницей. Я находилась в магловском доме. Без сомнения это была магловская комната (причём довольно скромная), ведь я сама когда-то не была волшебницей. Деревянные стены, обычная кровать, застеленная белым постельным бельём. Рядом с кроватью комод из тёмного дерева с золотыми старомодными ручками. Напротив — телевизор и большое окно, обрамлённое голубыми занавесками. В углу обычный платяной шкаф из одного комплекта с комодом. На деревянном полу лежал круглый полосатый половик — единственное, за что мог зацепиться глаз.

Я вылезла из-под одеяла. Оказалось, что на мне была мужская сорочка. Поглаживая одной рукой живот и ступая босыми ногами по холодному полу, я не нарушала сонную тишину, царившую в комнате, судя по всему, довольно продолжительное время. Мне вовсе не было страшно. Весь страх остался в болоте рядом с палаткой. И в лесу, в котором я похоронила маму. Я дошла до массивной деревянной двери и толкнула её. Она открылась с тяжёлым скрипом, будто я её разбудила, приглашая меня в маленькую кухню. Кухня была не такой обычной, как комната. Здесь стояла печка. Видимо, благодаря ей, весь домик отапливался. Через весь потолок на верёвках весела моя одежда, которую, вероятно, кто-то выстирал. Я задалась вопросом, кто бы это мог быть. Быстро соображать — это умение, необходимое для борьбы с Волан-де-Мортом и его «коллегами», поэтому я быстро сообразила, что, судя по размерам дома, а дом был явно небольшой, здесь проживает один человек. Причём, этот человек — мужчина. В доме просто веяло каким-то неуютом, может быть, холодом. Женщина вряд ли бы такое допустила.

На небольшом деревянном обеденном столе лежала моя палочка. Как ни странно, целая и невредимая. А рядом мешочек, который я всегда носила с собой. В нём было немного денег и письма... Письма от Сириуса. Конечно, половину писем я забыла в палатке. Но некоторые прихватила. Я тут же села на первый попавшийся стул и дрожащими руками открыла тряпичное чудо. Мне нужен был лишь маленький клочок бумаги с заветными завитушками... с его завитушками, манерой писать, шутками... и запахом. Они пахли им от самых первых букв до последней строки «Я люблю тебя». От этого аромата у меня кружилась голова и подкашивались ноги. Не помня себя, я достала одно из писем и аккуратно развернула. Я буквально слышала его голос с нежностью и лёгкой небрежностью говорящий мне:

« Привет, Мэрилин!

Вот и кончилось наше лето. Скоро придётся вновь садиться за учебники и зубрить, зубрить, зубрить... Но я не расстроен. Знаешь почему? Нет, не потому что я не буду «зубрить, зубрить, зубрить...» (хотя, ты совершенно права). Я наконец-то увижу тебя. Каждый день летних каникул я всё время думал о тебе. Иногда даже вслух, за что Джеймс тебе очень благодарен, потому что это давало ему повод смеяться надо мной двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, что, безусловно, скрасило ему каникулы. Хотя, скорее всего, он просто мстил за то, что я смеялся над ним, когда он всё время повторял мантру «Эванс, Эванс, Эванс». Но в том, что он надо мной смеялся (а точнее просто неприлично ржал), не было ничего смешного. Потому что всё, действительно, серьёзно, Льюис. Ты въелась мне в мозги. Пожалуйста, либо вылези оттуда, либо уже дай мне наконец увидеть тебя. Знаешь, я, правда, схожу с ума. Напротив дома Поттеров живёт семья. У их младшей дочери точно такие же косички, как у тебя, Льюис. Представляешь? Две точно такие же тоненькие, жиденькие белокурые косички. Точь-в-точь твои. Совершенно дурацкие! Невыносимые косички! Но, знаешь, мне кажется, что это самая прекрасная причёска, которую я когда-либо видел...»

Лучше бы по мне ударили Круциатусом сразу несколько человек, потому что читать дальше было бы ещё большей пыткой. Так сильно я ещё никогда не рыдала. Больше всего на свете я бы хотела сейчас увидеть его. Просто взглянуть. Даже не прикасаясь. Я хотела бы, чтобы взгляд чёрных глаз скользнул по мне, немного задержавшись на лице. За это мгновение я отдала бы всё на свете, совершенно не задумываясь. Все деньги, молодость, душу, жизнь, ребёнка? Да, и ребёнка. Только бы видеть его сейчас. Я ужасна. Может, даже омерзительна. Но я слишком сильно люблю его. Я до сих пор помню тот трепет, с которым я читала это письмо в шестнадцать лет. И помню, что было потом...

Я стояла на платформе 9 и 3/4 с чемоданом полным одежды и учебников за шестой курс. В толпе провожающих и уезжающих я искала только высокого брюнета, от которого обычно млеют самые красивые девушки. Мимо меня проходили, пробегали и даже проезжали в тележках... Стоп. Ну, да. Вот мимо меня только что проехал в тележке парень, заботливо запущенный вдаль своими олухами-друзьями, которым наверняка нечего делать. Я подумала, что уже видела где-то это промелькнувшее перед глазами лицо пухлого парня. Ой, это же Питер! Питер Петегрю! Я быстро нашла взглядом его веселящихся друзей. Вот, конечно, Джеймс и Римус хихикают, глядя, как Питер, улыбаясь и что-то радостно выкрикивая, возвращается к ним. Но Сириуса нет. Сердце начало колотится с бешеной скоростью. Я уже хотела подойти к ним и спросить, где его Мерлин носит, но почувствовала, как сильные руки обхватили меня со спины и сжали в объятьях.

— Привет, — прошептал Сириус мне в ухо, отчего мурашки стадом забегали по мне, — Кого высматриваешь?

Я была так счастлива его видеть, что первый раз за всю жизнь не могла сказать ни слова, а просто улыбалась, как дурочка, не в силах пошевелиться.

— Я так скучал по тебе...

Он развернул меня к себе лицом и крепко-крепко обнял, утыкаясь носом в мою макушку. Я чувствовала его ровное глубокое дыхание, чувствовала, как колотится его сердце, будто каждый удар — последний, чувствовала его запах. Мне казалось, что я впервые в жизни начала чувствовать по-настоящему. С каждой секундой я всё больше и больше погружалась в какой-то странный мир, в котором царил приятный полумрак, светила огромная белая луна, и пахло чем-то сладковато-свежим.

Я никогда не была одной из тех девиц, которые слащаво хлопают ресницами, кокетливо краснеют или хихикают перед своими парнями. На меня это всегда навевало только жалость. Но я поняла, что у них не было любви. Симпатия, увлечение, но не любовь. Любовь это что-то большее, чем слюнявые поцелуи или обжимания при всём честном народе. Я поняла это именно в ту секунду, когда Сириус обнимал меня на вокзале, боясь пошевелиться. Но тогда я и не могла представить, что он скажет мне через секунду.

— Я люблю тебя, — прошептал он куда-то в волосы, нежно вытаскивая меня из моего мирка.

— Что? — я подумала, что ослышалась, ведь здесь так шумно: люди кричат, скрипят колёсики у тележек и чемоданчиков, поезд то и дело гудит...

— Я люблю тебя, — повторил он, уже глядя мне в глаза и улыбаясь. Не как обычно с иронией или ухмылкой, а по-простому.

Тогда я не нашлась, что ответить. Просто стояла, как рыба, открывая и закрывая рот. Начала бормотать что-то невнятное, мямлить.

— Я знаю, — сказал он, взяв мою руку.

И тогда мне не нужны были ни его поцелуи, ни слова, ни прикосновения. Мне было нужно просто знать, что он есть, что он сейчас рядом со мной. Я поняла, что вот он есть, и я есть. А если его не будет, то и меня уже тоже не будет.

Эти воспоминания в очередной раз беспардонно вынули из меня душу, поиграли с ней немного, а теперь пытаются запихнуть её назад. Но, так как она разбухла от того моря слёз, которое я опять вылила, поместить её назад в укромное местечко, придуманное специально для неё, стало невозможным.

— Очнулась?

Я вскочила со стула, глядя на того, кто только что вошёл. Это был мужчина чуть старше меня, одетый в обычный магловский свитер коричневого цвета такого же, как его волосы и щетина.

— Вы волшебник? — спросила я, позже осознав, какой глупый вопрос я задала.

Мужчина рассмеялся и ответил:

— Можешь считать, что да, — он присел на стул и уставился на меня. — Ну и заставила же ты меня поволноваться...

— Простите, — сказала я тихо.

— Меня зовут Грэг, — он протянул мне руку и дружелюбно улыбнулся.

— Мерилин, — ответила я.

Только когда я пожала ему руку, я поняла, насколько моя рука холодная, и насколько я замёрзла.

— Ты уже нашла свои вещи, как я вижу, — он взял в руки мою палочку, — А это... Заколка?

Я рассмеялась. Мерлин! Я так давно не смеялась, даже не улыбалась, что уже забыла это ощущение. Забыла, какие мышцы при этом растягиваются, какой издаётся звук. И тут же из меня опять стали ручьём литься слёзы. Очередная истерика.

— Так, — сказал Грэг и встал, — Давай я отведу тебя в кровать.

Я подчинилась, оперевшись на его руку.

— С тобой, наверное, произошло много плохого, — пробормотал он, укладывая меня в кровать и накрывая одеялом.

Я закивала головой.

— Вот отоспишься и расскажешь.

Грэг улыбнулся и вышел из комнаты.