Таксис (джен)

Рекламные проспекты не обманули: приемный пункт Синоро впечатлял, начиная с самого вестибюля. В каждой мелочи сквозил технооптимизм основателя компании, и даже дизайн помещений заметно отдавал эпохой ар-деко, с головой выдавая источник его вдохновения. Козимо довольно хмыкнул, скользнув взглядом по сверкавшему металлом и стеклом высокому сводчатому потолку и прошагал к длинной стойке рецепции с тремя очередями по пять-шесть человек. Это мелочи. В первый день после объявления набора желающих набежало столько, что доброй сотне из них пришлось ждать на улице.

Встав за поминутно осматривающейся молодой блондинкой, Козимо принялся ждать. Ожидание никогда не было ему в тягость. Когда обстоятельства заставляли его проводить время без определенного занятия, он моментально замыкался в бесконечном пространстве своего разума, и окружающий мир превращался в плоскую декорацию. Он размышлял, и порой сделанные выводы удивляли его самого.

Взять, к примеру, идею свободной воли. Что есть воля? Возможно, свободный выбор полностью определяется структурой мозга и окружением — и тогда какой же он, к черту, свободный? Но, быть может, свободный выбор есть случайность, и тогда чем его ценность превышает ценность броска монетки? Козимо не знал — он куда чаще задавал вопросы, чем слышал ответы. В этот раз он был близок к ответу, и потому слабо улыбнулся, шагнув следом за сдвинувшейся с места очередью.

— Доктор Лорети? — донесся до него голос из внешнего мира.

Козимо поморщился и недовольно обернулся к высокой женщине лет сорока в деловом костюме, которая выжидающе стояла рядом с планшетом в руках. «Эйприл Дью, офис-менеджер», — сообщала серебристая надпись на темно-синем бейдже, приколотом к ее элегантному серому пиджаку. Имплантированный визуальный экзокортекс немедленно отреагировал на крошечный QR-код в углу бейджа, высветив перед глазами Козимо ссылки на пару профилей в социальных сетях и предложение отправить личное сообщение.

— Да… — растерянно отозвался он, все еще не желая расставаться с увлекательной задачей о свободе воли.

— Вы, должно быть, не получили наше ответное письмо, — сказала женщина. — Вам незачем стоять в общей очереди: мистер Шиффман готов принять вас прямо сейчас. Пожалуйста, следуйте за мной.

Козимо не стал ее разубеждать и двинулся следом к раскрытым дверям прозрачного лифта. Ему следовало, конечно, ожидать особого интереса к своей персоне, но он все же рассчитывал хотя бы первый этап пройти вместе со всеми. Плохой знак, но он сможет использовать этот расклад в свою пользу. Лифт взмыл к вершине здания с ускорением, едва не заставившим его присесть. Скрытые где-то под платформой динамики отозвались тихим урчанием, призванным, должно быть, имитировать двигатели космического корабля, но не создавать при этом дискомфорта.

Приемная Шиффмана ждала их сразу за распахнувшимися дверьми лифта — никаких тебе длинных коридоров с охраной, камерами под потолком и прочих пережитков уходящей параноидальной эпохи. Эйприл с улыбкой кивнула Козимо на прощание, и вместе с лифтом рухнула в бездну. Козимо шагнул вперед и внимательно огляделся.

Фирменный шиффмановский стиль не изменил главе корпорации и здесь, на высоте сотни этажей. Прозрачные стены, открывавшие сногсшибательный вид на Хьюстон, сверкающий металлом ажурный потолок, футуристический дизайн мебели — кто-то даже мог бы принять их за форму чванства, неудержимое желание Шиффмана сорить деньгами. Козимо согласился бы с подобным вердиктом, зайди речь о ком-то другом. Но только не Ноах Шиффман. Глава Синоро Груп был мечтателем — он попросту увлеченно играл в то, что для прочих оставалось лишь способом заработка. А еще он верил в свободу.

Козимо никогда не встречался с ним лично, и вживую видел Шиффмана лишь раз, когда тот прочел свою знаменитую пятнадцатиминутную речь на конференции TED. За десять лет Шиффман изменился мало. Все то же круглое добродушное лицо, та же блестящая залысина на половину головы, разве что остатки кучерявых волос поредели и прибавили в седине. Никакой гипертрофированной заботы о собственной внешности: другой бы уже пересадил себе роскошную синтетическую гриву или хотя бы уж волосяные фолликулы из стволовых клеток — это куда дешевле, чем убранство его собственного кабинета.

— Доктор Лорети! — воскликнул Шиффман, с широкой улыбкой поднимаясь ему навстречу. — Ужасно рад. Признаться, даже не надеялся увидеть вас тут, у нас.

— Почему же? — усмехнулся Козимо и протянул руку для пожатия. — У вашего проекта хватает критиков, но вы наверняка знаете, что я не из них.

— Присаживайтесь, прошу вас, — указал Шиффман на эргономичное кресло с высоким подголовником. — Может быть, кофе? Конечно же, я читал ваш чудесный отзыв на инициативу Синоро. Даже не раз перечитывал. Но, видите ли… Хорошо это или плохо, к нам обычно идут люди, которым по сути нечего терять. Одно дело — поддерживать инициативу, и совсем другое — принимать в ней участие, оставив всю прежнюю жизнь позади.

Козимо пожал плечами: он слышал подобное дважды до того, как заявиться в Синоро. В самом деле: почему известный ученый и успешный бизнесмен может пожелать навсегда покончить с карьерой и достатком, обменяв их на тяжелый труд и постоянную угрозу жизни? Ради чего? Ради смутной идеи?

— Я смотрю на это иначе, мистер Шиффман. Конечно, это риск и в любом случае — серьезное изменение образа жизни. Но главное, что у меня есть, я не оставлю позади. Свой главный багаж я возьму с собой.

Он многозначительно постучал пальцем по своей макушке, заработав очередную одобрительную улыбку от Шиффмана.

— Значит, вы разделяете мой собственный взгляд, — сказал тот. — И, конечно, вашему багажу цены нет. Крупнейший специалист по производству синтетической пищи в составе первой марсианской колонии — мы и мечтать не могли о такой перспективе! Разумеется, вам нет нужды проходить все стандартные проверки — вы заранее приняты. Разве что вы сами передумаете.

— С чего бы мне передумать? — пожал плечами Козимо. — Я холост и к своему дому не привязан. Путешествовать для меня — норма жизни.

Шиффман, уже без улыбки, поднялся со своего места и проговорил:

— И все же… Не хочу вводить вас в заблуждение с самого начала, доктор Лорети. Вы не против отключить ненадолго все средства связи? Я только что сделал это со своей стороны.

— Вы опасаетесь слежки? — поднял бровь Козимо, но все же отправил беззвучную команду на субвокальный интерфейс, обрубив связь с внешним миром.

— В некотором смысле, — кивнул Шиффман и подошел к стеклянной стене, за которой в городском мареве высились шпили корпоративных зданий. — Нет, мы не погрешили против истины в том, что говорится об инициативе в наших статьях и проспектах. Наши планы — как минимум, в краткосрочной перспективе, — именно таковы. Создание самодостаточной колонии на Марсе, научные исследования, со временем — строительство полноценного форпоста для покорения дальнего космоса и все прочее.

— И в чем же тогда подвох?

— В целях. При всей бесспорной ценности освоения космического пространства истинная, более глубокая и, можно сказать, экзистенциальная цель всего нашего предприятия лежит совсем в иной плоскости. Некоторых она способна… напугать. Если вы в итоге откажетесь, я пойму. Все, о чем я прошу, — это хранить наш разговор в тайне независимо от его исхода.

— Только не говорите, что вы стремитесь к власти над миром, — улыбнулся Козимо. — Все равно не поверю.

Шиффман издал короткий смешок и вновь обернулся к нему, прислонившись спиной к стеклянной панели — без малейших признаков дискомфорта.

— Вы попали в точку, доктор Лорети. Только в противоположную. Позвольте, я объясню с самого начала. Уверены, что не хотите кофе? А я выпью.

Он вернулся на свое место за столом и протянул руку за дымящейся чашкой, которая беззвучно поднялась над поверхностью стола из открывшейся ниши. Шиффман откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза от удовольствия, сделал глоток.

— Корни этой проблемы обнаружились в самом начале двадцать первого века, — неторопливо сказал он, — хотя еще долго никто не понимал, что происходит. Вам доводилось слышать о так называемой демократической рецессии?

Козимо нахмурился и переспросил:

— Демократическая рецессия? Что-то о расцвете диктаторских режимов?

— Верно, но не только. Где-то плюс-минус с 2005 года сразу во множестве стран происходит систематическое ослабление демократических институтов. Причем чаще всего речь идет не об участии в выборах и тому подобном, а о самых фундаментальных правах и свободах человека. Одновременно расцветает пышным цветом популизм. Устанавливаются политические режимы, основанные на множественных запретах всего и вся. Чаще всего это происходит под соусом «безопасности» — тут ничего нового. Новизна явления в том, что еще парой десятилетий раньше тренд был прямо противоположным.

— И как же это объясняют? — сощурился Козимо. — Козни мирового правительства?

Шиффман с грустной улыбкой покачал головой.

— Нет, никакой конспирологии, доктор Лорети. Много хуже. Закон природы.

— Вы хотите сказать, что открыли новый…

— Не новый, в том-то и дело. Старый и хорошо известный. Вы ведь, если не ошибаюсь, начинали свой путь в науке с исследований колебательных реакций?

— Так и есть. Реакция Белоусова-Жаботинского, Бриггса-Раушера, возникновение спиральных волн в реакционном слое и все прочее.

Кивнув, Шиффман продолжил:

— Стало быть, вам не нужно лишний раз объяснять, насколько легко и естественно происходят процессы самоорганизации. Из хаоса повсеместно вырастает порядок вопреки расхожему мнению о невозможности такого сценария. Когда-то эти процессы породили саму жизнь и дали начало биологической эволюции.

— Мне это хорошо известно, мистер Шиффман, — спокойно кивнул Козимо.

— Тогда вы наверняка знаете и то, что каждый живой организм сформирован как инструмент выживания гена. Даже не генома, как считалось когда-то. Все эти десятки тысяч генов миллиарды лет занимаются одним и тем же — собственной репликацией, яростно конкурируя друг с другом. Для каждого из них все прочие гены и организм в целом — лишь вспомогательные средства. Конечно, ген не обладает разумом, но цель у него есть — цель, продиктованная самой его природой.

— Не уверен, что улавливаю вашу идею, — нахмурился Козимо.

— О, я уже близко, — все так же грустно улыбнулся Шиффман. — Что, по-вашему, произойдет, когда инструмент, которым вы пользуетесь, усложнится достаточно для постановки собственных целей?

— Его цели, вероятно, войдут в конфликт с моими.

— Именно! — воскликнул Шиффман, вытянув вверх указательный палец. — Так и произошло, когда, например, особи нашего биологического вида принялись вовсю заниматься редактированием собственного генома, меняя целые нуклеотидные последовательности и не заботясь об «интересах» составляющих их генов.

— Но какое отношение все это имеет к демократической рецессии и колонизации Марса?

— Самое прямое. Группы людей тоже способны к самоорганизации — они порождают социальные институты, общества, государства, саму цивилизацию наконец. Все перечисленное — наши инструменты, средства, некогда созданные нами для собственного выживания и комфорта. Непрестанно усложняющиеся. Выходящие за пределы наших возможностей понять их работу. Как вы понимаете, у них тоже могут быть свои цели. Далеко не всегда эти цели совпадают с нашими. Сможете теперь сложить два и два?

Козимо, помедлив, пожал плечами.

— Сложить-то нетрудно. Вы, очевидно, полагаете, что возникший коллективный разум стремится к подавлению нашей свободы, наших прав, не так ли? Но к тому же стремится любой дорвавшийся до власти деспот — и незачем плодить сущности в форме избыточных объяснений. Почему не может быть так, что с начала двадцать первого века диктаторы просто получили больше возможностей? Электронные средства слежения, возросшая угроза терроризма, развившиеся средства пропаганды…

— Это все верно, да только не объясняет некоторые факты, доктор Лорети. Во-первых, отход от демократических ценностей происходил и в странах, где никакой диктатурой не пахло. Понимаете? Бесспорно демократические правительства систематически принимали новые и новые антидемократические, антилиберальные законы, постепенно меняя государственный строй. Во-вторых… Попробуйте при случае построить график зависимости, скажем, индекса свободы прессы от численности населения. И объяснить, почему маленьким государствам легче оставаться демократическими.

— Каково же ваше собственное объяснение?

— Вы его уже озвучили. Самоорганизация в человеческом социуме привела к появлению коллективного разума — мы называем его термином Таксис. Да не одного разума, а множества конкурирующих, судя по всему. Этот процесс шел всегда, но лишь с появлением интернета и мобильной связи он приобрел взрывной характер. Чем чаще и быстрее коммуникация между клетками этого социального организма, тем эффективней функционирует организм в целом. Вот почему демократические тренды перестали доминировать в начале двадцать первого века.

Козимо задумался. Сказанное Шиффманом не застало его врасплох — он пришел к тем же выводам больше десятка лет назад. Но сейчас, как и тогда, он испытывал идею на прочность — нельзя быть ученым и не задавать новые и новые вопросы, даже зная ответ.

— Это хорошая гипотеза, — кивнул он наконец. — Но все еще гипотеза. Вы ее проверяли?

— О, разумеется, — пожал плечами Шиффман. — масса имитационных и аналитических моделей, проверки ряда краткосрочных предсказаний. Например, в свое время мы сделали прогноз, согласно которому массовое неприятие технологии экзокортекса должно быстро, повсеместно и без видимых причин смениться столь же массовым ее культом. Теперь экзокортекс есть почти у всех. Вы наверняка понимаете, почему так.

Козимо задумчиво кивнул.

— Конечно, — сказал он. — По той же причине, полагаю, почему к концу XX века произошла резкая смена тренда: от массовой увлеченности освоением космоса — к повальному использованию технологий мобильной связи. Освоение космоса угрожает разъединить элементы Таксиса. Мобильная связь — напротив.

— Вы уловили идею, доктор Лорети. Так и есть.

— Пожалуй, мне и впрямь не помешает чашечка кофе, — сказал Козимо. — С молоком, будьте добры.

Все несколько хуже, чем он думал. Не то чтобы он не догадывался раньше, однако… Ноах Шиффман оказался чертовски башковитым, раз додумался. Ну или кто-то из его команды, кому принадлежит идея. Получив горячую чашку, Козимо сделал крохотный глоток и теперь чувствовал, как внутри медленно разливается тепло. К кофеину он был равнодушен, но тепло успокаивало и приводило мысли в порядок.

— Понимаете, доктор Лорети? — вновь заговорил Шиффман. — Таксис, как и любой другой организм, совершенно не заинтересован в том, чтобы клетки его тела обладали индивидуальной свободой. Свободные клетки для него — раковая опухоль, угрожающая самому его существованию. Утопии про могучий и светлый коллективный разум человечества, какие любили писать фантасты прошлого века, оказались крайне далеки от реальности. Мы должны только жить, размножаться, исправно выполнять свою функцию, а в свое время — уступить место следующему поколению таких же лишенных свободы клеток. Все, что мы делаем, о чем говорим, к чему стремимся, — дорого для нас, но одновременно все это — несущая частота его собственных мыслей, его кровь, основа его жизни. Вот что собой представляет настоящий коллективный разум. Боюсь, что Таксис — наш злейший враг.

— И вы надеетесь, что на Марсе сможете ускользнуть от внимания этого сверхорганизма? Вы не думали, мистер Шиффман, что Таксис не позволит вам это сделать? Устроить катастрофу на стартовой площадке — чего проще? И концы в воду. Космические путешествия опасны, все это знают.

Шиффман пожал плечами.

— А почему, собственно, не позволит? — возразил он. — Это не массовый тренд. Мы — просто небольшая раковая опухоль. Возможно, последняя из метастаз человеческих прав среди мира, выжигаемого химиотерапией. Наши колонисты — сплошь люди, не вписавшиеся в общество. Слишком свободолюбивые. Слишком любопытные. Мы опасны для сверхорганизма, пока мы — его часть. А вне его… Эффективная коммуникация между Марсом и Землей невозможна, а значит, индивидуальность там сильнее любого Таксиса. И, конечно, мы постараемся не допустить превращения в сверхорганизм нашей колонии. При первой возможности мы двинемся дальше. Ганимед, Титан, а потом и, чем черт не шутит, Альфа Центавра. Свободный космос взамен порабощенной Земли — вот что мы подарим нашим детям.

Ноах Шиффман умолк и отодвинул чашку с недопитым кофе. Пристально посмотрев Козимо в глаза, он спросил:

— Что скажете, доктор Лорети? Вы все еще с нами?

* * *

Козимо покосился в иллюминатор и продолжил крутить педали велотренажера. Он не любил физические упражнения, но в условиях космического полета это, увы, необходимость. Вращающийся тороидальный жилой отсек корабля «Джон Милль» обеспечивал лишь треть земной силы тяжести. Земля уже давно превратилась в яркую голубоватую звезду, а никаких трагических происшествий так и не произошло. Ноах Шиффман оказался прав: Таксису ни к чему смерть тех, кто покидает Землю. Совсем другое дело — свободный космос. В один прекрасный день свободные могут вернуться.

Люди — клетки Таксиса — еще не достигли нужной степени специализации, но это время не за горами. В отличие от большинства прочих, Козимо отлично осознавал собственную роль. Он был настолько беспристрастен, насколько это вообще доступно человеку, и потому знал о своей религиозности. Научная добросовестность, увы, лишила его возможности уверовать в любого из созданных людьми богов — любые земные религии не выдерживали простейших из проверок на прочность, оказывались лишь сумбурной смесью суеверий и мифов. Но, даже понимая это, Козимо не мог избавиться от собственной природы.

Быть частью чего-то много большего — не в этом ли суть любой религии? Подчинить свою индивидуальность, расстаться с ней не по принуждению, а с радостью, раствориться без остатка в разуме высшего порядка. Не ради призрачной награды в финале, а потому что иго Таксиса благо, и бремя Его легко.

Колонизация могла бы стать прекрасной инициативой, если бы не разъединяла Таксис. Он мог бы расти беспредельно, окрашивая Вселенную цветом своего распределенного разума. Но клетки, пораженные раком индивидуальной свободы… Это проблема, да. К счастью, решаемая. Козимо Лорети теперь во главе всего производства синтетического питания в колонии, и ему не составит труда немного изменить белковый и ферментный состав пищи с тем, чтобы психологический профиль колонистов постепенно утратил разрушительные для Таксиса черты. Необходимые исследования давно проведены, и его план будет осуществлен. Главное — не обнаружить себя.

Козимо был спокоен на этот счет. Пожалуй, единственный из них, способный о чем-то догадаться, — это сам Ноах Шиффман. В последние дни он и впрямь бросает на Козимо подозрительные взгляды. Может быть, устроить несчастный случай? Но тогда он рискует выдать себя и поставить под угрозу волю Таксиса. Это интересная задача — из тех, которые он так любит решать.

Конечно, он решит ее. Козимо мечтательно улыбнулся и увеличил нагрузку.