Смерть Альберта Рудольштадта за правое дело. Одинокая святая узница (Альтернативная версия) (гет)

В то время Альберт Рудольштадт и Консуэло должны были нести свою святую службу в одной и той же королевской резиденции.

В са́мом начале этой части миссии — в последний день перед дальней поездкой, когда все приготовления к ней были ужé почти закончены — она сообщила возлюбленному радостную новость — у них будет ребёнок.

В первые мгновения Альберт стоял перед нашей героиней неподвижно, глядя в глаза́ своей избранницы, но его чуть расширившиеся глаза́ с каждым мгновением всё ярче загорались сиянием счастья, светящимся в самом центре зрачков — тем самым огнём жизни, который с момента их встречи всё чаще проступал в его взгляде сквозь казавшиеся неизбывными безнадёжность и печаль от вечного чувствования боли всех угнетённых людей этого мира и измученном бессонными ночами, наполненными страшными видениями — но коему в этот час не было предела. И наша героиня видела, как всё существо её любимого человека всё сильнее захватывает душевный порыв. В ответ на эту невыразимую радость дыхание Консуэло участилось, а на губах её заиграла улыбка, с каждым мгновением становясь всё явственнее и ярче. Наша героиня не отводила взгляда от блестящих глаз своего избранника.

На глазах Альберта от избытка глубоких и сильных чувств выступили слёзы, и, наконец, безотчётно, не помня себя, поддавшись сердечному порыву, что был ужé не в силах сдерживать, он обнял Консуэло, крепко прижав к себе, и закрыл глаза́.

Да, наш герой ожидал этого известия со дня на день после той первой волшебной ночи, что провели они вместе с возлюбленной, но ни сло́ва не говорил своей избраннице, не тревожил намёками, зная её терпеливую натуру, понимая без лишних слов, что его избранница не станет намеренно томить его сердце и скажет ему обо всём сразу же, как только уверится, вместе с тем осознавая, что Консуэло нужно очень твёрдо убедиться — а для этого нужно время — и, быть может, даже несколько дней — и потому она ни в коем случае не станет торопиться. И он был готов прожить эти дни — хотя она и замечала во взглядах Альберта жажду услышать слова́, что останутся навсегда до́роги его сердцу — ибо, если им будет суждено повториться ещё не раз — он более никогда не сможет испытать впервые все щемящие дýшу чувства, что навсегда станут частью памяти о той хрупкой тайне, что, быть может, очень скоро соединит их.

Но помимо того — наш герой, как и Консуэло, был готов к тому, что Господь может не явить им своё благоволение сейчас — сочтя, что по только Ему вéдомым причинам, время ещё не настало.

Однако теперь настало время искренне возликовать вместе с Альбертом и его возлюбленной — их надежды сбылись, и Создатель всё же подарил им это чудо именно в этот самый ответственный период их жизни.

Консуэло ответила на горячее объятие Альберта, обвив руками спину своего избранника и также тесно приникнув к нашему герою и, обуреваемая нежностью, умилением и радостью, что более не в состоянии была удерживать в себе её душá, сомкнула веки, из-под которых пролились два прозрачных ручья — и её любимый человек почувствовал это.

Через несколько мгновений, словно бы опомнившись и вернувшись к действительности, он бережно, однако поспешно отпустил и, положив ладони на плечи своей любимой, и, внимательно глядя в её глаза, с трепетом и беспокойством произнёс вопросительно:

— Родная моя, я не сделал тебе больно? Не слишком ли…

— Нет, Альберт. Я была готова к этому порыву — я видела его в твоих глазах столь явственно, что, мне кажется, его заметил бы всякий — даже самый чёрствый, самый бездушный и бессердечный человек. Мне всегда так тепло в твоих руках, и потому всякий раз я тону в твоих объятиях… Сейчас они вновь согрели меня, но теперь они были особенными… И, предупреждая твой следующий вопрос — я плачу от счастья — ровно так же, как и ты, — улыбаясь сквозь всё ещё текущие слёзы, что сделали её глаза́ ещё ярче, яснее и прозрачнее, проговорила она.

Когда все чемоданы были собраны и осталось лишь отнести их в экипаж — Альберт медленно подошёл к Консуэло, взял её руки в свои и, внимательно заглянув в глаза своей избранницы, проговорил:

— Родная моя, как ты чувствуешь себя теперь, в своём нынешнем, новом для тебя положении? Готова ли ты к этой дальней поездке?

— Я чувствую себя прекрасно, — вновь улыбнулась наша героиня. — Но, самое главное — рядом со мной будешь ты — это лучшая защита для меня. Прошу тебя, не волнуйся так — не трать понапрасну силы своей души́ — они понадобятся тебе для будущих свершений. Во мне достаточно благоразумия, чтобы не мучить и не перегружать себя. Ведь ты и без лишних слов знаешь, что наш сын — его благополучие, жизнь и здоровье — так же до́роги мне, как и тебе, и что они зависят прежде всего от состояния моих души́ и те́ла. Я верю в то, что со мной всё будет благополучно и ожидание ребёнка вкупе со священной миссией, что мы несём — не окажутся испытанием для моего организма. Но, если вдруг моё самочувствие ухудшится — я смогу придумать что-нибудь, чтобы продолжать нашу миссию, не нарушая её сроков — ведь нас обучали находить выход из любой ситуации — а если у меня возникнут с этим трудности, то я обращусь за помощью к тебе.

— Напротив — меня неизменно восхищала твоя изобретательность и привычка обдумывать каждый ход, и я непрестанно учусь у тебя этому качеству. Я не знаю, что сейчас было бы со мной, коли я решился бы возглавить этот Орден, не имея в сердце светоча нашей любви.

— И ты делаешь заметные успехи, — вновь улыбнулась Консуэло. — И я с тобой.

— Я был бы способен на большее, коли бы не мои так часто излишняя нетерпеливость, горячность и несдержанность… Из-за них наше дело движется не так быстро — хотя мне всегда кажется, что, если следующий шаг мы предпримем как можно скорее, то счастливое грядущее настанет даже раньше того срока, что намечен нами. И ты не раз приходила мне на помощь, когда мне казалось, что вот-вот я выдам себя и заключение станет неизбежным.

— Да, мне так много раз было страшно за тебя. Были времена, когда я думала, что тебя схватили и я ужé никогда не увижу тебя. Я молила Всевышнего о том, чтобы власти не вынесли тебе смертного приговора. Но ведь мы — такие же люди, как и все другие. Просто нам дарованы бо́льшая смелость и решительность — ибо наша работа поистине страшна, и опасность грозит нам каждое мгновение. Быть может, по этой причине ты временами так спешишь — словно пытаясь ускорить ход времени — чтобы увидеть наступившее грядущее — крах всего или великая победа. Потому не кори себя, Альберт — ведь ты ужé так многого добился. Мы. Правильнее будет сказать — «мы достигли». Но без тебя не было бы ничего. Ты слышишь? Орден оставался бы прежним, и его успехи были бы не столь значительными. Да и удалось ли бы когда-нибудь добиться хоть каких-нибудь существенных изменений? Меня одолевают сомнения на этот счёт. На это не оказался бы способен никто, кроме тебя. И я уверена в том, что ты понимаешь всю серьёзность и истинность моих слов. Ты знаешь, что это так. И я тоже всегда знала и знаю это. Я уверена в тебе. Я верю в тебя, и моя вера не погаснет никогда. И, к тому же, оба мы знаем, что в соседнем с тем городом, в который мы сейчас собираемся, находится один из наших соратников, и, если случится что-то нехорошее — нам известен адрес его временного убежища, и мы сможем связаться с ним. Мы всегда договариваемся о подобном.

— Да, я помню обо всём этом, Консуэло, и я знаю силу твоей души́, но я люблю тебя. Люблю вас обоих, и потому…

— Да, да, я понимаю тебя, Альберт. Понимаю, твои чувства. Твоя забота обо мне греет мои сердце и дýшу — в них я вижу проявления любви — и потому я испытываю к тебе огромную нежность и не устаю благодарить тебя за любовь ко мне. Ну а сейчас — пойдём же — ведь карета уже ждёт нас — не то мы можем опоздать, и тогда наша миссия в действительности окажется под ударом. Я убеждена в том, что это новое для меня состояние напротив вселит в меня ещё больше сил, мужества и решительности. Я уже ощущаю, как это происходит, как меня наполняет неведомая доселе энергия. Она ощущается сильнее, нежели это было ранее. Да, твои вдохновляющие речи также не дают моему духу упасть, но та жизнь, что зародилась во мне, будто дарует мне ещё одно дыхание, ещё один источник силы.

— Силы, которая всегда будет с тобой. С нами. Это продлится до конца наших дней. Мы получим наше продолжение в детях. В нашем сыне ужé есть части моей и твоей души́. Они будут такими же как мы. Я чувствую это. Сейчас мы пойдём, но прежде позволь мне…

В следующие секунды он опустился перед Консуэло на одно колено.

— Пусть Господь хранит нашего сына… — тихо проговорил Альберт, на глазах которого вновь выступили слёзы.

Он с тихим трепетом положил ладони на живот своей любимой — пока ещё совершенно плоский, являвший собой часть этого прекрасного, но обманчиво хрупкого о́браза, и, закрыв глаза, коснулся его губами.

Растроганная до слёз, она склонила голову и безотчётно положила ладони на плечи своего избранника.

Альберт простоял так несколько мгновений. Сколько благородства, красоты и изящества было в этих жестах и позе! Наш герой был похож на средневекового рыцаря, покорно склонившегося перед прекрасной дамой своего сéрдца.

Наконец он поднял голову и встал, продолжая смотреть в её глаза, а после, не отводя взгляда, сказал:

— Пойдём же.

Одной рукой Альберт обнял свою возлюбленную за плечи — ужé осторожнее, но всё так же тесно прижимаясь рукой к спине возлюбленной, а другой взял ладонь Консуэло, и так они пошли к выходу. Наш герой вновь на несколько мгновений с вниманием и нежностью посмотрел в глаза своей избранницы и через несколько мгновений оба они покинули одно из своих временных убежищ — и, как позже окажется — навсегда.

Снаружи Альберта и Консуэло ждал роскошный, блестящий, украшенный по боковым стенкам витым узором позолоты чёрный экипаж, запряжённый двумя великолепными конями, чья шерсть также была подобна смоли.

Наряды наших героев также были под стать описанному образу.

Консуэло сменила свою длинную юбку в пол бледно-сливового оттенка и светло-бежевую блузу из мешковины, кои надевала, оставаясь наедине с возлюбленным, на тёмно-синее дорожное платье, также доходившее до пят, плотно прилегавшее к её невысокой фигурке, коей суждено было сохранить своё изящество ещё три месяца — и шляпу в тон, выполненную по моде того времени — с маленькой вуалью и столь же небольшими цветами.

Альберт же в обществе одной только своей избранницы одевался несколько своеобразно: он предпочитал ходить в белой рубашке аристократии той эпохи и штанах с крупным цветочным рисунком — подобных цыганским. И нашу героиню нисколько не смущал такой вид любимого человека — напротив — ей нравилось, как он выглядит и она была рада тому, что с ней наш герой мог расслабиться, быть собой и носить ту одежду, в которой ему было удобно и комфортно.

Но сейчас же поверх рубашки возлюбленный Консуэло облачился в чёрный камзол с посеребрёнными пуговицами и запонками, а вместо свободных штанов надел кюлоты и тёмные чулки.

Итак, наши герои вышли из дома, служившего им временным укрытием, и проследовали к карете, с которой тут же сошёл кучер и открыл дверцу.

Альберт наконец отпустил свою избранницу и, подав ей руку, проговорил:

— Садись.

И Консуэло с прежними простотой и грацией, быстрым движением встала на подножку и почти в то же мгновение оказалась внутри экипажа. Кучер закрыл за ней дверцу с большими окнами.

Убедившись в том, что его любимая устроилась на месте, наш герой отправился обратно во временное жилище, взял оттуда два чемодана, поставил их на землю, достал ключи и, заперев дверь, убрал последние в карман, вновь поднял вещи и, донеся их до кареты, положил под сидение кучера, а затем без посторонней помощи сел рядом со своей избранницей.

— Мы можем ехать, — громко произнёс Альберт и экипаж тронулся. Но наш герой тут же добавил, вновь повысив голос, — Нельзя ли чуть помедленнее?

Кучер повиновался.

— Право, Альберт, не стоило…

— Я оберегаю тебя, моя родная. Послушай меня: если вдруг ты — резко или постепенно — почувствуешь себя нехорошо — скажи об этом сразу — мы сможем ехать ещё медленнее, или же вовсе остановиться на время — пока тебе не станет лучше.

— Прошу, Альберт не переживай за меня так. Ведь я уже говорила тебе, что ощущаю свою полную душевную и физическую готовность ко всему, что ждёт нас. А если всё-таки меня подведёт моё самочувствие — я обязательно сообщу об этом.

— Нам обоим известно, что теперь настал такой период, что нам будут предстоять постоянные поездки, и он совпал с периодом большого изменения и в нашей жизни. И, если в какой-то момент на протяжении всех этих месяцев тебе станет попросту физически тяжело вести́ подобный образ жизни — дай мне знать. Я сделаю всё, чтобы помочь тебе и облегчить твоё состояние. Быть может, мне удастся хотя бы сократить количество разъездов или устроить так, чтобы ты могла управлять такими процессами, которые не требовали бы столь частых перемещений… Но, даже если всё будет проходить хорошо — ближе к сроку появления нашего сына на свет я добьюсь того, о чём сказал только что.

— Я очень ценю твою заботу, любимый мой, но я повторяю — что-то внутри подсказывает мне, что всего этого не потребуется — ведь до этого я была здорова — а это значит, что вероятность недомоганий или иных проблем очень мала — кому, как тебе, не знать этого? Ведь мне хорошо известно, что ты обладаешь огромными познаниями во многих науках — ты не даёшь мне забыть об этом, беспрестанно делясь ими со мной. А до рождения нашего ребёнка ещё так много времени, и у нас нет чётких планов на такой долгий срок и потому мне кажется, что не сто́ит сейчас смотреть так далеко в будущее. Но — ты ведь помнишь Адама Коваржа — нашего хорошего знакомого, почти друга — врача-акушера?

— Да, моя родная, ты права. Да, конечно, я помню этого прекрасного доктора, — проговорил в ответ Альберт.

— Тогда можно считать, что у нас уж есть надёжный помощник, — вновь улыбнулась Консуэло. — Чуть позже я найду способ связаться с ним.

— Ты очень предусмотрительна, родная моя. Ты всегда была такой. Хорошо. Тебе удалось успокоить меня. Но напоследок я скажу ещё раз: ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь — даже если ради этого мне придётся прервать исполнение своего задания. Я не знаю, что тогда будет с Орденом, с нашей миссией, со мной, но…

— Я уверена в том, что Господь не допустит подобной жестокой дилеммы, — мягко прервала и вновь улыбнулась, проведя рукой по его щеке. — Сейчас нам нужно думать о предстоящих делах. Ты помнишь, что мы хотели обсудить?

— Да.

И, благодарение, Господу, беседа их потекла в ином русле.

Но как же блестяще — помимо прочего и в самом прямом смысле! — выглядели наши герои рядом друг с другом, как гармонично смотрелись, какой красивой парой были они! И даже сейчас — несмотря на то, что и Альберт, и Консуэло были облачены в тёмную одежду и говорили о серьёзных и весьма важных вещах, напрямую касающихся предстоящих дел — союз их излучал вкруг себя светлую и нежную атмосферу.

Когда обсуждение было закончено, Альберт вновь положил руку на плечо своей избранницы, обняв её, и какое-то время они любовались великолепными пейзажами за большими окнами, видимыми сквозь полупрозрачную тюль, коей последние были завешены. Это было сделано ввиду соблюдения конспирации — дабы случайно проходящие или проезжающие мимо люди, кои могут быть потенциальными недоброжелателями или врагами наших героев — не смогли разглядеть их лиц.

По прошествии примерно получаса, когда однообразные пейзажи наскучили Консуэло — наша героиня расстегнула замок своей небольшой дорожной сумочки и вынула из неё том «Божественной комедии», раскрыв там, где лежала закладка — на самой первой странице — части «Ад».

Альберт не мог не заметить этого. Он тотчас же повернулся к своей любимой и проговорил:

— Родная моя, я не понимаю, почему ты выбрала именно её. Да, мы приобрели всего лишь две книги — дабы не возить с собой постоянно слишком много вещей — ибо последнее весьма затруднительно, тяжело и обременительно — но сейчас, зная о своём положении, ты могла бы раскрыть «Сонеты» Франческо Петрарки. Да, их страницы проникнуты печалью по причине невозможности для возлюбленных быть вместе, но, невзирая на это обстоятельство — в них столько любви и нежности… Ты имеешь и без того впечатлительную, чувствительную натуру и сострадательную, отзывчивое сердце. Боль каждого человека ты воспринимаешь как свою. А в период ожидания ребёнка все эмоциональные реакции усиливаются. И я волнуюсь о том, как бы строки Данте Алигьери не вызвали в тебе приступов слёз или даже рыданий — а подобное напряжение может нести в себе опасность для здоровья и жизни нашего сына.

Она подняла голову и обратила свой взгляд:

— Да, тогда, когда я ещё не знала о том, что очень скоро буду носить под сердцем наше дитя. Но поверь мне — сейчас я знаю, что делаю. Я очень давно хотела познакомиться с этим произведением. Слишком много интересного и бесценного в культуре и искусстве я пропустила за двадцать четыре года своей жизни, зная лишь историю музыки и умея исполнять и играть её — но вот, сейчас — благодаря твоим усилиям, твоим бесконечным рассказам, так увлекавшим меня — настала и моя пора открывать для себя чудесный мир литературы. И я вновь повторю, что спешу убедить тебя — я в состоянии в нужный момент понять, когда мне будет необходимо сделать перерыв. Ты пробудил во мне это желание, и я знаю, что ждёт меня, когда я начну читать, и я готова к этому.

И Консуэло вновь опустила глаза, взяла закладку в руку и погрузилась в историю путешествия Данте по девяти кругам Преисподней — что было словно пророчеством, предсказанием тех несправедливых мучений, что ждали наших героев после нескольких месяцев счастья — да, пусть наполненного риском и беспрестанным ощущением близкой опасности, но всё же они были вместе в своём убежище каждый вечер и каждую ночь, и дарили друг другу улыбки, поцелуи и всю искренность своих чувств — что давало им надежду и ощущение безопасности — пусть краткое и хрупкое в своей непрочности — но безраздельное и настоящее.

Наш герой любовался Консуэло, безмятежностью выражения её черт. От всего её облика исходили спокойствие и безмятежность — словно его избранница сейчас сидела не в шумно едущей карете, но в тишайшем зале библиотеки. Это было её даром — погружаться в процесс, не замечая ничего вокруг.

Он видел, как меняется выражение её лица. Когда в глазах Консуэло он различил грусть и некое подобие страха, то положил руку на плечо своей любимой.

— Быть может, тебе стоит немного отдохнуть?..

Наша героиня подняла на Альберта глаза́.

— Со мной всё хорошо, — улыбнулась она. — Я полагаю, что более хрупкие натуры и испытали бы такое стремление — но только не я. Ведь это сказка, фантасмагория, такого не могло происходить в реальности. Неужели ты думаешь, что, нередко испытывая страх при исполнении нашей миссии, я буду повергнута в пучину невыносимых страданий строками, что созданы воображением художника слова прошедшей эпохи — пусть это вдохновение и было пробуждено непростой судьбой человека, что написал их?..

И она опять склонилась над книгой.

Шли минуты.

Когда из глаз Консуэло непроизвольно пролились два прозрачных ручья и она отёрла их — Альберт не удержал порыв и вновь обнял свою избранницу.

— Прервись, прошу тебя…

— Да… теперь я чувствую, что стоит хотя бы на время остановиться… — с этими словами наша героиня заложила книгу и поставила на колени свою сумочку.

— Позволь мне сделать это… — Альберт раскрыл замок и, убрав том, поместил саквояж возле себя, и после прижал свою возлюбленную к себе так, что её голова легла на её плечо, а одну свою руку Консуэло положила ему на грудь.

— Как ты себя чувствуешь, любимая моя?

— Моё физическое состояние в порядке, но душа скорбит из-за того, как могут страдать люди из-за своих прегрешений после смерти…

— Но ведь ты же сама говорила, что понимаешь фантазийность всего, что написано Данте Алигьери…

— Да, но… откуда нам знать, что ожидает всех нас Там… Ведь даже ты, имея все свои мистические дарования, не можешь заглянуть за пределы земной жизни…

— Да, это так… И, быть может, к счастью… Но одно я знаю точно — подобные муки ждут в Аду не нас, но тех, кто лишает простой народ счастливой и спокойной жизни.

— Да, Альберт, ты прав, но моё сердце всё равно разрывается на части… Я понимаю, что жестокие грешники не заслуживают сочувствия, но ничего не могу поделать с собой…

Следующие несколько минут они ехали в полнейшем молчании.