Полиптих в изумрудных тонах (джен)

Примечания:

Emerald!«Скандал в Богемии».

Действующие лица: Моран, Мориарти, король Богемии.

— Если ваше величество соизволит пожелать сообщить мне обстоятельства дела, — почти с ленцой заметил мой друг, — то мне тогда будет гораздо легче дать свой совет.

Глаза странного посетителя под полумаской вспыхнули гневом, он вскочил с места. Я едва сдержал резкий судорожный вздох: давно зажившее плечо вдруг ужалила боль.

Мой друг не дрогнул, даже когда посетитель сорвал с себя маску, а комнату, словно вязкий поток, заполонило низкое, на грани слышимости жужжание. Колыхнулись щупальца. Я предпочел тактично отвести взгляд, чтобы не бледнеть слишком явно.

— Где я просчитался? — и если ранее в речи посетителя не было ни намека на характерный акцент, то теперь не требовалось и вслушиваться. «Прозззчитался».

— Вашему величеству будет достаточно знать, что любой другой не увидел бы того, что увидел я, — медленно проговорил мой друг, по-рептильи покачивая головой. Я знал, что он делал так в моменты наивысшего напряжения. — Однако я понимаю, что ваше величество могли инкогнито приехать в Лондон лишь из-за чрезвычайно щекотливого дела, и прошу об одном — рассказать, в чем оно заключается.

И только когда монарх заговорил, он опустил тяжелые веки, оборвав дуэль взглядов, и весь обратился в слух.

Примечания:

Набросок предыстории к emerald!«Дьяволовой ноге».

Действующие лица: Уотсон, Холмс.

Уже в поезде я тихо, но отчетливо сообщил моему другу, что его идея поселиться так близко к океану чревата сумасшествием — и, с учетом событий последних недель, отнюдь не в отдаленном будущем.

Ответом мне была короткая раздраженная отповедь:

— Зато там нас не станут искать.

Договорив, он отвернулся к окну и вновь впал в состояние болезненного оцепенения, в котором теперь пребывал почти постоянно. По временам он начинал бредить, и я вслушивался, опасаясь среди иностранных слов разобрать чуждые человеческому языку и уху. Но до этого пока не доходило.

Под конец охоты его чрезвычайное утомление привело к тому, что чудовищной монаршей особе удалось перед гибелью посеять в нем зерно безумия. Теперь оно, подобно колдовскому растению из мрачных сказок, медленно подтачивало его разум изнутри, а он искал способ с этим справиться.

Корнуолльский полуостров в целом и бухта Полду в частности встретили нас затяжной непогодой: на начало марта приходился самый пик сезона штормов. В этот месяц то, что обитало в океане, жаждало жертвоприношений, а прибрежные поселения почти полностью обезлюдевали.

Всю следующую неделю мы редко виделись больше пары раз в день: в основном — когда он уходил на длительные опасные прогулки вдоль берега и когда возвращался с них, после чего, промокший и продрогший, стремительно исчезал в своей комнате.

Горький запах соли и водорослей, вытравленный было нашим приездом, постепенно возвращался. Ночами из-за стенки доносились крики: сны о циклопическом Р’льехе и непривычном глазу звездном небе тревожили моего друга все чаще, равно как и меня самого.

В его безумии был метод, в его методе было безумие. Я лишь надеялся, что этот метод рассеет тени и вернет его в строй раньше, чем мы оба повредимся рассудком.

Примечания:

Действующие лица: Мориарти, Моран.

Всю дорогу до Бейкер-стрит мне настойчиво вспоминалась незначительная деталь прошлогодней поездки за океан — мимоходом выцепленный слух, что будто бы благородные потомки Властителя Нового Света в большей степени походили птиц, нежели на людей.

Я не собирался отрицать очевидное. Не после того, что мне довелось увидеть сегодня во Дворце. Но задумываться об этом не стоило — мой обычно дисциплинированный мозг сейчас норовил сбросить оковы контроля и погрузиться в безумие.

Стремясь отвлечься, я шел на ухищрения, которым сам удивился бы в менее бедственный момент: по памяти анализировал голос того разговорчивого американца и его личность. Нетрудно было связать его моложавый вид с совершенно седыми волосами, повадками бывшего моряка и белесыми татуировками, говорившими о сношениях с обитателями антарктических земель. Однако детали рисунков ускользали от моего внутреннего взора, какие бы усилия я ни прикладывал.

Эта цепочка умозаключений вела в никуда, но даже она была полезнее воспоминаний о сияющих неописуемыми цветами крыльях, схлестнувшихся с щупальцами министра иностранных дел…

…О том, что сознание я все-таки потерял, свидетельствовало полное тревоги лицо моего сожителя, встретившее меня по пробуждении.

— С вами все в порядке? — спросил он. — Вы час назад свалились прямо на пороге.

То, что до дома я все-таки добрался, не могло не радовать. Остальное же… Я скользнул взглядом по обоям и мерещившимся мне письменам несуществующих народов на них.

— Я буду в порядке, — дал я туманное обещание, снова прикрыв глаза и даже не пытаясь подняться с дивана. Идти до своей комнаты в таком состоянии было бы рискованно — существовала немалая вероятность исчезнуть без следа в первом же углу.

Дипломатические конфликты знатных особ были невыносимо утомительны для окружающих.

Примечания:

Голь на выдумку хитра (с)

Не удивлюсь, если фандомный концепт шогготов в метро, который я позаимствовала для этой зарисовки, имеет общие корни с байками про крокодилов в канализации.

Действующие лица: Холмс, фоном Уотсон.

Неожиданное приобретение в виде деревянного кальмара нашло меня на окраине лондонских трущоб. Оборванный мальчишка-продавец, которого я за последний год встречал среди «нерегулярных повстанческих частей» всего пару раз, при виде меня зачастил:

— Мистер Бэзил! Мистер Бэзил, да вы, никак, в плаванье собрались? Тогда на вот, возьмите, это амулет для защиты от зла да кошмаров, пригодится, сами знаете, сколько всего развелось в морях! — и без церемоний сунул мне в руки грубо сработанное украшение на шнурке, источавшее сложный резкий запах.

Должно быть, его развеселило выражение моего лица; он сверкнул щербатой ухмылкой и был таков вместе со всем своим нехитрым товаром. И вовремя: в конце улицы возникла фигура полисмена.

Я еще раз посмотрел на кальмара, теперь уже оценивающе, убрал его под одежду и счел за лучшее проследовать тем же путем, которым ушел беспризорник.

Впоследствии я долго изучал эту вещицу, даже разобрал на составляющие пропитку, но все не мог понять, каково было ее назначение — пока не оказался в подземке. Тогда я и обнаружил, что народное творчество в сочетании с методом проб и ошибок сотворило почти невозможное. То, чем пахла самоделка, вызывало у обитающих в тоннелях чудовищных тварей слабую реакцию, более всего схожую со страхом.

Приняв это к сведению, я внес коррективы в план действий. Теперь стал возможен путь отступления, ранее даже не рассматривавшийся ввиду его неосуществимости.

…Двумя неделями, одним днем и четырьмя с половиной часами позднее, перед временным расставанием с доктором, я нашарил кальмара в кармане пальто и протянул ему, стараясь говорить как можно тверже:

— Заклинаю вас — что бы ни случилось, не потеряйте это. От его сохранности позднее будут зависеть наши с вами жизни.

Тьма молча смотрела нам вслед мириадами спорадически возникающих и исчезающих глаз. Даже от этого сдержанного любопытства, даже на расстоянии, даже у привычного к подобному зрелищу человека отнимался язык и слабели колени.

Сейчас шогготы не представляли угрозы, но нам предстояло (я надеялся, что предстояло) вернуться тем же путем, через ночную подземку. И вот тогда они неминуемо должны были почуять на нашей одежде, на моих руках, на инструментах моего друга-доктора остаточные следы пролитой зеленой крови.

Примечания:

Физики — они вообще люди с юмором (с)

Действующие лица: Мориарти, фоном Моран.

К сентябрю мое сотрудничество с французской полицией после целого месяца кропотливой подготовки вошло в завершающую фазу. Ловушка, поставленная на обосновавшуюся в Лионе ячейку Реставрационистов, захлопнулась.

Позже я практически не имел дела с этими преступниками, только задал каждому несколько вопросов и мысленно каталогизировал их обязанности, вычисляя, сколько человек избежало поимки.

Не скрою, я надеялся увидеть среди попавшихся двух совершенно конкретных людей, — тех, чей памятный для меня парный почерк прослеживался в большей части деяний ячейки. Но этого не случилось: они-то и ускользнули, оставив после себя только следы пребывания на конспиративной квартире и россыпь подставных имен, которые теперь выявляли специалисты по допросу.

Но было и еще кое-что: зашифрованные записи, сделанные знакомой нервной рукой. Их я обнаружил в хитроумном тайнике возле квартиры, бегло пролистал и… конфисковал, уверившись, что они не имели отношения к покушениям на жизни королевских особ.

С тех пор прошло десять дней, а с моего возвращения в Новый Альбион и в Лондон — неделя. И всю эту неделю задача расшифровки не поддавалась никаким моим усилиям.

Узнать использование книжного шифра⁽¹⁾ не составило труда еще там, на полутемной лестнице. Текст представлял собой сплошь колонки чисел и таблицы, подписанные числами же; местами присутствовали чертежи оптических приборов и схемы хода лучей.

К четвертому дню я решил, что изображения сами по себе подсказкой не являлись. Правда, для этого потребовалось перебрать большую часть соответствующей литературы и даже вспомнить университетские связи; благодаря им я смог достать запрещенные труды.

Потом в ход были пущены более распространенные книги. Я продолжал выдвигать, проверять и опровергать гипотезы, гора томов и черновиков в гостиной росла, а мой сожитель и друг бросал на меня все более опасливо-настороженные взгляды.

Прошлой ночью, опять лежа в постели без сна, я поймал себя на идее отправиться в Мискатоникский университет, чтобы ознакомиться с тамошним собранием оккультной литературы. По счастью, мне хватило здравомыслия тотчас отвергнуть ее как несостоятельную.

Ныне же я с немалой досадой понял, что у меня кончились идеи, и теперь в бессилии и раздражении сверлил взглядом потолок, как будто мой противник мог любезно начертать там ответ. Размышления замкнулись в кольцо, я вернулся к тому, с чего начал: к отвлеченной мысли, что в случае Верне ключом к шифру могло являться что угодно, от сборника еретической поэзии, издаваемого малым тиражом где-нибудь в подполье, до научного трактата.

С последним тезисом что-то было не так. Я повторил его звено за звеном… и замер, пораженный озарением, точно молнией. А в следующий миг на смену ему пришла кипучая жажда деятельности, и я, слетев с кровати, бросился в гостиную к находящейся в беспорядке книжной полке.

«Смею надеяться, что человек науки сможет проверить правдивость выдвинутых ниже теорий с точки зрения строгой логики, а не соответствия или несоответствия навязанной картине мира», — так начинались записи. Далее, как стало понятно по наскоро расшифрованным первым строкам, шло описание экспериментальной установки, данные и выкладки — что-то связанное со скоростью света. Я был слишком взбудоражен, чтобы вчитываться; сказывалось многодневное нервное напряжение.

Уронив на стол потрепанные листы и собственную «Динамику астероидов» и едва не опрокинув лампу, я от души расхохотался, нимало не заботясь о том, что сейчас была середина ночи.

Мой противник не являлся безумцем — лишь ученым, которому было нечего терять.

1) Книжный шифр — вид шифра, в котором каждый элемент открытого текста (каждая буква или слово) заменяется на указатель (например, номер страницы, строки и столбца) аналогичного элемента в дополнительном тексте-ключе.

Вернуться к тексту

Примечания:

Он настолько не умел проигрывать, что был вынужден почти всегда выигрывать (с)

Действующие лица: Уотсон, Холмс.

Мой друг иной раз оказывался для меня загадкой посложнее тайн мироздания. О некоторых его чертах было решительно невозможно узнать, если он сам того не хотел или если обстоятельства не складывались поистине невообразимым образом, как это произошло однажды на шестом году нашей совместной деятельности.

Тогда я и выяснил, что он совершенно не умел проигрывать; впрочем, с нашим образом жизни это было неудивительно. Сорвавшаяся в начале или середине охоты слежка означала лишь смену планов, тогда как сорвавшаяся развязка обыкновенно оканчивалась смертью охотников. Несчастным еще везло, если они погибали на месте, пав жертвами монаршего гнева, а не попадали в застенки на допрос Скотланд-Ярду.

Мой друг, однако, отличился и здесь. В последний момент узнав, что нас сдал уличный мальчишка, он догадался о расставленной ловушке и увел меня от полукровки до того, как на место преступления явилась полиция.

(Хотел бы я верить, что недобитое чудовище не выжило, но для этого не было никаких оснований).

Наших подорванных сил хватило, чтобы добраться до не самого близкого убежища. Там мой друг, едва удосужившись смыть с себя едкую слизь и нечеловеческую кровь, свалился на видавший виды диван и с тех пор почти не подавал признаков жизни. Это было три дня назад.

Его старый план пошел прахом, а для нового не было ни данных, ни возможности их собрать, и он дрейфовал без руля и без ветрил, в одном из своих мрачных настроений и в не лучшем состоянии здоровья. Вот и в нынешний момент он лежал лицом к стене, дышал подчеркнуто ровно, будто спал. Однако я не обманывался и ясно видел напряжение в линии его плеч и в сгорбленной спине — так его реже схватывало приступами болезненного озноба.

— Позвольте, — только и сказал я, присаживаясь рядом и беря его за лежащую поверх одеяла руку. Поднимающаяся к локтю цепочка округлых белесых отметин от присосок полукровки на ней больше всего походила на ожог, да им и являлась — только пораженные участки не источали жар, а были неестественно холодны. Впрочем, уже не столь холодны, как три дня назад.

— Еще дня четыре выздоровления, и вы снова сможете писать, — закончив обрабатывать его боевые отметины, проговорил я. — Но, возможно, хватит даже и трех.

В любое другое время мой друг демонстративно сделал бы что-нибудь, напомнившее о том, что он одинаково свободно владеет обеими руками⁽¹⁾. Но сейчас его лишь дернуло все-таки пробившейся дрожью, отчего он напрягся еще больше.

Я не справился с секундным душевным порывом: в жесте поддержки сжал его обветренную узкую ладонь.

И мысленно возликовал, когда он слабо, но ответил на мое пожатие.

1) Хедканон об амбидекстральности Холмса почерпнут из Гранады.

Вернуться к тексту

Примечания:

Кот не спрашивает, нужен ли, кот заводится (с)

Если у вас при чтении заглючит счетчик отсылок на АКД в целом и на «Знак четырех» в частности — простите, оно само.

Действующие лица: Уотсон, Холмс, кот с собачьей кличкой.

Кот возник в моей жизни весьма неожиданным и вместе с тем обыденным образом. Просто одним ненастным утром мой друг после двухдневной отлучки явился на место нашего проживания не один: за ним внутрь проскользнул здоровенный угольно-черный котище, огляделся и, оставляя за собой цепочку мокрых следов, утек к камину.

Кот ранее принадлежал нашему знакомому поднимателю чучел с Пинчин-лейн, носил странную кличку Тоби, промышлял крысами и менее естественными существами и выгодно отличался от прочих питомцев своего бывшего хозяина тем, что был жив. А еще он был свободолюбив, недоверчив и скрытен. Не раз и не два я, вернувшись в наши комнаты, обнаруживал их пустыми, а несколько времени спустя вздрагивал и хватался за оружие, когда из-за портьеры или непосредственно из приоткрытого окна вдруг крадучись появлялась четвероногая тень. Узнай я, что в его родословной отметились ултарские кошки, опасные порождения Долины Снов — вероятно, даже не слишком удивился бы.

Сомнений в том, чьим именно котом являлся Тоби, не возникало. От моего друга он снес бы даже поглаживания, которых обыкновенно не терпел и замахивался на наглеца — будь то беспризорник из «нерегулярных повстанческих частей» или я сам, — когтистой лапой. Впрочем, мой друг предпочитал использовать его в более практичном качестве: во время вылазок кот по одному его жесту усаживался на стражу, при приближении возможной опасности срываясь с места или подавая голос.

Однажды я в шутку сказал, что они с Тоби по повадкам временами походили друг на друга как братья. Он недаром был актером, мой друг. Он не дрогнул, не переменился в лице, а повисшую было паузу замаскировал сменой темы. Только из его глаз, как из зеркала, на меня глянула обреченная пустота; и я зарекся когда бы то ни было поднимать при нем тему родни.

Что же до кота, то он нарушил установленный нейтралитет много позднее. Мой друг тогда отбыл в Дартмур с разведкой, намереваясь вернуться через четыре дня; но прошла неделя, а он все не давал о себе знать. Я испытывал некоторую тревогу, хотя и предполагал, что в его задержке была повинна исключительно непогода: все последние дни дождь, не иначе как благословленный Ее омерзительным Величеством, лил не переставая.

…Из задумчивости меня вывела внезапная тяжесть на коленях. Это оказался Тоби, до того полчаса бродивший вокруг да около камина. Бесцеремонно улегшись и свесив хвост-плюмаж, он посмотрел на меня своими темными глазами почти с сочувствием. «Тоже волнуешься за него?» — едва не сорвалось у меня с языка.

Кот опустил голову на передние лапы. В отблесках пламени его шерсть виделась не кромешно черной, но муаровой, с еще более темными кольцами. Я осторожно прошелся по ней ладонью.

Тоби не мурлыкал — просто молча лежал, но от его веса и тепла утихала боль в старой ране, мучившая меня с самого начала этого проклятого дождя.

Примечания:

В рассаднике отсылок на АКД и Лавкрафта проросла еще и терминологическая отсылка на СтарТрек.

Действующие лица: Моран, Мориарти.

Название конечной станции на железнодорожной ветке ничего для меня не означало. В очередной раз. В этой части Альбиона все маленькие сонные городки походили один на другой. Мы были в пути уже который день, и мне начинало казаться, что вырваться из паутины железных дорог обратно в Лондон невозможно.

Моего друга, однако, пункт назначения заметно взволновал — для меня заметно, во всяком случае. Украдкой поглядывая на него в вагоне, я всякий раз видел, как он покачивал головой и нервически барабанил пальцами по набалдашнику трости. Ритм ударов напоминал гимн Империи.

Позднее, на станции, он выяснил у смотрителя, что следующий поезд будет не раньше завтрашнего утра. Это известие заставило его еще помрачнеть и увлечь меня на поиски гостиницы.

Гостиница нашлась — того особого сорта, который присущ захолустью и вне зависимости от времени года подразумевает неистребимую сырость и одну комнату в лучшем случае на двоих.

— Да вы, никак, не планируете задержаться на Фестивале? — спросил хозяин заведения, смерив взглядом наш багаж. В последнем слове отчетливо ощущалась заглавная буква.

— Все возможно, — с непроницаемым лицом ответствовал мой друг, одновременно сделав мне знак молчать.

Уже в номере, тщательно прикрывая за собой дверь, он сказал не предполагающим возражений тоном:

— Я настоятельно рекомендую вам, пока мы здесь, воздержаться от еды и питья.

— Но почему? — наконец, спросил я — обо всем сразу, должно быть.

Вместо ответа он протянул мне свою фляжку, без слов предлагая воспользоваться его запасами и промочить горло. Я послушно сделал большой глоток, но тут же скривился от внезапной горечи. Вместо коньяка, как можно было бы ожидать, во фляжке оказался очень крепкий травяной чай.

— Прошу прощения, — проговорил мой друг с непонятной интонацией. — Я-то давно привык к его вкусу.

— Зачем вы вообще такое пьете?

— Иногда мне приходится бодрствовать несколько дней кряду, — он тоже глотнул из фляжки и поднялся, чтобы задернуть шторы. Полная луна в вечернем небе наливалась кровавым багрянцем.

Я не запомнил, о чем мы говорили после этого. Запомнил лишь, что по прошествии получаса меня начала одолевать страшная сонливость.

— Ваше ведьмовское варево не сработало, — заплетающимся языком изрек я. Мой друг тонко улыбнулся; тогда я не понял причин этой его улыбки.

Мне снился танец теней в багровом свете и истошные крики. Тени двигались так, как не смог бы ни один человек. Хрустели кости, землю пятнала кровь, а тени все таяли, сжигаемые собственным безумием.

Разбудила меня бесцеремонная тряска за плечо и металлические нотки в голосе моего друга:

— Вставайте, немедленно. Даю вам пять минут на все сборы.

Однако толком проснуться так и не получилось. Смирившись с пеленой перед глазами и пустотой в голове, я по-армейски привычно привел себя в порядок. После мой друг под руку стремительно препроводил меня на пустынную улицу.

— С вашим доверием ко мне нужно что-то делать, — усмехнулся он, помогая мне забраться в кэб. Лошадь в отсутствие возницы никак не желала присмиреть. — Оно уже стоило вам превышения дозы.

Даже в своем нынешнем состоянии я заметил, что он очень старался не смотреть по сторонам, но не мог взять в толк, почему. Ведь стояло очень раннее утро, и луна еще не села, иначе с чего мостовым было иметь такой насыщенно-алый оттенок?..

Окончательно очнулся я только в поезде. Мой друг сидел напротив, не сводя с меня пристального взгляда.

Наш дальнейший разговор был похож на короткий обмен ударами:

— Зачем вы меня опоили?

— Сегодня ночью было последнее полнолуние года.

— Но ведь это не территория оборотней. Я бы заметил.

— Вы ненаблюдательны, дорогой друг. В этом городишке живут по меньшей мере пять оборотней… или, что вероятнее, жили. Но основную угрозу представляли не они. Что вам известно о Фестивале? — неожиданно спросил он.

— Совершенно ничего, — я покачал головой. Мой друг подался вперед, сцепив пальцы в замок:

— Это редкое событие — оно происходит в последнее полнолуние високосного года⁽¹⁾. В эту ночь участники Фестиваля возносят молитвы Первородному Хаосу, слепому безумному богу, и открывают ему свои разумы — не без помощи подмешанных сильнодействующих составов. Он касается их, и выживают только те, кто должен будет к следующему празднеству привести за собой новых участников.

Он умолк. Его серые глаза горели воодушевлением, а на бледном лице проступил румянец. Я не решался задать следующий вопрос, но мой друг угадал и его:

— Почему я поступил так, как поступил? Видите ли, Моран… вы ни о чем не знали и не были готовы. А у меня есть незаконченное дело по поимке хорошо знакомого нам обоим Реставрациониста. Словом, наша с вами жертва была бы напрасной.

1) Таймлайн зарисовки — конец 1890 года. Да, это еще один намек на «перевернутость» мира — здесь високосными являются года, дающие остаток два при делении на четыре.

Вернуться к тексту

Примечания:

Внезапные стихи, начавшиеся с мысли, что кровь Древних и их потомков при попадании в рану весьма токсична.

Действующие лица: Холмс, Уотсон.

Охота провалом закончилась.

Уотсон сказал — относительным:

С принцессой отныне покончено.

(Его жар еще не был мучителен).

Случайная капля ихора на ране —

Не больно, вниманья не требует…

Пока слишком поздно не станет.

(Статистики выживших не было).

Я сделал что мог, но мог я немного.

Промыв и вскрыв рану, замел следы;

Улики укажут совсем на другое,

А мы — избежим полицейской беды.

Случится другое: четверо суток

Метаний, и боли, и бреда — его,

И выкриков, калечащих рассудок,

И жара за сто пять⁽¹⁾ — как приговор.

Я пятые сутки почти не запомню:

Наутро засну у постели больного,

Вконец обессиленный, в дреме

Заметив, но не поняв основного:

Как прежде, два разума на двоих,

Живой и родной человеческий взгляд,

Прохладные слабые пальцы в своих

И шепот: «Врачу, исцели себя»⁽²⁾.

1) 105 ⁰F = 40,6 ⁰C

Вернуться к тексту

2) «Cura te ipsum» (лат.)

Вернуться к тексту