Проект Живая смерть (гет)

«Молодежь не может знать, что думает и чувствует возраст, но старики виноваты, если забывают, каково это — быть молодым…» — Альбус Дамблдор из книги Джоан Роулинг «Гарри Поттер и орден Феникса»

Хмурый Драко с презрением оглядывал помещение. Роскошный бальный зал Министерства магии был празднично украшен, как кто-то посчитал, романтическими атрибутами. Вокруг специально возведенных бесполезных коринфских колонн были развешаны гирлянды больших пышных цветов. Негромко звучала классическая музыка. И повсюду, куда бы он ни посмотрел, была полупрозрачная белая ткань, которая, без сомнения, должна была навевать мысли о супружеском блаженстве.

Смотрелось все это, возможно, и очаровательно, но, судя по выражению лиц присутствующих, никто не мог не думать о прискорбной причине, по которой они все собрались здесь.

Люциус стоял рядом с Драко и надменно принюхивался к низкосортному вину в своем бокале.

— Отвратительно.

Было неясно, говорил ли он напитке или мероприятию в целом, но Драко в любом случае был с ним согласен.

— Этот закон — пародия, — проворчал Драко достаточно громко, чтобы проходивший мимо магглорожденный бросил на него смущенный взгляд и поспешил дальше. — А этот бал — нелепая трата денег и сил. Не говоря уже о том, что это пустая трата моего времени.

— Действительно.

С выражением отвращения на лице Люциус поставил свой бокал, к которому едва притронулся, на поднос проходившего мимо официанта.

— Тем не менее, поскольку мы уже пытались и потерпели неудачу в отмене закона, и поскольку Министерство, — тон, которым Люциус произнес это, ясно выражал его мнение по этому поводу, — потребовало, чтобы все подходящие волшебники и ведьмы присутствовали на сегодняшнем вечере, самым лучшим для нас будет максимально использовать это в своих интересах. Здесь будут все ведьмы, так что воспользуйся этой возможностью, чтобы решить, в погоню за какой из них мы отправим наши галеоны в первую очередь.

Напоминание о том, что все его брачные перспективы находились сейчас в этом зале, причем он мог выбрать не любую из присутствующих ведьм, а только одну из тех, кто носил фиолетовую ленту, указывающую на то, что они были магглорожденными, или оранжевую, указывающую на то, что они были полукровками, — заставило его усмехнуться. Он даже не потрудился прокомментировать тот факт, что все чистокровные носили ленты такого кричащего яркого розового оттенка, что ему на самом деле хотелось, чтобы появился кто-нибудь из Уизли, чтобы он мог насладиться ужасным контрастом с отвратительными рыжими волосами.

Словно по сигналу, в поле его зрения действительно появился Уизли. К сожалению, тот, у которого почти не было волос, и он носил белую ленту, как и Люциус, что указывало на то, что он был здесь в качестве родителя одной из ведьм или волшебников, которые должны вступить в брак по новому закону.

Странно, Драко думал, что все Уизли уже были женаты. Гарри Поттер, конечно же, сразу женился на Джинни Уизли, и один за другим остальные члены этой семьи разбились по парам. Так кого же Артур мог сопровождать?

Ответ пришел, когда толпа перед ним немного расступилась, и он увидел, как Артур передает один из двух бокалов вина, которые держал в руках, довольно подавленной Гермионе Грейнджер. Вместо того, чтобы просто надеть обязательную фиолетовую ленту, Грейнджер надела атласное платье-футляр такого же цвета, и лента на ее плече больше походила на украшение. Он задумался, не спланировала ли она это заранее. Эта ведьма ни капельки не стыдилась своего происхождения. Она была самой магглорожденной из всех магглорожденных.

Драко было неприятно признавать это, но она выглядела хорошо. Кто бы ни выбирал для нее платье, он сделал правильный выбор. Оно облегало ее фигуру во всех нужных местах и было невероятно красивым. Ее волосы были уложены локонами, которые мягко ниспадали каскадом, обрамляя лицо, а голова была высоко поднята, хотя глаза выглядели несчастными.

Часть его хотела восхититься ее грацией, и эта часть вызывала у него непреодолимое раздражение. Он не хотел восхищаться ничем в ней. Она была магглорожденной, не говоря уже о том, что принадлежала к Золотому Трио, которое так усложняло его жизнь в школе и во время войны. Он предпочел не задумываться о том факте, что Грейнджер и ее показания также были одной из причин, по которой он был здесь и мог быть частью Закона о браке, а не прозябал в Азкабане.

Это была еще одна мысль, которая раздражала младшего Малфоя. Грейнджер была всего лишь скромной ведьмой из немагической семьи, из-за чего ей пришлось просить отца своей подруги представлять ее здесь, и тот факт, что общество могло думать, что Драко в долгу перед ней, раздражал его. Тот факт, что какая-то крошечная часть его существа на самом деле чувствовала, что он действительно в долгу перед ней, ужасно разозлил его. И этот гнев сделал его жестоким.

Он поймал себя на том, что подошел к ведьме, даже не успев этого осознать.

— Наслаждаешься вечеринкой, Грейнджер? Ты, должно быть, в восторге. Возможность выйти замуж за того, кто стоит выше тебя по положению, и разрушить прекрасную родословную, конечно, выпадает не каждый день.

— Малфой, — поздоровалась она с едва уловимой ноткой, заставившей усомниться в том, было ли это приветствием или предупреждением. — Разве тебе не пора покупать невесту?

Он прищурился, услышав ее слова, которые были слишком близко к тому, что только что сказал его отец. Хотя, когда говорил Люциус, это не вызвало в нем такого всплеска ослепляющей ярости. Какое право она имела подразумевать, что деньги были его единственным достойным качеством?

— Любая ведьма была бы счастлива выйти замуж за представителя семьи Малфоев, — усмехнулся он. — Я могу выбрать любую прямо сейчас, чего нельзя сказать о тебе. Учитывая, что каждый жалкий Уизли уже женат, тебе повезет, если хоть один чистокровный взглянет на тебя дважды, не говоря уже о том, чтобы согласиться запятнать свое наследие твоим гря…

— Мистер Малфой! — предостерегающе рявкнул Артур Уизли. Его глаза были холодны, когда он посмотрел на молодого человека. — Для всех будет лучше, если вы не закончите это предложение.

Драко не знал, что именно в этой ведьме так его бесило. Она всегда была такой. Расхаживала повсюду, выставляя напоказ свою магию — как будто у нее было на это такое же право, как у тех, кто родился от настоящих родителей—волшебников, — доказывая всем, что она лучшая, и это сводило его с ума. Он взял себя в руки как раз в тот момент, когда к нему подошел Люциус, купивший бокал вина гораздо более высокого качества.

— Ну-ну, Артур, — с напускной ленцой протянул Люциус, — конечно, это не то место, где можно разбрасываться угрозами. В конце концов, мы все здесь по одним и тем же причинам. Драко, может, и немного груб в выражениях, но он говорит чистую правду. Я уверен, что он не хотел никого обидеть.

Впервые в глазах Гермионы вспыхнул тот огонь, который Драко помнил со школьных времен.

— Да, мистер Малфой, мы все здесь по одним и тем же причинам. Мы здесь, потому что ваш лорд-полукровка развязал войну, которая уничтожила волшебное население, и теперь это поколение — включая вашего сына — должно быть принесено в жертву, чтобы исправить ваши глупые ошибки.

Рука Люциуса крепче сжала ножку бокала, и выражение его глаз заставило Драко заподозрить, что он ненавидит маленькую магглорожденную ведьму почти так же сильно, как и он сам.

Однако, прежде чем Люциус успел ответить, Гермиона язвительно добавила:

— Прошу прощения, но я говорю правду. Я не хотела никого обидеть.

Она слегка улыбнулась ему. Уизли предостерегающе положил руку на ее плечо.

— Гермиона.

Сурово взглянув на обоих Малфоев и не предложив никаких оправданий — потому что, он был Уизли и у него были манеры крестьянина, — он решительно увел Гермиону прочь. Драко был удивлен, что она даже не сопротивлялась; она просто позволила ему развернуть ее и отвести в другой конец зала.

— Мерзкая грязнокровка, — пробормотал Люциус себе под нос, провожая взглядом удаляющуюся парочку.

— Говорят, она самая талантливая ведьма своего времени, — прокомментировал Драко, задумчиво глядя на ее удаляющуюся фигуру в фиолетовом платье.

— Позорная растрата магии и таланта, — сказал Люциус, поворачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на других претенденток в зале, и уже выбросив этот инцидент из головы.

Но следующие слова сына вернули его внимание.

— Я хочу талантливых детей.

На мгновение воцарилась тишина, пока Люциус обдумывал это заявление.

— Драко, ты, должно быть, шутишь! — прошипел он, глядя на Грейнджер, которая все еще был в поле зрения, с выражением отвращения на лице. — Она, возможно, самый худший выбор леди Малфой во всем зале, если судить только по крови. И почти такой же, если судить по всему остальному.

— Но если судить по магии, — нетерпеливо заметил Драко, — если у меня должны быть дети, кто будет лучшим выбором для следующего поколения Малфоев? Если они должны обладать сильной магией, властью, влиянием в обществе — обществе, которое не ценит родословную и все чистокровные линии больше не являются чистыми?

Он позволил своему отцу следовать за ходом его мыслей.

— Я думаю, ты будешь ужасно несчастлив, — с содроганием произнес Люциус, немного поразмыслив над доводами сына.

Его слова были молчаливым признанием того, что он согласен.

Драко не ответил. Он подумал, что был бы «ужасно несчастлив», если бы Волдеморт победил. Раз уж ему предстоит жениться на магглорожденной, по крайней мере, он может получить дополнительный бонус, заставив Гермиону Грейнджер разозлиться настолько, что она начнет плеваться ядом. Этого было почти достаточно, чтобы вызвать у него улыбку.

* * *

— Малфой! — крикнул Артур Уизли, и было непонятно, к кому он обращался — к сыну или отцу, поскольку оба были на грани того, чтобы сказать что-нибудь мерзкое. — Ты будешь держать язык за зубами, или мы немедленно уйдем.

— Присядь, Артур, — приказал Кингсли Шеклболт. Он подождал, пока Артур усядется на стул рядом с Гермионой, и только потом перевел взгляд на Малфоев. — Я не допущу никаких комментариев о чистоте крови или упоминаний о магическом наследии мисс Грейнджер. Если вы будете использовать подобные бесцеремонные оскорбления, я немедленно прекращу эти переговоры о браке.

Люциус ответил на свирепый взгляд Шеклболта.

— Вы не можете отклонить наше предложение, Министр. Нам обещали, что у Священных Двадцати Восьми будет право первого выбора, и наше требование является первым.

— Однако я могу отклонить эти переговоры, — заметил Кингсли, — и открыть путь для следующей семьи Священных Двадцати Восьми, которая заявила о своих правах. Вы, конечно, не думали, что вы единственная чистокровная семья, которая просит руки Гермионы Грейнджер.

По взглядам, которыми обменялись двое блондинов, стало ясно, что они не предполагали, что возникнет конкуренция, и это упущение указывало на то, что их чистокровные предрассудки все еще были сильны.

— Я предлагаю вам, мистер Малфой, — обратился Кингсли к молодому человеку, — попытаться заручиться согласием вашей будущей невесты. Она должна кого-то выбрать, но это не обязательно должны быть вы.

Драко неловко поерзал на стуле. Он не был уверен, что сможет сказать что-то, что заставит ее принять его предложение. Волшебник рассчитывал на влияние и власть своей семьи и их положение в обществе, чтобы принудить ее к браку.

Он посмотрел на Грейнджер и заметил, что она даже не смотрит на него. Ее взгляд был устремлен на дверь, как будто она просто ждала, когда ее выведут из комнаты. Все это время выражение ее лица было пустым и безучастным, в нем не было даже намека на то небольшое оживление, которое вспыхнуло в вечер брачного бала, когда она ответила на жестокость его отца. Сегодня она просто пропустила все слова мимо ушей, предоставив Артуру Уизли возражать.

— Мисс Грейнджер, — начал Драко, официальные слова застряли у него в горле, хотя ему и удалось заставить ее посмотреть на него. — Семья Малфоев добивается вашей руки и сердца. Как могущественная и влиятельная семья, мы привыкли получать все самое лучшее. Несмотря на… определенные чувства других людей по этому поводу… мы верим — я верю — что вы идеально подходите на роль следующей леди Малфой в этой необычной ситуации. Других вариантов, которые соответствовали бы нашим стандартам, нет. Кроме того, мы готовы предложить вам ряд уступок в этом браке, чтобы вы были удовлетворены условиями в рамках договоренности.

Первые слова были обращены конкретно к Гермионе, и все повернулись, чтобы посмотреть, как она отреагирует. На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Затем она вопросительно склонила голову набок и сказала:

— Ты слишком часто употребляешь слово «мы». За кого я выйду замуж — за тебя или за твоего отца?

Драко нахмурился, а его отец, стоявший рядом с ним, поморщился. Девчонка была либо глупой, что было невозможно, учитывая то, что Драко о ней знал, либо она намеренно вела себя так, просто чтобы позлить их.

— Грейнджер, — хмуро ответил Драко, — ты выйдешь за меня, и только за меня. И я часто говорю «мы», потому что представляю семейную династию.

Она приняла этот ответ.

— Ты бы даже не подумал жениться на мне, если бы не этот Закон.

Это был не вопрос, а констатация факта. Драко все равно ответил на него.

— Конечно, нет, Грейнджер. Никого из нас не было бы здесь, если бы не этот Закон.

Она сделала несколько глубоких вдохов, уставившись на свои руки. Молчание затянулось так надолго, что это начало нервировать его. Где же было праведное негодование и резкий ответ, которых он ожидал? Эта тихая девочка была совсем не похожа на ту гриффиндорку, которую он помнил.

— Гермиона, — нарушил молчание Уизли, по-отечески положив ладонь ей на плечо. — Тебе не обязательно соглашаться на что-либо прямо сейчас. Ты слышала, что сказал Кингсли, для тебя есть другие варианты. Мы можем найти семью, где ты будешь счастлива.

Она не стала насмехаться над этим.

— Сомневаюсь, мистер Уизли. Очень сомневаюсь, — вздохнув, она полезла в сумку и достала пергамент и перо. — У меня есть некоторые условия.

Оба Малфоя немного расслабились, понимая, что переговоры начались.

— Конечно, — великодушно согласился Люциус. — Как сказал Драко, мы готовы к выполнению ряда условий, которые будут соблюдены, когда вы присоединитесь к нашей семье. Возможно, обеспечение… магглов — членов семьи?

Удивительно, что он не поперхнулся от этого термина и от того, что он может быть связан с магглами, пусть даже просто этим браком. Гермиона отмахнулась от его слов, махнув рукой.

— У меня нет семьи. Только Уизли и Гарри, и им, конечно, не нужно от вас никакое обеспечение.

Драко был удивлен, услышав это, и поймал себя на мысли, что ему интересно, что же случилось с ее родителями-магглами. Судя по печальному взгляду, которым Уизли посмотрел на нее, он предположил что-то плохое.

Гермиона осторожно положила палочку на стол и, взяв лист пергамента, провела по центру черту.

А, список. Это, безусловно, соответствовало той Гермионе Грейнджер, которую Драко помнил.

Хотя он читал его вверх ногами, ему показалось, что на одной стороне она написала «Семья Малфоев», а на другой — «Гермиона Грейнджер».

— Скажите мне, чего хотите от этого брака — от меня, — требовательно сказала она она, водя пером по бумаге.

Когда Драко не ответил сразу, заговорил его отец.

— Мы ожидаем от вас надлежащего поведения, соответствующего вашему положению леди Малфой, всегда. Хотя вы и не чистокровны, — он поднял руку, давая понять Кингсли, что не закончил, — мы ожидаем, что вы будете следовать манерам и обычаям нашего чистокровного общества, в том, что применимо к вам.

Гермиона написала «Поведение, подобающее чистокровной леди» в верхней части колонки.

Увидев этот положительный знак, Люциус продолжил:

— Наша самая насущная забота — о следующем поколении Малфоев. Одна из причин, по которой мы выбрали вас, заключается в том, что вы одна из самых выдающихся ведьм своего поколения, — он улыбнулся ей, давая понять, что она должна быть благодарна за его комплимент. — Мы настаиваем на том, чтобы было как минимум двое детей, как того требует Министерство, и мы надеемся, что они унаследуют интеллект и магические способности обоих своих родителей.

На лице Гермионы появилась легкая гримаса, которая, как мог предположить Драко, была вызвана перспективой спать с ним, и он прищурился. Она написала в списке «Двое детей с магическими и интеллектуальными способностями».

В комнате воцарилась тишина, пока оба Малфоя обдумывали, что еще они могли бы добавить к своему списку. Казалось бы, их требования были очень скромными, если рассматривать их таким образом.

— Мы, конечно, ожидаем от вас послушания во всем, — лукаво добавил Люциус.

Гермиона фыркнула на это.

— Конечно, вы этого ожидаете. Однако, я не могу согласиться на это безоговорочно, — тем не менее, она написала в списке «Послушание, если оно не противоречит другим условиям».

Драко пришлось приложить усилия, чтобы не разинуть рот. Мысль о покладистой Гермионе Грейнджер приводила его в ужас, не говоря уже о той, которая подчинялась бы ему. На самом деле, ему было немного не по себе. Конечно, жить с Грейнджер, которая не возражает против каждой мелочи, каждого его поступка, было бы гораздо проще, но просто послушная Грейнджер… Как-то невыносимо об этом думать.

Ее карие глаза обратились к нему, и Драко не мог отделаться от мысли, что они все еще печальны. Он постарался не обращать внимания на эту мысль.

— А ты, Драко? — спросила она. — Будущий муж, чего ты хочешь от меня?

От мысли о том, что он станет ее мужем, у него по спине пробежал холодок. Взгляд ее темных глаз, устремленный на него, заставил что-то шевельнуться глубоко внутри, что-то, что он не мог определить. Он хотел что-то сказать, хотел высказать что-то о возможностях. Но на него смотрели еще три пары глаз, особенно одна пара, которая была очень похожа на его собственную и смотрела на него с тяжелым ожиданием. Слова просто не шли с языка.

— Ну, я бы не хотел, чтобы ты была несчастна, — наконец выпалил он.

Ему показалось, что при этом ее глаза стали еще печальнее, но она улыбнулась.

— Да, ты действительно говорил что-то о том, чтобы обеспечить мое «удовлетворение в рамках договоренности», — она написала «Удовлетворение» в списке.

Затем она просто уставилась на список, словно запоминая свое будущее.

— А вы, мисс Грейнджер? — спросил Люциус, прерывая ее размышления. — Какие у вас требования к нам?

Она серьезно посмотрела на него.

— Только то, что вы позволяете мне взять, то, чего вы от меня не требуете.

Драко поднял на нее глаза, его слизеринские инстинкты внезапно обострились, но в выражении ее лица не было ничего, что могло бы вызвать подозрения.

— Боюсь, вам придется объяснить, — сказал Люциус.

Подняв пергамент, Гермиона указала на пустую часть списка, на которой стояло ее имя.

— Я составлю список того, что будет только для меня. Если вы не заявите, что это вам нужно, то я могу оставить эти вещи себе. Они будут принадлежать только мне, — она положила листок обратно на стол. — Например, — и она написала эти слова, произнося их, — моя сообразительность.

Все мужчины рассмеялись, как будто она пошутила, все, кроме Драко. Гермиона даже не улыбнулась.

— Я полагаю, мы не можем возражать против того, чтобы Гермиона держала свое остроумие при себе, не так ли? — Люциус усмехнулся.

Гермиона начала составлять свой список, один за другим. Словно выполняя торжественный ритуал, она произносила слова, тщательно выводя их, и ее список был намного длиннее, чем со стороны Малфоев. Радость. Храбрость. Лояльность. Юмор. Сострадание. Гнев. Симпатия.

Когда она добавила к списку «Привязанность» и «Любовь», Драко не смог сдержать давления, которое, как он чувствовал, нарастало в его груди. Было что-то ужасно неправильное, но он не мог понять, что именно.

— Я не буду делить тебя ни с кем, Грейнджер! Ты не можешь свободно дарить свою привязанность или любовь кому-то еще!

Она перестала писать и посмотрела на него, наблюдая за его разгневанным выражением лица, а затем задумчиво написала «Верность» в списке под фамилией Малфоев.

— Это снимает твое беспокойство? — спросила она.

Люциус кивнул, и Драко заставил себя откинуться на спинку стула, пока она продолжала писать. Легкость, с которой она уступила его требованию, только усилила его беспокойство, но он обнаружил, что все еще не может выразить свои мысли.

Когда она, наконец, отложила перо, на ее странице безупречно мелким почерком были написаны десятки пунктов. На другой стороне — всего пять.

Только эти пять вещей определили его брак, и Драко почувствовал, что его сердце бьется слишком сильно. Он думал, что хочет чего-то большего, но утешал себя тем, что поговорит с ней наедине позже. Он выяснит, что она имела в виду под своим списком.

— Это действительно все, чего вы хотите, мисс Грейнджер? — спросил старший Малфой, его слегка позабавила простота ее просьбы. — Конфиденциальность мыслей и эмоций?

Он сформулировал это так просто, но Драко был убежден, что это не может быть простым. Они чего-то не улавливали. Гермиона не стала бы так демонстративно составлять список и ставить его условием своего замужества, если бы это не имело первостепенного значения.

— Это все, — подтвердила она. — Я сохраняю контроль над всеми вещами, которые принадлежат мне. Я принадлежу только себе, и я никогда не отдам вам или вашей семье то, что есть в моем списке.

В голове Драко зазвенели тревожные колокольчики. Она могла бы сделать все возможное, чтобы сдержать свое слово, но она не могла пообещать, что выполнит каждый пункт в совершенстве, не испытывая при этом никаких эмоций. Это было невозможно.

Гермиона встала и протянула Люциусу руку, словно для рукопожатия.

— Я согласна выйти замуж за Драко Малфоя на условиях, о которых мы договорились.

— Гермиона, — запротестовал Артур. — Ты уверена, что не хочешь еще раз подумать об этом? Нет необходимости принимать столь поспешное решение.

Но Люциус уже взял Гермиону за руку и, пожимая ее, сказал:

— Согласен.

Затем она перевела взгляд на Драко и снова протянула ему руку.

— Ты согласен, Драко? Ты согласен с этими условиями?

Он встал и посмотрел на ее руку, протянутую в пустоту в ожидании его руки, и все внутри него говорило ему не соглашаться на сделку. Он знал, что если скажет отцу о своих сомнениях, то будет выглядеть дураком. Это он настаивал на женитьбе на Гермионе Грейнджер с самого начала. Она была на удивление сговорчивой, несмотря на эту странную просьбу. Поэтому он пожал ей руку, удивляясь ощущению ее тонкой, прохладной кожи под своей. Она была странно спокойна.

— Согласен, Грейнджер.

— Я бы хотела, чтобы связывающий ритуал состоялся сейчас, — добавила она. — Свадебная церемония может подождать, можете провести ее тогда и так, как вы сочтете нужным. Но я хочу, чтобы ритуал был проведен.

Связывающий ритуал был настоящим актом единения. С момента его совершения волшебник и ведьма, по сути, были мужем и женой, хотя волшебное общество обычно требовало проведения традиционной церемонии бракосочетания, чтобы признать этот брак.

В этом не было ничего необычного, и иногда это было частью церемонии обручения. Люциус не видел причин возражать, и, хотя Уизли возражал довольно сильно, Шеклболту не требовалось его одобрение, при условии, что обе стороны, вступающие в брак, были согласны.

Двое молодых людей оказались перед Министром магии, Гермиона сжимала в руках свой пергамент со списком. Она повернулась, чтобы обнять мистера Уизли, в ее глазах блестели слезы.

— Передайте Гарри, что я сожалею, — сказала она, ее голос был едва слышен. — Я прошу прощения у Гарри.

Драко услышал это только потому, что она стояла рядом с ним.

— Если хочешь, я могу привести его, он ждет снаружи, — сказал Артур и сделал шаг в сторону выхода, но Гермиона покачала головой.

Связующее заклинание было простым и произносилось над их сплетенными руками. Ритуал мог закончиться поцелуем, но это не было обязательным условием, и Гермиона просто отвернулась от Драко, когда все закончилось.

Она снова села за стол и, взяв перо, написала последний пункт в списке и еще раз внимательно просмотрела его. Затем постучала по нему палочкой и наложила невербальное заклинание, которое заставило пергамент ярко засветиться и зависнуть в воздухе. Дрожащими руками она потянулась к нему и, не останавливаясь, разорвала его прямо посередине, вдоль линии, которая была первой, что она нарисовала.

Внезапно воздух наполнился ужасным криком. Две половинки бумаги затрепетали от внезапного всплеска энергии, который осветил комнату и заставил всех вскочить с громкими возгласами.

Крик внезапно прекратился, Гермиона ахнула, ее спина выгнулась дугой на стуле, невидящие глаза уставились в потолок. Ее руки висели за спиной под неестественным углом, а палочка выпала из пальцев. Драко бросился к ней, не понимая, что происходит, но чувствуя, как ужас скребет его по животу. Ее лицо исказилось от боли, но только на мгновение.

Затем свет погас, и Драко поймал ее, когда она, тяжело дыша, упала обратно на стул. Две половинки пергамента медленно опустились на пол. Драко увидел, что одна половина съежилась, как будто ее жгли. Он в отчаянии наложил на него заклинание стазиса, не зная, почему это было так важно, но испытывая иррациональную потребность спасти пергамент от дальнейшего разрушения.

— Что, черт возьми, происходит? — рявкнул Люциус.

Он вытащил палочку и направил ее одновременно на всех, кто находился в комнате, словно ожидая, что угроза может исходить с любой стороны. Но никто не обращал на него внимания, потому что все взгляды были прикованы к темноволосой магглорожденной, которая теперь тихо сидела на стуле.

— Гермиона? — Артур Уизли опустился на колени рядом с ней, на его лице было беспокойство, и она перевела взгляд на него.

— Да, — ответила она.

Если раньше ее лицо почти ничего не выражало, то теперь оно стало совершенно пустым.

— Гермиона, что только что произошло? Что ты сделала?

Она не ответила, только моргнула несколько раз с тем же пустым выражением на лице.

Драко схватил оба листка бумаги. Та половина пергамента, на которой были перечислены требования Малфоев, была цела, а чернильные строки светились жутким светом, другая половина со списком вещей, которые Гермиона Грейнджер оставляла себе, была смята и изуродована. Строчки истончились, превратившись в каракули, похожие на паутину, и приобрели призрачный оттенок серого.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Гарри Поттер, его палочка все еще горела от заклинаний, которые он использовал, чтобы прорваться в кабинет Министра магии.

— Я услышал, как Гермиона кричит!

Его палочка была направлена на Малфоев, но он быстро увидел, что Гермиона сидит на стуле целая и невредимая, рядом Драко, а Артур стоит на коленях перед ней.

— Гермиона, с тобой все в порядке?

Ни у одного человека в комнате не нашлось слов, чтобы объяснить, что только что произошло, и потрясение, отразившееся на их лицах, заставило Гарри отчаянно требовать ответов.

Запинающимся голосом Артур рассказал о событиях и о том, что, по его мнению, произошло, в то время как Гермиона по-прежнему оставалась неподвижной и не реагировала. Он показал Гарри два списка, и на лице Гарри отразился ужас понимания.

— Ты должен был присматривать за ней, Артур! — воскликнул Гарри, поднимая Гермиону и заключая в объятия.

Она подчинилась без сопротивления.

— Мне жаль, Гарри, — повторял Артур, и на его лице застыла маска скорби. — Мне очень жаль. Я понятия не имел. Мы найдем способ это исправить.

— Ты должен были присматривать за ней! — повторил Гарри, указывая палочкой на группу, и подтолкнул Гермиону к двери, как будто собирался увести ее. — Особенно после того, что было в прошлый раз! Ты должен был быть более внимательным!

Слезы застилали ему глаза. Более спокойным голосом он обратился к ведьме, которую держал в своих объятиях.

— Гермиона, дорогая, я собираюсь отвезти тебя в больницу Святого Мунго. Все в порядке, ты не обязана выходить за него замуж, если не хочешь. Я позабочусь об этом.

Когда он скрылся за углом, никто не потрудился сказать ему, что она уже замужем. Связующий ритуал был завершен.

Драко посмотрел на пергамент в своих руках. У него были остатки двух списков, и он с растущим ужасом осознал, что вместе — и по отдельности — они представляли всю полноту его жены.

Пятнадцать лет спустя

Вокзал Кингс-Кросс был заполнен беспокойными родителями, которые приехали пораньше, чтобы встретить своих детей. Драко знал, что Поттеры и Уизли заметили его, и хотя с годами их отношения стали намного дружелюбнее — по необходимости, — он никогда не чувствовал себя комфортно рядом с ними, особенно в семейных ситуациях.

Гермиона, конечно, никогда приходила на Кингс-Кросс с ним. В магическом сообществе ходили слухи, что она ведет замкнутый образ жизни, с неодобрением относится к своей славе героини войны и старается не попадаться на глаза общественности. Дети понимали это, поскольку всю свою жизнь боролись со странной болезнью своей матери.

С одной стороны, она была невероятно умна и могла мгновенно выдать полезную информацию. Она также была невероятно искусна в выполнении любого дела, которое ей поручали, и выполняла его без вопросов, когда ее просили Малфои. С другой стороны, ей было трудно поддерживать непринужденную беседу, и она часто казалась незаинтересованной во всем, что не имело отношения к ее детям.

Драко потратил немало времени, пытаясь придумать, как обойти ее послушание, когда дети были еще недостаточно взрослыми, чтобы понимать, что их мать готова выполнить буквально любой их каприз, и они, сами того не ведая, были склонны отдавать возмутительные приказы.

Он старался не думать о том, что его жена ждет его дома, если, конечно, ожидание — это действительно то, что она делает. Она сидела. И она все еще будет сидеть, когда он вернется домой с детьми, так что, возможно, это действительно можно назвать ожиданием.

Рождение детей было довольно сложной ситуацией. Не из-за самой беременности, конечно. Гермиона безропотно принимала все свои зелья, ходила на все приемы к врачу, ела именно то, что ей было сказано, и в точности следовала всем инструкциям.

Нет, трудность заключалась в том, чтобы она забеременела. Драко был потрясен, поняв, что его жена больше похожа на незнакомку со знакомым лицом. Он никогда не думал, что будет скучать по язвительному характеру Грейнджер, но у женщины с ее волосами и телом не было ее глаз. Эти глаза были нежными, но пустыми, и от этого у него внутри все переворачивалось. В течение нескольких месяцев он не мог заставить себя консумировать брак. Он изводил себя, пытаясь найти контрзаклинание, тратил галеоны, нанимая всех специалистов, которых мог найти в этой области.

Каждый прожитый месяц изматывал и его, и Поттера, который не покладая рук пытался выяснить, что Гермиона с собой сделала. После первых двух месяцев Поттер смягчился и позволил Гермионе остаться в поместье. Как жена Драко, она принадлежала этому месту, и когда стало ясно, что Малфои не представляют для нее никакой опасности, это казалось единственно разумным приспособить девушку к условиям ее постоянного проживания.

Люциус ничем не мог помочь. Он не понимал, из-за чего весь сыр-бор. Насколько он мог судить, грязнокровка наконец-то узнала свое место, и он подумал, что это было особенно удачно, потому как семья Малфоев могла пользоваться ее именем и репутацией, и не была обременена ее сложным характером.

Он даже предложил зачать наследников Драко, если у того по-прежнему будут проблемы с консумацией.

Это стало последней каплей, и Драко выгнал отца из своего крыла поместья, установив защитные чары от его проникновения — потому что он понятия не имел, означает ли пункт «Верность» в списке верность мужу или семье Малфоев — и он, наконец, консумировал брак.

Во время этого действа она была податливой и восприимчивой, можно даже сказать, довольной. И Драко пришлось прикусить губу, чтобы не отдавать ей приказы, которые заставили бы ее вести себя как более нормальную жену, более нормальную женщину.

А потом он расплакался. Громкие, горячие, раскатистые рыдания, потому что он никогда в жизни не чувствовал себя таким грязным, таким бесполезным и беспомощным.

Но девять месяцев спустя родился Скорпиус. Это событие стало самым радостным днем в его жизни. В тот день он снова плакал, теми же громкими, раскатистыми рыданиями, которыми был отмечен день зачатия Скорпиуса, и знаменитый Гарри Поттер неловко обнял его и похлопал по спине.

Однако это были слезы облегчения, а Гарри не мог знать о страхах, которые преследовали Малфоя в течение девяти месяцев. Что малыш Скорпиус родится каким-то чудовищем. Что он выйдет из утробы с выражением безмятежного равнодушия и пустыми глазами. В ту минуту, когда он начал хныкать и размахивать своими бледными ручонками, а копна светлых волос на его голове была такой тонкой, что просвечивала насквозь, — как у обычного ребенка, Драко заплакал. Он крепко прижимал к себе маленькое тельце и обещал, что независимо от того, что еще он сделает со своей жизнью, он будет хорошим отцом.

Каллисто родилась два года спустя. Когда Драко объявил, что Гермиона снова беременна, Джинни и Гарри старательно сохраняли безразличное выражение лица, которое затем быстро сменилось на деланную веселость и соответствующие случаю поздравления. Но, хотя они никогда не высказывали никаких упреков, они знали.

Не всё, конечно. Они не могли знать, что Драко был в таком отчаянии, в такой безысходности, что ему было так чертовски одиноко, что он пришел к жене, которая разделила с ним постель. Она, конечно, не отказала, давным-давно дав свое согласие на полоске пергамента. Он обнял ее и пожелал, чтобы на мгновение, всего на мгновение, она снова стала Грейнджер. Он прошептал ее имя, и на какую-то долю секунды ему показалось, что он увидел, как что-то промелькнуло в ее глазах. Это была всего лишь игра света, но ему этого хватило, чтобы испытать небольшое облегчение, в котором он отчаянно нуждался. После этого слез не было, только отвращение к самому себе, с которым он научился жить, и мучительная тоска, которая никогда не проходила.

В очень редких случаях на протяжении многих лет Драко снова пользовался телом своей жены, но она больше никогда не беременела. Она произвела на свет двух очень умных и одаренных магией детей, как и было обещано, и это было все. С одной стороны, Драко чувствовал облегчение, поскольку ему больше не приходилось испытывать стыд от осознания того, что другие знают, что он не смог сдержать себя.

Но, с другой стороны, он очень любил своих детей и считал, что еще один ребенок мог бы стать благословением для семьи Малфоев.

Это был первый год обучения Каллисто в Хогвартсе и Драко впервые так долго оставался без обоих детей. Он ужасно скучал и поэтому с нетерпением ждал на платформе, чтобы отправиться с ними домой и насладиться каникулами, которые они проведут вместе.

Когда они сошли с поезда, две платиновые головы, Драко сразу почувствовал, что у него поднялось настроение. Каллисто было легко узнать, поскольку она унаследовала кудри своей матери и общее пренебрежение к укладке своей гривы, а Скорпиус был точной копией своего отца, вплоть до усмешки и высокомерия.

Сегодняшний день выдался не самым лучшим, так как Скорпиус, казалось, был не в духе. Но даже перспектива того, что сын будет капризничать, не испортила настроения Драко. Он потерял ту возможность, которую давало ему отцовство, — общение с другим человеком. Когда рядом не было детей, он, как правило, замыкался в себе, был почти так же изолирован ото всех, как и его жена.

Вскоре стало ясно, в чем причина плохого настроения его сына. Драко годами выслушивал все их маленькие проблемы, и оба его ребенка знали, что он внимательно слушает, когда они говорят.

Вернувшись в поместье, Драко принялся помогать сыну распаковывать вещи и слушал, как Скорпиус жалуется на девчонку в школе, из-за которой у него вечно были неприятности. Драко почти не обращал на это внимания, потому что знал, что детские шалости — неотъемлемая часть школы-интерната для волшебников. Если бы возникла серьезная проблема, директриса, без сомнения, сообщила бы ему об этом. Мерлин знал, что его собственный отец постоянно был в курсе всего, что происходило в Хогвартсе, и у него не было намерения оказывать на Скорпиуса такое давление.

Но инстинкты Драко внезапно включились, когда Скорпиус сказал:

— Я ненавижу ее. Она думает, что знает все, — Скорпиус, нахмурившись, расхаживал по своей комнате. — Она думает, что она такая особенная, потому что ее дядя — знаменитый Гарри Поттер, и потому что у нее самые высокие оценки в школе. Она зануда, и она уродина, со своими ужасными рыжими волосами.

Он мог говорить только о Розе Уизли. Она училась на одном курсе со Скорпиусом и Альбусом, и Драко знал, что Скорп не питал особой симпатии к этой девочке. Он действительно не понимал почему. Она была милой, хотя и немного озорной и излишне драматичной — воплощение гриффиндорки. К счастью, она, похоже, унаследовала ум своих дядей, а не способности отца к пониманию едва ли не на среднем уровне.

Скорпиус все еще продолжал говорить.

— И я уверен, что мы с Альбусом заставим ее пожалеть о том, что она когда-либо пыталась унизить меня на зельеварении, — он посмотрел на своего отца и усмехнулся: — я Малфой, а она просто глупая Уизли.

Драко не знал, почему эти слова так сильно задели его. Все эмоции разом вспыхнули, и его охватило ужасное чувство страха. В голове у него зазвучали другие оскорбления, гораздо худшие, чем «глупая» и «Уизли». Перед его мысленным взором проносилась картинка за картинкой разъяренной девушки с растрепанными волосами и горящими глазами. И он почувствовал отголоски того презрения и надменности, которые сейчас видел на лице своего сына.

— Стоп! — сказал он Скорпиусу. — Остановись, просто остановись.

Он поднял руки, как будто хотел помешать ему говорить, но, похоже, больше не мог подобрать слов. Тяжесть в груди давила, мешая сделать вдох. Картинки в его голове проносились все быстрее и быстрее, и он услышал крик — ужасный крик девочки-подростка, которую пытают Круциатусом.

Сбитый с толку, Скорпиус сделал шаг вперед.

— Отец, с тобой все в порядке?

— Никогда, — прохрипел Драко и не смог набрать достаточно воздуха, чтобы закончить. Он попытался снова. — Никогда не говори такого.

Скорпиусу потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он говорил, прежде чем его отец впал в ступор.

— О, — сказал он, — это всего лишь Уизли. Его лицо снова нахмурилось. — Она такая…

— Я сказал, не смей так говорить!

Драко впервые в жизни кричал на сына.

Скорпиус, потрясенный до глубины души, застыл на месте, уставившись на него.

— Ты должен извиниться, — отчаянно произнес Драко охрипшим голосом. — Ты должен сказать ей, что ты не это имел в виду. Никогда не говори так, не делай так, или извинись, если сделал. Ты должен сказать ей, пока можешь. Может быть, еще есть время — у нее еще есть время простить тебя. Может быть, это не будет… — его голос прервался.

Скорпиус смотрел на него со слезами на глазах. Было ясно, что он не понимает, в чем дело, и Драко взял себя в руки ровно настолько, чтобы извиниться перед сыном, прежде чем стремительно выйти из комнаты.

Он бежал из детской половины крыла, словно за ним гнались демоны, и вломился в комнату, где Гермиона все еще тихо сидела и читала свою книгу.

Он не понимал, зачем пришел сюда. Он знал, что она не сможет помочь, знал, что она не сможет утешить его. Знал, что она не сможет отпустить ему грехи.

И то, что она была там, такая спокойная, читающая, всегда читающая, внезапно привело Драко в такое бешенство, что он потерял способность трезво мыслить. Весь его гнев, разочарование и страх выплеснулись наружу.

— Это все твоя вина, Грейнджер! Ты должна быть здесь! — бушевал он. — Ты единственная, кто мог научить их доброте, и милосердию и… и… любви.

Слова из ее списка прокручивались у него в голове, словно издеваясь над ним. Привязанность. Радость. Смех.

— Ты должна была собрать все эти кусочки воедино и создать семью! Ты должна была изменить ситуацию, ты должна была сделать их лучше, чем я, лучше, чем моя семья. А вместо этого ты просто… ты просто…

Но он не мог продолжать. Как бы сильно он ни хотел обвинить ее, у него не получалось. Она спросила, чего он хотел от их брака, а он был слишком наивен, слишком смущен и все еще слишком горд, чтобы сказать ей хотя бы малую толику того, что сказал бы сейчас.

Она смотрела на него снизу вверх, выражение ее лица было пустым, и Драко не мог вынести чувства вины, которое давило на него. Он упал к ее ногам, положил голову ей на колени и стал умолять, как делал иногда, когда чувствовал, что у него ничего не осталось.

— Вернись, Грейнджер. Пожалуйста, вернись. Не оставляй меня здесь в таком состоянии.

Прошли годы с тех пор, как он в последний раз говорил эти слова. Это было одно из немногих приказаний, которым она никогда не подчинялась. Он испробовал все возможные способы, чтобы получить ее помощь в ее собственном выздоровлении, но это никогда не срабатывало.

— Пожалуйста, Грейнджер, — воскликнул он, — пожалуйста, просто скажи мне, как это исправить. Скажи мне, каков ответ. Я сделаю все, что угодно.

Нежная рука погладила его по волосам, успокаивая. Но от этого прикосновения волосы у него на затылке встали дыбом, потому что Драко знал, что именно так он велел ей поступать, когда к ней с плачем прибегал один из детей, и это не принесло ему утешения. Он заплакал еще сильнее, и от его слез ее книга намокла.

Через несколько минут он, наконец, взял себя в руки и поднялся с пола. Быстрое заклинание исправило ее книгу, и Гермиона вернулась к чтению.

Раздался тихий, робкий стук. Драко вздохнул про себя и открыл дверь. Его дочь стояла с другой стороны, ее карие глаза были широко раскрыты, а в руках она сжимала огромную книгу.

Некоторое время никто из них не произносил ни слова, а потом Каллисто спросила дрогнувшим голосом:

— Не пора ли почитать маме? — она уже много лет не произносила слово «мама», и Драко почувствовал укол сожаления, что его вспышки гнева напугали обоих детей.

— Конечно, — сказал он, его горло все еще сковывало спазмом от слез. — Ей это понравится.

Когда Каллисто вошла в комнату, Гермиона отложила книгу и посмотрела на дочь — за несколько лет иллюзия намерения и заинтересованности стала совершенной. Каллисто забралась на диван рядом с ней и открыла книгу.

— Хочешь выбрать раздел для чтения, мам?

Гермиона покачала головой.

— Нет, дорогая, почему бы тебе не выбрать сегодня?

Иногда Гермиона выбирала Печаль, иногда — Привязанность.

Она систематически, так, чтобы это выглядело случайным, выбирала из каждого раздела, а иногда отказывалась выбирать. Единственным разделом, который она так ни разу не выбрала, была «Любовь», потому что Драко не смог заставить себя услышать ее просьбу прочитать эти истории.

— Я выбираю Смех, — сказала Каллисто, и Драко почувствовал укол стыда, потому что, возможно, она выбрала этот раздел, так как в этом доме было мало смеха.

Мерлин знал, что Гермиона никогда не смеялась.

История была о девочке, которая использовала оборотное зелье и случайно превратилась в кошку. Это была одна из любимых историй Каллисто, и она всегда смеялась, когда читала ее.

Когда Каллисто смеялась, Гермиона улыбалась. Когда Каллисто плакала, Гермиона нежно гладила ее по голове. На этот раз Гермиона улыбнулась и посмотрела на дочь так, словно они обменялись шуткой. Возможно, однажды Каллисто поймет разницу, но сегодня она была еще достаточно мала, чтобы усомниться в тщательно подготовленной лжи.

Эта книга была одной из лучших вещей, что Драко когда-либо создавал. Все начиналось с того, что он хотел собрать как можно больше воспоминаний о Гермионе. Затем он читал их ей, пытаясь вложить ее собственные воспоминания обратно в ее пустую личность. Гермиона могла бы пересказать каждую из этих историй наизусть.

Годы Драко потратил на поиски. Он опросил всех ее друзей, учителей, даже отважился отправиться в маггловский мир, чтобы поговорить с теми, кто знал ее маленьким ребенком. Ее родители погибли во время войны из-за осложнения, вызванного заклинанием Забвения, поэтому они были исключены из его поисков. Но он нашел фотографии, дневники и соседей, с которыми можно было поговорить. Тщательно собрал мельчайшие подробности из жизни Гермионы, а затем создал книгу.

По одному разделу для каждого пункта в списке: Слезы, Волнение, Гордость, Радость, Привязанность — каждая история была тщательно подобрана, и вместе они составили красочный гобелен из жизни одной невероятно умной, невероятно храброй молодой женщины. Десятки разделов, волшебным образом собранных и сжатых в одну гигантскую книгу.

Только так его дети могли узнать свою мать. Сначала они думали, что это просто детские сказки. Но потом они периодически слышали какие-то истории от дяди Гарри и начали понимать, что это была история их матери, Предыстория, как они ее называли. Это была история Гермионы Грейнджер, рассказанная тысячами фрагментов.

Вместе с тем, эта книга была одной из худших вещей, которые Драко когда-либо создавал. Постепенно, по мере того как он узнавал все личные подробности о том, кем была Гермиона Грейнджер — о ее страсти и непоколебимой позиции в борьбе за справедливость, о ее верности и находчивости, — каждая деталь была еще одним гвоздем в его пресловутый гроб. Он создал половину книги и уже несколько месяцев готовил раздел Смех, только приступая к Привязанности, когда понял, что безнадежно влюблен в женщину, которой больше не существует.

Его сердце разрывалось на части, и когда ему снилось, что он снова в Хогвартсе, он не мог оторвать от нее взгляда, когда она тянула руку вверх, желая ответить на вопрос профессора; или он зацикливался на ее губах, когда ее резкий голос читал ему лекцию о том, что он, вероятно, и так уже знал.

Из-за снов и воспоминаний стало еще яснее, как многого ему не хватало в Гермионе Малфой. Он перестал просматривать воспоминания из Омута памяти, когда понял, что мог бы жить там, что у него появилась зависимость от чужих воспоминаний, как она танцует с Уизли, как открывает подарки на Рождество. Более того, какой бы невыносимой ни была жизнь, гораздо тяжелее было снова и снова видеть то, чего у него никогда не будет.

Вот почему он терпеть не мог находиться в комнате, когда они читали раздел о Любви. Даже когда Гермиона выбирала Слезы, и Драко приходилось слушать, как его дочь зачитывает истории о том, как ее мать дважды пыталась покончить с собой после войны — в последний раз незадолго до принятия Закона о браке, — это было не так ужасно, как слушать истории о том, как глубоко и отчаянно она любила, и знать, что он никогда не окажется в этом разделе.

Пока Каллисто читала Гермионе, Драко услышал позади себя какой-то звук и, обернувшись, увидел Скорпиуса, неуверенно стоящего в дверях. Зная, что его сын беспокоится о настроении отца, Драко кивнул в сторону дивана и предложил притворно-веселым тоном:

— Почему бы тебе не составить компанию девочкам, Скорп? Твоя сестра читает маме.

Скорпиус кивнул, но выглядел так, словно хотел сказать что-то еще. Драко просто покачал головой, не находя нужных слов, чтобы обсудить то, что он хотел сказать сыну. Объяснения о его собственной сложной истории и бесчисленных недостатках придется отложить до другого раза. Сегодня Драко просто не сможет вынести еще одно эмоциональное потрясение.

Когда Скорпиус проходил мимо, чтобы занять свое место рядом с матерью, Драко протянул руку и нежно сжал плечо сына. Мальчик был уже почти одного с ним роста. Он почувствовал, как Скорп немного расслабился, поняв, что отец на него не злится.

Пока двое детей читали и смеялись над историей о том, как Злой Мальчик и его друзья последовали за девочкой по снегу, и невидимый мальчик забросал их снежками, Драко ушел в свой кабинет. Ему нужно было побыть одному, чтобы подумать.

Закрыв за собой дверь, он по привычке подошел к шкафу, занимавшему всю стену. Там были свитки пергамента, книги с аккуратными надписями и витрина со стеклянными дверцами, через которые проникал свет, а за ними две полоски пергамента висели в воздухе. Первоначальное заклинание стазиса было снято и заменено более сильным и долговечным. На одной из половинок был список из жалких пяти пунктов, и именно от этой полоски исходило свечение. Она была очень яркой, с четкими словами, выведенными почерком, который Драко теперь был очень хорошо знаком, поскольку он прочел все домашние задания, которые она когда-либо выполняла.

Однако, он смотрел на другую полоску. Она была темной — цвета пепла — и тонкой, почти прозрачной. Тщательно выведенный список слов и фраз было трудно разобрать, но Драко не нужно было видеть их, чтобы прочитать; он запомнил каждое слово.

Ему пришла в голову знакомая мысль, как приходила в голову почти каждый раз, когда он стоял здесь. Из всех вещей, которые он хотел, если бы он мог получить только одну — только одну вещь из этого списка — он продал бы свою душу за самую последнюю, которую она добавила в него. Вещь, на поиски которой он потратил тысячи и тысячи галеонов. Вещь, которую он просил, умолял и требовал, чтобы Гермиона отдала ему. Но было ли это частью магии или просто его невезением, это — как и она сама — навсегда осталось вне его досягаемости.

Своим очень знакомым почерком, в самом низу списка, как раз там, где бумага сворачивалась, Гермиона добавила последнее, что навсегда останется ее.

Название заклинания.

Восемь лет спустя

Драко отправился на поиски Скорпиуса и не удивился, обнаружив его расхаживающим прямо перед дверями церкви. Он позволил себе короткий миг, чтобы восхититься своим сыном. В возрасте 21 года, в том же возрасте, в котором поженились его родители, Скорпиус был выше своего отца, хотя и такого же стройного телосложения. Его платиновые волосы, как у всех Малфоев, блестели на солнце, взъерошенные, без сомнения, из-за того, что его руки нервно перебирали их. Его строгая мантия была безупречной — черно—серебристой и в то же время роскошной — и развевалась у его ног, когда он нервно вышагивал по небольшому внешнему дворику, не замечая прекрасных садов в первом весеннем цвету.

С внезапной острой болью Драко вспомнил, каково это — быть молодым и отчаянно влюбленным, полным надежд и обреченности одновременно. Он почувствовал укол вины и грусти, почти успокаивающий в своей привычности, и сделал все возможное, чтобы скрыть это от своего сына — привычка, к которой он примирился за долгие годы.

— Скорпиус, — тихо позвал он его. — Пора.

Когда Скорпиус поднял глаза и встретился взглядом со своим отцом, нервозность от переполняющих его эмоций была подобна яркому свету в их шоколадной глубине. Его глаза были точь-в-точь как у его матери, или, по крайней мере, такими, какими Драко помнил их до того, как они утратили Страсть, Возбуждение, Привязанность.

Он быстро заставил себя не думать об этом, прежде чем весь список успел промелькнуть у него в голове. Это случалось достаточно часто, как бы он ни старался забыть. Сегодня это было последнее, о чем ему следовало думать.

— Пойдем, сынок, — сказал он, безуспешно пытаясь скрыть сочувствие в голосе.

Они вместе вошли в церковь. Гости все еще толпились в проходе, медленно занимая свои места. Драко вежливо здоровался со всеми с фальшивой улыбкой, направляясь к месту, где его ждала жена. Обычно он не оставлял ее ни на минуту на таком многолюдном мероприятии, как это. Волшебный мир по-прежнему считал Гермиону просто героиней-затворницей, стремящейся к уединению, и он редко брал ее с собой на какие-либо крупные мероприятия, зная, что ни одно из них ей не понравится. Радость, Счастье.

Но он знал, что если бы в оболочке, с которой он прожил более 25 лет, осталась хоть частичка Гермионы, она бы захотела присутствовать при этом событии. Поэтому он позаботился о том, чтобы на ней была подходящая одежда, тщательно подобрал украшения, которые, по его мнению, ей понравились бы, и попросил одного из домашних эльфов уложить ей волосы и сделать стильный макияж. И когда он отправился на поиски своего сына, то оставил ее на попечение двух ее лучших друзей.

Несмотря на важность этого события и множество проблем, которые, без сомнения, давили на них, Драко знал, что они не допустят, чтобы к ней пристала пресса или даже доброжелательные друзья. Когда они со Скорпиусом приблизились, Рон и Гарри встали и по очереди поцеловали Гермиону в щеку, на что она безмятежно улыбнулась. Удовлетворение. Всегда такая довольная.

Эту улыбку, ее единственную улыбку, Драко страстно ненавидел на протяжении многих лет. Но ненависть давно сменилась чем-то вроде смирения. По крайней мере, она не была несчастна. Чего он, конечно, не мог сказать о себе. Иногда, как, например, сегодня, когда он садился рядом с ней и нежно брал ее за руку, он ловил себя на том, что завидует этой удовлетворенности. Ему хотелось, чтобы у него было хоть немного удовлетворенности для себя. Чтобы он мог передать это своему сыну.

Он посмотрел на Скорпиуса, который уставился на закрытые двери в дальнем конце церкви, и в его глазах читалась искренность, что было совсем не в духе Малфоев. К счастью, на него никто не смотрел, поскольку все были так же сосредоточены на том, чтобы оглянуться назад. Никто, кроме Гарри Поттера, чье выражение лица, похожее на маску, ни на йоту не обмануло Драко. На мгновение он встретился взглядом со своим соперником детства, который теперь, возможно, был его лучшим и единственным другом — человеком, который терпеливо помогал Драко пережить 25 лет безнадежного брака. Было так много дней, когда он завидовал пустым глазам Гермионы, ее голове, в которой не было мыслей, а Гарри напоминал ему о том, как сильно он нужен своим сыну и дочери, и помогал ему бороться с волнами мрачных чувств, которые захлестывали его.

Сегодня в глазах Гарри была печаль. Они никогда не обсуждали это, но Гарри не мог не знать. Драко почувствовал, как его охватывает стыд, и он крепче сжал руку Гермионы, тщетно ища утешения, которого она никогда не могла дать. Когда-то давно Артур сказал ему, что быть отцом — это иногда чувствовать себя ужасным неудачником. Он сказал Драко, что, каким бы правдивым это ни казалось в моменте, оно никогда не соответствует действительности.

Он хотел, чтобы Артур был еще жив, чтобы напомнить ему, что он не был неудачником. Но пару зим назад у Артура заболело сердце. Молли сидела одна в первом ряду, несмотря на всех детей и внуков, окружавших ее, и Драко на мгновение посочувствовал ее одиночеству.

Зазвучала музыка, и из-за тяжелых дверей показалась юная Роза, великолепная в прекрасном серебристо-белом платье. Рон проводил свою старшую дочь, и ее улыбка, когда она посмотрела на мужчину, ожидавшего в конце прохода, была такой яркой, что осветила всю темную церковь. Ее чудесные рыжие волосы — волосы Уизли — мягкими волнами ниспадали по спине, локоны были перехвачены белой лентой, без сомнения, это дело рук ее матери, потому что Лаванда Уизли никогда не могла устоять перед лентами.

Она была прекрасна. Все гости обсуждали это, сотня камер делала снимки одновременно.

Он встал и поднял Гермиону, привлекая ее внимание к рыжеволосым, пробиравшимся к ним. Ему хотелось представить, как она нежно улыбается им двоим, но он знал, что это не так.

Драко случайно взглянул на Скорпиуса и не смог отвести взгляд. Он скорее почувствовал, чем услышал, вздох своего сына, и на мгновение ему показалось, что он также почувствовал, как сердце его сына переполнилось такими эмоциями, что единственным возможным исходом было то, что оно вот-вот разорвется от боли.

Драко не понаслышке знал, что такое душевная боль. Он думал, что его сердце разбивалось так много раз, что оно не могло разбиваться и дальше. И все же, наблюдая за своим сыном, когда любовь всей его юной жизни прошла в 12 дюймах от него, чтобы занять свое место рядом с сияющим Фрэнком Лонгботтомом II, старшим сыном Невилла и Ханны, Драко понял, что все, что он испытывал, меркло по сравнению с ужасающим осознанием того, что его сыну придется научиться тому же, чему он уже научился — жить без того, кого любишь больше всего на свете.

Когда они снова заняли свои места, и без того бледное лицо Скорпиуса стало мертвенно-бледным, Драко мысленно произнес: Отпусти. Отпусти, отпусти, отпусти. Пока можешь.

Малфоям ужасно не везло в любви. Раньше они могли иметь все, что хотели, благодаря своему положению в обществе и деньгам. Но были вещи, которые нельзя купить . И в мире после Волдеморта их положение в обществе больше не имело той ценности, которую имело раньше. Два поколения мужчин-Малфоев были уничтожены этим уроком судьбы. Драко мог только надеяться, что у третьего поколения дела пойдут лучше. Он страстно желал, чтобы после сегодняшнего дня его сын смог начать двигаться дальше, а не тратить десятилетия на то, чтобы тосковать по женщине, которую не мог заполучить.

Драко не слышал ни слова из церемонии и сжимал руку Гермионы так сильно, что у нее начались судороги. Она, конечно, никогда не жаловалась. И даже не заметила этого. Если бы кто-нибудь наблюдал за ней, то увидел бы лишь легкую улыбку на ее лице, когда она наблюдала, как любимая дочь одного из ее лучших друзей первой из детей Золотого трио выходит замуж за сына другого знаменитого героя войны.

Когда ему стало невыносимо смотреть на Скорпиуса, чей пристальный взгляд все еще был болезненно прикован к невесте, он ненадолго повернулся, чтобы взглянуть на свою дочь. Она не смотрела на пару у алтаря; ее взгляд был прикован к друзьям жениха.

Один за другим Драко продвигался по кандидатам, в конце концов остановившись на юном Альбусе Поттере. У него по спине пробежал холодок, когда он понял, что его малышка питает нежные чувства к тишайшему Поттеру. Он был так поглощен драматичной неразделенной любовью Скорпиуса, что не обратил должного внимания на то, куда могла смотреть его дочь.

На мгновение его охватила паника, но он быстро подавил ее. Альбус Поттер вырос в семье, где понимали, что такое любовь, и он не совершил бы таких колоссальных ошибок, как Драко и Скорпиус.

Каллисто была дочерью своей матери больше, чем она могла себе представить. У нее было большое сердце, ее способность любить была врожденной — то, чего она, безусловно, не могла унаследовать или научиться у Малфоев. У Драко не было причин беспокоиться о том, что ее привязанность обернется катастрофой для него самого. Он был уверен, что из всех людей у его дочери больше всего шансов найти любовь и быть любимой.

Он снова почувствовал этот странный трепет в своем искалеченном сердце. Это была надежда. Забавно, насколько стойким оказалось сердце, что оно постоянно реагировало на малейшие положительные эмоции, хотя и было повреждено безвозвратно.

Пока зрители аплодировали, а Скорпиус с трудом заставлял себя хлопать, Фрэнки поцеловал улыбающееся личико Розы. И взгляд Альбуса Поттера скользнул поверх голов присутствующих, чтобы обменяться тихой улыбкой с привлекательной молодой девушкой с прямыми черными волосами, которая сидела в одиночестве на краю переполненного зала. Без сомнения, она ждала его.

И улыбка на лице Каллисто слегка померкла, прежде чем она повернулась обратно к новым мистеру и миссис Лонгботтом, не переставая хлопать в ладоши.

Драко снова сжал руку Гермионы, как будто это могло каким-то образом облегчить ощущение, что у него перехватывает дыхание.

Гермиона, как обычно, никак не отреагировала… Все та же улыбка и все те же пустые глаза.

Пятьдесят лет спустя

Когда дыхание Гермионы участилось, Драко посмотрел на ее волосы, теперь совершенно седые от старости, но все еще такие же вьющиеся, как и прежде. Он надеялся, что в следующей жизни она обретет покой, больший, чем в этой. Она заслужила это. Он хотел этого для нее. Впервые, с тех пор как конец был так близок, он позволил себе подумать о том, чтобы поцеловать ее в губы. Раньше это казалось таким ненормальным, такой пародией на реальную жизнь. Но когда его губы коснулись ее губ в нежном, целомудренном поцелуе, и он попрощался, ее глаза внезапно снова распахнулись.

Он уставился в янтарные глаза, которые были знакомы ему лучше, чем его собственное отражение в зеркале. И все же они были другие.

— К-кто? — спросила она хриплым от многомесячного молчания голосом.

Драко был ошеломлен, шокирован. За последние почти 75 лет она не задала ни одного вопроса, который бы от нее не требовали. К счастью, ответить на этот вопрос было проще всего.

— Это Драко, — сказал он, чувствуя, как самые странные эмоции переполняют его давно онемевшее сердце.

— Малфой? — ахнула она. — Такой старый.

— Прошло… много времени, — нерешительно произнес он, все еще не веря, что это не галлюцинация.

— Значит, это конец? — она подняла на него глаза, и на мгновение ему показалось, что в ее глазах промелькнули воспоминания целой жизни. Он видел себя маленьким, капризным ребенком, сердитым взрослым, любящим отцом, сломленным человеком.

— Да, Грейнджер, — кивнул он, возвращаясь к старой привычке.

— Слава… Мерлину… — произнесла она с большим усилием, и ее свистящие слова превратились в предсмертный хрип, а затем и вовсе затихла.

Ее невидящие глаза уставились в потолок.

— Грейнджер? — позвал Драко, внезапно почувствовав сильный холод, словно все тепло в комнате исчезло. — Грейнджер? Гермиона!

Это было все равно, что терять ее снова и снова. Сколько раз он будет терять ее? Неужели все закончится именно так? Он не думал, что сможет дышать. Он не думал, что в нем осталось так много чувств. Он думал, что хотел всего лишь мгновения, но, возможно, это было худшее, что он мог получить. В один момент, в неподходящее время, неправильным образом, все было просто неправильно.

— Это был поцелуй, — раздался из угла комнаты голос Каллисто, полный удивления.

Сейчас она была намного старше, ее волосы поседели от старости, но она никогда не переставала быть романтичной, несмотря на то, что всю жизнь провела в одиночестве.

— Это был поцелуй настоящей любви.

— Это было заклинание, — цинично парировал Скорпиус, и его голос разнесся над голосом сестры.

К нему так и не вернулось чувство романтики, несмотря на то, что он трижды был женат и у него было семеро детей.

— Оно просто закончилось.

После стольких лет Драко не знал, какой вариант был хуже.

---

Примечания:

Спасибо всем, кто прочитал этот перевод!

Я надеюсь, вам понравилась история так же сильно как и мне.

Примечание к названию: в оригинале фф называется Draft of Living Death — Draft это черновик, набросок, проект. Это список Гермионы. Это также название заклинания, которое она придумала.

Пожалуйста, также не поленитесь зайти на страничку оригинала и поставить кудос автору, ей будет приятно) Ссылка в шапке работы.

В моем профиле есть еще другие переводы фф по Драмионе, много флаффа для разбитого сердечка, приглашаю почитать)