Обнимашки (джен)

Нобунага любит тискать маленького Такэтиё. И плевать ему, что кругом монахи, что в таком месте, как почитаемый буддийский монастырь, вообще-то полагается не шуметь и вообще вести себя хоть немного сдержаннее. Едва увидев, радостно сгребает того в охапку, аж ноги отрываются от земли. Мальчик, мало видевший ласки, хохочет и иной раз взвизгивает от сладкого испуга, когда этот большой, с огромным растрепанным хвостом и вечно сбитыми, как у мальчишки, коленками, пропахший лошадьми, уличной едой и невесть чем еще парень подхватывает его, прижимает к себе, точно большого щенка, треплет, кружит, подкидывает в воздух. У Такэтиё сердечко сладостно ёкает, когда он взлетает, кажется, к самому-самому синему небу! И ни разу даже не приходит в голову, что внизу — его могут и не поймать.

Мацудайра Мотоясу заключает союз с Одой Нобунагой, князем Овари. Он подписывает договор и скрепляет его каплей собственной крови. Нобунага бесцеремонно хлопает новообретенного союзника по плечу… и вдруг, расхохотавшись, сгребает в охапку и притискивает к груди — так, что аж трудно вздохнуть. Девятнадцатилетнему Мотоясу немного неловко, как-никак, он уже не маленький, и тут его люди, и… и… и вообще, он в доспехах, вообще-то! И вместе с тем ему думается, что путь, на который он ступил, будет сложней и тернистее, чем если бы он так и остался вассалом Имагавы, и неизвестно, куда его приведет, но теперь он точно знает: по этому пути он будет идти не один.

Идут годы. Ода Нобунага освоил приличные штаны, он теперь бреет лоб и аккуратно укладывает свой изрядно укоротившийся хвостик, завоевывает Японию, жжет монастыри, творит великие дела и лютейшую хрень, когда по очереди, когда и одновременно. Токугава Иэясу, его неизменный союзник, теперь влиятельный даймё, глава большого семейства и полководец, с которым нельзя не считаться. И его по-прежнему в любой момент могут без предупрежденья сграбастать в охапку, точно тряпичную куклу. Иэясу это раздражает. Что он, малое дитё, щенок, котенок какой-нибудь? Ведь дальше за этим — не мчаться вперегонки на конях через ручьи и овраги, не плескаться в речке до синевы и гусиной кожи, как в детстве. Дальше за этим — аваби, каштаны и морская капуста, три ритуальные чарки саке и проследить, чтобы конь первый шаг сделал в нужную сторону. Дальше — форсировать Анэгаву, уничтожать оборванных повстанцев и бешеных вооруженных монахов, идти по землям Такэды, методично вырезая последние остатки клана. Если бы он действовал самостоятельно, он во многом действовал бы по-другому. Но этой войной руководит Ода, и приходится подчиняться. Спорить не следует. Такэда в любом случае обречены, и дело не стоит того, чтобы рассориться из-за этого с Нобунагой.

Он связал свою судьбу с этим человеком, он не жалеет об этом и очень надеется, что никогда не сложится так, что придется с ним развязаться. Если всё сделать, как надо, если Нобунага сверх меры не задурит, если боги не вздумают посмеяться над самонадеянностью смертных — перед ними открываются большие перспективы. И перед ним, Токугавой Иэясу, лично. Время у них есть, они еще молоды! Хоть он и уже не тот мальчишка, что когда-то взлетал на крепких руках прямо в синее небо. И Нобунага уже не тот молодой обалдуй из Овари, он отказался от большинства своих тогдашних привычек… кроме одной — самой из всех обалдуйской. Бесит, бесит, бесит!

На новоселье в замке Адзути цветет сакура, и выпито гостями немало. Хозяин сгребает Иэясу к себе — да так, что тот только благодаря многолетнему навыку утыкается носом в ему в колени, а в не в тарелку с сушеными рыбками. Иэясу шипит, как сердитый кот, высвобождаясь из дружеского захвата. Про то, кто как чудил спьяну, разумеется, никто не станет говорить вслух, протрезвев; но запомнить — все прекрасно запомнят, как Микава но ками валялся, уткнувшись носом в нобунаговские штаны. Хорошо хоть не в рыбу.

— Я не вполне уверен, что это уместно, — он старается говорить с предельной корректностью. — Что-то было хорошо в юности, но сейчас уже дело иное. В конце концов, здесь присутствуют ваши вассалы. И мои тоже.

Нобунага ржёт, точно конь:

— А тебе не плевать?

Трясясь в дорожном седле, Иэясу смотрит в ярчайше голубое, весеннее небо и обдумывает план, как отвадить Оду Нобунагу от этой вредной привычки раз и навсегда.

Катастрофа, как это часто бывает, разражается под утро. На дорожном ночлеге, встрепанный и очумелый со сна, Иэясу слушает задыхающегося гонца, рассказывающего о событиях в Хонно-дзи. И в первый миг оглушающего горя у него даже мелькает мысль: может быть, самому... Умереть — это всегда успеется, но вот умереть с достоинством — времени может и не хватить.

Он берет себя в руки. Итак, его ближайшая задача:

1) Выжить.

2) Отомстить за Оду Нобунагу.

3) Занять его место.

А поскольку Хасиба Хидэёси наверняка сформулировал для себя эти же три пункта, к ним добавляется

4) Сделать это раньше Хасибы.

Если сделать все правильно, и если боги будет благосклонны — перед ним открываются большие перспективы. Горевать — это потом. Когда всё это закончится. Усилием воли он заставляет себя прогнать образ, в этот миг ставший таким дорогим, и другой — охваченного пламенем храма. Всё потом. Любая катастрофа, закрывая одну дверь, открывает другую. И он готов в эту дверь шагнуть.

И все-таки ему грустно. Что его замечательный план уже никогда не пригодится. И что его, будущего сёгуна (он твердо уверен в этом) Токугаву Иэясу никто больше не потискает, как большого щенка.