Восьмой (джен)

Рёв поезда и темнота. Осознание произошедшего отравляет, как яд, от которого не спасёшься.

Логан с неимоверным усилием открывает глаза и понимает, что Смерть сегодня к нему неблагосклонна. Он не может проронить ни слова, а перед глазами вспыхивают лица друзей, которые, как ни крути, погибли по его вине… от его рук. Не важно, кто наслал на школу иллюзии. Он, Логан, должен был распознать угрозу и спасти хотя бы тех, кто сумел спрятаться! Не важно, кто нанёс решающий удар, чтобы больше никто не поднялся, никто не очнулся — он должен был его предвидеть и не доводить ситуацию до пиковой точки.

Налитая свинцом голова разрывается от боли, и дикий крик вновь врезается в пустое небо, словно всё правильно.

Как это может быть правильно?!

На ватных ногах, с невидящими и ненавидящими весь белый свет глазами, он бредёт по знакомой дороге, по которой какое-то время назад бежал навстречу собственной гибели, лишь бы больше ничего не чувствовать. Вымолить прощение собственной кровью.

Хэнк. Он убил его первым. И не важно, что оба не осознавали, с кем борются.

Шторм. Его Шторм. Та, что подарила ему новую возможность полюбить — твёрдую, как лёд, и прохладную, спасающую от жара былых ран.

Неужели это тоже часть чьего-то циничного плана, который предписывает Логану терять тех, кого любит?

Нет. Он всё-таки мёртв. Росомаха мёртв.

Чем ближе знакомые стены, тем тяжелее его шаги, тем, кажется, тише вокруг. Горячий комок больно давит горло, а невыплаканные слёзы снова катятся по щекам — Логан их не чувствует.

Сквозь пелену ему мерещится собственное упрямство. Сейчас его на лестнице встретит Чарльз и спросит, осознал ли нерадивый ученик свои ошибки.

За воспоминаниями он позволяет себе улыбку, почти не заметив, что уже стоит у незапертых школьных дверей.

Здесь навечно остался Курт.

В холле погибла Джубили.

Не имеет значения, сколько Логан лежал возле железнодорожных путей. Это неправильно. Это слишком подло — вот так уйти. Слишком… просто?

Чем ближе шаги, тем ощутимее становится застывшее время. Школа лежит в руинах, следы крови на стенах, полу и потолке.

Полиция уже была здесь и, наверное, достаточно давно.

То, что всё же устояло в родных стенах, душит Логана пустотой. Хочется в клочья разорвать тишину и проснуться от этого дикого сна, в котором какой-то бесчестный «актёришка из дешёвого театра» возомнил себя имеющим право использовать Людей Х себе на потеху.

Его смех. Он почти реален в голове Логана.

Чем ближе шаги, тем страшнее тишина. Она рисует жуткие картины, в котором Росомаха слепо расправляется то с одним, то со вторым, принимая всех за врагов. Должно быть, в их глазах он тоже был околдован, но разве теперь это важно… Не иллюзии жить с непомерным чувством вины.

Он не слышал, как Шельма вдруг тихо назвала его по имени перед тем, как он вспорол ей грудь. Теперь это чётко звучит в сознании, как и довольное хихиканье Мистерио.

Вот здесь она лежала. В углу. Будто бы заснула на груди своего возлюбленного.

Теперь они могли безболезненно касаться друг друга...

Казалось, ещё вчера Гамбит шутил про то, что может завоевать любую, и что девушки всегда «западают на плохишей». Собственно, за это он периодически и получал крепкую, полную любви, пощёчину.

Под грудой вещей обнаружилась чудом уцелевшая фоторамка. С неё большими золотистыми глазами на него смотрит Рэйвен.

Позже, в альбоме, что хранится в рабочем столе Чарльза, Логан увидит фото Джин — тогда ещё маленькой девочки с мудрыми глазами.

Биение сердца болью отзывается в висках. Ещё один поворот. В здании огромная дыра с этой стороны. У Логана подкашиваются ноги, и становится невыносимо сдерживать крик отчаяния.

Здесь всё закончилось. Здесь царит самая дикая тишина.

Возле руин он оставил лежать бездыханное тело Скотта. Лишь сейчас его память достаточно точно может воспроизвести в сознании всё произошедшее.

— Чарльз?

Никогда голос Логана не звучал так осиротело. Он чувствует, как нечто знакомое окутывает обожженные нервы, баюкает, осторожно прощупывает, боясь разбудить вмешательством убийцу.

Логан понимает: профессор скрывается от него среди этих седых камней крепости, в которой мутанты ещё недавно жили в мире и были в полной безопасности.

— Ты вернулся, — слабый шёпот шелестит за спиной, но это неизмеримо мучительно: посмотреть в глаза тому, кого он так надеялся увидеть живым. — Логан…

— Чарльз, — он срывается, падая на колени, и крепко прижимает Ксавье к себе. — Боже, Чарльз… Это не я, слышишь? Я никогда бы… Господи, прости меня…

По-прежнему небесно-голубые, но полные слёз глаза смотрят на него в упор. Воистину, только этот человек может даже сейчас находить причины верить ему, выражать сочувствие.

— Ты… Ты давно здесь? Сколько меня не было?

— Не знаю, — шепчут сухие губы.

Чарльз отводит взгляд к ближайшей груде обломков.

— Они не нашли его. И меня не нашли. У меня хватило сил.

— Кого не нашли, Чарльз?

— Эрика. Я хотел сам его похоронить, — его голос мгновение дрожит, а во взгляде вдруг вспыхивает испуг. Тонкие пальцы сжимают виски, — Логан. Логан, уходи. Уходи, я погублю тебя. Я слишком слаб, чтобы сдерживать это.

— А что, если я хочу этого, Чарльз? Я заслужил…

Профессор давит приступ, опускает голову и замирает. Он не чувствует, как Логан уносит его прочь отсюда на руках и опускает на цветущую траву в тени густых деревьев.

В сознании телепата продолжает крутиться одно и то же: никто не понимает, на чьей находится стороне.

Мистерио забавляют способности Магнето. Он крутит им, как хочет, не давая опомниться. Их силы с Логаном равны — и это единственное, что ещё способно надоесть. И, наконец, надоедает. Перед тем, как свернуть шею Скотту, Логан срывает с него очки, высвобождая дар невероятной мощи. Его дар. Его проклятие, как он всегда говорил. Эрик падает, пронзённый его алым лучом, и крик Чарльза мешается с хохотом врага.

— Эрик, — из последних сил Чарльз создаёт иллюзию себя возле лежащего.

— Вот и всё, дружище, — последний раз он смотрел на него так, когда обрёл едва ли не единственное светлое воспоминание в своём измученном сердце.

— Эрик…

— Освободи её, Чарльз. Тебе больно, я чувствую… Эта боль пытает тебя.

— Я должен... Должен сдержать. Ради всех нас. Эрик, я, — он едва сдерживается от того, чтобы признаться в бессилии. Эрик прав. Собственный дар убивает его.

Сердце рвётся, будто соткано из игл, которые медленно выдёргивает незримая рука.

— Живи, дружище, — эта какая-то предательская, но такая родная улыбка действительно дразнит спровоцировать приступ, что способен, должно быть, стереть не только школу с лица земли.

— Я не могу. Так неправильно, Эрик, — он так отчаянно цепляется за его имя, будто это способно остановить хлынувшую из раны кровь.

— Ты дашь ему победить?

Телепат зло оглядывается, оставаясь единственным, кто хоть что-то понимает в происходящем.

— Прости меня за всё, Чарльз.

Слёзы подступают к глазам, но он их проглатывает. Снова.

— Знаешь, это совсем не больно…

Дальше была темнота. Для обоих. Для всех.

Логан извлёк тело Эрика из-под обломков. И он, и Чарльз знали, что больше сюда не вернутся. На тонких губах Магнето застыла какая-то полудетская улыбка. Последний раз он так улыбался, когда просил Чарльза ради эксперимента пустить ему пулю в лоб.

Казалось, что вот-вот он откроет глаза и тихо посмеётся, когда лучший друг будет снова обвинять его во всех смертных грехах, будет пытаться придушить в отместку за эту подлую инсценировку.

Чарльз ждал. Ждал с абсурдной, до боли наивной, отчаянной надеждой, но сердце друга больше не билось.

Логан не хотел сейчас его окликнуть. Боялся заговорить и через несколько часов после похорон.

Чарльз не покинул маленького бугорка с массивным камнем в изголовье даже когда начался дождь, будто прося этот ливень смыть и спрятать пережитое под землёй.

Он всё не сводил взгляда с буквы «Х», начертанной на надгробии. Восьмом. А, если быть более точным, то десятом. Сколько лет уже прошло после гибели Рэйвен и Джин… У последней, впрочем, и нет никакой могилы — только памятный знак.

— Лучше бы я был среди вас. Вместо вас, — шепчет Чарльз одними губами, заботливо поправляя небольшой букет белых астр. — Простите. Я должен был уберечь… Я... Погубил...

Его голос стал хриплым. Сердце ухнуло вниз, сознание помутнело, словно память сама собой решила стереться. Покрасневшие глаза устремились к единственной, кроме его собственной, живой душе. Последней ниточке жизни, ради которой Чарльз Ксавье ещё готов дышать.

Логан молча сидит на лестнице и безучастно рассматривает свои руки, наблюдая как с ладоней стекают капли…

… только, кажется ему, совсем не дождя.