Союз эсперов: Бойся желаний своих (джен)

Я ушла из Союза. Нет, кого я обманываю... Меня вышвырнули оттуда, как ненужную вещь.

Вчера вечером Сергей был со мной особо добр и внимателен. Более добр и внимателен, чем обычно, если, конечно, такое можно представить. Последние слова, которые он сказал сегодня утром, показались мне странными: „Я всегда с тобой, даже если меня нет рядом”. Сказав это, он поцеловал меня, как всегда, в лоб и ушёл на службу. Если бы я знала, что это был наш последний с ним разговор, если бы только знала...

Сергея втянули в какое-то тёмное дело, что-то связанное с подделкой документов, я не знаю точно. Мой муж был уверен, что их деятельность направлена на благо людей, но в какой-то момент засомневался и захотел отказаться участвовать во всём этом. И его освободили. Смертью.

Я их всех убила. С изяществом, как положено мести. Одного я заставила застрелиться посреди площади, другого — броситься с крыши прямо на глазах людей. В Союзе эсперов узнали про это и указали мне на дверь. И чёрт с ними!

Дома я вспомнила про „Реквием”. Я хотела использовать его, когда умерла наша дочь, но Сергей не позволил. Теперь его нет. И некому меня остановить.

В последний момент я вспомнила, что должна сообщить об использовании „Реквиема” одному человеку. Я отправила по почте сердолик. Писать письмо я посчитала лишним. Он поймёт.

Всё осветилось белым сиянием. Мне не было больно. Я не чувствовала ровным счётом ничего. Слова, которые я никогда не знала, сами слетали с языка:

„Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось...”⁽¹⁾

Вдруг я ощутила, как кто-то дотронулся до меня. Белый свет чуть рассеялся, я стала различать интерьер гостиной. Мне стало очень больно. Я потеряла сознание.

Пришла в себя я на диване. Мне понадобилось всего мгновение, чтобы вспомнить, что произошло.

— Как вы себя чувствуете? Я впервые останавливаю действие сверхъестественной способности. Знаете, это очень волнительно.

Я чуть повернула голову в ту сторону, с которой слышала этот спокойный голос. Говорил молодой человек. У него были чёрные волосы и фиолетовые глаза. Что-то в его глазах напугало меня, и я поспешно отвела от них взгляд. Он был странно одет для летнего дня: в меховой плащ и шапку-ушанку.

— Кто вы?

Он улыбнулся — его улыбка тоже показалась мне жуткой — и представился, сняв шапку:

— Фёдор Достоевский к вашим услугам.

Я села, быстрым движением открыла ящик стола и достала револьвер.

— Я знаю, вы — самый опасный эспер России. Вы хотели вступить в Союз, но Толстой отказал вам. Ваши цели чудовищны! Что вам нужно от меня?

Дрожащей рукой я держала револьвер, направив на Достоевского, готовая в случае необходимости выстрелить. Но он оставался всё так же спокоен. Казалось, ничто не способно стереть с его лица эту холодную, нехорошую улыбку.

— Глядя на вашу готовность застрелить меня, я всё больше убеждаюсь, что мне нужны именно вы, — сказал он. — Однако предупреждаю: у вас это не получится. Моя способность — „Преступление и наказание” — переселяет меня в тело убийцы. Другими словами, если вы убьёте меня, умрёте сами, а я останусь жить. Такой конец ужасен и никому не принесёт пользы.

Он сел в кресло и закинул одну ногу на другую.

— Видите — я раскрываю вам свои карты. Немногие удостаивались такой чести. Я хочу, чтобы ты — перейдём на „ты”, мы ведь ровесники, к чему церемонии? — доверяла мне. Да, я предлагал Толстому помощь в деятельности Союза эсперов, но столкнулся с презрением и непониманием, как ты. Тогда я создал свою собственную организацию, в которую предлагаю тебе вступить. Мы зовём себя „Крысами Мёртвого дома”.

— Я не стану вступать в твою организацию, — сказала я, тоже с лёгкостью переходя на „ты”. — Я тебе не доверяю. И вообще... ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ВСЕ В ПОКОЕ!!!

Я заплакала. Достоевский терпеливо ждал, пока я успокоюсь. Когда слёзы иссякли, я прошептала:

— „Реквием”... Я должна была исчезнуть, чтобы вернуть Сергея к жизни. Почему ничего не получилось?

Достоевский показал флакон, на дне которого плескалась прозрачная жидкость.

— Живая вода — сильнейшее вещество, способное остановить действие способности одарённого.

— Остановить действие способности?

Что-то в моей жизни было связано с обнулением сверхспособности. Но что? Ах, впрочем, что бы это ни было, это уже не важно!

— Теперь ты ждёшь, что я буду тебе благодарна? За то, что ты сохранил мне жизнь?

— Я не требую от людей благодарности. Да и тебя я спасал не из благородства, а чтобы ты помогла мне в одном деле.

— Пошёл ты к чёрту со своими делами! — снова разгорячилась я. — Ты мне отвратителен! Я не стану тебе помогать. Ни за что!

На его лице снова растянулась улыбка, и я невольно притихла.

— Ни за что? — переспросил он. — Даже ради того, чтобы вернуть семью?

Я вздрогнула.

— Что ты предлагаешь?

— Да или нет?

Я не хотела отвечать. Просто из упрямства не хотела показывать, что поверила ему. Но внезапно я испугалась, что Достоевский возьмёт свои слова обратно, и кивнула.

— Я знал, что смогу на тебя рассчитывать, — вполголоса проговорил он.

— Что мне нужно делать?

— Для начала мы отправляемся за границу.

— Куда именно?

— В Японию. Чудесная страна! Ты была там?

Я проигнорировала вопрос. Вместо ответа на него я сказала внезапно ставшим твёрдым, как сталь, и таким же холодным голосом:

— Изложи подробный план действий.

---

1) Из стихотворения М. И. Цветаевой «Реквием»

Вернуться к тексту

Пароход прибыл в порт Йокогамы. Женщина лет тридцати пяти с идеально уложенными чёрными волосами взглянула на часы.

— Пароход опоздал на шесть минут, — сказала она приятным низким голосом, оглядывая пристань, — этот оболтус должен уже быть тут как штык. Что-то я его не наблюдаю...

— Не паникуйте понапрасну, Анна, — мягко проговорил пожилой мужчина с густой, белой, как снег, бородой. — Я уверен, Дазай не заставит себя долго ждать.

Женщина посмотрела на него взглядом, полным уважения и как будто говорящим: «Позвольте с вами не согласиться...»

А в это время к порту действительно направлялся Дазай в компании Куникиды и Ацуши. Все трое были мокрыми насквозь, но Дазая, напевавшего себе под нос, это нисколько не огорчало. В отличие от его спутников. Куникида трясся от гнева и выговаривал напарнику за его безалаберность:

— Какой человек в здравом уме сиганёт средь бела дня в реку на глазах у товарищей? Если бы Ацуши, бросившись тебя вытаскивать, не запутался ногой в какой-то сетке, что его самого́ пришлось спасать, я бы в жизни не стал тебя доставать! Теперь посмотри в каком виде мы идём на встречу с Союзом эсперов!

Ацуши хранил мрачное молчание и буравил взглядом спину наставника, который шёл вприпрыжку и бормотал:

— Кагомэ, кагомэ,

Птичка в клетке.

Когда же, когда же она её покинет?⁽¹⁾

— Ты невыносим! — воскликнул Куникида. — Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Как я буду читать приветственную речь русским эсперам в таком виде?!

— С чувством, с толком, с расстановкой, — невозмутимо ответил Дазай.

— Я всю ночь потратил на подготовку!

— Лучше бы ты потратил её на сон. Всё, что сейчас нужно членам Союза, — поскорее добраться до гостиницы и отдохнуть с дороги. Хотя, Толстой, я думаю, не откажется от экскурсии по городу. Его интересовали местные деревья.

— Правда?

— Ага. Он любит дубы, но сакура ему тоже должна понравиться.

— Ты меня разыгрываешь?

— Можешь сам у него спросить, когда придём.

Куникида открыл блокнот и быстро в нём что-то застрочил.

 

Группа русских эсперов стояла на пристани. Ахматова нервно притоптывала ногой.

— Я так понимаю, нам придётся добираться до гостиницы самим, — проворчала она. — И этот балбес ещё рассказывал нам что-то про японское гостеприимство!

— Осаму не может нас бросить, — возразил молодой человек с сумкой, в которой сидел большой чёрный кот. — Если он опаздывает, то по уважительной причине.

— Опять небось вешается или травится! В этом весь твой Осаму, Булгаков.

Булгаков открыл рот, чтобы встать на защиту друга, но мужчина с моноклем положил ему руку на плечо и вполголоса сказал:

— Не обращай внимания. У тебя ведь сохранился номер телефона Дазая? Позвони ему.

Булгаков достал из кармана телефон и нашёл в списке контакт «Осаму».

— О, Миша, вы уже прибыли?

— Рад слышать твой голос, — искренне сказал Булгаков. — Да, только тебя ждём. Анна начинает нервничать.

— Мы идём. Будем минут через пять.

— Мы?

— Я и ещё двое ребят из Агентства. А Ахматовой передай, что нервные клетки не восстанавливаются. На связи!

Булгаков убрал телефон в карман.

— Ну? — нетерпеливо спросила Ахматова.

— Просил передать, что нервные клетки не восстанавливаются, — сообщил Булгаков и добавил как бы между прочим: — И нас встретят через пять минут.

 

— Дазай-сан, а куда мы идём? — спросил вдруг Ацуши.

Куникида оторвался от своего блокнота.

— Хм, действительно. Встреча с пассажирами в другой стороне.

Дазай оторвался от телефона, в котором что-то смотрел после разговора с Булгаковым, и виновато хихикнул:

— Упс! Я нечаянно привёл вас к пристани, на которой Мафия встречает контрабанду.

Возле пристани стоял большой пароход. Из него под надзором Чуи Накахары выносили ящики люди в чёрных костюмах.

Куникида от души ударил Дазая по голове своим блокнотом.

— Бестолочь! Немедленно убираемся отсюда!

— А мы не должны помочь?

— Ацуши, хоть ты не беси меня! — прорычал Куникида.

Дазай пощупал лоб Накаджимы.

— Ты в реке, случаем, не переохладился? В здравом уме ты бы не стал предлагать помочь Мафии разгружать ящики с контрабандой.

Ацуши досадливо махнул рукой.

— Да нет же. Посмотрите туда!

На пристани была суматоха. Началось всё с того, что один из мафиози шёл с угрюмым видом, спрятав руки в карманы.

— Э, — окликнул его Накахара, — тебе работы не хватило? Щас обеспечим.

Мужчина не отреагировал. Он продолжил целенаправленно уходить с пристани. Чуя обозвал его бранным словом, догнал и схватил за руку, вырвав её из кармана. В пальцах мужчины был зажат большой бриллиант.

— Воровство? — озверел Чуя, размахнулся и ударил подчинённого. Тот потерял равновесие и упал. Бриллиант выпал из его руки.

В Накахару полетела пуля. Он остановил её гравитацией и окинул грозным взглядом подчинённых, пытаясь вычислить стрелявшего.

Пока Накахара устраивал разборки, забытый всеми бриллиант схватила неизвестно откуда взявшаяся девочка.

Когда она пробегала мимо детективов, Дазай поймал её за плечи. Вспыхнул голубой свет.

— Как я и думал, — пробормотал Дазай, присел перед девочкой на корточки и дружелюбно посмотрел в её испуганное лицо. — Ты чья, малышка?

Глаза ребёнка наполнились слезами.

— Я приех... приехала с мамой... Потом я убеж... жала... Я ничего не по-о-омню.

— Как тебя зовут?

— Чж... Чжицин.

— Чжицин, — сказал Дазай серьёзно, — не переживай. Так бывает. Я как-то заснул на работе, а проснулся поедающим мандзю⁽²⁾. Любишь мандзю?

Девочка немного успокоилась и закивала головой.

— Это колдовство?

— Да! — Дазай улыбнулся. Глядя на его улыбку, Чжицин тоже заулыбалась. — Колдовство. Но я поймаю этого злого колдуна.

— Обещаешь? — с серьёзным видом спросила девочка.

Дазай кивнул, сделал загадочный жест рукой, извлёк из-за уха Чжицин конфету и протянул ей. Девочка взяла конфету и засмеялась.

— Ты тоже волшебник?

— Да, только добрый, — Дазай принял заговорщический вид и приложил палец к губам. — Но это секрет. Никто не должен об этом знать, хорошо?

— Угу.

Чжицин показала Дазаю бриллиант.

— Я не хотела его красть.

— Я знаю. Я верну его владельцу, а мой друг отведёт тебя к маме.

Дазай подвёл ребёнка к Куникиде.

— Что сказать матери? — спросил тот вполголоса.

— Придумай что-нибудь, — так же тихо ответил Дазай.

Куникида с Чжицин ушли. Дазай осмотрел бриллиант. Тот имел форму шара и был окружён серебристым сиянием.

— Похоже, он действительно какой-то особенный.

— Дазай-сан, — подал голос Ацуши, — откуда у вас это умение общаться с детьми?

Дазай пожал плечами.

— Не знаю, наверное, дело в том, что я рос в большой семье, — задумчиво глядя в пустоту, проговорил он. Потом усмехнулся и вернул голосу обычный полушутливый тон: — Ладно, идём, Ацуши, вернём Чуе бриллиант, а то бедняга сейчас поседеет от нервов.

И он бодро зашагал к своему бывшему напарнику. Ацуши затрусил следом.

— Не потерял часом?

Накахара, в ногах которого лежал пытающийся остановить текущую из разбитого носа кровь мафиози, обернулся. Его глаза округлились.

— Какого?!..

Дазай вложил в его руку бриллиант.

— Не стоит благодарности. И не будь так суров с подчинёнными, они здесь ни при чём.

Чую прорвало:

— Какого чёрта? Откуда ты знаешь? Откуда ты взялся? Ты меня преследуешь?

Дазай замахал руками.

— Не так быстро. Ты не поверишь, но я забрёл сюда случайно.

— Не верю.

— Пригнись.

— Чё?

Дазай положил руки на плечи Накахары, наклонил его к земле и присел сам. Над их головами пролетел ящик.

 

Чтобы скрасить ожидание, члены Союза эсперов зашли в кафе, расположенное в порту. Булгакову позволили зайти в кафе только после долгих уговоров и клятв, что он не будет выпускать кота из сумки. Ахматова купила газету и читала новости.

— А японская еда очень даже не дурна, — заметил Толстой, пробуя донбури⁽³⁾. — Но соуса я бы добавил чутка побольше.

Послышался грохот. Из кухни выскочила женщина с воплями:

— Воры! Ловите!

Скучающий охранник обрадовался появлению работы и бросился на помощь. После небольшой потасовки и криков: «По голове, по голове не бейте! Это самое моё слабое место!» охранник, ликуя, вывел к центру кафе двух молодых людей, которых держал за шиворот. Оба были одеты в деловые костюмы, один из них прижимал к себе сковородки и кастрюли. Толстой встал и подошёл к ним.

— Господа, что за шум?

— Посуду воруют! — сообщила раскрасневшаяся от гнева женщина.

— Безобразие! — покачал головой Толстой и обратился к нарушителям спокойствия: — Ильф, Петров, чем вы объясните такое поведение?

— Вы их знаете?

— Да, мы сегодня прибыли из России.

— Опять русские туристы! — с обречённым видом воскликнула женщина.

— Мы не туристы, — возразил молодой человек, который держал посуду, и с недовольным видом поправил очки. — Мы здесь по работе. И мы не воровали, а брали на прокат.

— На прокат?!

— Это Ильфа идея была.

— Моя, — признался Ильф. — Подумайте сами: мы приехали в чужую страну, никого и ничего не знаем, нам, возможно, жить негде будет. Нам нужно же в чём-то готовить еду! Мы бы потом вернули, перед отъездом.

— Хорошее дело, — усмехнулся Толстой.

— Петров собирал посуду, — продолжал докладывать план Ильф, — а я стоял на шухере.

— Паршиво ты на шухере стоял! — возмутился Петров.

— Я отвлёкся на птицу за окном. Ты бы видел: это была такая любопытная чайка!

Мужчина с моноклем, сидевший за одним столиком с Ахматовой, посмотрел на Ильфа и Петрова и, пряча улыбку, пробормотал:

— Невежество!

Пока Толстой сглаживал конфликт, Ахматова отложила газету и начала:

— Антон...

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Толстой послал Есенина разведать обстановку. Вот он, кстати, приближается.

Ахматова проследила за взглядом Чехова, но, как она ни напрягала зрение, не сумела по теням понять, в какой из них находится Есенин. «Чёрный человек» позволял Серёже Есенину становиться невидимым и перемещаться по чужим теням. Толстой и Чехов умели как-то определять его местоположение, Ахматова же, как ни старалась, не могла этому научиться.

На полу вырисовался чёрный силуэт человека, из него выплыл красивый парень лет восемнадцати. Он был самым молодым членом Союза.

— Они на другой стороне пристани, — доложил он. — Там драка. Что-то случилось.

— Вот как, — хмыкнул Толстой, подойдя к столику. За ним следовали притихшие после оплаты штрафа за моральный и материальный (кухарка обнаружила свежую царапину на кастрюле) ущерб Ильф и Петров. — Мы обязаны помочь. Собираемся.

 

Ящик, который чуть не снёс головы Дазаю и Чуе, был брошен одним из мафиози.

— Какого чёрта здесь происходит?! — вскрикнул Чуя и отправил ящик обратно, добавив к его весу несколько килограммов «Смутной печалью». — Я не могу позволить себе перебить собственных подчинённых, даже взбесившихся!

— Повторяю: твои подчинённые здесь ни при чём, — сказал Дазай, отклоняясь от удара. — Ацуши, смотри в оба! Так вот, Чуя, помнишь, как на тебя напал Акутагава?

— Такой позор не забывается, — сквозь зубы процедил Накахара. — Его ведь тогда подчинила своей способностью какая-то девчонка?

— Верно.

— Хочешь сказать, сейчас всё это снова она устроила?

— Я бы так и подумал, вот только эта, как ты посмел выразиться, девчонка мертва.

— Подожди минутку, — попросил Чуя, оглушил ударом двух подчинённых и как ни в чём ни бывало продолжил разговор: — А ты лично видел её тело?

— Нет, но...

— Тогда с чего ты взял, что она действительно мертва? — улыбнулся Чуя, глядя на бывшего напарника из-под полей шляпы. — Когда ты удрал из Мафии, многие тоже были уверены, что тебя уже нет на этом свете. А ты жив и здоров. К сожалению.

Дазай задумался. Правда, почему он решил, что сердолик — знак о смерти? Если Чуя не ошибается, и она жива, то она должна сейчас находиться где-то рядом.

— Одно не пойму: из-за чего весь этот цирк? — протянул Накахара.

— Что? А, ты про это, — Дазай показал пальцем на бриллиант в руке Чуи. — Всё дело в этом камешке.

— Камешек?! Да ты знаешь, сколько он стоит?!

— Не знаю и не хочу знать.

Дазай окинул взглядом пристань. В толпе он разглядел хрупкую фигурку в плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Девушка, видимо, заметила, что он на неё смотрит, и бросилась наутёк. Дазай бросился за ней. Ему преградили дорогу несколько мафиози.

«Пятеро! — сосчитал он. — А вы преуспели в своей способности, мадмуазель... Ах, да, вы ведь уже мадам!..»

Дазай увернулся от кулака, норовившего разбить ему нос, но получил удар в солнечное сплетение. Он опустился на колени, пытаясь восстановить дыхание. Его больше не трогали.

«Она не хочет моей смерти!»

— Дазай-сан!

— Помоги... мне... встать, — прохрипел он и тяжело поднялся на ноги, облокотившись на Ацуши. — Всё в порядке. Проследи, чтобы Чуя никого не прикончил. Если он угомонится, опасность никому не грозит. Постой, я ему кое-что скажу.

Боль в груди утихла, Дазай подошёл к Накахаре. Тот вошёл во вкус битвы, его глаза светились азартом.

— Чтобы покончить с этим балаганом, я должен добраться до неё.

— Валяй, — одобрил Чуя. — В ответ на твою помощь я отпущу с миром тебя и тигра. Конечно, не то, чтобы я без тебя не справился...

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать, — Дазай дружески похлопал Чую по спине и убежал. Способность, с помощью которой Накахара держал на весу одного из подчинённых, обнулилась, и бедный мафиози упал в воду.

— Дазай, ну ё-моё!

Краем глаза Дазай увидел, как на пристани появились Толстой, Чехов, Ахматова и остальные члены Союза эсперов.

Теперь главное: не потерять её след.

* * *

В узком переулке, облокотившись на стену, курил человек. Он был спокоен и не изменил положения, когда к нему подбежала девушка.

— Он у тебя? — спросил он.

— Мне помешали.

— Кто?

— Вооружённое Детективное Агентство — это...

— Благодарю, не стоит. Я отлично осведомлён насчёт Вооружённого Детективного Агентства, — Достоевский усмехнулся, затушил сигарету и тут же закурил новую. — Когда оно вмешивается в игру, вечер перестаёт быть томным.

Девушка откинула капюшон. Светлые волосы рассыпались по плечам, зелёные ведьминские глаза сверкнули, как два изумруда.

— Я ещё пытаюсь добыть его. Там... так много людей, — она прислонилась спиной к стене и поморщилась, как от головной боли. — Если бы у меня было больше сил, я бы подчинила способность одарённого, но это уже выше моих возможностей. Перескакивать из одного разума в другой... Это так тяжело.

— Тем не менее, ты хорошо держишься, — заметил Достоевский, пристально глядя на неё. — Раньше ведь ты не умела подчинять сразу нескольких людей?

— Не умела, — признала она. — Но ради семьи я сделаю всё, что только могу. Ни перед кем и ни перед чем не остановлюсь. Пусть мне даже самой придётся погибнуть!

Достоевский усмехнулся.

— Значит, я в тебе не ошибся.

За спиной Цветаевой послышались аплодисменты и крик: «Браво!» Она обернулась и оторопела.

— Вы? Но я ведь сбила вас со следа!

— Я живу в этом городе очень давно, — сказал Дазай. — И знаю все его тёмные закоулки.

Он вышел из тени и направился к двум эсперам. Он смотрел только на Цветаеву, в его глазах плясали нехорошие искры.

— Как вам живётся на том свете? — язвительно сказал он. — В тот день, когда я получил ваш сердолик, я пытался утопиться — увы! — неудачно. Я с трудом, но могу простить ваш жестокий обман, но я не прощу то, что вы связались с этим человеком, — он кивнул на Достоевского.

— Я не обманывала вас, Дазай!

— Не верю больше не единому вашему слову, — он встал напротив неё. — Вы окончательно разочаровали меня тем, что использовали как орудие ни в чём не повинного ребёнка!

— Девочке ничего не грозило, — торопливо заговорила Цветаева. — Они бы не стали в неё стрелять.

— Они — Мафия! — крикнул Дазай. — Вы не могли этого не понимать! Невозможно жить в этом паршивом мире и быть такой наивной!

Суровый взгляд его карих глаз врезался в её лихорадочно блестящие зелёные. Он коснулся кончиками пальцев её лба. На мгновение переулок осветился вспышкой «Исповеди неполноценного человека». Обнулив способность, он сразу убрал руку.

— Теперь объясните, что вас объединяет с этим дьяволом.

— Как ты грозен, Дазай! — на лице Достоевского растянулась широкая улыбка. — Не переживай, наши отношения с Мариной абсолютно деловые.

Дазай возмутился:

— При чём здесь?..

— Как ты смеешь? — вспыхнула Цветаева.

Достоевский засмеялся.

— Вы даже злитесь одинаково.

Дазай выхватил из-за пояса пистолет и направил его на Достоевского.

— В последний раз меня хотели убить топором, — проговорил тот. — Попытка была хорошая, но успехом не увенчалась.

— У пули больше шансов, чем у топора, — жёстко сказал Дазай.

— Нет! — закричала Цветаева. — Я прошу вас!

— Вы не хотите терять своего напарника?

— Мы заключили сделку, но я отговариваю вас не поэтому.

— Что за сделка?

Цветаева оглянулась на Достоевского. Тот спокойно и даже чуть насмешливо смотрел на дуло направленного на него пистолета.

— Он... обещал вернуть мою семью, — тихо выговорила она.

Дазай посмотрел в её глаза. В них плескалась хорошо знакомая ему боль. Боль от утраты близкого человека.

— И нет другого выхода? — каким-то чужим, отстранённым голосом спросил он. — Неужели вам обязательно заключать сделку с этим дьяволом? Разве вам не могут помочь Агентство или Союз?

— Наверное, могут. Но предложил помощь мне именно Фёдор.

— Пока вы общались, я дослушал «К Элизе» Бетховена, — Достоевский показал на наушник в своём ухе. — До начала спектакля осталось совсем немного. Не переживай, Дазай, тебе тоже отведена роль в нём. Сценарий получишь у Союза. Время — деньги, Марина. Нам пора.

Он развернулся и спокойно направился к выходу из переулка.

— Ты уверен, что тебе удастся отсюда уйти? — крикнул Дазай.

Достоевский оглянулся, не сбавляя шага.

— Ты не выстрелишь.

— С чего ты взял?

— Цветаева попросила тебя этого не делать.

Дазай посмотрел на Цветаеву. Она сделала вид, что не заметила его взгляд, накинула капюшон и поспешила за Достоевским.

* * *

Дазай вернулся на пристань. Там уже всё стихло. Подчинённые Чуи пришли в себя, те, кто был в состоянии работать, разгружали оставшиеся ящики. Остальным Накахара дал больничный, скупо извинившись: «Я, может, был не прав, но ты первый начал косячить». Неподалёку стояли русские эсперы, к которым, с опаской оглядываясь на снующих туда-сюда мафиози, прилип Ацуши. Накахара кивнул Дазаю и поспешно отвернулся, боясь, как бы никто не заподозрил, что они знакомы.

— И никому не слова о том, что здесь произошло! — грозно рявкнул он подчинённым, мысленно подбирая слова для отчёта перед Мори.

Когда Дазай подошёл к Союзу, ему на шею бросился Булгаков.

— Миша, ты меня душишь! — прохрипел Дазай. — Прозвучит странно, но я пока хочу жить.

Булгаков извинился и отпустил его. Дазай посмотрел в его счастливые глаза и вдруг осознал, что ему впервые так искренне радуются.

— Я тоже рад тебя видеть, — тихо сказал он, хлопнул Булгакова по плечу и отвернулся. — Ну, как вы тут справились?

— Дазай-сан, это было потрясающе! — воскликнул Ацуши. — Господа Ильф и Петров превратили бриллиант в стул, Накахара сделал его тяжелее и отключил несколько человек. А господин Есенин появлялся из ниоткуда...

— Ну, не из ниоткуда, а из тени, — поправил Есенин. — И не называй меня господином: я не старше тебя!

Ацуши кивнул. Его переполнял восторг.

— А господин Булгаков их усыпил! А потом... потом все пришли в себя.

— В этот момент я обнулил способность, — сказал Дазай, перездоровавшись со всеми русскими эсперами.

— Это была способность?

— Вы ведь сами уже всё поняли, господин Толстой, — почтительно сказал Дазай. — Всех этих людей подчинила себе Марина Цветаева.

— Это же та девушка, которую вы, — начал Ацуши и ойкнул, когда Дазай толкнул его в бок.

— Она объединилась с Достоевским, — продолжал Дазай. — Им зачем-то нужен этот бриллиант.

Толстой погладил бороду и кивнул.

— Этого следовало ожидать.

— Граф Лев Толстой, — затараторил подбежавший Куникида, — позвольте представиться: Доппо Куникида, заместитель директора Вооружённого Детективного Агентства. От имени директора Фукудзавы Юкити я выражаю вам глубокое почтение. Для нас великая честь принять Союз эсперов в нашем гостеприимном...

— Тише, тише, Куникида, расслабься! — попытался угомонить напарника Дазай.

— ...в нашем гостеприимном городе, — упрямо договорил Куникида и поклонился главе Союза в пояс.

Толстой одобрительно улыбнулся и тоже поклонился.

— А в вашем гостеприимном городе принято встречать гостей в мокрой одежде? — поинтересовалась Ахматова.

Куникида посмотрел на Дазая уничтожающим взглядом.

---

1) Отрывок из японской детской песенки «Кагомэ-кагомэ».

Вернуться к тексту

2) Мандзю — вид традиционных японских сладостей, обычно — пирожок из пшеничной, гречишной или рисовой муки с начинкой.

Вернуться к тексту

3) Донбури — блюдо японской кухни, представляющее собой глубокую миску с белым рисом, поверх которого выкладывается различная начинка: мясо, рыба, яйцо, овощи или морепродукты.

Вернуться к тексту

Солнце прорвалось в отверстие между шторами и легло на пол ярким пятном. Большой чёрный кот сел в это пятно и требовательным, не терпящим возражения тоном громко сказал:

— Мяу!

Мужчина с ассиметричной причёской поднялся с кушетки, на которой спал.

— Сейчас, Бегемот, сейчас, — сонно пробормотал он.

Дазай заворочался на своём диване, потянулся и достал с тумбочки будильник.

— Миша, шесть часов!

— Бегемот завтракает по расписанию, — объяснил Булгаков и пошёл на кухню. Кот, подняв хвост трубой, направился за хозяином.

Дазай вздохнул и взъерошил себе волосы. Он всю ночь мучался бессонницей и только под утро задремал. А после пробуждения от воплей котяры сна не было ни в одном глазу. Что же, теперь вставать? Дазай всегда вставал поздно, во времена работы в Мафии вообще мог проваляться в кровати до обеда. Придя в Агентство, он сжалился над нервами Куникиды, который бесился после каждого опоздания напарника, и стал просыпаться пораньше. Но на работу он всегда приходил впритык.

Вчера Дазай предложил Булгакову остановиться у него, потому что было невыносимо одному возвращаться в пустую квартиру. Булгаков всё понял, судя по взгляду, каким он посмотрел на него, но ничего не сказал по этому поводу. Дазай не возражал против Булгакова, всё-таки, он соскучился по приятелю, но с трудом заставил себя принять Бегемота. В коте было что-то подозрительное.

Дазай закрыл глаза и попытался заснуть. Промучившись полчаса, он вздохнул и сел в кровати.

— Я поговорю с Бегемотом и попрошу, чтобы был потише, — виноватым голосом сказал Булгаков, возвращаясь в комнату. — Мы живём вдвоем, и он привык считать себя главным в доме. Ты, наверное, уже жалеешь, что приютил нас. Я могу пойти в гостиницу к ребятам, ты только скажи.

— Вы с кошаком ни при чём, — отозвался Дазай, и это было правдой. — Обычно я сплю так крепко, что меня выстрелом из пушки не разбудишь. Вчера был тяжёлый день...

Он потёр лоб и вдруг попросил:

— Расскажи мне о Цветаевой. Всё, что знаешь.

Булгаков, услышав эту неожиданную просьбу, с озадаченным видом опустился на стул возле письменного стола.

— Ну, — начал он, — три года назад она уезжала за границу...

— Это я знаю, — нетерпеливо мотнул головой Дазай. — Она сюда и приезжала. А после возвращения в Россию?

— Буквально через несколько дней после возвращения она вышла замуж. Мужа, Сергея, она любила очень сильно, даже как-то... безумно, — Булгаков увидел, что эти слова царапнули Дазая по больному месту, и растерялся.

— У них были дети? — выдавил из себя тот, желая и в то же время боясь услышать ответ.

— Девочка. Но она скоро заболела и умерла. Цветаева сама не своя была. Кажется, если бы не Сергей, она бы покончила с собой, — Булгаков вздохнул. — Признаться, в Союзе её не любили. Она вела себя очень своевольно и дерзко, у них часто бывали конфликты с Ахматовой. А после того случая её и вовсе выгнали.

Дазай резко поднял голову.

— Какого случая?

— Её муж (он работал в правительстве) ввязался в афёру. Ты не думай, он искренне верил, что если подделает некоторые документы, это положительно повлияет на жизнь народа. Его убедили в этом люди, которые всё это и затеяли. На последнем этапе Сергей понял, что всё, что он делает, является самым настоящим преступлением и принесёт выгоду только тем, кто его на это подбил. Тогда он заявил, что не желает участвовать в этом деле. Те люди видимо, запаниковали, что он их выдаст, и на следующее утро тело Сергея нашли возле реки.

— А Цветаева? — спросил Дазай. Его лицо не дрогнуло, пока он слушал о трагической судьбе её мужа. Казалось, эта история нисколько его не задела.

— Она обо всём узнала и убила тех людей. Толстой очень рассердился, ведь месть недопустима члену Союза эсперов. С тех пор никто из наших её не видел. Мы с Чеховым пошли было к ней, чтобы поддержать, но дом оказался заперт. Потом Толстой объявил, что мы уезжаем из страны, и...

Он не закончил и махнул рукой. Наевшийся Бегемот вернулся в комнату и запрыгнул хозяину на колени. Булгаков стал гладить кота.

* * *

Когда хлопнула дверь, Куникида на секунду оторвался от компьютера, чтобы посмотреть на вошедших, и не поверил своим глазам.

— Что-то случилось?

Дазай остановился на пороге офиса и с недоумением посмотрел на него.

— А должно?

Куникида поправил очки.

— Судя по тому, что ты пришёл на работу вовремя, да. Что? Ураган? Землетрясение?

— А, не бери в голову! Сегодня вечером мы с ребятами отправляемся в бар, так что завтра всё будет по-старому.

— Я уж думал, ты встал на путь исправления, — вздохнул Куникида.

— Мечты, мечты!.. Где все?

— В кабинете для совещаний. Кроме вас, ждём ещё Рампо. Пользуясь свободным временем я дописываю отчёт, который ты, бестолочь, начал на прошлой неделе, а потом бросил, заявив, что тебе скучно им заниматься.

— Как это любезно с твоей стороны, Куникидочка!

— Ты мне по гроб жизни обязан.

— И ведь даже ничего взамен не попросит! — прокомментировал Булгаков.

— Золото, а не напарник! — заключил Дазай.

Куникида пробормотал что-то вроде «Паразит!» и снова уткнулся в компьютер.

— А что вы, позвольте спросить, забыли в баре? — спросил он, когда два приятеля уже были на выходе из офиса, чтобы пройти в кабинет для совещаний.

— Так надо же отметить приезд гостей! — как само собой разумеющееся ответил Дазай.

— Во-первых, мы вчера неплохо отметили...

— Тортик с чаем не считается! Да и вы с Ахматовой бубнили: «Уже поздно, пора спать...» Разве это называется «неплохо посидели»?

— Во-вторых, только гулянок нам тут не хватало. В ближайшее время мы должны будем работать не разгибая спину, а ты, генератор тупых авантюр, разбалтываешь дисцип...

— Куникида, — с серьёзным видом перебил его Дазай, — а что ты думаешь об Ахматовой?

Куникида закашлялся.

— Что? Не меняй тему!

— Вы так похожи, — заметил Булгаков.

— Что за чушь?

— Ты, вообще, в свой блокнот давно заглядывал? — глаза Дазая блеснули шутовским огнём. — Может, именно она — твой идеал?

— Ты... думаешь? — робко спросил Куникида. — Она и правда хороша...

— Просто услышь мой совет: не создавай с ней семью. Страшно представить, какие занудные у вас будут дети!

— Ах ты!.. — снова озверел Куникида.

Булгаков с Дазаем едва успели выскочить в коридор и захлопнуть дверь, как в неё врезалось что-то тяжёлое. Булгаков засмеялся; Дазай лишь слегка улыбнулся. Он никогда не смеялся над своими шутками. Они не спеша пошли по коридору. Бегемот, которого Булгаков побоялся оставлять одного в чужой квартире, ни на шаг не отставал от хозяина.

— Я должен тебя предупредить, — сказал Булгаков, — что с Ахматовой так шутить опасно. Она недавно ушла от мужа.

— Да, я заметил, что на её безымянном пальце нет кольца. А причина? Он выбился из её расписания?

— Он ей изменил.

— Неудивительно.

— Осаму!

— Если заставлять человека ходить по струнке, он рано или поздно устанет и споткнётся.

— Ты оправдываешь его?

— Нет, измена — это ужасно. Просто констатирую факт.

Они остановились перед дверью, за которой шумели голоса.

— Смотри, Миша, — вполголоса сказал Дазай, — сейчас ты попадёшь на производство безумных идей и невероятных теорий.

И он открыл дверь. Ахматова разбиралась с проектором; Фукудзава и Толстой о чём-то тихо говорили; Кенджи восторженно рассказывал Есенину о своей деревне, Есенин, слушая его, грустно вздыхал; Ёсано и Чехов обсуждали медицину. Присутствующие на секунду отвлеклись на приветствия вошедших и снова занялись своими делами.

— Привет, Ань! — бросил Дазай, улыбнувшись Ахматовой одной из своих обворожительных улыбок. Та проводила его недовольным взглядом.

— Дазай-сан! — воскликнул Ацуши, когда наставник сел рядом с ним. — Смотрите, что я только что купил у Ильфа и Петрова!

И он с гордым видом показал ситечко для чая.

— Это самая модная штука в России!

— Вы опять за своё, — покачал головой Булгаков, осуждающе глядя, как Ильф и Петров убирают в карманы деньги. — Ну ребёнок же!

— Ничего не знаем, — развёл руками Ильф.

— Бизнес есть бизнес, — поддержал Петров.

Булгаков сел рядом с Дазаем. Бегемот запрыгнул ему на колени и по ногам пошёл к Ацуши. Дазай, через которого перешагивал кот, поморщился, чувствуя, как кошачьи когти оставляют затяжки на новых брюках. Бегемот остановился, встав задними лапами на правое бедро Дазая, а передними — на левое бедро Ацуши, приблизил усатую морду к лицу последнего, понюхал и облизал его щёку.

— Кошак кошака видит издалека, — хмыкнул Дазай и закинул правую ногу на левую, забыв, что служит мостиком для питомца Булгакова.

Задняя часть Бегемота потеряла точку опоры и полетела вниз. Напуганный падением кот вцепился передними лапами в Ацуши. Треснула ткань; Ацуши ахнул от боли и посмотрел на свои брюки. Они были порваны сбоку. Бегемот тем временем оправился от стресса, запрыгнул Ацуши на колени, сделал оборот вокруг своей оси и улёгся.

— Он что, собирается на мне спать?

— Ш-ш, — зашипел Булгаков, — не буди его. И по возможности не дыши и не двигайся, чтобы не побеспокоить.

— Вы серьёзно?!

— Всем привет! — помахал рукой вошедший Рампо. — Ну, бездари, какое примитивное дело вы мне подготовили на этот раз? Эй, нечестно, что я выполняю за вас всю работу, а зарплату нам платят одинаковую!

— Гордыня — смертный грех, молодой человек, — снисходительно улыбнулся мужчина в рубашке с узорами — Александр Островский.

— Ага, вы мне ещё про обжорство расскажите, — сказал Рампо, усаживаясь.

Куникида, разделавшийся с отчётом, подошёл к Ахматовой и предложил ей свою помощь.

— Вопреки распространённому среди мужчин стереотипу, женщина вполне способна самостоятельно справиться с техникой, — холодно ответила она.

— Я не хотел вас обидеть, — смутился Куникида. Его щёки порозовели от воспоминания о разговоре с Дазаем и Булгаковым. — Просто проектор новый, у меня с ним иногда возникают проблемы, вдруг...

— Все проблемы я привыкла решать сама, — отрезала Ахматова и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Куникида покраснел; его взгляд упал на Дазая. Тот одобрительно закивал головой. Куникида мысленно обозвал напарника бранным словом и занял своё место по правую руку от директора.

— Все в сборе. Думаю, можно начинать, — сказал Фукудзава.

Ахматова начала презентацию:

— То, из-за чего Союз эсперов срочно прибыл сюда и произошёл вчерашний инцидент на пристани, — древний артефакт Митцунорики. Если правильно провести ритуал на закате в день, когда Солнце встретится с Луной, можно переписать любое событие прошлого, независимо, произошло это событие вчера или тысячу лет назад, или создать будущее. Митцунорики включает в себя бриллиант, золотое кольцо и серебряную цепочку.

На экране высвечивались предметы в том порядке, в котором их называла Ахматова.

— Каждый элемент имеет своё особое значение. Бриллиант — это весь мир. Поэтому он должен быть идеально круглым. Кольцо из скифского золота с двумя выгравированными на нём именами, мужским и женским, символизирует власть над миром. Цепь из серебра семьдесят четвёртой пробы означает, что человек, использующий артефакт, сковывает себя ответственностью.

На экране появилась карта Японии с какими-то примерами и уравнениями.

— Это копия карты, по которой мы высчитали, где и когда свет Солнца сольётся со светом Луны, — объяснила Ахматова. — В последний раз Митцунорики пытались использовать триста лет назад.

— Пытались? — уточнил Фукудзава.

Ахматова кивнула.

— Это было в Китае. Тогда ритуал прервали на середине. В этот раз жребий пал на Йокогаму.

Она выключила проектор и подошла к столу, цокая каблуками.

— До дня, когда Митцунорики наберёт силу, остаётся две недели. Мы должны во что бы то ни стало собрать все элементы и проследить, чтобы их никто не использовал, иначе последствия могут быть катастрофическими. Нашу задачу осложняет вмешательство Достоевского.

— Фёдор — очень амбициозный парень, — вздохнул Толстой. — Вроде бы, ничего плохого он не хочет, ему, как и нам, нужен справедливый, добрый мир. Но его методы...

— Что именно он собирается делать? — спросил Фукудзава.

— Вероятно, с помощью Митцунорики он планирует достичь своей давней цели — уничтожить эсперов всего мира.

Кабинет погрузился в молчание. Все с ужасом переглядывались и косились на Толстого в надежде, что он опровергнет собственные слова. Ацуши нервно чесал Бегемота за ухом.

— Достоевский явно болен, — нарушил тишину Чехов. — Ему самое место среди моих пациентов. Может, в этот раз я уговорю его на лечение.

— Лучше уступите его мне, — зловеще улыбнулась Ёсано.

— Прошу прощения, у меня в каком-то смысле и научный интерес...

— У меня тоже.

— Но из гуманных соображений...

— Хватит! — рявкнула Ахматова. Когда врачи притихли, она как ни в чём не бывало обратилась к лидерам Агентства и Союза: — Мы должны обговорить план дальнейших действий. Где мы будем искать элементы, и как мы их добудем?

— Местонахождение бриллианта нам уже известно, — подал голос молчавший до этого Куникида. — Он у Мафии. Судя по всему, они не подозревают, что́ у них хранится, но их обычных охранных систем достаточно, чтобы считать, что бриллиант в безопасности.

— Отнюдь, — возразил Толстой. — Пусть первая попытка добыть бриллиант с помощью способности Марины Цветаевой провалилась, вторая может увенчаться успехом. Ей достаточно подчинить нужных людей, чтобы они сами отдали всё, что понадобится.

— Тогда я лично поговорю с боссом Портовой Мафии, — сказал Фукудзава. — Я объясню ему, что им грозит, и мы вместе примем необходимые меры по охране бриллианта.

— Да, так он сразу и выслушает босса вражеской организации, — усмехнулся Дазай. — Если он даже поверит вам, Мафия не захочет с нами сотрудничать. Ещё и начнут сами искать элементы Митцунорики, а у нас появится ещё один противник.

— Что ты тогда предлагаешь? — нахмурился Фукудзава.

Дазай убрал руку, которой подпирал подбородок.

— Мы выкрадем бриллиант у Мафии.

На него тут же посыпался град критики:

— Тебе жить надоело? Хотя да, кого я спрашиваю...

— Мы, детективы, опустимся до воровства?!

— Дазай-сан, это опасно!

— Ещё что умное предложишь?

Когда атака контраргументами утихла, Дазай снова заговорил:

— Мы пока понятия не имеем, где искать кольцо и цепочку, но нам точно известно, где находится бриллиант. Достаточно заполучить один элемент, чтобы вставить палки в колёса Достоевскому. Уж он-то не побрезгует никакими способами ради достижения цели. Но если для вас личная безопасность и принципы важнее, чем существование этого прекрасного и отвратительного мира, — он издал короткий смешок и скрестил руки на груди, — я разочарован.

Минуту в кабинете царила тишина. Каждый прятал свой пристыжённый взгляд. Потом кто-то сказал:

— Но как мы узнаем, где Мафия хранит драгоценности?

Дазай словно ждал этого вопроса. Он вынул из-за пазухи сложенный лист бумаги и расстелил его на столе. Это была схема офиса Портовой Мафии.

— Для начала мы впустим в холл того, кто отвлечёт на себя внимание. Чехов?

— «Палата номер шесть» к вашим услугам!

— Пока Чехов будет доводить до безумия мафиози, остальные спускаются в подземный коридор. Драгоценности хранятся за дверью с кодовым замком. Рампо не доставит особого труда подобрать нужный код. Ассистировать ему будут Ильф и Петров. Всю эту компанию надо будет защищать. Это мы поручим Танидзаки, Кенджи, Есенину и Булгакову. Вопросы?

— Ты когда всё это успел спланировать? — спросил потрясённый Куникида.

— Откуда тебе всё это известно? — добавила Ахматова.

— Значит, вопросов нет, — заключил Дазай.

— Я всё же попробую поговорить с Мори, — сказал Фукудзава. — Ты сможешь провести меня к его кабинету?

Дазай пожал плечами.

— Запросто. Только сам я останусь в стороне. Нет желания общаться с бывшим боссом.

Обычный рабочий день в Портовой Мафии; автоматические двери впустили в здание невысокого мужчину в белом халате.

— Ты кто? — требовательно спросил охранник, одетый с иголочки, когда неизвестный подошёл к турникету. — Я тебя здесь раньше не видел. Имя?

— Я Антоша Чехонте, врач.

— Ни про каких врачей распоряжений не было.

— Таких врачей, как я, не зовут. Они сами приходят.

И он ловко перепрыгнул через турникет. Несколько мафиози выбежали на помощь охраннику.

— Стоять!

Чехов насмешливо посмотрел на направленное на него со всех сторон оружие.

— Агрессия... А всё от нервов! Лечиться надо, ребята, лечиться...

Холл осветился оранжевым светом; мафиози побросали своё оружие, теперь каждый занимался своим делом: кто-то напевал частушки, кто-то вообразил себя котом или другим животным. Парень с крепким телосложением подполз к Чехову на четвереньках и мяукнул.

— Хороший, хороший, — Чехов погладил его по голове.

Он заметил блестящий глаз камеры видеонаблюдения и подмигнул.

— Ничего. И вас вылечим!

* * *

На красном ковре полуподвального помещения возник тёмный силуэт; первым из него выскочил Есенин, за ним — Танидзаки, Булгаков, Кенджи, Ильф, Петров и Рампо. Есенин сверился с картой, начерченной рукой Дазая, и убедился, что не ошибся маршрутом.

— Хранилище за углом, — сообщил он. — Я пока пошарюсь по зданию. Когда ещё доведётся попасть в центр самой опасной японской преступной организации! Если что, маякните.

Булгаков вздохнул. Безрассудство Есенина было головной болью всего Союза. Романтически настроенного, немного склонного к меланхолии юношу все любили, но временами в него как будто бес вселялся и толкал на всякие сомнительные занятия. Его уже не раз вытаскивали из всяких подозрительных заведений. Сам Есенин считал, что это нормально, и меняться не хотел.

Торжественную и мрачноватую тишину коридора разбил звонкий голос Рампо:

— Ну что, моя свита? За работу!

— Свита? — переспросил Петров. — Вообще-то на наши способности по взлому возлагаются большие надежды.

— И мы здесь командуем парадом, — поддержал Ильф.

— Надеюсь, они сработаются, и нам не придётся находиться здесь слишком долго, — Танидзаки нервно хихикнул и проводил «взломщиков» тревожным взглядом.

— Ильф и Петров действительно мастера своего дела, — сказал Булгаков. — Они пытались взломать сейф Толстого, думали, что там деньги. Но он там хранит свои мемуары. Когда Толстой поймал их с поличным, он не стал сдавать их полиции, а взял в Союз.

— Это и есть их способность?

— Нет, это просто ловкость рук. А вот их способность — «Двенадцать стульев» — действительно уникальна.

На полпути к хранилищу Ильф опустился на колени и потрогал ковёр.

— Турецкий, настоящий.

Они с Петровым переглянулись. Петров достал ножницы.

Хранилище драгоценностей скрывала железная дверь, на которой были экран и клавиатура с цифрами.

— Кнопки? Ха, с таким даже дилетант справится, — фыркнул Рампо и надел очки. — Как я и думал. На четырёх кнопках цифры почти стёрты, потому что их регулярно касаются. Осталось только узнать порядок. Так, два, четыре, шесть и восемь. Люди всегда выбирают пароль, который у них будет с чем-то ассоциироваться. День рождения, например. Но из этих цифр нельзя составить дату. Значит, что-то другое... Может, пример? Равенство?

На несколько секунд он задумался, потом уверенной рукой набрал код: 8462. Моргнула зелёная лампочка, и две половины двери стали раздвигаться.

— Ха-ха, я так и знал! — радостно запрыгал Рампо. — 8-4=4, 6-2=4. В итоге: 4=4 — смерть равно смерть.⁽¹⁾Мафиози настолько предсказуемы, что было бы странно, если бы они не воспользовались этим созвучием. Эй, вы меня не слушаете? Ну и ладно, пойду за бриллиантом один. Мне не доставит особого труда его найти.

Он повернулся к хранилищу и оторопел. За первой дверью находилась другая — с сенсорным экраном для ввода пароля.

— Я же гений, — приободрил себя Рампо. — Гению отгадать второй пароль — раз плюнуть. Здесь должны остаться отпечатки пальцев.

Он приблизил лицо к экрану с цифрами и побледнел.

— Ни единого пятнышка, ни единой царапинки! Конечно, они вытерли его начисто... Ну ничего! Мафиози тупы, как и все люди, которые меня окружают. У них совсем нет фантазии. Наверняка на вторую дверь поставили такой же пароль, как на первую.

Он снова набрал тот же код. Коридор осветился красным светом, пронзительно закричала сирена.

— Неужели я ошибся?! — ужаснулся Рампо.

Булгаков в это время рассматривал картину на стене, изображавшую Древний Рим. Когда сработала сигнализация, он поднял голову.

— Похоже, у наших взломщиков проблемы.

— И у нас, — добавил Танидзаки и кивнул на конец коридора, откуда слышался топот нескольких ног.

— Не двигаться! — приказала стройная блондинка, направляя на них пистолет.

Красивым движением руки убрав с лица длинную прядь чёлки, Булгаков выступил вперёд.

— Господа, давайте не будем горячиться. Мы можем всё объяснить...

— Объясните, — сказал парень в чёрном плаще, — в подвале для пыток.

— Ну, попытаться стоило, — пожал плечами Булгаков и взмахом руки направил к Акутагаве тёмное облачко «Морфия».

* * *

Сирена била в уши. Рампо тряс головой и бормотал:

— Как я мог ошибиться? Что скажет директор?

— Предводитель, вам пора лечиться электричеством, — Петров подошёл к двери и нажал на какие-то кнопки.

Сигнализация выключилась. Рампо убрал с лица руки, которыми закрывал глаза.

— Как?..

— Нам уже приходилось работать с такими охранными системами, — объяснил Петров. — Чтобы взломать её, нужно потрудиться.

— Но для великих комбинаторов нет ничего невозможного, — сказал Ильф, защёлкнув чемодан, в который они с Петровым спрятали кусок ковра, отрезанный с целью продажи. — Подберём код вместе. Нас с Петровым отправили сюда ведь не для того, чтобы мы просто стояли.

Пристыжённый Рампо махнул рукой.

— Пожалуйста.

Ильф посмотрел на него сверху вниз и улыбнулся.

— Командуйте парадом, господин Эдогава!

* * *

Чёрная морда «Расёмона» поглотила «Морфий».

— Вот теперь я удивлён, — пробормотал Булгаков.

Блондинка выстрелила. Тачихара окружил себя «Мелким снегом».

— Не забывай, Хигучи, нам приказали схватить всех живыми! — крикнул Акутагава . — Гин, чего встала, как вкопанная?

На него со спины навалился Кенджи, и оба повалились на пол. Гин прыжками направилась к Булгакову. Тот пригнулся, и девушка перелетела через него. Булгаков выпрямился и почувствовал чужие руки на своих плечах и лезвие у горла.

— Видит небо, я этого не хотел, — вздохнул он и прикрыл глаза.

Вокруг него, увеличиваясь в размерах, заплясала воронка тёмного дыма. Руки Гин ослабли и сползли с его плеч. Булгаков обернулся, подхватил падающую девушку и посадил её возле стены.

— Совсем ещё юная! — изумился он, опустив её маску и увидев миловидное личико.

Дурман «Морфия» начал захватывать и его. Испугавшись, что переборщил с дозировкой, Булгаков ослабил свою способность и отозвал её от Кенджи и Танидзаки. Теперь только перед лицами лежавших без сознания Гин, Акутагавы и Хигучи витал туман.

— Ха, ха, ха! — смеялся Кенджи, отходя от действия «Морфия». — Мне никогда не было так весело!

Танидзаки сидел на коленях и сжимал руками рану на ноге. Между его пальцев пробивались алые струйки крови.

— Я поздно применил «Мелкий снег», — объяснил он склонившемуся над ним Булгакову, — и пуля попала в меня...

— Сильная боль?

Танидзаки закусил губы и кивнул. Булгаков поднёс руку к его лбу. Взгляд Танидзаки затуманился и потерял осмысленность.

— Анестезия, — вполголоса сказал Булгаков, — хоть что-то мирное мой «Морфий» за сегодня сделал... Кенджи, будь другом, сбегай к нашим взломщикам и принеси аптечку, я оставил в чемодане Ильфа. И узнай заодно, как они продвигаются.

* * *

Пока Чехов отвлекал на себя внимание большинства мафиози, Рампо с Ильфом и Петровым пытались проникнуть в хранилище драгоценностей, а Булгаков, Танидзаки и Кенджи стояли на карауле, Дазай провёл Фукудзаву к чёрному ходу здания Портовой Мафии.

— Это место не отслеживается камерами, — рассказывал он, снимая решётку с вентиляции, — чтобы в случае опасности босс мог незаметно для всех эвакуироваться через свой кабинет.

— Откуда тебе известен этот ход? — спросил Фукудзава. — Мори тебе его показал?

— Ага, фиг там! Я сам его обнаружил, потом показал Чуе. Мы с ним пару раз лазили тайком в кабинет Мори и тырили элитный алкоголь из его минибара.

Он сел на четвереньки и пополз в вентиляцию.

— Сначала придётся передвигаться так, директор. Надеюсь, у вас нет клаустрофобии?

— Мои фобии сейчас не имеют значения, — ответил Фукудзава и последовал за ним.

Через несколько минут узкий проход резко расширился, и они смогли выпрямиться во весь рост. Дазай пощупал потолок и вытянул лестницу.

— Теперь — вверх, вверх и ещё раз вверх. Мы попадём прямо в шкаф Мори.

Слова Дазая подтвердились: достигнув конца лестницы, они оказались в чём-то, напоминающем деревянный ящик.

— У этого шкафа двойное дно: кажется, что он огромен, но на самом деле половину занимает тайник, в котором мы с вами находимся, — шёпотом объяснил Дазай и тихо отодвинул доску сбоку.

Фукудзава вышел из укрытия. Мори стоял перед панорамным окном.

— Знаешь, — сказал он, не оборачиваясь, — глядя на город, в котором ты хозяин, невольно забываешь все невзгоды и успокаиваешься.

Фукудзава в ответ на это ничего не сказал, но в его мрачном взгляде читалось несогласие. Босс Портовой Мафии повернулся к нему, хмыкнул и сел за свой стол.

— Я пришёл поговорить, — сказал Фукудзава.

— Я понял, что не на день рождения пригласить. Надеюсь, вы с Дазаем объясните мне беспредел, который устроили в моей организации.

— При чём тут Дазай?

— Только от него ты мог узнать про секретный ход. Он наверняка где-то поблизости. Я прав?

— Как всегда, — Дазай вышел из шкафа и с нажимом добавил: — босс.

— Здравствуй, — с улыбкой поздоровался Мори. — Рад тебя видеть.

— Не могу сказать того же, — холодно отозвался Дазай.

— Как ты?

— На днях проверил один из способов самоубийства, описанных в моей книге.

— И что ж?

— Фигня полная.

— Хм, знаешь, я в медицинском журнале наткнулся на одну занимательную статью о суициде. В ней говорилось...

— Может, поговорим о деле? — с нотой раздражения в голосе перебил Фукудзава.

— А, точно! Дазай совсем меня заболтал, — Мори засмеялся. — Конечно, я всё ещё жду объяснений.

Он вывел компьютер из режима сна. На экране высветились кадры с камер видеонаблюдения. Мори увеличил холл, где зажигал Чехов, и коридор возле хранилища.

— Увлекательное кино получилось, нечего сказать! Уже полчаса наблюдаю.

— Это всё не потехи ради, — сказал Фукудзава.

— О да, поступки твоего Агентства всегда имеют уважительную причину и благородную цель. У тебя две минуты на то, чтобы убедить меня в уважительности причины и благородстве цели, пока один из моих лучших подчинённых не дал делу нежелательный оборот.

Он указал взглядом на экран компьютера. В коридоре, который сторожили Булгаков, Кенджи и Танидзаки, появился Чуя Накахара.

* * *

Из троих человек, прикрывавших Рампо, Ильфа и Петрова, пока они работали с дверью, осталось двое. Танидзаки по-прежнему находился в бессознательном состоянии, в которое его отправил Булгаков, делая перевязку. Рана не была опасна, но выводила Танидзаки из строя.

По словам горе-взломщиков, они почти подобрали нужный пароль, осталось всего несколько десятков цифр. Эти «почти» и «несколько десятков» вызывали у Булгакова ужас. Ему не нравилось, как всё оборачивалось. Была бы его воля, он бы бежал из этого места без оглядки. Стычка с мафиози и ранение Танидзаки напомнили Булгакову далёкое прошлое, когда он был военным врачом. Тяжёлые воспоминания возникали в напряжённом мозгу, заставляли чувствовать себя, как на иголках.

Булгаков прислонился спиной к стене и прикрыл глаза, пытаясь отвлечься на болтовню Кенджи.

— Сколько? — рассеянно переспросил он.

— Сто девять. У него было больше коров, чем у кого-либо в нашей деревне!

— И что с ними... — начал Булгаков, открыл глаза и неожиданно для самого себя чертыхнулся.

Кенджи проследил за его взглядом и тоже увидел, как к ним приближался человек.

— О, я его знаю! Это Чуя Накахара, — воскликнул Кенджи и помахал рукой. — Эй, привет!

На лице Чуи была усмешка. Он с любопытством взглянул на Булгакова.

— Что-то я не помню тебя в Агентстве. Новенький?

— Я не из Агентства, — ответил Булгаков. — Господин Накахара, верно? Я слышал о вас от Осаму.

— От Дазая? — Чуя заметно напрягся. — И что этот бинтованный примат про меня наплёл?

— Не так уж много. Он отмечал ваши ум и силу.

— Врёшь ты, — нахмурился Чуя. — Он не мог про меня такое сказать.

— Я никогда не лгу.

— Ой, да неужели?

— Правду говорить легко и приятно, — Булгаков мягко улыбнулся.

Чуя засмеялся и склонил голову набок.

— А ты мне нравишься. Если бы не приказ схватить вас немедленно, я бы с тобой поболтал.

— Ваши коллеги уже делали попытку, — Булгаков кивнул на Гин, Хигучи и Акутагаву.

— Не переживай, я подобного не допущу.

Булгаков устало улыбнулся.

— Вы уверены?

Вокруг его руки, сжатой в кулак, сгустился «Морфий». Булгаков замахнулся и бросил его в лицо Чуе, но тот перехватил его руку и больно сжал, «Морфий» же потяжелел и опустился на пол.

— Не пытайся сражаться со мной, если хочешь жить, — ухмыльнулся Накахара. — Любое оружие бессильно против меня. Я управляю гравитацией. Гравитация — то, на чём держится весь мир.

Он отшвырнул в сторону Кенджи, бросившегося на помощь, отпустил руку Булгакова и ударил его по лицу. Удар был такой силы, что Булгаков рухнул на пол.

— Слушай, — сказал Чуя, — я правда не хочу делать из тебя отбивную. Сдайся — тебе и твоим товарищам лучше будет.

— Русские не сдаются! — крикнул кто-то за его спиной.

Чуя обернулся.

— Ты ещё кто?

— Конь в пальто! — дерзко ответил Есенин. — Гравитация, да? А что твоя гравитация сделает с тенью?

Тело Чуи стало темнеть, как будто над ним сгустилась туча. Ему стало тяжело двигаться, а тьма тем временем всё больше его захватывала. Он закричал от ужаса, но его крик был беззвучен. Вскоре Чуя исчез. Осталась только его тень, которая испуганно шарахнулась в сторону, когда Есенин наступил на неё.

— Давно ты здесь? — спросил Булгаков.

При падении он сильно ударился и рассёк висок до крови. Есенин помог ему подняться.

— С того момента, как сюда припёрся этот шкет, — он подмигнул и отвёл Булгакова в угол, который был на видеокамере слепой зоной. — Взгляни, что у их босса стырил!

Он вытащил из-за пазухи бутылку дорогого вина. Булгаков в ответ только простонал:

— Серёжа...

Откуда-то появился Кенджи, с виноватым видом обнимающий дверь.

— Когда он толкнул меня, я врезался в неё, и она оторвалась, — краснея, объяснил он. — Но у меня есть и хорошие новости.

— Мы нашли бриллиант! — сообщил Рампо, подбегая к ним. — Ильф и Петров — классные ребята! Теперь я буду работать только с ними.

— Отлично, — сказал Булгаков. — Теперь уходим отсюда. У Танидзаки рана, сомневаюсь, что он сможет сам передвигаться. Нужно...

В его кармане запела трель телефонного звонка. Звонил Дазай.

— Миша, вы молодцы, я всё видел! Теперь оставайтесь на месте, я сейчас подойду. Босс Портовой Мафии согласился на переговоры.

— Но ты же говорил, что он не... Значит, все эти муки были напрасны?

— Почему? Нет! Вы здо́рово прокачали свои навыки. Есенину я лично руку пожму. Всё, сейчас приду к вам.

— Что? — спросил кто-то, когда Булгаков убрал телефон в карман.

Он поднял руку, прося ни о чём его не спрашивать, и погрузился в дурман «Морфия».

---

1) В японском языке одно из чтений иероглифа, обозначающего «4», созвучно с иероглифом «смерть»

Вернуться к тексту

Для переговоров между главами Союза эсперов, Детективного Агентства и Портовой Мафии было решено выдвинуть по одному представителю от каждой организации, который будет помогать своему начальнику в переговорах и следить за их справедливостью. Мори предложил от себя Чую, Толстой — Ахматову. Фукудзава хотел выбрать Куникиду, но Дазай настоял на своей кандидатуре.

— Я не хочу сейчас ехать домой, — доказывал он. — А я никогда не делаю то, чего не хочу. Следовательно, я останусь в офисе Мафии. А если меня оставить без дела, я буду шнырять по коридорам и кабинетам и чёрт знает, что я могу натворить.

— Хорошо, оставайся, — хором ответили Фукудзава и Мори, синхронно вздохнув.

Дела в Мафии потихоньку приходили в порядок. Чехов снял действие «Палаты номер шесть», и жертвы его способности выстроились в очередь за медицинской консультацией.

— Пейте каждый вечер, и сон станет лучше, — говорил он, выдавая последний рецепт отвара, написанный на странице блокнота.

— Спасибо, доктор, — поблагодарил мрачного вида мафиози и поклонился.

Чехов убрал блокнот в карман и заметил недалеко от себя Акутагаву, который с любопытством смотрел на происходящее.

— У вас тоже есть жалобы, молодой человек? — улыбнулся он.

Акутагава нахмурился и торопливо ушёл.

 

— Серёга, ты великолепен! — хохотал Дазай, пожимая Есенину руку и хлопая его по плечу. — Камидзу,⁽¹⁾ ты чего такой мрачный? Весело же!

Булгаков высунул из облачка «Морфия» своё хмурое лицо.

— Кто?

— Камидзу. Я тут подумал и решил, что лучше называть тебя так. Мне больше нравится.

— А мне не нравится, — возразил Булгаков. — Пожалуйста, называй меня по-прежнему Мишей.

— Брось, ты же не девушка!⁽²⁾ Так почему ты натянул на себя эту маску серьёзности? Тебя Куникида укусил?

Дым вокруг Булгакова исчез.

— Сегодня я впервые за долгое время применил «Морфий» как оружие, — тихо сказал он. — И всё это зря. Ты ведь нарочно убедил нас в том, что босс Портовой Мафии не согласится на переговоры?

— Да, — Дазай кивнул и заглянул Булгакову в лицо. — Но ты помнишь, что я ничего не делаю просто так? Сегодня ты попрактиковал боевую сторону своей способности. Поверь, в скором времени она может тебе пригодиться в бою с более опасным противником.

— Неужели всё это только из-за меня? — прошептал Булгаков. Танидзаки увезли на «скорой». Значит, по его, Булгакова, милости парень получил ранение?

— Извини, Камидзу, — серьёзно сказал Дазай, — но ты не настолько важная птица, чтобы затевать игру из-за тебя одного. Я хотел ещё сплочения Рампо с Ильфом и Петровым. Эта троица тоже наверняка пригодится. Не вини себя в том, что Танидзаки ранен. На его месте мог оказаться кто угодно. Даже ты.

Булгаков вздрогнул, когда Дазай ответил на его мысли, но тут же расслабился.

«Пора бы уже привыкнуть, — подумал он. — А ведь Осаму понимает меня, как никто другой».

Он улыбнулся. Дазай улыбнулся в ответ и подмигнул.

— Ну, братцы кролики, — объявил он, — пора нам возвращать Чую. Мори рассчитывает на его помощь в переговорах.

— А это обязательно? — спросил Есенин и вздохнул. — Ну, ладно.

Он встал посреди коридора и сжал кулаки. Вокруг него в хороводе закружилось несколько теней. Есенин прищурил один глаз, выбрал одну тень, сунул в неё руку и что есть силы рванул к себе. Из тени вывалился (именно вывалился) Чуя. С минуту он сидел на полу, круглыми глазами глядя на присутствующих, потом сфокусировал зрение на Есенине, встал и направился к нему.

— Слышь, ты!

Дазай (единственный, кто был способен удержать Чую в гневе) схватил его за плечи. Накахара, пытаясь вырваться из хватки державшего его Дазая, излил на Есенина поток брани. Есенин посмотрел на Чую свысока (в прямом и в переносном смысле сразу) и ответил, употребив такие речевые обороты, что даже повелитель гравитации обалдел и не нашёл ответных слов. Дазай, привыкший считать Есенина нежным романтиком, изумлённо уставился на него и тоже растерялся.

* * *

— Что ты делаешь? — спросил Фукудзава.

— Достаю из минибара то, что сделает разговор приятнее, — Мори поставил на стол бутылку элитного вина и бокалы.

— Это лишнее.

— Тебя никто пить не заставляет, — отмахнулся Мори, разливая вино.

Толстой взял бокал из его рук, сделал глоток, хмыкнул, выпил всё до дна и застрочил что-то в дневнике. Мори протянул бокал Ахматовой.

— Благодарю, но я не пью, — отказалась она.

— Похвально. Не переношу женщин, злоупотребляющим алкоголем. Чуя?

Накахара почтительно поклонился и взял бокал из рук босса.

— А ты, Дазай? — спросил Мори.

— Не, не. Я твою дрянь не пью с тех пор, как отравился.

— Это было похмелье, а не отравление, дурак! — вполголоса выругался Чуя.

— Почему ты решил, что моё вино — дрянь? — удивился Мори. — Я не наливал его тебе... А, так вот куда пропало восемь бутылок! Ну точно, кто же ещё мог обмануть сигнализацию и охрану!

Дазай самодовольно улыбнулся, подтверждая сказанное.

— Восемь? — прошипел Чуя, чтобы никто, кроме Дазая, не слышал. — Четыре бутылки мы выпили, а куда делись остальные?

— Продал твоим подчинённым. Думаешь, только ты умеешь наживаться на Мафии?

В этот момент раздражение и желание врезать Дазаю зажглось в сердцах даже таких разных людей, как Накахара и Ахматова.

Мори опустился в кресло и соединил перед собой кончики пальцев.

— Итак, начнём беседу. У нас ведь просто дружеская, ни к чему не обязывающая беседа, я правильно понимаю?

— Зависит от того, к чему мы придём, — ответил Фукудзава.

Он один из трёх глав организаций остался стоять, по привычке спрятав руки в рукава.

Время от времени он бросал взгляд на Толстого, который исписал уже третью страницу своего дневника. Ахматова стояла возле кресла шефа на правах советника. На её лице была полуулыбка. Анна знала, что Толстой не остановится, пока не запишет все впечатления от вина Мори. Ну, или пока тетрадь не закончится. Однако не стоит думать, что увлечённый своим делом Толстой упустит хоть слово из разговора...

— Объясните мне, для начала, зачем вам понадобилось вламываться в хранилище драгоценностей Мафии? — попросил Мори. — Неужели у доблестного Агенства такие проблемы с финансированием, что оно опустилось до воровства?

— Наверное, ты сам начинаешь догадываться, — сказал Фукудзава, — что это не просто драгоценность. Идеально круглый бриллиант, светящийся изнутри, является одним из элементов Митцунорики.

Дазай и Чуя стояли чуть поодаль. Накахара пил вино.

— Тебе бы поменьше пить, — сказал Дазай.

— Без тебя разберусь!

— Алкоголь делает тебя агрессивным.

— Радуйся, что ситуация не позволяет мне прямо сейчас прихлопнуть тебя на месте, как чёртового таракана.

— Вот об этом я и говорю! Ха, согласись, забавно, когда тебя обзывает тараканом маленький и рыжий... Ой, извини, это ж про тебя!

Чуя знал, что Дазай провоцирует его специально — так было всегда, ещё во времена их работы в Мафии. Он решил игнорировать дурачество бывшего напарника.

— Митцунорики? — переспросил Мори.

Фукудзава повернулся к Толстому, который наконец-то закрыл тетрадь:

— Я думаю, у вас лучше получится объяснить. Честно говоря, я и сам не до конца всё понял.

— Ежели вам захотелось длинных рассказов, — проговорил Толстой, — не будет ли наглостью с моей стороны попросить ещё один бокальчик вина?

— Вам понравилось? — поинтересовался Мори, наполняя бокал Толстого. — Я польщён.

Толстой взял бокал и удобнее устроился в кресле.

— Итак, Митцунорики. Счастливец, которому удастся собрать все элементы и провести ритуал, получает власть над временем и устройством мира.

— Вот как, — пробормотал Мори. В его глазах появился интерес.

Дазай зевнул.

— Скучно. Уже жалею, что пошёл вместо Куникиды.

— Я тоже не понимаю, что ты здесь делаешь, — проговорил Накахара. — Предатель. После всего ты ещё позволяешь себе появляться в кабинете Мори-сана!

— А ты, я смотрю, пригрелся в Портовой Мафии, малыш Чуя. Хочешь объясню, почему я ушёл?

Посчитав молчание знаком согласия, он продолжил:

— В Мафии совершенно нет возможностей для карьерного роста и для роста вообще. Ну, ты должен об этом знать.

— Ещё слово про мой рост...

— Чуя-карлик, Чуя-карлик!

— Ты нарываешься!!!

— Да, открою маленький секрет (ничего, что я употребил слово «маленький»?): шляпа не делает тебя выше.

Дазай сорвал шляпу с головы Чуи. Тот вмиг забыл о своём намерении сохранять спокойствие и вцепился Дазаю в горло, норовя придушить.

— Да ты ... !

— Мальчики, — пропел Мори, — играйте, пожалуйста, потише, пока взрослые разговаривают. И Чуя, выражайся поизящнее — здесь дамы.

— Мы хотим раньше Достоевского собрать элементы Митцунорики, — сказал Фукудзава. Между его бровей залегла морщинка. Он не понимал, почему Дазай в такой ответственный момент ведёт себя, как ребёнок. — Бриллиант у нас уже есть...

— Не у нас, — поправил Мори, — а у меня.

— Но ты ведь согласен объединить силы Агентства, Союза и Мафии?

Губы Мори растянулись в приторной улыбке.

— Нет. Какая мне выгода от сотрудничества с вами? По сравнению с Мафией, Детективное Агентство и этот ваш Союз ничтожны. Тем не менее, примите благодарность за информацию о Митцунорики. Мафии будет полезно завладеть таким мощным артефактом, — он поднял бокал и насмешливо сказал: — За вас!

— Вам известно ещё далеко не всё, — сказал Толстой. — Вы не знаете, где искать нужные элементы и как проводить ритуал.

— Но вы скажете это в любом случае. Не забывайте: вы находитесь на территории Мафии. Мне достаточно нажать вон ту кнопочку, — Мори показал на стол, — и сюда явятся мои люди. А они уж заставят вас заговорить. Как вам такое?

— Шах, — вполголоса сказал Дазай.

Ахматова и Толстой со снисходительными улыбками переглянулись.

— Ваша тактика хороша, господин Мори, — сказал Толстой, — Однако вы ведь помните, что именно Анна закрывала дверь в кабинет?

— Я тогда стоял спиной ко входу. Но что ж с того?

— Моя способность — «Дверь полуоткрыта», — сообщила Ахматова. — Я запираю двери надёжнее любых замков одним касанием.

Мори поставил бокал слишком резко, так, что по кабинету разнёсся неприятный звон, порывисто встал и направился к двери. Слова Ахматовой подтвердились: сколько он ни дёргал дверную ручку, дверь не поддавалась.

— Интересно получается, — пробормотал он.

— Ваши люди не смогут попасть сюда при всём желании, — говорила Ахматова. — А значит, преимущество на нашей стороне. Арифметика проста — двое против четверых. У вас с вашим подчинённым могут быть сильные способности, но мы тоже не лыком шиты.

— Мат, — заключил Дазай.

Мори замер. На его лицо набежала тень. Он переглянулся с Чуей и встретил растерянный взгляд.

— Браво, — мрачно сказал Мори. — Но если вы думаете, что из-за одной закрытой двери...

— О, да брось! Ты же не хочешь, чтобы я рассказал всем, что «закрыто» в твоих сейфах? — громко сказал Дазай.

Их взгляды схлестнулись. Дазай на минуту смахнул со своего лица дурацкую ухмылку и смотрел в глаза бывшего босса нахально и вызывающе. Глаза Мори сверкнули, как два острых алмаза.

— ...я пойду вам навстречу, — договорил он и вернулся на своё место. — Но взамен вы дадите Мафии право распоряжаться Митцунорики.

— Это исключено, — возразил Толстой. — Цель Союза — никому не позволить провести ритуал. Мы не намерены брать на себя такую ответственность, как переустройство мира.

— Вы снова вынуждаете меня проявлять недовольство. Если вы никому не дадите использовать Митцунорики, в чём тогда выгода для Мафии?

— Хотя бы в том, что ничего плохого не случится, — обронила Ахматова.

— Чуя, у тебя пятно на рубашке, — шёпотом сказал Дазай.

— Где?

Чуя наклонился, и Дазай схватил его за нос. Получить по шее от начальства не хотели оба, поэтому Дазай был вынужден давить смех, а Чуя — сдерживать себя от желания прибить его на месте.

— То есть, Мафия не получит ничего? — ещё пытался стоять на своём Мори.

— Если Митцунорики достанется Достоевскому, — тихо, но чётко сказал Толстой, — даже Мафия не устоит.

— А бескорыстная помощь зачтётся в вашу карму, — добавила Ахматова и улыбнулась.

То ли довод Толстого оказался веским, то ли улыбка Ахматовой произвела на Мори благоприятное впечатление, но после недолгих раздумий босс Портовой Мафии поднял голову.

— Мафия сейчас не в том положении, чтобы спорить, верно? — с невесёлой усмешкой сказал он. — Что ж, ладно, я принимаю ваши условия. Эта партия за вами.

Мори медленно похлопал, но в его глазах мелькнуло что-то жёсткое. Фукудзава недоверчиво покосился на него.

— Хорошо, что всё хорошо, — добродушно сказал Толстой. — Но остались ещё кое-какие формальности. Анна, вы подготовили то, что я просил?

— Разумеется, господин Толстой, — Ахматова достала из папки, которую держала, четыре комплекта документов. Один она положила на столик, остальные раздала главам организаций. — Это бумаги, свидетельствующие о перемирии и некоторых обязательствах сторон. Прошу прочесть копии и, если возражений не возникнет, подписать оригинал.

— Когда?.. — начал Фукудзава.

— Сегодня утром я попросил Анну составить договор на случай перемирия, — мягко ответил Толстой. — Дазай заранее сообщил мне, что всё может так сложиться. Я подумал, что у кого-нибудь может возникнуть желание выдать нас Отделу по делам одарённых. Я ни на кого не намекаю, но мало ли... Если же мы закрепим союз подписями, вероятность предательства сводится к минимуму, ведь любой член какой-либо из организаций, выдавая нелегальное объединение, ставит под удар себя.

Мори подписал документ с театральным взмахом пера, будто ставя точку в чьей-то судьбе.

— Надеюсь, вы не пожалеете о своём выборе, — сказал он.

Фукудзава подписал молча, на секунду задержав взгляд на Мори. Толстой, оставив свою размашистую подпись, откинулся в кресле и потянулся за вином.

Когда напряжение спало, послышался обиженный голос Чуи:

— Мори-сан, скажите Дазаю, пусть он вернёт мне мою шляпу!

Нервы Фукудзавы, туго натянутые, как струна, сдали, и он рявкнул:

— Дазай, хватит дурака валять! Угомонись уже!

* * *

— Это... бриллиант? — Фукудзава сощурился. — Если ты хочешь нас так одурачить...

Посреди кабинета стоял старинный стул с зелёной обивкой. Мори развёл руками.

— Именно таким его доставили. И ваши подчинённые тоже выносили его из хранилища в таком виде. Могу показать запись с камер наблюдения...

— Не стоит, — сказал Толстой, осмотрев стул. — Это действительно бриллиант. Здесь потрудилась способность Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Она парная.

— Парная способность? — переспросил Чуя. — Впервые про такое слышу!

Толстой кивнул.

— Подобное редко, но бывает. Петров превращает драгоценности в стулья, а Ильф меняет их количество. Примечательно, что способность работает только в том случае, если Ильф и Петров вместе, и если они дружны. Однако обратный... эм... процесс им недоступен.

Фукудзава вздохнул и потёр виски.

— Это прекрасно. Только что нам теперь делать с этим... мебельным сокровищем?

— Я правильно понимаю, что «Двенадцать стульев» — способность с причудами, но всё же — способность? — с лисьей улыбкой произнёс Дазай. — А не значит ли это, что мне достаточно прикоснуться к стулу, чтобы вернуть ему вид бриллианта?

— Позвольте мне вмешаться, — сказала вдруг Ахматова.

Все повернулись к ней.

— У Достоевского нет человека с обнуляющей способностью, как у нас. Даже если он найдёт бриллиант, что он сможет сделать с... этим? — Она элегантным жестом указала на стул. — Не безопаснее ли оставить всё как есть?

— В ваших словах есть резон, — кивнул Мори.

— Мы просто поставим его среди других стульев в офисе Агентства, — Дазай хохотнул. — Я бы посмотрел, как Достоевский будет ворошить мебель в поисках бриллианта!

Чуя нахмурился.

— А где гарантия, что ты случайно не усадишь на него свой вездесущий зад? Или не случайно, — добавил он, глядя на улыбающуюся физиономию Дазая.

— Этот... предмет займёт место в моём кабинете, — заявил Фукудзава. — Без моего ведома туда никто не может попасть. Верно, Дазай?

— Разумеется, директор, — кивнул Дазай. — Ваш кабинет — неприступная цитадель, взломать которую не под силу никому... Я не посмею посягнуть на него.

Мори опустился на стул и закинул одну ногу на другую.

— Довольно удобно, — улыбнулся он и с любопытством глянул на Толстого. — Способности русских эсперов в своём роде уникальны. Вы тоже одарённый?

— Да, — кивнул глава Союза, — но моя способность никчёмна по сравнению с другими.

— Бросьте, господин Толстой! — возразила Ахматова. — Ваша «Война и мир» — поистине великая сверхспособность! Кто ещё может одним щелчком пальцев разжечь конфликт любого масштаба, а затем так же легко его потушить?

— Как и большинство людей, вы меня перехваливаете, — Толстой смущённо опустил глаза. — Моя способность была бы бесценна, если бы я мог прекращать все конфликты, а не только те, что сам создал.

— Действительно, любопытная способность, — улыбнулся Мори.

Повисло молчание. Нарушил его опять же Мори, как бы невзначай спросив:

— Кстати, где остановился Союз?

— Детективное Агентство оплатило нам проживание в гостинице, — ответил Толстой.

— Можете не продолжать, — Мори брезгливо махнул рукой. — Имея смутные представления о бюджете Агентства, я представляю, что там за местечко. У меня вот какое предложение: вы переселитесь в пятизвёздочный отель, который находится под контролем Портовой Мафии. Как вам?

— О, сомневаюсь, что у нас хватит средств на пятизвёздочный отель, — слегка виновато улыбнулся Толстой.

— Что вы! Все расходы Мафия берёт на себя. Но взамен, — Мори поднял вверх указательный палец. — Вы будете держать меня в курсе дела о Митцунорики. Каждый день ко мне будет приезжать по представителю от Агентства и Союза и предоставлять подробный отчёт.

Толстой переглянулся с Анной. Та лишь пожала плечами.

— Я принимаю ваше предложение, — сказал Толстой.

Фукудзава всё это время молчал и внимательно следил за разговором. Предложение о бесплатном жилье сначала насторожило его, но он успокоился, когда Мори предъявил требования. Не совсем бесплатный сыр, значит, пока беспокоиться не о чем. Но всё равно надо держать ухо в остро.

* * *

— Мори-сан, что дальше? — спросил Чуя, оставшись с боссом наедине.

— Мафия будет соблюдать этот договор, — ответил Мори и взял в руки копию договора. — Пока будет.

«Стороны обязуются:

не разглашать информацию о совместных операциях, слабых сторонах и внутренней структуре друг друга....»

— Но это может ослабить Мафию, — сказал Чуя. — Теперь мы будем отдавать большую часть своих средств на помощь двум организациям.

«...не предпринимать действий, которые могут поставить другую Сторону или её членов под удар государственных структур или враждебных организаций...»

— Если бы ты не выяснял отношения с Дазаем, исход мог быть другим, — спокойно сказал Мори.

Пристыжённый Чуя замолчал. Мори посмотрел на кресло, в котором сидел во время переговоров Толстой, и рядом с которым стояла Ахматова. Мори воссоздал в воображении её невысокий, красивый силуэт, аккуратную причёску, строгий костюм. Всё в её облике было идеальным и безупречным.

«...Любое нарушение режима конфиденциальности одной из Сторон будет расценено как акт преднамеренного саботажа и приведёт к немедленному расторжению Договора со всеми вытекающими последствиями».

— Этот Толстой не так прост, как кажется, — задумчиво проговорил Мори. — Но он будет вести честную игру. А женщина, что была с ним, очень умна. Договор составлен так, что у Мафии полностью связаны руки.

Он положил бумаги на стол и подошёл к панорамному окну. Солнце заходило. Чуя стоял потупившись.

«Я этому гаду башку откручу, — думал он, — ноги оторву...»

Пока он со злым удовлетворением представлял, как оторвёт и открутит или, наоборот, воткнёт и вставит что-нибудь «гаду Дазаю», Мори вёл мыслительную работу. Где-то в глубине его холодных, словно застывших, глаз сомнение сменялось тоской, тоска — надеждой, надежда — досадой. Наконец он усмехнулся и повернулся к Чуе.

— Мафия будет безоговорочно соблюдать договор. Это не обсуждается. Окажи мне вот какую услугу: раздобудь номер телефона госпожи Ахматовой, — сказал он и тихо добавил, когда Чуя собрался уходить: — И ещё одна просьба... по возможности, приглядывай за Дазаем.

— Может, лучше поручить это Акутагаве? — предложил Чуя. Ему не хотелось расставаться с планами по отрыванию, откручиванию и так далее, которые он мысленно составил. — Он будет рад побегать за своим идолом.

— Нет, — твёрдо сказал Мори. — Я могу поручить это только тебе. Акутагава слишком горячен. Ты ведь не хочешь, чтобы у нас были проблемы из-за того, что он зарезал кого-то, кто посмел чихнуть в сторону Дазая?

Чуя в ответ усмехнулся.

— Вот то-то же.

— Мори-сан, один вопрос, — уже стоя в дверях, Чуя обернулся. — Вы действительно верите, что Дазай ещё вернётся в Мафию?

— А ты думаешь, что нет? — вопросом на вопрос ответил Мори.

— Он стал другим.

— Люди не меняются, — отрезал Мори. — Сделай то, о чём я тебя попросил, и больше ни о чём не спрашивай.

— Как скажете, — тихо произнёс Чуя, поклонился и вышел.

---

1) Камидзу — японская версия имени «Михаил».

Вернуться к тексту

2) Японцы считают имя «Миша» женским.

Вернуться к тексту

Союз эсперов довольно быстро перебрался из дешёвенькой гостиницы в престижный отель. Каждому, кроме неразлучных Ильфа и Петрова, был отведён отдельный номер. Переселение решили «обмыть» (по выражению Есенина), а заодно, согласно изначальным планам, отметить приезд. Как раз кстати в отеле был прекрасный ресторан.

Зал гудел, словно встревоженный улей. Звенели бокалы, смешивались голоса, смех и звонкий голос Есенина, затянувшего частушку. Вечер обещал быть нескучным. Довольно быстро развеселившийся Есенин запрыгнул на стол и крикнул:

— Эй! Кто хочет вина из шкафа самого́ босса Портовой Мафии?

А в дальнем конце зала, у высокого арочного окна, за которым уже зажигались вечерние огни, было тихо и почти безлюдно. Булгаков подошёл к Дазаю, который сидел на подоконнике с бокалом нетронутого шампанского и смотрел в окно.

— Необычное завершение необычного дня, — с улыбкой сказал Михаил. — А этот отель действительно впечатляет. Я помогал заносить чемоданы ребятам в номера и краем глаза видел их апартаменты. Представляю, в какую копеечку нам бы всё это обошлось, если бы Мафия не взяла на себя расходы!

Дазай оторвался от окна и повернулся к приятелю.

— Камидзу, если хочешь, можешь перебраться сюда. Тебе, наверное, некомфортно в моём холостяцком бардаке. Я тебя не держу, — пряча глаза, тихо добавил он, слегка покрутив бокалом, чтобы пузырьки шампанского ринулись в бесполезный танец.

— Вряд ли сюда пустят с котом, — пожал плечами Булгаков.

— Ну, можно же договориться. Я могу даже с Мори...

— Осаму, — Булгаков положил руку ему на плечо, — не в обиду ребятам, но рядом с тобой мне находиться намного легче, чем с ними. И мне плевать, в дорогом отеле или на улице. Важно не где, а с кем.

Дазай поднял на него взгляд и улыбнулся непривычной для него, робкой улыбкой.

— Спасибо, — едва слышно прошептал он и отвернулся, пряча заблестевшие глаза.

Булгаков стоял рядом с ним, храня молчание. Он без слов понял всё, что осталось между ними невысказанным. Когда Дазай спрыгнул с подоконника, его глаза уже горели шкодным огнём. Он поднял бокал.

— За бродячих псов?

Булгаков недоумённо покосился на него, потом улыбнулся.

— За бродячих псов!

Их бокалы столкнулись с живым, задорным звоном.

 

Были те, кто не присоединялся к общему веселью. Куникида, Ахматова, Фукудзава и Толстой находились в кабинете директора Детективного Агентства и обсуждали последние нюансы союзничества.

— С Мафией нужно быть настороже, — говорил Фукудзава. — Мори обычно держит слово, но...

На экране телефона Ахматовой высветился незнакомый номер.

— Прошу прощения, — отойдя в сторону, она приняла вызов и поднесла телефон к уху. — Слушаю.

Её лицо было непроницаемо, когда она вернулась к обсуждению.

— Мне только что назначили встречу. Я должна вас покинуть.

— Встреча в такой час? — удивился Фукудзава. — Кто же...

— Господин Огай Мори, — равнодушно ответила Ахматова. — Сказал, ему нужно обсудить со мной кое-что тет-а-тет.

— Вы не должны ехать! — вскочил с места Куникида, поправляя очки. — Это чистейшая провокация! Неизвестно, что́ он задумал.

— Я вам не жена, господин Куникида, чтобы вы разговаривали со мной в таком тоне, — холодно сказала Ахматова.

Фукудзава был более сдержан, но он тоже смотрел на неё с тревогой.

— Я не ваш начальник, однако...

— Вы абсолютно правы, — улыбнулась Ахматова, — вы — не мой начальник. Я думаю, все важные вопросы мы обсудили. Господин Толстой, я могу быть свободна?

Глава Союза кивнул. Ахматова попрощалась и вышла. Потрясённые Фукудзава и Куникида повернулись к Толстому.

— Вы ведь могли ей запретить...

— Я не вправе что-либо запрещать своим подчинённым, если это касается сугубо их личной жизни, — спокойно сказал Толстой. — Анна — взрослая, разумная женщина, она вправе поступать так, как ей угодно. Если вы не возражаете, я тоже вас покину, чтобы присоединиться к празднику. Чего и вам советую, — добавил он.

* * *

Дорогой автомобиль, который прислали за Ахматовой прямо к офису Агентства, привёз её в ресторан. Водитель открыл ей дверь машины и попытался проводить в ресторан, но она вежливо отказалась от помощи.

Ресторан был пуст, приглушённый свет выхватывал из полумрака лишь стол, накрытый на двоих. Возле него стоял Огай Мори. Увидев Ахматову, он улыбнулся.

— Я рад снова видеть вас.

— К сожалению, я не могу ответить вам тем же, — она усмехнулась, но усмешка вышла не дерзкой, а холодной и смелой. — Вы лишили меня вечера в компании моих коллег.

— Надеюсь, моё скромное общество сможет компенсировать эту потерю, — Мори слегка поклонился и пригласил её за стол.

Ахматова села напротив него.

— По телефону вы сказали, что вам не ясны некоторые пункты договора. Чем я могу помочь?

Мори приятно засмеялся. Его смех был бархатистым и опасным, как тигриное урчание.

— Надеюсь, вы простите мне этот маленький обман. На самом деле, мне всё предельно ясно, но я так хотел вас увидеть...

Он положил свою ладонь на её руку. Ахматова проследила за его движением и резко встала из-за стола.

— Что ж, тогда мне лучше удалиться.

Она развернулась, но Мори молниеносно поймал её за локоть и повернул лицом к себе. Их взгляды встретились. Ахматова на мгновение оцепенела, сердце заколотилось где-то в горле, но затем она расслабилась, приняв решение...

— Я вас напугал? — спросил Мори. — Простите, я не хотел...

Он попытался провести рукой по её волосам, но она взглядом остановила его.

— Что вы так пристально на меня смотрите? — улыбнулся он. — Как будто хотите что-то прочесть.

— У вас глаза злые, — тихо сказала Ахматова.

Она толкнула его, используя момент его удивления, так, что он упал прямо на стол, с грохотом опрокинув его, и побежала к двери.

В коридоре она встретила нескольких мафиози, встревоженных шумом.

— Скорее, вашему шефу плохо! — крикнула она.

Дождавшись, пока они войдут в зал, она захлопнула за ними дверь и прикоснулась к деревянной поверхности. Щёлкнул невидимый замок. Её способность запечатала выход. Ахматова выбежала на улицу.

— Госпожа Ахматова, скорее!

Она обернулась и увидела чёрный седан, резко подруливший к обочине. За рулём сидел Куникида. Из-за его плеча с пассажирского сиденья выглядывал Ацуши. Ахматова запрыгнула на заднее сиденье и оказалось рядом с Рампо, жующим пончики. Куникида нажал на газ, и машина сорвалась с места.

Когда они проехали квартал, Ацуши осмелился посмотреть на Ахматову и к своему удивлению обнаружил, что она достала из сумочки зеркальце и спокойно поправляет причёску, как будто ничего не произошло.

— С вами всё в порядке?

— Да, — коротко ответила она. — Я даже не удивлена. Эти мужчины до смешного предсказуемы!

Она как будто не заметила, что с ней в салоне сидит три представителя мужского пола. Куникида молчал.

— Остановите здесь, будьте добры, — попросила Ахматова, когда они свернули к набережной.

— Вам плохо? — озабоченно спросил Куникида, впервые обернувшись к ней. Его лицо выражало смесь тревоги и суровой ответственности.

— Просто нужен воздух.

Она вышла на пустынную набережную и сделала глубокий вдох, полной грудью, ощущая, как дрожь внутри постепенно стихает. Рампо выскочил следом за ней.

— Вы недавно расстались с мужем, верно? — спросил он.

Ахматова медленно повернулась к нему. Лунный свет падал на её строгое лицо.

— Уже кто-то растрепал?

— Дедукция. Я заметил след от кольца на вашем безымянном пальце. Что произошло?

— Измена, — просто ответила она, и это горькое слово повисло в воздухе.

— Вы полагали, Мори окажется другим? — спросил Рампо. В его голосе не было любопытства, лишь констатация факта.

— Я думала, он лучше. На переговорах у меня создалось такое впечатление. Но на деле...

Она вздохнула и закрыла глаза. Помолчав, она открыла их вновь и посмотрела прямо на Рампо, и в её взгляде была внезапная, пронзительная уязвимость.

— Что мне делать, господин Эдогава?

— Я не знаю, — помолчав, ответил он. — Я никогда не был замужней женщиной. Ситуация складывается... мм... неловкая. Остаётся молить небо, чтобы она не повлияла на заключённый сегодня союз.

— Не думаю. Это только моя борьба. И его, — сказала Ахматова, глядя туда, где ночное небо сливалось с тёмным морем.

* * *

За столом сидел Фёдор Достоевский. В одной его руке было белое фарфоровое блюдце, в другой — тонкая кисть. Он с почти болезненной концентрацией выводил на поверхности блюдца замысловатые знаки, похожие на сплетение рун и церковнославянских букв.

— Эй, Дост-кун, чем ты занимаешься? — раздался голос, нарушивший тишину. — Росписью посуды для будущих чаепитий с врагами?

На кресле в углу, казалось, материализовавшись из теней, оказался Николай Гоголь. Его облик — полосатые штаны, белый цилиндр, светлая косичка — казался ещё более нелепым в этой мрачной обстановке. В его руках беспрестанно двигались спицы, вязавшие что-то бесформенное.

— А, я тебя не заметил, Гоголь, — равнодушно, не отрывая взгляда от работы, сказал Достоевский. — Давно ты здесь?

— Уже минут пять как перебрался из своего номера в твой вместе с креслом, — ответил Гоголь, и спицы в его руках зацокали быстрее.

— Твоя «Шинель» поистине чудесна! — прокомментировал Достоевский, на секунду взглянув на кресло.

— А твоё гостеприимство, как всегда, трогательно. Я хотел поинтересоваться, когда ты дашь мне задание? Мне скучно! Мои пальцы жаждут не вязания, а иного занятия.

— Терпение, мой друг. Возможно, ты в этом деле вовсе не понадобишься, — Достоевский аккуратно поставил блюдце на стол. — В первую очередь это война Марины. Верно?

Он обратился к Цветаевой, стоявшей у окна, словно статуя. С тех пор, как она работала плечом к плечу с Дазаем, она изменилась до неузнаваемости. Исчезла её прежняя порывистость, словно её отрезали вместе с и без того короткими волосами, теперь доходящими до ушей. Цвет кожи стал мертвенно-бледным, а в зелёных глазах плясали странные, жестокие огоньки. Её взгляд был прикован к Библии, лежавшей на подоконнике.

— Да, — ответила она глухо, не отрывая взгляда от книги и проводя пальцем по корешку, словно проверяя остроту лезвия. — Это моя война. И я собираюсь её выиграть.

— Ты так и не сказал, что ты делаешь, — вернулся к своему Гоголь, и в его голосе зазвучала лёгкая издевка. — Не соблаговолишь ли ты, наконец, прояснить цель этого керамического медиума?

— Вижу, что ты не отстанешь, — вздохнул Достоевский. Он придвинул блюдце к центру стола. — Я проверяю старые, забытые обряды. Суеверия, в которых, как известно, часто скрывается зерно высшей истины. Если народная молва не лжёт, мы должны получить...

Он достал из сумки идеально круглое красное яблоко, поставил его на самый край блюдца и лёгким толчком пальца заставил катиться по идеально отполированному краю.

— ...своего рода, всевидящее око, — договорил он, и его голос приобрёл проповеднический, гипнотический оттенок.

Пространство в центре блюдца задрожало, будто поверхность воды. Знаки, нанесённые тушью, начали светиться тусклым матовым светом. И на поверхности возникла маленькая, но идеально чёткая движущаяся картинка. Она показывала кабинет Мори, а в центре — смеющееся лицо Дазая.

— Мы просто поставим его среди других стульев в офисе Агентства. Ха-ха, я бы посмотрел, как Достоевский будет ворошить мебель в поисках бриллианта!

Глаза Достоевского сузились. В них не было ни злости, ни досады — лишь холодная, безразличная ясность хищника, высчитавшего траекторию прыжка. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, больше похожей на гримасу боли.

«Смейся, шут, — пронеслось в его сознании ледяным и беззвучным вихрем. — Смейся, пока не плачешь. Исход этого маскарада покажет, на чьём лице застынет последняя улыбка...»

Тишину в номере нарушал лишь треск свечей и мерное цоканье спиц Гоголя.