Посвящение профессору Снейпу (джен)

В пятый, юбилейный раз отгремели фейерверки в честь годовщины битвы за Хогвартс.

Профессор Северус Снейп, заместитель директора по воспитательной (и устрашительной, но это в скобках) работе, с удовольствием опустился в кресло и вытянул ноги. Не мальчик уже, как-никак. Ну и ботинки новые тоже надевать не стоило... или хоть обработать. Но что уж там. Кислую рожу ему простят без звука — да какую угодно простят, на самом деле, ему-то и сегодня. Ну разве что сатанински ржать над гробницей Дамблдора нежелательно.

Но выдохнул он рано. Вежливый стук в дверь, опрометчивое «Кто там ещё?» — и на пороге нарисовался почти в полном составе тот самый злополучный курс мальчика-который-выжил-исключительно-чтобы-мотать-нервы-Снейпу. Детки — хотя какие они уже детки-то, некоторые своих успели завести — почитали святым долгом второго мая притащиться в школу и внести свою лепту в празднование. Кто во что горазд: кто вещал пафосные речи с трибуны (Грейнджер, третий Уизли и, с мученической физиономией, Поттер); кто «реконструировал» события (в роли Пожирателей — фирменные Ноттовы големы, заботливо замедленные Грейнджер до черепашьих скоростей, в роли защитников замка — все кому не лень); кто, успев получить звание подмастерья, замещал учителей, чтобы те могли спокойно праздновать (Малфой, Лонгботтом и, проклятие, всё та же Грейнджер); кто просто развлекался, пускал фейерверки Умников Уизли, ел, пил и танцевал (а вот тут Грейнджер почему-то не было). И вот теперь вся компания, когда-то готовая друг друга разорвать голыми руками, дружно сгрудилась у него на пороге и чего-то ждала. И не менее дружно пахла огневиски.

— И какова же цель вашего появления здесь, господа бывшие студенты? — подчёркнуто скучающим тоном осведомился Снейп.

Вперёд выпихнули — какая неожиданность! — Поттера.

— Мы тут подумали, пр-фесс, и я решил... — заплетающимся языком послушно начал объяснять тот.

Снейп — мысленно! — тяжело вздохнул. Дубль пять. Поттер никак не научится пить. Причем под градусом у него язык отключается первым, а гриффиндорство, чувство вины и желание причинять добро — последними.

— ...то есть понял, что мы все были к вам не-спра-вед-ли-вы! — последнее слово он старательно проговорил по слогам. — И мы все решили, что надо чего-нибудь этакое посвятить вашей памяти... то есть это...

— Просто вам посвятить, — помогла Грейнджер из партера.

— Да, Поттер, моей памяти — это пока рано, — хмыкнул Снейп, с удовольствием наблюдая, как легендарный герой медленно сливается по цвету с собственной аврорской мантией.

— Сэр, мы просто подумали, что мы все стольким вам обязаны, — затараторила Грейнджер, — но при этом все хотя бы раз именно к вам были несправедливы и неблагодарны, хотя вы совершенно этого не заслуживали...

— Короче.

— ...а ещё вы терпеть не можете официальные чествования и награждения. Поэтому мы решили отблагодарить вас действием — кто как может.

Снейп поднял бровь. Одну, правую, на четверть дюйма — жест призван был продемонстрировать лёгкое удивление и каплю признания заслуг. Хотя, право же, не так много наблюдательности требовалось, чтобы заметить, что он пять лет подряд смыва... скрывается в подземелье, как только закончится официальная часть. Ну а коллеги преотлично знали, что бумагу о пожаловании ордена Мерлина он по доброй британской традиции повесил в уборной.

— Гарри решил посвятить вам изобретённый им уникальный инновационный приём, — бодро продолжала та. — Гарри?

Не надо, хотел было сказать Снейп, не в той кондиции ваш Поттер, чтобы приёмы демонстрировать. Но тот по аврорской привычке не стал дожидаться окончания команды, стремительно провернулся на пятке, взвился в воздух...

— Действительно уникальный прием, — любезно сообщил Снейп торчащим из-под шкафа ногам Поттера. — До сегодняшнего дня я был уверен, что этот шкаф прибит к стене намертво, зачарован от падений и выдержит даже землетрясение.

Потому и ставил в него хрустальные пробирки, включая позавчерашний заказ на семь дюжин. Впрочем, Поттер есть Поттер, его даже Волдеморт не выдержал, куда там шкафу, пусть и зачарованному. К тому же кроссовки на поттеровских конечностях так смущённо подёргивались, что добивать было даже как-то неудобно.

— Это всё? — уточнил Снейп у погрустневших юнцов.

Естественно, это было ещё не всё — не с его везением. Шкаф подняли, пробирки в пятьдесят рук восстановили, Поттера отряхнули, и презентация продолжилась. Но своих слизеринцев — Забини с уникальным ядом без цвета, вкуса и запаха (какова наглость, яд имени С. Т. Снейпа!) и Паркинсон с новым фасоном мантии (с крылышками, о Мерлин и Моргана!) — он пережил достаточно спокойно. А вот когда вперёд вышагнул вымахавший в хорошего медведя Лонгботтом...

— Это вам, сэр, — пробасил он. — Он такой один во всём мире, прямо как вы. Но его можно черенковать, рассадить и вообще...

На лапищах Лонгботтома застенчиво притулился в зелёном горшочке кактус. Крохотный — не больше трёх дюймов в высоту. Чёрный, как смеркут полярной ночью. До такой степени утыканный колючками, что казался пушистым.

— Благодарю вас, Лонгботтом, — сдержанно произнёс Снейп. — А теперь, господа, могу ли я попросить вас об одолжении?

Господа почтительно замерли, готовясь внимать.

— Все вон, — исключительно вежливо закончил он.

На удивление, протестовать никто не рискнул.

Когда голоса и шаги стихли, Снейп перевёл взгляд на отчего-то не ушедшую вместе со всеми, а тихо притулившуюся в углу Грейнджер.

— Хотя бы вы, надеюсь, ничего не хотели мне посвятить? — устало спросил он.

Снейп ждал чего угодно — от билля о правах вампиров до кружевной панамки, — но только не того, что Грейнджер едва ли не в первый раз на его памяти будет смущённо молчать, краснеть и комкать в руках свиток пергамента.

Но почему-то — Мерлин знает почему — это было приятнее всего остального.