В поисках родной души. Сага об одиноком драконе (гет)

Уже который месяц Горыныч не мог ни есть, ни спать. Куда ни глянь — всюду любовь да гармония сердец. Вот даже Алёшенька нашёл себе верную спутницу жизни, даром что от горшка два вершка. А его годы идут, не оставляя надежде шанса когда-нибудь остепениться. Нет в этом огромном мире никого, кто бы разделил его одиночество беспросветное, тягучее. Кто-то спросит, конечно: «Как же он один? С тремя-то головами?» Головы-то три, да сердце одно. Иссохнет ведь, несчастное, совсем без тепла и заботы. Вот и забился Горыныч в пещеру. Вознамерился было в тишине и одиночестве встретить отведённые ему века.

— Ты чего это, Горыныч? Всю Русь уже на уши поставил.

— А, Добрыня? — оторвалась от созерцания трещины в стене и печально молвила правая голова.

— Тоска съедает, Добрыня. Грызёт, как стадо муравьёв, — пробасила средняя.

— Пустота холодная все внутренности льдом сковала, — послышалось от стены тихое сипенье третьей головы.

— Вот мы и скрылись от мира, чтобы век свой скоротать во тьме да в тишине.

— В тишине, говоришь? — хмуро глянул русский богатырь на старинного друга. — Рёв твой утробный уже четвёртый день над городами и сёлами разносится, будто гром весенний.

— Так это ж это... Сердце. Болит оно, страдает невозможно.

— Разве усмиришь, когда грусть-печаль терзает?

— Это кто же тебя так изводит, Горыныч? Влюбился, что ли?

— Если бы, Добрыня!

— Не встречали мы за свою жизнь долгую той, что приголубит.

— Ни на земле русской, ни за тридевять земель, — пуще прежнего пригорюнился дракон.

Добрыня тёплым взглядом одарил опечаленного друга и призадумался, чем помочь ему. Светлая мысль пришла откуда и сам не ждал.

— Все земли облетал?

— О том и говорю!

— Все-все! Нет в нашем мире пары для нас!

— А что ж тебе мешает в других мирах искать?

— А ведь правда...

— Я что же? Дорогу не найду?

Поблагодарил Горыныч друга старинного да отправился в путь дальний, на поиски волшебной расселины в скале. Скала та — в краях заморских. Окутана она легендами, сказаниями, но говорят, добраться до неё ни одному мужу не под силу. А уж пробиться в тайный лаз не сможет даже витязь! Но где уж какой-то скале совладать с драконом трёхглавым, огнедышащим? Горыныч сам не заметил, как добрался до бездонной трещины в глубине необъятной пещеры.

— Ну что? — с сомнением спросила правая голова. — Идём?

— Идём. Чего уж думать?

Средняя лишь молча кивнула, вглядываясь в бездну непроглядную, будто выискивая что-то драконьим взором ясным.

Отбросив все сомнения, шагнул Горыныч в трещину. И тут всё завертелось, сжалось. Перед глазами замелькали вспышки, молнии, огни. Как началось, так скоро всё и прекратилось. Опомнился Горыныч в небе. Едва успел он увернуться от стаи птиц диковинных.

— Это что? Птицы такие?

— На ящериц похожи. Или змей.

— Да где ж это видано, чтобы змеи летали?

Обе головы уставились на левую, как на приболевшую овцу. Словно раздумывая, стоит ли съесть её, болезную, или лучше, не рискуя, из милосердия забить.

— А, ну да, — опомнилась левая голова. — Выходит, мы в нужном месте?

— Выходит так.

Оглядев бескрайние просторы, Горыныч вдохнул полной грудью, взметнулся ввысь и устремился за необычной стаей. Птицы-ящеры оказались неразумны. Глупы, если правильно сказать. Таких только дома держать, как питомцев. Другие зверюги и вовсе хотели откусить дракону голову, а то и две.

Весь день летал Горыныч над полями-равнинами, лесами-болотами, но так свою возлюбленную и не нашёл. К вечеру крылья его устали, и решил дракон вздремнуть на утёсе, с которого вид открывался сказочный. Но не успел он лапами коснуться камня, как на него обрушился град ударов. С жутким рёвом враг неизвестный махал кулачищами огромными, будто стремясь не иначе, как умертвить чужеземца. Что было делать? Горыныч тут же вновь поднялся в небо, разглядывая беснующегося недруга.

— И змеи здесь безмозглые, и обезьяны — переростки агрессивные.

— Нет. Не найдем мы здесь любовь.

— Точно. А лететь-то куда?

Тот, кого обезьяной назвали, тем временем вырвал с корнем дерево могучее, да и метнул всей своей мощью недюжинной в Горыныча.

— Фух! Еле увернулись! Летим куда угодно, лишь бы подальше от этого горластого.

— Ну его. Вон там, за горой какой-то лес. Может, там и передохнём?

— Здесь главное — ударение правильно поставить. А то ведь местные жители не очень-то приветливы к чужакам.

И полетел Горыныч к лесу сказочному. Но, пробравшись сквозь густые кроны на диво колючие, увидел он стену белую. Тонка она была, невесома, точно паутина. И Змей прошёл сквозь неё. Из любопытства. За той стеной был тоже лес и скалы, а под самым небом — какая-то воронка.

— Летим, что ли?

— А давай!

И вновь всё заискрилось, замерцало. Горыныча выплюнуло в воду. Едва не захлебнувшись, он на берег выбрался. Солнце почти село, брала своё усталость. Уже в полумраке дракон устроился на ночлег под деревом раскидистым. Спал Горыныч крепко, ведь день был долгий, полный потрясений. Но даже так не смог он не заметить оглушительного рокота вдалеке. От звука этого земля под драконом задрожала, а небо взорвалось светом ярким, голубым. Не ожидая ничего хорошего, он всё же решил слетать да поглядеть.

Её Горыныч увидел издали. Прекрасное создание игриво бежало по цветущему лугу. От поступи её взмывали вверх лепестки цветов и крыши редких домов, что стояли на краю этого поля, окружая прелестницу ореолом романтичным, чарующим. Она, словно дивное видение, порхала в дымке взметнувшейся земли. Будто без крыльев летела прямо навстречу к нему, к суженому своему.

Горыныч, ведомый чувством, ранее для него сокрытым, невесомой бабочкой устремился к той, кого искал так долго. Аж целый день. С каждым шагом любовь казалась всё ближе, а дама сердца всё крупнее. И скорость свою она не уменьшала. Взлетел Горыныч, избежав в последнее мгновение столкновения судьбоносного.

— Какая женщина! Какая стать!

— А формы!

— Всё при ней! И красота, и темперамент!

А дама, развернувшись, хвостом кокетливо взмахнула, снося, конечно же, случайно, часть домиков, что крыш лишились совсем недавно.

— И бойкий нрав!

— Какие гребни!

— Сама Богиня снизошла с небес! — всё восторгался, воодушевлённый долгожданной встречей Горыныч. Однако спуститься ниже не решался. Из-за облаков попросту вид открывался лучше.

Красавица тем временем, не иначе как устав ждать от ухажёра активных действий, сама решила заключить его в объятия. Схватив дракона нежными руками, она вонзила взгляд ясных своих очей, полных огненной страсти, в замершего от такой прыти крылатого змея.

— А хватка какая! — сдавленно пропищала некогда басовитая голова. — Точно сталь!

Но не позволили влюблённым поделиться чувствами друг с другом. На горизонте на фоне диска восходящего солнца появился чёрный силуэт.

— Смотрите-ка!

— На нас похож.

Не успел Горыныч, прищурившись, разглядеть приближающуюся фигуру, как был отброшен в сторону, будто ненужный листок. А дама сердца, не глядя более в сторону его, тут же метнулась в объятия более крупного трёхглавого дракона.

— Поглядите, как загорелась. Небось, всё дело в золоте. Вон как его чешуя играет на солнце!

— Женщины! Вечно они ищут кого посолидней да покрупней.

— Уйдём отсюда. Сердце скребёт. Не могу на это смотреть.

Опустил Горыныч среднюю голову в горе и печали и, ведомый правой, направился к воронке, которая и привела его к разбитому сердцу.

— Смотрите, как танцуют. Какая страсть! — с восхищением воскликнула левая голова, когда Горыныча уже втягивало в водоворот.

Дракон сам не заметил, как во время привычного уже стремительного полёта сквозь вспышки и огни вильнул куда-то в сторону. На этот раз перед собой увидел он тропические заросли. Множество звуков окутало Горыныча, едва он появился в этом мире. И звуки эти были ему знакомы: крики птиц, зверей да шелест.

— Таки добрались до леса, — угрюмо проворчала средняя голова.

— Да не горюй понапрасну. Не наша это половинка была.

— Верно. Свою мы ещё отыщем, — заключила правая. А спорить с правой и левой сразу средней голове было как-то не с руки.

Бродить по чаще было неудобно. С его-то габаритами! Горыныч путался в лианах, спотыкался о корни, отчего всё сильнее ярился.

— Всё! Надоело! Домой хочу!

— Ты погоди. Ещё ж не вечер.

— Вот именно. Своё счастье надобно ещё ведь поискать.

Беседу нарушил хруст веток совсем близко. Горыныч обернулся, но не увидел ни души. И всё же было что-то странное в тени деревьев. Но не успели головы это обсудить, как лес тропический, заморский разверзся зубастой пастью. Горыныч отшатнулся и тут узрел глаза красоты удивительной.

— Будто тлеющие угольки, — прошептала левая голова.

Горыныч ласково положил руки на по-дворянски бледную кожу над самым носом таинственной незнакомки, так ненавязчиво прижав к земле её внушительную морду.

— Мадам, у вас чудесные шипы...

— А кожа, словно мрамор...

— Но дивные глаза, пленив, не позволяют вашу красоту в полной мере разглядеть, — сильнее прижав к земле клацающую челюсть, доверительно прошептала правая голова, заглядывая в прищуренный глаз.

— Пусть вы не дракон, а всего лишь динозавр, но любви такая мелочь не помеха.

— Лишь бы сердца наши бились в унисон.

Опомнившаяся барышня вывернулась из мягкой, но настойчивой хватки крылатого змея и, зло прорычав что-то бранное на его слова о чувствах, горделиво удалилась в лес. Отпускать своё счастье Горыныч не желал и, не раздумывая более ни минуты, следом побежал. Но не слушала его возлюбленная речи от сердца, не оборачивалась и не смотрела.

Горыныч не сдавался, шёл рядом и песнями заливался о красоте прекрасной незнакомки, о чувствах своих, о будущем совместном. Остановилась вдруг дворянка, голову к земле пригнула, словно вглядываясь в гущу кустов-лопухов, и затихла. Замолк и Горыныч. Стало ему любопытно, что же такое интересное увидела его пассия неразговорчивая. Но не успел он сделать и шагу, как резким движением его отбросило в сторону деревьев. Вскочив с травы, метнулся он за беглянкой. И сразу же об этом пожалел.

— Фу! Ну, это уже слишком! — тут же позабыл Горыныч о галантных манерах заморских.

— Кровищи-то сколько!

— Меня сейчас стошнит...

Мощные челюсти отрывали крупные куски от стенающего в муках, всё ещё живого динозавра.

— Мадам, ну разве ж так можно?

— Я не могу смотреть, — спрятала морду в ладонях левая голова.

— Нет, боюсь, нам с вами не по пути, — пятясь назад, почти что прошелестела средняя.

Нервно сглотнув скопившееся пламя, Горыныч улетел, стараясь не оборачиваться на кровожадную красотку. Не тратил он времени на сомнения, так и влетел на всём ходу в воронку, да и повторил свой трюк неудачный. Вдруг в этот раз ему свезёт? Вновь оказавшись среди тропических лесов, Горыныч с горечью вздохнул. Но стоило ему открыть один из ртов, чтобы о несправедливости вселенской постенать, как рядом пронеслась кометой яркая, как пламя, птица огромная.

— Нет, не птица это.

— Давайте посмотрим?

Быстрая, как ветер, птица рассекала небо пронзительной стрелой. Горыныч, еле поспевая, во все шесть глаз следил за ловкими манёврами её.

— Поглядите, какая грация!

— А точность! Ни в одно дерево не врезалась! Мастерски владеет техникой полёта!

— А цвет-то какой! Словно всполохи огня!

— Замедлилась. Вон на скалу садится!

— Давайте хоть представимся, что ли?

— Эй, а это что ещё такое?

— Ещё одна обезьяна. Только синяя отчего-то.

— Больная, может?

— Она ещё и душой нежна, раз помогает больной мартышке добраться до дома!

— А почему до дому-то?

— Куда ж ещё её такую вести? Не станет же уважающий себя дракон есть лысую синюю обезьяну.

— Тем более больную!

Согласия достигнув, Горыныч всё-таки решился поближе подлететь. Чтобы выразить своё восхищение благородством и ловкостью удивительной летуньи. Но вдруг, откуда ни возьмись, на него свалилась сеть. Да не простая! Вроде из лиан, а не рвалась она от мощи драконьей. Но встретиться с землёй ему не дали: с двух сторон сеть подхватили другие синие мартышки верхом на драконах поменьше.

Пока его, дракона немалых размеров, волокли по небу, как мешок с картошкой, Горыныч попытался разговорить одного из своих сородичей пёстрых. Но тот издал лишь непонятный пронзительный крик. Захотелось Горынычу заткнуть уши, но руки-то две, а голов целых три. Ох уж эта извечная проблема трёхглавых драконов!

Едва сеть с Горынычем сбросили на землю, как вокруг всё будто поглотил бедлам. Откуда ни возьмись, явились гиганты железные, а синие обезьяны принялись по ним из луков стрелять. Но те орудовали чем-то посильнее. Из леса выбежали звери, один диковинней другого. А небо пролилось огнём. Путаясь в сети, Горыныч уворачивался от то ли стрел, то ли копий, откатывался от тяжелой поступи чудищ железных, уворачивался из-под лап обезумевших зверей. Но на хвост ему всё же разок-другой наступили, отчего одна из голов выплюнула струю огненную. Сеть начала гореть, и Горыныч почти выбрался. Но тут его окутало дымкой густой, тягучей. В глазах потемнело у дракона, и он не заметил, как уснул.

Проснулся Горыныч с тяжёлыми головами. Не было вокруг ни звуков боя, ни запахов дыма. И средняя голова решительно приоткрыла один глаз.

— Это ж где мы?

— Маловата комнатушка...

— И никаких удобств!

— В темнице мы!

— Нет, темницы обычно из камня. А это, похоже, железо. Иль ещё какой металл, — почесала морду задумчиво правая голова.

— Но решётка-то есть.

— Так может, загон это?

— Да кто ж драконов разумных, волшебных, да ещё трёхглавых в загонах держать-то станет?

— Но всяко лучше, чем в темнице!

— И то верно. Из загона выйти можно без проблем.

Выбраться оказалось и вправду просто, без проблем. Вот только стены немного погнулись, да решётка на пол упала и потеряла пару прутьев. Аккуратно, будто извиняясь, прислонил Горыныч решётку к её законному месту. Огляделся он по сторонам — вокруг не было ни души. И тихо так... Только странный гул пробирал до костей. Дракон решил, что правильней всего на поиски выхода отправиться. А если повезёт, то, может быть, он встретит дружелюбного кого-то, кто в беде не оставит.

Вокруг всё выглядело странно: закрытые то ли телеги, то ли кареты на широких колёсах, лестницы, узкие да хрупкие слишком, решётки и цепи... И всё пищит, всё гудит, жужжит и мигает!

— Это что? Звёзды?

Сразу обернулись две другие головы туда, куда указывала левая. Уж очень на волю хотелось выбраться поскорей.

— Похоже. Но странно всё как-то.

Они смотрели в круглое окошко в узком коридоре, среди металла, гула и разных труб, которые были всюду, куда ни глянь. Вдруг откуда-то из недр этой жестяной пещеры донёсся истошный женский крик. Крик человеческий, почти привычный, но странные уж очень. Горыныч таких и не слыхал никогда. И предпочёл бы и впредь подобного не слышать.

— Надобно бы глянуть, наверное. Может, кому помощь нужна?

— Надо, конечно. Но что, если нас испугаются ещё сильнее, чем уже боятся сейчас?

— А может, не от страха кричали. От радости сильный? От счастья щемящего?

Сомнение читалось ясно на морде правой, но левая тут же подхватила:

— Тем более, надо взглянуть!

И Горыныч пошёл на звук крика, что был больше не слышен, но будто всё ещё ударялся эхом от стен железных.

— Ой, фу! Это что ещё за гадость?

— Похоже на слюни.

— Чего ж их так много? И почему на стенах?

— На потолке их тоже много.

— Кому-то, ясное дело, нездоровится.

— Мне тоже становится плохо.

— Чем дальше, тем их становится больше.

— Не повезло тому, кому придётся всё это убирать.

Чем дальше шёл Горыныч по тоннелю, тем сильнее тот сужался, тем мрачнее становился, тем больше слюней повсюду было. Почти выползая в зал просторный, увидел змей больших яиц великое множество.

— Ой, как неловко!

— Да кто же ж знал? Указателей-то нет!

— Нехорошо-то как вышло. Давайте, что ли, тихонько уйдём, пока матушка их не вернулась?

— Да, смущать бы её не хотелось.

Но тут выход им преградили удивительные создания: не то люди в странных доспехах, не то драконы, исхудавшие до самых костей.

— Добрый вечер!

— Аль день?

— Скорее уж ночь. Звёзды же, — пояснила правая голова двум другим.

Со всех сторон вдруг раздалось шипенье, подобного которому Горынычу раньше слышать не довелось. Было в нём что-то пугающее, но и манящее тоже. Заозиравшись по сторонам, увидел, наконец, дракон ту, которую ранее в тени не приметил. Она медленно и плавно встала во весь рост. С горящими глазами Горыныч взирал на стан её изящный.

— Чаровница! Нам глаз не оторвать!

— А какая плодовитость! С такой супругой любой драконий род будет богат на потомс...

Две головы сердито глянули на правую, зажав руками морду слишком уж болтливую.

— Так невежливо с нашей стороны. Позвольте для начала представиться. Горыныч. Змей, — дракон со всей возможной нежностью притянул руку незнакомки к средней голове и, галантно склонившись, чмокнул холодную кожу.

Но увидел Горыныч, что заморские манеры были и здесь чужды. «Наверное, притворство почуяла. Правду говорят: надо быть собой, чтобы покорилось сердце девичье», — подумалось левой голове. Правая решила, что напротив, драконьи манеры слишком грубы для такого создания утончённого. Средняя же просто любовалась и руку так и не отпускала. Неожиданно клацнувшие у самой морды челюсти, явившие себя из самых недр зубастого рта, заставили Горыныча подскочить на месте. Отчего две головы из трёх выпустили дым из пасти, а третья и вовсе закашлялась огнём. Вокруг всё зашипело вновь, как улей загудело. А страшно красивая дракониха вырвала руку свою, наконец, из горынычевой хватки и, громче всех шипя, выгнулась дугой.

— Кошачья грация!

— Пардоньте. Я это... От волненья.

Чтобы поправить как-то положение, Горыныч, не мудрствуя лукаво, пустил в ход всё своё обаяние. Средняя голова запела серенаду. Немного фальшиво, зато от души. Правая принялась травить анекдоты про Бабу-Ягу и Кощея. А левая поднесла даме сердца цветы, которые чудом забились в грубой драконьей чешуе. Немногословная особа, оскалившись не иначе, как в смущённой улыбке, кротко приблизила свой дивный лик к букету, малость помятому. Вдохнув их нежный аромат, она изверглась кислотой.

— Ничего страшного, — стирая едкую слизь с каждой морды, заверил Горыныч. — Аллергия. С кем не бывает?

Попутно он со всей возможной заботой вытер своим почти что растворившимся платочком лицо любимое напротив. Но чудо-дракониха жест его не оценила, молча отвернулась, к стене прибив хвостом напоследок.

Несколько дней Горыныч ухаживал за своей королевой. Он приносил ей мерцающую пыль из космоса и самоцветы с астероидов, коих на Земле отродясь не водилось. Читал ей стихи на разные голоса. Даже попытался сплясать, но чуть было хвост не сломал в слишком узком коридоре. В конце концов смирился Горыныч и печально вздохнул:

— Нет, — сказал он себе, — с такой несговорчивой особой каши не сваришь.

— А дети какие будут... Зубастые. Аллергики!

Махнул рукой Горыныч да улетел прочь из негостеприимного места. Космос вновь встретил его пустотой и ледяным молчанием. За пеленой влюблённости он этого и не замечал. Вместо привычных лесов и богатырских окриков — лишь тьма безмолвная, усыпанная звёздами.

— Зато никто не орёт, как ужаленный: «Уберите этого дракона с нашего поля!» — Обнадёживающе выдохнула левая голова.

— Вот только зябко очень.

— Но ведь красиво! И места много.

— Нам и в тесноте родной пещеры жилось неплохо, — угрюмо ворчала средняя голова, выискивая, куда бы приземлиться.

— Так может, ну его? Какие наши годы? Ещё успеется жениться! Летим домой?

— Летим! — с почти что облегчением хором ответили две другие головы.

Но сказать легко. А как же сделать? Не так-то это просто — лететь в никуда неведомое.

— Ни указателей, ни зарубок каких, ни стрелок!

— Куда лететь-то? — У левой головы заканчивался запас оптимизма врождённого, а взгляд метался от одной искры в небе к другой.

— Жрать хочу.

— Не жрать, а есть, — назидательно заметила правая голова.

— Я есть хотел часов восемь назад. А сейчас хочу жрать.

— Все хотим. Но что здесь есть?

— Ничего. И есть нечего. И нет ничего.

— Сдалась нам эта любовь возвышенная!

— Да! К Лешему всё! Не нужно оно нам!

Но, как это часто бывает, пока ищешь -не находишь, а стоит лишь поиски забросить, как искомое тут как тут. На фоне звёзд далёких мелькнула тень стремительная, быстрая.

— Во! Видали?

— Дракон ведь? Как есть дракон!

— Вон как среди звёзд рассекает!

— Поди ж волшебный! Как и мы!

И, позабыв о голоде и о былых провалах, взбодрился Горыныч да скорости прибавил, следом полетел. Навстречу своему неземному счастью. Космос ведь большой. Не уж-то не найдётся для благородного сказочного дракона родственной души?