Немного о Ленине, товарищи (джен)

Россия; Москва; Кремль.

22 апреля 2007 года.

Посреди тёмной комнаты стоит гробница с хрустальным дном, в которую помещён Ленин Вождь, Володя Ильич.

Дверь в помещение столь странное отворяется, и внутрь проникают чужие тени. Они ползут, тянутся тихо так и не заметно. По стенам, полу, потолку — все они поглощают пространство всё вокруг.

Крышка гроба не так уж и сильна перед ними, не устояла, приподнимается она сполна, а тени и под неё проникают вдруг.

Слышишь? Слышишь этот старый, хриплый и больной, бессмертный вдох? Слышишь, и выдох, друг?

Тени исчезли в миг, и комната снова кажется пустой... но не тут!

Красны очи упокоенного вождя поднимают его из закрытого гроба. Он восстаёт, встаёт и тает ото сна. Ото сна восьмидесятилетнего.

Исчез.

Нет больше Ленина в гробнице под Кремлём. Пусто там, да и одиноко быть одним на всю страну неупокоенным Вождём...

Соединённые Штаты Америки; Южная Дакота; первый попавшийся грунтовый перекрёсток, найденный Дином.

24 октября 2007 года.

Импала красуется под лучами чёрными белоснежного зеркала звёзд. Ты погляди, как подставляет она свои угольные крылья под отражения сотни солнц! Наверное, ей это просто в кайф мурчать на морозце и освещать дорогу своему Винчестеру вождю.

Он, кстати, стоит на перекрёстке, закапывает вещь прямо в центр грунта на пересечении дорог.

Похоронил, встал, а за спиной... труп, полный бальзама! Сие наш Ленин Вождь, Володя Ильич, кой дрёме изменил.

Его всё тело ново, но будто в воске вековом. Чёрная одёжа, алые лепестки под тугим плечом. Одет он было странно, старо и сомнительно уж очень, как с похорон.

— Ты... Демон? — решил всё же уточнить Дин отчаянный, не признав его за внешний вид.

— Да, не видно, что ль? — глазёнки мрачные он показал, проговорив тот слова с тяжестью лица. — Чего, товарищ, вызывал меня?

— Товарищ? Я тебе не товарищ, нечисть!

— Как ты меня назвал, Винчестер? — искренне и без агрессии спросил красноглазый.

— Эй, мне сейчас не до разборок, окей? Ведь не убивать я тебя пришёл, а...

— А?! — прохрипел он, перебив. — Я тебя не слышу. Громче говори! — начал Владимир Ильич трясти ухо, вытряхивая какую-то смесь из раковины.

— Ты что, глухой? — отупел чуть-чуть.

— Есть немного.

— Ну, очешуеть, конечно... Вызвал Демона, а он с браком оказался, — начал высказывать претензию Дин себе под нос.

— Что, что? Я сказал "громче"!

— Да кто ты вообще? Мы встречались раньше? Почему ты кого-то мне напоминаешь? — сглупил Дин, что задал не самый подходящий вопрос в такую круглую Луну.

— Это был не я, — с чего-то вдруг включил заднюю.

— В смысле? Ты о чём это?

— Не я писал те книги. Это всё Наденька.

— Что? Какая, нахрен, Наденька?

— Она не так понимала мой почерк. Я пишу об одном, а она другое сочиняет. Невозможная женщина просто!

— Ладно, забей. Мне уже не интересно, кто ты там был по масти. У меня вообще-то дело к тебе есть, любитель винтажа... — заценил костюм мертвеца.

— Знаю. Для этого нужны люди. Знал, Винчестер? Верные, надёжные и смелые люди для этого нужны.

— Для чего? Что ты гонишь, полоумный ты чёрт?

— Как для чего? Для построения коммунизма, светлого будущего для всех поколений и, естественно, рая на Земле! — выпрямил с характерным скрипом свою тугую руку в небо.

Тут Дин впал в ступор холодный и морозящий, ведь не мог Демон думать о таком. И начал Винчестер вспоминать вождей прошлого столетия одного за третьим, но его остановило что-то на самом первом, на вожде вождей союза.

— Постой. Но ты же... чёрт возьми, Ленин, что ли!? — охотних смутился в эмоциях своих.

— Ну, да, Ленин я, Владимир Ильич, — поправил крючками пальцев свой гудроновый пиджак.

— И ты стал Демоном перекрёстка, но в то же время продолжаешь отстаивать людские интересы? Бред какой!

— Да, наказал меня всевышний... Просто он не одобрил мои методы и скинул в Ад. Понимаешь, все эти революции, войны... да и отречение от веры на это тоже повлияло. Что теперь поделаешь? Вот именно — уже нечего делать, ведь всё потеряно, как и сам союз! Эх... Ну, не знал я при жизни, что Бог-то в небе, а не только в головах верующих и в богатстве церквей. Но не чего печалиться, Винчестер, я не жалуюсь, ведь даже в загробной жизни я Вождём народа остаюсь.

— Очешуеть! Сэмми мне ни в жизнь не поверит, — тут Дин вспомнил и опомнился, зачем он на перекрёсток-то пришёл. — У меня есть сделка для тебя.

— Слушаю, Винчестер.

— Воскресишь моего брата? Конечно, за это тебе мою душу.

— Хм... — сомкнул губы, поднял свою седую вечную бородочку. — Да, но вот только...

— Только что?

— У человека есть жизнь, и она одна, соответствующая замыслу природы, а не сверхъестественным силам.

— Это же твоя работа, красноглазый! Я тебе душу, а ты мне брата и через десять лет котёл с подогревом под ключ на этаже пониже.

— Не-е... Десять лет — слишком большой срок для такого убойного зверя, как ты, Винчестер. За это время можно отвоевать пару войн. Дам тебе, пожалуй... — задумался он немного, нахмурив свои пластиковые брови, — ровно двести пять дней, Винчестер.

— Сколько?!

— Согласись, это не так уж и плохо, прожить ещё немного времени ради семьи. Проститься с братом ты точно успеешь, ибо до семнадцатого мая ещё далеко.

— Нет! Так дела не делаются. Это слишком мало! Пять лет. Минимум!

— Больше дать я тебе не смогу, потому что и двести пять дней для меня — это слишком много. Не дал бы тебе и несколько секунд, но вот, увы, я верен Аду, каким бы он там ни был. Всё мёртвое должно оставаться мёртвым, и никак по-другому, Винчестер! Я в свои годы перевернул за это время целую страну и не жалуюсь, что мне времени не хватило! За эти двести пять дней ты думаешь, что кто-то вёл счёт погибших? Нет! Вот и я не буду думать, что ты живой на это время. Просто считай эти дни за невидимую революцию, в ходе которой участвует только один живой человек. Тут уже вопрос другой: оставить ли всё как есть с трупом брата за душой или бороться и умереть под конец жестокой бойни, где мёртвым душам нету счёта, наслаждаясь этим месивом окровавленных тел и ведя мир к всеобщему покою, при этом находясь рядом с родным человеком, и вместе с ним плечом к плечу... истреблять нечисть на подобии меня. Две дороги хороши, но вот мир изменится только на одной. И что же ты выберешь, либерал?

Тихо там на перекрёстке, в ночной тот час. Только и слышно, как шепчутся заточённые в плен ветвей сухие листья, щебень ласково стачивается ветром в пыль в последний раз, а в голову всё дует мысль Дина без грамма корыстия.

Вот он там стоит, а перед ним наш Ленин Вождь. Чего ж ты ждёшь? Брат уже несколько часов тебя где-то ждёт. Но вот слышен в душе его мокрый, мокрый дождь. Ну, что? В Ад идёшь? Через двести пять дней тебя пёс до брусники разорвёт!

Проклинай! Проклинай его сполна! Да, давай, Дин, ведь жизнь одна!

— Я согласен, — сказал вполголоса свои.

— А? Ты солгал в семь? — Демон услыхал не те слова.

— Я согласен! Да! Давай! Забирай мою душу, товарищ! — воскликнул Дин, расправив руки в стороны.

Надо ли вам знать, чем закончилось это всё для Дина? Надо ли вам знать, чем закончилось это всё для Ильича? Вы прекрасно знаете, в чём изначально была причина. Вы прекрасно знаете, что вскоре соприкоснулись губы каждого лица...

"Кхм! — громко крикнет автор текста на этот счёт. — Не одобряю!"

Наверное, это единственный на всём этом чёрно-белом свете чёрт, носящий собственный костыль.

Ты один немыслимый на этом ярко-алом цвете Демон, которого не смоет ни одна вековая пыль.

Много, конечно, в тебе изъянов, но уважение, почёт и огромное "Спасибо" тебе, Ульянов!

Чёрт возьми, вот ты ж чёрт!