Солнечная мозаика (джен)

У Цирцеи все было в порядке, все под контролем. Невидимые нити золотистой солнечной магии окутывали весь остров, пронизывали каждый уголок. Ничто здесь не происходило без ее ведома и согласия. Нет нужды давить, повышать голос: всегда можно объяснить названным дочерям, почему то или иное под запретом, умело сыграть на струнах души. Почти все нимфы Цирцеи не знали другой жизни, а те, кто помнил... Что ж, они ещё больше остальных соглашались с матерью.

Цирцея верила, что ограничения лишь ради блага ее дочерей. Мужчины несут зло, разрушения и смерть. Они разбивают сердца неосторожным словом, взглядом, а бедные девушки потом всю жизнь льют слезы по несбыточному. Нет, Цирцея не могла обречь своих нимф на страдания!

Ее остров — маленький мир, где есть все для идеальной жизни. Есть книги, музыкальные инструменты, нити, из которых можно ткать самую разнообразную одежду. Есть спелые фрукты и молоко. Есть роща и пляж с песком настолько мелким, что разглядеть отдельные песчинки невозможно.

Да, Цирцея заставляла нимф самих ухаживать за коровами и другими животными, пропалывать сад от сорняков, ткать одежду и готовить, хотя могла бы сделать все с помощью магии. Зато девочки не скучали. К тому же Цирцея никогда не запрещала ни петь, ни танцевать, ни смеяться, ни дурачиться, всегда поддерживала и наставляла, уделяла внимание каждой нимфе. Так что она считала себя хорошей матерью.

И, конечно, сложно было предположить, чтобы на ее острове появился кто-то из мужчин — смертных ли, богов ли, иных ли созданий. Единственным исключением был Гермес, изредка доносивший вести с других земель, но Цирцея бдительно следила, чтобы тот не засматривался на ее дочерей, а те, в свою очередь, не видели бога посланий.

Так что, если и происходило в мире нечто безумное и из ряда вон выходящее, оно никак не затрагивало Цирцею. Так было всегда. И Цирцея надеялась, так будет.

* * *

Венец из чистого золота выполнен в виде причудливых, острых листьев. Если не знать, как правильно брать, можно порезаться. Цирцея знала, ведь венец — один из немногих подарков Гелиоса, отданный даже не лично, а через мать. Естественно, зачем ребенку видеть отца? Глупая блажь.

Цирцея вздохнула, задумчиво разглядывая переплетение золотых ветвей, искусное и искусственное. Когда-то она переживала. Так давно, что и не вспомнить теперь.

— Мама! — юная нимфа замерла на пороге ее комнаты, не пересекая грань.

— Мы тебе венок сплели, примеришь? — и столько искренней любви в таких простых словах!

Цирцея привычно улыбнулась: не престало ходить грустной, когда рядом ее девочки.

— Конечно, я иду, дорогая.

Цветы невесомо опустились на голову, настоящие, живые. Дороже и легче любого золота.

* * *

— О чем задумалась? — Медея встала рядом, облокотилась на перила балкона, устремив взгляд желтых глаз куда-то вдаль.

Она была похожа на дочь бога солнца даже больше, чем сама Цирцея: золотистые волосы, сияющая кожа, царственная и гордая осанка. На руках Медеи обязательно звенели золотые браслеты, шею обвивало ожерелье, на пальцах красовались кольца, а в ушах — серьги. Голос Медеи звучал ласково и учтиво.

За день, когда Медея в колеснице Гелиоса прибыла на остров, Цирцея была благодарна от души. Медея — ее племянница, дочь брата, стала одной из тех, на кого Цирцея могла положиться безоговорочно.

— О нас всех, — Цирцея обняла племянницу за плечи. — И о том, какое будущее ждет нас.

— Будущее? У нас сегодня вечер историй, помнишь?

— Разумеется, дорогая. Пойду приготовлю ужин, а ты пока составь список зелий, которые у нас есть. Завтра хочу пополнить запасы, пока есть время, заодно младшим покажу, как работать в лаборатории.

— Как скажешь, мама, — послушно кивнула Медея.

* * *

Цирцея недовольно поморщилась, чувствуя, как к ее острову пристал какой-то корабль. Она могла точно сказать, что корабль этот полон мужчин.

— Дорогая, принеси мне немного белладонны, хорошо, — обратилась она к одной из своих дочерей. — А то вы последние запасы зелья потратили.

Нимфа смущенно потупилась.

— Нам было интересно, можно ли превратиться не полностью, а частично.

— О, и как? — с улыбкой поинтересовалась Цирцея.

— Можно. Только у Дианы теперь кошачьи ушки.

— Хм, а я даже не заметила. Надо бы ее расколдовать.

— Нет-нет, она и не говорила ничего, потому что ей так нравится!

— Хорошо. Белладонна, — напомнила Цирцея.

Пока солдаты доберутся до ее дворца, она как раз успеет приготовить чудесное зелье. Главное, убрать все, что девочки натворили, а то последствия от приема зелья могут быть... интересными.

Цирцея осторожно добавила зелье в кубки: ровно по числу мужчин в разведке. И ещё несколько кубков на всякий случай, который никогда не наступал, потому что у Цирцеи все всегда шло по плану.

— Дорогие мои, спрячьтесь, пока эти люди будут здесь, — ласково приказала она нимфам.

Затем распустила волосы — они густым каскадом рассыпались по спине. Ослабила лямку хитона. Усмехнулась — до чего мужчины предсказуемы! Цирцея была абсолютно уверена в том, какие лица увидит: дикие, неотёсанные, искаженные похотью и голодом.

Цирцея дернула плечом и поправила любимый кинжал. Ничего. Ради дочерей она была готова вытерпеть сколько угодно липких взглядов.

— Мама, а ты нам расскажешь сказку на ночь? — детские голоса ворвались в тревожные мысли Цирцеи.

Да, верно, все ради них. Цирцея осторожно погладила Диану по волосам — действительно, кошачьи ушки! Заметила у ещё одной девочки ушки кролика. Вздохнула.

— Разумеется, расскажу. Скажете, когда вам наскучит, — она кивнула на уши. — А теперь играем в прятки!

Цирцея убирала зал после солдат — свиньи, как есть свиньи! Волосы давно перехвачены лентой, одежда сидела хорошо и не пыталась кокетливо сползти с плеча. Все идеально.

Цирцея поморщилась, вспомнив пьяные крики и брань. Каждый случайно заплывший на остров корабль лишь подтверждал ее мнение о мужчинах. Хорошо, что она не оставалась безоружной, ведь нельзя... Сердце стиснул ледяной, застарелый страх, и Цирцея тряхнула головой, отгоняя прошлое. У нее есть, за что бороться и что терять, а значит, она должна быть сильной.

Задумавшись, она не сразу заметила, что больше не одна в зале: Гермес легко парил над полом неподалеку, с любопытством склонив голову на бок. Кудрявые волосы падали на лоб, шлем, украшенный крыльями, скрывал лукавые глаза.

— Дорогая моя Цирцея, — Гермес дурашливо поклонился и протянул ей цветок, сорванный у нее же в саду, — давненько мы не виделись! У меня к тебе есть ма-аленькая просьба, — он состроил умильное выражение лица.

Цирцея забрала цветок, старательно запрещая себе краснеть от такого жеста внимания. Гермес всегда такой... Гермес, что глупо было предполагать, что за пустой формальностью кроется что-то большее. Цирцея не сомневалась, что так Гермес обращается со всеми знакомыми, поэтому отступила на шаг назад и предупреждающе подняла руку.

— Дорогой мой Гермес, — в тон визитеру ответила она, — я, конечно, всегда тебе рада, но сейчас не самое подходящее время. Видишь ли, у меня другие гости. Озвучь же скорее свою просьбу, и я займусь ими.

Гермес беспечно рассмеялся, приобнимая ее за плечо.

— О, не волнуйся, у тебя полно времени. Твои гости — те, что не хрюкают — сидят на корабле и готовы сбежать в любой момент. Я перекинулся парой слов с дриадами, они задержат единственного героя, который решил спасти товарищей. Так что времени у нас полно.

Цирцея нахмурилась, сняла его руку. Она была против общения Гермеса с нимфами и против того, чтобы ее девочки как-то задерживали смертного, но спорить с богом не решилась, тем более реального вреда он не причинял.

— Что ж, в таком случае, выпьешь со мной? — Цирцея скрыла все чувства за приветливой улыбкой. — У меня есть прекрасный отвар.

— Всего лишь отвар? — с ноткой разочарования протянул Гермес. — Без сюрпризов?

— Без, — мысли о нимфах наполнили Цирцею неподдельной нежностью. — Но мои девочки, знаешь ли, ходят рядом.

Гермес расхохотался.

Он сидел на кухонном столе, будто стол — самое удобное место во вселенной, болтал ногами, повествуя о Троянской войне, а солнце странно-уютно заглядывало в окно, играя золотистыми пылинками в воздухе. Цирцея делала вид, что ей вот ни капли не интересно, но временами не могла сдержать смешка или едкого замечания.

— Ладно, дорогой, ты достаточно меня развлек, — уже искренней улыбнулась Цирцея. — Чего же ради ты так стараешься?

— Ах, ты меня ранишь в самое сердце! — Гермес театрально отшатнулся. — Разве я не могу зайти к своей подруге просто так?

— Ты начал с того, что у тебя ко мне просьба.

— Ну да, — хмыкнул он. — В общем-то просьба — сущий пустяк, тебе даже стоить ничего не будет. Отпусти солдат, а?

— Что? — вся веселость покинула Цирцею. — Они мужчины, я не могу пойти на такой риск! Нет, даже не проси!

— У того героя из леса холи моли, — предупредил Гермес.

— Есть и другой путь, — Цирцея жестко сверкнула глазами. Ее магия, золотистая, солнечная, гневно затанцевала вокруг. — Я не проявляю милосердия к убийцам.

— Ладно тебе, дорогая, — Гермес взлетел и стал кружить по кухне. — Они не так уж плохи. Одиссей так уж точно.

Цирцея иронично вздернула бровь.

— Он хитрый, умный и вежливый, — сказал Гермес

— Тоже мне достижение, — отмахнулась Цирцея.

— Он любит жену и сына, — сказал Гермес.

— Да что ты? Даже не изменяет?

— Ни разу за десять лет войны!

— Серьезно? — Цирцея рассмеялась. — Мне кажется, ты заврался, дорогой.

Гермес сделал преувеличенно обиженное выражение лица.

— Как можно обвинять меня во лжи? Я недоговариваю, умалчиваю, но не вру.

— Все равно я тебе не верю, — хмыкнула она.

— А ты проверь, — хитро улыбнулся Гермес. —Как насчёт пари? Если Одиссей устоит перед твоим божественным, внеземным обаянием, ты отпустишь его и всю команду. Если нет — только его, — он протянул руку, но Цирцея отступила.

— Я бы согласилась, но почему я должна отпустить Одиссея в любом случае, м?

— Он мой внук. Или правнук, — Гермес прищурился, словно пытаясь определить степень их родства.

По спине Цирцеи пробежали мурашки: внук? Интересно, насколько он похож на Гермеса? Также ли его глаза лучатся лукавством, а речь многословна и красива, но обманчива? Несмотря на внезапную озадаченность, Цирцея осталась холодна.

— Надо было с этого начинать, дорогой, — а вот теперь можно и поиграть. В куклы.

Конечно, крайне самонадеянно думать, что можно манипулировать богом, однако Гермес позволял Цирцее чувствовать себя главной. За это она, пожалуй, была готова снизить цену.

— Мне тут нужно кое-что для острова, — томно начала Цирцея. — Сущая малость, — в ее руках возник список, заготовленный как раз для таких внезапных просьб Гермеса.

— Дорогая, тебе не кажется, что ты перегибаешь? — покачал головой Гермес. — Быть может, по старой дружбе...

Он потянулся к ее причёске, намереваясь заправить прядь за ухо, но Цирцея танцующим движением шагнула в сторону.

— Конечно, по старой дружбе я даже не включила сюда цветок папоротника, слюну Цербера и чешую сирен, хотя мне они тоже нужны.

— Половина, если я выиграю пари, — он так же изобразил что-то вроде танца и легко провел рукой от плеча до локтя.

Нечестный прием, от которого замирало сердце. Совершенно напрасно.

— По рукам.

"Возможно, если его внук хотя бы каплю похож на него, я могла бы", — но эту мысль Цирцея задушила на корню. Как бы ни выглядел Одиссей, кем бы ни приходился Гермесу, он мужчина. Цирцея не сомневалась, что он поддастся на ее женские чары, а значит... Она не пощадит просто так. В конце концов, этот мир прощать не умеет.