Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Ночь выдалась мрачной, тьма поглотила всё вокруг. Солнце уже давно покинуло лишённый всякого присутствия облаков небесный свод и закатилось за верхушки Дымных гор, уступив место ночному светилу — луне. Её серебристый свет залил все окрестности: с деревьев ещё капало после недавнего дождя, а траву покрывала роса. Внизу же к подножию горного кряжа жалось скопление освещённых редкими фонарями разномастных домиков, казавшихся с такой высоты просто игрушечными. Все вместе они составляли собой поселение, именуемое Фогги-Виллидж — некогда процветающий, а ныне забытый Гармонией и всеми принцессами шахтёрский городок, расположенный в стороне от больших путей. С внешним миром его связывала только станция железной дороги, идущей полукругом с востока на северо-запад — от Понивилля до Ванхувера и Толл-Тейла.
Внезапно задняя дверь одного из домиков чуть приоткрылась, пропуская наружу фигуру в чёрном пальто и шляпе, держащую в зубах зонтик. Её обладатель — пожилой единорог пыльно-лилового цвета с растрёпанной седой гривой и такими же бакенбардами — сперва огляделся по сторонам и лишь убедившись, что его никто не видит, достаточно бодро для своего возраста порысил в сторону городской окраины. При этом он поднял воротник пальто, плотнее натянул шляпу на глаза и всё время озирался так, словно собирался совершить нечто противозаконное. Ироничным в данной ситуации было то, что ночным нарушителем спокойствия являлся не кто-нибудь, а местный окружной судья и по совместительству исполняющий обязанности мэра Фогги-Виллидж — достопочтенный Джастис Джадж(1).
Миновав ряды аккуратных, словно бы кукольных домиков с их белыми заборчиками и идеально подстриженными лужайками, выстроившихся по обе стороны главной улицы, старик медленно двинулся в сторону предгорий по едва различимой тропинке, освещая себе путь в темноте при помощи рога (на конце которого мерцал светящийся шар). Проходя мимо возвышающегося на холме старинного особняка, судья не обратил внимания на фигуру своего сородича, мелькнувшую в одном из окон верхнего этажа. Внезапно на морду незнакомца упал один из ярких лунных бликов. Пары мгновений оказалось вполне достаточно, чтобы отчётливо стали различимы его черты — умные, тонкие, в чём-то даже строгие и презрительные. Воистину, то была физиономия пони, с рождения привыкшего отдавать приказы и не привыкшего им подчиняться. Несколько секунд таинственный жеребец неподвижно наблюдал за направлением движения путника, а затем молча скрылся в глубине дома.
Однако Джадж этого не заметил. Он предпочёл бы, чтобы его вообще никто не замечал. И именно поэтому судья так обрадовался, когда высокие деревья, серые и ещё влажные от дождя, поглотили его, словно трясина, надёжно укрыв от любопытных взглядов. Теперь можно было не опасаться, что кто-нибудь не в меру навязчивый последует за ним по пятам, ведь старик вышел из дома неожиданно даже для самого себя. Он и сам не понимал, что подтолкнуло его на этот опрометчивый шаг — простое любопытство или же жадность, граничащая с нетерпением.
В самом конце петляющей горной тропы, по которой держал свой путь Джастис Джадж, прямо посреди скальных выступов, обрамлявших пологие склоны горного кряжа, угрюмо нависающего над городком, притаилась старая золотоносная шахта Смоки-Майн, давно заброшенная. Вход в неё, укрытый от непогоды гребнем скалы, был прочно заколочен досками; уже долгие годы здесь никто и ничего не добывал. Это стало особенно ясно старику, едва он поднялся на гребень и увидел, какая пустота царит вокруг того, что некогда служило главным источником дохода Фогги-Виллидж.
Перед самой шахтой единорогу стало вдруг заметно холодней, будто бы он стоял возле ледника. Однако судья решил не придавать этому особого значения, поэтому просто глянул на большую свинцовую тучу у самого горизонта, еле заметную на фоне усыпанного звёздами ночного неба, и нарочито весело произнёс (хотя голос его при этом заметно дрожал):
— Будет дождь.
Внезапно на краткий миг Джаджу показалось, будто сбоку от него в темноте промелькнула чья-то тень. «Во имя Гармонии, неужто Ведьмоискатель и впрямь вернулся?» — подумал старик и слегка вздрогнул, но тут же усилием воли отогнал от себя навязчивые мысли. Джастис Джадж всё-таки не был трусом, да и жадность говорила в нём громче всякого страха. Да и чего ему, в сущности, было опасаться — какого-то призрака из старой сказки, который уже сотни лет как мёртв и похоронен? Да, в предыдущие две недели один за другим скончались при таинственных обстоятельствах сразу двое уважаемых горожан — «столпов» местного сообщества. Но все их смерти легко объяснялись естественными причинами.
Городской казначей Мизерли Найт(2) был большим любителем прикладываться к бутылке, и именно поэтому пару недель назад спьяну неосторожно свалился в овраг, скрывавшийся в зарослях на пути к старой шахте. Там его крупное, отталкивающего вида тело и обнаружили на следующее утро — прямо посреди нагромождения веток и сучьев, обломившихся под его весом, на которые тот насадился с размаху, словно бизон на острия копий. В свою очередь, мэра Ферриса Олдермэйна(3) чуть меньше недели спустя нашли утонувшим в бассейне на заднем дворе его дома, головой в воде. Даже если смерть мэра и была насильственной, убийца всё равно не оставил следов; поэтому дело списали как несчастный случай — старик Олдермэйн вполне мог выйти подышать свежим воздухом, случайно оступиться в темноте на скользком полу, удариться виском о бортик бассейна и потеряв сознание, попросту захлебнуться. Все эти доводы звучали убедительно, но в данный конкретный момент судью они мало волновали: царящая вокруг гробовая тишина откровенно начинала его пугать.
Луна, поднявшаяся над гребнями и утёсами, озарила всё вокруг своим мертвенно-бледным светом. Внезапно сзади раздался странный клекочущий звук, похожий на хлопанье крыльев, и внутри у старика всё похолодело. Единорог бросил взгляд на землю, и тут его окончательно прошиб холодный пот: рядом со своей тенью он заметил ещё одну, только гораздо более внушительную. Медленно, словно во сне, судья обернулся назад и увидел того, чьё существование столь долго и упорно пытался отрицать — Ведьмоискателя, мстительного борца с нечистью из старинных преданий.
Прямо перед ним стоял пегас серого цвета, высокий и худой как жердь. Его крылья — кожистые и перепончатые, словно у летучей мыши, — были сложены по бокам, скрывая фигуру на манер плаща. На морде, словно грубо высеченной из камня, застыло суровое и угрюмое выражение.
Однако Джаджа пугало не это. Гораздо больше его устрашали ярко-красные глаза незнакомца — абсолютно пустые и лишённые зрачков, они пылали словно два фонаря во мраке ночи, и их свет, казалось, проникал в самую душу единорога. Ведьмоискатель носил старомодную чёрную шляпу — высокую и широкополую, с ремешком вместо ленты (из-под которой выбивались всклокоченная тёмная грива и длинные уши с кисточками на концах) и такой же костюм, напоминавший одежды первопоселенцев прошлых веков. На поясе у него висел топор с посеребренным лезвием и отполированной до блеска рукоятью, испещрённой различными знаками — по-видимому, отвращающими зло.
Словно не замечая стоящего перед ним единорога, призрак охотника на нечисть поднял голову и заговорил:
— И совершу я над ними великое мщение наказаниями яростными... — произнёс он низким и глухим, почти что замогильным голосом. А затем продолжил: — ...и устрашатся меня враги мои, когда совершу я над ними великое мщение. Так и будет, ибо я свидетельствую.
— Т-ты... — только и смог вымолвить поражённый Джастис Джадж, с благоговейным ужасом разглядывая восставшую из небытия живую легенду. — Н-но как? Т-ты же... ты ведь м-мёртв! Мёртв! Т-твой брат и...
— Все мои братья давно умерли, — глухо ответил Ведьмоискатель, буквально прожигая стоящего перед ним судью взглядом своих огненно-красных глаз. Затем всё тем же зловещим, сильным голосом он добавил: — Да и сам я уже много лет как не жив, — а затем зловеще оскалился, обнажив клыки.
— Мистер Вед... мистер Пилгрим Сэйнт(4), сэр... Надеюсь вы понимаете, что я пришёл сюда не затем, чтобы обсуждать, кто был тогда прав, а кто виноват... — с трудом сдерживая страх, словно оправдываясь, пролепетал судья. — То были страшные, воистину тёмные времена, жестокие и смутные. Но вряд ли кому-то могло прийти в голову, что тогда, столетия назад, вами двигало не стремление отомстить, а всего лишь банальная жажда золота...
Всё это время высокий пегас в строгом чёрном облачении молчал, опустив глаза в землю, и на его лице отражалась смесь усталости и скорби. Однако при слове «золото» он оживился и вновь устремил на старика свой взор, горящий неусыпным подозрением.
— Ты говоришь о золоте, — сурово проговорил мстительный дух охотника на ведьм, буквально прожигая незваного гостя взглядом своих бездонно-красных глаз. В голосе призрака явственно зазвучал металл. — Ты говоришь о запретном... как и те, кто были до тебя. Значит ты умолкнешь, как и они!
Судья бросил на своего собеседника удивлённый взгляд, однако его удивление почти сразу же сменилось осознанием, а затем ужасом. Так и не пригодившийся зонтик выпал из раскрытого рта Джаджа, судорожно начавшего хватать им воздух. В следующее мгновение луна и окружающие старую шахту горные пики могли наблюдать необычное зрелище: скачущего вниз по склону со всех копыт престарелого эквестрийского бюрократа, вдобавок что-то кричащего на бегу.
— Нет, не может быть! Это невозможно... ты не можешь, тебя же давно нет! Ты просто не мог вернуться... из пепла не возвращаются-а-а!!!
Луна поднялась ещё выше и засияла серебром, как и многочисленные звёзды, рассыпанные по тёмному покрывалу ночного неба. Её свечение то и дело выхватывало из окружающей темноты чёрные стволы деревьев, уступами спускавшиеся к подножию Дымных гор, где далеко внизу светились немногочисленные огни Фогги-Виллидж. Там был свет, там была жизнь… и там было спасение. Точнее могло бы быть, если бы не хлопанье крыльев за спиной, не оставлявшее очередной беззащитной жертве ни единого шанса.
Быть может, злой морок, внезапно завладевший судьёй, помутил его сознание, но всё это — и залитые лунным светом лесистые предгорья, и старая шахта, и персонаж древней легенды, словно бы восставший из небытия, — всё казалось ему каким-то неестественным, будто бы сошедшим со страниц готического романа. На секунду достопочтенному судье даже почудилось, будто он спасается бегством не от старой шахты, а от драконьего логова... вот только Джадж не осознавал той очевидной истины, что победитель дракона сам становится драконом. И подобно любому дракону, его самого сгубил главный бич этих созданий — жадность до золота.
Старый единорог мчался во весь опор, не разбирая дороги, безуспешно пытаясь оставить позади этот оживший ужас, неумолимо преследовавший его во мраке на крыльях ночи. Неудивительно, что подобная неосторожность в итоге стоила ему жизни. Не заметив в темноте один из замшелых валунов, наполовину ушедших в землю, судья споткнулся об него, перелетел через голову и навзничь растянулся на сырой траве.
— Невозможно... ты не... тебя нет, НЕТ! — бормотал Джадж, тщетно пытаясь уползти подальше.
Однако стоило ему ещё раз поймать взгляд зловещих красных глаз призрака, как вдруг судья захрипел, выпучил глаза и изогнулся дугой, а затем резко дёрнулся и обмяк, безжизненно повалившись на землю.
Джастис Джадж, достопочтенный судья округа Фогги-Виллидж и временно исполняющий (точнее, исполнявший до сего момента) обязанности мэра, неподвижно лежал в ночи на росистой траве, раскинув копыта в стороны, запрокинув голову и обратив невидящие, остекленевшие глаза к искрящемуся серебром лунному диску. На нём по-прежнему были его траурно-чёрный костюм и пальто, словно специально предназначенные для ночной прогулки... или для похорон. Только шляпа — мягкая, с загнутыми кверху полями, — валялась неподалёку, отброшенная и смятая. На лице покойника застыло выражение дикого, ни с чем не сравнимого ужаса. Судья Джадж умер прежде, чем Ведьмоискатель успел обнажить свой топор — страх сделал своё дело, и от пережитого испуга у старика попросту разорвалось сердце.
А в это время в его доме другой пони в плаще с капюшоном судорожно рылся в бумагах Джаджа, громя шкафы и ящики в поисках чего-то важного. Наконец, обнаружив в содержимом распотрошенного секретера искомый документ, он издал победный возглас и откинул капюшон, чтобы получше разглядеть свою находку. Скудный свет карманного фонарика тут же выхватил из темноты до боли знакомую физиономию — то был единорог-хозяин особняка, ранее наблюдавший за последним путешествием достопочтенного судьи. Зловеще ухмыльнувшись, незваный гость подошёл к заранее разожжённому камину и швырнул туда найденный лист бумаги. Подхваченный огнём, тот почти моментально обратился в кучку пепла, а взломщик довольно произнёс, потирая копыта:
— Ещё один столп канул в небытие, осталось совсем немного. Скоро и шахта, и весь этот жалкий городишко снова будут принадлежать моей семье. Снова... надо лишь сделать всё как задумано, и всё вернётся на круги своя. И никто мне в этом не помешает... никто!
1) Justice Judge — справедливый судья (англ.)
2) Miserly Knight — скупой рыцарь (англ.)
3) Alderman — старейшина, член муниципального совета в англоязычных странах (англ.)
4) Pilgrim Saint — святой паломник (англ.)
— Да уж... у тебя просто талант влипать в истории, мой мальчик. Я начинаю понимать, за что тебя уволили из «Мэйнхэттен геральд», — с тяжёлым вздохом произнёс красный земнопони в белой рубашке с закатанными рукавами и пурпурном галстуке, листая свежий выпуск газеты «Дейли трэшер»(1), большую часть обложки которого занимала нефтяная бочка с изображением чёрной капли внутри золотого яблока, а над ней был размещён заголовок, жирными заглавными буквами вопрошающий: «ЭППЛ ОЙЛ — НА КРАЮ ГИБЕЛИ?». Иссиня-чёрная с проседью грива уже немолодого жеребца была взлохмачена, словно он только что встал с постели, а в усталых глазах цвета жидкого чая (под которыми залегли глубокие мешки) отражалась смесь уважения и недовольства.
— Всё так плохо, мистер Пейдж? — осведомился у него сидящий напротив сородич песочного цвета с каштановой гривой. Он был одет в серый полосатый пиджак с жёлтой рубашкой и чёрным галстуком, а серую шляпу с чёрной лентой оставил на вешалке, едва войдя в кабинет. Зелёные внимательные глаза земнопони с любопытством следили за каждым движением на морде начальника, словно пытаясь предугадать его дальнейшую реакцию.
— Нет, вовсе нет. Это хороший материал, даже прекрасный. Но слишком уж он скандальный... даже для столь нетребовательного издания, как наше. Не пойми меня неправильно, Манго́, — продолжил Палпер Пейдж(2), владелец и главный редактор «Дейли трэшер». — Ты талантливый журналист, а мы подбираем за более успешными конкурентами объедки слухов и сплетен, которыми не брезгуют только скучающие домохозяйки да работяги, которые подтираются нашим бульварным листком сразу после прочтения... если вообще его читают. Не понимаю, зачем ты до сих пор с нами возишься?
— При всём уважении, сэр... — начал Манго́. — Вы сами сказали, что я журналист... если я не буду собирать для вас слухи и сплетни, то просто умру с голоду. Это моя работа, и меня она вполне устраивает.
— Пойми, Роттен... «Дейли трэшер» это не твой уровень. Я уверен, что даже с твоей, кхм, неоднозначной репутацией ты без труда смог бы найти себе местечко получше. В «Таттлере», «Хаше» или даже «Конфиденшэле» тебя приняли бы с распростёртыми объятиями. Но ты пришёл к нам...
— К чему вы клоните, мистер Пейдж? — резко подался вперёд репортёр, буквально нос к носу столкнувшись с главным редактором. — Если с моей статьёй что-то не так, то скажите об этом прямо... во имя Гармонии, перестаньте уже ходить вокруг да около!
— Скажем так, — резко посерьёзнел красный земнопони, задумчиво буравя взглядом своего визави. — В погоне за слухами и сплетнями ты копаешь гораздо глубже, чем остальные мои ребята... порой даже слишком глубоко. Не всем такое нравится, но ещё больше это не нравится акулам большого бизнеса, особенно таким, как компания «Эппл Ойл». Слышал о такой?
— Вот оно что... и что конкретно не понравилось этим яблочникам?
— Если вкратце, то твои прогнозы о дальнейшей судьбе их нефтяных концессий в Седлостане были, гм... не слишком оптимистичны. И они считают, что в перспективе это может привести к падению акций компании.
— Нефтяной бизнес всегда риск. Я всего лишь написал о том, что дружественное нам правительство Седлостана нестабильно. Если этот режим падёт — «Эппл Ойл» придётся уйти следом, что обернётся для них потерей миллионных прибылей... так не лучше ли им уйти оттуда заранее и потерять часть дохода, чем в один момент лишиться всего и сразу? Скажем, перенаправив ресурсы на развитие нефтедобычи внутри самой Эквестрии, дабы не зависеть от зарубежных поставок и создать новые рабочие места? Недаром же корпоративный девиз Эпплов гласит, что «нефть — это кровь войны...
— ...а сидр — кровь мира». Я это не хуже тебя знаю, Манго́. И я весьма ценю твои аналитические таланты... однако подобные новости не совсем в стиле нашего издания. Точнее, серьёзные темы это совсем не наш профиль... мы тут всё-таки издаём подборку городских слухов и сплетен, а не даём корпорациям советы по ведению крупного бизнеса. Как ты вообще додумался опубликовать в нашей газете что-то подобное, да ещё и умудрился пропихнуть это на первую полосу?
— При всём уважении, сэр... вы сами пропустили это в тираж.
— Я что по-твоему, должен сам за всем следить?
— Ну... да. Вы ведь и владелец, и главный редактор нашей газеты в одном лице. К тому же вы не раз говорили, что «Дейли трэшер» не слишком-то популярна в широких кругах... вот я и решил, что у меня развязаны копыта для чего-то большего, чем городские легенды, сплетни из жизни звёзд и прочая ерунда.
— Ладно, Роттен. В чём-то ты прав, газетёнка у нас и впрямь третьесортная... ну кто же знал, что твою статью перепечатают все крупные издания и из-за этого на бирже поднимется целое цунами! Мне буквально вчера звонили из штаб-квартиры «Эппл Ойл»: они просто в бешенстве! Мало им было оттока напуганных акционеров, так теперь ещё и ключевые инвесторы начинают сомневаться: а стоит ли им вообще вкладывать свои битсы в столь ненадёжный актив, как седлостанская нефть?
— И чего эти корпораты требовали, опровержения?
— Опровержение и твою голову впридачу. В противном случае угрожали засудить нас по полной программе, — с мрачным видом подвёл итог главный редактор. Под взглядом шефа Манго́ Роттен(3) смущённо заёрзал на стуле и после некоторых колебаний спросил:
— То есть... то есть вы меня увольняете, мистер Пейдж?
— Не совсем, — всё ещё хмуро ответил Палпер, разглядывая сидящего перед ним репортёра. — Я не сентиментален, но такими ценными кадрами не разбрасываются почём зря. Вот что, — добавил он. — Я подумываю вывести тебя за штат издания на месяц или два, без сохранения зарплаты. Можешь считать это отпуском за свой счёт... хотя опровержение написать всё равно придётся. Отсидишься какое-то время в тени, попишешь, наберёшься опыта. А когда биржевые индексы придут в норму и корпоративные шишки из «Эппл Ойл» успокоятся, вернёшься обратно и с новыми силами примешься за работу. Ну что Роттен, как тебе моя идея?
Пару минут песочный земнопони напряжённо раздумывал над предложением главного редактора, после чего вскинул голову и с достоинством ответил:
— Я согласен, мистер Пейдж. Если это нужно для спасения нашего издания, то я готов на что угодно.
— Добро! За это надо выпить, — подвёл итог их беседы Палпер Пейдж, хлопнув копытами. Затем он достал из-под стола пузатую бутылочку черри-бренди и пару стаканов. Разлив по ним пахнущий вишней напиток, он подтолкнул один в сторону Манго́. Тот с благодарностью принял стакан и осушил его в несколько глотков, пока шеф залпом приканчивал свой. Затем красный земнопони нацепил на нос очки, выдернул из кипы бумаг на столе чистый листок и что-то деловито начеркал на нём.
— Вот, считай это своим расчётом… обналичишь его в бухгалтерии, когда будешь уходить. И да, кстати... ты ведь сейчас не за рулём?
— Нет, мистер Пейдж.
— Тогда давай выпьем ещё по одной, чтобы расстаться на дружеской ноте.
Второй стакан вишнёвого бренди благоприятно подействовал на Роттена: на какое-то время перспектива пару месяцев бездействовать на мели даже перестала казаться ему совсем уж безрадостной. Покинув кабинет начальника, журналист равнодушно обозрел десятка полтора теснящихся по обе стороны прохода за одинаковыми столами собратьев по перу, после чего задержал взгляд на единорожке-секретарше, сосредоточенно стучащей по клавишам пишущей машинки слева от входа в обитель главного редактора. Секретаршу звали Айрис Лемон(4), и её внешний вид полностью соответствовал имени. Это была хорошенькая жёлтая кобылка, судя по весёлым искоркам во взгляде — та ещё проказница. Она носила костюм-двойку из розовой шерсти с чёрным бархатным воротничком, а гриву шафранного оттенка собирала в пышный хвост, перехваченный у самого основания лиловым бантом. Заметив репортёра, единорожка оторвалась от своего монотонного занятия и с нескрываемым интересом устремила на него взгляд своих фиалковых глаз, после чего спросила:
— Ну и как всё прошло, Манго́?
— Скажем так... ближайшие пару месяцев я буду в творческом отпуске, — уклончиво ответил жеребец, всё ещё пытаясь осознать произошедшее.
— Это так теперь называется увольнение? — с явным сочувствием поинтересовалась Айрис, проницательно глядя на репортёра.
— Не увольнение, а выведение за штат. И это только на время... я надеюсь, — как-то нерешительно пробормотал Манго́ Роттен, вертя в копытах свою шляпу.
— Надеешься... то есть, ты не уверен?
— Ни в чём нельзя быть уверенным до конца, — отрезал журналист и уже направился было в сторону выхода, как вдруг его остановил раздавшийся позади оклик секретарши:
— У меня тут есть два билета на сегодняшнюю постановку «Лошадок с холмов»... если хочешь, можем сходить туда вместе вечером. Я не настаиваю, но...
— Я бы с радостью, Айрис. Но мне... — растерялся было земнопони, однако тут же нашёлся. — Мне сегодня ещё опровержение писать, Пейдж ждёт его не позднее чем завтра к обеду. Так что извини, может как-нибудь в другой раз.
— В другой раз... конечно, — машинально кивнула кобылка, а затем натянуто улыбнулась и добавила: — Ну, тогда удачи! Надеюсь, скоро у тебя всё наладится.
— Взаимно. Пока, Айрис.
— Пока, Манго́...
После этого жеребец водрузил на голову свою шляпу, а затем в неопределённых чувствах покинул помещение. Проводив его взглядом, Айрис задумчиво упёрла подбородок в копыта, а затем улыбнулась своим мыслям и мечтательно произнесла:
— Взаимно...
Тем временем Роттен, спустившись вниз и получив от улыбчивой пегаски-бухгалтерши внушительные 500 битсов, покинул здание редакции и направился в свою скромную холостяцкую квартирку, расположенную на окраине города. Последняя состояла из единственной комнаты, крохотной кухни, прихожей и санузла. Обозрев скудно обставленное жилище, журналист мысленно порадовался за то, что в своё время оплатил аренду сразу на полгода вперёд. «По-крайней мере, оказаться на улице в ближайшие месяц-два мне точно не грозит», — подумал он, и эта мысль окончательно его успокоила. Перекусив и немного вздремнув, Манго́ решил проверить почтовый ящик. Там его ожидал сюрприз — конверт, а в нём приглашение и сложенная вдвое записка, наскоро нацарапанная на гостиничной бумаге. Написана она была до боли знакомым почерком (который Роттен уже почти успел позабыть и уж точно никак не ожидал увидеть снова после стольких лет) и гласила:
Привет, старина!
Когда меня волей случая занесло в Мэйнхэттен, я просто не мог не вспомнить о тебе. Если будешь свободен в этот уик-энд, заглядывай в клуб «Красный воробей» на Сентрал-авеню после девяти вечера. Буду рад увидеться с тобой и поболтать о старых временах как добрый друг с добрым другом.
С уважением, твой старый приятель Лаки.
«Ну надо же, вот это я понимаю — привет из прошлого», — подумал жеребец, задумчиво вертя в копытах записку. Лаки Райтер(5) был его давним приятелем: их дружба началась ещё на факультете журналистики Мэйнхэттенского университета, и продолжилась на курсах писательского мастерства там же. Впрочем, после окончания учёбы дороги друзей разошлись. Лаки, подгоняемый своими амбициями, уехал в Кантерлот за счастливой звездой; Манго́ же остался в Мэйнхэттене, предпочтя гарантированную синицу в руках неопределённому журавлю в небе. Так что последние несколько лет их общение ограничивалось в основном обменом открытками по праздникам или дням рождения. Поэтому столь неожиданное приглашение встретиться порадовало репортёра, хоть и изрядно его удивило. Задумавшись, он бросил взгляд на часы, висящие на стене — стрелки на циферблате уже приближались к половине шестого.
«Ладно, время ещё есть... так что надо бы заняться делами. Опровержение само себя не напишет», — подумал Роттен, деловито водружая на рабочий стол пишущую машинку. Следующие два с половиной часа он сосредоточенно трудился над опровержением своей скандальной статьи. Наконец, покончив к восьми вечера с последними правками, журналист упаковал готовый текст в отдельную папку (которую затем запер в одном из ящиков стола), наскоро привёл себя в порядок и не спеша выдвинулся в сторону места встречи со старым другом. Вечер обещал быть интересным во всех отношениях...
* * *
Выйдя из такси возле клуба «Красный воробей», песочный земнопони даже непроизвольно присвистнул от удивления: в вечер пятницы здесь царило настоящее столпотворение. Машины плотно жались друг к другу вдоль тротуара, а у входа в искомое заведение выстроилась огромная очередь пони и других существ, желающих расслабиться после тяжёлой трудовой недели. Миновав отчаянно жаждущую доступных развлечений толпу, репортёр показал охраннику на входе своё приглашение и беспрепятственно прошёл в клуб. Оставив шляпу в гардеробе и оказавшись внутри, он тут же был оглушён льющимися со сцены аккордами. Оркестр наигрывал бодрый джазовый мотив; на танцполе кружились пары, разделяясь и вновь соединяясь друг с другом; а за многочисленными столиками (расставленными вокруг сцены полукругом на манер амфитеатра) казалось, не было ни единого свободного места. От такого великолепия Роттен совсем было растерялся, как вдруг с дальнего конца зала его окликнул давно знакомый, но уже почти позабытый голос:
— Манго́, старина! Надо же, ты всё-таки пришёл, — всплеснул копытами сидящий за одним из столиков бежевый единорог с прилизанной гривой кофейного цвета и весёлыми карими глазами.
— Представь себе... не мог же я после стольких лет просто так взять и отказать старому другу. Ты только погляди на себя, стильный такой, — ответил земнопони, указав на его строгий тёмно-синий пиджак с белоснежной рубашкой и красным галстуком.
— Я же всё-таки с недавних пор штатный корреспондент «Кантерлот таймс», знаешь ли... так что поневоле приходится соответствовать имиджу столь уважаемого издания. Да ты присаживайся, — сказал Лаки, широким жестом показывая тому место напротив себя. Когда же Роттен устроился поудобнее, единорог добавил:
— Картофельный салат тебя дожидается... я уже заказал. Ты ведь наверняка голоден.
— Очень мило с твоей стороны, — ответил ему репортёр.
— Не вечно же тебе перебиваться с сенбургеров на кэррот-доги, — усмехнулся его собрат по перу и спросил: — Ну и как ты поживаешь, старина?
— Потихоньку, дружище... потихоньку, — без особого энтузиазма произнёс Манго́. — Мы с тобой не виделись уже сколько... два или три года?
— По-моему, три с половиной. Кстати, Мани... что-то ты мне недоговариваешь. Судя по виду, дела у тебя не очень.
— Ладно, Лаки... ты меня раскусил. Врать не буду, — сказал земнопони, наливая себе порцию кукурузного виски. — Главред вывел меня за штат издания из-за одной статьи, которая не понравилась крайне уважаемым пони. Но это временно... всего на месяц или два, не больше.
— Поверь моему опыту, старина: нет ничего более постоянного, чем временное, — произнёс единорог, наполняя свой стакан. — Но мы с тобой по-прежнему друзья, так что если надумаешь перебраться в столицу, я замолвлю за тебя словечко... только дай знать.
— Спасибо на добром слове, Лаки... но я надеюсь, что всё обойдётся.
— Понимаю... надежда умирает последней и всё такое. Ну, за встречу! — сказал Лаки Райтер, поднимая стакан. Чокнувшись, друзья выпили и продолжили общение.
— И что, ты по-прежнему коротаешь вечера в одиночестве? — спросил Лаки, аккуратно нарезая свой соевый стейк. — Пресвятые принцессы, Мани! Ты мне прямо сердце разбиваешь, а оно у меня и так не особо хрупкое... найди себе уже подружку и не заставляй меня страдать почём зря!
— Да как тебе сказать... — ответил ему Роттен, задумчиво ковыряясь вилкой в салате. — Есть у нас в редакции одна, скажем так... особенная пони. И она вроде бы как свободна, и кажется даже, кхм... неровно дышит ко мне.
— Так и за чем дело стало? — резко подался вперёд единорог, весь дрожа от нетерпения. — Если видишь цель и не видишь препятствий, нужно действовать.
— Ну... я всё-таки не до конца уверен, что это взаимно, — замялся Манго́. — В общем, сегодня она позвала меня на вечерний показ «Лошадок с холмов», и я... я отказался. Надо было к завтрашнему полудню написать опровержение для газеты, да ещё эта твоя записка...
— Во имя Гармонии, ты просто неисправим! — в сердцах воскликнул Райтер, стукнув копытом по столу. — Кобыла буквально сама на тебя вешается, а ты от неё шарахаешься будто виндиго от дружбомагии! Ладно ещё опровержение... я понимаю, работа есть работа. Но со мной ты вполне мог бы встретиться в субботу или воскресенье, а этот вечер провести в гораздо более приятной компании.
— В чём-то ты наверное прав, — с тяжёлым вздохом произнёс земнопони. — Она и правда очень славная. Просто... просто я боюсь, что недостаточно хорош для неё. Но теперь мне кажется, что это была бы неплохая идея: определённо стоило сегодня пойти с ней и хоть ненадолго развеяться, приобщиться к прекрасному...
— Агась. Особенно последнее, — хохотнул единорог, по-дружески толкнув журналиста в плечо. — Я вот уже несколько недель не приобщался... и уж поверь мне, вовсе не потому, что не хотел.
— Охотно верю, — кисло усмехнулся Манго́ Роттен. — Ну, за прекрасное! — провозгласил он, наполняя второй стакан. Лаки последовал его примеру, и друзья снова выпили вместе. Следующие десять минут прошли в молчании, которое лишь изредка прерывалось стуком приборов о тарелки. Наконец, покончив со своим картофельным салатом, земнопони удовлетворённо откинулся на спинку стула и, внимательно поглядев на своего визави, с серьёзным видом поинтересовался у того:
— Подозреваю, что ты не просто ради дружеской попойки пригласил меня сюда... так в чём подвох, Лаки?
Кантерлотский корреспондент с минуту смотрел на университетского товарища, после чего утёр рот салфеткой и со вздохом заговорил:
— Скажу как есть, Манго́. Раз уж ты сейчас на мели... у меня для тебя по старой дружбе есть одна сенсация, причём как раз по профилю твоей газеты.
— И что это за сенсация такая? — в недоумении спросил Манго́.
— На северо-западе южнее Ванхувера есть один маленький городок, — начал единорог, придвинувшись почти вплотную к собеседнику. — Называется Фогги-Виллидж... по правде говоря, то ещё местечко. Но с недавних пор в этом Гармонией забытом местечке начали твориться странные дела... очень странные.
— Насколько странные?
— Уже вторую неделю кто-то убивает членов тамошней городской верхушки. Местные болтают, что это какой-то оживший призрак или нечисть из старинной легенды, но лично я ни словечку не верю.
— И чего ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты скатался туда и как следует всё разузнал об этом деле. Как ты это лучше всего умеешь... уж мне ли не знать, — сказал Райтер, заговорщически подмигнув своему коллеге. — К тому же для тебя это шанс вернуться в штат, если сделаешь приличный репортаж с места событий... а большего и не надо. Я не требую от тебя раскрыть это дело: ты же всё-таки газетчик, а не полицейская ищейка. Просто покопайся и выясни, что за муть там вообще творится... если возьмёшься. Впрочем, я не настаиваю: эта история так дурно пахнет, что вполне может оказаться газетной уткой, на которую ты только зря потратишь драгоценное время.
— А знаешь что? Я возьмусь, — резко вскинул голову земнопони; в его глазах впервые за долгое время вспыхнул азартный огонёк. — Даже если это просто утка, она всё равно сгодится для нашего сборника слухов и сплетен... а если там действительно что-то сенсационное, то для меня это и в самом деле шанс вернуться в штат. Может быть, даже на полную ставку. Ты не представляешь, насколько мне помог... спасибо тебе огромное, дружище!
— Да пустяки, — снисходительно принял похвалу столичный журналист. — Дело житейское... сегодня я помог тебе, а завтра ты поможешь мне. По старой дружбе, естественно... ну, за нашу с тобой дружбу! И за остальных бумагомарак, карандаш нам всем за ухо! — торжественно произнёс Лаки, поднимая уже третий по счёту стакан. После того как бутылка виски на столе почти опустела, Манго́ собрался уходить.
— Ну так что, ты действительно собираешься поехать в этот, как его... Фогги-Виллидж и всё разузнать? — спросил бежевый единорог собрата по перу перед тем, как попрощаться с ним.
— Конечно... отправлюсь завтра же, полуденным поездом, — ответил ему Манго́.
— Как скажешь, старина, — сказал Лаки и добавил, углядев за стойкой бара троицу кобыл в ярких платьях: — А вот я, пожалуй, задержусь тут ещё ненадолго... чтобы приобщиться к прекрасному, — а затем глуповато захихикал, в ответ на что песочный земнопони лишь понимающе усмехнулся. После этого друзья стукнулись копытами и распрощались, оба весьма довольные собой.
Уже на следующее утро Манго́ Роттен собрал вещи и отправился на железнодорожный вокзал Мэйнхэттена, по пути заскочив в редакцию газеты «Дейли трэшер» и сдав опровержение главному редактору. Заодно он успел перекинуться парой фраз с Айрис Лемон, кратко пересказав ей события вчерашнего вечера и свои планы на ближайшее время. Жёлтая единорожка была впечатлена, однако всё же посоветовала Манго́ «беречь себя и возвращаться поскорее». Тот в ответ клятвенно заверил Айрис, что дольше чем на пару недель его отсутствие не затянется, и на этой ноте они довольно тепло попрощались друг с другом. А на вокзале журналиста уже ждал полуденный поезд, готовый отвезти его на запад — прямо к подножию Дымных гор, где располагался городок Фогги-Виллидж, чьи тайны ему предстояло разгадать...
1) Daily Trasher — «Ежедневный мусорщик» (англ.)
2) Pulper Page — бульварный листок (англ., вольный перевод автора)
3) Mango Rotten — гнилое манго (англ.)
4) Iris Lemon — лимонный ирис (англ.)
5) Lucky Writer — удачливый писатель (англ.)
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу