Пожалуйста, не оставляй меня... (джен)

Знаешь, Кэнан, когда мы впервые встретились, я никогда бы не поверил в то, что мы будем так близки. Помню, в тот день я рассчитывал по-быстрому выкрасть у вас ящик с товаром, да и продать его подороже, чтобы не голодать какое-то время, а с тобой и другой частью команды просто разминуться… Но по итогу всё так закрутилось-завертелось, что я, оказавшись на корабле, случайно втянулся в несколько миссий и остался с вами… Освобождение вуки, доставка ресурсов для бедняков… Иронично, что тогда ещё я помог вам сбежать со звездного разрушителя, а потом, когда сам попал в плен, вы пришли за мной… А всё это случилось только потому, что ты решил протянуть мне руку помощи и спасти от воздушной атаки на Лотале, наплевав на то, что я пытался сделать…

Тот день был просто шикарным. Конечно, тогда я не получил ни денег, ни еды, если не считать, конечно, йоган, но вместо этого я обрел нечто более ценное — дружбу и семью. Семью, готовую подставить своё плечо, поддержать в трудную минуту и принять меня со всеми недостатками. До сих пор удивляюсь такому невероятному подарку…

Просто поразительное развитие событий. Особенно, если учесть то, сколько раз мы ругались. То из-за моего безрассудства, то из-за твоей неуверенности в себе, как учителе… А сколько мы с Зебом кричали друг на друга! В первые дни мне вообще казалось, что мы не уживёмся в одной каюте и одним расчудесным днём просто друг друга перебьём. Но, как ни странно, все эти ссоры нас наоборот как-то сблизили, и мы стали друзьями. Можно сказать, даже кем-то вроде братьев.

Хах, забавно. Кто бы мог подумать, что обычный уличный мальчишка станет частью чего-то большего? Откажется воровать, станет учеником джедая, превратиться в мятежника… А после, вдохновившись чужим примером, начнёт спасать других, воюя с Имперской диктатурой? Скажи мне кто об этом несколько лет назад, я бы покрутил пальцем у виска и назвал такого человека поехавшим безумцем.

Когда ты приютил меня, я был всего лишь ребёнком. Недоверчивым, боязливым, закрытым четырнадцатилетним ребёнком. Я никому не верил, никого не подпускал к себе. Боялся обжечься, боялся потерять, да и просто любить кого-то было страшно. Мне и сейчас страшно на самом-то деле, но… Я как будто стал более открытым? Я начал верить, что в этой галактике ещё есть что-то хорошее, что всё ещё есть существа, которым не всё равно на чужую боль. Я научился помогать другим и бороться за то, что люблю. И всё это благодаря тебе, Кэнан. Тебе, Гере, Сабин, Зебу, Чопперу… Каждый из вас стал мне в равной степени дорог. Каждый из вас в какой-то степени стал мне учителем. Я искренне благодарен Судьбе (или Силе?) за то, что она привела меня к вам. О лучшей семье я не мог и мечтать.

Сейчас мне восемнадцать. Я уже не ребёнок. Я стал достаточно взрослым, чтобы осмыслить некоторые вещи… То, через что мы проходим, я стал воспринимать по-другому. Каждая миссия, каждое задание теперь не весёлое, увлекательное приключение, каким оно казалось раньше. От всего этого больше не захватывает дух, не кружит голову, не бодрит. После того, что случилось на Малакоре, после того, как мы столкнулись с Молом, парочкой Инквизиторов, а затем и с Вейдером, я начал по-настоящему понимать цену войны. Все мы очень хрупки и крайне уязвимы. Все мы смертны, и один неверный шаг, одна глупая, безрассудная выходка может обернуться непоправимой трагедией.

Просто чудо, что тогда мы оба вернулись живыми. Ладно, сразиться с Инквизиторами, — это одно дело. Они, конечно, довольно умелые, опасные противники и их нельзя недооценивать, но Вейдер… Его уровень, его мастерство… Просто за гранью возможностей. Он не просто силён, он очень могущественен… Его техника, его стиль боя не поддаётся описанию, не с моим-то опытом, конечно. А его ненависть… Его жгучая, ледяная ненависть столь мощная, столь зыбкая, что казалось, она не просто заморозила весь организм, а сковала лёгкие, разум, сердце в бесконечной зимней стуже. Если бы не жертва Асоки мы бы не покинули Малакор, это точно.

А ещё Мол… Крифф, я ведь доверился ему. Совсем как дурак. Увидев его тогда, я поверил, что этому парню наверняка требуется моя помощь, поверил, что, добыв голокрон ситхов, мы найдём ключ к краху Империи, станем партнёрами… Искренне поверил, что он присоединиться к нам в этой грёбаной войне! Но как бы не так. Он, конечно, хотел того же, что и мы, но с совершенно иными мотивами и способами. Он искал мести, буквально жаждал её, словно был её рабом, и ему не нужны были друзья. Ему нужен был контроль, нужна была власть, могущество, и я… Как грёбаный наследник, как соучастник мести и ненависти, как грёбаный ученик! Я должен был, видите ли, унаследовать его знания, отречься от пути джедая и присоединиться к нему… И как я вообще не понял тогда, что этот парень — ситх?! Пусть и бывший, но всё же ситх. Какой же я дурак… Аж противно.

Но самое мерзкое не это. Самое мерзкое — это последствия. Мол, конечно, помог нам одолеть Инквизиторов, но потом… Потом он предал нас, предал зарождающуюся дружбу… Пока я поднимался на храм, бежал туда со всех сил с голокроном, чтобы получить нужные, казалось бы, знания, он… Он ранил тебя… Серьёзно ранил… Он… Он… Крифф, мне до сих пор больно вспоминать тот миг, когда я впервые увидел тебя с тяжёлой, массивной маской на лице, а потом, на корабле без неё… Этот страшный ожог с язвами, этот пугающий до дрожи шрам с мясистой, алой плотью и выступающей кровью, и твои глаза… Такие побледневшие, покрывшиеся мутной, белёсой пеленой глаза, лишённые былого яркого блеска и цвета… Крифф… Кэнан, ты ослеп. Ослеп навсегда, и это, ситх подери, моя вина.

Я знаю. Ты говорил мне, что я должен отпустить ситуацию. Должен смириться с тем, что я не могу контролировать всё на свете. Смириться с тем, что мне не подвластны чужие поступки, что я не должен брать на себя ответственность за чужое зло, что я не всеведущ и не всемогущ, что я тогда был наивным, доверчивым шестнадцатилетним мальчишкой, которым, в силу возраста, легко манипулировать, но… Я не могу, Кэнан. Не могу, понимаешь? Я знаю, ты вроде как прав, и я с тобой согласился тогда в пещерах, убедив тебя, что попробую простить себя, но это так сложно… Каждый раз, когда я начинаю повторять себе всё то, что ты мне говоришь, я снова начинаю злиться и погружаться в отчаяние. Каждый раз, вспоминая битву с Молом, вспоминая кровь на твоём лице, мне хочется кричать. Хочется закрыться от всех и запереть все свои эмоции, чтобы стало легче, чтобы не чувствовать боль, чтобы научиться жить с этим как-то дальше и просто продолжать быть полезным для Восстания… Я… Я не хотел становиться бесполезным из-за своих грёбаных срывов, не хотел становиться обузой, не хотел, чтобы меня жалели, ведь моя проблема — просто ничто в сравнении с твоей травмой.

Прости, Кэнан. Я не знаю, как отпустить ситуацию. Я пытался, правда пытался. Но пока не получается. Я не могу не винить себя за то, что допустил это. За то, что позволил ему это сделать с тобой…

Какой же невыносимой сволочью я себя чувствую временами, ты даже не представляешь.

Прости. Плохой из меня, должно быть, получился падаван. И нет, я тебе этого никогда не скажу, потому что не хочу слушать то, как ты опровергаешь мои слова, подыскиваешь аргументы. Я не хочу, чтобы ты утешал меня из-за этой проблемы, из-за этих чувств. Я не заслуживаю этого. Не после того, как избегал тебя полгода, не после того, как вместо того, чтобы помочь смириться с травмой и быть твоей опорой, я предпочёл запереться в каюте, чтобы открыть голокрон и… И начать поглощать эти знания…

Крифф. Я ведь был так близок к падению, так близок к Тёмной стороне! А ты тогда даже не знал об этом, пока однажды ситуация не стала катастрофической, пока миссия по освобождению… некоторых заключённых… из Имперской тюрьмы чуть не обернулась трагедией. Я мало того, что разрушил один из кораблей, так ещё, и устроив взрыв на станции, едва не погиб… Если бы не ты, я бы… Благо, ты потом отобрал у меня эту проклятую штуку и проигнорировал все те глупые, ужасные, обидные вещи, что я тебе наговорил. Прости меня. Я не должен был говорить, что ненавижу тебя. Я сказал это от отчаяния, от осознания, что упустил возможность обучаться, становиться сильнее, контролировать происходящее (пускай и очень сомнительную). И… Я совсем не хотел причинять тебе боль.

Но в итоге всё равно причинил. Право слово, кому бы не было обидно услышать такие слова? Ты-то, конечно, меня простил и всё такое, за что я тебе очень благодарен, правда, но как мне себя-то простить за такое, а?

Ха, я ведь и правда плохой падаван… Нет, ну сам подумай, какой нормальный падаван подастся искушению? Какой хороший ученик пойдёт за опасными, запретными знаниями, пускай и с благими намерениями, пускай и с желанием защитить тех, кого любишь больше собственной жизни? Какой здравомыслящий человек оступиться от учений своего наставника и, начав огрызаться на всех вокруг, станет вариться в собственной злости, собственной ненависти месяцами? Разве верный, открытый член семьи будет притворяться, что у него всё хорошо, лгать о своём эмоциональном состоянии, убегать куда подальше и, игнорируя потребности во сне, еде и общении, тренироваться до полного истощения, изнеможения? Разве по-настоящему любящий сын и брат позволит утянуть себя во тьму?

Что-то я сомневаюсь. Я потерпел такую неудачу, Кэнан. Я подвёл тебя, подвёл всю семью. Мне стоило быть более открытым, стоило быть рядом с тобой, чтобы помочь тебе заново ориентироваться в мире, стоило быть более честным в своих чувствах, поговорить с тобой и просто выкинуть эту дрянную ситхову штуку прочь! Но я позволил страху завладеть собой и отстранился от всех, отстранился от тебя, не заметив, что тебе нужна помощь, не заметив, как ты шаг за шагом погружаешься в уныние, апатию, депрессию и страдаешь от собственных демонов. При этом ты всё время пытался казаться сильным…

Мы с тобой оба так сильно изменились… Мы оба по-немногу сходили с ума, сгорали изнутри и разрушались медленно-медленно… Только ты, в отличие от меня, никому не вредил.

Крифф, такое ощущение, что это я слепой, не ты. Мне понадобилось столько времени чтобы понять, что иду не по тому пути… Я подвёл тебя самым ужасным из всех возможных способов. Прости меня, Кэнан. Прости, что тебе достался такой сложный, такой неблагодарный ученик.

Единственное хорошее, что вышло из всей этой ситуации, так это то, что я наконец начал взрослеть. Все эти сражения, схватки для меня теперь несут огромный вес. Я больше не так беспечен, как тогда. Я поумнел (по крайней мере, надеюсь на это) и понял, что ситуация вовсе не столь… Захватывающая, приятно волнительная. Я стал серьёзнее. Но какой же ценой…

С тех пор я стал больше ценить то, что имею. Нет, я и раньше ценил, но не так… Страх стал моим постоянным спутником, и я теперь больше провожу время со всеми вами, потому что неизвестно, сколько времени нам вместе отведено… Я больше не тот саркастичный, веселый ребенок, каким был в четырнадцать-шестнадцать лет. Больше не тот беззаботный шутник, каким меня сделала жизнь и ваша забота… Теперь я понимаю, как мимолётно наше существование, как резко и внезапно может оборваться счастье, и теперь стараюсь это как-то компенсировать. Насладиться теплом, пока это возможно…

И это осознание помогло мне стать спокойнее (относительно, правда) и собраннее. Я больше не попадаю в столь критические ситуации и быстрее, лучше реагирую, когда кому-то требуется помощь. Дышать стало чуточку проще, ведь теперь я больше иду на контакт с вами, чаще обнимаюсь, разговариваю и также утешаю, успокаиваю в ответ.

И ненависть, когда-то душившая моё горло, мало-помалу отступила, одарив кислородом лёгкие, словно свободой. Стало теплее как-то на душе, приятнее, роднее…

И всё же… И всё же что-то не то.

Я знаю, ситуация стала другой и явно не в лучшую сторону. Но почему? Как? Какие для этого есть причины? Я почему-то не могу сказать. Не вижу конкретики. Вроде бы, ничего точного ещё не произошло, но мне уже как-то не хорошо. Аж изморозь продирает от макушки головы до самых пят, покрывая реки вен скрипучим, старым заснеженным одеялом…

Я тревожусь, Кэнан. У меня плохое предчувствие. Мне кажется, что скоро грядёт что-то плохое. Нет, не плохое, а немыслимое, ужасное, неотвратимое… Я чувствую невыносимый, скребущий душу ужас. Паника заставляет сердце биться быстро-быстро, а разум искать какие-то решения. Но какие решения? Какой проблемы? Я так и не могу этого понять, и от этого мне ещё страшнее. Ожидание неизвестности погружает меня в странное оцепенение и заставляет чувствовать себя глупым, беспомощным ребёнком. Кадык ходит ходуном, мысли путаются, сбиваются в кучу, пальцы дрожат, тело в напряжении и, кажется, готово бежать, готово действовать прямо здесь и сейчас, не желая тратить ни секунды, и я бы с радостью последовал бы за своими инстинктами (или, скорее, реакциями), если бы имел четкое понимание, что сейчас происходит.

Но мир, казалось, застыл в таком же безмолвном, беспомощном ожидании, как и я. И, самое ужасное, поделиться этим чувством я ни с кем не могу, ведь вы бы, ребята, начали волноваться за меня… А мне почему-то кажется, что волноваться сейчас стоит за кого-то другого.

Я наблюдаю. Наблюдаю за обстановкой в убежище, на войне, за всеми в семье, за тобой и… И наконец кое-что замечаю. Ты стал совсем другим в последние дни. Таким молчаливым, таким закрытым, таким собранным, стойким… Нет, ты и не задолго после Малокора шутить, веселиться и флиртовать перестал, конечно, но сейчас… От этого нового твоего спокойствия мне становится как-то не по себе, как-то слишком жутко.

Ты совсем другой. Ты — это не ты. Я даже не знаю, как это объяснить нормально. Ты вдруг стал гораздо решительнее, чем был до этого раньше, стал гораздо четче и медленнее продумывать план, без прежней искорки хаоса и безрассудства, ты стал так уверен в себе… Словно ты знаешь что-то, чего не знаем мы. Ты и до этого, конечно, был волевым, смелым человеком, но почему-то сейчас эти качества как будто возведены до абсолюта. Всякое напряжение, что сквозило в твоём эмоциональном поле, пропало, и на его место пришло расслабление. Неожиданное для войны расслабление. И… И принятие. Принятие чего-то неотвратимого, неизбежного. Но чего?

Мне даже страшно представлять, что именно должно быть неизбежным. Пальцы сводит судорогой. Тяжело становиться дышать. В этот миг мне хочется куда-нибудь сбежать и ударить себя по голове, погрузившись в беспамятство, лишь бы не думать, не думать, не думать…

Лишь бы отключить мозги. Лишь бы отключить по-дурацки наивное молодое сердце. Лишь бы окунуться в покой, с головой утонуть в нём, ощутив касания темноты как дружеское, комфортное объятие, чтобы сквозившая в уме пустота стала исцелением от гнетущей лавины эмоций и не чувствовать, не чувствовать, не чувствовать…

Подступающий к горлу страх потери. Очень скорой потери.

Крифф, Кэнан, я так этого не хочу… Не хочу никого терять снова. Я итак потерял родителей. Итак долгие годы провёл в холоде, одиночестве, без капли любви. Я… Я видел кровь на поле боя. Видел, как разрывает тела от взрыва бомб. Видел, как падают в пропасть шагоходы с имперцами внутри. Видел людей по ту сторону войны. Видел, как некоторые, нежелавшие кровопролития, от отчаяния, нехватки денег и голода пошли на государственную службу, лишь бы прокормить своих родных. Я джедай. И я убивал других таких же людей, как и я, лишь бы привести свою планету к свободе. Я видел в штурмовиках людей, которые точно также, как и я, просто хотели жить, просто хотели на что-то надеяться, просто хотели какой-то проклятой стабильности и гарантии, что всё будет хорошо, что хоть кого-то Империя не коснется и не подавит. Эти люди умирали на моих глазах, умирали, хотя хотели жить, и умирали от моих рук в том числе. Я джедай, как и ты. И мы с тобой должны были быть блюстителями мира, теми, кто сохраняет порядок и добро в мире, как ты говорил, но вместо этого, вынужденные бороться с Имперским режимом, мы точно также проливаем кровь, лишь бы у простых, мирных граждан была возможность реализовать свои мечты, цели, идеи, лишь бы люди могли свободно говорить, нормально жить, пользоваться благами цивилизациями без страха обанкротиться и жить в счастье. В счастье, а не постоянном страхе, что кого-то из них вот-вот заберут. Заберут навсегда на какие-нибудь тяжёлые работы или вовсе избавятся, как от ненужной вещи, в попытке испытать новые вооружения или выкачивая все ресурсы из планеты, пока она не обеднеет и не иссохнет.

Я не хочу, чтобы мою новую семью коснулось горе. Мои родители умерли в тюрьме, пытаясь бороться за справедливость. Они были потрясающими, храбрыми, чуткими, добрыми людьми, готовыми пожертвовать собой ради спасения чужих жизней. Прямо как вы. Я… Я не хочу повторения. Я не уверен, что готов к этому.

Да, я взрослый. Мне восемнадцать, и довольно глупо надеяться на какую-то удачу. Я знаю, что нельзя отговорить смерть обойти тебя и твоих близких стороной, что нельзя на войне ничего предугадать. Нельзя верить, что всё всегда будет хорошо и прекрасно, потому что это неправда, потому что это обман и это слишком по-детски. Так не бывает. Жизнь так не работает. Ты не можешь её подкупить. Ни её, ни смерть. Я знаю цену Восстания. Я знаю, что нужно быть готовым к жертвам. Я знаю, что обстоятельства не изменяться просто потому, что ты этого так захотел. Расслабляться — нельзя. Верить в свою непобедимость и абсолютную безопасность — тоже. Это ведёт к импульсивным поступкам и глубокому разочарованию, опустошению и плохим последствиям, но, но…

Крифф. Я не хочу. Я НЕ ХОЧУ! Я… Кэнан, пожалуйста, скажи мне, что ты не оставишь меня. Ни ты, ни кто-либо ещё. Я так привязался к вам, я так полюбил вас, я знаю вас ещё так мало… Я ещё не готов расставаться с кем-либо из вас. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Мне так страшно, Кэнан я так боюсь вновь остаться один, так боюсь сойти с ума… Это глупо, это эгоистично, знаю-знаю, и настоящий джедай не должен так думать, но…

Пожалуйста, Кэнан. Просто будь, пожалуйста, живым.

Я вас всех так сильно люблю. Очень сильно люблю. Геру люблю как мать, сильную, спокойную, мудрую, нежную. Сабин люблю как сестру, готовую всегда подставить своё плечо, яркую и очень интересную. Зеба — как старшего брата или дядю, с которым можно весело провести время или всласть поругаться, просто от нечего делать. Чоппера тоже люблю как брата, только более пакостного, назойливого, но по-своему милого. И Рекса тоже. Этот стойкий, решительный клон стал мне кем-то вроде дедушки, готового поделиться увлекательными историями, байками о военных годах и, конечно, каким-то советом.

А ты… Ты тоже стал мне кем-то особенным.

Ты стал мне отцом. Стал примером, на который я хочу равняться. Ты невероятно сильный, храбрый, такой же травмированный, как я, но не сломленный. Чуткий, добрый, сострадательный. Пример джедая, которым я хотел бы стать.

Я так многое не сказал тебе, Кэнан… Так много умолчал о себе, своём прошлом и своих чувствах… Пожалуйста, Кэнан, не покидай меня. Не смей бросать нас. Каждый из нас нуждается в тебе не только как в лидере, но и в друге, муже, брате, родителе. Ты слишком молод, чтобы уходить, как и все мы.

Мы так много пережили вместе… Через столько испытаний прошли… Пережили и Мола, и Инквизиторов и должны пережить противостояние с гранд-адмиралом Трауном. Должны пережить вместе освобождение Лотала от блокады и оккупации. Должны обрести мир и спокойствие, зажить нормальной жизнью наконец, пережить войну. Вместе. Всей семьей. Слышишь? ВСЕЙ семьей!

Мы с тобой прожили вместе практически четыре года. Для меня это мало, слишком мало. Я не готов терять семью снова. Только не так, н-не снова. Только не тогда, когда я едва-едва оправился от потери первой, кровной семьи.

И да, Кэнан, ты не можешь умереть сейчас. Знаешь, почему? Потому что за все эти годы я так и не сказал тебе самого главного. Ты, конечно, наверняка знал, что я эмоционально привязан к тебе и, наверное, догадывался, что я люблю тебя также сильно, как и ты меня, как всех остальных, но… Кое-чего вслух я тебе так и не сказал. Даже еле слышным шёпотом.

Папа. Я так и не назвал тебя папой. Вслух — ни разу. Только мысленно и очень-очень тихо и робко, опасаясь, что ты каким-то образом услышишь, а я забуду воздвигнуть вокруг своих мыслей крепкий, надёжный щит.

Папа. Такое милое, тёплое, приятное слово. Я так боюсь, но так хочу однажды произнести его вслух. Вслух, громко, обращаясь к тебе, в надежде, что ты услышишь. В надежде, что тебе будет также нежно и легко, как и мне.

Кэнан… Папа. Не смей уходить. Не смей покидать нас. Мы все очень сильно любим тебя. Я люблю тебя безумно. Люблю так, словно мне разрывает душу и сердце. Я люблю тебя и хочу тебя крепко обнять после того, как всё закончится.

Я хочу зажить наконец счастливо. Со всеми вами.

Пожалуйста, папа. Ты всем нам дорог. Будь рядом с нами и живи. Просто живи.

* * *

Тем же вечером все надежды на счастливое будущее рухнули в один миг. Женщина, ставшая юноше матерью, после атаки на Имперский завод оказалась в плену у губернатора Прайс и подверглась изнурительному допросу, сопровождаемому пытками и унижением. Измученный ожиданием, юноша организовал спасательную операцию и вместе с семьей проник в командный центр. Удачное отвлечение имперцев и слаженная работа поспособствовали успешному завершению миссии и побег должен был вот-вот ознаменовать хороший итог, но…

Хороший итог так и не наступил.

Топливный завод, которой должен был стать временным убежищем, подвергся внезапному обстрелу, и возник взрыв. Мощная, сокрушительная волна, словно сошедшая из пасти огненного чудища, плотным кольцом накрыла пространство, моментально отрезав путь к отступлению. Воздух наполнился густым, едким, удушливым дымом и стал таким тяжёлым, что невозможно было дышать. Желая предотвратить гибель близких, старший джедай, в силу обстоятельств едва-едва удостоившийся звания рыцаря, прыгнул вперед и очистил дорогу родным с помощью Силы.

И вроде бы, всё должно быть хорошо. Все спасены, все в безопасности. Гера возвращена домой, а по пути подхвачены и другие пострадавшие от Империи, и существа, нашедшие друг в друге семью, вновь ступили на корабль, чтобы как следует отдохнуть и отпраздновать прекрасное завершение задания, но…

Как можно праздновать?

Как можно радоваться, если радость сменилась трауром?

Как можно смеяться, если спасение одного обернулось гибелью другого?

В этот вечер на одного члена семьи стало меньше. В этот вечер храбрый джедай так и не вернулся домой.

А юноша, сокрушённый печалью, раздавленный в хлам горем, с ужасом осознал, что за все эти годы так и не сказал храброму, доброму рыцарю, что тот стал ему настоящим отцом. И больше никогда не сможет сказать.

Никогда не обнимет, никогда не прижмет к себе и не скажет, как ему жаль. За все жаль, за каждую причиненную боль. Никогда не скажет, как благодарен за доброту и любовь, которых юноше не хватало многие годы.

И это знание не просто разбивало сердце. Оно рвало душу на куски, заставляло кусать губу до крови и тихо скулить ночами вместо того, чтобы спать.

Юноше больно. Юноша знал, чего стоит война, прекрасно знал. Но как бы рационально он себя не вел, каким бы сильным не казался, он никогда не был готов к новой потере, да еще… Такой.

В тот миг юноша больше не чувствовал себя взрослым. Он чувствовал себя ребёнком, как тогда, больше десяти лет назад, когда потерял родителей. Он чувствовал жажду тепла, словно иссохшая мумия, тянувшая руки к капельке влаги. Он хотел все исправить, хотел вернуть учителя… Отца… Вернуть отца домой, сделать выговор, накричать на него за то, что он сделал, за то, через что заставил всех пройти, хотел надорвать глотку в истошном вопле и разрыдаться на груди родного человека.

Юноша просто хотел надеяться. Надеяться на то, что все снова будет хорошо. Надеяться, что смерть — всего лишь недоразумение, глупая ошибка. Хотел верить, что мужчина, которого он крепко полюбил как наставника, друга и родителя, вот-вот появиться рядом, по-доброму ухмыльнется, раскинет широко руки в приглашающем жесте и рассеет мрак, накопившийся в молодом, наивном сердце.

Но этого не будет. Ни-ког-да.

Кэнан не придет. Не обнимет друзей, не поцелует любимую женщину, не окутает теплым кольцом двух молодых людей, ставших ему детьми не по крови, но по сердцу.

Доблестного рыцаря больше не существовало. Он исчез. Растворился во тьме, слился с Силой. Стал частичкой пыли в бесконечном, холодном галактическом пространстве.

Любящий отец больше не вернётся домой.

А юноша, который когда-то был потерянным, заблудшим мальчиком, начал утрачивать веру. Веру во что-то хорошее, светлое. Веру в покой и справедливость. Он снова был разбит. Он был сломлен, покрыт мириадами длинных, ветвистых, глубоких трещин. Он погрузился в скорбь. А скорбь его текла сгустками крови и, окропляя раны, падала вниз, наземь и, казалось, разъедала всё. Разъедала, губила всё, что лежало под ногами.

И юноша... Больше не был уверен, что оправится от потери когда-нибудь снова.