Расколотый Горизонт (джен)

Капитан Жан-Люк Пикар проснулся от тишины. Не от той благодатной тишины, что царила в его каюте между сменами, когда мягкое гудение систем жизнеобеспечения убаюкивало, словно дыхание спящего гиганта. Эта тишина была другой. Звенящей. Абсолютной. Словно на одно бесконечное мгновение вселенная затаила дыхание, и он, Жан-Люк Пикар, остался в самом центре этого вакуума.

Холодный пот выступил на лбу. Сон ускользал, оставляя после себя лишь фантомный отголосок — образ расколотой чаши и голос, шепчущий не слова, а само чувство неискупленной вины. Уже которую ночь его преследовало это ощущение долга, который он не помнил, но который давил на душу свинцовой тяжестью.

— Компьютер, время, — его собственный голос прозвучал в пустоте очень странно, показавшись капитану хриплым и чуждым.

— Ноль три часа сорок семь минут, — бесстрастно ответил компьютер.

Пикар сел на кровати, проведя рукой по лицу. Он был человеком логики и порядка, капитаном флагмана Федерации, исследователем, а не мистиком. Но интуиция, отточенная десятилетиями службы на краю неизведанного, кричала ему об опасности. Не о той, что можно встретить фазерами и фотонными торпедами. О другой. Той, что приходит изнутри.

Он встал и подошел к иллюминатору. Безмолвный левиафан из металла и мечты, «Энтерпрайз-D» чертил свой путь сквозь бархатную пустоту, усеянную алмазной пылью далеких звезд. Они были его страстью, его призванием, его любовью и мечтой всей жизни. Но сегодня, глядя на них, он впервые за долгие годы почувствовал не восторг первооткрывателя, а холодное, почтительное оцепенение. Словно смотрел на величественное надгробие.

Сигнал вызова на мостик прозвучал резко, как трещина на стекле. Пикар уже знал. Что-то началось.

Когда он вошел на мостик, атмосфера была пропитана сдержанным напряжением. Коммандер Райкер стоял у своего кресла, скрестив руки на груди, а его лицо выражало необычайную серьезность. Уорф на посту тактика застыл, словно клингонская статуя, готовая к бою. Лишь Дейта, невозмутимый в своей андроидной природе, спокойно обрабатывал данные, но даже в его движениях сквозила неестественная поспешность.

— Доложить, — приказал Пикар, чей голос вернул привычную твердость.

— Капитан, мы перехватили сигнал бедствия, — начал Дейта, устремив свои золотистые глаза на консоль. — Источник — сектор 11-8, также известный как Нейтральная аномалия.

На мостике повисла тишина, нарушаемая лишь тихим гулом консолей. Нейтральная аномалия. Не просто запретная зона, а шрам на лике пространства, кладбище кораблей и надежд. Место, которое Звездный флот приказал обходить за сотни световых лет, занеся в карты как непреодолимую опасность.

— Сигнал старый? — нарушил молчание Райкер. — Эхо из прошлого?

— В этом и заключается основная нелогичность, коммандер, — ответил Дейта, повернув голову к капитану. — Сигнал несет стандартный идентификационный код Звездного флота. Корабль — USS Горизонт, класс Конституция-II, пропал без вести восемьдесят три года назад. Однако, согласно временной метке, сигнал был отправлен… через шестнадцать часов из нашего будущего.

Пикар почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с температурой на мостике. Глас вопиющего в пустыне времени.

— Воспроизвести, — приказал он.

Из динамиков полился звук, от которого замирало сердце. Это был не четкий сигнал, а агония, пропущенная через жернова статики и временных искажений. Женский голос, срывающийся на крик, перемежался с треском и воем.

— …помогите… не слушайте их… это ловушка для души… они питаются… сожалением… Жан-Люк… ты должен…

Сигнал оборвался.

Имя. Она назвала его имя.

— Советник Трой? — голос Пикара был едва слышен.

Диана Трой стояла бледная, как полотно, прижав ладони к вискам.

— Капитан… я никогда не чувствовала ничего подобного. Это… не просто боль или страх. Это целый океан отчаяния, хор из тысяч голосов, страдающих на протяжении десятилетий. Но в самом его центре… одна-единственная точка. Непоколебимая, как маяк. Она ждет. Она ждет именно вас. — Диана перевела дыхание. — И она лжет. Или говорит правду. Я не могу различить. Это чистое, дистиллированное искушение, капитан. Обещание ответа на вопрос, который вы даже не задавали.

Пикар смотрел на главный экран, где мерцали координаты проклятого сектора. Приказ был ясен. Забыть. Пролететь мимо. Но голос, назвавший его имя… чувство неискупленной вины из его сна…

— Сэр, — начал Райкер осторожно, — протокол однозначен. Мы не можем рисковать флагманом Федерации ради призрачного сигнала из зоны, где исчезло как минимум четыре корабля. Это может быть ловушка ромулан, ловушка кого угодно.

— Мы не оставим воинов Федерации, даже если от них осталось лишь эхо, — низко пророкотал Уорф. Для него это был вопрос чести, простой и незыблемой.

— Вероятность успешного завершения спасательной миссии в условиях зарегистрированных темпоральных флуктуаций стремится к нулю, — добавил Дейта. — Любое наше действие внутри аномалии может привести к непредсказуемым и, возможно, катастрофическим изменениям в нашей собственной временной линии.

Они были правы. Все они. Логика, безопасность, протокол — все было против этого шага. Но есть нечто большее, чем логика. Есть кредо. Тот свод неписанных законов, что делает офицера Звездного флота тем, кто он есть. Жертвенник, на который он сам себя возложил в день присяги.

Пикар выпрямился, его взгляд был тверд, как хромосталь.

— Мистер Уэсли, проложите курс к источнику сигнала. Мистер Ла Форж, подготовьте варп-ядро к работе в экстремальных условиях. Мистер Уорф, красная тревога.

Он обвел мостик взглядом, задержавшись на лице Райкера. В глазах первого офицера читалось беспокойство, но и молчаливое понимание.

— Есть вещи, которые мы делаем не потому, что они безопасны, Номер Один, — тихо сказал Пикар, словно отвечая на незаданный вопрос. — А потому, что мы не можем поступить иначе.

Молодой Уэсли Крашер с тревогой и восхищением посмотрел на капитана.

— Курс проложен, капитан. Навстречу горизонту.

И «Энтерпрайз», повинуясь воле своего капитана, медленно развернулся, устремляясь к шраму на теле вселенной. Навстречу зову, который обещал либо спасение, либо вечное проклятие. Или и то, и другое одновременно.

* * *

Путь к аномалии был не полетом, а медленным, мучительным погружением. Звезды на главном экране перестали быть утешительными огоньками. Они начали изгибаться, вытягиваться в искаженные нити света, словно вселенная перед ними корчилась от боли. Чем ближе подходил «Энтерпрайз», тем гуще становилась тьма между ними — не просто отсутствие света, а нечто плотное, материальное.

— Капитан, мы на подходе, — доложил Джорди Ла Форж по внутренней связи, его голос был напряжен до предела. — Варп-поле нестабильно, как я и предсказывал, но это не все. Оно… вибрирует в резонансе с чем-то. Двигатели стонут, сэр. Я никогда не слышал такого звука. Словно металл чувствует страх.

Пикар смотрел на главный экран, где впереди разверзлась бездна. Это не было похоже на туманность или гравитационную аномалию. Это была рана. Кроваво-алая, пульсирующая рана в самой ткани реальности, с рваными краями из застывшего времени и пространства.

— Продолжайте, мистер Ла Форж. Держите нас в строю.

Корабль вошел в аномалию не как в туманность, а как нож в незаживающую плоть. Мостик содрогнулся. Освещение на мгновение погасло, сменившись тревожным красным светом аварийных ламп, а затем снова зажглось, но уже неровно, пульсируя, как слабое сердце.

— Доложить! — голос Пикара резанул по нервам.

— Структурная целостность на девяноста семи процентах, но я фиксирую микроскопические темпоральные смещения по всему корпусу! — выкрикнул Уорф и впился пальцами в консоль. — Сканеры бесполезны. Они показывают, что мы одновременно находимся здесь и не находимся. Что мы целы и уже уничтожены.

— Капитан, мои сенсоры регистрируют одновременное существование множественных темпоральных состояний в одной точке, — произнес Дейта, склонивший голову, что всегда служило признаком крайней аналитической нагрузки. — Это… не поддается логическому анализу. Законы физики здесь не просто нарушены. Они никогда не существовали.

В этот момент Диана Трой издала тихий стон и оперлась на свое кресло, а ее лицо исказилось от боли.

— Советник?

Она подняла на Пикара глаза, полные слез.

— Это не просто эмоции, Жан-Люк. Это… эхо. Эхо каждой ошибки, каждого неверного выбора, каждой упущенной возможности. Осколки чужих жизней, крики, не произнесенные вслух, сожаления, плотные, как ил на дне океана. Они здесь. Все они. Они застряли. И они голодны.

Пикар почувствовал, как тяжесть его решения придавила его к капитанскому креслу. Он привел их сюда. Свою команду. Свой корабль. Свою семью. Он вел их в пасть к левиафану, сотканному из скорби.

И тут, прорвавшись сквозь кровавую пелену аномалии, они увидели его.

«Энтерпрайз» вышел на чистое, если можно так выразиться, пространство в самом сердце бури. Здесь царила зловещая, противоестественная тишина. А посреди нее висел корабль. USS «Горизонт».

Он не дрейфовал. Он висел, пригвожденный к невидимому кресту пространства и времени. Старый, гордый дизайн класса «Конституция» выглядел почти нетронутым, если не считать странной, маслянистой черноты, которая, казалось, въелась в саму обшивку, словно копоть от пожара, который горел не снаружи, а внутри. Корабль был призраком, но призраком материальным, памятником трагедии, застывшей в янтаре времени. Он не был мертв. Он был хуже. Он был вечно умирающим.

— Боже правый… — прошептал Райкер, его бравада испарилась без следа. — Он выглядит так, будто только вчера покинул верфь.

Пикар медленно поднялся со своего кресла, не в силах отвести взгляд от корабля-призрака. Голос из его сна, чувство неискупленной вины — все это сошлось в одной точке, в силуэте этого проклятого судна.

— Для него, возможно, так и было, — тихо произнес он. — Мистер Ворф, сканируйте на признаки жизни. Используйте узконаправленный луч, минимальную мощность. Мы здесь гости. И, боюсь, незваные.

Уорф несколько мгновений молчал, его лоб избороздили глубокие морщины.

— Капитан… Я фиксирую жизненные показатели. Множественные. Но они… нестабильны. Они то появляются, то исчезают из нашей фазы времени. И еще кое-что. Корабль… он не один. Вокруг него фиксируются фантомные энергетические сигнатуры. Следы других кораблей. Тех, что пропали здесь. Они как призрачный флот на страже.

Внезапно на мостике вспыхнула одна из консолей, и из динамика послышался тот же женский голос, что и в сигнале бедствия. Но теперь он был чистым, спокойным и оттого еще более жутким.

«Я знала, что ты придешь, Жан-Люк. Добро пожаловать домой».

* * *

Голос, прозвучавший из динамиков, не был ни угрозой, ни мольбой. Он был констатацией факта, произнесенной с такой ледяной уверенностью, что от нее по коже пробегали мурашки. На мостике «Энтерпрайза» воцарилась тяжелая тишина.

«Добро пожаловать домой».

Слова эхом отдавались в сознании Пикара. Это место не было его домом. Его дом был здесь, на этом мостике, среди этих людей. Но голос обращался к чему-то более древнему, к той части его души, что помнила виноградники Ла Барра, к тому мальчику, что мечтал о звездах, не зная, какую цену за них придется заплатить.

— Кто это говорит? — Пикар заставил себя говорить ровно, стараясь не выдавать потрясения. — Идентифицируйте себя.

Пауза. Затем голос ответил, мягко, почти на интимных тонах.

«Я — капитан Элиза Вейн, командир USS Горизонт. А кто я для тебя… ты скоро вспомнишь».

— Это невозможно, — пробормотал Райкер. — Капитан Вейн погибла восемьдесят три года назад.

— Для нее это, возможно, случилось лишь мгновение назад, — возразил Дейта. — Внутри этой аномалии линейное восприятие времени, очевидно, не применимо. Она может воспринимать свое прошлое, наше настоящее и свое будущее как единый момент.

— Она ждет, — прошептала Диана, приходя в себя. — Она хочет, чтобы мы пришли на борт. Она предлагает… знание.

Пикар смотрел на застывший в пустоте Горизонт. Ловушка для души, предупреждал искаженный голос в первом сообщении. Но второй голос, спокойный и манящий, обещал ответы. Какая из них лгала? Или, что страшнее, обе говорили правду?

— Мы не можем пойти туда, сэр, — твердо сказал Райкер. — Это безумие. Мы ничего не знаем об этом месте, об этой… сущности. Мы должны уйти, пока еще можем.

— Если мы уйдем, — возразил Уорф, его взгляд был прикован к экрану, — мы оставим их на милость врага. Это будет бесчестьем.

— А что, если враг — это они сами? — парировал Райкер.

Пикар продолжал слушать их, но его решение уже созрело. Оно было нелогичным, опасным, оно противоречило инстинкту самосохранения. Но тот голос, знавший его имя, таинственная связь, которую он чувствовал с этим местом, не оставляли ему выбора. Это было больше, чем спасательная миссия. Это стало личным.

— Сформировать высадочную группу, — приказал он, и его голос не допускал возражений. — Я, коммандер Дейта, лейтенант Ворф и доктор Крашер.

— Жан-Люк, нет! — Беверли Крашер шагнула вперед из своего алькова. Ее профессиональное самообладание дало трещину, уступив место искреннему беспокойству за друга. — Мои сенсоры показывают, что биологические ткани там подвергаются темпоральному стрессу. Это может быть необратимо!

— Именно поэтому ты и нужна нам, доктор, — мягко, но непреклонно ответил Пикар. — Номер Один, мостик ваш. Ни при каких обстоятельствах не следуйте за нами, если мы не вернемся через два часа. Если связь прервется — уводите «Энтерпрайз». Это приказ.

Райкер хотел возразить, но встретился с капитаном взглядом и лишь тяжело кивнул.

— Есть, сэр. Два часа.

Транспортерный луч с трудом пробился сквозь искаженное пространство. Материализация на борту «Горизонта» ощущалась как погружение в ледяную воду. Каждый атом тела кричал от противоестественного перехода.

Они оказались в коридоре. Тихом. Слишком тихом. Пыли не было — время здесь не текло так, чтобы она могла осесть. Воздух был стерильным и холодным, с едва уловимым запахом озона и… горя.

Освещение было тусклым, аварийным. Но самым странным были стены. Металлические панели то казались новыми, только с завода, то покрывались сетью микротрещин и следами коррозии, чтобы через мгновение снова стать гладкими. Корабль не мог решить, в каком возрасте ему существовать.

— Жизнеобеспечение функционирует на минимальном уровне, — доложил Ворф, его голос в мертвой тишине звучал оглушительно громко. Он держал фазер наготове, его тело было напряжено, как струна.

— Капитан, посмотрите, — Дейта указал на стену.

Пикар подошел ближе. На металлической поверхности проступали, мерцая, словно помехи на старом экране, какие-то символы. Они не были выгравированы или нарисованы. Они были частью самого металла, как водяные знаки на бумаге. Символы постоянно меняли свою форму, перетекая друг в друга.

— Доктор?

Беверли направила на них медицинский трикодер. Прибор издал серию тревожных сигналов.

— Это… невероятно. Они излучают темпоральную энергию. Очень слабую, но концентрированную. Это не письмена, Жан-Люк. Это… шрамы. Шрамы, оставленные событиями, которые происходили здесь снова и снова.

Внезапно в конце коридора из тени выступила фигура.

Это был офицер Звездного флота в форме времен «Горизонта». Он стоял неподвижно, его лицо было скрыто тенью.

— Приветствую на борту, — произнес он. Голос был ровным, но лишенным всякой интонации, словно запись.

Ворф вскинул фазер.

— Стойте на месте! Идентифицируйте себя!

Фигура сделала шаг вперед, выходя на свет. И команда содрогнулась. Лица у офицера не было. Вместо него была гладкая, переливающаяся поверхность, на которой, как в кривом зеркале, отражались искаженные лица членов высадочной группы.

— Мы — те, кто остался, — произнесло существо множеством голосов одновременно. — Мы — память этого корабля.

Дейта, чьи сенсоры работали на пределе, сделал шаг вперед.

— Существо не является гуманоидом. Оно состоит из концентрированной хронотонной энергии, принявшей антропоморфную форму. Оно… эхо.

— Вы не должны были приходить, — продолжало безликое существо, медленно поднимая руку. — Каждый новый свидетель лишь укрепляет стены нашей тюрьмы. Каждая новая надежда становится еще одним кирпичом в ее кладке.

— Мы пришли помочь, — твердо сказал Пикар, делая шаг навстречу.

— Помочь? — в хоре голосов прозвучало нечто похожее на горький смех. — Вы не можете помочь тем, чей грех — само их существование. Капитан Вейн ждет вас на мостике. Она хочет показать вам цену спасения. Идите. И узрите свое будущее в нашем прошлом.

С этими словами фигура растворилась в воздухе, словно дым. Но холод, оставшийся после нее, казался осязаемым.

Пикар посмотрел на свою команду. В глазах Беверли он видел страх, в позе Ворфа — яростную решимость, а в неподвижности Дейты — аналитический тупик. Он и сам чувствовал, как уверенность покидает его, уступая место первобытному ужасу.

— На мостик, — приказал он, и они двинулись по коридору, который казался бесконечным, по палубе корабля, который был одновременно и гробницей, и чистилищем. Каждый их шаг отдавался гулким эхом не только в коридоре, но, казалось, и в самой вечности.

* * *

Путь на мостик был путешествием через чужой, застывший кошмар. Коридоры «Горизонта» были похожи на вены умирающего тела, по которым текла не кровь, а застоявшееся время. За каждым иллюминатором виднелась одна и та же картина — алая, кровоточащая рана аномалии. Внутри корабля было тихо, но эта тишина давила, наполненная невысказанными словами и неотвратимостью.

Двери на мостик открылись беззвучно, словно приглашая войти в святилище.

Мостик «Горизонта» был одновременно и знаком, и чудовищно неправилен. Классические консоли и кресла времен Кирка стояли на своих местах, но само пространство казалось… нестабильным. Угол одной из стен подрагивал, как мираж в пустыне. Тактический дисплей на мгновение показывал звездную карту, а в следующее — лицо кричащего от ужаса человека, прежде чем снова стать пустым. Это было место, где реальность потеряла свою власть.

И в центре всего этого, в капитанском кресле, сидела женщина.

Она не повернулась, когда они вошли. Она просто сидела, глядя на главный экран, на котором не было ничего, кроме багрового тумана аномалии. Ее фигура была тонкой, почти хрупкой, облаченная в капитанскую форму той эпохи. Длинные темные волосы были собраны в строгий узел.

— Капитан Элиза Вейн? — голос Пикара прозвучал неуверенно.

Женщина медленно повернула голову. Ее лицо было бледным, словно вылепленным из мрамора, но глаза… ее глаза были древними. В них плескалась такая бездна усталости и знания, какую не мог вместить один человеческий век. В них не было ни безумия, ни враждебности. Лишь бесконечная, всепоглощающая печаль.

— Жан-Люк Пикар, — произнесла она, и ее голос словно был той самой тишиной, что царила на корабле — глубокий, чистый и полный скорби. — Я так долго тебя ждала. Дольше, чем ты можешь себе представить.

Она поднялась с кресла. Ее движения были плавными, но было в них что-то нечеловеческое, словно она была голограммой, пытающейся имитировать жизнь.

— Что здесь произошло? — рука Беверли инстинктивно потянулась к медицинскому трикодеру.

Элиза Вейн перевела на нее свой печальный взгляд.

— То же, что происходит всегда, доктор Крашер. Мы попытались сыграть роль Бога. Мы нашли эту аномалию, когда она была еще… зародышем. Мы поняли, что это не просто искажение пространства, а разум. Разумная сущность, способная манипулировать временем. Мы решили, что сможем ее контролировать. Использовать во благо. Исправить ошибки прошлого, предотвратить войны, спасти цивилизации.

Она горько усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика.

— Гордыня. Величайший из грехов. Сущность не покорилась. Она поглотила нас. Не наши тела, нет. Нечто гораздо более ценное. Наши сожаления. Наши страхи. Нашу боль. Она создала из них эту тюрьму, эту вечную петлю, в которой мы переживаем момент нашего провала снова, и снова, и снова.

— Мы можем эвакуировать вас, — предложил Ворф. — Энтерпрайз вытащит вас отсюда.

Элиза медленно покачала головой, подходя ближе.

— Вы не понимаете, лейтенант. Мы и есть тюрьма. Наши души — ее стены. Наши воспоминания — ее решетки. Если вы заберете нас отсюда, вы заберете и ее с собой. Этот корабль и его экипаж уже не отделимы от аномалии. Мы стали ее сердцем.

— Тогда почему вы позвали нас? — спросил Пикар, чувствуя, как ледяное кольцо сжимается вокруг его сердца. — Зачем эта ловушка?

— Это не ловушка, капитан. Это — выбор, — Элиза остановилась прямо перед ним, заглядывая ему в глаза. — Эта сущность питается отчаянием. Но у нее есть слабость. Она не понимает надежды. Не понимает самопожертвования. Я позвала вас, потому что вы — единственные, кто может дать нам то, чего у нас больше нет. Шанс на искупление.

Внезапно мостик содрогнулся. Свет замигал, и по палубе пробежала темная тень.

— Она чувствует вас, — прошептала Элиза. — Она чувствует вашу надежду, вашу решимость. И ей это не нравится. Она покажет вам, почему надежда — это ложь. Она заставит вас усомниться во всем, что вы цените.

И в этот момент мир для Пикара изменился.

Он больше не стоял на мостике Горизонта. Он стоял посреди своего фамильного виноградника в Ла Барре. Теплое французское солнце грело его лицо, в воздухе пахло землей и спелым виноградом. Из дома доносился смех его брата Роберта. И он был… счастлив. Простым, земным, понятным счастьем. Он чувствовал мозоли на руках, а не тяжесть капитанских нашивок на плечах. Он не знал ни о Боргах, ни о ромуланах, ни о цене командования.

«Разве это не лучше, Жан-Люк?» — прошептал в его сознании искушающий голос, сотканный из его собственных потаенных желаний. — «Разве эта простая жизнь не стоит всех звезд во вселенной? Ты можешь остаться здесь. Просто сделай выбор».

В то же время Ворф зарычал и рухнул на одно колено, сжимая голову руками. Перед его глазами была не палуба корабля, а Великий Зал на Кроносе. Его отец, Мог, стоял перед ним, живой, и называл его предателем. Его клан был опозорен, а он, Ворф, не мог поднять свой бат’лет, чтобы защитить их честь. Он был бессилен. Он был никем.

Беверли Крашер застыла, ее глаза расширились от ужаса. Она снова была на Старгейзере, и Джек, ее муж, умирал у нее на руках. Снова и снова она переживала ту минуту, не в силах ничего изменить, чувствуя, как его жизнь утекает сквозь ее пальцы.

Лишь Дейта оставался неподвижен, но его позитронный мозг подвергался атаке иного рода. Перед его внутренним взором проносились триллионы строк кода, описывающих его превращение в человека. Он чувствовал радость, любовь, горе… а затем — пустоту. Он стал человеком, но потерял то уникальное, что делало его Дейтой. Он стал лишь несовершенной копией.

— Боритесь! — раздался в их сознании крик Элизы Вейн, полный боли. — Это иллюзии! Они сотканы из ваших главных страхов и сожалений! Не поддавайтесь! Ваша реальность — та, где вы вместе!

Пикар сжал кулаки, ногти впились в ладони. Виноградник, солнце, покой… все это было так заманчиво. Так сладко. Отказаться от бремени, от ответственности, от потерь. Но потом он увидел их — лица своей команды, искаженные мукой. Райкер, Диана, Джорди, Уэсли… все они ждали его на Энтерпрайзе. Его настоящая семья.

— Нет, — прохрипел он, вырываясь из видения. — Мой дом… не здесь.

Иллюзия треснула, как стекло, и он снова оказался на мостике Горизонта. Ворф тяжело дышал, поднимаясь с колен, на его лице блестел пот. Беверли вытирала слезы, а ее взгляд был полон ярости и скорби.

— Теперь вы понимаете? — спросила Элиза, ее лицо было еще бледнее, чем раньше. Эта ментальная битва отняла у нее последние силы. — Это то, с чем мы живем каждое мгновение. Это наш ад. И теперь он стал и вашим.

* * *

Видения исчезли, но их призрачное послевкусие осталось в воздухе, словно запах гари после пожара. Члены высадочной группы тяжело дышали, возвращаясь в холодную, нестабильную реальность мостика Горизонта. Они посмотрели друг на друга новыми глазами — не как капитан и его команда, а как товарищи по несчастью, только что заглянувшие в личную преисподнюю друг друга. В их взглядах было молчаливое понимание и хрупкое, новообретенное единство.

— Оно показало мне… — начала Беверли, но голос ее прервался.

— Нам не нужно говорить об этом, — мягко прервал ее Пикар. Он подошел и положил руку ей на плечо, и этот простой жест был красноречивее любых слов. — Мы все это видели. Мы все это почувствовали.

Ворф выпрямился, его клингонская гордость боролась со стыдом за проявленную слабость.

— Это был бесчестный трюк. Атака на дух, а не на тело.

— Это ее единственное оружие, лейтенант, — устало произнесла Элиза Вейн, опершись на капитанское кресло. Казалось, она вот-вот рассыплется в прах. — И ее главная слабость. Она может имитировать эмоции, питаться ими, но она не способна их созидать. Она не знает ни любви, ни верности, ни надежды. Только их противоположности.

— Существует ли способ победить ее? — спросил Дейта. Его голос был ровным, но в нем слышался новый оттенок — не просто аналитический интерес, а почти человеческое участие. Он тоже пережил свое «сожаление» — страх потери собственной сущности.

Элиза медленно кивнула. Она подошла к главной инженерной консоли, которая мерцала и искрилась, словно нерешительно цепляясь за существование.

— Когда мы поняли, во что ввязались, мы разработали контрмеру. План отчаянный, почти самоубийственный. Мы создали устройство — темпоральный синхронизатор. Оно не уничтожает аномалию. Это невозможно сделать изнутри. Но оно может сфокусировать всю темпоральную энергию, всю скорбь и страдания этого места в одну точку… и направить ее внутрь. Заставить аномалию поглотить саму себя.

Она указала на небольшой люк в палубе мостика.

— Устройство находится в сердце корабля, подключенное напрямую к варп-ядру. Но оно не было завершено. Нам не хватило… стабильного временного якоря. Внешней точки отсчета, не затронутой петлей.

Пикар все понял.

— Энтерпрайз, — произнес он.

— Да, — подтвердила Элиза. — Ваш корабль. Его системы, его хронометры, его само присутствие в нормальном пространстве-времени может стать тем якорем, который нам нужен. Если вы сможете синхронизировать главный дефлектор Энтерпрайза с нашим ядром, мы сможем создать резонансную волну, которая вызовет коллапс аномалии.

Наступила тишина. План был гениален в своей простоте и ужасен в своих последствиях.

— Что станет с Горизонтом? — спросил Ворф. — И с вашим экипажем?

Взгляд Элизы стал тяжелым, как свинец.

— Коллапс будет полным. Горизонт, его экипаж, все следы нашего существования… все будет стерто. Не просто уничтожено. Нас никогда не было. История перепишется так, словно корабль просто исчез без следа в глубоком космосе. Никто не будет помнить ни о нашей ошибке, ни о нашем искуплении.

— Это… полное забвение, — прошептала Беверли.

— Это милосердие, доктор, — ответила Элиза. — Восемьдесят три года в этом аду… забвение — это не наказание. Это награда.

Пикар смотрел на эту женщину, которая просила его не о спасении, а о полном и окончательном стирании из бытия. Это была жертва такого масштаба, которую его разум отказывался принимать. Не просто отдать жизнь, а отдать само право на память о ней.

— Но есть цена, — продолжила Элиза, и ее голос стал едва слышен. — Активировать устройство нужно вручную. Отсюда, с этого мостика. И когда начнется коллапс, пути назад уже не будет. Кто-то должен остаться здесь, чтобы нажать на кнопку. Стать громоотводом для всей боли этого места.

Она посмотрела на Пикара, и в ее глазах он увидел не мольбу, а смирение.

— Я привела свой экипаж сюда. Моя гордыня стала их проклятием. Это мой долг. Моя чаша, которую я должна испить до дна.

— Нет, — твердо сказал Пикар. — Мы найдем другой способ. Дейта, вы можете разработать дистанционный активатор? Джорди…

— Бесполезно, капитан, — прервал его Дейта, его анализ был мгновенным и безжалостным. — Любой автоматический или дистанционный сигнал будет искажен и поглощен аномалией в момент начала коллапса. Капитан Вейн права. Требуется сознательное, волевое действие разумного существа, находящегося в эпицентре.

Пикар почувствовал себя в ловушке. Он не мог обречь эту женщину на такую судьбу. Но и не мог позволить ее жертве быть напрасной.

— Вы должны вернуться на Энтерпрайз, — сказала Элиза, ее тон стал более настойчивым. — Свяжитесь с вашим инженером. Я передам ему все спецификации. У вас мало времени. Чем дольше вы здесь, тем сильнее аномалия влияет на ваш корабль, на вашу реальность.

Она протянула Дейте небольшой чип с данными.

— Идите. И дайте нам возможность обрести покой.

Высадочная группа медлила. Уйти сейчас означало вынести ей смертный приговор.

— Это не просьба, капитан Пикар, — сказала Элиза, и в ее голосе впервые прозвучали стальные нотки командира звездолета. — Это мой приказ. На моем корабле. Выполняйте.

Пикар в последний раз посмотрел в ее древние, уставшие глаза. В них он увидел не отчаяние, а облегчение. Она не боялась смерти. Она жаждала ее.

— Пикар — Энтерпрайзу, — произнес он в коммуникатор, и его голос дрогнул. — Четверых на борт.

Когда вокруг них начал формироваться золотистый туман транспортера, последнее, что они увидели — это силуэт Элизы Вейн, снова севшей в свое капитанское кресло, готовой встретить свой конец. Она не смотрела на них. Она смотрела вперед, на расколотый горизонт, который скоро должен был сомкнуться навсегда.

* * *

Возвращение на мостик Энтерпрайза было подобно пробуждению от лихорадочного сна. Привычный гул систем, ровный свет, знакомые лица — все это казалось нереальным после искаженного, больного пространства Горизонта. Но тишина, которую высадочная группа принесла с собой, была тяжелее, чем любая аномалия.

Райкер, Диана и Уэсли смотрели на них с тревогой, не решаясь задавать вопросы. Лица Пикара, Беверли и Ворфа были похожи на маски, высеченные из камня. Лишь Дейта, немедленно подойдя к своей консоли, начал действовать.

— Коммандер, мне нужен прямой канал в инженерный отсек, — сказал он, вставляя чип с данными в слот. — Лейтенант Ла Форж, я передаю вам спецификации темпорального синхронизатора. Нам необходимо модулировать частоту главного дефлектора для создания резонансного каскада.

— Боже, что это за схемы? — донесся из динамика удивленный и встревоженный голос Джорди. — Это… это теоретически возможно, но перегрузка может выжечь всю систему!

— Выполняйте, мистер Ла Форж, — голос Пикара был ровным и холодным, как космическая пустота. Он подошел к своему креслу, но не сел. Он стоял, глядя на главный экран, где в багровом мареве висел корабль-смертник. — У нас мало времени.

Пока команда работала со слаженностью, отточенной годами службы, на мостике царило негласное напряжение. Каждый понимал, что они не просто настраивают оборудование. Они готовят орудие казни для женщины, которую только что встретили, и для сотен душ, запертых вместе с ней.

— Капитан, — Диана подошла к Пикару, ее голос был тихим, — что там произошло? Я чувствую… такую пустоту. Словно вы оставили часть себя на том корабле.

Пикар не повернулся.

— Мы все оставили, советник. Мы заглянули в зеркало и увидели то, чего боимся больше всего. А капитан Вейн… она живет в этом зеркале уже почти столетие. И она попросила нас разбить его.

В этот момент на экране вспыхнул видеосигнал. Это была Элиза Вейн. Она сидела в своем кресле, спокойная и собранная. За ее спиной мостик Горизонта корчился и искажался все сильнее. Аномалия чувствовала, что ее конец близок, и бушевала.

— Капитан Пикар, — произнесла она, ее голос был чистым, несмотря на помехи. — Мои сенсоры показывают, что вы готовитесь. Я готова тоже.

— Элиза… — начал Пикар, но она мягко перебила его.

— Не надо, Жан-Люк. Мы оба капитаны. Мы оба знаем, что такое долг. Мой долг — закончить это. Ваш — жить дальше и помнить. Не обо мне. А об уроке. О том, что даже из самой глубокой тьмы можно найти путь к свету, если заплатить цену.

Беверли отвернулась, не в силах сдержать слез. Уорф смотрел на экран, и в его глазах было нечто большее, чем просто уважение. Это было признание чести воина, идущего на верную смерть.

— Синхронизация дефлектора завершена на девяноста семи процентах, — доложил Джорди. — Мы готовы начать по вашей команде, капитан.

Пикар глубоко вздохнул, собирая всю свою волю в кулак. Он был судьей и палачом. Он был тем, кто даст Элизе Вейн и ее экипажу покой, которого они так жаждали, ценой их полного забвения.

— Элиза, — сказал он, его голос дрожал. — Да упокоит вас вселенная с миром.

Элиза Вейн впервые за все время их встречи улыбнулась. Это была слабая, но искренняя улыбка.

— Мир… Какое прекрасное слово. Спасибо, Жан-Люк. За то, что напомнил мне его значение. Я готова.

Пикар повернулся к мостику. Его лицо было непроницаемо.

— Мистер Ла Форж, активировать дефлектор.

— Есть, сэр. Активирую.

Из носовой тарелки Энтерпрайза вырвался ослепительный, чистейший луч лазурной энергии. Он не был похож на выстрел фазера. Он был как нить, протянувшаяся сквозь хаос, как рука помощи, посланная утопающему. Луч коснулся Горизонта, и старый корабль засиял изнутри ответным, золотистым светом.

— Резонанс установлен! — выкрикнул Дейта. — Коллапс начинается!

На экране происходило нечто невообразимое. Алая рана в пространстве начала стягиваться к Горизонту, словно всасываясь в него. Корабль-призрак стал эпицентром бури, принимая на себя всю мощь умирающей аномалии.

Элиза Вейн на экране не дрогнула. Она спокойно протянула руку и положила ладонь на панель, которая открыла доступ к ручному активатору.

— Прощайте, — прошептала она.

И нажала на кнопку.

Взрыв был беззвучным. Это был не взрыв огня и материи, а взрыв чистого, белого света. Свет был настолько ярким, что заполнил собой весь экран, заставив всех на мостике зажмуриться. Он был не обжигающим, а очищающим. На одно мгновение показалось, что в этом свете видны тысячи силуэтов, устремляющихся ввысь, освобожденных от своих цепей.

А затем все исчезло.

Свет погас. На экране снова была обычная, спокойная, черная пустота, усыпанная далекими, неискаженными звездами. Ни аномалии. Ни Горизонта. Ничего.

Тишина на мостике была абсолютной, оглушающей. Она давила, заполняя собой все пространство.

— Статус? — наконец хрипло спросил Пикар.

Дейта несколько секунд молчал, его пальцы застыли над консолью.

— Капитан… аномалия исчезла. Все темпоральные искажения рассеялись. Пространство в этом секторе… стабильно.

— А… Горизонт?

— В наших архивах нет записей о корабле с таким названием, капитан, — ответил Дейта, и в его голосе, впервые за все время его существования, прозвучало нечто похожее на смятение. — Нет записей о капитане Элизе Вейн. Нет данных о пропавших кораблях в этом секторе за последние сто лет. Согласно нашим бортовым записям, мы прибыли сюда для исследования незначительной пространственной флуктуации, которая рассеялась сама по себе.

План сработал. Слишком хорошо. Их стерли.

Пикар медленно опустился в свое кресло. Он чувствовал себя опустошенным. Они победили. Они спасли бесчисленные реальности. Но победа эта имела вкус пепла.

Он посмотрел на свою команду. На их лицах было то же самое — шок, скорбь и тяжелое осознание того, что они стали свидетелями чуда и трагедии, о которых никто никогда не узнает. Они были единственными хранителями памяти о призрачном корабле и его капитане.

Пикар поднял руку и коснулся своей нашивки-коммуникатора. Он хотел отдать приказ, проложить курс, вернуть всех к рутине. Но слова не шли. Вместо этого он просто смотрел на звезды. На спокойные, равнодушные звезды, которые теперь казались немного тусклее, чем прежде.

* * *

Энтерпрайз летел сквозь тишину космоса. Прошло несколько дней, но тень «Горизонта» все еще лежала на корабле. Экипаж выполнял свои обязанности с безупречной точностью, но смех в кают-компании стал тише, а разговоры — короче. Они несли в себе тайну, которую нельзя было разделить ни с кем.

Вечером Пикар сидел в своей каюте, пытаясь читать Шекспира. Но строки расплывались перед глазами. Он встал и подошел к репликатору.

— Чай. Эрл Грей. Горячий.

Он взял чашку и подошел к иллюминатору. Там, в глубине космоса, он все еще видел ее — женщину в капитанском кресле, принявшую свою судьбу с немыслимым достоинством.

Раздался тихий сигнал. Дверь открылась, и вошла Диана Трой. Она молча подошла и встала рядом с ним, глядя на звезды.

— Вы не спите, — констатировала она.

— Сны стали… беспокойными, — признался Пикар. — Мне снится виноградник. И я почти хочу там остаться.

— Она дала нам страшный дар, Жан-Люк, — тихо сказала Диана. — Она заставила нас посмотреть на наши собственные «расколотые горизонты». На жизни, которые мы могли бы прожить. И выбрать ту, что у нас есть, со всей ее болью и ответственностью.

Пикар кивнул.

— Мы чтим павших солдат, советник. Мы высекаем их имена на мемориалах. Но как почтить тех, чьи имена стерты из самой ткани бытия? Чья жертва была настолько велика, что уничтожила даже память о себе?

— Мы помним, — просто ответила Диана. — Мы — их мемориал. Пока мы живы, их жертва не была напрасной.

Пикар посмотрел на нее, и в его глазах блеснула благодарность. Она была права. Это бремя — их бремя. И их честь.

Он сделал глоток чая. Горечь напитка показалась ему уместной.

— Компьютер, — произнес он в тишину каюты. — Начать личную запись в журнал.

«Личный журнал капитана. Долгое время я считал, что наше главное предназначение — исследовать горизонты внешние, наносить на карты новые звезды и миры. Но сегодня я понял, что есть и другие путешествия. Путешествия вглубь себя, к тем расколотым горизонтам души, где обитают наши страхи и сожаления. USS Горизонт и его капитан научили нас, что величайшее мужество — это не встретить врага с оружием в руках, а заглянуть в собственную тьму и не отвернуться. Они принесли себя в жертву, чтобы искупить одну-единственную ошибку, и их наградой стало забвение. Но мы не забудем. Мы будем нести память о них, как несем свой долг. Их история не будет записана в анналах Звездного флота. Она будет записана в наших сердцах. И, возможно, это — самая надежная летопись из всех».

Он закончил запись. Тишина в каюте больше не казалась гнетущей. Она была наполнена смыслом.

Энтерпрайз продолжал свой путь к далеким звездам. Экипаж изменился. Они стали немного мудрее, немного печальнее, и намного сильнее. Они узнали, что самая темная ночь бывает перед рассветом, и что даже когда горизонт расколот, за ним все еще есть звезды, к которым стоит стремиться.

Конец.