Паучья нить судьбы (джен)

Холод был единственным, что она еще могла чувствовать. Не прохладу альпийского воздуха за бронированным стеклом, не стылость металлической скамьи, на которой она сидела с безупречной осанкой балерины. Это был иной холод, внутренний, вживленный в самую суть ее перестроенного тела. Пульс — тридцать два удара в минуту. Ровный, как метроном, отсчитывающий вечность.

Комната была белее снега и стерильнее операционной. Здесь, в сердце швейцарской базы «Когтя», скрытой в толще гор, вершились судьбы мира. Но для Амели Лакруа это была лишь точка получения задания.

Дверь беззвучно скользнула в сторону, и в помещение вошла доктор Мойра О’Доран. Ее движения были порывистыми, асимметричными, а в глазах плясал вечный научный голод. Она была одной из ее создателей. Одним из ее тюремщиков.

— Ma chérie, — пропела Мойра, ее голос был смесью ирландского акцента и плохо скрываемого самодовольства. — Какая радость видеть свое лучшее творение в такой прекрасной форме.

Амели не ответила. Ее взгляд был зафиксирован на панорамном окне, за которым простирались безжизненные ледяные пики. Она не видела в них красоты. Она видела лишь углы для рикошета и идеальные точки для снайперской позиции.

— У нас кое-что особенное для тебя, — Мойра положила на стол перед Амели тонкий планшет. — Заказчик… необычный. Он называет себя «Призраком». Пришел из мира, с которым мы ранее не контактировали. Мира, полного… суеверий.

На экране появилось досье. Мужчина с растрепанными черными волосами и пронзительными зелеными глазами за очками. Под фотографией — имя. Гарри Поттер.

— Они называют это «магией», — хмыкнула Мойра, обходя Амели по кругу, словно любуясь статуей. — Наивно, но их артефакты… их так называемые «знания»… Обладают измеримым потенциалом. Наш «Призрак» предложил в оплату нечто, что продвинет наши исследования на десятилетия вперед. Он хочет, чтобы цель была устранена. Тихо, чисто, без следа. Будто его просто стерли из реальности.

Амели медленно пролистывала досье. Фотографии. Вот мальчик у развалин дома. Вот подросток в странной школьной форме на фоне замка. Вот молодой мужчина, стоящий на пепелище после какой-то битвы. Она не видела в его глазах скорбь или усталость. Она видела лишь вектор взгляда, привычное положение головы, предсказуемые реакции. Она анализировала его потери — родители, крестный, друзья — как психологические триггеры, точки давления. Слабости, которые можно использовать.

— У него лишь одно условие, — продолжила Мойра, останавливаясь за спиной Амели и кладя ей руки на плечи. Ее прикосновение было сухим и холодным, как кожа рептилии. — Это должна сделать ты. Наш безупречный клинок. Наш ангел смерти. Покажи им, почему «Коготь» — будущее.

На последней странице досье был символ заказчика. Змея, пожирающая собственный хвост. Уроборос.

— Я принимаю контракт, — произнесла Амели. Ее голос был лишен интонаций, словно синтезированный компьютером.

— Я и не сомневалась, моя вдовушка, — прошептала Мойра ей на ухо. — Иди. И принеси нам их мир.

Это было похоже на причастие наоборот. Ее благословляли не на жизнь, а на смерть. И она, падший ангел с замедленным сердцем, безропотно приняла свою роль.

* * *

В это же самое время, за сотни километров от ледяных пиков, Гарри Поттер тонул в бумажной работе. Тусклый свет магической лампы в его кабинете в Аврорате отбрасывал длинные, дрожащие тени. За окном лил бесконечный лондонский дождь, смывая краски с и без того серого мира.

Он только что закрыл дело о контрабанде проклятых амулетов. Еще одна мелкая победа в бесконечной войне с тенями прошлого. После падения Волдеморта мир не стал идеальным. Он просто стал другим. Менее эпичным, более утомительным. Героическая битва сменилась нудной полицейской рутиной, вычищением гнили, оставшейся после Темного Лорда.

Гарри потер виски. Головная боль, фантомная тень шрама, стала его постоянным спутником. Он был спасителем магической Британии. Живой легендой. Монументом победы. Но внутри монумент был полым.

Выйдя из кабинета, он побрел по пустым коридорам Министерства. Его шаги гулко отдавались в тишине. Он прошел мимо огромной мемориальной доски из черного мрамора, на которой золотом были высечены сотни имен. Он не читал их. Он знал их все наизусть.

Фред. Улыбка, застывшая на лице.

Люпин. Тонкс. Их сын, Тедди, который никогда не узнает своих родителей.

Колин Криви. Мальчик с фотоаппаратом, который так верил в него.

Северус Снейп. Человек, чью истинную жертву он понял слишком поздно.

Это был не просто список. Это был его личный счет, который он оплачивал каждым вздохом. Он спас мир, но какой ценой? Он отдал все, но не обрел покоя.

На выходе из Министерства пожилая волшебница с благоговением попросила у него автограф для внука. Гарри выдавил из себя усталую улыбку и расписался на клочке пергамента. Он был для них символом света. Но сам он чувствовал себя выгоревшим дотла.

Он не аппарировал домой. Вместо этого он накинул на себя дезиллюминирующие чары и пошел пешком. Не для безопасности. Для того, чтобы хоть на полчаса стать никем. Раствориться в толпе магглов, которые спешили по своим делам, не зная, что рядом с ними идет человек, умиравший за их мир.

Дверь дома номер двенадцать на площади Гриммо встретила его скрипом и запахом пыли. Этот дом был не крепостью, а склепом. Склепом его крестного, ордена Феникса, его собственного детства. Каждый угол хранил призраков. Он зажег свет палочкой, и тени отступили, но не исчезли.

Он подошел к старому комоду, на котором стояла фотография. Его родители, улыбающиеся и машущие ему из рамки. Он коснулся пальцами лица матери. Такая живая. Такая недостижимая.

Он спас мир, но не смог спасти их. Он был их королем, восседающим на троне из руин и костей своих близких. И в этой гнетущей тишине собственного дома Гарри Поттер чувствовал себя бесконечно, отчаянно одиноким.

* * *

За два дня до полуночи, в неприметной квартире с видом на запущенный лондонский сквер, Амели Лакруа готовилась. Ее подготовка была ритуалом, медитацией смерти.

Она не ела. Она не спала. Она приводила свое тело в состояние идеального инструмента. На полу, в центре пустой комнаты, она двигалась. Это не был танец, но в нем угадывались отголоски балета, который она когда-то любила. Плавные плие перетекали в смертоносные выпады. Идеальная растяжка — в отработку бесшумного удушающего приема. Искусство, извращенное и поставленное на службу убийству. Каждое движение оттачивало связь между ее разумом и телом, превращая их в единый, безупречный механизм.

Затем наступал черед технологии. Она надевала свой визор. Мир преображался. Серые стены квартиры расцветились тепловыми сигнатурами. За окном прохожие превратились в наборы данных: пульс, температура, траектория движения. Реальность уступала место цифровому интерфейсу, в котором не было места красоте, состраданию или сомнениям. В этом мире были лишь цели и препятствия.

Она проигрывала в уме десятки сценариев. Ядовитая ловушка на дверной ручке. Взрывчатка, реагирующая на магический всплеск. Бесшумное проникновение под покровом ночи. Но все это было… грязно. Неэффективно. Оставляло слишком много переменных.

Она остановила свой выбор на «Поцелуе вдовы». Ее винтовка. Продолжение ее воли. Один выстрел с большого расстояния. Чисто. Безупречно. Окончательно.

Она разобрала и собрала оружие с закрытыми глазами, ее пальцы двигались с безошибочной точностью хирурга. Каждый щелчок механизма был для нее музыкой.

Закончив, она замерла у окна, глядя на далекую крышу дома, который уже выбрала своей позицией. Ее сердце отбивало свои тридцать два удара в минуту. Ее дыхание было почти незаметным. Она была готова.

Она не была больше Амели Гийяр, талантливой балериной, любившей своего мужа. Она была Роковой Вдовой. Сосудом, наполненным не благодатью, а холодной, расчетливой смертью. И ее паутина уже была сплетена вокруг ничего не подозревающей цели.

Оставалось лишь дождаться сумерек.

Одно движение. Один выдох. Один щелчок.

* * *

В сумерках, когда лондонское небо окрасилось в цвет старого синяка, Амели Лакруа стала единым целым с горгульей на крыше ветхого здания напротив площади Гриммо. Ее кожа, холодная и синюшная — вечное напоминание об экспериментах «Когтя» — казалась в лунном свете фосфоресцирующей, неживой. Снайперская винтовка «Поцелуй вдовы» покоилась в ее руках не как оружие, а как естественное продолжение тела, послушное и смертоносное.

Оптический визор окрашивал мир в холодные цифровые тона.

ЦЕЛЬ: Гарри Поттер.

СТАТУС: Аврор. Глава отдела.

ЗАДАЧА: Ликвидация.

КРАЙНИЙ СРОК: Полночь.

Досье было сухим и безжизненным, но символ заказчика — змея, проглатывающая свой хвост — пульсировал в углу экрана мягким, ядовитым светом. Амели не задавала вопросов. Вопросы были эмоцией. Эмоции были слабостью. Ее сердце отбивало свои тридцать два удара в минуту — ровно столько, чтобы поддерживать безупречную работу механизма, но слишком мало, чтобы чувствовать.

Она ждала. Терпение было ее добродетелью, отточенной до остроты клинка.

Хлопок аппарации разорвал тишину переулка. Вот и он. Гарри Поттер материализовался из воздуха, и на мгновение его силуэт показался размытым, словно он сам не был уверен в своей форме. Он выглядел изможденным. Плечи ссутулены под тяжестью, невидимой для обычного глаза, но для аналитических систем Амели она была почти осязаема. АНАЛИЗ: Хроническая усталость. Признаки посттравматического стресса. Уровень угрозы: Минимальный.

Дверь дома номер двенадцать со скрипом закрылась за ним. Амели активировала инфразрение. Тепловой силуэт цели двигался по дому медленно, как человек, идущий вброд против сильного течения. Он был одинок. Всегда одинок. Идеальная цель.

«Как просто», — подумала она. Эта мысль была не триумфом, а констатацией факта. Она сместила винтовку, палец лег на спусковой крючок. Перекрестье прицела замерло точно на затылке цели. Выдох. Замедление пульса до двадцати восьми ударов. Мир сузился до одной точки.

Но цель остановилась. Силуэт замер у стены. Рука поднялась и коснулась чего-то. Фотографии. Визор не мог передать детали, но жест был безошибочно узнаваем. В нем была тоска. А затем… аномалия.

Система зафиксировала резкое локальное изменение температуры на лице цели. АНАЛИЗА: Выделение жидкости. Вероятность 98,7% — слеза.

И в этот момент в безупречной программе под названием «Роковая Вдова» произошел сбой. Не мысль. Не чувство. Физический сбой. Ее собственное сердце, ее послушный метроном, на мгновение сбилось с ритма, совершив один лишний, совершенно несанкционированный удар. Тридцать третий. В визоре на долю секунды промелькнули помехи — статический шум, похожий на шепот.

Что это было? Неизвестная переменная. Ошибка в данных. Она видела смерть, агонию, страх в десятках его проявлений. Но эта тихая, одинокая скорбь… она была другой. Она не вписывалась в алгоритм.

Палец соскользнул со спуска.

ЗАДАЧА ПРИОСТАНОВЛЕНА. ТРЕБУЕТСЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ.

Убийство можно совершить в любой момент. Но чтобы устранить ошибку в собственной системе, нужно было понять ее причину. Нужно было подобраться ближе.

На следующую ночь, пока дом пустовал, она проникла внутрь. Не как вор, а как призрак. Ее движения были бесшумны, ее присутствие — неощутимо. Она не касалась ничего, но ее взгляд, усиленный технологиями, сканировал каждый предмет.

Это место было не домом, а музеем боли. Потертые кресла, в которых сидели люди, давно обратившиеся в прах. Выцветшие обои со следами от сорванных гобеленов. Фотография шумной, рыжеволосой семьи, в которой он выглядел таким счастливым, таким… целым. И та самая фотография у стены. Его родители. Их улыбающиеся лица были полны любви, обращенной к ребенку, которому суждено было их пережить.

Амели стояла в центре гостиной и впитывала информацию. Досье «Когтя» было ложью. Оно перечисляло факты — «сирота», «потерял близких», — но скрывало суть. Это были не просто потери. Это были ампутации. Каждая вещь в этом доме кричала об этом. Этот человек не просто жил с призраками. Он жил в их мавзолее.

Когда Гарри вернулся, она ждала его в самой густой тени у камина, там, где свет не мог ее достать.

Он не сразу включил свет. Он постоял на пороге, и тишина в доме сгустилась, стала тяжелой, звенящей. Он не достал палочку. Он просто тихо сказал в пустоту:

— Я знаю, что ты здесь. Воздух стал холодным.

Ее система не зафиксировала никаких изменений в его физиологии — ни учащенного пульса, ни выброса адреналина. Он не был напуган. Он был… готов.

Амели бесшумно шагнула из тени. «Поцелуй вдовы» был уже не в руках, но пистолет с глушителем идеально лежал в ее ладони, направленный ему в грудь.

— Кто ты? — спросил он. Его зеленые глаза, даже в полумраке, казались до странного ясными. В них не было страха, лишь бездонная, почти нечеловеческая усталость.

— Твоя смерть, — её голос прозвучал так, как и должен был — ровно, холодно, безлично.

Он не вздрогнул. Лишь уголок его рта тронула горькая усмешка.

— Многие пытались. Но ты не похожа на них. Почему ты медлишь?

— Мне заплатили за твою смерть. — Это была правда. — Но я хочу знать, за что. — Это была ложь. Она хотела знать не «за что». Она хотела знать «почему». Почему он заставил ее систему дать сбой.

— Список тех, кто желает мне смерти, длиннее, чем ты думаешь, — он сделал шаг вперед, не к ней, а к кухонному столику. Он не выглядел как жертва, идущая к палачу. Он выглядел как хозяин, встречающий гостя. — Может, выпьешь чаю, прежде чем убьешь меня?

Это предложение было настолько абсурдным, настолько нелогичным, что оно вызвало в ней новый каскад системных ошибок. АНАЛИЗ СИТУАЦИИ: НЕВОЗМОЖЕН. ДЕЙСТВИЯ ЦЕЛИ НЕ СООТВЕТСТВУЮТ НИ ОДНОМУ ИЗВЕСТНОМУ ПРОТОКОЛУ.

Убить его сейчас. Простое действие. Нажать на спуск. Задача выполнена.

Но ее рука не двигалась.

Этот человек, ее цель, смотрел не на оружие. Он смотрел на нее. И в его взгляде она впервые за много лет увидела не отражение монстра, не пустоту инструмента, а что-то другое. Узнавание. Он видел не Роковую Вдову. Он видел… ее.

Он предложил ей не яд, не уловку. Он предложил ей жест предельного, абсурдного гостеприимства. Он предложил ей ритуал жизни перед лицом смерти.

Ее палец на спуске дрогнул. Едва заметно, но для нее это было землетрясением. Это было первое неповиновение ее собственному телу за долгие годы. Первая свободная воля.

Она медленно, с усилием, которое стоило ей больше, чем любой балетный этюд или смертельный выстрел, опустила пистолет на миллиметр. Потом еще на один.

Чайник на плите засвистел, призываемый тихим взмахом его руки. Этот звук был единственным, что нарушало оглушительную тишину между убийцей и ее жертвой.

* * *

Они сидели за старым кухонным столом, на котором виднелись царапины и следы от сотен кружек. Убийца и ее цель. Между ними стояли две чашки с дымящимся ромашковым чаем. Абсурдность ситуации была настолько густой, что ее, казалось, можно было резать ножом.

Амели сидела с идеальной, почти неестественной прямой спиной. Ее движения, когда она брала чашку, были выверенными и точными, лишенными малейшей суеты. Она держала горячий фарфор так, словно это была граната с выдернутой чекой. Она не сделала ни глотка. Ее внутренние системы кричали о нарушении протокола, о нелогичности происходящего. Убить. Выполнить задачу. Исчезнуть. Но тело, ее послушный инструмент, впервые отказывалось подчиняться безупречной логике.

Гарри, напротив, выглядел расслабленным, хоть его усталость никуда и не делась. Он медленно помешивал чай ложечкой, и тихий звон металла о фарфор был единственным звуком в доме, не считая мерного тиканья старых часов в коридоре. Он нарушил молчание первым, его голос был тихим, но лишенным страха.

— Я знаю, кто ты.

Ее глаза, золотисто-желтые, хищные, сфокусировались на нем. В них не было удивления.

— Роковая Вдова. — произнес он имя, которое шепотом повторяли в спецслужбах и на черных рынках по всему миру. — Ты исчезла из всех маггловских баз данных три года назад. Сразу после убийства министра Делакруа в Париже.

— А ты знаешь больше, чем положено знать волшебнику, — ее голос был ровным, как гладь замерзшего озера. В нем прозвучала нотка холодной угрозы, попытка вернуть контроль над ситуацией.

— Магический мир не так изолирован, как раньше, — спокойно ответил Гарри, делая глоток. — Мы… следим за определенными угрозами. За теми, чьи методы слишком эффективны, чтобы быть обычным человеческим насилием. За теми, кто движется, как тень.

Он поставил чашку.

— И все же, — продолжила она, ее логика цеплялась за единственное, что не поддавалось объяснению, — ты пригласил меня на чай вместо того, чтобы попытаться арестовать. Вместо того, чтобы защищаться.

Гарри посмотрел на нее. И в этот момент его взгляд изменился. Он смотрел не на синюшную кожу, не на оружие, которое теперь лежало на ее коленях, не на смертоносного киллера. Он смотрел глубже, пробиваясь сквозь годы тренировок, ментального программирования и ледяной пустоты. Он смотрел ей в душу.

— Я вижу тебя, Амели, — сказал он тихо.

Ее имя. Не псевдоним. Не кличка. Не обозначение цели. Ее настоящее имя, которое она сама почти забыла. Оно прозвучало в этой тихой кухне как заклинание. Что-то дрогнуло в ее замороженном сердце. Один крошечный, болезненный толчок. СИСТЕМНАЯ ОШИБКА. КАСКАДНЫЙ СБОЙ.

— Я вижу не Роковую Вдову, — продолжил он, и в его глазах, которые видели слишком много смертей для своего возраста, отразилось нечто похожее на сострадание. — Я вижу тебя.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — прошептала она. Это была не угроза. Это была защита. Стена, которую она выстроила вокруг руин своей личности.

— Я знаю, что тебя сломали, — ответил он, и его голос стал еще тише, интимнее, словно он делился страшной тайной. — Я знаю, каково это — когда твою жизнь забирают у тебя. Когда ее трансформируют против твоей воли, превращают в оружие и направляют на тех, кого ты должен защищать.

Амели замерла. Эти слова… они были слишком точными. Слишком правдивыми.

Он коснулся кончиками пальцев своего шрама на лбу. Жест был почти бессознательным.

— Мне было всего пятнадцать месяцев, когда часть души другого существа вцепилась в меня, сделав меня своей ходячей тюрьмой. Всю мою юность меня готовили на заклание, как призового барана. Вся моя жизнь была расписана пророчеством, которое я не выбирал. Я должен был умереть в нужный момент, чтобы другие могли жить.

Он говорил о себе, но описывал ее. Он рассказывал свою историю, но она слышала в ней эхо своей собственной трагедии. Похищение. Промывка мозгов. Превращение в то, чем она не была.

АНАЛИЗ НЕВОЗМОЖЕН. ДАННЫЕ ПОВРЕЖДЕНЫ. КРИТИЧЕСКИЙ СБОЙ СИСТЕМЫ.

— Замолчи, — выдохнула она. Слово вырвалось само, острое и хрупкое, как осколок льда. Это был не приказ. Это была мольба.

Но он не замолчал. Он просто смотрел на нее все с тем же печальным, всепонимающим взглядом, и этот взгляд был страшнее любого оружия. Он видел ее насквозь. Он видел руины, которые она так тщательно скрывала даже от самой себя.

И тогда плотина прорвалась. Слова полились из нее тихим, монотонным шепотом, словно она зачитывала протокол вскрытия собственной души.

— Они забрали меня. «Коготь». Переделали. А потом… они вернули меня ему. Моему мужу. Жерару. — Она произнесла его имя, и оно обожгло ее губы. — Он так радовался моему возвращению. Он не знал… он не видел…

Ее взгляд расфокусировался, устремившись в точку за плечом Гарри, в прошлое, которое было для нее реальнее этой кухни.

— Я убила его. Своими руками. Я чувствовала, как его сердце перестало биться под моей ладонью… и не почувствовала ничего. Совершенно ничего. Они сделали меня идеальным оружием. Оружием, которое убило любовь всей моей жизни и даже не дрогнуло.

Она умолкла. Тишина, повисшая в комнате, была тяжелой, как могильная плита. Она только что выложила перед своей целью свой самый страшный грех, свою самую глубокую рану. Она полностью обнажила себя, ожидая удара. Отвращения. Осуждения.

Гарри не сказал: «Мне жаль». Это было бы слишком просто. Слишком лживо. Вместо этого он тихо произнес:

— Волдеморт убивал тех, кого я любил. Но многие умерли, защищая меня. Сражаясь за меня. Иногда я не знаю, что хуже: быть оружием в чужих руках или быть причиной, по которой это оружие стреляет. Каждая смерть в той войне — это мой долг, который я никогда не смогу вернуть.

Он создал между ними мост. Не из жалости, а из общей, разделенной боли. Она была рукой, что держала нож. Он был алтарем, на который приносили жертвы. Оба были инструментами в чужой, жестокой игре.

Рука Амели, лежавшая на столе, впервые за много лет дрогнула. Легкая, почти незаметная дрожь. Она посмотрела на свою чашку с чаем, который давно остыл. Медленно, словно это движение требовало от нее неимоверных усилий, она подняла ее и сделала маленький глоток.

Тепло.

Забытое ощущение. Едва заметное, но настоящее. Живое. Оно прошло по ее пищеводу, оставив теплый след в ледяной пустоте ее тела.

— Мое сердце почти не бьется, — сказала она, сама не зная, зачем. — Тридцать два удара в минуту. Этого достаточно, чтобы жить. Недостаточно, чтобы чувствовать.

— А мое было разорвано столько раз, что я сбился со счета, — тихо ответил он. — Но оно все еще здесь. — Он прижал ладонь к груди. — И оно болит. А раз болит, значит, я тоже еще жив.

В его словах была простая, жестокая истина, которая перевернула ее мир. Боль — это не сбой системы. Боль — это признак жизни.

В ту ночь она не убила его.

Когда первые серые лучи рассвета начали пробиваться сквозь грязное кухонное окно, она просто встала. Без слов, без объяснений. Он не пытался ее остановить. Он просто смотрел, как она растворяется в тенях, из которых появилась.

Она ушла не как Роковая Вдова, отступившая для перегруппировки. Она ушла как Амели, чья реальность, построенная на льду и безупречной логике, дала глубокую трещину.

И в эту трещину впервые за долгие, мертвые годы пробился крошечный, пугающий лучик тепла.

Она не выполнила контракт.

И в следующую ночь тоже.

* * *

Контракт не был отменен. Он висел в ее системе невыполненной задачей, красным флажком, кричащим о сбое. Каждые двенадцать часов приходил запрос от «Когтя»: ДОЛОЖИТЕ ОБ УСПЕХЕ. Амели игнорировала их. Впервые за годы она нарушала протокол, и это неповиновение было одновременно пугающим и… пьянящим.

Она не ушла из Лондона. Она осталась. Но теперь она была не охотником, выслеживающим жертву. Она стала тенью, наблюдающей за аномалией.

Днем она следовала за ним, невидимая, неслышимая. Она видела, как он движется по своему миру. Вот он в Косом переулке, где на него смотрят с благоговением и опаской. Он помогает пожилой ведьме собрать рассыпавшиеся из сумки шипящие грибы, не обращая внимания на то, что ее котел чуть не сбил его с ног. Он терпеливо улыбается, но Амели, через оптику своего визора, видит, как напряжены мышцы его шеи. АНАЛИЗ: Социальное взаимодействие вызывает стресс.

Вот он в Министерстве Магии, в своем кабинете. Дверь постоянно открыта. К нему приходят люди — молодые авроры, просящие совета; плачущая женщина, чей дом был проклят; старик, жалующийся на гоблинов. Он слушает. Он слушает каждого, и в его взгляде нет ни скуки, ни раздражения. Только бездонная усталость и… долг. Он отдает им частичку себя, снова и снова, позволяя им питаться его силой, его временем, его душой. Он — колодец, из которого черпают все, не заботясь, не иссякнет ли он.

Для Амели это было высшей формой нелогичности. Слабости. Зачем спасать мир, который так безжалостно тебя использует? Зачем отдавать себя тем, кто не ценит твою жертву? Ее программа, ее суть, построенная на эффективности и выживании, не могла обработать эти данные.

Однажды вечером, когда Министерство опустело, она материализовалась в его кабинете, бесшумно, как сгустившаяся тень. Он не обернулся. Он смотрел в окно на ночной город, но она знала, что он почувствовал ее.

— Почему ты это делаешь? — ее голос прорезал тишину.

Он медленно повернулся. Он не выглядел удивленным.

— Что именно?

— Все это. — Она обвела рукой его кабинет, заваленный бумагами, символизирующими чужие проблемы. — Помогаешь людям, которые видят в тебе не человека, а функцию. Спасаешь мир, который этого не заслуживает.

Гарри на мгновение прикрыл глаза. Затем он посмотрел на нее, и на его губах появилась улыбка — печальная, но до боли искренняя. Та самая улыбка, которая разрушала ее внутренние барьеры.

— Потому что каждый заслуживает второго шанса. — Его голос был тихим, но каждое слово било в цель. — Даже мир. Даже ты.

— Я не просила о втором шансе. — Ее слова прозвучали резко, как выстрел.

— А я не просил быть Избранным, — так же тихо ответил он. — Иногда жизнь дает нам не то, о чем мы просим, а то, что нам нужно.

Он стоял перед ней, безоружный, открытый. Он не пытался ее арестовать. Он не пытался ее переубедить. Он просто говорил с ней. И это было опаснее любого боя. Она снова исчезла, растворившись в тенях, оставив его одного со своим ответом, который теперь эхом звучал в ее опустошенной душе.

После ее ухода Гарри еще долго стоял у окна. Ее вопрос задел за живое. «Почему ты это делаешь?» Он и сам задавал его себе тысячи раз. Ответ, который он дал ей, был правдой, но он понимал, что для нее это просто слова.

Он должен был узнать больше.

На следующий день он не пошел на работу. Вместо этого он спустился в самые глубокие архивы Министерства, в отдел по связям с маггловским миром. Место, куда редко кто заходил. Пыльные свитки и самопишущие перья соседствовали здесь со старыми компьютерами и коробками с микрофишами.

Он искал не «Роковую Вдову». Он искал Амели Лакруа.

С помощью нескольких заклинаний и помощи сонной архивариуса он нашел то, что искал. Статьи из французских газет, переведенные магией. Вот она — Амели Гийяр, восходящая звезда парижского балета. На фотографиях была совершенно другая женщина. С теплой кожей, живыми, смеющимися глазами и улыбкой, полной света. Она стояла рядом с красивым, уверенным в себе мужчиной. Подпись: Амели и Жерар Лакруа на благотворительном вечере.

Затем — отчеты спецслужб. Похищение. Два месяца тишины. И внезапное, чудесное возвращение. Газеты писали, что она была сломлена, но жива. А потом… та самая ночь.

Гарри читал сухой отчет о смерти Жерара Лакруа. Агент «Когтя» в отставке. Убит во сне собственной женой, Амели Лакруа, которая после этого исчезла. Официальная версия магглов — Стокгольмский синдром, сломленная пытками психика.

Но Гарри видел между строк. Он, кто сталкивался с проклятием «Империус», кто носил в себе часть чужой души, кто видел, как темная магия может извратить и сломать человека, понимал — здесь было нечто худшее. Это не была просто сломленная психика. Это было полное стирание личности. Перепрограммирование души. Ее не просто заставили убить мужа. Ее превратили в существо, для которого это убийство стало логичным, правильным действием. Ее заставили предать не только свою любовь, но и саму себя.

Он почувствовал приступ холода, не имеющий отношения к сырости архива. Это была самая темная магия из всех — не та, что убивает тело, а та, что убивает душу, оставляя оболочку жить.

Он вспомнил символ заказчика. Уроборос. Змея, кусающая себя за хвост. В магическом мире это был древний алхимический символ вечности… но у него был и другой, более темный смысл. Это был один из ранних, менее известных символов, которые использовали последователи Волдеморта, еще до того, как основной стала Черная Метка. Символ вечной жизни через самопожирание, через уничтожение других ради себя.

«Коготь» был лишь исполнителем. Но заказчик… Заказчик пришел из его мира. Кто-то из последователей Темного Лорда выжил, затаился и теперь использует маггловские организации как свое оружие.

Его миссия изменилась. Теперь это было не просто выживание. Это было расследование. И, возможно… спасение. Он смотрел на фотографию улыбающейся балерины и на лицо холодной убийцы, которое он видел на своей кухне. И он задавался вопросом: можно ли вернуть ту, первую? Можно ли исцелить рану, нанесенную в самую суть души?

Он не знал ответа. Но он знал, что должен попытаться. Потому что если есть хоть один шанс спасти душу, отнятую тьмой, то он, Гарри Поттер, должен использовать его. Это было его проклятие и его предназначение.

* * *

Дни превратились в странный, напряженный ритуал. Она появлялась в его доме без предупреждения. Не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы ее присутствие стало почти… ожидаемым. Они не всегда говорили. Иногда они просто сидели в разных углах старой гостиной на площади Гриммо, в тишине, густой от невысказанных слов и теней прошлого. Он читал, а она… она наблюдала. Изучала. Пыталась решить уравнение, в котором не было ни одной известной переменной.

В одну из таких ночей, когда за окном выла ноябрьская вьюга, она стояла у высокого, пыльного окна, глядя на завихрения снега в свете уличного фонаря. Ее поза, даже в неподвижности, была полна скрытой грации.

— Ты не двигаешься как солдат, — тихо сказал Гарри, отрываясь от книги. — Солдаты стоят твердо на земле. А ты… ты будто готова в любой момент взлететь. Или упасть.

Она не повернулась. Ее отражение в темном стекле было бледным и призрачным.

— Когда-то я танцевала, — произнесла она. Голос был ровным, лишенным эмоций, словно она зачитывала факт из чужой биографии. — Балет.

Это было первое, что она рассказала о себе по своей воле. Крошечный кусочек ее прошлого, ее настоящей жизни, предложенный ему в этой тихой, полутемной комнате.

Гарри медленно отложил книгу. Он видел ее — не убийцу, не тень, а девочку в пуантах, женщину, чья душа говорила через движение. Он видел призрак того, кем она была.

— Покажи мне, — попросил он.

Его голос был не приказом, а мольбой. Просьбой не о представлении, а об откровении.

Она замерла. ЗАПРОС НЕОПОЗНАН. КОНФЛИКТ ПРОТОКОЛОВ. Ее тело было оружием. Его использовали для убийства, для проникновения, для выживания. Использовать его для… искусства? Для памяти? Это было немыслимо.

— Я не могу, — ответила она.

— Тело помнит, — мягко настаивал он. — Даже когда разум пытается забыть.

Он встал и взмахнул палочкой. Старая, заваленная хламом мебель в центре комнаты бесшумно разъехалась к стенам, освобождая пространство. Пыль, потревоженная магией, закружилась в воздухе, искорками вспыхивая в тусклом свете камина. Он взмахнул палочкой еще раз.

Из тишины родилась музыка.

Это была не симфония, не громкая мелодия. Это была одна-единственная нить звука, сотканная из воздуха. Простая, печальная мелодия, похожая на плач виолончели. Она говорила не о радости, а о тоске по ней. Она говорила о долгой зиме и робкой надежде на весну. Она была музыкой их душ.

Амели стояла в центре освободившегося пространства. И что-то внутри нее, древнее, чем «Коготь», сильнее, чем любая программа, откликнулось на этот зов.

Она медленно, неуверенно, подняла руки. Ее первые движения были резкими, механическими. Идеальная техника, выученная годами, но лишенная жизни. Позиции были безупречны, но пусты. Она была марионеткой, дергающей за собственные ниточки. Ее тело помнило, как надо, но забыло, зачем.

Гарри смотрел, не дыша. Он видел борьбу. Он видел, как машина пытается имитировать человека.

Но музыка продолжалась, обволакивая ее, просачиваясь сквозь ледяную броню, минуя разум и говоря напрямую с тем, что было похоронено глубоко внутри. И тогда что-то изменилось.

Жесткое напряжение в ее плечах смягчилось. Ее руки, знавшие лишь холод оружия, вдруг обрели плавность. Это началось как воспоминание. Призрачный запах канифоли. Ощущение гладкого дерева балетного станка под ладонями. Тепло софитов на коже. Улыбка Жерара из первого ряда…

Ее танец преобразился.

Это больше не была техника. Это была исповедь. Каждое движение стало словом, каждое па — предложением. Это был танец о сломанных крыльях, о падении с высоты. Танец о любви, такой яркой, что она ослепляла, и о пустоте, что пришла после. Это был крик ее изувеченной души, яростный и отчаянный плач по потерянному раю. Она кружилась в вихре скорби, и пылинки, танцующие в свете камина, казались слезами самого дома, оплакивающего ее вместе с ней.

В финальном движении она не замерла в изящной позе. Она упала на колени, а затем медленно опустилась на пол, свернувшись, словно пытаясь защититься от всего мира. Ее грудь тяжело вздымалась, вырывая из легких воздух — настоящий, рваный, болезненный воздух. Не отмеренные порции кислорода для поддержания механизма, а дыхание живого существа.

Музыка стихла. В наступившей тишине было слышно только ее прерывистое дыхание и треск поленьев в камине.

Гарри не двинулся с места. Он не бросился к ней, не пытался утешить. Он понимал, что любое прикосновение сейчас было бы насилием, вторжением в святость этого момента. Он дал ей пространство для ее боли.

По ее щеке, оставляя темную дорожку на синеватой коже, медленно скатилась одна-единственная слеза. Первая за долгие, мертвые годы. Она коснулась пальцами влажного следа, глядя на них с недоумением, словно увидела чудо. АНАЛИЗ: Неизвестная физиологическая реакция. Но она знала, что это ложь. Она знала, что это было.

Это было горе.

Это была жизнь.

— Я видел тебя, Амели, — наконец произнес Гарри, и его голос был полон благоговейного трепета. — Не убийцу. Не солдата. Сейчас, в эту минуту… я видел тебя.

И в этом простом признании было больше исцеления, чем во всех заклинания мира. Он не осудил ее прошлое. Он не испугался ее настоящего. Он увидел ее истинную, погребенную душу — и не отвернулся.

В этот момент она поняла, что уже никогда не сможет нажать на спусковой крючок, направленный на этого человека. Задание было не просто провалено. Оно было стерто. Потому что нельзя убить того, кто только что вернул тебя к жизни.

Тишина, что воцарилась после того, как стихла музыка, была иной. Она не была пустой или гнетущей. Она была наполнена — эхом мелодии, дрожью ее тела, весом одной-единственной слезы, что медленно высыхала на ее щеке. Амели не двигалась, свернувшись на пыльном полу, и каждый вдох был болезненным открытием, возвращением в тело, которое она так долго считала чужим.

Гарри ждал. Он дал ей столько времени, сколько было нужно, чтобы вернуться из того далека, куда унес ее танец. Наконец, она медленно, с усилием, села, обхватив колени руками. Она не смотрела на него, ее взгляд был устремлен в огонь, пляшущий в камине.

— Кто твой заказчик? — спросил Гарри, нарушая тишину. Его голос был спокоен, но в нем слышалась сталь. Вопрос был не праздным. Он был ключом.

— Я не знаю, — ее ответ был тихим, почти беззвучным. — У меня никогда нет имен. Только цели и оплата для «Когтя». В этот раз был лишь символ.

Гарри подошел к своему столу, взял со стопки пергаментов чистый лист и обмакнул перо в чернильницу. Несколькими быстрыми, уверенными движениями он нарисовал змею, проглатывающую свой хвост.

— Этот?

Амели подняла на него глаза. Ее хищный, золотистый взгляд был полон удивления. Она молча кивнула.

— Уроборос, — сказал Гарри, и само это слово, казалось, высосало тепло из комнаты. — В древней магии это символ вечности, бесконечного цикла… но у него есть и другое значение. Более темное. Это один из символов, который использовали самые первые последователи Волдеморта.

— Волдеморт мертв. Ты убил его. — Это была констатация факта из ее досье.

— Его тело — да, — подтвердил Гарри. Он сел в кресло напротив нее, их разделяло лишь тепло камина. — Но зло — это не просто человек, Амели. Это идея. Это ненависть, которая переживает своего носителя. Его последователи… некоторые из них все еще верят, что он вернется. Что его дело можно продолжить. Кто-то из них, достаточно умный и богатый, чтобы скрываться десятилетиями, нашел способ дотянуться до мира, который он презирал. До твоего мира.

Он смотрел на нее, и она видела, как кусочки головоломки складываются в его глазах.

— Они не могли подослать ко мне волшебника. Аврорат отследил бы любую темную магию за километр. Но наемника из мира маглов… никто бы не стал искать. Это безупречный план. Использовать оружие, которое мы не умеем отслеживать, против цели, которая не ждет удара с этой стороны.

В голове Амели, среди хаоса пробуждающихся чувств, старая, холодная логика внезапно заработала с новой силой. АНАЛИЗ: Цель контракта — Гарри Поттер. Заказчик — последователь идеологии, которую Поттер уничтожил. Вывод: контракт является продолжением старой войны.

Ее нанимали не для простого убийства. Ее использовали как безымянную пулю в чужой идеологической вендетте. Она была инструментом не просто для «Когтя», а для тени из прошлого этого человека. Тени, так похожей на ту, что создала ее саму. Тьма, что сломала ее, была нанята тьмой, что сломала его. В этом была ужасающая, извращенная симметрия.

— Он хотел не просто моей смерти, — тихо произнес Гарри, словно читая ее мысли. — Он хотел, чтобы меня убила ты. Роковая Вдова. Символ сломленной воли, идеальное оружие. Чтобы смерть Мальчика-Который-Выжил стала последним шедевром «Когтя». В этом есть их стиль. Их жестокая поэзия.

Амели медленно поднялась на ноги. В ее движениях больше не было неуверенности. В них появилась новая, ледяная решимость. Она подошла к окну и посмотрела на свой призрачный силуэт в темном стекле. Она видела синюшную кожу, желтые глаза, облик монстра. Но впервые за много лет она не чувствовала отвращения. Она чувствовала… гнев. Холодный, чистый, сфокусированный гнев. Не на Гарри. Не на себя. А на тех невидимых кукловодов, что дергают за ниточки судеб, ломая людей и превращая их в инструменты.

— Я никогда не оставляю работу незавершенной, — произнесла она, ее голос был тверд, как алмаз.

Гарри замер, не до конца понимая ее.

— Что ты имеешь в виду?

Она повернулась к нему. В свете камина ее глаза горели расплавленным золотом. В них не было тепла, но в них была жизнь. Яростная, опасная, несгибаемая жизнь.

— Мой контракт был — устранить угрозу, стоящую за этим заказом. Я ошиблась в идентификации цели. Ты — не угроза. Ты — жертва, как и я. — Она сделала паузу, и каждое ее слово было приговором. — Значит, моя настоящая цель — заказчик.

Гарри смотрел на нее, и на его лице отразилось потрясение, смешанное с… надеждой. Он увидел не просто решение. Он увидел акт свободной воли. Первое настоящее решение, принятое Амели Лакруа за многие годы. Она не просто отказывалась убивать его. Она выбирала, за что сражаться. Она перенаправляла всю свою боль, все свои смертоносные навыки на истинный источник тьмы.

— Мы найдем его, — сказал он, и в его голосе прозвучало обещание.

Она коротко кивнула, принимая это «мы».

— Я никогда не оставляю работу незавершенной, — повторила она. — Если я не убью тебя, значит, я должна убить его.

Они оба знали, что дело было уже не в контракте. Это стало личным. Это стало их общей войной. Войной за искупление. Войной против тех, кто посмел играть их жизнями.

В этот момент в старом, полном призраков доме на площади Гриммо родился самый невероятный союз в истории двух миров: союз израненного героя, уставшего спасать мир, и сломленной убийцы, впервые нашедшей причину, чтобы кого-то защитить.

* * *

Штабом их невероятного союза стала библиотека дома Блэков. Место, пропитанное вековой темной магией, пылью и аристократическим презрением ко всему немагическому. Теперь же в этом оплоте чистокровного снобизма развернулась картина сюрреалистического техно-магического симбиоза.

Древние фолианты в кожаных переплетах, хранящие родословные темных волшебников, соседствовали с тонким, как стекло, планшетом Амели, на котором плясали столбцы зашифрованного кода. Гарри, склонившись над старинной магической картой Лондона, пытался отследить остаточные эманации, связанные с символом Уробороса. Амели, сидя с идеальной осанкой за столом, на котором Сириус Блэк когда-то чертил планы для Ордена Феникса, взламывала защищенные серверы «Когтя».

Их методы были отражением их миров.

Гарри искал в прошлом. Он шептал заклинания, и на карте вспыхивали и гасли точки — места, где когда-то жили или действовали известные Пожиратели Смерти. Он искал след души, эхо ненависти. Но след был слишком старым, слишком холодным. Это было все равно что пытаться найти одну конкретную песчинку на дне высохшего океана.

Амели искала в настоящем. Она погрузилась в цифровой мир — холодный, логичный, безжалостный. На ее голографическом дисплее, отбрасывавшем призрачный синий свет на ее сосредоточенное лицо, сменяли друг друга схемы сетей, финансовые отчеты, протоколы связи. Это было смертельно опасно. Один неверный шаг, и системы «Когтя» не просто вышвырнули бы ее, но и отследили, наслав на их убежище всю свою мощь. Но она двигалась по цифровым лабиринтам с грацией хищника, зная каждую ловушку, каждый потайной ход. Она была их творением, и она знала их изнутри.

Первые дни их партнерство было почти безмолвным. Между ними висело напряжение, сотканное из недоверия и привычки к одиночеству. Гарри привык работать с друзьями, где всегда были споры, смех и поддержка. Амели привыкла работать одна, где единственным звуком было ее собственное ровное дыхание.

Однажды поздно ночью Гарри заметил, что она не сдвинулась с места уже часов десять. Она не ела, не пила, ее взгляд был прикован к экрану. Он молча приготовил сэндвич и поставил рядом с ней чашку чая — тот самый жест, с которого все началось.

Она посмотрела на еду так, словно это был неизвестный ей артефакт.

— Физиологические потребности удовлетворены до начала операции, — отчеканила она, не отрывая взгляда от кода. — Это не требуется.

Гарри почувствовал укол обиды, но тут же погасил его. Он видел не грубость. Он видел сбой в программе. Эта женщина разучилась заботиться о себе, потому что ее тело было лишь инструментом, который заправляют по расписанию. Он молча оставил поднос на столе.

— Твои методы неэффективны, — произнесла она через час, ее голос был все таким же ровным. — Ты ищешь эмоции. Призраков. Ненависть нельзя измерить и отследить.

— А ты ищешь нули и единицы, — парировал Гарри, не отрываясь от карты. — Но наш враг — не машина. Он волшебник. Он мыслит не логикой, а властью, символами и кровью.

И в этот самый момент они оба нашли то, что искали. Одновременно.

— Есть, — прошептала Амели. В ее голосе впервые прозвучало что-то похожее на триумф. — Платеж. Один. Безупречно анонимный. Проведен через десятки подставных счетов в разных странах. Но первоначальный источник… — Она увеличила фрагмент кода. Синий свет отразился в ее золотых глазах. — Он ведет к финансовой структуре, которую я не могу идентифицировать. У нее нет цифрового следа. Она называется… «Гринготтс».

В то же мгновение на карте Гарри вспыхнула одна-единственная точка. Не там, где жили старые Пожиратели, а в самом сердце магического Лондона. В Косом переулке.

— Гринготтс, — выдохнул он, поднимая на нее глаза.

Их взгляды встретились над пыльными книгами и мерцающими голограммами. Впервые они смотрели друг на друга не как цель и убийца, не как сломленные души, а как партнеры. Партнеры, чьи совершенно разные миры только что сошлись в одной-единственной точке.

— Гринготтс — это наш банк, — пояснил Гарри. — Его защищают не файрволы, а гоблины и древние проклятия. Ты нашла след в своем мире и довела его до самой границы. Дальше должна быть моя работа.

Амели смотрела на него, и в ее аналитическом взгляде промелькнуло нечто новое. Уважение. Ее технологии, ее безупречная логика привели ее к стене, которую могли преодолеть только его… суеверия. Его магия.

— Сейф, с которого был сделан перевод, — продолжил Гарри, его голос стал жестким, сосредоточенным. — Он принадлежит старому, давно опустевшему роду. Лестрейнджи.

При этом имени Амели увидела, как его лицо на мгновение исказилось болью. Она не знала, кто это, но ее системы зафиксировали всплеск его пульса и изменение дыхания. АНАЛИЗ: Сильная эмоциональная реакция, связанная с личной травмой.

— Кто-то получил доступ к их хранилищу, — заключил Гарри. — Кто-то, кто знал, как обойти магическую защиту. Кто-то из своих.

Они нашли его. Не имя, не лицо, но тень. Призрака, прячущегося в чужом склепе, полном золота и темных секретов.

Охота началась. И теперь они вели ее вместе.

* * *

Охота привела их не в сам Гринготтс. Проникнуть в хранилище Лестрейнджей было бы самоубийством, даже для них. Но след, который нашла Амели, — след цифрового призрака, оставившего деньги в качестве приманки, — был связан с магическим следом, который нашел Гарри. Кто-то получил доступ к сейфу, а значит, у него должен был быть физический ключ или его магический эквивалент. А такие вещи волшебники, особенно параноидальные последователи Волдеморта, хранят не в банках. Они хранят их в своих логовах.

Поиски привели их к заброшенному поместью Лестрейнджей в самом сердце Норфолка. Дом, окруженный гниющим парком и высокой кованой оградой, казался черным провалом на фоне серого, плачущего неба.

— Он защищен, — сказал Гарри, стоя перед воротами, которые венчали ржавые змеи. Он чувствовал это кожей — колючую, злую магию, наложенную на периметр. — Проклятия, сигнальные чары… шагнешь не туда — и он узнает, что мы здесь, раньше, чем мы успеем произнести заклинание.

Амели активировала свой визор. Для нее мир преобразился в паутину данных. Она видела не только магию.

— Здесь есть и наши игрушки. — Она указала на верхушку ограды. — Микрокамеры. Сейсмические датчики по периметру. Инфракрасные ловушки в парке. Наш призрак не доверяет одной лишь магии. Он параноик. И это его слабость.

Их план родился из этого дуализма. Он был прост и до безумия рискован. Они должны были обезвредить обе системы одновременно.

Они двигались под покровом наступающих сумерек. Два призрака, скользящие вдоль ограды.

— Сейчас, — прошептала Амели в миниатюрный комм-линк, который она закрепила за ухом Гарри.

В тот же миг, как Гарри взмахом палочки наложил на древние руны ворот временное «ослепляющее» заклинание, Амели, подключившись к сети, пустила по контуру охраны короткий, мощный импульс, который на тридцать секунд выжег все камеры и датчики.

Они проскользнули внутрь. Их движения были идеальной, смертоносной синхронией. Гарри шел первым, его палочка была наготове, он тихим шепотом деактивировал одну за другой магические ловушки, заставляя проклятые сорняки замереть, а шепчущие камни — умолкнуть. Амели шла за ним, ее взгляд сканировал каждый сантиметр, ее пистолет с глушителем двигался в унисон с его палочкой, готовая устранить любую физическую угрозу.

Сам дом встретил их запахом тлена и застарелой ненависти. Внутри царил мрак и холод. Пыльные портреты предков Лестрейнджей смотрели на них с пустым высокомерием, но их глаза, казалось, следили за каждым шагом.

Они нашли его на втором этаже, в бывшем бальном зале. Это было святилище их врага. В центре зала, под люстрой, затянутой паутиной, стоял стол. На нем соседствовали древний, покрытый рунами артефакт, пульсирующий слабым зеленым светом, и ультрасовременный коммуникационный терминал, с которого, очевидно, и велось управление операцией. Слияние двух миров, двух ненавистей.

Но это была ловушка.

Как только они переступили порог, тяжелые дубовые двери за ними захлопнулись с оглушительным грохотом. Руны по периметру зала вспыхнули багровым светом, отрезая путь к отступлению.

— Глупый мальчишка, — раздался из тени усиленный магией голос. — Ты всегда был так предсказуем. Пришел прямо в пасть к змее. И привел с собой сломанную игрушку «Когтя».

Из мрака вышли двое. Один — волшебник в маске, чьи глаза горели фанатичным огнем. Второй… вторую Амели узнала. Боец «Когтя» в тяжелой броне, с кибернетическими имплантами. Наемник, которого она видела на тренировочных базах.

— Заказчик щедро платит, — прорычал наемник, активируя энергетические клинки на своих предплечьях. — И за Поттера, и за предательницу.

Битва началась без предупреждения.

Это был хаотичный, смертельный танец. Гарри вступил в дуэль с волшебником. Лучи заклинаний — красные, зеленые, фиолетовые — разрезали полумрак зала, высекая искры из каменных стен и разбивая вдребезги зеркала.

— Остолбеней! Экспеллиармус! — кричал Гарри, уворачиваясь и ставя щиты.

— Авада… — начал его противник.

Амели схлестнулась с наемником. Их бой был другим — близким, жестоким, быстрым. Звуки выстрелов из ее пистолета тонули в звоне его клинков. Она двигалась с невероятной грацией, уходя от его выпадов, используя колонны и мебель как укрытия. Ее тело, созданное для танца и убийства, было ее главным оружием.

Но враги были сильны и работали слаженно. В какой-то момент волшебник, отбив заклинание Гарри, послал в сторону Амели мощное парализующее проклятие. Она не могла его видеть, не могла от него защититься.

— Амели, вниз! — крикнул Гарри.

Не раздумывая, она подчинилась. Проклятие пролетело над ее головой, разнеся в пыль бюст какого-то древнего Блэка. Но эта секунда стоила ей преимущества. Наемник бросился на нее, прижав к полу.

В то же время волшебник снова нацелил палочку на Гарри.

— Прощай, Поттер.

Гарри был открыт. Щит не успевал.

Но он услышал не шипение смертельного заклятия. Он услышал сухой, тихий щелчок. Выстрел.

Палочка в руке волшебника разлетелась на куски, а его ладонь брызнула кровью. Он закричал от боли и ярости. Это была Амели. Лежа на полу, под весом бронированного наемника, она умудрилась вывернуть руку и сделать один-единственный, безупречный выстрел.

Она спасла его. Теперь был его черед.

— Акцио, наемник! — взревел Гарри.

Невидимая сила, словно гигантская рука, подхватила тяжелого бойца и швырнула его через весь зал. Он с грохотом врезался в стену и обмяк.

Волшебник, зажимая раненую руку, в панике бросился к терминалу.

— Вы ничего не получите! Хозяин…

Он не успел договорить. Артефакт на столе вспыхнул ослепительным светом, и мощная волна магии отбросила их обоих. Терминал заискрился и взорвался. Когда они пришли в себя, волшебника уже не было. Он аппарировал.

В зале снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь их тяжелым дыханием. Они победили. Вместе.

Гарри подошел к Амели и протянул ей руку, помогая подняться. Ее плечо было обожжено срикошетившим заклинанием. У него на щеке кровоточила глубокая царапина.

Они стояли посреди разгрома, очень близко друг к другу. Адреналин еще бурлил в крови.

— Спасибо, — выдохнул он.

— Мы партнеры, — просто ответила она.

Он поднял руку и осторожно коснулся ее обожженного плеча.

— Эпискеи, — тихо произнес он.

Она почувствовала, как тепло его магии проникает в кожу, унимая боль, заставляя поврежденные ткани восстанавливаться. Это прикосновение было целительным не только для тела. Она посмотрела на его кровоточащую щеку, достала из тактического подсумка стерильный тампон и антисептик. Ее движения были быстрыми, точными, профессиональными. Она осторожно промокнула рану, и ее холодные пальцы на мгновение коснулись его кожи.

В этом обмене заботой — его теплой, живой магией и ее холодной, но точной эффективностью — было больше близости, чем в любом поцелуе. Они прикрыли друг друга. Они исцелили друг друга. В логове змея, в шаге от смерти, их партнерство было скреплено кровью и магией.

На разрушенном терминале, прежде чем экран окончательно погас, на долю секунды мелькнула надпись:

…конечная цель: реликвия Перегрина. Активация…

Слово ничего им не говорило. Но теперь у них была новая нить.

* * *

Возвращение в дом на площади Гриммо было возвращением в другой мир. После ледяного холода и смертельной опасности поместья Лестрейнджей тишина старой библиотеки казалась оглушительной. Адреналин отступил, оставив после себя гулкую усталость и ноющую боль в ранах — и физических, и душевных.

Они работали молча. Гарри, с помощью нескольких целительных заклинаний, окончательно залечил ожог на ее плече. Она, в свою очередь, с профессиональной отстраненностью обработала и заклеила его раны, ее прикосновения были легкими и точными. Этот обмен заботой, лишенный слов, стал их новым языком.

— «Реликвия Перегрина», — произнес Гарри, нарушая тишину. Он стоял перед стеллажами, проводя пальцами по корешкам древних книг. — Это имя… оно звучит знакомо, но как эхо.

— Перегрин. На моем языке — пилигрим, странник, — добавила Амели. Она сидела за столом, ее планшет был разбит, но она уже извлекла из него чип с данными. Ее мир технологий был хрупок. Его мир магии — вечен. — В тактическом анализе реликвия — это объект, обладающий стратегической ценностью, выходящей за рамки его физических свойств. Символ. Источник силы.

— В нашем мире — тоже самое, — кивнул Гарри. Он вытащил тяжелый, пыльный том под названием «Забытые Роды и Древние Артефакты». — Только наша сила… более буквальна.

Часы потекли в совместном поиске. Амели, используя остатки своих технологий и феноменальную память, анализировала обрывки данных с уничтоженного терминала, ища любые упоминания о «Перегрине» в перехваченных архивах «Когтя». Гарри же погрузился в лабиринты магической истории.

Он нашел это на рассвете, когда первые лучи солнца пробились сквозь пыльное окно, осветив столбцы пляшущих пылинок.

— Нашел, — выдохнул он. Его голос был хриплым от усталости и волнения.

Он нашел не Перегрина. Он нашел Певерелла.

— Перегрин Певерелл, — прочитал он вслух, и Амели подняла на него глаза. — Младший, менее известный брат трех легендарных братьев Певереллов. Тех, что, по легенде, встретили саму Смерть и получили от нее Дары.

Эта история была частью его самого. Мантия-невидимка, Воскрешающий камень, Бузинная палочка… Артефакты, определившие его судьбу.

— Легенда гласит, — продолжил Гарри, его глаза горели, — что пока его старшие братья просили у Смерти власть над другими, Перегрин, который был целителем и странником, попросил нечто иное. Он попросил дар исцеления того, что исцелить нельзя.

Он перевернул страницу, и они оба увидели изображение. Рисунок, сделанный тушью: артефакт в форме человеческого сердца, сплетенный из серебристых нитей и усыпанный камнями, которые, казалось, тускло светились даже на бумаге.

— «Сердце Пилигрима», — прочитал Гарри подпись. — Реликвия, способная исцелить не тело, а саму суть. Говорили, что она может залечить раны, нанесенные самой темной магией. Восстановить расколотую душу. Обратить вспять проклятие, которое стало частью человека.

Они оба замолчали, осознавая весь ужас и всю притягательность этого открытия.

— Вот что ему нужно, — прошептал Гарри. — Наш враг… он не просто хочет отомстить. Он хочет… пересоздать. Возможно, он пытается восстановить душу Волдеморта из тех осколков, что остались. Или… — Гарри посмотрел на свои руки. — Или исцелить свою собственную, изуродованную темной магией, чтобы стать новым, целым темным лордом.

Но Амели услышала другое.

«Обратить вспять проклятие, которое стало частью человека».

Впервые за все это время она позволила себе задать вопрос, который был не логическим, а личным. Вопрос, полный такой отчаянной, немыслимой надежды, что он едва не застрял у нее в горле.

— Эта… реликвия, — ее голос впервые дрогнул, потеряв свою механическую ровность. — Она может… исправить… то, что они со мной сделали?

Она смотрела на него, и в ее золотых глазах больше не было холода. В них плескался страх. Страх надеяться. Страх снова поверить в то, что внутри синюшной, сломанной оболочки все еще жив человек, которого можно спасти.

Гарри смотрел на нее, и сердце его сжалось от сострадания. Он видел перед собой не оружие и не партнера по битве. Он видел женщину, душу, стоящую на краю пропасти и боящуюся сделать шаг к свету. Он мог бы солгать. Мог бы дать ей легкое обещание. Но она заслуживала большего. Она заслуживала правды.

— Я не знаю, Амели, — ответил он честно и тихо. Он подошел и, преодолевая разделявшее их пространство, осторожно взял ее холодную руку в свою. Его ладонь была теплой, живой. — Магия души — самая темная и самая непредсказуемая вещь на свете. Никто не знает, на что способна эта реликвия на самом деле. Но… — он сжал ее пальцы чуть крепче, — я знаю, что мы должны попытаться. Не только чтобы остановить его. Но и чтобы выяснить, сможет ли она помочь тебе.

Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде она видела не жалость. Она видела обещание. Обещание не исцеления, а борьбы. Обещание, что он будет рядом, каким бы ни был ответ.

— Вместе, — сказал он.

Она медленно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Ее сердце — ее послушный, ровный метроном — сбилось с ритма, пропустив удар. А затем сделав еще один. И еще. Тридцать четыре. Тридцать пять.

Это было не исцеление. Еще нет.

Но это была надежда.

А в мире, полном тьмы, надежда была самой могущественной магией из всех.

Книга указывала на место последнего упокоения Перегрина Певерелла. Далекий, затерянный в Шотландском высокогорье остров, известный в древних текстах как Приют Пилигрима.

Теперь у них была цель. И они отправятся к ней вместе.

* * *

Путешествие на север было погружением в иной мир. Они покинули удушливую тесноту Лондона, сменив ее на безбрежные, дикие просторы Шотландского высокогорья. Гарри использовал аппарацию, чтобы перенести их в ближайшую к цели точку, и они оказались на краю безлюдного плато, где ветер пел древние песни среди поросших вереском холмов.

Для Амели это было все равно что попасть на другую планету. Воздух был настолько чистым, что обжигал легкие. Здесь не было фонового шума города, не было цифровых сетей, которые она могла бы сканировать. Только свист ветра, крики неведомых птиц и гулкое биение ее собственного, оживающего сердца. Ее технологии были здесь бесполезны. Она была уязвима, как никогда.

Они шли несколько часов. Гарри уверенно вел их по едва заметным тропам, его чувства, отточенные годами жизни в магическом мире, служили ему компасом. Амели шла за ним, ее походка была бесшумной, а глаза, лишенные помощи визора, жадно впитывали детали сурового пейзажа. Она видела не красоту. Она видела укрытия, огневые позиции, пути отхода. Старые инстинкты боролись с новыми, незнакомыми ощущениями.

Холодный дождь, начавшийся внезапно, заставил ее поежиться. Она не привыкла к дискомфорту, ее тело было откалибровано на максимальную эффективность.

— Импервиус, — тихо произнес Гарри, взмахнув палочкой.

Невидимый щит накрыл их обоих, и капли дождя заскакали по нему, не касаясь их. Амели почувствовала слабое, едва уловимое тепло от заклинания. Это была простая, практичная магия, но в ней было столько же заботы, сколько в чашке чая, предложенной в ту первую ночь.

— Как ты узнаешь, что эта… магия… хорошая? — спросила она, нарушая долгое молчание. Вопрос был не праздным. Для нее сила всегда была инструментом, нейтральным по своей сути.

Гарри на мгновение задумался, глядя на тяжелые, свинцовые тучи.

— Она… ощущается по-другому. Это как ветер. Он может сорвать крышу с дома, а может наполнить парус и унести тебя к мечте. Дело не в силе. Дело в намерении того, кто ее использует.

Они вышли к берегу огромного, темного озера, вода в котором была черной и холодной, как космос. Посреди озера, окутанный туманом, виднелся небольшой скалистый остров. На его вершине угадывались очертания какой-то древней постройки, почти слившейся с камнем.

— Приют Пилигрима, — выдохнул Гарри.

Добраться до него можно было только по воде. Никакого моста, никакой дороги.

— Я пересеку вплавь, — сказала Амели. Это была задача, у нее было решение. Холодная вода замедлит ее сердцебиение, но она справится.

— Не нужно, — остановил ее Гарри.

Он подошел к самой кромке воды, закрыл глаза и протянул руку. Он не произносил заклинаний. Он просто… слушал. Слушал воду, камни, ветер. Он просил их о проходе.

И вода ответила. Поверхность озера, до этого покрытая рябью, разгладилась, и из темных глубин медленно поднялась узкая каменная гряда, поросшая мхом. Древняя, как сам остров. Дорога, которая открывалась лишь тем, кого озеро считало достойным.

Амели смотрела на это чудо, и ее логика давала сбой. Это было невозможно. Нелогично. Но это происходило прямо перед ее глазами. Она шагнула на мокрую каменную тропу, и впервые за все это время ей пришлось полностью довериться ему. Ее жизнь была в руках его… суеверий.

Сам Приют оказался не замком и не храмом. Это был небольшой, скромный монастырь, высеченный прямо в скале. Вход в него преграждала массивная каменная дверь без ручек и замков, покрытая потускневшими от времени рунами.

Гарри попробовал несколько открывающих заклинаний. Алохомора. Аперцио. Дверь не поддалась. Руны даже не вспыхнули.

— Она запечатана, — сказал он. — И дело не в силе заклинания. Это испытание.

Амели обошла дверь, проводя по ней кончиками пальцев.

— Любой замок имеет ключ.

— Иногда ключ — это не предмет, — ответил Гарри. Он смотрел на руны, и внезапно понял. Это были руны не удержания, а исцеления. Дверь проверяла не силу, а намерение. Перегрин был целителем. Он бы не создал преграду для тех, кто ищет помощи.

Гарри посмотрел на Амели, на ее бледное лицо, на котором смешались надежда и страх. Он думал о своей миссии — остановить зло, найти артефакт, снова спасти мир. Было ли это истинным намерением?

А потом он понял. Его миссия изменилась в ту ночь, когда она танцевала в его гостиной.

— Вместе, — прошептал он.

Он протянул ей руку. Она с сомнением посмотрела на него, потом на дверь. Но в его глазах была такая уверенность, что она подчинилась. Она вложила свою ледяную ладонь в его теплую.

Вместе они подошли к двери и одновременно прикоснулись к холодному камню. Он — с желанием исцелить ее. Она — с новообретенным желанием защитить его. Их намерения, такие разные, сплелись в одно: спасти друг друга.

Руны на двери вспыхнули мягким, серебристым светом. С глухим скрежетом, от которого, казалось, содрогнулся весь остров, каменная дверь медленно отъехала в сторону, открывая проход в темноту.

Они вошли внутрь. Их глазам предстал не склеп и не сокровищница. Это был круглый зал, в центре которого находился небольшой бассейн с кристально чистой, светящейся водой. На простом каменном алтаре за бассейном лежало оно. «Сердце Пилигрима». Артефакт в форме сердца, сплетенный из серебристых нитей, усыпанный камнями, которые мягко пульсировали в такт биению их собственных сердец.

Они сделали шаг к нему. Шаг к надежде.

И в этот момент из самой густой тени в дальнем конце зала отделилась фигура.

— Я так и знал, что вы придете, — раздался холодный, насмешливый голос, который Гарри слишком хорошо помнил из своих кошмаров. — Спасибо, что открыли мне дверь, Поттер.

Из мрака вышел человек с бледным, аристократическим лицом и глазами, полными холодного, расчетливого безумия. Не тот волшебник в маске, с которым они сражались. Кто-то выше. Кто-то, кто дергал за ниточки с самого начала.

Их враг ждал их. Ловушка захлопнулась.

Фигура, вышедшая из мрака, была призраком из худших воспоминаний Гарри. Худое, изможденное лицо, обрамленное спутанными темными волосами. Глаза, в которых безумие, впитанное за годы в Азкабане, смешалось с фанатичной, аристократической гордыней.

— Родольфус Лестрейндж, — выдохнул Гарри. Имя его заклятого врага, мужа женщины, убившей Сириуса.

— К вашим услугам, Поттер, — Лестрейндж насмешливо поклонился, его палочка была направлена на них. — Я должен признать, ты превзошел мои ожидания. Я думал, моя марионетка из «Когтя» справится с тобой. Но ты не только выжил, но и привел ее сюда. Прекрасное, сломанное создание. — Он посмотрел на Амели, и в его взгляде было извращенное восхищение. — Она так напоминает мне мою Беллатрису. Такой же идеальный инструмент разрушения.

— Это ты… ты был заказчиком, — догадался Гарри.

— Разумеется! — рассмеялся Родольфус. — Думал, я позволю нашему миру сгинуть в этой серой, скучной рутине, которую ты называешь миром? Мой Лорд ушел, но его дух жив! И эта реликвия… — он жадно посмотрел на «Сердце Пилигрима», — она не просто исцеляет. Она очищает! Я использую ее, чтобы очистить последний, самый верный осколок души моего Хозяина, и он возродится! Целый! Совершенный! А ты, Поттер, умрешь здесь, став последней жертвой на алтаре его возрождения.

Он не стал больше говорить. С его палочки сорвалось непростительное заклятие.

— Круцио!

Гарри отбил его, выставив щит. Зал озарился вспышками смертоносных заклинаний. Началась яростная дуэль. Но Родольфус был силен. Годы ненависти и тоски по своему Лорду питали его магию, делая ее дикой и непредсказуемой.

Амели не стояла на месте. Она больше не была пассивным наблюдателем. В ее руках появился пистолет. Она не могла остановить заклятия, но она могла отвлекать, создавать помехи. Она двигалась по периметру зала, как тень, ее выстрелы заставляли Родольфуса менять позицию, сбивали его с цели в критические моменты. Они снова были партнерами, их танец магии и пуль был единственным, что удерживало безумие Лестрейнджа.

— Ты! — взревел Родольфус, когда одна из пуль Амели прочертила огненную борозду на его плече. — Жалкая тварь! Я освобожу тебя от влияния этого мальчишки! Я верну тебя на твой истинный путь!

Он направил палочку на нее, но Гарри, воспользовавшись моментом, нанес удар.

— Экспеллиармус!

Палочка Родольфуса вылетела из его руки, но он лишь рассмеялся.

— Думаешь, я пришел сюда неподготовленным?

Он ударил рукой по древнему саркофагу у стены, и тот с грохотом отъехал в сторону. Из ниши вылетели и окружили Гарри несколько темных, извивающихся теней — проклятые стражи, оставленные здесь веками ранее. Они вцепились в него, высасывая силы, примораживая к месту.

Родольфус бросился к алтарю и схватил «Сердце Пилигрима».

— Все кончено, Поттер!

Он поднял артефакт над головой.

— Во имя Темного Лорда…

Но ничего не произошло. Реликвия в его руках оставалась холодной и тусклой.

— Что? Почему?! — закричал он в ярости. Он пытался влить в артефакт свою ненависть, свою злобу, но тот не отвечал.

В этот момент Амели сделала то, что умела лучше всего. Она выстрелила. Безупречно. Точно. Пуля попала Родольфусу в кисть, и он с воплем выронил артефакт.

«Сердце Пилигрима» покатилось по каменному полу и остановилось прямо у ног обездвиженного Гарри.

— Я убью тебя! Голыми руками! — взвыл Родольфус, бросаясь на Амели.

Гарри видел, как они сцепились в смертельной схватке. Он видел, как слабеет Амели под натиском обезумевшего фанатика. Он пытался вырваться из хватки теней, но его силы иссякали. Он умирал.

И тогда он посмотрел на артефакт у своих ног. Он вспомнил слова из книги: «исцеление того, что исцелить нельзя». Он вспомнил взгляд Амели, полный отчаянной надежды.

Он понял. Реликвия работала не от силы. Она работала от жертвы. От чистого, бескорыстного намерения. Родольфус хотел взять. Но чтобы запустить «Сердце», нужно было отдать.

И Гарри отдал. Собрав последние остатки воли, он протянул руку к артефакту и вложил в него не приказ, а одну-единственную мысль, одну-единственную молитву, обращенную не к себе, а к ней. «Исцели ее. Верни ей то, что у нее отняли. Даже если это будет стоить мне всего».

Артефакт вспыхнул ослепительным золотым светом.

Амели почувствовала это как удар. Тепло, что залило весь зал, пронзило ее насквозь. Это была не магия. Это было нечто более древнее. Это была любовь. Чистая, жертвенная любовь, которую этот человек, ее цель, ее жертва, ее спаситель, направлял на нее в свой последний миг.

Родольфус закричал, когда свет коснулся его. Тьма в его душе не могла вынести такой чистоты. Он начал рассыпаться в прах, как древний вампир, застигнутый рассветом. Тени, державшие Гарри, с визгом растворились.

Но Амели видела только Гарри. Он падал, его глаза закрывались, жизнь покидала его. Артефакт, выполнив его волю, начал тускнеть.

Нет.

Она бросилась к нему, подхватила «Сердце Пилигрима». Оно было теплым, живым. Она прижала его к груди Гарри, а свою ладонь положила сверху. Она не знала заклинаний. Она не знала молитв. Но она знала, что должна делать.

Она закрыла глаза и сделала то же, что и он. Она начала отдавать.

Она отдавала ему все, что он вернул ей. Робкое тепло первого глотка чая. Боль и освобождение ее танца. Яростную решимость защищать его. Она вливала в артефакт каждый удар своего оживающего сердца, свою боль, свою вину, свою новорожденную, отчаянную надежду на будущее. Она отдавала ему свое пробуждение, свое исцеление, свою душу, которую он собрал для нее из осколков.

Их окружил вихрь золотого света. В этот момент они были единым целым, соединенные реликвией, которая стала мостом между их душами. Сердце Амели билось дико, яростно, в такт с сердцем Гарри, разгоняя его кровь, возвращая его к жизни.

Когда свет погас, они лежали на холодном каменном полу, без сил, но живые.

Амели открыла глаза. Она посмотрела на свои руки. Кожа… она больше не была синюшной. Бледная, с сетью старых шрамов, но живая, теплая. Она прижала ладонь к своей груди. Под ребрами ровно, сильно, уверенно билось ее сердце. Не тридцать два удара в минуту. Как у человека.

Гарри пошевелился и открыл глаза. Он посмотрел на нее, и в его взгляде была бесконечная нежность.

— Ты… — прошептал он.

— Ты, — ответила она.

Они не знали, что ждет их впереди. Борьба с «Когтем». Последствия. Необходимость строить новую жизнь на руинах старой.

Но сейчас, в тишине древнего зала, этого было достаточно. Они выжили. Они спасли друг друга.

— Что теперь? — тихо спросила она.

Гарри взял ее руку, и их пальцы переплелись.

— Вместе, — ответил он.

И это слово звучало как обещание. Как прощение. Как начало всего. Ибо истинное исцеление — это не стирание шрамов, а наполнение их светом, который может подарить лишь другая душа, готовая разделить твою боль. В мире, полном тьмы, они стали светом друг для друга. И этого света было достаточно, чтобы осветить любой, даже самый долгий путь домой.

* * *

Прошло полгода.

Дом номер двенадцать на площади Гриммо преобразился. Воздух больше не пах пылью и застарелой скорбью. Теперь он пах свежим хлебом, воском для полов и чем-то неуловимо цветочным — Амели настояла на том, чтобы на подоконниках всегда стояли живые растения. Угрюмый портрет Вальбурги Блэк, после одной особенно яростной перепалки с новыми жильцами, был окончательно обезврежен заклинанием вечного молчания и задернут плотным бархатным занавесом. Дом перестал быть склепом. Он становился домом.

Амели стояла у окна в гостиной, глядя на утреннюю лондонскую улицу. На ней была простая серая кашемировая кофта, принадлежавшая Гарри. Ее кожа, хоть и оставалась бледной, больше не казалась неживой. На ней появился легкий, едва заметный румянец, а сердце в груди отбивало ровный, спокойный ритм живого человека.

Гарри подошел к ней сзади и молча обнял, положив подбородок ей на плечо. От него пахло кофе и магией.

— Они снова присылали запрос, — тихо сказал он. Министерство Магии до сих пор не могло до конца переварить тот факт, что известная на весь мир наемница теперь живет под одной крышей с их национальным героем. Расследование против Родольфуса Лестрейнджа было закрыто, но вопросы остались.

— А «Коготь»? — так же тихо спросила она.

— Молчат. Они знают, где ты. Но они не рискуют. Наверное, поняли, что нападать на дом, защищенный одним из сильнейших волшебников Британии, — неэффективно. — В его голосе прозвучала улыбка.

Она знала, что это лишь затишье. Что их прошлое однажды вернется. Но страха не было. Она повернулась в его объятиях и посмотрела ему в глаза.

— Пусть приходят. Мы встретим их вместе.

Он улыбнулся и поцеловал ее. Это был не тот отчаянный, исцеляющий поцелуй из Приюта Пилигрима. Это был поцелуй, полный утренней нежности и спокойной уверенности.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказал он, отстранившись. Он вынул свою палочку. — Самое светлое, самое чистое защитное заклинание, какое только есть. Оно работает только от счастливого, очень сильного воспоминания.

Он отошел на несколько шагов.

— Экспекто Патронум!

Из конца его палочки вырвался поток серебристого света, который на глазах у Амели обрел форму большого, величественного оленя. Патронус сделал круг по комнате, его призрачные копыта не касались пола, и воздух наполнился ощущением тепла и необъяснимой радости. Олень подошел к Амели и ткнулся своей сияющей мордой в ее ладонь. Она не почувствовала ничего, кроме волны покоя.

— Попробуй, — предложил Гарри.

Амели с сомнением посмотрела на него. Счастливое воспоминание? Вся ее жизнь была либо выжженной пустыней, либо полем боя. Что ей выбрать? Танец в балете? Улыбку Жерара? Но эти воспоминания были запятнаны, отравлены тем, что случилось потом.

Она взяла свою палочку — простую, изящную палочку из ивы, которую Олливандер, с нескрываемым изумлением, сделал для нее несколько месяцев назад. Она закрыла глаза и стала искать. Не в далеком прошлом, которое принадлежало другой женщине. А в недавнем.

Она вспомнила нежность его магии, исцеляющей ее плечо в разрушенном поместье. Тепло его руки, когда они вместе коснулись двери Приюта. Золотой свет, который не сжигал, а исцелял, и его голос, шепчущий ее имя. Она вспомнила музыку, сотканную из воздуха в этой самой гостиной. Она вспомнила его глаза, в которых видела не монстра, а себя.

— Экспекто Патронум, — прошептала она.

Из ее палочки вырвался сначала робкий серебряный дымок, а затем — яркая вспышка света, которая обрела форму. Это не был паук, символ ее темного прошлого. Это был прекрасный, грациозный лебедь. Он расправил свои сияющие крылья и медленно поплыл по воздуху навстречу оленю Гарри.

Два Патронуса, две души из света, закружились в безмолвном танце в центре комнаты. Олень и лебедь. Сила и грация. Магия и технология, ставшие одним целым.

Амели смотрела на это чудо, и ее губы тронула слабая, но настоящая улыбка. Она больше не была Роковой Вдовой. Она больше не была сломанным оружием. Она была Амели. Женщиной, которая прошла через ад и нашла свой путь к свету. Не в одиночку.

Гарри подошел и снова взял ее за руку. Их пальцы переплелись, как нити в «Сердце Пилигрима».

Впереди их ждала новая жизнь. Непростая, полная вызовов и призраков прошлого. Но теперь они были готовы.

Ибо дом — это не стены, а свет, который два человека зажигают друг для друга, чтобы разогнать любую тьму. И в доме номер двенадцать на площади Гриммо наконец-то стало очень светло.