Революция (джен)

В тесной, маленькой комнате висела густая жара. Столь удушающая, что, казалось, она давит своим весом на грудь, мешая вобрать в лёгкие воздух.

И самое противное — у Мины Кейн не было никакой возможности её разогнать.

Под облупившимся потолком не висело опахала, приводимого в движение слугами, как в дореволюционных книжках. А растворить окно было нельзя — опасно. Притом опасно не по одной, а по целому списку причин. Во-первых, сухой африканский воздух вряд ли принесёт с собой прохладу, а не ещё больше жара. Во-вторых — с ним обязательно влетят насекомые, переносящие заразу, что водится в этих краях.

А в-третьих — самое важное: глядя на мутные стёкла, Мина то и дело видела, как по ним скользят тени вооружённых людей. Не солдат Океании, и не захватчиков из Евразии — но добровольцев, охраняющих этот дом. Членов Братства, невероятным чудом собравшихся сюда из разных мест.

И защищающих его.

Эммануэля Голдстейна.

Отца и бывшего лидера ангсоца, чьё учение извратил Старший Брат.

И который уже вот-вот должен был положить конец его тирании.

За Голдстейном охотились. У Голдстейна было много врагов. И даже здесь, в его убежище, затерянном в горах Африки, он не мог чувствовать себя в безопасности. Оттого окна в доме и были закрыты — и ночью, и днём. А Мина помогала охранникам, оставаясь всегда начеку. Если Старший Брат опять подошлёт к Голдстейну убийц, то она готова в любой миг заслонить его своим телом от пуль.

Умереть, но не лишить Океанию последней надежды.

Иногда, правда, она слегка отвлекалась от своей святой обязанности. И любовалась тем, сколь кропотливо Голдстейн работал. Как он записывал на диктофон очередной трактат, обличающий преступный режим, или раздавал указания членам Братства. Иногда он позволял Мине собственноручно перепечатывать записи на печатной машинке. Иногда — зачитывал ей новые сочинения, удостаивая её стать первой слушательницей. И в такие моменты она, сидя на табурете напротив его стола, просто не могла оторвать глаз от его умного остроносого лица.

Истинного лика преданной Революции.

Свобода — это равенство и братство, возвещал Голдстейн. Незнание обязано быть искоренено, а война — прекратиться, чтобы весь мир соединился в огромную социалистическую семью. В этом, а не на плакатах, во множестве висящих в каждом из городов Океании, содержалось истинное учение ангсоца.

То самое, крупицы которого Мина познавала едва ли не с рождения.

В её семье — семье, состоящей из членов Внутренней Партии, говорили о многих вещах. И именно там, при выключенном телекране, она узнала о том, что короля Англии сбросил вовсе не Старший Брат, а Голдстейн. И тогда же заинтересовалась им. Уже позже до неё долетели и слухи о таинственном Братстве. А ещё позже её собственный дядя, Альберт Мурленд, работавший в министерстве любви, дал ей заветную Книгу. Страницы коей навеки изменили её сознание и запечатлелись в нём.

Сложившись в одно-единственное желание — сделать Океанию такой, какой желал её видеть настоящий партийный лидер.

Осторожно, чтобы никто не проведал, Мина Кейн умолила дядю принять её в Братство, в котором тот состоял. Со страхом и нетерпением она дала страшную клятву: выполнять все приказы руководителей и вредить режиму Старшего Брата, как только возможно. Вплоть до распространения венерических заболеваний и убийств.

Однако заражать её никто не собирался. Равно как и избавляться от кого-либо её руками. Около полугода назад дядя, как обычно, пришёл к её родителям в гости — поздравить отца с повышением в рядах партийной элиты. И заодно передал Мине — Братство избрало её для задания.

Причём невероятного и опасного.

— Ты должна будешь непосредственно помочь лидерам в подготовке переворота, — прошептал он. — Сообщив всё, что знаешь об устройстве Внутренней Партии, лично товарищу Голдстейну.

После чего Мину снабдили секретными документами, и ей пришлось в точности запоминать их, сжигая бумаги. А после — и мастерски управлять собой, дабы скрывать от телекранов и тень волнения, бурлящего внутри.

Как сообщил дядя — её выбрали, потому что Голдстейн сейчас скрывается в Африке. На берегах большого озера, некогда носившего королевское имя Виктория. И так как она вскоре будет направлена по заданию партии в близлежащие регионы, ей будет относительно легко бежать туда. На полосу нейтральной земли, переходящей от Океании к Евразии, из рук в руки.

Насколько Мине было известно, в других прифронтовых регионах сверхдержавы среди молодых партийцев не применяли подобных практик. Зона перемещения человека в Океании была ограничена роковым радиусом в двести миль. Если, конечно, он не получал особое задание от руководства. Но здесь, в Южной Африке, в бывшем Кейптауне, сейчас известном как Южный плацдарм, жизнь имела свои особенности. А именно — местное население, погрязшее в дикости и суевериях, которое надо было обучить и полностью интегрировать в среду пролов.

Чем и занималась молодая поросль Внутренней партии — те, кого отобрали для членства в ней среди молодёжи, перед получением серьёзных должностей.

Ещё от родителей Мина усвоила: чтобы пробиться наверх, надо быть среди лучших. Но именно — среди, а не самой лучшей. Нельзя выделяться. Особо талантливые и ярые, несмотря на организаторский дар и происхождение из элиты, быстро становились не-лицами, а не партийной верхушкой.

Потому в вечерней школе для взрослых она работала как надо. Учила правильно — но не зажигала народ идеей. Чернокожее население должно было знать: оно обязано Старшему Брату всеми благами цивилизации. Но не проникаться ангсоцем и, чего доброго, не стремиться улучшить существующий строй.

Единственный раз, когда Мина именно проявила себя на службе, случился спонтанно. И всего за два дня до назначенного побега. Потому она могла не опасаться последствий.

Одной из женщин, перетрудившейся на огороде, вдруг стало плохо во время занятий, и пришлось приводить её в чувство. А после — отпаивать кофе, чтобы срочно поднять давление. Хотя кофе Мине выдали лишь посредством связей отца, потому что уже долгие годы он являлся в Океании дефицитом и уж точно не предназначался для пролов, но она не смогла обуздать порыв и не помочь.

По непонятной даже для себя причине она просто была не в силах поступить иначе.

Впрочем, проанализировать свои мотивы у Мины не оставалось времени. Побег случился точь-точь в определённый срок, когда она совершала выезд в близлежащие деревни в составе агитбригады. По обочинам длинной дороги им то и дело встречалась сожжённая бронетехника. Вражеская и своя, свежая — и давно засыпанная песком и травой. Вдалеке, за горизонтом громыхали раскатами взрывы. И на одной из остановок Мина просто убежала прочь. Да так, что этого никто не заметил в творившейся посреди крааля⁽¹⁾ суете.

А ещё через пару дней она очутилась здесь. Подобранная своими товарищами по борьбе и доставленная к Голдстейну, в цитадель Братства.

Вспоминая прошлое, Мина не сразу обратила внимание, что лидер ангсоца перестал начитывать и отложил диктофон. И теперь глядел на неё в упор из-под круглых очков — как тогда, на крыльце во дворе.

— Что-то случилось, товарищ Голдстейн? — невольно спросила она.

И получила ответ:

— Товарищ Кейн, этим утром мне пришло сообщение от товарищей Мурленда и О’Брайена. Агенты Братства осуществили заговор на Континенте. Старший Брат мёртв.

Мёртв?!

Неужели мёртв?!

Мина не могла поверить своим ушам.

— Да здравствует Революция! — только и смогла выкрикнуть она, подскочив с табурета. Не сумев сдержать радости, охватившей её.

Выходит, это конец — точнее, начало! Выходит, старания сторонников истинного, неискажённого ангсоца не были тщетными! И даже она, несмотря на свой юный возраст, сыграла в этой борьбе немаловажную роль!

Словно ощущая всем телом ликование бушующих толп, она вскинула голову в гордом порыве. И, будто взирая на красные знамёна, вновь развевающиеся на площадях Вашингтона, Лондона и Южного Плацдарма, принялась расстёгивать пуговицы на платье. Быстрее, быстрее, быстрее… Пока Голдстейн не подошёл к ней и окончательно не сорвал его.

Пусть Революция неистовствует! Пусть рушится старый строй! Пусть пропадут навеки Министерства любви и правды, изобилия и мира! Пусть сгинет полиция мыслей, а тюрьмы распахнут свои двери, выпустив заключённых! А она, товарищ Мина Кейн, будет руководить здесь, пока пролы сметают новую знать. Будет во имя Революции неистово совокупляться с товарищем Голдстейном на узкой железной койке. Заявляя, что злосекс — это часть свободы и прав. А из любой ситуации должен найтись выход.

И любому — даже самому крепкому режиму, не стоять вечно.

1) Крааль — деревня у народов Южной Африки. Расставленные кольцом хижины с загоном для скота посередине.

Вернуться к тексту

Революция совершилась!

И тут же громкий сигнал телекрана вырвал Мину Кейн из объятий Голдстейна — и сна. Причём так резко, что она не сразу сообразила, где находится. Её кожа ещё чувствовала жар тела любовника, которого нет. А кровь так и бурлила от страсти к мечте.

Иллюзии, давно разбитой безжалостной правдой.

Да, частично в том сне промелькнула и её настоящая жизнь. Родители Мины Кейн и вправду были членами Внутренней партии. В их шкафах и вправду стояла дореволюционная литература, а за столом и вправду обсуждались запрещённые вещи. Её дядю и вправду звали Джозеф Мурленд, и он и вправду служил в министерстве любви Южного Плацдарма. И вправду принёс ей однажды с работы Книгу Голдстейна.

Но — лишь чтобы развеять иллюзию, которую питал относительно «идейного революционера» и «истинного лидера» юный ум.

Увы и ах! На самом деле книга была сфабрикована неким О’Брайаном, её дядей и ещё несколькими сотрудниками Министерства. А настоящий Эммануэль Голдстейн был вовсе не противником — но создателем нынешнего режима.

— Уже почти никто не помнит, что это Голдстейн изобрёл комнату сто один, — протянул дядя, задумчиво перелистывая страницы Книги. — В тот год, когда не дал Евразийским необольшевикам форсировать Ла-Манш и захватить Взлётную Полосу-один. Не помнят так же, как то, что Сикорский изобрёл вертолёт.

— Но, раз так, то почему его объявили врагом Океании номер один? — Мина цеплялась за последнюю надежду оправдать героя своих грёз.

И дядя пояснил:

— Потому что врагом Океании номер один мог точно так же оказаться и Старший Брат, если бы Голдстейн победил во внутрипартийной борьбе.

Внезапный сон буквально оживил в памяти Мины этот разговор, навсегда разбивший её иллюзии и мечты. В Океании не было ни малейшей возможности всё изменить. Даже противники режима были придуманы из вернейших его сынов. Да и те уже давно сгнили в земле, убитые умелыми агентами.

Выбираясь из-под москитной сетки, она старалась не проявить внешне, что ей снилось нечто, выходящее из ряда вон. Абсолютно спокойно причесалась, собрав золотистые волосы в хвост. А потом — занялась гимнастикой перед телекраном, вместе с девятью соседками по общежитию.

Но, повторяя движения за женщиной, идущей рябью помех, внутренне Мина была готова рыдать. Так как в очередной раз — но сейчас особенно остро — осознала: в её жизни нет основы. Ей не за что зацепиться. Любой человек в Океании — не человек, но лишь легко заменяемый винтик машины. Голдстейн задушен шнуром от диктофона уже двадцать лет назад. И даже неизвестно, жив ли ещё и сам Старший Брат… точнее — товарищ Эсфахани, как дядя однажды поведал ей. Или он теперь — просто образ, эксплуатируемый могущественнейшими членами Внутренней Партии, заседающими на Континенте?

И если так обращаются с лидерами — то что стоят жизни её семьи?

И её собственная жизнь?

Да, в своём доме на Южном Плацдарме Мина имела намного больше, чем основная часть её ровесниц. Дефицитные продукты, слуг, косметику — подкрасить белёсые брови... Но теперь она знала — всё это относительно. Временно. Только «пока». Так как всего одна ошибка либо навет — и её родителям придётся снять форменные комбинезоны — здесь, в Африке, не чёрные, а белые, и отправиться в изобретение Эммануэля Голдстейна. В страшную комнату 101. И уже другие члены Внутренней Партии заселятся в их комнаты, будут читать их дореволюционные книги. И понимать — они здесь тоже гости.

Они здесь только на время, пока система не размолола их.

Нет. Мине совсем не хотелось жить так. Ей хотелось уверенности в будущем. Не терзаться постоянными страхами за себя и родных, вольно распоряжаться имуществом, вольно любить. И она хотела этого всегда. Потому и увлеклась химерой Голдстейна — и даже теперь, без неё, мечтала о революции. Если бы была возможность взять и изменить строй — даже на описанный в подложной Книге, она бы решилась. Вопрос только — под чьим руководством?

Ей не справиться одной.

Это день Мины проходил, как и все остальные. За зарядкой последовал скупой душ. Потом — завтрак, занудные собрания и совещания для партийной молодёжи и немного «отдыха» с соседками в клубе. После которого следовали обед и дневной сон, так как к полудню в Африке поднималось пекло.

А вечером она, как и всегда, направилась на работу в школу. До темноты просвещать местных...

Точнее — встраивать их в систему, из которой не выбраться.

Проезжая в грузовике по улицам прифронтового городка, она сплошь видела бедность и разруху. Обшарпанные здания колониальной эпохи и ужасные, зловонные трущобы, тесно лепившиеся к ним. Порой они были настолько мелкие, что человек помещался там только согнувшись. Спал ночь — и проводил на улице весь жаркий день.

Но самым страшным были пожары, уносившие десятки жизней. Мгновенно вспыхивающие, когда в эти трущобы прилетала евразийская ракета.

Видела Мина и своих соседок, тоже отправившихся служить. Участниц Антиполового союза в красных кушаках. Раздающих листовки и выкрикивающих лозунги, агитируя проходящих мимо людей. Конечно, она сама не была столь радикальна. Она не отказывалась от случайных связей и надеялась — однажды ей позволят создать семью. Но сколь помогла бы местным информация о передающихся половым путём болезнях и контроль за ними! А не попытки скрыть бушующие в Африке эпидемии, сваливая вину на мёртвого Голдстейна и Братство!

Отбросила крамольные мысли Мина только тогда, когда оказалась в классе. Затхлом и обшарпанном, с дырой в стене над разбитым окном. На урок уже собрались женщины — темнокожие и измученные, в грязных национальных одеждах. И, увидев их, она вроде бы и настроилась на урок.

Пока не узрела ту, которой и вправду помогла не так давно.

И которая внезапно — и искренне — улыбнулась ей.

Обычно жители Океании не улыбались. Разве что в домах членов Внутренней Партии, на семейных праздниках. Столь свободно свои чувства мог проявлять только человек, находящийся вне системы…

Жаль.

Очень жаль!

Но Мина и здесь не смогла отбросить — но лишь сильней ощутила то, что терзало её!

Взять себя в руки она сумела только невероятным усилием воли. Она буквально принудила себя привычно поздороваться с классом. Привычно снять с головы и положить на стол пробковый шлем и привычно начать урок. Обновлённые учебники в их городок ещё не завезли, поэтому она использовала старые, изданные в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом, пять лет назад. Те, где было описано, почему Океания воюет с Евразией, как сейчас. А не с Остазией, как четырьмя, тремя, двумя годами и пятью месяцами ранее.

Когда за горизонтом затихали гулкие канонады, она говорила ученицам то, чему учили её саму. Расписывала зверства евразийцев, прислушиваясь к далёким взрывам. Подробно рассказывала биографию товарища Огилви, героя и примера для молодёжи. Но то и дело внутренне содрогалась от отвращения.

Зачем?

Зачем она делает это?

К третьему уроку Мине окончательно сделалось гадко. Двоемыслие не работало. Точнее — выросшая во внутрипартийной роскоши, она так и не развила его в себе. Она попросту не хотела быть той, кем ей приходилось быть.

И делать то, что ей приказывали делать.

Продолжая вещать — на этот раз об изобретениях партии, она уже не обращала внимания на то, что происходит снаружи. Потому и не слышала, что далёкие взрывы вдруг загремели ближе, отчего ученицы заволновались. А разбитые стёкла в рамах жалобно задребезжали. Она как раз хотела рассказать о вертолёте, который изобрёл… не Сикорский, а по-видимому, лично Старший Брат.

Но не успела.

Прямо рядом со школой вдруг разорвался снаряд, оглушив её и выбив из окон остатки стекла. Так что она едва успела крикнуть ученицам:

— Под парты!

И сама нырнула под учительский стол, закрыв голову руками.

Дальше же…

Произошедшее дальше напоминало какой-то бред. Или продолжение сна о Голдстейне, но с новыми обстоятельствами и лицами. Взрывы стали греметь реже, но на улице начали стрелять. И Мина — ползком, как её учили ещё в «Разведчиках», устремилась к двери, призывая за собой своих учениц, подальше от свиста пуль.

— Что происходит, мисс Кейн?! — всполошились они. — Это — евразийцы?! Это — евразийцы!!!

— Не знаю! Ползите! — Мина вытягивала их всех, по одной, в коридор. Где уже тесно сгрудились перепуганные ученики и преподаватели из других классов, за неимением в школе (да и во всём городке) бомбоубежища.

Она не знала. Она и вправду не знала. Точнее — не могла признать, что евразийцы ворвались в городок так легко. Обычно фронт сюда не сдвигался… Даже в Книге было написано, что обычно одна сверхдержава старалась не отхватывать клочки земли у другой… А здесь… Что происходит?

Неужели, нарушился установленный режимами порядок вещей?

Выстрелы тем временем продолжали греметь снаружи. То ближе, то дальше, перемежаясь криками, звуками проходящей тяжёлой бронетехники и топотом ног. Причём, похоже, это были не евразийцы, так как кричали на ломаном английском. Но что именно, Мина не могла разобрать.

Она не могла разобрать и то, сидят они в коридоре десять минут — или десять часов. Время тянулось мучительно медленно. Но вот звуки боя откатились на другие улицы.

А затем они понемногу умолкли совсем, и наступила гнетущая тишина. Душная, тревожная и пустая… Вдруг прерванная скрипом открывшейся двери, от которого почти все, кто набился в коридор, закричали — неважно, женщины или мужчины — и закрыли руками головы. Наверное, только одна Мина неотрывно смотрела в холл, где, в клубах пыли и дыма, возникли три мужские фигуры. Явно принадлежащие военным, облачённые в униформу и с оружием в руках.

Однако их униформа была не евразийской.

Равно как и не униформой Океании.

Скорее — смесью обеих.

— Все поднялись, руки вверх! — зычно скомандовал один из них, подняв автомат. — Гражданские — свободны, партийные — остаются!

Партийные — остаются?!

Теперь Мина вообще перестала что-либо понимать. Кто эти люди? Судя по тёмному цвету кожи — местные? Откуда они? За кого сражаются? И что делают?

Однако она сочла наилучшим послушаться. И, покорно заложив руки за голову, двинулась по коридору в общей толпе. К дверям, возле которых, точно на конвейере, производилась сортировка. Учеников из местных свободно выпускали на улицу. Но задерживали в здании каждого, кто носил партийный комбинезон.

Ещё раз прикинув, что спорить не стоит, если хочешь выжить, Мина уже была готова остаться со своими товарищами по партии. Действительно — что может случиться со слугами режима? Но уже в самом холле женщина, которой она помогла, неожиданно настигла её. И, быстро подхватив под руку, обратилась к солдату:

— Майлз, она не похожа на остальных! Мисс Кейн однажды спасла меня!

— И что? — хмуро перебил тот. Явно не настроенный говорить — и делать исключения.

— Джозефу нужен партийный для работы с бумагами… — женщина говорила строго. Не умоляя, а настойчиво предлагая. — Она подойдёт. Я отведу её к Джо… то есть, к Лидеру нашей Республики.

И на сей раз солдат уже не возразил. Лишь смерил Мину с головы до ног хмурым взглядом. А потом указал рукой на дверь и дозволил:

— Хорошо. Но лишь под вашу ответственность, как матери Лидера.

Услышав эти слова, Мина почувствовала, как женщина с облегчением выдохнула. И они быстро вышли на свежий воздух. Точнее — на улицу, забитую наспех починенной бронетехникой и солдатами в такой же униформе, как у ворвавшихся в вечернюю школу.

А через несколько мгновений она услышала автоматную очередь, донёсшуюся с заднего двора.

В первые секунды Мина попросту не сообразила, что именно там произошло. Опять уличные бои? Но как? Город уже захвачен! Однако потом все фрагменты вдруг сложились в единую картину, от которой её пробил пот. Похоже, что все партийные задержанные… те, кто остался внутри, не пройдя сортировку… Нет, этого не могло быть!

Но, по-видимому, их только что расстреляли. Как некогда, под руководством Голдстейна, революционеры расстреляли в Вестминстере английскую знать.

— Кто вы такие? — Мина резко остановилась и заглянула своей спасительнице в лицо. — И зачем вы… как понимаю, спасли мне жизнь?

И получила ответ:

— Мы — повстанцы, мисс Кейн. Те, кому надоело, что нашу родину разоряют иноземные захватчики, постоянно перебрасывая её друг другу, как мяч. А вам я просто отплатила добром за добро. Потому что не могла остаться неблагодарной.

Повстанцы… Те народы, которые никто не воспринимал как политическую силу. Ни создатели Книги «Голдстейна», ни члены Внутренней Партии. Те, кого Мина должна была ввести в среду пролов и обучить, как правильно жить… Скажи о сегодняшних событиях… да кому угодно, никто бы в них не поверил и посчитал анекдотом. Или обычным бредом. Но не Внутренняя и не Внешняя партии, и не пролы, а именно они — народы, считавшиеся дикими и неразвитыми, зажатые на «фронтовых» клочках земли, закалились и превратились в силу, способную изменить застывший в тоталитаризме мир.

— Я повторю ещё раз, теперь вам, — голос бывшей ученицы вырвал Мину из размышлений. — Да, я спасла вас. Но вы согласны помочь с разбором бумаг? Поддержать нас в нашей борьбе?

И Мина приняла решение быстро.

Быстро — и легко. Так как к нему вела её вся предыдущая жизнь. Ложь, двоемыслие и бессмысленная тирания внутри Океании, дореволюционные книги и дефицитная еда, стремление к свободе, химера Голдстейна… И осознание — иного выбора теперь нет. Когда весть о случившемся дойдёт до Южного Плацдарма, местное Министерство правды всеми силами попробует скрыть произошедшее... Если уже не скрывало подобное раньше. И потому ей однозначно не выбраться отсюда живой — и не вернуться домой.

— Конечно, — она кивнула. — Я с вами. Везите, куда нужно.

А перед её внутренним взором развевались красные знамёна Революции.