Как приручить Гермиону (гет)

Гарри не сразу понял, что Гермиона опять переживает.

Она, как обычно, делала вид, что всё в порядке: варила кофе, подсовывала ему бумаги на подпись, поправляла Рону галстук и даже спорила с Министерством по Zoom. Но однажды вечером он застал её в спальне, сидящей на полу, с альбомом в руках, и спиной к двери. Она рассматривала старые маггловские фотографии, где её мама целовала её в лоб, а папа пытался надеть ей рюкзак на голову.

И хотя Гермиона не плакала вслух. Гарри видел, как она вытирала щёки тыльной стороной руки, делая вид, что просто зачесалось.

На следующее утро он проснулся раньше неё и решил: Так. Срочно нужно отвлечь Гермиону от грустных мыслей. Ну или хотя бы попытаться вызвать у неё нервный смех.

Так появился он. Абсолютно спонтанный, нелепый, героически подготовленный пикник.

С пледом, с поющими бутербродами, зачарованным термосом и Гарри Поттером в роли: "Мужчина, который хоть раз в жизни хочет, чтобы его свидание не началось с фразы «ты с ума сошёл»."

— Гарри, — строго сказала Гермиона, — я не собираюсь в это играть.

— Но это просто пикник. Не дуэль, не квиддич, не побег из Гринготтса. Просто. Пикник, — Гарри говорил с выражением человека, пытающегося уговорить дракона на чаепитие.

— Ага. Пикник. На поляне. Без книги. Без пледа. Без нормальной еды. И, судя по твоей физиономии, ты что-то подложил в термос.

— Это просто чай!!! — Гарри сделал обиженное лицо, но в тот же момент термос громко булькнул и выпустил тонкую струйку сиреневого пара. — Ладно, может, с лёгким стимулятором хорошего настроения. Смеяться ты умеешь, между прочим. Я однажды видел.

Гермиона закатила глаза.

— Гарри, ты всё ещё думаешь, что лучший способ меня развлечь — это заговорить термос?

— Нет, — пожал плечами он. — Я думал, ты просто хочешь провести день без Рона, без министерства, без пяти сов за завтраком и без таблицы «производительность на домашней работе по дням недели». Просто… ты и я.

Он посмотрел на неё так, как умел только Гарри Поттер. Немного растерянно, немного смело, и совсем немного обречённо. Как будто ожидал, что сейчас с неба упадёт ещё один дракон. Гермиона ненавидела это выражение. Потому что оно работало.

— Ну хорошо, — вздохнула она. — Но если я сяду на эту траву и выяснится, что ты забыл салфетки, я превращу тебя в декоративную сову и повешу у себя в кабинете.

— Сделка, — с радостью кивнул Гарри.

Он тут же расстелил на земле криво сложенный плед, поставил корзину с чем-то подозрительно пыхтящим и с довольным видом пригласил Гермиону присесть.

Она села, поджав ноги и присматриваясь к нему с лёгкой иронией.

— Ты же понимаешь, что такие пикники — не повод для экспериментов с едой?

— Я всё предусмотрел, — Гарри торжественно открыл крышку. — Смотри. Бутерброды. Без заклятий. Сыр, хлеб и чуть-чуть магии. Ну, они поют.

— Они что?!

— Тихо! Только «Celestina Warbeck’s Greatest Hits». Погромче не включал. Хотел, чтобы ты чувствовала себя уютно.

Гермиона прикрыла лицо рукой.

— Мерлин, почему я с самого детства дружу с тобой?!

— Потому что я гений пикников, — самодовольно заявил он, осторожно протягивая ей бутерброд, который тихо напевал что-то про «любовь под омелой».

— Нет. Потому что ты идиот, но… идиот, который приносит мне чай даже на поляне.

Она не сразу посмотрела на него. Сделала глоток — осторожно, как будто это была не кружка, а фраза, которую нужно обдумать. Её пальцы чуть дрожали. Гарри заметил, как она машинально поправила ворот рубашки, потом зацепила ногтем край чашки. Типичное движение, когда Гермиона нервничала, но не хочет, чтобы это было видно.

Гарри замер на секунду, потом широко, до ушей, улыбнулся.

— Тогда я буду приносить его каждый день. Даже если ты будешь читать во время нашего времяпровождения. Даже если… — он покосился на корзину, — я случайно поджарю твой учебник по артефактам.

— Гарри!..

— Случайно, я сказал!

Она рассмеялась. По-настоящему. Без заклинаний. Без стимуляторов в термосе. Просто потому что с ним — даже идиотский пикник под поющие бутерброды, был правильным.

Гарри сглотнул, чувствуя, как уши становятся подозрительно горячими. Он натянуто улыбнулся и попытался сымитировать лёгкость:

— Ну... Если уж быть идиотом, — пробормотал он, — то хотя бы сертифицированным, с дипломом Хогвартса и одобрением Министерства. Думаю, ты подтвердишь мой статус?

Он уселся по-турецки на плед, при этом неуклюже заехав пяткой по банке с джемом. Банка глухо чмокнула. Гермиона вздрогнула и впервые за минуту посмотрела прямо на него.

— Гарри, ты сел на варенье.

— Чёрт, правда? — Гарри нахмурился.

— Правда.

— Я только хотел создать романтичную атмосферу, а теперь моя левая нога пахнет клубничным сентиментом. — Он скосил взгляд вниз, как будто пытался оценить ущерб. — Хотя… может, это и к лучшему. Возможно, теперь я официально слаще.

Он поднял глаза на Гермиону, и она — на удивление — не отвернулась. Просто смотрела. Чуть прищурившись, как будто пыталась понять: он сейчас издевается? Или на самом деле делает это всё — для неё?

— Ты правда устроил всё это… просто чтобы меня развеселить? — её голос стал тише, почти неуверенный.

Гарри на секунду опустил взгляд, скомкал край пледа между пальцами.

Гермиона молчала. Она смотрела на него с тем странным выражением, которое Гарри всегда боялся: когда она одновременно выглядела как человек, способный сжечь его взглядом, и как та девочка, которую он встретил в поезде, упрямая, храбрая, но слишком одинокая.

Она смотрела на него, вдруг всё вокруг, даже поющий бутерброд, замерло.

До этого мгновения в её взгляде было привычное: мягкая ирония, осторожность, чуть утомлённая доброта. Та самая смесь, с которой Гермиона обычно смотрела на Гарри, когда он делал что-то нелепое, трогательное или магически опрометчивое. То есть, почти всегда.

Но сейчас… было иначе.

Всё началось с мимолётного напряжения. Как будто внутри неё что-то щёлкнуло, едва заметно, словно мысль — я не ожидала этого. Её брови чуть приподнялись, дыхание остановилось буквально на долю секунды. Она смотрела не на лицо Гарри, а в него. Глубже, чем обычно. Словно впервые поняла, насколько он рядом. Насколько давно. И насколько по-настоящему.

Она видела: он нервничает. Как сжимает край пледа между пальцами, как не знает, куда девать руки, как отводит взгляд, боясь, что её ответ будет слишком жестоким. И всё это — ради неё.Ради того, чтобы она хоть один день могла просто быть собой. Не дочерью, не министром, не сильной и умной. А просто — Гермионой.

Этот взгляд длился, может быть, секунду. Но в нём было всё.

Боль.

Удивление.

Признание.

И что-то ещё. Мягкое, опасное, хрупкое, как крошечная птичка в груди, которая до этого молчала, а теперь трепыхалась, требуя быть замеченной.

Гарри, поймав её взгляд, затаил дыхание.

Словно пространство между ними внезапно сузилось. Воздух стал гуще. И всё, что происходило до — шутки, термос, клубничное варенье — исчезло, оставив только это напряжение, сладкое и пугающее.

Она хотела что-то сказать, но не смогла. Просто выдохнула. Почти беззвучно. И этого оказалось достаточно, чтобы он понял: она чувствует тоже.

Просто пока ещё не знает, как с этим быть.

А потом, она вдруг улыбнулась. Неровно, искренне. И немного устало.

— Идиот, — повторила она.

И медленно, будто колебалась, пересела ближе, устроившись рядом, плечом к плечу.

— Но, возможно, самый нужный идиот в моей жизни.

Гарри застыл. Потом чуть дернул плечом, едва сдерживая глупую улыбку.

Через пару минут она всё же легла рядом. Прислушиваясь, как поёт сырный сэндвич, как Гарри улыбается сквозь волосы, попавшие ей на щёку, и как внутри, очень тихо, вдруг стало слишком тепло.

Гермиона неуверенно протянула руку. Неуверенно. Пальцы её дрогнули в воздухе, как будто она боялась, вдруг он отстранится, вдруг всё это выдумка. Но Гарри не отстранился. Он просто подставил ей ладонь. Спокойно, почти незаметно, как будто ждал этого. И в тот момент, когда её пальцы коснулись его, всё действительно изменилось. Не громко, не резко, а так, как меняется воздух в комнате, когда кто-то открывает окно.

Её прикосновение было тёплым. Тихим.

Таким, каким не прикасаются просто «друзья».

— Спасибо, — прошептала она.

И это «спасибо» было не про чай, и не про бутерброды. Это было за то, что он остался рядом, когда не было слов.

Они молчали. В лёгкой, странной, чуть неловкой тишине. И Гарри вдруг подумал: если она уберёт руку, он запомнит это прикосновение на всю жизнь. Но она не убрала.

А потом…

— Ага! А вот вы где!

И тишина рухнула, как плохо поставленное зельеварение на уроке Снейпа.

Из кустов, раскидывая вокруг себя листья и паутину, вылез Рон, весь в колючках и с ярко-фиолетовым морковным мороженым в руке.

— Молли сказала, вы пошли на «романтический воздух», но, чур меня тресни, я не думал, что вы буквально уйдёте в чащу, как тролли в отпуске. О! Варенье!

Гарри отпрянул, смущённо откашлялся, Гермиона резко убрала руку, словно обожглась, и оба в один голос выдохнули:

— Прекрасно…

Рон, как ни в чём не бывало, плюхнулся рядом и сунул бутерброд в рот.

— Кстати, — проговорил он, жуя, — у вас тут сэндвич поёт голосом Локхарт. Я не уверен, что готов к такой драме на завтрак.