Полцарства за коня (джен)

— Держи её, держи! — захваченный охотничьим азартом, кричал Алекша, подгоняя лошадь.

Впереди неслась его верная гончая — неустанно гнала лису. Ту самую редчайшую чернобурку, которую Алекша выслеживал много дней. Её никак нельзя было упустить, потому что задание у Алекши было особое. И вот наконец тёмная, как ночь, красавица ему попалась. Алекша надеялся, что по дороге она угодит в один из заготовленных силков, либо же собака выгонит её с узкой звериной тропы на прогалину, где будет проще выпустить стрелу. Главное — не оплошать.

«Не оплошай, милая», — думал Алекша про гончую, отмахиваясь от настырных картин будущего, что лезли в мысли: вот он отдаёт драгоценную шкурку скорняку со словами, что заказ особенный — от самого князя; вот преподносит вернувшемуся издали Владимиру готовый меховой воротник, а тот, как и задумано, одаривает им царевну Анну — свою невесту, а вскоре и жену: будущую киевскую княгиню.

«Зимы на Руси суровые, холодные, — сказал ему князь. — Это нам привычно, но не византийской царевне. Никак не допущу, чтобы моя жена мёрзла! Так что подарка лучше не придумать — и красивый, и полезный. Да непременно чтоб из чернобурки! Знаю: такую днём с огнём не сыщешь, но ты уж постарайся, Алекша. Верю, что не подведёшь».

И Алекша не подведёт. Тут без сомнений. Но пока лисица ещё не попала ему в руки, следовало думать только о её поимке, а не о княжеской похвале и довольной подарком царевне. Дед при жизни не уставал ему повторять: не считай цыплят, пока не вылупились. Сперва дело сделай — потом уж и ликовать себе разреши.

Оставалось немного. Деревья впереди редели. Гончая подавала голос чаще и звонче, оповещая, что цель близка. Помня, что впереди крутой спуск с пригорка на открытое место, Алекша резко натянул поводья, обогнул молодой дуб — лошадь выскочила на прогалину по удобному спуску. За мгновение до этого Алекше почудилось где-то далеко впереди ржание чужого коня, а гончая залаяла совсем истошно — и вдруг тонкий звериный визг, переходящий в рык — а затем всё стихло. Алекша застыл с натянутым луком, беспокойно оглядываясь по сторонам. И тут же облегчённо выдохнул, заметив собаку, что крутилась вокруг тёмного пятна среди травы. Она вновь начала подзывать его лаем, не переставая бешено вилять хвостом. Алекша спешился и подбежал поближе.

Какая удача — лиса угодила в силок!

Он сразу узнал одну из своих старых ловушек, о какой успел позабыть: не пригодилась в прошлые разы охоты. Зато теперь вон как выручила. Однако кое-что странное заставило Алекшу растерянно нахмуриться. Лиса не просто запуталась в силке — она была поражена стрелой. Чужой, не с привычным ему гусиным оперением, а тёмным, в полоску — от сокола. Да выпущенной с точностью, какой Алекша сроду не видывал. Кончик стрелы угодил зверю прямо в глаз, не повредив мех. Понимание пришло мгновенно: в этот день Алекша был здесь не единственным охотником.

И в подтверждение его мысли второй охотник тут же явился на прогалину. Соскочил со своего коня и уверенно направился в сторону Алекши. Одежды на нём были не русские, и это сразу вызвало волнение. Схватившись было за висевший у бедра меч, Алекша присмотрелся и... расслабил руку, но полностью не убрал. Перед ним был чужак-не чужак, а скорее старый знакомый. Сын печенежского хана Гияр, с которым их уже связала однажды непростая история. Успели побывать и врагами, и союзниками, разошлись каждый своей дорогой. Не воевали, как положено печенегу и русичу. А всё одно оставались соперниками. Алекша сразу понял по его нахальным тёмным глазам: вот-вот разгорится очередной спор.

— Надо же, моя лисица! — обрадовался Гияр, словно и не заметив стоящего рядом Алекшу. — Не подвела стрела, — он почти ласково огладил ворох соколиного оперения, выглядывавший из колчана, и ловким движением вернул его за спину.

Наклонился было, чтобы вытащить стрелу, но Алекша остановил его.

— Погоди. Лиса-то в мой силок угодила, — твёрдо произнёс он. — Стало быть, моя это добыча.

— А стрела в ней чья? — с ухмылкой сдвинул брови Гияр, одним своим видом давая понять: не уступит. — Уж точно не твоя, у твоих перо другое.

Только и Алекша был не лыком шит и так просто сдаваться не собирался.

— И что с того? Ловушка моя, пришёл я первым, даже собака, что гнала её, — и то моя!

— Важнее, чьей стрелой убита лиса, — продолжал хорохориться Гияр. — Только потому она и попалась в твой силок, не слишком-то умело сделанный — уже была не жилец.

— Много ты понимаешь в охотничьих ловушках, — пуще прежнего нахмурился Алекша. — Я эту лису с неделю выслеживал! Не уступлю. Она мне по особому случаю надобна.

— Так может и мне — по особому? — не отступался Гияр. — Отдай по-хорошему, Алекша. А захочешь — так могу и золотом заплатить, обиженным не уйдёшь.

Алекша даже возмутился такому заявлению.

— Вот ещё! Я тебе не торгаш какой-то. А лису добыл честно, своими силами.

— Так и я её честно добыл, получается. Неужто думаешь, что уступлю? Нет уж, так не пойдёт .

Дело заходило в тупик. Никто не собирался отдавать такую редкую добычу. И как быть? Не драться же? А ведь и до этого дойти может. У каждого были свои сильные стороны: Алекша лучше плавал, а Гияр, стоило отдать ему должное, превосходно стрелял из лука. Однако в настоящем прямом поединке они ещё не сходились. Ребяческие драки в печенежем стане, когда Алекша ещё был там пленником, считались скорее баловством от нечего делать. И тут только гадать оставалось, кто окажется сильнее и проворнее. Алекша сердился: вот ведь этот вездесущий печенег, спасу от него нет. Сначала «Моя река, моя рыба!», теперь лису ему подавай.

Другого выхода не было.

— Ну что, в рукопашную? — спросил Алекша, отстёгивая тяжёлый меч.

— Пойдёт, — отозвался Гияр, сбрасывая колчан со стрелами.

— Только чтобы без ваших, этих... печенежских хитростей.

Гияр усмехнулся, понимая, о чём речь; вынул из-за пазухи кинжал с обтянутой тиснёной кожей рукояткой, повертел им нарочито перед лицом противника и тоже отбросил в сторону. Алекша не сомневался, что у него где-нибудь в сапоге припрятан по меньшей мере ещё один, но великодушно промолчал. Всё-таки Гияр отличался от многих печенегов, которых ему доводилось видеть своими глазами. В его благородство можно было поверить.

И только они собрались вступить в честный бой, как раздался истошный девичий крик.

— Погодите!

Оба одновременно глянули в сторону, чтобы увидеть бегущую к ним из густоты леса девчонку. Конечно же, это была Оленька: больше некому. Только у дочки воеводы была удивительная способность всюду совать свой нос и попадать порой в передряги, какие спокойным домашним девицам и не снились. Такова была её натура, и Алекша находил её интересной. С Оленькой было легко дружить, и иногда ему даже жаль было, что она девчонкой родилась: ни в поход ни взять с собой, ни на охоту. С такой ведь и в огонь, и в воду не страшно.

Оленька, пока добежала до них, маленько выдохлась, но виду старалась не подавать. Отбросила со лба упавшую белёсую прядь волос, отцепила от рубахи колючку репейника и строго посмотрела на мальчишек, уперев руки в бока.

— Вы что это, опять драться затеяли?

Алекша даже как-то стушевался под её взглядом, но вовремя взял себя в руки. Это ему с Оленьки надо спрашивать, что она здесь забыла, но никак уж не наоборот.

— Ты, Оленька, не серчай, — сказал Гияр, и Алекша удивлённо посмотрел на него: когда это сын печенежского хана, воплощение всей степнячьей дерзости, бывал таким мягким? — За правое дело дерёмся. Иначе никак, — он кивнул на лежащую в траве подстреленную лису, которую Алекша так и не вынул из силка, и Оленька, кажется, мгновенно всё поняла. Смекалки ей было не занимать. — Я Алекшу быстро одолею и лису свою заберу. А из её великолепного меха сделаю воротник и тебе подарю!

Алекша даже опешил от такой наглости. Ничего ещё не решено, а Гияр уже тут расшаркивается, права на добычу заявляет, Оленьку заманивает обещанием подарков. Словно Алекша тут рядом так, для красоты стоит. И ведь он ни словом не обмолвился, для чего ему редкая лисица понадобилась. Но внезапно их намерения совпали. Почти. Или Гияр просто хочет Оленьку на свою сторону склонить? Если так, хитро, ничего не скажешь.

— Ты сначала одолей меня, а потом задавайся, — Алекша погрозил ему кулаком. — А то всё на словах. Что, струсил?

Гияр резво подскочил к нему, тоже выставив вперёд кулаки.

— Это ты меня, будущего вождя печенегов, в трусости обвиняешь?

Оленька немедленно оказалась между ними, растопырив руки, как крылья белоснежная птица. Это движение заставило обоих мальчишек почтительно отступить. Но огонь вражды в их глазах не угасал ни на миг. Кровь кипела с задором: всё только начиналась.

— Да погодите же, — Оленька стояла на своём. — Ишь, распетушились. Так ничего не решается. Вы же не какие-то дикари! Сын печенежского хана и дружинник князя Киевского. Вот и ведите себя достойно.

— Как же решать, если не поединком? — нахмурил чёрные брови Гияр.

— Поединки тоже разные бывают. Можно друг другу по-простецкому тумаков надавать, а можно устроить соревнование. Кто ловчее, сильнее, быстрее.

— Ну, это я могу, — согласился Алекша. Сказанное Оленькой звучало любопытно, да и соревноваться с ребятами, с которыми вместе обучался в дружине, он страсть как любил. Ну а уж Гияру утереть нос... такая победа будет слаще прочих! — В чём соревноваться будем? Кто быстрее реку переплывёт?

Гияр тревожно задумался: помнил ведь, кто его однажды вытащил на сушу, запутавшегося в сети и чуть было не утонувшего. Здесь они с Алекшей не были равны.

— Нет, кто больше птиц настреляет!

Тут уже помрачнел Алекша, покосившись на стрелу, угодившую лисице точно в глаз. Такая меткость для него была недостижима.

— Поединок буду придумывать я, — сказала как отрезала Оленька. — Так честнее.

И никто не нашёлся ей возразить. Молча постояли, враждебно переглядываясь, пока Оленька думала, накручивая на палец кончик своей светлой, как лён, косы. Бросала отрешённые взгляды то на Гияра, то на Алекшу, то на их коней, что в сторонке пощипывали траву.

— Придумала! Вы оба наездники что надо. Так сразу и не скажешь, кто лучше. Вот и поглядим. Тут рядом хорошее место есть, подходящее. Там на пути ров, сосна, что недавно грозой повалило, и валун, что с незапамятных времён поперёк перепутья лежит. Задача будет такая: все эти препятствия проскакать и первым прийти. Тому лиса и достанется. А пока я её заберу да отнесу нашему меховщику знакомому, он знает, как шкуру выделать на отлично. Ну а чтобы, — Оленька наставительно подняла указательный палец, — стало совсем интереснее, возьмёте своих новых быстрых коней. Тебе, Алекша, князь недавно выделил Сизого, да и тебе, Гияр, отец подарил нового, так ведь?

«И откуда она всё на свете знает? — не мог не призадуматься Алекша. — Неужто видится с ним? Тайно? Даже я про этого коня не слышал».

А придуманное Ольгой задание ему вполне понравилось. Хотя Сизый был норовистым, с характером, что называется, со дня на день у Алекши всё лучше получалось с ним ладить. Конь постепенно признавал его хозяином. И хотя всюду слыла молва, что печенеги в этих краях — а может, и в целом мире — лучшие всадники и никому с ними не сравниться, Алекша готов был поставить это под сомнение. Он тоже был умелец каких поискать. Много времени успел провести в седле: что в деревне, что на княжеском подворье. И если уж самого буйного ханского сына превзойдёт... будет повод собой гордиться.

Размышляя, он и не заметил, как по непонятной причине побледнел Гияр.

Спор был временно разрешён, и троица условилась встретиться через три дня, чтобы провести задуманное испытание.

— Так всё же, как ты здесь, в лесу, оказалась? — спросил Алекша по дороге назад.

— Ягоды собирала в малиннике, так и набрела случайно, — беспечно отозвалась Оленька. — Лукошко вот только потеряла.

«Что-то я тебе не верю», — подумал Алекша, но вслух ничего не сказал.

* * *

— Погубишь ты меня, Оленька, — Гияр вцепился пальцами в свои жёсткие тёмные волосы, покачав головой.

Она даже растерялась, увидев его таким. Не прошло и дня, как Гияр по своему обыкновению подал ей тайный знак, позвав выйти за ворота, и они встретились на условленном месте в роще. Поблизости от города, но всё же подальше от чужих глаз и ушей. Иногда такие встречи случались по разным поводам — Оленька старалась не частить, не забываться ненароком, но и отказаться от них не могла. Гияр ей многое доверял, и про коня успел рассказать в тот же день, как получил отцовский дар. Страшно этим гордился. С такой искренностью рассказывал, что она живо себе представила эту картину.

Великий печенежский хан Куря, гроза русичей, о котором историй сродни легендам она была наслышана с малолетства, со строгостью вождя и в то же время отеческой гордостью кладёт руку на плечо единственному сыну, подводя его к коню, приведённому прямо в шатёр. Гияр, всеми силами подавляя уже неподобающий ему ребяческий восторг, завороженно смотрит на столь значимый дар. Ведь у печенегов, это особый ритуал: вручая наследнику коня, хан признаёт его достойным перенять титул и взять на себя управление племенем в будущем. Так у них взрослеют. Вся жизнь этих кочевников неразрывно связана с лошадьми. И именно конь выступал третьим (но не по важности) даром после лука и меча. На самом деле не они были главным оружием.

«Это без коня я как без рук и ног, — откровенничал Гияр. — А без меча или лука выжить ещё можно, хоть и сложно».

В голове Оленьки без труда рисовался его преисполненный благодарности взор, устремлённый к отцу. Затем — снова на коня, что оценивал нового хозяина так же, как и сам Гияр — свой подарок. Потому что оба — с норовом, оба непросты в своей дикой натуре. Даже руку хана Кури, смуглую и жилистую, кое-где покрытую шрамами, явственно представляла Оленька: как он поглаживает коня по морде, не меняясь в лице, не выражая сверх меры чувств, что хоть на миг могут показаться слабостью, мягкостью. Но Гияру, его сыну, того и не надо: ему и так известно, что отец его, как истинный печенег, знает цену этому коню и всему, что сейчас происходит.

Миг открывшейся истины — доверия и признания, которые не каждому подвластно заслужить.

Оленька так живо и ясно понимала все его чувства.

И вот теперь увидела совсем понурым...

— Да в чём дело? Не томи, — не выдержала она.

— Я же на этом коне не то что рвы перепрыгивать... мне бы живым остаться, — без утайки выдохнул Гияр.

— Неужто сладить с ним не удалось? Тебе?

Она как будто не могла поверить. Гияр с лошадьми говорил на одном языке, понимал их, как людей, мог найти подход к любой, одним грозным взглядом или ласковым движением руки заставить прислушаться. Оленька сама видела не раз. Он и без седла, и без поводьев мог нестись верхом, как птица в небе по воздуху — иной раз страшно смотреть. А тут вдруг... не то боится, не то другое что-то снедает его.

— Это не конь, это вихрь неугомонный, ветер буйный. Много я коней повидал, разных укрощал, но такого... Проще стены неприступной Византии покорить, чем его спину. Так вроде и привыкший ко мне, но стоит оседлать — и в него словно бес вселяется. Ни разу долго удержаться не удалось. Только тебе в том признаюсь, так что ты молчи, ни слова никому, — Гияр говорил серьёзно, и Оленька послушно кивнула. Теперь она начала за него по-настоящему переживать. — Упасть и разбиться, под копыта угодить мне не страшно, — будто угадал её мысли Гияр. — А вот Алекше, сопернику моему проиграть... хуже смерти!

— Теперь понимаю, почему ты коня Буяном назвал, — задумчиво сказала она. На выпады в сторону Алекши внимания не обращала: это у них с Гияром было обычным делом. Как бывает, наверное, у заклятых друзей.

— Никакое другое имя ему бы и не подошло, — согласно кивнул Гияр. — И если я на этом коне на глазах у всех наших не покажусь — уверенно сидящим, а не летящим вон из седла, меня просто на смех поднимут. А тут ещё и этот поединок с Алекшей...

— Покажешь мне его? — бойко перебила Оленька.

— Кого? Буяна?

— Его самого. Охота посмотреть, что же это за конь такой чудно́й.

Гияр вздохнул. Отговаривать её было бесполезно. Да и почему-то вдруг самому захотелось, чтобы Оленька увидела своими глазами самого важного коня в его жизни — путь и не удастся гордо погарцевать перед ней, словив восхищение. Он постарался смахнуть с себя эти хмурые мысли, как ничтожную пылинку.

— Ну что ж. В печенежий стан мне тебя никак не привести, значит, приведу Буяна к тебе. На наше место. Сегодня пополудни. Жди.

* * *

— До чего красивый, — умилилась Оленька, проведя ладонью по морде буланого коня.

Тот фыркнул — будто бы недовольно — однако не отвернулся и уж тем более зубы не показал. Напротив, глядел на Оленьку с преувеличенной безмятежностью, словно ничто происходящее вокруг не вызывало у него малейшего интереса.

— Не обманывайся, — сказал Гияр, — это только с виду он спокойный. Пока оседлать не пытаешься. Вот тогда он хуже чёрта становится.

— А у меня смотри что есть, — продолжала разговаривать Оленька с конём.

Развязав свой узелок и вынув из него не просто румяное, как её щёчки, а алое, будто самая что ни на есть кровь, яблоко, она протянула его Буяну. Тот быстро принюхался и сразу же охотно схватил угощение, не задев зубами её руки. Похрустел с наслаждением и в ожидании уставился на Оленьку. Видя, что она не собирается ничего делать, настырно толкнулся мордой в плечо. Засмеявшись, Оленька вынула второе яблоко, и оно ушло быстрее прежнего. Смекнув, что у неё припрятано ещё, Буян теперь внаглую потянулся к узелку, но Оленька спрятала его за спину и притворно погрозила коню пальцем. Сделала вид, что задумалась. Потом вернула на лицо улыбку и дала коню следующее яблоко.

— Его хоть корми, хоть не корми, всё одно, — со вздохом сказал Гияр. — Хотя вижу, что из твоих рук охотно берёт, будто давно тебя знает.

— Это всё яблоки, — объяснила Оленька. — Из своего сада, с нашей яблони любимой, её ещё матушка моя сажала. Как раз перед моим рождением. Кого не угощали, а все говорили, что таких вкусных сроду не ели.

— Дай попробовать, — попросил Гияр.

Едва успев надкусить яблоко, он удивился его насыщенной сладости: сок хлынул в рот, словно лучшее византийское вино, превосходно выдержанное и подслащённое мёдом. Оленька не соврала. Дикие яблоки, более мелкие и кислые, не шли в сравнение. Так вот как она решила подкупить Буяна? Но всё ещё было сомнительно, подействует ли это на его послушность.

Конь тем временем быстро покончил с целой вереницей яблок, передаваемых ему Оленькой, и недоумённо всхрапнул, когда та показала ему пустой узелок. Не поверил — полез в него мордой, чему Оленька не стала препятствовать, и не успокоился, пока внимательно не обнюхал всё внутри мешочка. Разочаровано тряхнул головой и покосился на Гияра. Или скорее на самое последнее яблоко, которое так и осталось надкушенным в его руке. Человеческого языка кони не знали, но тут всё было понятно без слов, по одному блеску глаз. Пламя жадности в них разгорелось нешуточное.

Гияр, глядя коню в глаза, медленно поднёс ко рту яблоко. Буян, настороженно глядя в ответ, весь подобрался, навострил уши. Не спеша, почти с леностью, Гияр едва-едва надкусил кожуру. Конь нервно взрыл землю копытом. Уже не выдерживая, потянул шею в сторону хозяина, но всё же сомневался, как поступить дальше. Хозяин-то у него тоже был с дерзким нравом. У такого попытайся отнять что-то — сам руку по локоть откусит. Хоть у коня и не было рук.

Какое-то время они продолжали смотреть друг на друга, и взор Буяна становился всё более смирным — почти жалобным. Оленька притихла в стороне, ожидая развязки. Кто бы мог подумать, что молчаливое, неподвижное противостояние взглядов может быть волнительнее любого кулачного боя.

Гияр вздохнул и опустил руку, так и не откусив от спелого плода новый кусок.

— Знаешь, мы могли бы сговориться.

Всё ещё держа в руке красное, как марево заката с единственным белым просветом, яблоко, он без малейшего промедления, со всей присущей себе лихостью вскочил в седло. Буян коротко заржал, топнул копытом и... ничего больше не сделал. Помнил, что вожделенный плод всё ещё находится у Гияра, и наверняка чувствовал сладковатый запах, долетавший до его носа по воздуху. Уступать ему явно было непросто, но и брыкаться — невыгодно. А если не знаешь, что выбрать — выбирай быть умнее.

Гияр похлопал коня по крутой гладкой шее.

— Может, не такой ты и безнадёжный, как я думал. Ну что, попробуем? Вперёд!

Оленька, приоткрыв в изумлении рот, смотрела вслед скачущему во всю прыть Буяну и мысленно молилась, чтобы он не сбросил своего всадника. Собственная затея с соревнованием теперь казалась ей не такой уж удачной: так ведь и покалечиться недолго! Сердце нервно стучало, пока она мяла в руках опустевший узелок и кусала губы, думая: «Может, ну его? Отговорить Гияра? Не полцарства же проигрывает!». Однако ханского сына Оленька недооценила. Вопреки тому, что пару раз конь всё же попытался ерепениться, крутясь и высоко подбрасывая зад, Гияр в седле удержался. Не позволил себя загнать — сам кругами по полю загнал коня до такой степени, что тот возвращался в сторону Оленьки уже взмыленный и покорённый, опустив голову. Оживился лишь увидев яблоко на раскрытой ладони Гияра, протянутой прямо к нему. И сжевал его с быстротой стрелы, угождающей в цель.

Оленька, не сдержавшись, хлопнула в ладоши.

Может, дело было и не совсем в яблоках. Может, просто Оленька так Буяну понравилась — да кому она вообще в этом мире могла не понравиться? — что он присмирел, сговорчивей стал. Не отходил от неё: приметил красную ленту в косе, уцепился зубами, потянул да чуть не зажевал. Оленька захохотала, когда Гияр одёрнул коня за повод.

— Кто бы знал, что это так просто, — усмехнулся Гияр. — Ты приносишь мне удачу. Без тебя бы, может, и не удалось с ним поладить.

— Всё бы тебе удалось, — засмущалась Оленька. — Рано или поздно. Иначе и быть не могло, я же тебя знаю.

* * *

— Алекша, забирай чернобурку, — заявил своему сопернику Гияр.

Назначенный поединок был окончен.

— Как это? — не понял Алекша. — Мы же одновременно пришли. Ну... ты чуть скорее, — не слишком охотно, но всё же признал он.

Это было славное соревнование: они неслись быстрее восточных ветров, каждый на свой лад подгоняя коня, пока те толкали друг друга боками и поднимали копытами столбы пыли. Оленька ждала их в назначенном месте, недалеко от последнего препятствия — валуна — на котором она, при всей своей храбрости, всё же зажмурилась, молясь всем богам, что никто не свернёт себе шею. Именно во время прыжка конь Алекши, видимо, и замедлился; это позволило Буяну опередить его в конце на какую-то долю мгновения. Пришли они почти вровень.

О том, что у Оленьки заготовлен новый узелок с яблоками, конь не знал: она его нарочно припрятала. Но успела заметить, как Гияр перед поединком наклонился к Буяну и что-то шепнул тому на ухо. Она могла поклясться, что именно яблоки он ему и пообещал за победу. Считалось ли это хитростью? Трудно сказать: ты поди ещё докажи, что конь человеческую речь каким-то макаром понял!

— Оленька мне рассказала, почему этот мех тебе важен так, — пояснил Гияр. — Пусть будет твой. Негоже заморским царевнам мёрзнуть. Мне ведь, по правде говоря, не так и нужна была эта лисица. На воротник и другую поймаю. Или ещё какой подарок придумаю. А с тобой это я так... по привычке уже задираюсь. Как печенег с русичем. У нас это в крови, ничего не поделаешь.

Поглядев друг на друга в молчании, они одновременно рассмеялись.

— Ладно уж, бывай, — Алекша дружески похлопал его по плечу. — Мне и самому такой поединок по душе пришёлся. Может, не в последний раз сходимся, кто знает.

«Этому нет конца и края», — одними губами прошептала Оленька, закатив глаза. Но и сама улыбки не сдержала.

* * *

— ...А Буяна ведь у отца хазары купить хотели, — вдохновенно рассказывал Гияр, пока они с Оленькой сидели на примятой траве: конь пасся в стороне, она плела венок из полевых цветов, а Гияр по привычке крутил в руке кинжал и изредка бросал на неё взгляды. — Золотом предлагали отвесить.

Конечно, продавать Буяна, им объезженного и только ему послушного, Гияр уж точно не думал. Живое доказательство, что он достоин быть ханом! Не менее весомое, чем меч на поясе и лук с колчаном за плечом.

— Да за такого коня и полцарства отдать не жалко. Он же единственный в своём роде! — Оленька не скрывала, как Буян ей полюбился.

— Не жалко. Было бы ещё у меня самого это царство, — тихо пробурчал юный степняк себе под нос, однако тут же взбодрился, вскинул повыше подбородок. — Ну, то не за горами.

Вот придёт время, повзрослеет будущий хан, найдёт где применить свои силу и удаль... И осядут его славные племена на землях, которые по праву станут зваться их постоянным домом. Не вечно печенегам кочевать по степям с обозами.

Вечно — только коням водиться, стреле метко рассекать воздух да лучам солнца играть в светлых волосах Оленьки.