Паутина воспоминаний (джен)

Летнее солнце лениво клонилось к горизонту, и закатное золото медленно переливалось в мягкую медь, ложась полыхающими отсветами на полуразрушенные стены Хогвартса. Знойный ветер разносил запах нагретой за длинный день земли и травы. А ещё дыма и гари, казалось, навсегда въевшихся в вековую кладку замка.

Лавгуд взмахнула палочкой: пламя взметнулось вверх, уверенно разрастаясь в устойчивый костёр. Луна мечтательно улыбнулась, устраиваясь удобнее и раскладывая перед собой разноцветные нити, перья, ветки, бусины и ракушки. Её движения были неторопливые, сосредоточенные, почти ритуальные.

Первым к ней присоединился Невилл. Он плюхнулся, скрестив долговязые ноги, и протянул руки к огню, словно желая согреть озябшие пальцы, хотя вечер был ласковым и тёплым.

— Как здорово! — взволнованно воскликнула Джинни, буквально таща за собой Гарри.

Быстрым движением волшебной палочки она призвала несколько потрёпанных одеял, разложила по кругу и усадила Поттера на одно из них, а сама раскинулась поперёк, положив голову ему на колени. На длинном ящике расположился Рон, а Гермиона примостилась рядом, доверчиво склонив голову ему на плечо.

— Дружеские посиделки у костра? Ты серьёзно, Лавгуд? — Драко скептически выгнул бровь.

Тем не менее, он величественно опустился на поваленное дерево. По обе стороны, не касаясь друг друга, с неменьшим изяществом заняли места Астория и Блейз. Языки пламени отбрасывали резкие тени на их бледные, напряжённые лица.

Чуть поодаль Джордж сидел вполоборота, грузно привалившись спиной к Анджелине, словно она была единственной опорой в его жизни. А Анджелина крепко обнимала его поперёк груди, словно прекрасно об этом знала.

Потихоньку подтягивались остальные добровольные работники. Они размещались как придётся: вытянув ноги, откинувшись назад и глядя в высокое небо или же полулёжа, подперев голову. Усталость чувствовалась в каждой позе. Они с самого утра разгребали завалы, заклятиями латали зияющие в стенах дыры, перетаскивали балки и обломки. День напряжённого труда оставил их глубоко измотанными, но удивительно умиротворёнными, даже удовлетворёнными. Усталость была тяжёлая, но при том целебная.

— Когда я была маленькая, — тихо заговорила Луна, задумчиво перебирая пёстрые материалы, — после смерти мамы часто снились кошмары. И папа рассказал мне про морнитов. В них мало кто верит, но они существуют. Они питаются дурными снами, тяжёлыми воспоминаниями и тревогами.

Луна отложила в сторону ивовую лозу, волшебной палочкой начертила в воздухе круг, и ветка, откликнувшись на заклинание, замкнулась в ровное кольцо, прочное, готовое держать форму.

— Они ненасытные, — продолжила она между делом, — но это хорошо. Потому что чем больше плохого они съедают, тем легче становится нам.

Нити — жёлтая, бирюзовая и фиолетовая — послушно скользнули в руку. Луна ловко закрепила их на основе и начала сплетать в замысловатый рисунок. Движения её были точными, пальцы ловко скользили, размеренно протягивая петли, вплетая бусины и ракушки. С каждым пересечением узор становился сложнее, всё больше напоминая разноцветную паутину.

— Золотая нить, — пояснила Луна, не отрывая взгляда от работы, — призывает солнечные сновидения, в которых много смеха и тепла.

Она слегка дёрнула за неё, и та засветилась, словно в её волокнах задержалось закатное сияние летнего вечера.

— Бирюзовая — это вода. Она уносит всё лишнее прочь. Как река, глубокая и чистая. А фиолетовая — для мудрости. Чтобы сны могли подсказать то, что мы ещё не решились осознать наяву.

Бусина из прозрачного стекла поймала свет костра пузатыми боками, преломляя его, и вспыхнула крошечной звездой. Луна добавила несколько лент: ярко-красные, как рубиновый след рассвета, и светло-серые, почти невидимые, как лёгкий туман над утренней росой.

— Эти существа не могут проглотить хорошее. Они очень разборчивы и обходят стороной добрые сны, оставляя их с нами.

Нити снова скользнули под её пальцами, будто переплетаясь сами собой, закрепляя на нижней части кольца нежно-лиловые перья, которые мягко покачивались на ветру. Луна коснулась готового ловца снов палочкой, прошептала заклинание, и тот на мгновение засиял в неверном свете костра.

— Вот, — она откинулась назад, рассматривая свою работу с довольной улыбкой, — теперь злые сны запутаются в волшебной сети и станут лёгкой добычей для морнитов.

Все собравшиеся у костра замерли, завороженные творящейся на их глазах магией. Даже Гермиона, обычно нетерпимая к подобным выдумкам, не могла отвести глаз от тонкой, необыкновенно воздушной паутины. В её глазах застыло то редкое выражение, когда разум временно сдаётся и уступает место чистому ощущению чуда.

— Какая чушь, — внезапно насмешливо фыркнул Драко, возвращая привычную высокомерную маску.

— Я бы не был так категоричен, — с сомнением покачал головой Забини, пристально разглядывая ловец снов. — Рассказ — возможно, но не результат.

Луна обвела друзей испытующим взглядом:

— Кто дальше?

— Я, — хрипло выдохнул Джордж. — Мне позарез нужна такая штука.

В его тоне отчётливо слышались растерянность и опустошение. Анджелина притянула Джорджа ещё ближе, прижав подбородок к рыжей макушке.

Луна нахмурилась, создавая чарами новую заготовку. На этот раз она выбрала яркий оранжевый, насыщенный синий и тёмный, почти до черноты, зелёный. В опытных руках ивовое кольцо уже начало оживать новым узором.

— И что мне рассказывать?

— Всё, что захочешь. Ты будешь плести историю словами, а я для тебя — оберег нитями.

Джордж шумно выдохнул, провёл рукой по лицу и горько усмехнулся, невидящим взглядом уставившись в огонь. Треснула ветка, взметнулись вверх искры, и он, будто опомнившись, негромко заговорил:

— Помню, как мы продавали чай, который «улучшает настроение». Мы…

Он запнулся, но с трудом выговорил:

— Фред добавил какой-то порошок. Я даже сейчас не имею понятия, что это было. В общем, все, кто его выпил, начали икать так громко, что толстые стены замка дрожали. Мадам Помфри до ночи бегала по всему Хогвартсу.

Искренний рассказ отражался в тонких, но прочных нитях: оранжевая — оглушительное веселье, синяя — бесконечная память, тёмно-зелёная — неизбывное страдание.

— Мы решили, что это гениально. Смеялись до слёз. До той же самой икоты. Тогда казалось, что весь мир — это одна большая шутка, и мы её творцы.

Бордовые бусины переливались, петли ложились плотно и ровно, когда Джордж рассказывал о веселье. А когда его голос срывался, рисунок становился запутанным и хаотичным.

— Я до сих пор иногда слышу его смех. Кажется, что если оглянусь достаточно быстро, то Фред будет стоять рядом, — Джордж сжал руки в кулаки. — Я оглядываюсь, но там никого нет. Это самое страшное.

— У тебя есть я, — тихо не согласилась Анджелина. — И всегда буду.

Джордж накрыл её ладонь своей, повернулся с вымученной улыбкой и быстро поцеловал в щёку.

Луна направила палочку на готовый ловец снов, тесно связывая вместе счастье и боль утраты, пронзительное одиночество и глубокую любовь. Она закрепила последние узлы и передала его Джорджу.

— Во сне с тобой останется лишь задорный смех, а всю тоску съедят морниты.

— Спасибо, Луна.

Она безмятежно кивнула и ровно предложила:

— Следующий.

— Я всегда считал себя неуклюжим, — криво улыбнулся Невилл. — Но вы все, конечно же, в курсе. Сколько раз я падал с метлы, забывал пароли от нашей гостиной, взрывал котлы и даже переворачивал полки с растениями в теплицах. Ума не приложу, о чём думала Шляпа, отправляя меня в Гриффиндор.

Вокруг раздалось несколько смешков. Они были вовсе не обидные, скорее, дружеские.

— Но этот год… — Невилл сгорбился, глаза его потемнели. — Он многое изменил. Было страшно. Очень. Мы жили, нет, выживали под постоянным давлением. Хогвартс — наш безопасный дом — превратился в тюрьму. Я думал, что сломаюсь. Но именно тогда я нашёл своё место и почувствовал, что нужен.

Он на мгновение замялся и уничижительно добавил:

— Пусть я всё ещё иногда спотыкаюсь о собственные ноги.

— Сила бывает очень разной. На вид слабый росток способен пробиться даже сквозь твёрдый камень, — отрешённо заметила Луна.

Она положила перед ним амулет, в котором охра и изумруд переплелись с медью так же, как самоирония и вера в будущее вырастали из верности и преданной дружбы.

— Зря ты так, — вдруг заявила Джинни, голос её был решительным и непреклонным. — Ты был потрясающим, Невилл. Можешь мне поверить. Если бы не ты, я не знаю, как мы бы справились. Ты сплотил всех, когда казалось, что всё вокруг рушится.

Она поднялась с колен Гарри и, не давая Невиллу возможности увернуться, чуть наклонилась вперёд и крепко хлопнула его по плечу. Невилл явно смутился, но притянул Джинни в быстрые ответные объятия.

— Так-то лучше, — она довольно кивнула, укладываясь обратно.

При этом она так резко и тяжело опустила голову, что Поттер от неожиданности шумно выдохнул.

— Теперь моя очередь, — не обращая на него внимания, сообщила Джинни. — Моя страсть, ну кроме очевидной, — на этих словах она ткнула Гарри локтем в бок.

— Эй! — возмутился тот.

— Что? — невинно отозвалась Джинни, хлопая ресницами, — Я просто иллюстрирую, чтобы не осталось ни тени сомнений, кого я имею в виду.

Поттер недовольно прошипел что-то под нос, возможно, даже на серпентарго. Кто-то фыркнул, кто-то прыснул в кулак, а под чуткими движениями Луны киноварь, маджента и лазурь сплетались в яркий, почти праздничный узор.

— Так вот, моя страсть — полёты, — пока она говорила, глаза Джинни сияли неподдельным упоением. — Азарт погони, захватывающие дух виражи, свист ветра в ушах. Когда взмываешь выше башен, выше всех стен и даже выше собственных переживаний, у тебя остаётся лишь бескрайнее небо. Этого одновременно и катастрофически мало, и слишком много. Нет ничего — только свобода и восторг. Кажется, что у тебя выросли крылья, и ты можешь всё.

Она говорила с таким чувством, так самозабвенно, что даже надменная маска Драко дала трещину, и его губы слегка изогнулись, словно он тоже вспоминал свои игры в квиддич.

Луна прикрепила перья ястреба, пурпурную, как яркий огонь, и золотую, как погожий летний день, ленты. Ловец снов для Джинни получился похожим на солнечный диск, в котором застыли её страсть, задор и отвага.

— Теперь твои сны станут воздушными и стремительными. Они будут летать вместе с тобой.

Джинни бережно приняла оберег и, не вставая, подняла его вверх на вытянутых руках. Она прищурилась, глядя сквозь невесомую паутину нитей на пламенеющее закатом небо.

— Куда уж стремительнее, — с притворным неудовольствием проворчал Гарри с широкой улыбкой.

За что тут же поплатился: Джинни больно ущипнула его.

— Ой! Полегче, Джинни, — пожаловался он, рассеянно потирая ногу.

Когда общий смех и взаимные поддразнивания стихли, Гермиона медленно, задумчиво произнесла:

— А я так и не полюбила полёты. Сомневаюсь, что когда-либо смогу понять это ощущение свободы и всемогущества.

Она выпрямилась и пересела на дальний конец широкого ящика. Рон потянулся за ней, но Гермиона отрывисто мотнула головой, и он отступил. Луна доставала нити: терракотовую, янтарную, насыщенно-синюю. Пальцы двигались осторожно, почти невесомо, как будто она опасалась повредить нечто хрупкое и уязвимое.

— Я была уверена, что силу дают только знания. Что нужно учиться лучше, запоминать больше, стараться упорнее. И родители всегда меня поддерживали, — Гермиона обхватила себя руками, словно это было единственным, что не давало ей развалиться на части.

Она замолчала, переводя дыхание. В колеблющемся свете костра, падающем на лицо, её глаза влажно блестели, а губы дрожали. Луна вплела несколько аметистовых бусин широкой россыпью.

— Я так по ним скучаю, — слабо прошептала Гермиона, но быстро собралась и продолжила громче. — Я была уверена, что, стирая память, защищаю их. Но цена оказалась слишком высокой. Получается, знания не спасают от ошибок. Сколько раз я выбирала то, что выглядело единственно правильным, а потом… Всё думаю, что я сделала не так. Я прочитала сотни книг — я должна была быть самой подготовленной. Но заклятья, которыми я окружала наш лагерь, в итоге не сработали. А Рон ушёл. Возможно, если бы я подобрала другие слова, что-то придумала, нашла какой-то выход, для него всё не было бы так тяжело.

Рон пробормотал что-то в знак протеста, но Гермиона лишь отмахнулась.

— Даже Снейп. Да, мы считали его врагом. Но если я хотя бы попробовала ему помочь…

Рон нахмурился. А Луна закрепила серебристые ленты.

— Знания важны, — сказала она, передавая очередной готовый экземпляр, — но необходимо слушать то, что никогда не подведёт.

— Что? Ты имеешь в виду разум?

— Сердце, — мягко поправила Луна.

— Спасибо, — растерянно поблагодарила Гермиона, прижимая ловец снов к груди.

— Мы со всем справимся. Вместе, — вмешался Гарри, тон его был исключительно твёрдым, и Джинни без колебаний кивнула. — На Гриммо огромная библиотека. Мы, если понадобится, всю её перевернём вверх дном, но найдём способ вернуть твоим родителям память. И в больницу к Снейпу, — он тяжко вздохнул, — извиняться тоже пойдём вместе. В смысле, когда он очнётся. Я ему больше должен. Хотя он та ещё сволочь.

— Бедный профессор, — фальшиво посочувствовал Драко голосом, полным драматизма. — Искренне надеюсь, что он переживёт ваш визит.

Поттер открыл было рот, чтобы ответить, но передумал, заметив, что Луна уже отложила несколько ракушек. Вместо начинающейся перепалки он продолжил рассказ:

— Если говорить про ошибки, то у меня их, наверное, больше, чем у всех вас вместе взятых.

Гарри перевёл взгляд на огонь, наблюдая за его древним танцем, и языки пламени кровавыми бликами отразились в стёклах очков. Луна пропустила алую и серебряную нити сквозь крупную бусину горчичного цвета, удерживая страдание и усталость, стойкость и великодушие.

— И у моих непоправимые последствия. Седрик, — Гарри громко сглотнул, — я предложил ему разделить победу. Сириус помчался в Министерство спасать меня. Родители защищали меня. Люпин. Тонкс. Колин. Фрэд. Даже Дамблдор…

— Да прекрати ты уже! — не выдержал Рон. — Ты ни в чём не виноват! А директора вообще убил Снейп.

— Вместо меня, — перебил Малфой. — Мама взяла с профессора непреложный обет, что он мне поможет. На коленях его просила.

— Дамблдор тоже. Ну в смысле, конечно, не на коленях, но просил.

— Что ты мямлишь, Потти?

— Директор не хотел, чтобы ты, Хорёк, расколол свою душу смертельным проклятьем. Хотя сомневаюсь, что она у тебя вообще есть.

— А о душе профессора ваш непогрешимый лидер не соизволил подумать.

Слова падали тяжело, но никто не пытался их смягчить — слишком много боли перенёс каждый. Петли сплетались в строгий, прочный рисунок, который Луна разбавила перламутровыми ракушками.

— Хорошо хоть он выжил, — прервал тишину Гарри. — И, Малфой, помнишь шестой курс, женский туалет? Это было безответственно. Недопустимо. Мне жаль.

Драко сидел неподвижно, потом всё же сухо кивнул, принимая извинения. Луна добавила белоснежные перья. Ловец объединил в себе страх, утрату, надежду и радость.

— Я просто хочу, чтобы такое больше никогда не повторялось, — горячо закончил Поттер, рассеянно накручивая на палец огненно-рыжую прядь, упавшую на его джинсы. Джинни чуть повернулась, прижимаясь щекой к его ладони, подбадривая без слов.

— Держи, Гарри, — отвлекла Луна, глаза её были задумчивыми. — Теперь сны будут мирными. Но если где-то в них всё же встретится тревога, ловец поможет тебе найти путь обратно к спокойствию.

— Всё это очень мило, Поттер. Такая проникновенная речь, — пренебрежительно фыркнул Малфой, — но ты слишком много на себя берёшь. Если кто и виноват в перечисленных смертях, то только один… Кого и человеком назвать нельзя. И именно ты отправил его в мир иной. Надеюсь, на этот раз окончательно.

Гарри в недоумении широко распахнул глаза. Остальные тоже замерли, удивлённые неожиданной поддержкой и откровенностью. Только Луна сосредоточенно готовила новую основу. Драко проследил её движения и хмыкнул:

— Так понимаю, я следующий?

Но в его голосе не было ни подлинного раздражения, ни недовольства. Луна загадочно улыбнулась, и он чуть откинулся назад, запрокинув голову в лениво темнеющее небо, на котором начали появляться первые, ещё бледные звёзды, и произнёс:

— У меня было очень счастливое детство. Родители меня любили и баловали — единственный наследник древнего рода. А ещё внушали, что в жизни всё решают деньги и связи. И того, и другого у Малфоев всегда в достатке. Достоинство и величие. Непоколебимая убеждённость, что всё будет хорошо. А если вдруг что-то пойдёт не по плану, отец обязательно решит проблемы.

В перекрестье сапфировых, оливковых и серых нитей рождался изящный узор, в котором застыли и глубокое одиночество, и холодная тоска, и редкая, опасливая вера. Тугие петли и мелкие опаловые бусины впитывали невысказанную горечь и разочарование.

Астория, сидевшая рядом с идеально прямой спиной, словно невзначай уронила руку на колено Драко. Он не вздрогнул и не шевельнулся, но продолжил:

— Теперь я знаю. Бывают ситуации, когда никто не поспешит на помощь. Когда приходится самостоятельно делать выбор. А потом нести за него ответственность.

Луна вплела шёлковые ленты, которые развевались словно штандарт, подчёркивая семейную гордость, и скрытое смятение.

— Тени прошлого больше никогда не нарушат твой покой, — сказала она, пока ловец плыл по воздуху, повинуясь движению её палочки.

— Спасибо, Лавгуд, — сдержанно поблагодарил Малфой. — Если я что-то должен за твою услугу…

На него возмущённо зашикали со всех сторон, но Луна лишь безмятежно покачала головой.

Ночь полностью опустилась на израненные башни Хогвартса, костёр тихо потрескивал, искры взметнулись в тёмное небо, дым поднимался вверх, а истории продолжали течь. Одна сменяла другую, и руки Луны творили истинную магию: нити переплетались, бусины и ракушки вспыхивали отблесками пламени, перья мягко покачивались.

Анджелина рассказала, как однажды вместе с близнецами придумывала нелепые заклинания-розыгрыши, а Луна задерживала ослепительное веселье и задорный смех в ловце снов оранжевыми и розовыми цветами.

Рон говорил об общих домашних проказах на кухне в Норе. Луне хватало пары движений палочкой, чтобы показать комичные, порой неловкие происшествия жёлтыми и коричневыми оттенками, тёплыми, как солнечный день.

Астория и Блейз поделились тем, как трудно было сохранять самообладание и оставаться собой в этот страшный год, и Луна щедро добавляла персиковые и хвойные краски, отражающие тревогу, нежность и скрытую заботу одновременно.

Огонь постепенно угасал, лёгкий ветер гулял между полуразрушенными стенами замка, играл перьями и шелестел лентами. Друзья сидели ещё некоторое время бок о бок, впитывая утешительную тишину летнего вечера. Потом один за другим они начали аппарировать по домам. Луна, собрав материалы, тихо поднялась последней. Сегодня она сделала всё, что было в её силах: воспоминания и переживания навсегда останутся в созданных ею узорах, даруя покой и умиротворение каждому рассказчику.