Ствол (джен)

Она была не просто деревом. Она была часовым. Её посадили в тот самый год, когда в Хогвартс прибыл мальчик с особой тайной — мальчик-оборотень.

Ствол Гремучей ивы никогда не знал покоя. С самого начала его существование было связано с болью и яростью. Каждое полнолуние из потайного туннеля под её корнями доносились звуки, от которых молодые ветви содрогались: приглушённые рыки, лязг цепей и тихие стоны. Она впитывала эту боль, эту вынужденную жестокость, и это делало её сильной и свирепой.

Её ствол, толстый и узловатый, стал щитом. Он скрывал самую большую тайну Хогвартса, и её гневные взмахи ветвями были не проявлением злобы, а исполнением долга. Она защищала. Защищала мальчика внутри от внешнего мира. И защищала внешний мир от мальчика внутри.

Она чувствовала, как по корням, словно по венам, течёт отчаяние Ремуса Люпина. Она ощущала одиночество Сириуса Блэка, пробирающегося по туннелю к своему другу. Она «слышала» эхо радости Джеймса Поттера, который нашёл способ быть рядом с товарищем в самые тёмные ночи.

А потом — тишина. Долгая, многолетняя тишина. Больше никто не приходил. Туннель опустел, и лишь боль осталась в её древесине, как заноза.

Шли годы. Ствол грубел, кора трескалась, а память о людях становилась смутной, как далёкое эхо. Пока однажды тишину не разорвал оглушительный рёв и грохот. В её ствол, твёрдый и живой, на полной скорости врезалось что-то яростно ей враждебное — летающий голубой «Форд Англия». Удар отозвался в каждом сучке. Двое мальчишек — один с взъерошенными чёрными волосами, другой — рыжий — ненадолго заставили её замолчать, оставив на коре новые шрамы и поломав немало ветвей. Это было больно и оскорбительно. Но даже эта боль была желанным нарушением монотонности будней, доказательством, что мир за пределами её ветвей всё ещё живёт и удивляет.

И вот спустя год, когда воспоминание о летающей машине начало стираться, к её подножию подкрался огромный чёрный пёс. От пса пахло старым туннелем, одиночеством и… чем-то знакомым. Ива занесла ветви для удара, но пёс не нападал. Он подошёл ближе и ткнул лапой в особый сучок в самом низу ствола.

Ива замерла. Этот трюк она помнила давно, его знали ещё трое мальчишек и худой подросток с печальными глазами. Тот самый способ усмирить её. И теперь этому был обучен пёс.

В тот же вечер пёс вернулся. Он тащил за штанину рыжего мальчика — того самого, что разбил о него машину. Мальчик был бледен и что-то кричал. А из его кармана на землю выпал… крысёнок. От грызуна пахло ложью, страхом и старой, старой магией.

Ива, парализованная нажатием на сучок, не могла двигаться. Она лишь наблюдала, как пёс втащил мальчика и крысу в туннель. Она чувствовала, как по её корням, словно по венам, бегут отголоски старой драмы — той, что началась, когда её только посадили.

Позже, когда всё кончилось, Гремучая ива снова затихла. Её ствол, покрытый шрамами — и от летающей машины, и от бесчисленных попыток студентов подойти слишком близко, — всё так же гордо стоял на замковой территории. Она была немым стражем, который слишком хорошо помнил боль, чтобы быть милосердным. Но она также помнила и преданность, и дружбу, и тайны, которые хранила дольше, чем многие люди живут. И в этом знании была её тихая древесная мудрость.