Тяжелая поневоле (джен)

Раз у нас пошел такой разговор откровенный, скажу, что я далеко не идеал. Случился как-то раз один неоднозначный кейс… Ладно, расскажу, а уж вы сами решите, совершила ли я преступление или нет.

* * *

Пышка была самой последней на корабле. Я с почти религиозным благоговением взирала на это сдобное тороидальное чудо, обсыпанное сахарной пудрой. Сердце трепетало от предвкушения. Пользуясь тем, что я расслабилась и уменьшила контроль, наноботы моего комбинезона, позабыв о своих обязанностях, лениво перетекали на спинку кресла перламутровыми волнами, уже обнажив мой, несмотря на увлечение пышками, плоский живот.

Я слопала пышку, оказавшуюся не такой уж и волшебно-вкусной, как я представляла, перевела взгляд на обычный бумажный листок, прилепленный скотчем к стене рубки. Это был список «Абсолютных Пышек Галактики». Многие строчки уже перечеркнуты красным маркером. Следующим пунктом была моя очередная цель: «Фанфикополис. Мир-кольцо. АБСОЛЮТНАЯ ПЫШКА (по неподтвержденным данным)».

Я уже мысленно предвкушала тот момент, когда мои зубы вонзятся в ту самую, идеальную… Когда моя космическая шхуна «Мармеладное Сердце» с противным хрустом вывалилась из варпа. Пост-эффект попадания в релятивистский вакуум с темной материей — это как оказаться в поезде, в котором кто-то сорвал «стоп-кран». Меня дернуло вперед, кофе с тройной порцией молока (обожаю молоко) чуть было не совершил полет из кружки, но его выскочивший всплеск, похожий на язык, я ловко вернула назад.

— Ну что в этот раз? — проворчала я, и мои кошачьи уши раздраженно прижались.

На экране коммуникационного терминала мигал «SOS». Протокол связи был такой древний, что, казалось, от терминала пахнет нафталином. Автоматика, верная своему долгу, выдернула корабль из сверхсветового перелета, чтобы я могла насладиться этим предсмертным хрипом из глубин космоса.

И тут уже сработал инстинкт, тот самый, что заставляет мой хвост каждый раз дергаться при виде птички, скачущей по оконному отливу за стеклом. Пахло проблемами.

Тяжело вздохнув, я залпом допила кофе и поставила кружку.

— Ладно, ладно, не нойте, — проворчала я неизвестному источнику сигнала. — Сейчас я вас спасу.

Это была шутка, ну кого можно спасти, прибыв на сигнал, устаревший на двенадцать тысяч лет? Даю сто кредов против одного, что его испускает какой-нибудь примитивный автомат, вот и всё. Но кодекс звездоплавателя предписывает при получении «эс-о-эс» разобраться в проблеме — или спасти, если есть кого, или заглушить передачу.

Пальцы привычно перевели шхуну на ручное управление. Корабль послушно вздрогнул, подчиняясь моей воле, и я взяла курс на источник сигнала. Надо сказать, что терпеть бедствие неизвестные космоплаватели выбрали в неудачном месте, в довольно густом пылевом облаке, оставшемся со времен коллапса какой-то звезды. В нем было пыльно, как в работающей угольной дробилке.

Вскоре я поняла, что сигнал ведет к ближайшему крупному космическому объекту, коричневому карлику, у которого именем был навевающий тоску номер в каталоге.

Эта недозвезда была недостаточно тяжелой, чтобы на ней началась нормальная термоядерная реакция, но что-то там все равно «булькало» — дейтерий, литий и прочий бор. Поэтому карлик немного излучал в инфракрасном диапазоне. Хорошо, что сенсорам «Мармеладного Сердца» этого уже было достаточно, чтобы выводить на экран приличную картинку.

— Ну-ка покажись, тот, кто портит мне планы.

Картинка на экране прояснилась, и я присвистнула от уважения к размерам корабля. Из мрака пылевой туманности медленно выползал настоящий левиафан. Корабль-колония, допотопная ядерно-импульсная бандура, судя по заклёпкам и конструктиву. Таким бы в музеях стоять. А этот вот дрейфовал себе, кувыркаясь сразу по трём осям, что говорило о полном отсутствии стабилизации.

«Veronika Smirnova», золотыми буквами, уже потускневшими от воздействия микрометеоритов, было выведено название корабля.

Но не это привлекло внимание. Весь его корпус, от тупого носа до кормы, был испещрён какими-то дурацкими узорами. Словно гигантский червь ползал по нему и в порыве творческого вдохновения выедал в титановых сплавах закорючки и спирали. Это не были пробоины от оружия — те обычно рваные, с оплавленными краями и копотью. Здесь же края были гладкие, будто отполированные. Красиво, чёрт возьми, и жутковато.

«Мармеладное Сердце» осторожно подобралось поближе. Я попыталась послать стандартный запрос на стыковку. Тишина. Автоматика молчала как рыба об лёд. С этого гигантского ушата приходил только сигнал «SOS», который и выдернул меня из варпа, и больше ничего.

«Ну что ж, красавица, придётся тебе поработать руками», — пробормотала я, отстёгивая привязные ремни.

Мой комбинезон, почуяв дело, мгновенно пришёл в боевую готовность. Наноботы сгустились, превратившись в тонкий, прочный, не сковывающий движений скафандр. По моему желанию он приобрёл цвет тусклой стали, с темными и светлыми пятнами, чтобы не выделяться. Я закрепила на бедре бластер, проверила заряд. Потянулась к уху, проверила — на месте ли серьга-комлинк. Еще один канал связи с моим кораблем.

Стыковка была делом нервным. Пришлось вручную, на ощупь, ловить момент, чтобы синхронизироваться с этой мотающейся, как сами знаете что в проруби, лоханкой и накидывать магнитный захват за аварийный шлюз. «Сердце» жалобно фырчало, но держалось. Зеленый свет над шлюзом наконец замигал, сигнализируя о герметичном контакте.

Я вдохнула поглубже и нажала кнопку разблокировки. Дверь с шипением отъехала в сторону.

В нос ударил запах заброшенного чужого корабля. Застоявшимся воздухом рециркуляторов, который пах пылью и тлением. И чем-то ещё... Чуждым и кислым. Таким запахом могло пахнуть желудочное отделение инопланетного существа. Конечно, нюхала я не напрямую, а через наномембрану скафандра. Мало ли что в этом корабле можно вдохнуть...

Внутри царила гробовая тишина, которую нарушал лишь отдалённый скрип металла — корабль-призрак стонал от инерционных деформаций, разницы температур и кто его знает отчего еще. И ещё... Я слышала шуршание. Едва уловимое, высокочастотное. Обычный человек его бы не услышал. Но мои кошачьи уши, повернувшись как локаторы, чётко его улавливали. Оно шло отовсюду и ниоткуда одновременно. Словно миллионы крошечных ножек скреблись где-то в вентиляции, за обшивкой, в кабель-каналах.

Мой хвост вытянулся в струнку, кончик нервно подрагивал. Я сделала шаг внутрь, и свет моего фонаря выхватил из мрака пустой, покрытый инеем коридор.

«Ну привет, «Вероника Смирнова», — прошептала я, сжимая рукоять бластера. — А где же твой экипаж? Или... Что от него осталось?»

Проход до мостика напоминал прогулку по желудку какого-то гигантского мёртвого существа. Те самые узоры, что я видела снаружи, покрывали стены и изнутри. Гладкие, блестящие, будто покрытые стеклярусом. И везде — следы какой-то мерзкой слизи, полупрозрачной и вязкой. Воздух был густым от этой вони.

Мостик оказался на удивление целым. Небольшое помещение, залитое аварийным красным светом, сотни светящихся индикаторов на панелях. Тоже преимущественно светятся красным. Консоли молчали, на одной мигал тот самый сигнал SOS, превратившийся в навязчивый похоронный марш. Наконец-то я остановила передачу.

Но важнее всего было то, что в центре рубки находилась капсула гибернации. Цилиндр из толстого прозрачного пластика, опутанный проводами и трубками. Внутри, в сизой дымке криогенного газа, плавала женщина. Капитан-пилот, судя по шильде на аппарате. Анфиса Скас. Лицо у неё было строгое, спокойное, с тонкими губами и высокими скулами. Капитан, несущий свой корабль через тысячелетия.

«Спишь, красавица, — прошептала я, подходя ближе. — Надеюсь, ты не смотришь кошмарный сон?»

Мои пальцы пробежались по интерфейсу бортового журнала. Система была почти мертва, но базовые логи сохранились. И они рассказали историю, от которой у меня на загривке шерсть встала дыбом.

*

Запись: Стандартный полёт. Приближение к зоне повышенной метеорной активности.

Запись: Удар. Некатастрофичный. Повреждён отсек 4-B. Отсек с эмбрионами и банками нейронных данных. Герметизация.

Запись: Обнаружено несанкционированное проникновение биологической субстанции. Карантин... Ошибка. Системы карантина повреждены.

Запись: Быстрое распространение... организмов. Обозначение: неизвестная кремнеорганическая живая структура. Питаются... углеродными соединениями. Полимерами, сплавами металлов, кремний-органическими цепями...

Запись: Потеря связи с отсеком 4-B.

Запись: Потеря данных... Массовая коррупция нейронных кристаллов...

Запись: Активация протокола «Чистое небо». Зачистка высокотемпературной плазмой. Капитан Скас остается в гибернации до прибытия помощи. Энергосберегающий режим.

*

Последняя запись была датирована двенадцатью тысячами тремястами годами назад.

Это были слюссы. Бич дальнего космоса. Они не просто съели пластиковые кюветы с зародышами. Они добрались до самого ценного — до нейронных кристаллов. Они сожрали личности. Всё, что делало этих людей людьми. Их воспоминания, навыки, мечты. Всё, что должно было быть загружено в тела, выношенные в биотронах из эмбрионов. Они уничтожили целый мир, который так и не родился.

Желудок сжался в комок. Мне показалось, что моя последняя пышка была с привкусом плесени.

Для отчёта мне нужно было снять, как выглядит хранилище эмбрионов сейчас. Я направилась в отсек 4-B.

То, что я там увидела, было похоже на ад, устроенный сумасшедшим скульптором. Полы, стены, потолок — всё было изъедено теми же узорами, но здесь они были глубже, хаотичнее. Повсюду — чёрные подпалины, оплавленные металлические балки. Видимо, плазменная зачистка уничтожила слюссов в отсеке и отрезала рубку от остальной заразы. Пожар выжег и их самих, и остатки их пиршества. Прошло много тысяч лет, но все равно… пахло смертью.

Среди этого хаоса, под обломком обугленной панели, в каком-то техническом колодце лежал он, единственный неповреждённый криоинкубатор. Небольшой цилиндр, размером с термос. Видимо, взрывом его сорвало с креплений и закинуло туда, где он чудом пережил плазменную дезинфекцию, отгороженный от всего кошмара. На торце мерцала крошечная зелёная точка, индикатор жизни.

Я расшвыряла мусор, чтобы расчистить место для работы, затем сформировала пару щупалец на скафандре и осторожно, почти благоговейно, вытащила его наружу. Последний эмбрион. Последний росток леса, который сожрали космические слизни.

Я стояла среди пепла и тлена, держа в руках этот холодный цилиндр, и чувствовала и горечь от потери, и щемящую надежду.

«Ну что, малыш, — прошептала я, прижимая инкубатор к груди. — Похоже, ты очень удачлив».

— Произведена проверка артефакта, — вдруг заговорил мой наноскафандр. — Биологический объект, находящийся внутри, скоро погибнет.

— Как скоро?

— Счет идет на часы.

Держа в руках инкубатор, я бросилась назад на мостик. Эта крошечная зелёная лампочка жгла мне ладонь куда сильнее, чем плазменный разряд. Чудом сохранившаяся тысячи лет жизнь могла глупо растаять от моей нерешительности.

Вернувшись, я увидела, что красный свет аварийного освещения теперь мигал тревожнее, а из динамиков послышался новый звук — противный, влажный хруст. Он шёл из-за запасного шлюза мостика. Слюссы, тысячи лет назад перешедшие в спячку, разбуженные вибрацией от моих действий, когда я доставала криокапсулу, активизировались. Они почуяли последние крохи органики. Меня, Анфису. И, возможно, даже этот едва теплящийся эмбрион.

«Нет, мрази, сегодня вы останетесь без десерта», — прошипела я, ударив кулаком по кнопке аварийного запирания. Двери с грохотом захлопнулись, но вскоре за ней раздался скрежет. Они точили металл.

Подавив панические мысли, я принялась думать, как спасти Анфису? Да, её биотрон можно отстыковать и перетащить на «Сердце». Но что с эмбрионом? Его инкубатор был рассчитан на подпитку от сети корабля. Сети, которая была давно мертва. Он работал на последних крохах встроенного аккумулятора. Сутки? Меньше. На «Мармеладном Сердце» нет криогенного оборудования для эмбрионов. Это же не лазарет, а частная шхуна охотницы за пышками!

Мысли метались, как мухи, пойманные банкой. И тут мой взгляд упал на хрустальный гроб биотрона. На Анфису, на низ её живота.

Когда мне пришла эта идея, я даже физически отшатнулась. Это было безумие, нарушение всех мыслимых этических кодексов. Это было похищение тела, насилие над волей, чистейшей воды самоуправство.

Но это должно было сработать.

— Медбот! — крикнула я, и сферический дроид с манипуляторами выплыл из отсека «Сердца», которое всё ещё было пристыковано к шлюзу.

Следующие минуты стали самым стрессовым квестом в моей жизни. Под аккомпанемент всё приближающегося хруста я с помощью дроида вскрыла капсулу гибернации, отключила систему поддержания анабиоза Анфисы и перевела её тело в состояние обычного медикаментозного сна. Потом — самый сложный шаг. Используя сканеры медбота, я провела дистанционный осмотр. Матка в порядке, организм здоров. Идеальный инкубатор.

«Прости, сестрёнка, — бормотала я, пока медбот стерилизовал инструменты и готовил эмбрион к пересадке. — Ты должна была довезти и воспитать тысячи. А теперь... Теперь дашь жизнь только одному».

Я посмотрела на данные сканера. Медбот определил пол эмбриона. Женский.

«Твоя милая каюта, — продолжила я, уже устанавливая щуп, — сейчас самое тихое и уютное место во всём этом бардаке. Принимай пассажирку».

Операция заняла считанные секунды. Чисто, стерильно. Медбот справился на пять с плюсом, я не экономила на медицинском оборудовании. Зелёная точка на инкубаторе наконец погасла — его миссия была завершена. Теперь жизнь крохи зависела от другого сосуда. От Анфисы.

Я снова запечатала биотрон анабиоза, запустив базовые функции поддержания жизни, и отстыковала её от консоли корабля. Теперь это был просто большой, тяжёлый саркофаг.

Обернувшись, я увидела, что внутренняя дверь шлюза уже покрылась паутиной тех самых узоров. Время вышло.

«Пора валить, — сказала я сама себе, хватая капсулу за ручки и включая магнитные захваты на своих ботинках. — Наш флагман отчаливает».

Таща за собой капсулу с беременной капитаном, я побежала к своему кораблю, чувствуя, как за спиной нарастает шелест миллионов ненасытных ртов или чем там слюссы разрушают и усваивают материю. Главное было не подцепить эту заразу на свой корабль.

Чувствую, как «Мармеладное Сердце» вздрагивает, уходя от этого проклятого корабля.

«Ну что же, друзья мои, на этом ваш банкет объявляется закрытым», — пробормотала я, прыгая в кресло пилота.

Пальцы пролетели по клавишам, вводя последнюю команду для умирающего левиафана. Запрос на импульсный двигатель. Чудо, но эта изъеденная и дырявая, как сыр, махина откликнулась. Дрогнули потухшие двигатели «Вероники Смирновой», выбросив короткую струю плазмы. Медленно и неумолимо корабль-призрак начал разворачиваться, набирая ход по направлению к багрово-тёмной сфере коричневого карлика.

Я отправила по квантовой связи короткий пакет, галактический код «Событие 88»: «Заражённый ксенобиологией корабль уничтожен». Предупреждение и отчёт в одном флаконе, без подробностей и лишних вопросов. Переключила большой экран на кормовой обзор, чтобы посмотреть.

Это было одновременно жутко и прекрасно. «Вероника Смирнова», огромная и беспомощная, вошла в верхние слои атмосферы карлика. Сначала она просто темнела на фоне его тусклого свечения. Потом по её корпусу пробежали багровые сполохи трения. И затем — тихий, беззвучный взрыв. Яркая вспышка, на мгновение осветившая ближайший клочок туманности, а потом — ничего, словно и не было никакого корабля-призрака.

Я не чувствовала радости и триумфа. Только тяжёлую, свинцовую усталость и груз на душе. Только что я наблюдала за гибелью корабля, пусть и мёртвого, как это ни парадоксально. Подобное меня всегда печалит, поэтому я избегаю кладбищ кораблей. А ещё я подсадила её капитану в утробу эмбрион, не спросив разрешения. Отличный, сука, день. И ещё одно, что давило — пробуждение и предстоящий разговор.

* * *

Магнитные захваты лязгнули и зафиксировали капсулу Анфисы в грузовом отсеке. Выпив неприлично большую порцию крепкого кофе, протолкнув этим неприятный ком в горле, я откинула крышку саркофага. Пришло время разбудить Спящую Красавицу и сообщить, что у неё будет ребёнок.

Процедура вывода из анабиоза — дело тонкое, даже в наши дни. Медбот трудился, вводя стимуляторы и стабилизаторы. Я стояла рядом, мои кошачьи уши подрагивали в нервном ожидании, а хвост обвился вокруг ноги, так я пыталась себя успокоить.

Первым признаком жизни стал лёгкий стон. Потом — дрожание век. Анфиса Скас медленно открыла глаза. Они были мутные, взгляд бессмысленный. Она несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться на моей фигуре, склонившейся над ней.

— Капитан Скас? — тихо сказала я. — Меня зовут Темпа. Вас... эвакуировали.

Её взгляд прояснился, старая школа. Не надо быть телепатом, чтобы прочесть в нем роящиеся сейчас в голове Анфисы вопросы: «Где я? Что случилось с кораблём? Кто вы?»

Но первое, что она с трудом выдавила сквозь пересохшие губы, было: «Эмбрионы?.. Колония?..»

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как подкатывает неприятный холодок в груди. Ну, поехали.

— Капитан... Анфиса. Ваш корабль был заражён ксенобиологией. Мы называем их слюссы. Это что-то вроде моллюсков, живущих в межзвездных пространствах в пылевых облаках. Они... они всё уничтожили. Эмбрионы. Нейронные кристаллы личностей колонистов, сам корабль. Всё.

В ее глазах я увидела, как рушится мир. Весь смысл её миссии, её долг — всё обратилось в прах в эти секунды.

— Все? — прошептала она, и её голос дрогнул. — Все...

И тут её взгляд упал на её собственный живот, на который теперь указывал луч сканера медбота. На едва заметное, но уже присутствующее изменение в биоритмах, которое кричало о новой, развивающейся жизни.

Её глаза, полые от горя, медленно поднялись на меня. В них читалось непонимание. А потом наступило ужасающее прозрение.

— Что... — её голос стал твёрже, в нём зазвенела сталь. — Что вы со мной сделали?

Отлично. Продолжаем. Чувствую, как каждое её слово когтями впивается в меня. Но я должна держаться. Мой хвост непроизвольно бьёт по ножке кресла, выдавая нервное возбуждение.

* * *

Анфиса сидела в моём любимом кресле с высоким подголовником, и весь ее вид кричал о презрении ко мне. Она окинула взглядом уютную, компактную рубку «Мармеладного Сердца» — глянцевые розовые панели, узкие, будто игрушечные коридоры с мягкими пушистыми дорожками, огромный иллюминатор в обрамлении из сердечек с панорамой звёзд. В её взгляде читалось что-то среднее между презрением и недоумением. Для неё, привыкшей к другому дизайну давно ушедшей технологической эпохи, мой корабль был милой, но оскорбительной безделушкой.

— Так, — сказала она, скрестив ноги с видом, который, должно быть, сводил с ума её подчинённых тысячи лет назад. — Давайте я разберусь в вашем «героизме». Моё тело, Темпа, — не лабораторный сосуд для биологических экспериментов. Но, видимо, вы решили иначе. И что? Я теперь… беременна.

Она ткнула пальцем в свой ещё плоский живот, словно это была кнопка самоуничтожения, которую она только что нажала.

Я опустилась в соседнее кресло, заставляя свой хвост лечь на подлокотник и сидеть смирно. Сейчас надо говорить мягко и спокойно, тем более по сути она полностью права.

— Я спасла жизнь. Этот эмбрион должен был погибнуть. Любая жизнь бесценна. Если можно было спасти — я не могла не спасать.

— Ах да, конечно, — фыркнула она, глядя в иллюминатор, где звёзды светились ледяными иглами. — Знаешь, как это называлось в мое время? «Использование тела человека в качестве средства воспроизводства без его согласия». А это не что иное, как преступление против свободы и достоинства личности. Очень серьезное преступление, знаешь ли. У вас в будущем, что, уже не так?

— В принципе, наверное, так, — потупилась я и почувствовала, что краснею. — Но… Жизнь — она же бесценна...

— Бесценна, бесценна! Не так уж она и бесценна, раз девять тысяч эмбрионов и одно здоровое тело сажают в консервную банку и отправляют в какую-нибудь дыру космоса, чтобы посмотреть, повезет или не повезет этой бесценной жизни. Значит, цена не так уж и велика, согласна?

В её голосе слышалась горечь проигравшего, который только что осознал масштаб поражения. Я понимала её. Понимала слишком хорошо. Возможно, злость на меня за эту невольную беременность — это сублимация этого поражения, то, на что можно направить свой гнев.

— Я знаю, — сказала я, наклоняясь чуть ближе, пытаясь улыбнуться со всевозможной теплотой, на которую способна, чтобы не выставить напоказ клыки. — Если бы я могла, я сама бы приняла его! Но у меня тело… не подходит. Гены кошки.

Она откинулась на спинку и резко и зло расхохоталась.

— Ну да, ну да! Как только, так у всех — лапки! Эмбрион «бесценен», а моя личность оценена в ноль!

Она вдруг зарыдала. Возможно — это из-за процессов беременности. Я дала ей выплакаться, налила стакан воды и подала пачку платков.

— Колонии нет. Проект провалился. Ни друзей, ни родных, никого… Я одна… Никому не нужна… А я теперь должна быть матерью для… Для чего? Для кого?

— Всё не так плохо, — я попыталась говорить с оптимизмом, глядя, как свет приборных панелей ложится на её зареванное лицо. — Прилетим на место, родишь без проблем. Знаешь, какая в Фанфикополисе медицина?! Там даже мужики неоднократно беременели и рожали, пока власти из Федерации это не прихлопнули. Ну а там уже видно будет, что тебе делать. К тому же, ты уже не одна, у тебя — дочь.

— Что видно будет-то? — прошипела она, впиваясь пальцами в подлокотники. — Жить с чужим ребёнком в другом времени, где меня никто не помнит, и где…

Её слова оборвались. Взгляд упал на тёмное стекло иллюминатора, в котором отражалась она сама — одинокая, сломленная и по уши в ответственности, которую она не просила.

Но ее слова натолкнули меня на одну мысль. Я не стала говорить что-то обнадеживающее, надо было сначала убедиться самой, как обстоят дела. Но Анфиса уже начала раздражать. Хватит мягкости, надо показать и когти.

— Ты же капитан, — сказала я, и мой голос приобрёл стальные нотки. — Тебе доверили пассажиров, которых ты должна доставить любым способом в безопасное место — это твой долг. Любым! Да, корабль погиб, но ты, ты-то нет. Ты сама себе теперь корабль, в котором способен лететь твой последний, единственный пассажир! Поняла? И ты несешь ответственность за того, кто на твоём борту! И что это значит — чужой ребенок?! Ты с ума сошла, только вслушайся, что ты сейчас брякнула!

Анфиса медленно подняла на меня взгляд. В её глазах плясали злые огоньки.

— Я уже и корабль? Ха! — Её губы искривила горькая улыбка. — С пассажиром на борту, которого я не просила, которого насильно мне навязали. Отличная метафора. Просто восхитительно!

— Ну прости меня, Анфиса! Прости… Но я не могла поступить иначе. Может быть, ты смогла бы. А я — нет. И сделанного не воротишь. Можешь подать на меня в суд, когда прилетим. Я отвечу за свои поступки, если тебе от этого станет легче.

Она откинулась на спинку кресла и гневно сверкала глазами. Я чувствовала себя паршиво, сама не уверенная в том, что поступила правильно. Но этот раунд был за мной. Ценой того, что я вонзила ей в самое сердце её же собственный кодекс чести.

* * *

Варп — это достаточно быстрый способ пересечь полгалактики, но все же не моментальный. К тому же, если нарочно притормозить корабль, чтобы он прибыл на место тогда, когда плод станет слишком велик, чтобы решение по нему было уже однозначным.

Да, это тоже спорная манипуляция. Или экономия топлива. Решайте сами.

Шли дни. Анфиса больше не спорила. Она часто сидела, глядя в пустоту космоса, её пальцы иногда судорожно перебирали плед, которым она укрывалась, хотя в корабле температура была оптимальной.

Я видела, как в ней идёт борьба — капитанский долг против уязвлённой гордости, материнский инстинкт против чувства справедливости, жестокого нарушения неприкосновенности личности.

Что же, если она подаст в суд, я отвечу по всей строгости законов, и я была к этому готова.

Мы почти не разговаривали. Я варила для нее некрепкий кофе, она молча принимала кружку. Ставила тарелку с едой, и она молча ела. Но постепенно её плечи распрямились. Взгляд, прежде колючий, стал более мягким. И вот уже она начала задавать практические вопросы о устройстве корабля, о текущем галактическом положении. Сама природа, процессы, которые начались в ее организме, меняли и характер. Но и капитан тоже просыпался, в голосе прорезались командирские нотки, но я на это только ухмылялась. На корабле не может быть двух капитанов.

Тем временем я порылась в Информатории. Сверяла номера, пробивала архаичные контракты Земного Колониального Комитета. И то, что я нашла, заставило мои кошачьи уши дёрнуться от изумления.

* * *

Наконец, мы вышли из варпа на подлёте к Фанфикополису. Надо было авторизоваться и войти во внутреннее кольцо. Желающих было много, а проверка, не автоботы ли пытаются проникнуть в мякоть Фанфикополиса, шла медленно. Мы висели в очереди на допуск внутрь Кольца, наблюдая, как гигантская искусственная структура медленно вращается вокруг звезды Снейп, сверкая миллиардами огней. В этом величественном зрелище было что-то, что заставило Анфису наконец вернуться к тому самому разговору.

Она стояла у огромного иллюминатора, положив руку на свой уже заметно округлившийся живот. Без моего кошачьего слуха я бы, наверное, не расслышала её тихих слов.

— Ладно, — выдохнула она, не глядя на меня. — Я на тебя немного злюсь ещё. Но… жаловаться не буду. Я уже смирилась с ребёнком. Выношу. Рожу. И воспитаю её как свою дочь. В строгости и любви.

Это была не просьба о прощении и не предложение дружбы. Это было заявление, констатация факта. Капитан Анфиса Скас принимала свою новую миссию.

И тут я поняла — настал мой черёд немного удивить.

— Кстати, о любви и строгости, — сказала я, подходя ближе и скрестив руки на груди. — Пока ты осваивалась с ролью космического лайнера для одного пассажира, я порылась в документах. Твой контракт с правительством, знаешь ли, ещё действует.

Она медленно повернула голову, но на лице была маска непонимания.

— И что интересно, — продолжила я, наслаждаясь моментом, — там есть пункт, что если ты доставляешь к месту назначения или же при невозможности — в любую другую человеческую колонию _хотя_бы_одного_ колониста, то получаешь полное вознаграждение за всю миссию. А так как «Вероника Смирнова» считалась пропавшей без вести, а не погибшей, твоя зарплата всё это время лежала на депозите в «Орион-банке».

Я сделала паузу, давая ей осознать сказанное.

— Ну, там за двенадцать тысяч лет, — я ухмыльнулась, — набежали проценты. Капитализация процентов на проценты, сложный процент — сама понимаешь. Короче, ты теперь мультимиллиардерша. Молодая мама без материальных проблем. Поздравляю.

Её глаза расширились. Маска непонимания треснула, уступая место полному, абсолютному шоку.

— Так что, — закончила я, наслаждаясь её ошеломлённым взглядом, — если бы не эта малышка, то с трапа «Мармеладного Сердца» ты бы отправилась в благотворительную ночлежку для потерпевших кораблекрушение в космосе. Бомжихой, проще говоря.

Анфиса молчала. Она снова посмотрела на свой живот, но теперь в её взгляде было не отчуждение, а нечто иное. Почти… благоговение.

— Когда вселенная даёт зайку, — философски заметила я, глядя на сияющее кольцо Фанфикополиса, — она иногда подкидывает и лужайку.