Последняя капля (джен)

По аудитории разлетались тихие шорохи и шепот, которые вскоре перебил громкий, уверенный голос мужчины в строгом костюме. Он пригласил абитуриентов тянуть билеты.

Берта нервно ждала своей очереди. Это была её вторая попытка. Год назад она не справилась с тестированием — не набрала проходных баллов.

Теперь всё должно было быть иначе. Подготовке к тестам она отдала почти весь год: занималась днями напролет, вела конспекты, заучивала термины, решала варианты прошлых лет. И результат не подвёл — чуть больше восьмидесяти баллов по обоим предметам. Очень достойно для самостоятельной подготовки.

Но что-то не давало ей покоя.

Когда все вытянули билеты, студентов распределили по аудиториям. Берта заняла своё место напротив мольберта, к которому был прикреплён чистый лист формата А3. За мольбертом стояла простая натюрмортная постановка: белый кубик, овощ странной вытянутой формы, похожий на кабачок, и тёмный кувшин со сколами по краям.

На выполнение задания отводилось четыре часа.

Рисунок не выглядел сложным, но Берта чувствовала, как в груди нарастает тревога. Все силы она отдала подготовке к тестированию и совсем не подумала о рисунке. Она любила рисовать, и занималась этим не редко. Но то, что она рисовала для себя, сильно отличалось от экзаменационного задания.

Теперь рука дрожала.

Она корила себя за глупость — за то, что не распределила силы, за самоуверенность, за надежду, что и так справится.

Время шло, а на листке перед ее глазами никак не выходило ничего путного. Голова кружилась, глаза блестели от слёз, которые она изо всех сил старалась сдержать. До конца оставался всего час, а работа казалась ужасной даже ей самой.

Она знала, что может лучше. Но тревога сковала тело и мысли. Экзамен можно было считать проваленным.

А самое тяжёлое ждало её после.

На улице, под палящим солнцем, её ожидала мама.

Берта была младшей в семье, и мать уже выучила двух старших детей на платной основе. Она радовалась, когда узнала, что Берта хорошо сдала тесты. Это значило, что девочка поступит на бюджет и матери наконец не придётся урезать расходы, считать каждую копейку, откладывать мечты “на потом”.

Она ждала Берту с надеждой и верой, что на этот раз всё будет по-другому.

После окончания экзамена Берта стыдливо сдала свой рисунок, стараясь быть незамеченной. Ей хотелось лишь одного — поскорее уйти, чтобы никто не запомнил её позора.

Но, дойдя до двери, она вдруг замялась. Сквозь выходящую толпу она увидела мать, которая ждала её на лавочке перед художественным корпусом.

Люди разошлись в разные стороны и толпа растворилась. Только тогда Берта осмелилась сделать шаг за дверь.

Она шла медленно, неуверенно, каждое движение давалось с трудом. Слёзы подступили снова.

Она слишком хорошо знала положение их семьи.

Все эти годы, пока брат и сестра учились одновременно, матери приходилось отдавать почти всю зарплату на их обучения. Это сильно отражалось на жизни — на всём: на еде, на одежде, на настроении в доме. Берта уже несколько лет донашивала вещи за старшей сестрой, а покупка новой школьной формы казалась настоящим праздником.

Мама себе не позволяла ничего. Всё, что было, шло на детей.

Берта застыла на ступенях.

Мать подняла голову и уловила настроение дочери. На её лице смешались страх и беспокойство.

— Плохо сдала? — неуверенно спросила она, не моргая.

— Да, — ответила Берта.

Слёзы всё же прорвались, но она продолжила, стараясь говорить честно:

— Я ужасно справилась… Думаю, я могу вовсе не поступить.

Мать отвернулась.

В этот момент как будто весь мир замер. Раздался истошный крик. В нём смешались гнев, паника и разочарование. Она плакала, выкрикивая ядовитые слова и проклятия.

Берта стояла опустив голову не в силах сосредоточиться на словах. Она не пыталась оправдываться. Она знала, что виновата. Знала, что заслужила.

Когда крики стихли, мать резко всхлипнула и бросила злостное:

— Пошли.

Они остановились у тёти, которая любезно предложила им комнату.

Ещё вчера всё это событие ощущалось как маленькое приключение — праздничная поездка, полная ожиданий и надежд. А сегодня находиться здесь было невыносимо.

Берте хотелось исчезнуть, стереть себя с лица земли. Она сидела в темноте, не двигаясь, стараясь не издавать ни звука, чтобы не напомнить о своём существовании и не вызвать новых вспышек эмоций у матери.

Мама не произнесла ни слова за весь оставшийся день и даже не заходила в комнату. Вернулась она только вечером, когда пришло время готовиться ко сну.

Накрывшись одеялом, мать отвернулась к стене и в темноте растворились тихие слова:

— Лучше бы ты не рождалась.

Никто больше не говорил о том дне, а Берта всё же уехала на учебу. Как и предсказывалось, она поступила и заняла место на платной основе, но мать не хотела лишать дочь образования и отнимать её мечту.

Берта поселилась в общежитии, предназначенном для всех иногородних первокурсников. Её комната была крошечной: две двухъярусные кровати, столы, четыре тумбочки и стулья. Как вся эта мебель помещалась в такое пространство — удивляло. Даже одному человеку здесь было бы тесно, а комната была рассчитана на четверых.

Под ногами скрипел деревянный пол, выкрашенный в унылый коричневый цвет, а по утрам у окна выбегали поздороваться друзья тараканы.

Дни тянулись однообразно: учеба, общага, домашка — и всё это приправлено постоянным чувством вины за то, что мама лишена возможности жить по-человечески — для себя.

Позже к этому дню сурка добавились регулярные звонки матери. Она часто ссорилась с сестрой Берты — Евой.

Ева была дочерью её мужа от первого брака. Когда муж был ещё жив, мать верила, что со всем справится. Но он покинул её почти сразу после удочерения, и с тех пор она так и не смогла полностью принять девочку, хотя старалась дать всё, что могла.

Теперь ссоры стали регулярными. А Берта оставалась тем человеком, с кем мать могла делиться тревогами. Иногда слова звучали особенно жестоко, и каждый раз они ложились на плечи Берты тяжёлым грузом.

Единственное, что вытаскивало Берту из этого всепожирающего мрака, — её паблик ВКонтакте. Ради собственного удовольствия, как и многие другие, она выкладывала свои рисунки в интернет. Подписчиков было немного, но находились люди, которые время от времени писали добрые слова, хвалили, поддерживали. Эти редкие комментарии давали ей силы двигаться дальше, как тусклый свет маяка в темноте.

Один вечер оказался особенно тяжёлым. Очередной разговор с матерью, в котором она сообщила о смерти любимой кошки — Чарли. Её могла бы спасти операция, если бы только хватило денег.

Берта медленно опустила телефон, и в голове крутилась мысль: “Всё из-за меня”.

Вдруг раздалась вибрация и звук уведомления. Берта взглянула на экран:

"Вас упомянули в паблике "Дно Арты"".

Она открыла ссылку. На экране подборка её рисунков. А над ними огромный текст с нелестными описаниями и заголовком:

“Очередная бездарность. Нам не нужны такие художники.”

Берта молча смотала в экран, не в силах больше выражать хоть какие-то эмоции. Лицо словно онемело, а внутри между ребер разрасталось мерзкое чувство, которое она никак не могла унять.

* * *

Саян любил порядок. И в жизни, и в искусстве. Он рисовал с детства — с тринадцати лет. У него был собственный паблик, несколько тысяч подписчиков, и уверенность, что он знает, как должен выглядеть “правильный художник”.

Иногда он заходил в сообщество, где художники-любители зазывали к себе на странички новых людей. Большинство из них были терпимы. Но один профиль особенно раздражал. Каждую неделю — новый пост:

“Заходите! Подписывайтесь!”

И каждый раз один и тот же уровень. Ноль роста, ноль вкуса. Бездарность, которая ещё и наглости набралась.

Саян считал, что такие люди портят профессию.

— Хоть бы постыдилась, — пробормотал он однажды, закрывая вкладку.

На следующий день он написал пост в знаменитом, всеми не любимом паблике “Дно Арты”.

Пару острых фраз, немного сарказма — и дело сделано. Пост приняли, выложили.

Комментарии пошли один за другим: “Согласен!”, “Ну хоть кто-то это написал!”, “Точно подмечено!”.

Саян читал и чувствовал, как приятно, когда его мнение разделяют. Через несколько дней он зашёл на страницу того художника — просто посмотреть, как там дела.

Пусто.

Ни новых постов, ни рисунков.

Он гордо улыбнулся.

— Ну вот. Хоть один понял намёк.

Мир стал лучше. Он заварил себе чай, открыл новый холст в фотошопе и принялся рисовать, пока не наступил рассвет.

Утром он чувствовал себя уставшим, но все еще удовлетворённым своей маленькой победой.

Но вот для Берты, утро так и не наступило.