Неправильный союзник (гет)

Том спал неспокойно. Во сне он будто снова слышал далёкие шаги в коридоре. Иногда ему казалось, что сам дом живой: стены дышат, лестницы шепчут, а где-то внизу, под подвалом, стонет железо. В приюте стояла зима. Густая и вязкая, как сырой воздух Темзы. Холод забирался под кожу, даже дыхание было видно в темноте. Его комната была крошечной, с облупленной штукатуркой и единственным окном, выходящим на двор, была тише всего дома.

Он ворочался, сжимал пальцы, губы шептали что-то, обрывки мыслей, чужие имена, страхи. И вдруг послышался лёгкий скрип.

Дверь медленно приоткрылась. В комнату вошла маленькая фигурка. Девочка. Тонкая, бледная, с рыжими спутанными волосами, мокрыми на концах. Она шла босиком, каждый шаг тихо шорохал по полу. В руках она сжимала угол серого одеяла, прижимая его к груди, как защиту. Дыхание её было частым, неровным. Луна из окна подсвечивала её силуэт серебром. Она остановилась у кровати, не смея дышать громче.

Том лежал на боку, лицо повернуто к стене. Веки подрагивали. Девочка стояла неподвижно, почти сливаясь с темнотой. Затем осторожно приложила ладонь к виску. Сквозь тонкую кожу проступала синяя жилка. Она морщилась; боль отзывалась глухо, словно память.

— Том… — прошептала она, голос едва колыхнул воздух. — Том, помоги мне…

Нижняя губа дрожала. Это не была просьба, скорее шёпот ребёнка, который не знает, к кому ещё обратиться.

Том резко вдохнул. На мгновение, в глазах мелькнуло раздражение, кто посмел потревожить сон? Потом удивление, наконец, что-то похожее на узнавание.

Он приподнялся на локте, щурясь сквозь полумрак.

— Что ты здесь делаешь? — голос хриплый, ровный.

Она сжала пальцы сильнее, взгляд устремлён в пол.

— Мне страшно, — почти беззвучно.

Том медленно сел, плечи напряжены, взгляд пронзает её молчание.

— Все здесь чего-то боятся, — наконец произнёс он. — Но это не повод приходить ко мне.

Девочка стояла, сжимая руку у виска, словно боится отпустить боль. Луна отражалась в её глазах, делая их светлее, прозрачнее, словно внутри мерцало что-то чуждое миру. Том вздохнул и откинулся на спинку кровати.

— Если уж пришла, говори. Что случилось?

Она осторожно подняла глаза, ожидая наказания за сам взгляд. Том замер, ощущая знакомую дрожь отчаяния, знакомую ему до боли.

Он потянулся к прикроватной тумбочке, щёлкнул выключателем. Ночник вспыхнул тёплым, дрожащим светом. И Том увидел всё. Колени девочки испачканы кровью и грязью, колготки рваные, один носок сполз, обнажив холодную босую ступню. На запястье темный след, как от грубого схвата. Царапина на щеке. Но лицо оставалось удивительно спокойным.

Том почувствовал, как внутри что-то сжалось, но внешне он оставался каменным. Он встал, тень от фигуры легла на неё, заставляя отступить.

— Кто это сделал? — голос тихий, но плотный, словно скала.

Она молчала. Он шагнул ближе.

— Джинни, скажи. Кто?

Она прижала одеяло к груди.

— Не надо, — прошептала. — Пожалуйста.

Том нахмурился.

— Боишься их?

Она кивнула. В его взгляде появилась та сдержанная ярость, от которой другие дети отводили глаза.

— Это были мальчишки из младшей спальни? Или старшие?

— Том… — тихо, почти дрожа, — если ты узнаешь… ты их обидишь.

Он чуть улыбнулся — тонко, холодно.

— Возможно.

— Не надо, — голос дрогнул. — Потом они снова…

Том наклонился ближе, глаза на уровне её глаз.

— Они не посмеют снова. Понимаешь?

Он говорил медленно, отчётливо, в каждом слове звенела сдержанная ярость. Девочка смотрела на него с растерянностью, не со страхом.

— Сядь.

Она подчинилась, осторожно, словно боясь нарушить какой-то тонкий баланс между ними. Том взял старый платок, смочил его в графине водой и аккуратно провёл по щеке Джинни. Вода была холодной, но мягкой, и едва касаясь кожи, смывала следы слёз и грязи. Его пальцы дрожали слегка от осознания ответственности. Каждый жест был предельно внимательным: платок скользил по шрамам, царапинам, оставляя после себя легкую прохладу, а он старался не торопиться, словно боясь, что одно неверное движение разрушит её хрупкий мир.

Он видел все: тонкие синеватые полосы на руках, едва заметные кровавые царапины на коленях, следы старой грязи под ногтями. Том аккуратно сжимал её ладонь, чтобы она не дрожала, и постепенно переносил платок на колени, осторожно промокал кровь с порезов на рваных колготках. Он чувствовал странное напряжение в груди, которое глушило всё остальное: знал, что именно он сейчас стал её защитой. Кто, кроме него, мог быть рядом, когда весь мир был жесток?

— Дыши спокойно, — сказал он тихо, почти шепотом, не отрывая взгляда от её лица. Его пальцы скользили по щеке, убирая следы слёз, и он инстинктивно поправлял прядь рыжих волос, которая упала на лоб. В этом простом движении был целый мир, нежность и уверенность, что он здесь, что теперь она не одна.

Джинни вздохнула. Его внимание давало ей необычное чувство безопасности, которого она не испытывала уже долго. Она могла позволить себе расслабиться, довериться ему, даже если сердце всё ещё дрожало. Том продолжал работать аккуратно, промокая платком порезы на руках и коленях. Он чувствовал, как напряжение внутри него постепенно перерастает в тихую решимость: больше никто не причинит ей боли, пока он рядом. Он не знал, откуда пришло это чувство, братская забота или что-то глубже, магическое и острое, но оно было. Он был её опорой. Её стеной против всего, что угрожало хрупкому миру ребёнка. Когда все раны были обработаны, и холод от воды уже не казался таким неприятным, Джинни начала дергать ногами туда-сюда, тихо постукивая носочками по полу. Она открыла глаза. Они были ярко-синего цвета. Девочка долго рассматривала его. В этом взгляде было одновременно любопытство, недоверие и удивительная лёгкость: словно она только сейчас поняла, что может быть рядом с кем-то и чувствовать себя защищённой.

Джинни закрыла глаза.

— Спасибо, — прошептала.

Том молчал, сел рядом, глядя в пол. Свет ночника дрожал, отбрасывая тени на стену.

Джинни вдруг заколебалась, будто балансировала на краю невидимой пропасти. Её взгляд скользнул к Тому, но она тут же опустила глаза, боясь, что увидит в них сомнение или отвращение. Сердце бешено колотилось. Сказать вслух было тяжело, почти невозможно, но держать это внутри было ещё больнее.

— Они сказали, что я странная. Ненормальная… — медленно произнесла она.

Том повернул голову, взгляд был острым пронзительным. Его зелёные глаза сузились.

— А ты?

Она моргнула, глаза были растеряны.

— Что я?

— Ты знаешь, что это не так, — тихо, но слова словно лезвие.

Она опустила взгляд, проглотила комок страха, сделала глубокий вдох, а затем шумно выдохнула.

— Иногда… когда я злюсь, предметы двигаются. Окна хлопают. Потом я ничего не помню.

Том смотрел на неё, и впервые за долгое время в её глазах не было отвращения. Ни тени страха. Только растерянность и просьба поверить. Внутри Тома поднялся странный жар, смесь тревоги и восторга. Сердце билось быстрее, а в груди ощущалось тяжёлое, почти физическое тепло, как если бы кто-то медленно раскалял железо прямо под ребрами. Он хотел улыбнуться, но лицо оставалось каменным, привычно холодным. Потому что улыбка могла показать слишком много: уязвимость, надежду, доверие. А доверие — это то, чего он так долго не давал никому. Том почувствовал, как напряжение в плечах постепенно спадает, хотя тело всё ещё насторожено. Каждое движение Джинни, каждое едва слышное дыхание отзывалось эхом внутри него. Он протянул руку, кончиками пальцев коснулся её подбородка, приподнял, заставляя смотреть прямо. Кожа холодная, пульс бьётся под пальцами.

— Ты не должна прятаться, — мягко, почти шёпотом. — Они не стоят твоих слёз.

Она выдохнула, судорожно.

— Они всё равно будут смеяться. Всегда.

Он отпустил её, но не отстранился, стоял близко.

— Если снова тронут, скажи мне.

Она покачала головой. Джинни выдохнула, воздух застрял в груди, и плечи её подрагивали. Слёзы подступили к глазам, но она с усилием сдержала их, дыхание стало прерывистым, как будто каждый вдох давался через плотную стену страха.

— Том… — голос дрогнул. — Не надо.

Он сделал шаг вперёд. Лбы почти соприкоснулись, и Джинни почувствовала тепло его дыхания, близость, которая одновременно пугала и успокаивала. Его глаза, всматривающиеся в её, были напряжёнными, как будто он взвешивал каждое слово и движение.

— А если нужно? — прошептал. — Иногда страх заставляет молчать.

Она отвела взгляд, ресницы дрожали, щеки слегка порозовели от напряжения и смущения. Сердце колотилось, грудь сжималась, а руки инстинктивно сжались на одеяле, как будто держась за последнее ощущение безопасности.

— Ты пугаешь меня.

Он чуть наклонился.

— Не бойся меня. Пусть боятся другие.

Она посмотрела в глаза, страх исчез. Осталось тяжёлое спокойствие.

— Почему защищаешь меня? — тихо.

Том выпрямился, вздохнул. На секунду промелькнула усталость, воспоминание детства.

— Потому что я такой же.

Он протянул руку.

— И теперь ты будешь ходить со мной.

Джинни колебалась, потом осторожно вложила ладонь в его. Маленькая, тёплая. Он сжал её чуть сильнее, чем следовало. Между ними повисла странная, плотная тишина. Две одинаковые ноты нашли друг друга. С этого вечера Том понял: у него появился союзник. Не друг, а союзник, который пройдёт рядом, против всех.