Пиррова победа (джен)

A child that loses their parent is an orphan.

A spouse that loses their love is a widow.

You may have gained a husband

But I am left here in the shadow.

"There Is No Name" — "Stories from Styx"

У Ирины глаза сухие, а кулаки сжаты до побелевших костяшек. Димитриосу бы внимания не обращать — какое его дело? Он сделал, что хотел. Сделка с Аидом состоялась, Димитриос получил заслуженную награду — неприлично долгую и здоровую жизнь — а ещё щедрый бог не пожалел золотых сокровищ в благодарность за возвращение главного — супруги.

Димитриосу бы собрать чемодан и уехать — три ночи истекли водой в песок, на большее он не рассчитывал. Большего и не нужно. Взять билет до Греции, вернуться домой. Распродать золото Аида — его ювелиры с руками оторвут, выручки хватит надолго. Сидеть с бокалом вина у моря летними вечерами, провожать закаты, встречать рассветы. Дышать без опаски. Наслаждаться жизнью — жизнью, доставшейся ценой чужих страданий.

Димитриос не присматривался к той, чье тело обречено было стать сосудом для Персефоны. Девочка и девочка, вроде бы симпатичная. Когда он обдумывал план, всё казалось предельно простым: Полина занимается пробуждением Персефоны, Димитриос отвлекает мать, чтобы ничего не заподозрила. Быстро, легко, без лишних эмоций.

Почему же долгожданная награда не радует? Почему от напряженного лица Ирины так горько и от себя воротит?

— Возможно, она всего лишь решила сбежать? — Димитриос разбил тишину, давившую на виски. — Подросток же. Гормоны. Бывает.

— Я надеюсь на это, — голос Ирины суше, чем глаза. Безжизненный. Заиндевевший. — Могла бы хоть записку оставить? Хоть знак, что она жива и здорова, а не, — судорога исказила её лицо, но слезы так и не брызнули спасительным дождём.

Когда Димитриос собирался поторговать со смертью, не учёл, что у Персефоны есть земная семья. Что пробуждение богини, её воссоединение с мужем могли в дребезги разбить чьё-то сердце.

— Ещё даст о себе знать, вот увидишь, — Димитриос сел рядом, протянул руку к её плечу — и тут же опустил, не смея коснуться.

Что он мог сказать? "Твоя дочь — греческая богиня, и сейчас она в Подземном мире. Ну это что-то вроде древнего ада, зато она там царица. Правда, не знаю, сколько в ней осталось от твоей дочери"? Правда звучала дико и неприглядно. "Сбежала с Полиной в поисках себя"? Ложь, глупость, ядовитая надежда, которую он уже посмел дать. "Персефона по полгода проводила на земле, — оправдался Димитриос. — Да и вообще она богиня. Вдруг у нее получится связаться с матерью? Если она помнит о существовании смертной матери".

* * *

Ирина не плакала ни при полицейских, ни позже, когда они ушли, потоптавшись по чистому дому. Димитриоса допросили, конечно, но не станут же обвинять его в темном ритуале? А книги о магии законом не запрещены. Даже Полина, упорхнувшая в неведомую даль сразу после исчезновения Лары, вызвала больше подозрений, чем вежливый иностранец, поддерживающий безутешную мать.

Димитриос взял пылесос, затем швабру и под безучастным взглядом Ирины убрал следы чужих ног. Сделал кофе. Подумал и плеснул туда коньяк, найденный в каком-то шкафчике. Поставил перед Ириной — она не шевельнулась.

— Эй. Тебе надо поесть, — говорил Димитриос вечером.

Кофе давно остыл, нетронутый. Если бы Димитриос не знал правды, покрутил бы пальцем у виска. Серьезно, подростки есть подростки — они могут в любой момент вообразить себя уличными музыкантами и сбежать с первой попавшейся группой — стоит ли так убиваться? Обычные дети перебесятся и вернутся, раскаявшиеся или более дерзкие, как повезет.

— Я плохая мать, — Ирина наконец разлепила пересохшие губы.

— Нет, конечно, нет, — Димитриос, обрадованный хоть какой-то реакцией, подсел ближе. — Уверен, ты очень хорошая мать...

Ирина слабо покачала головой.

— Мы постоянно ссорились. Только и делали, что ссорились. Лара говорила о том, что ей снятся какие-то сказки, я считала, глупости. Не давала ей и слова вставить. Я во всем виновата.

— Это у всех так. Ну кто не ссорится с родителями, скажи мне? Не вини себя.

Ирина закрыла лицо руками. Сказала гулко и страшно:

— В ней вся моя жизнь. Лара — все, что у меня есть. И теперь все... бессмысленно, понимаешь? Я столько работала, я ночами не спала — только для нее! Я назвала ее неблагодарной три дня назад. А теперь молюсь, чтобы она обиделась, сбежала, ничего не сказав, пусть даже не с Денисом, пусть хоть с кем, но сама сбежала, а не, — слезы хлынули из глаз, плечи вздрогнули в рыдании, и Димитриос застыл, пораженный.

Ирина с первой встречи показалась ему гордой и несгибаемой. Полина с таким жаром рассказывала об успешной сестре, "железной леди", и видеть сильную женщину сломленной, знать, что это его вина, оказалось невыносимо. Димитриос объездил полмира, читал описания ритуалов, от которых стыла кровь в жилах, давно обменял совесть на способность получать выгоду в любой ситуации, но смотреть на последствия своих действий он оказался не готов. Легко жертвовать абстрактной жизнью ради спасения собственной. Нелегко утешать мать, потерявшую единственного ребенка — и слышать биением пульса бесконечное: "Ты виновен".

* * *

Аид не отзывался ни на просьбы, ни на мольбы, ни на проклятия. Димитриос стоял на коленях в позднем раскаянии: да, он плут, да, не герой, но не убийца! И он не хотел ломать чужие судьбы.

— Забери свою награду! Мне не нужно ни сокровищ, ни долгой жизни. Можешь вообще мою жизнь забрать, только дай ей объясниться с дочерью.

Но у Димитриоса уже не было козыря — и Аиду ни к чему прислушиваться к пыли бытия, ни к чему торговаться. Бог, заполучив свое, больше не вмешивался в течение судьбы.

А Димитриос чувствовал горечь ошибки на губах. "Бойтесь своих желаний"? Что ж, у Димитриоса вся долгая-долгая жизнь впереди, чтобы смириться с исполнением своих.