Пожалуйста, Сев, не шути! (джен)

Лето в Суррее дышало удушающей жарой, но в воздухе витало нечто более тяжёлое — призрак не случившейся битвы, невысказанной потери. Министерство объявило о победе, Сириус был жив, но заточён в палате Св. Мунго с повреждениями, полученными в Зале Пророчеств. Лорд Волдеморт снова исчез в тени, и эта тишина пугала больше, чем любые крики.

Гарри Поттер, лишённый палочки за «не санкционированное использование магии» (как будто сражение с Пожирателями смерти — это просто хулиганство), чувствовал себя калекой. Его единственной связью с миром волшебников была Гермиона, звонившая каждый вечер с отчётами и словами поддержки.

В тот вечер он вышел из дому, задыхаясь от гнетущей атмосферы дома Дурслей. Он брёл по тёмным улицам, руки в карманах, когда его внимание привлекло жалобное мяуканье. Из-под кустов сирени на него смотрела пара огромных зелёных глаз. Крошечный, грязный комочек шерсти, больше похожий на крысу, чем на кота, дрожал от холода. Гарри вздохнул. У него самого была не лучшая жизнь, но пройти мимо он не смог. Он бережно подобрал котёнка и сунул его за пазуху, под футболку. Тот тут же утих, прижавшись к тёплому телу.

Именно в этот момент с неба упала звезда.

Нет, не звезда. Что-то тёмное и бесформенное, с глухим стуком рухнувшее в ближайший пустырь.

Гарри замер. Инстинкт кричал «беги», но что-то другое, то самое, что всегда толкало его в самое пекло, заставило сделать шаг вперёду. Он подошёл ближе.

На земле, среди примятой травы, лежал человек. Вернее, то, что от него осталось. Одежда на нём была обуглена и местами испепелена до пепла. Кожа, виднеющаяся сквозь дыры в ткани, была покрыта страшными, сочащимися ожогами. Лицо невозможно было разглядеть — сплошная маска из волдырей и сажи. От человека исходил запах гари и жжёной плоти.

Гарри почувствовал, как его тошнит. Он отшатнулся, но тут человек сластохнул, и тихий, прерывистый стон вырвался из его груди.

Он был жив.

«Позвонить Гермионе, — пронеслось в голове Гарри. — Срочно. Скорая не поможет, здесь нужна магия».

Но как объяснить это по телефону-автомату? Как объяснить, что он, без палочки, подобрал на улице умирающего волшебника?

Не думая больше ни о чём, схватившись под мышки едва дышащее тело, Гарри поволок его прочь с пустыря, к дому Дурслей. Котёнок, испуганно мяукнув, спрятался глубже.

«Гарри, ты в своём уме?» — голос Гермионы в телефонной трубке дрожал от ужаса. — «Кто это? Откуда?»

«Не знаю! — шипел Гарри в ответ, прижимая трубку к уху и озираясь. — Он просто упал с неба! Буквально! Он весь обгоревший, Гермиона, он умрёт!»

Он умолял, он почти кричал. И Гермиона, практичная, умная Гермиона, сдалась.

«Хорошо. Слушай меня внимательно. У тёти Петуннии на кухне должна быть аптечка. Тебе нужны антисептик, бинты, чистая ткань и вода. Много воды. Обрабатывай раны, пока я не приеду. Я… я что-нибудь придумаю».

Час, что прошёл до её появления, показался Гарри вечностью. Он, под присмотром вечно ворчавшего котёнка, которого он уже мысленно назвал Пепел, склонился над телом незнакомца. Он смачивал тряпки, промокал страшные ожоги, срезал остатки обугленной ткани. Его руки дрожали, но действовали он с странной, вынужденной точностью. Он спасал жизнь. Чью-то жизнь.

Когда в его окно на втором этаже тихо постучали, он чуть не подпрыгнул от облегчения. Гермиона, взлохмаченная, с огромной сумкой через плечо, вскарабкалась в комнату. Её глаза сразу же упали на тело на полу.

«Боже правый…» — прошептала она.

«Он дышит, — быстро сказал Гарри. — Но еле-еле».

Гермиона кивнула, отбросив шок, и превратилась в командира операции. Она вытащила из сумки несколько склянок с зельями.

«Это обезболивающее и регенерирующее. Без палочки я не могу их активировать для внутреннего применения, но мы можем наносить их прямо на раны. Дай сюда бинты».

Они работали вместе, молча, в свете лампы, прикрытой тряпкой. Гермиона аккуратно, слой за слоем, снимала остатки сгоревшей одежды. И вот, когда она добралась до левого предплечья, её пальцы наткнулись на что-то твёрдое, скрытое под обугленной тканью рубашки.

«Похоже на… портсигар?» — удивлённо пробормотала она.

Она потянула, и маленький, металлический предмет оказался у неё в руках. Он был горячим, но не обжёг ладонь. Гарри присмотрелся. Это была изящная серебряная коробочка с едва заметной гравировкой — стилизованной змеёй.

Сердце Гарри ёкнуло. Он потянулся и открыл крышку.

Внутри не было сигар. Там лежали два предмета. Первый — крошечный, идеально отполированный чёрный камень, холодный на ощупь. А второй…

Гарри вытащил его. Это была старая, пожелтевшая фотография. На ней смеялась девушка с огненно-рыжими волосами и ярко-зелёными глазами. Лили Поттер. А за её спиной, чуть в стороне, стоял худой, бледный юноша с чёрными волосами и большим, не по размеру, носом. Он не смотрел в объектив, его взгляд был прикован к ней.

Гарри отшатнулся, как от укуса гадюки. Он узнал эти глаза. Они были полны не по-юношески глубокой, болезненной одержимости.

Он медленно поднял взгляд на обугленное, изуродованное лицо на полу. Теперь, зная, кого искать, он увидел очертания высоких скул, разрез губ, форму черепа под слоем повреждённой кожи.

«Гермиона…» — его голос был чужим, хриплым шепотом.

Она посмотрела на него, потом на фото, потом снова на лицо мужчины. Её глаза расширились от ужаса и неверия.

«Профессор Снейп?»

В комнате повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием умирающего Северуса Снейпа и тихим мурлыканьем котёнка Пепла, свернувшегося клубком в ногах у своего спасителя.

Тишина в комнате стала тягучей и звенящей. Слово «Снейп» повисло в воздухе ядовитым облаком, отравляя всё вокруг. Гарри смотрел на обугленное тело, и внутри него всё кричало. Этот человек был его личным кошмаром, воплощением злобы и несправедливости. А теперь он лежал здесь, беспомощный, и от Гарри зависело, выживет ли он.

«Не может быть, — прошептал Гарри, сжимая в кулаке фотографию Лили. — Что он здесь делал? И в таком виде?»

«Не знаю, — так же тихо ответила Гермиона. Её руки снова задвигались, механически продолжая обрабатывать раны, но взгляд был пустым. — Но... ожоги... Гарри, они не похожи на обычные. Смотри.» Она указала на особенно глубокое повреждение на груди. «Края будто опалены изнутри. Это... это магический огонь. Очень мощный.»

«Фоукс?» — вырвалось у Гарри. Он вспомнил слёзы феникса, исцелявшие его от укуса василиска. Но слёзы были живительными. Сама птица... могла ли она быть опасной?

«Возможно, — кивнула Гермиона. — Но сейчас это не важно. Важно — что делать дальше? Мы не можем отвезти его в Хогвартс или в Мунго. О нём сразу же узнают.»

Мысль о том, что Снейп стал жертвой нападения, возможно, со стороны Волдеморта или других Пожирателей, казалась логичной. Но инстинкт подсказывал Гарри, что всё не так просто.

«Он остаётся здесь, — твёрдо сказал Гарри, к собственному удивлению. — Пока мы не поймём, что произошло.»

Гермиона хотела было возразить, но посмотрела на решительное лицо Гарри и сдалась. Они вдвоём кое-как перетащили бесчувственное тело Снейпа на кровать Гарри, оставив на полу лишь матрас для самих себя.

Так начались их странные будни.

Дни слились в однообразную череду дежурств, перевязок и тревожного ожидания. Дурсли, напуганные прошлыми событиями и присутствием «ненормальной девочки-волшебницы», предпочитали не лезть. Они слышали странные звуки, видели, как Гермиона таскает наверх миски с водой и еду, но делали вид, что ничего не замечают. Вернон Дурсль лишь бубнил что-то о «сумасшедшем приюте», но подойти к запертой двери не решался.

Лечение продвигалось мучительно медленно без волшебных палочек. Зелья, которые принесла Гермиона, помогали, но не творили чудес. Ожоги постепенно затягивались, но на их месте оставались багровые, стянутые шрамы. Лицо Снейпа было по-прежнему обезображено, но уже можно было угадать черты — высокий лоб, крючковатый нос, резкую линию скул.

Снейп не приходил в сознание. Он метался в бреду, иногда что-то бормоча. Чаще всего — одно и то же слово, выдох, полный какой-то нечеловеческой тоски: «Лили...»

Каждый раз, слыша это, Гарри сжимал кулаки. Он ненавидел этот голос, произносящий имя его матери. Он ненавидел ту одержимость, которую видел на старой фотографии. Но он продолжал подносить к потрескавшимся губам Снейпа кружку с водой, продолжал менять повязки.

Единственным лучом света в этой мрачной комнате был Пепел. Котёнок, которого Гарри спас той ночью, оказался сгустком энергии и озорства. Он гонялся за солнечными зайчиками, нападал на шнурки на ботинках Гермионы и устраивал гонки по стопкам книг, которые она принесла для изучения.

Как-то раз Пепел умудрился забраться на тумбочку у кровати Снейпа и, заинтересовавшись болтающимся концом бинта на руке профессора, принялся яростно его атаковать и дёргать когтями.

«Пепел, нет!» — шикнула Гермиона, пытаясь отогнать его.

Но Гарри, наблюдая за этим, неожиданно расхохотался. Это был первый искренний смех за долгое время. Картина того, как будущий (или настоящий?) Пожиратель Смерти подвергается нападению крошечного бездомного котёнка, была слишком сюрреалистичной.

«Оставь, — ухмыльнулся Гарри. — Может, его кошачья магия исцелит быстрее.»

Гермиона фыркнула, но улыбка тронула и её губы. Пепел, довольный произведённым эффектом, отпустил бинт, громко мурлыкая, улёгся в ногах у Снейпа и начал вылизывать свою лапку.

Именно в этот момент они это заметили.

Снейп лежал неподвижно, как и всегда. Но его пальцы — длинные, бледные, также покрытые заживающими ожогами — слегка пошевелились. Не в бреду, а осознанно. Кончик одного пальца медленно, почти невесомо, прикоснулся к тёплому боку мурлыкающего котёнка.

Это длилось всего секунду. Затем рука обмякла, вернувшись в состояние полного расслабления.

Гарри и Гермиона переглянулись.

«Ему стало лучше?» — тихо спросила Гермиона.

«Или хуже, раз он котят терпеть может,» — проворчал Гарри, но без прежней злобы. В его голосе сквозило скорее изумление.

В комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием Снейпа и довольным мурлыканьем Пепла, который, кажется, нашёл себе нового, очень неподвижного друга. А за окном сгущались сумерки, скрывая тайну, которую принёс с собой их невольный гость. Тайну, связанную с фениксом, тёмным лордом и обещанием воскресить мёртвых.

Снейп приходил в сознание ненадолго — всего на час, иногда меньше. Его пробуждения были резкими, как щелчок выключателя. Чёрные глаза открывались, и в них не было ни боли, ни растерянности, лишь холодная, мгновенная оценка обстановки. Он видел Гарри, Гермиону, свою изуродованную кожу, и принимал это как данность, без лишних вопросов.

В один из таких моментов бодрствования он изучал свой предплечье, где зиял особенно глубокий шрам, оставленный когтем Фоукса.

— Этот шрам не затянется сам, — его голос был хриплым шёпотом, лишённым привычной маслянистости, но таким же безэмоциональным. — И даже зелья регенерации бессильны. Ожог от феникса — это не просто повреждение плоти. Это шрам на самой магии тела.

Гарри и Гермиона переглянулись.

— Что же делать? — спросила Гермиона, на мгновение забыв, кто перед ней.

— Нужно уменьшить плоть, стянуть её. Подойдёт стандартное зелье омоложения. Оно продаётся в любой аптеке, — Снейп откинулся на подушку, его взгляд стал отстранённым, будто он говорил о погоде.

— Зелье омоложения? — удивилась Гермиона. — Но его же почти никто не использует! Побочный эффект...

— Три часа боли, эквивалентной воздействию заклинания «Круциатус Максима», — закончил за неё Снейп. — Для того, чтобы сойти с ума, в среднем, достаточно пятнадцати секунд. Я в курсе.

Гарри почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Снейп говорил об этом так, будто собирался выпить чаю.

— Вы... вы предлагаете... — начала Гермиона, бледнея.

— Предлагаю смешать его с мощным снотворным. Фениксовый ожог требует жертв. Три часа физической агонии превратятся в три часа кошмаров. Это приемлемая цена.

В его голосе не было бравады. Была лишь холодная констатация факта. Боль была просто переменной в уравнении, которую можно заменить на другую, чуть менее опасную.

Позже, в тот же час, Снейп, явно испытывая слабость, оглядел комнату. Его взгляд упал на паука, ползущего по стене.

— Скучно, — произнёс он просто.

Он не шевельнулся, не произнёс заклинания. Он лишь посмотрел на паука. Воздух дрогнул, и на месте насекомого с тихим шуршанием возникла старая книга в потрёпанном кожаном переплёте. Беспалочная, бесшумная трансфигурация. Гарри аж подпрыгнул, а Гермиона застыла с открытым ртом.

Снейп взял книгу, но силы оставили его раньше, чем он успел перелистнуть и первую страницу. Пальцы разжались, книга упала на одеяло, а сам он снова погрузился в беспамятство.

Гермиона, заворожённая и шокированная, не смогла устоять. Осторожно, будто боялась, что книга взорвётся, она подняла её.

— Гермиона, не стоит, — предупредил Гарри, но было поздно.

Она уже открыла её. Сначала её лицо отражало простое любопытство, затем — глубокую сосредоточенность, а через несколько минут — нарастающий ужас. Она листала страницы, её глаза бегали по строчкам, губы беззвучно шептали прочитанное.

— Гарри... — её голос дрожал. Она оторвала взгляд от книги и посмотрела на него, и в её глазах был pure terror. — Это... это не учебник. Это его... его руководство.

— Руководство по чему? — насторожился Гарри.

— По тому, как быть... человеком. Вернее, как он это понимает. — Гермиона тыкала пальцем в страницы. — Здесь перемешаны теории маггловской психологии о психопатии... и его собственные наблюдения. Он... он ведёт это как научный дневник. С примерами из жизни.

Она зачитала вслух, срывающимся голосом:

— «Гипотеза: социальные связи имитируются через взаимовыгодный обмен. Пример: Л. Эванс. Обеспечивала защиту от нападок со стороны сверстников, получала помощь в учёбе. Симбиоз признан успешным, пока не нарушен внешними факторами (Поттер, Блэк). Нарушение симбиотических отношений ведёт к утрате ресурса.»

Гарри слушал, и ему становилось плохо. Его мать была для Снейпа «успешным симбиозом» и «утраченным ресурсом».

— Дальше хуже, — прошептала Гермиона. — Смотри... «Правила поведения в обществе. Источник: наблюдения за Эйлин и Тобиасом Снейп, Джеймсом Поттером, Сириусом Блэк.»

Она замерла, вглядываясь в текст.

— Гарри... они все... неправильные! Это же самые ужасные, самые отвратительные правила, какие только можно придумать! «Унижай слабых — это демонстрирует силу.» «Друзья — это временные союзники, их преданность иллюзорна. Не рискуй ради них.» «Эмоции — уязвимость. Гнев — особенно. Исключи его.»

Гарри подошёл ближе, заглядывая через её плечо. Его взгляд упал на последний пункт в списке, посвящённый его отцу. Почерк Снейпа был острым и язвительным.

— «Исходя из описаний другими людьми Джеймса Поттера, быть «хорошим человеком» значит: унижать слабых, гулять с оборотнем, нарушать правила, не учиться, пользоваться популярностью для достижения целей.»

Гермиона захлопнула книгу, будто обжигаясь. Она была бледна как полотно.

— Он... он не просто их ненавидел, Гарри. Он их изучал. Как биологических особей. И он вывел их поведение... как эталон успеха. Потому что они были популярны, сильны, а он — нет. И его родители... о, Гарри, его отец был монстром, а мать, наверное, терпела. И он взял их правила, и правила своих обидчиков, и сплёл из них это... это руководство по выживанию в мире, который он не понимает.

Она смотрела на бесчувственное тело Снейпа с новым, леденящим чувством. Это была не злоба. Это было откровение. Они лечили не просто язвительного профессора или шпиона. Они лечили существо, которое с самого детства строило свою личность по чертежам, срисованным с самых тёмных и жестоких примеров, которые только могла предоставить ему жизнь. И эти чертежи, эти «правила», стали его единственной правдой.

Следующее пробуждение Снейпа застало Гермиону в состоянии, граничащем с истерикой. Она не спала всю ночь, перечитывая ужасающие строчки из его дневника, пытаясь найти в них хоть какую-то трещину, намёк на иную точку зрения. Но не находила. Логика книги была безупречной и чудовищной, как отполированная кость.

Когда его глаза открылись, она не выдержала. Она подошла к кровати, держа в дрожащих руках кожаную книгу.

— Профессор... — её голос сорвался. — Эта книга... что это?

Снейп перевёл на неё холодный, ничего не выражающий взгляд. Он не удивился, не разозлился. Казалось, он ожидал этого вопроса.

— Мои исследования, — просто ответил он.

— Исследования? — Гарри, стоявший у окна, не выдержал. — Вы называете написанное здесь про моего отца исследованиями?!

Снейп медленно повернул голову в его сторону. Движение было скованным, болезненным.

— Наблюдения, гипотезы, выводы, подтверждённые практикой. Да, Поттер. Это и есть исследования. Вам, как всегда, незнаком научный метод.

— Но это же чушь! — выкрикнула Гермиона. — Эти «правила»... они ужасны! Они аморальны!

На лице Снейпа, насколько это позволяли шрамы, промелькнула тень чего-то, что можно было принять за искреннее недоумение.

— Аморальны? На основании чего вы это утверждаете?

— На основании здравого смысла! Дружба — это не взаимное использование! Любовь — это не ссоры! Доброта — это не унижение!

Снейп смотрел на неё, словно она объясняла ему теорию гравитации на языке, которого он не понимал. Он помолчал, его взгляд стал отстранённым, будто он заглянул вглубь себя.

— В семь лет, — начал он ровным, лишённым интонации голосом, — мой отец отвёз меня к маггловскому «психологу». Он считал, что со мной «что-то не так». Женщина показывала мне картинки и спрашивала, какие чувства я вижу. Я видел формы, цвета, стратегии. Она ждала «радость», «грусть», «страх». Я видел «угрозу», «слабость», «потенциальную выгоду». Она сказала отцу, что у меня «эмоциональная тупость», и что это не лечится.

Он сделал паузу, давая им осознать это.

— В Хогвартсе я понял, что существую в системе, правила которой мне неведомы. Все вокруг руководствуются какими-то внутренними, неочевидными импульсами. Я решил вычислить алгоритм. Нравственность, мораль, добро и зло — это просто переменные в социальном уравнении. Я наблюдал, собирал данные, анализировал. Эта книга — результат. Я следую ей. Следовательно, я следую морали. Я — хороший человек в рамках системы, которую я определил.

Гермиона смотрела на него с леденящим ужасом. Он был абсолютно искренен. Он не видел разницы между своей извращённой системой и настоящей моралью. Для него это было одно и то же.

— Дружба, — продолжил Снейп, — это форма социального симбиоза. Взаимный обмен ресурсами: защитой, информацией, статусом. Лорд Волдеморт предлагает мне знания, силу и выполнение моего главного условия. Я предлагаю ему свою верность и услуги. Это идеальный симбиоз. Поэтому он — мой единственный друг.

Слово «друг», произнесённое в отношении Тёмного Лорда, прозвучало так противоестественно, что Гарри почувствовал физическую тошноту.

— А любовь? — прошептала Гермиона, почти боясь ответа. — Вы же... вы же говорили во сне... о Лили.

Имя матери снова повисло в воздухе. Снейп не дрогнул.

— Мои родители, Эйлин и Тобиас, — сказал он, — постоянно разговаривали на повышенных тонах. Это был самый интенсивный и постоянный вид взаимодействия между ними. Следовательно, эмоциональная интенсивность, привязанность, «любовь» — выражаются через конфликт и громкий голос. Я пытался воспроизвести эту модель с Лили Эванс. К сожалению, она не оценила логику и разорвала симбиоз.

Гарри хотелось закричать. Он представлял, как его мать, добрая и весёлая, слышала от Снейпа какие-то гадости, а он искренне считал, что это проявление любви.

— А доброта? — настаивала Гермиона, её щёки горели. — Унижать слабых — это доброта?

— Это демонстрация силы и иерархии, — пояснил Снейп, словно объяснял простейшую аксиому. — Чёткая иерархия избавляет общество от хаоса. Указывая слабому на его место, я поддерживаю порядок. В природе сильные особи подавляют слабых — это закон. Я следую закону. Следовательно, это добро.

Он устало закрыл глаза. Его час подходил к концу.

— Ваша мораль, мисс Грейнджер, иррациональна и не имеет под собой логического обоснования. Она основана на чувствах, а чувства ненадёжны. Моя система — надёжна. Она работает.

Его дыхание стало ровнее и глубже. Он снова погружался в забытье, оставив их в комнате, наполненной призраками его больной, безупречной логики.

Гермиона отшатнулась от кровати, прижимая книгу к груди, как чумной артефакт. Она посмотрела на Гарри.

— Он не злой, Гарри, — прошептала она, и в её голосе был ужас. — Он... пустой. И он заполнил эту пустоту самыми ужасными вещами, какие только смог найти, и искренне верит, что это и есть настоящий мир.

Пепел, спавший в ногах у Снейпа, во сне перебирал лапами. Ему, наверное, снились мыши. Ему и не снилось, насколько чудовищно искривлено сознание человека, у ног которого он нашёл свой приют.

Идея Гермионы повисла в воздухе — благородная, наивная и совершенно безумная в их текущих условиях.

— Я напишу новую книгу, — заявила она, сжимая злополучный дневник Снейпа так, что корешек затрещал. — Книгу с правильными правилами. С настоящими определениями дружбы, любви, добра. Он должен увидеть, что есть другой путь!

— Гермиона, подожди, — Гарри схватил её за руку, его голос был сдавленным от трезвой, горькой реальности. — Сейчас не до этого. Ему нужны зелья. Омоложение и снотворное. Сильные. А у нас нет ни галлеона, ни палочек, чтобы хоть как-то их достать. Мы заперты здесь, как в клетке.

Осознание их полной беспомощности накрыло их новой волной отчаяния. Они могли спорить о морали, но практическая проблема была нерешаемой. Даже если бы они рискнули послать сову в Косой переулок, это привлекло бы внимание.

В этот момент дверь в спальню с скрипом приоткрылась. На пороге стояла Петуния Дурсль. Она была бледнее обычного, её тонкие губы были плотно сжаты. Она несколько дней делала вид, что ничего не происходит, но любопытство — или что-то иное — пересилило страх.

— Я слышала, вы что-то покупать собираетесь, — произнесла она резко, не глядя им в глаза, а уставившись в точку на стене позади них. — Из вашего... вашего колдовского мира.

Гарри и Гермиона остолбенели.

— Тётя Петуния... — начал Гарри.

— Не interrupt! — отрезала она, сделав шаг вперёду. Её взгляд скользнул по неподвижному телу Снейпа, и она содрогнулась, но не отступила. — Я... я могу сходить в аптеку. В ту, что на Юнион-стрит. Там, я знаю, в задней комнате... продаются вещи для вашей братии.

Они знали о ней. О «Горшке с зельями», маленьком маггловском филиале аптеки, которым управлял полукровка.

Гермиона замерла, оценивая.

— Почему? — спросил Гарри прямо, не веря своему уху. — Почему ты стала бы нам помогать?

Петуния нервно облизнула губы. Её глаза, наконец, поднялись и уставились на книгу в руках Гермионы.

— Вы спорили об этой книге. Я слышала. Говорили о... правилах. О том, что там всё неправильно.

Она сделала паузу, в её глазах плескалась странная смесь отвращения и жгучего, нездорового интереса.

— Дайте мне её. Дайте почитать. И я принесу вам ваши зелья.

Гарри почувствовал, как по спине пробежал холодок. Петуния Дурсль, женщина, всю жизнь ненавидевшая всё волшебное, предлагала сделку. И платой была не еда и не обещание хорошего поведения, а доступ в изуродованный мир Северуса Снейпа.

— Нет, — тут же сказала Гермиона, прижимая книгу к себе. — Вы не можете... это опасно. Это...

— Я знаю, что такое опасные книги, девочка! — прошипела Петуния, и в её голосе впервые прорвалась неподдельная эмоция — старая, как ржавчина, обида. — Я видела, какие книги читала та... девчонка. Я знаю, во что это может превратить человека. Или... или объяснить. Дайте. Мне. Эту. Книгу.

В её требовании была какая-то отчаянная, болезненная настойчивость. Она не просто хотела удовлетворить любопытство. Она искала ответ. Возможно, ответ на вопрос, который мучил её всю жизнь: почему её сестра ушла в тот странный мир и никогда не вернулась. И, сама того не понимая, она чувствовала, что эта ужасающая книга может содержать ключ.

Гарри и Гермиона переглянулись. Это был ужасный, безнравственный выбор. Отдать этот яд Петунии? Но без зелий Снейп может умереть или остаться калекой, а его знания были их единственной нитью к пониманию планов Волдеморта.

— Хорошо, — тихо сказал Гарри, опережая возражения Гермионы. — Но вы принесёте зелья до того, как получите книгу. И... будьте осторожны. Это не сказки.

Петуния фыркнула, но в её глазах вспыхнул странный огонёк — торжество и страх одновременно.

— Ладно. Список напишите. Обычными чернилами. И не вздумайте меня обманывать.

Она развернулась и вышла из комнаты, оставив за собой шлейф дешёвых духов и тяжёлое предчувствие.

Гермиона смотрела на Гарри с упрёком.

— Гарри, мы не можем! Эта книга... она может её... я не знаю, сломать!

— А что нам делать, Гермиона? — его голос сорвался. — Смотреть, как он сдохнет? Она и так сломана. Может, прочитав это, она наконец поймёт, что не все волшебники — это весёлые феи с конфетами. Может, она поймёт, почему мама сбежала отсюда.

Он посмотрел на дверь, за которой скрылась тётя.

— Это риск. Но это наш единственный шанс.

Они молча составили список. Каждое написанное слово казалось предательством. Они собирались обменять душу тёти Петунии — какую бы уродливую она ни была — на зелье, которое обречёт Снейпа на три часа адских кошмаров. В этой комнате не осталось ничего святого. Лишь пустота, ожоги и чудовищные сделки.

На следующий день Петуния вернулась. Она вошла в комнату так же бесшумно, как и накануне, но выглядела иначе. Обычно надменное и напряжённое лицо было серым и опустошённым. Под глазами залегли тёмные, почти синие круги, будто она не спала всю ночь. В одной руке она сжимала небольшую сумку из плотной ткани, от которой пахло травами и чем-то металлическим. В другой — она держала ту самую кожаную книгу.

Она молча протянула сумку Гермионе. Та заглянула внутрь и кивнула Гарри: там были две аккуратные склянки — одна с перламутровой жидкостью зелья омоложения, другая с густым, тёмным снотворным.

Затем Петуния перевела взгляд на книгу в своей руке. Она смотрела на неё не с жадным любопытством, а с откровенным ужасом и брезгливостью, словно держала за хвост мёртвую крысу.

— Вот, — её голос был хриплым и надтреснутым. Она протянула книгу Гарри, не Гермионе, будто хотела поскорее избавиться от неё.

Гарри взял книгу. Он ожидал слёз, истерики, обвинений. Но он не ожидал этой ледяной, молчаливой ясности.

— Тётя Петуния? — осторожно спросил он.

Она посмотрела на него, и в её глазах не было привычной ненависти. Был шок. Глубокий, до самого основания, шок.

— Я поняла, — тихо сказала она. — Поняла, почему вы не хотели её отдавать.

Она обвела взглядом комнату — Гарри, Гермиону, неподвижное тело на кровати, котёнка, спящего на стуле. Её взгляд задержался на Снейпе чуть дольше.

— Она... — Петуния сглотнула, с трудом подбирая слова. — В этой книге... нет ни одной светлой строчки. Ни одной. Даже про ту... про Лили. — Её голос дрогнул на имени сестры. — Он называл её «ресурсом». Как... как банковский вклад.

Она содрогнулась, обхватив себя руками, будто ей было холодно.

— Я думала... — она начала и замолчала, снова глядя в пустоту. — Я думала, ваш мир — это пакости, дурацкие палочки и нарушение всего правильного. Я думала, они все... как тот Поттер, нахальный хулиган. Или как тот Сириус Блэк, что чуть не взорвал меня на моих же глазах! — её голос на мгновение сорвался в старую ноту истерии, но она взяла себя в руки. — Но это... это хуже. Это пустота. Он не злой. Он... ничего не чувствует. И он построил из этого целую науку.

Она посмотрела прямо на Гарри, и в её взгляде было что-то новое, чего он никогда раньше не видел — нечто похожее на прозрение.

— Я читала и думала: «Боже, так вот откуда это взялось». Вот откуда взялись все эти... правила. От таких, как его отец. Или... или от моего отца. — Она произнесла это так тихо, что они еле расслышали. — Не физически, нет. Но эта холодность. Эта... расчётливость. Жизнь по шаблону, где у всего есть цена и выгода.

Она покачала головой, и в её движениях была странная, несвойственная ей уязвимость.

— Ваша мать, — она снова обратилась к Гарри, избегая смотреть ему в глаза, — она сбежала не только от волшебства. Она сбежала и от этого. От этой... пустоты. А я... я осталась. И построила себе такую же клетку. Только свою.

Она резко развернулась и направилась к двери. На пороге она остановилась, не оборачиваясь.

— Лечите своего учителя. И... не давайте эту книгу больше никому. Её нужно сжечь.

Дверь закрылась за ней. В комнате воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием Снейпа. Даже Пепел, казалось, чувствовал напряжённость момента и не шевелился.

Гермиона первая нарушила молчание.

— Она... поняла, — прошептала она. — Она увидела в его книге отражение своего собственного мира.

Гарри смотрел на дверь, за которой скрылась тётя Петуния. Он чувствовал странную, болезненную тяжесть. Он всю жизнь ненавидел её за её мелочность и жестокость. И теперь он почти... пожалел её. Она заглянула в самую тёмную бездну магии и увидела там не монстров и заклинания, а холодное, бездушное зеркало, в котором отразилась её собственная жизнь.

Он посмотрел на склянки в руках Гермионы. Зелье омоложения. Три часа кошмаров. Цена за исцеление шрама, нанесённого существом света.

Они собирались влить в Снейпа физическую боль, превращённую в душевную. А Петуния Дурсль только что пережила свою собственную дозу этого зелья, безо всякой анестезии. И, кажется, оно подействовало.

Они влили ему смесь зелий, когда он был в бессознательном состоянии. Перламутровая жидкость омоложения и тёмная, вязкая субстанция снотворного смешались в его крови и начали свою работу.

Сначала ничего не происходило. Потом Снейп зашевелился. Не закричал. Не застонал. Его губы, ещё не до конца зажившие, исказились в беззвучном оскале, и из горла вырвался низкий, протяжный шип. Это был звук абсолютной, бездонной агонии, но лишённый всякой эмоциональной окраски — просто констатация факта, что его мозг подвергается пытке.

И он начал говорить. Точнее, извергать слова тем же ровным, шипящим потоком, каким описывал бы химическую реакцию.

«...огонь. Страницы обугливаются. Чернила испаряются. Мои правила... данные... исчезают. Белый шум. Беспорядок. Хаос...» — кошмар о сожжённой книге.

«...Вы сказали, что это невозможно. Нарушение закона. Но вы обещали. Логическая ошибка. Ложь. Зачем вы лжёте другу?..» — голос на мгновение стал громче, в нём послышались первые крошечные щербинки чего-то, что можно было бы принять за отчаяние. Кошмар о том, что Волдеморт признаётся, что не может воскресить Лили.

«...магия уходит. Я — пустота. Я — сквиб. Я — никто. Бесполезность. Меня выбросят...»

«...рука. Отсутствует. Дисбаланс. Не могу варить. Не могу держать палочку. Не могу быть полезным. Утилизация неизбежна...»

Гарри и Гермиона слушали, заворожённые ужасом. Это не были крики испуганного человека. Это был холодный, детальный отчёт о системном сбое. О разрушении всего, что он считал своей личностью: его знаний, его полезности, его связей.

И главной связью, всплывавшей снова и снова, был Волдеморт.

«...вы говорите, я больше не друг. На каком основании? Моя полезность снизилась? Я могу её повысить. Укажите параметры. Я вычислю предателей. Я найду способ. Не разрывайте симбиоз...» — его пальцы судорожно впились в своё левое предплечье, в то место, где должна была быть Тёмная метка. Он сжимал свою руку так сильно, что на следующий день там проступят синяки. Метка была для него не клеймом, а гарантией, договором, «спасательным кругом» в его искажённом мире.

Они поняли. Его величайшие желания, вывернутые наизнанку кошмаром, были до жути просты: воскресить Лили как свой утраченный «ресурс» и сохранить «дружбу» с Тёмным Лордом — своим главным и единственным «симбионтом».

Самый страшный кошмар пришёл под конец.

«...Лили. Она дышит. Она смотрит. Но она смотрит на вас. А вы... вы отталкиваете меня. «Он больше не нужен». Я выполнил условие. Где моя награда? Где логика?..» — его шипение стало почти неслышным, переходя в шёпот полного краха. «...нарушен договор. Всё бессмысленно.»

Ровно через три часа шипение прекратилось. Его тело обмякло, дыхание выровнялось. Глубокий, исцеляющий сон накрыл его.

А когда он проснулся, они увидели результат. Шрамы на его руке действительно стянулись, превратившись в бледные, но уже не уродующие рубцы. Однако это было не единственное изменение.

Снейпу было шестнадцать лет.

Его черты стали моложе, резче, исчезли глубокие морщины у рта и на лбу. Тело, всё ещё покрытое бледными шрамами, стало менее костлявым, более гибким. Он был тем самым худым, долговязым юношей с фотографии, только изуродованным жизнью и огнём феникса.

Он открыл глаза. В них на секунду мелькнуло привычное холодное оценивание, а затем — лёгкое замешательство. Он попытался приподняться на локте, но его конечности, внезапно ставшие другими по длине и пропорциям, не слушались. Он споткнулся о собственные ноги, пытаясь встать с кровати, и рухнул бы на пол, если бы Гарри инстинктивно не подхватил его.

Снейп отшатнулся от его прикосновения, как от ожога. Он опёрся о тумбочку, его молодое, бледное лицо исказила гримаса крайнего неудобства.

— Побочный эффект, — прошипел он, глядя на свои ставшие гладкими, но покрытые шрамами руки. — Предсказуемо. Раздражающе.

— Вы... помните, что вам снилось? — осторожно спросила Гермиона.

Снейп нахмурился. На его молодом лице это выражение смотрелось странно — не умудрённым, а скорее юношески-недовольным.

— Снилось? — он произнёс это слово с лёгким презрением, как о чём-то не стоящем внимания. — Нет. Сон — это бесполезная активность мозга. Я его не фиксирую.

Он не заставлял себя забыть. Он просто... стёр это. Случайно. Как ненужные данные. Весь тот ужас, вся боль, все обнажённые страхи — всё было сброшено в пустоту.

Его величайшие кошмары оказались для него не более чем мусором, подлежащим удалению.

Единственной реальной проблемой для Северуса Снейпа, вернувшегося в шестнадцать лет, было то, что он не мог нормально ходить, и это вызывало у него сухое, безэмоциональное раздражение. А где-то в глубине, на дне его психики, тлел синяк на руке — единственный материальный след от того, как он цеплялся за своего «друга» в аду собственного разума.

Как только Снейп более-менее приноровился к своему обновлённому телу, он объявил, что оставаться в доме Дурслей — «тактически нецелесообразно». Его присутствие было бомбой замедленного действия, а его нынешний вид привлекал бы ещё больше внимания.

— Мне требуется уединение, — заявил он, стоя у окна и наблюдая, как Пепел гоняется за пылинкой. — И доступ к определённым... ингредиентам.

Он не стал прощаться. В одно утро его просто не оказалось в комнате. На подушке лежала аккуратно сложенная записка с адресом, выведным острым, узнаваемым почерком: «Паучий Тупик, 13. Не приходите без предупреждения.»

Найти этот тупик было непросто. Он прятался в лабиринте таких же унылых улиц, зажатый между заросшим пустырём и свалкой старых покрышек. Дом номер тринадцать был самым обшарпанным: облупившаяся краска, забитое досками окно на первом этаже и кривая дверь, которая, тем не менее, открылась их тихому стуку.

Снейп стоял на пороге. Он был в старых, но чистых чёрных штанах и такой же рубашке, вероятно, «позаимствованных» из чьего-то сарая. На его молодом лице читалось привычное презрение, но теперь оно было приглушено оттенком усталости.

— Вы предупредили, — сухо констатировал он, пропуская их внутрь.

Дом внутри напоминал лабораторию сумасшедшего алхимика. В центре гостиной, вместо ковра, был выжжен магический круг. На импровизированных полках из ящиков стояли склянки с подозрительными жидкостями и сушёными насекомыми. В воздухе витал терпкий запах полыни и болиголова. Но при этом повсюду — на полках, на спинке единственного стула — лежали открытые книги и исписанные листы пергамента.

— Вы... обустроились, — не удержалась от комментария Гермиона, с интересом разглядывая сложные схемы на одном из чертежей.

— Функциональность превыше эстетики, — отозвался Снейп. Он подошёл к столу и взял один из листов. — Впрочем, ваш визит своевременен. У меня возникла проблема, для решения которой требуется... второй мозг.

Он положил перед ними схему, напоминавшую анатомический атлас, наложенный на диаграмму потока магической энергии.

— Мой нынешний облик неприемлем. Он вызывает вопросы, которые я не намерен обсуждать. Мне требуется заклинание временной физической регрессии — не истинное омоложение, а иллюзия, возвращающая мне привычный внешний вид.

— Как маскировочный шарм? — уточнил Гарри.

— Шарм слишком примитивен и нестабилен. Мне нужна полноценная трансфигурация, но обратимaя и не требующая постоянной концентрации, — Снейп посмотрел на Гермиону. — Мисс Грейнджер, ваша репутация педанта и знатока теории магии может оказаться полезной. Я разработал базовую структуру, но она чудовищно энергозатратна. Заклинание будет высасывать силы с скоростью условного «Империуса», применённого на сопротивляющуюся жертву.

Гермиона заинтересованно наклонилась над чертежом. Её глаза загорелись азартом сложной задачи.

— Вы используете принцип обратной связи от собственного аурного поля... но стабилизирующая руна здесь... — она провела пальцем по схеме. — Она неверна. В «Трактате Эльфриды о постоянных трансформациях» предлагается иной вариант, менее затратный.

Снейп нахмурился, но не стал спорить. Вместо этого он протянул ей перо.

— Продемонстрируйте.

Так началось их странное сотрудничество. Гарри сидел в углу на ящике, наблюдая, как его заклятый враг и лучшая подруга, склонившись над пергаментом, обсуждают рунические последовательности и резонансные частоты магических потоков. Они говорили на одном языке — языке холодной, безэмоциональной логики. Для Снейпа это был единственный язык. Для Гермионы — инструмент, который она впервые применяла к чему-то столь мрачному и практическому.

Через несколько часов черновик был готов.

— Теоретически, это должно работать, — сказала Гермиона, с лёгкой дрожью в голосе от возбуждения. — Но продолжительность... не более трёх-четырёх часов. Потом потребуется не менее двенадцати часов на восстановление.

Снейп взял готовую формулу. Он не сказал «спасибо». Он кивнул, и в его кивке было профессиональное признание.

— Адекватно.

Он опробовал заклинание на себе. Воздух вокруг него задрожал, и на их глазах шестнадцатилетний юноша начал... стареть. Черты стали резче, появились тени под глазами, привычные морщины. Через мгновение перед ними стоял почти привычный Северус Снейп. Почти — потому что в глазах всё ещё читалась юношеская резкость, странно контрастирующая со зрелым обликом.

Он перевёл дух, и Гарри заметил, как его рука дрогнула.

— Энергозатратно, — констатировал Снейп тем же ровным тоном, каким говорил о погоде. — Но функционально.

Он посмотрел на них, и в его взгляде промелькнуло нечто, что Гарри не мог определить.

— Теперь я могу посетить Хогсмид. Мне требуются ингредиенты, которые здесь не достать.

Он снова уходил в тень. Но на этот раз между ними оставалась нить — нить, сотканная из совместно созданного заклинания, общего секрета и леденящего душу понимания того, как работает его разум. И Гарри с Гермионой понимали, что их роль в этой тёмной игре была далека от завершения.

Решение Гермионы созрело не мгновенно. Оно кристаллизовалось по мере наблюдения. Она видела, как он без малейшей дрожи в руке препарировал жука-отшельника для зелья, в то время как Пепел, свернувшись у него на коленях, мурлыкал от удовольствия. Она видела, как он читал свои заметки о «социальном симбиозе» с тем же выражением, с каким она сама читала «Укрощение ядовитой зоологии». Он не был злым. Он был... пустым. И эта пустота была для неё вызовом, сложнейшей научной проблемой, затмевающей даже Тёмную метку на руке Гарри.

Однажды вечером, когда они втроём (если можно было считать присутствие Снейпа полноценным участием) находились в доме в Паучьем Тупике, Гермиона отложила пергамент с расчётами к новому защитному барьеру.

— Профессор, — начала она, стараясь, чтобы её голос звучал так же нейтрально, как и его. — У меня к вам исследовательское предложение.

Снейп поднял на неё взгляд. В его шестнадцатилетних глазах читалось лишь лёгкое любопытство.

— Продолжайте.

— Ваше состояние. Та самая... эмоциональная тупость, как её назвал маггловский психолог. Вы рассматривали возможность его коррекции?

Снейп уставился на неё с тем же выражением, с каким смотрел на своего жука-отшельника — изучающе, без тени личной заинтересованности.

— Коррекции? С какой целью? Моя психическая архитектура стабильна и эффективна. Она не требует «исправлений».

— Но она ограничивает вас! — не удержалась Гермиона. — Вы не понимаете огромный пласт человеческих взаимодействий! Вы не можете...

— Я не могу испытывать гнев, вину, стыд или привязанность в их иррациональном, животном проявлении, — закончил он за неё. — Это не ограничение, мисс Грейнджер. Это освобождение от эволюционного балласта, мешающего принимать рациональные решения.

— Но это же делает вас уязвимым! — настаивала она. — Вы не можете предсказать действия людей, движимых эмоциями, потому что не понимаете их мотивацию! Вы недооцениваете месть, преданность, самопожертвование!

Она видела, как он просчитывает её слова. Это был слабый аргумент, и она это знала. Для Снейпа неспособность предсказать иррациональное была не уязвимостью, а изъяном в самой системе, которую он изучал.

И тогда она сменила тактику. Научную на научную.

— Рассмотрите это как纯粹ое исследование, — сказала она, подбирая слово, которое могло бы его зацепить. — Академический интерес. Вы создали карту одного типа психики — своей собственной. Но разве не интересно было бы составить карту другого? Изучить механизмы работы тех самых эмоций, которые вы считаете балластом? Понять их эволюционную целесообразность, их химическую и магическую природу? Вы же учёный.

Она сделала паузу, видя, как в его глазах загорается холодный, аналитический огонёк.

— Мы могли бы провести совместное исследование. Изучить маггловские и магические труды по психопатии и... и её потенциальной обратимости. Не для того, чтобы «вылечить» вас. А чтобы понять, можно ли вообще «вылечить» такое состояние. Это же фундаментальный вопрос о природе сознания и магии.

Снейп медленно отложил перо, которым делал пометки.

— Вы предлагаете мне стать объектом и соисследователем в одном лице, — констатировал он. — Изучать сам процесс возможного изменения собственной психики. Как если бы хирург проводил операцию на самом себе, одновременно записывая наблюдения.

— Да, — выдохнула Гермиона. — Именно так.

Он замолчал. Минута тянулась мучительно долго. Гарри, наблюдавший со стороны, был уверен, что Снейп высмеет её или просто прикажет уйти.

— Интригующая постановка задачи, — наконец произнёс Снейп. — Непрактично. Вероятность успеха стремится к нулю. Однако... — его взгляд скользнул по стопке книг. — Сам вопрос о возможности целенаправленного изменения глубинных структур личности с помощью магии... действительно, представляет академический интерес.

Он посмотрел на Гермиону оценивающе.

— Вы допускаете, что в результате исследования мы можем прийти к выводу, что «лечение» невозможно или нецелесообразно?

— Да, — честно ответила Гермиона. — Но сам процесс даст нам уникальные данные.

— Согласен, — Снейп кивнул. — Хорошо, мисс Грейнджер. Вы получаете своё исследование. Мы будем изучать психопатию и методы её «коррекции» параллельно. Вы — как сторонний наблюдатель, желающий понять. Я — как субъект, фиксирующий внутренние изменения, если таковые произойдут.

В его голосе не было ни надежды, ни страха. Было лишь любопытство. Как у учёного, запускающего рискованный эксперимент с непредсказуемым результатом.

Гермиона почувствовала прилив странного воодушевления. Она не обманывалась. Она не собиралась «исцелить» его добротой или дружбой. Она вступила с ним в его же игру — игру разума, логики и холодного расчёта. Её единственным шансом было заинтересовать его самой загадкой его собственной природы.

Он не хотел меняться. Но он был готов изучить процесс изменения. И для начала этого было достаточно.

— С чего начнём? — спросила она, доставая свежий пергамент.

— С маггловских диагностических критериев, — безразлично ответил Снейп. — Мне необходимо понять, по каким параметрам вы будете оценивать «успех» или «неудачу» нашего предприятия.

Проект «Эмпатия» был официально открыт. Самый бесчеловечный человек и самая сострадательная ведьма своего поколения объединились, чтобы раскрыть величайшую тайну — тайну отсутствующей души. И Гарри, наблюдая за ними, с содроганием думал, что из этого может получиться.

Их совместная работа напоминала странный тандем алхимика и архивариуса. Гермиона приносила стопки книг — от трудов маггловских психиатров до запрещённых фолиантов из Restricted Section о связи души и магии. Снейп, в свою очередь, предоставлял беспрецедентный доступ к собственному сознанию, описывая свои внутренние процессы с леденящей душу точностью.

Они сидели за грубым деревянным столом в Паучьем Тупике. Пепел, ставший неофициальным талисманом их исследований, спал, свернувшись клубком на одной из стопок бумаг.

— Согласно теории, которую мы разработали, — Гермиона указывала на сложную диаграмму, нарисованную на пергаменте, — стандартный человеческий эмоциональный спектр можно представить в виде полного цветового круга. Гнев, радость, печаль, страх, удивление, отвращение... и все их сложные оттенки и комбинации.

Она провела пальцем к другой, гораздо более простой схеме, расположенной рядом. Она напоминала не круг, а тонкий, изогнутый серп.

— А ваш спектр, профессор, согласно вашим же самоотчётам, ограничен четырьмя базовыми состояниями.

Снейп кивнул, его взгляд был сосредоточен на диаграмме с аналитическим интересом.

— Спокойствие. Наиболее частое состояние. Отсутствие значимых эмоциональных колебаний. Досада. Реакция на препятствия, неэффективность или нарушение логики. Любопытство. Интерес к новым данным или сложным задачам. И... одержимость.

Он произнёс последнее слово с той же нейтральностью, что и все предыдущие.

— Сосредоточенность на определённом объекте, личности или цели с максимальной интенсивностью, доступной моей психике.

— Именно одержимость, — подхватила Гермиона, — по вашим же описаниям, вы можете ошибочно идентифицировать как иное, более сложное чувство. Например, то, что вы называли «симбиозом» с Лили Эванс или «дружбой» с Волдемортом, по своей нейрохимической и магической сигнатуре соответствует именно одержимости.

— Логично, — согласился Снейп, делая пометку на полях. — Одержимость предоставляет высокую концентрацию ресурсов на достижение цели, связанной с объектом. Это эффективно.

Гермиона вздохнула, привыкая к его способу сводить всё к эффективности.

— Но это не любовь. И не дружба. Это... гиперфокус. Лишённый теплоты, взаимности или эмпатии.

— Следовательно, эти понятия являются лишь сложными производными от базовых эмоций, которые мне недоступны, — заключил Снейп. — Что подтверждает мою теорию об их иррациональной и неэффективной природе.

— Не обязательно! — возразила Гермиона, тыча пальцем в свою диаграмму. — Смотрите. Наша модель предполагает, что ваш спектр не отсутствует полностью. Он... урезан. Как если бы из полной радуги осталась лишь четверть. Но радуга — это всё ещё спектр. Он может быть расширен.

Она перевела палец на область, примыкающую к его «серпу».

— Мы выявили потенциальную зону роста. Исходя из анализа магических резонансов и случаев спонтанной ремиссии у магглов, мы hypothesize, что вы потенциально способны к восприятию более сложных, но при этом... тихих эмоций. Such as...

Она посмотрела на него, пытаясь донести значимость момента.

—...грусть. Не яростное отчаяние, а тихую меланхолию. Не радость, но... умиротворение. Это не взрывные цвета, а приглушённые пастельные тона. Но это уже не спокойствие как отсутствие чего-либо. Это — чувства.

Снейп несколько минут молча изучал диаграмму. По его лицу было невозможно понять, пугает ли его эта перспектива или интригует.

— Вы предлагаете не заменить мою «четверть радуги» на полную, — наконец сказал он. — А... достроить её до половины. Добавив оттенки, связанные с потерей и принятием.

— Именно, — обрадовалась Гермиона, что он так быстро ухватил суть. — Грусть — это не иррациональный взрыв. Это осознание потери или несправедливости. Меланхолия — это грусть, лишённая гнева. Умиротворение — это спокойствие, достигнутое не через отсутствие стимулов, а через принятие. Это... логичные эмоции. Их можно понять.

— Интересно, — произнёс Снейп. В его голосе прозвучала та самая нота, которую они обозначили как «любопытство». — Теоретически, это могло бы позволить мне точнее прогнозировать поведение большинства, движимого этими «тихими» чувствами. Практический выход очевиден.

Конечно, подумала Гермиона. Только практическая польза могла заинтересовать его.

— Но как? — спросил впервые Гарри, до этого молча слушавший. — Как можно «достроить» чувства? Это же не заклинание выучить.

Снейп и Гермиона переглянулись. Впервые между ними промелькнуло нечто, похожее на научное согласие.

— Комбинированная терапия, — сказала Гермиона. — Маггловские методики, направленные на осознание. И магические... возможно, определённые зелья, влияющие на нейротрансмиттеры, или артефакты, резонирующие с определёнными частями души.

— Рискованно, — откомментировал Снейп. — Но с методологической точки зрения — безупречно. Мы составляем карту неизвестной территории. Сам процесс представляет ценность.

Он отодвинул от себя диаграмму и взял новый лист пергамента.

— Начнём с систематизации всех известных магических артефактов, хоть как-то связанных с влиянием на эмоции. Омут памяти, как яркий пример. Его воды вызывают не спокойствие, а именно подавленность, меланхолию... ту самую «тихую» зону спектра. Это может быть ключом.

Гермиона смотрела, как он выводит на пергаменте заголовок: «Протокол №1: Артефактное воздействие. Объект: Омут Памяти. Гипотеза: индукция аналога грусти».

Он не хотел чувствовать. Он хотел понять чувства. И для Гермионы это был единственный возможный путь вглубь его четверти радуги — через чёрный ход научного интереса.

Открытие пришло не с озарением, а с кропотливым перелопачиванием маггловских медицинских журналов, которые Гермиона с риском для себя добывала через подпольные каналы. Речь шла об экспериментальном препарате, химическом антагонисте, «перезагружавшем» определенные нейронные пути. В аннотации черным по белому было написано: «Вызывает временное состояние глубокой меланхолии с последующей нормализацией аффекта у пациентов с эмоциональными расстройствами».

— Достаточно одного приема, — Гермиона перевела взгляд с распечатки на Снейпа. — Но побочный эффект… депрессивное состояние в течение семи дней. После приема — час сна, а затем… по теории, спектр должен разблокироваться.

Снейп изучал молекулярную формулу препарата с видом дегустатора, рассматривающего редкое вино.

— Интересный механизм действия. Химический «шок» для лимбической системы. Вызывая искусственную тоску, препарат как бы «пробивает туннель» к тем зонам мозга, что отвечают за более сложные, не базовые эмоции. — Он посмотрел на Гермиону. — Вы понимаете, что это не «лечение». Это насильственное вмешательство.

— Я понимаю, — тихо сказала Гермиона. — И решение принимаете вы.

Гарри наблюдал за этим, сжимая в кармане кулаки. Идея намеренно ввергнуть кого-то в недельное отчаяние казалась ему чудовищной. Но он видел решимость в глазах Гермионы и холодное научное любопытство в глазах Снейпа.

— Риск оправдан ценностью данных, — заключил Снейп. — Мы проведем эксперимент.

Он принял таблетку, запив ее глотком воды, и через пятнадцать минут погрузился в тяжелый, неестественный сон.

А когда проснулся — начался ливень.

Не только за окном, где хмурые тучи обрушили на Косой переулок потоки воды. Ливень начался внутри него. Его лицо, обычно застывшее в маске безразличия, исказилось. Не рыданиями, не криком — просто тяжелой, давящей грустью, которая, казалось, выедала изнутри все, даже любопытство и досаду. Он сидел у окна в гостиной Паучьего Тупика и смотрел на стекающие по стеклу капли.

— Окно показалось очень уютным, — произнес он как-то раз на третий день, его голос был глухим и лишенным привычной резкости. — Защищает от внешнего мира. Как кокон.

Это было первое в его жизни чисто эстетическое, ничем не обусловленное наблюдение. Не «окно функционально, так как пропускает свет», а «окно уютно».

Гермиона вела подробные записи. «Объект демонстрирует пассивность, замедленность реакций. Отмечает субъективные ощущения, связанные с окружающей средой, ранее не фиксируемые».

Снейп не плакал. Он просто был грустным. Как серый, бесконечно долгий день. Он смотрел, как Пепел играет с клубком пыли, и в его взгляде была не отстраненность исследователя, а тихая, щемящая нежность. Он чувствовал грусть от того, что котенок когда-нибудь состарится. Он чувствовал странное умиротворение, слушая стук дождя.

Это длилось ровно три дня. Пик «расширения спектра». На четвертый день интенсивность начала спадать.

К седьмому дню ливень внутри прекратился. Снейп снова сидел прямо, его взгляд снова стал собранным и аналитическим. Но что-то изменилось.

— Отчет, — сказал он Гермионе, и его голос вновь обрел привычную твердость, но без былой язвительности. — Эффект регрессирует. Меланхолия потускнела. В настоящее время я идентифицирую состояние как… отрешённость. С легкой примесью лени и фоновой, низкоинтенсивной грусти. — Он помолчал, подбирая аналогию, что было для него совершенно новым поведением. — Примерный эквивалент чувству, когда понимаешь, что яичница подгорела, и исправить это уже невозможно.

Гермиона смотрела на него, и в ее глазах блестели слезы. Не от разочарования, а от осознания масштаба случившегося.

— Профессор… вы только что описали легкое разочарование и принятие. Не досаду на неэффективность процесса. А именно разочарование. И… смирение с ним.

Снейп замер, анализируя собственные слова.

— Да. Верно. Это иное ощущение. Менее энергозатратное, чем досада. Более… пассивное.

Он не стал снова тем, кем был. Его «четверть радуги» не схлопнулась обратно. К ней добался бледный, размытый сегмент. Он не умел радоваться или любить. Но он теперь мог чувствовать тихую грусть и легкое, меланхоличное умиротворение. Он мог смотреть на дождь и находить его уютным. Он мог понять, что значит «подгоревшая яичница» не как неудачный результат готовки, а как маленькая, ни на что не влияющая жизненная досада.

Это было крошечное, хрупкое приобретение. Всего два новых цвета в его палитре. Блеклых, пастельных. Но они были.

— Эксперимент можно считать успешным, — заключил Снейп, делая пометку в своем журнале. — Гипотеза подтвердилась. Спектр поддается модификации. Дальнейшие исследования требуют разработки стабилизирующей методики.

Он посмотрел в окно, где дождь уже стихал.

— Было… информативно.

И для Гермионы, и для Гарри эти слова значили больше, чем любая благодарность. Для Снейпа «информативно» было высшей оценкой. И впервые за все время они поняли, что это «информативно» относилось не только к данным, но и к самому ощущению. К тому, как это — сидеть у окна во время дождя и чувствовать не спокойствие пустоты, а умиротворение присутствия чего-то нового внутри себя.

Их исследование зашло в тупик. Гермиона, воодушевлённая частичным успехом, настаивала на поиске методов для расширения спектра до более ярких, пусть и негативных, эмоций — таких как ярость или стыд.

— Это следующий логический шаг! — убеждала она, раскладывая перед Снейпом новые схемы. — Мы доказали, что расширение возможно. Теперь нужно понять его пределы. Ярость — это мощный двигатель, а стыд — важный социальный регулятор!

Снейп изучал предложенные методики с бесстрастным видом, затем отодвинул пергамент.

— Отклоняю.

— Почему? — не поняла Гермиона. — Это же чисто с научной точки зрения...

— Именно с научной, мисс Грейнджер, — перебил он. Его голос был ровным, но окончательным. — Эти эмоции неудобны. Они энергозатратны, деструктивны для концентрации и логического мышления. Они нарушают внутреннюю стабильность. Лорд их не одобряет.

Последняя фраза повисла в воздухе тяжёлым, ядовитым облаком. Гарри, сидевший в углу, выпрямился.

— Что... что вы имеете в виду? — медленно спросил он.

Снейп посмотрел на него с лёгким недоумением, как если бы Гарри спросил, почему вода мокрая.

— Лорд Волдеморт ценит контроль. Над собой, над магией, над другими. Ярость и стыд — это проявления потери контроля. Следовательно, они неэффективны и нежелательны для тех, кто служит ему. Он не раз говорил об этом.

Гермиона и Гарри переглянулись. В его тоне не было ни страха, ни подобострастия. Была простая констатация факта, как ученик, цитирующий устав Хогвартса.

— Вы... вы с ним разговариваете на такие темы? — прошептала Гермиона.

— Конечно. Он мой друг, — ответил Снейп, и в его голосе впервые зазвучала та самая «одержимость», когда речь заходила о Волдеморте. — Мы обсуждаем многие вещи. Магию, философию, природу власти. Он ценит мою логику.

Гарри почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он всегда считал Снейпа циничным шпионом, который работает на Дамблдора из страха или выгоды. Но это... это было нечто иное.

— Профессор, — Гарри подошёл ближе, стараясь говорить спокойно. — А как часто вы... общаетесь?

— Каждый вечер, — невозмутимо ответил Снейп. — Если я не отправляю сигнал о блокировке, моя Метка передаёт ему слепок моих ключевых воспоминаний за день. Мыслей, ощущений, визуальных образов. Он просматривает их, когда у него есть время или интерес. Иногда он оставляет... отклик. Одобрение или вопрос.

В комнате повисла оглушительная тишина. Даже Гермиона онемела, уставившись на Снейпа с открытым ртом.

— Вы... вы что, серьёзно считаете, что все Пожиратели... делятся с ним своими мыслями? — выдохнул Гарри.

Теперь настала очередь Снейпа выглядеть озадаченным.

— Не все. Ближайший круг. Я и Белла Лейстрейндж — постоянно. Остальные... я assumed, что они блокируют связь по слабости или недостатку преданности. Разве не об этом говорил директор? Разве не поэтому Поттер постоянно пытается вмешиваться в дела Лорда? — Он посмотрел на Гарри с искренним, холодным любопытством. — Лорд лишь защищает свои проекты от назойливого внимания. Я всегда считал вашу личную вендетту, Поттер, несколько иррациональной. Вы словно муха, бьющаяся о стекло, за которым идёт важная работа.

Гарри отшатнулся, будто его ударили. Вся картина мира перевернулась в одно мгновение. Волдеморт не просто получал доклады. Он буквально видел мир глазами Снейпа каждый день. И Снейп, с его изуродованной психикой, не видел в этом ничего странного. Для него это была норма — форма глубокого, доверительного «симбиоза» с его «другом».

— Он... он всё знал, — прошептал Гарри, глядя на Гермиону с ужасом. — Все эти дни. Про этот дом. Про наше лечение. Про наши разговоры.

Снейп, наконец, уловил их панику. Не эмоционально, а интеллектуально.

— Вы... не знали об этом механизме? — уточнил он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдалённо напоминающее изумление. — Но тогда... ваша тактика не имеет смысла. Вы действовали, считая, что ваши перемещения и разговоры скрыты. Это... крайне нерационально.

Он говорил это не со злорадством, а с досадой учёного, обнаружившего фатальный изъян в эксперименте.

Гарри смотрел на него, и его разрывлся на части. Где правда? В том, что Волдеморт — монстр, охотящийся на него? Или в том, что Снейп искренне верил, что Гарри — назойливая муха, мешающая «важной работе»? Ложь, пропущенная через призму его больного сознания, становилась для него единственной правдой.

И самое ужасное было в том, что Гарри на секунду представил это — мир, в котором он просто «вмешивается». Мир, в котором его родители погибли не из-за злобы, а как досадное препятствие на пути «важного проекта».

— Он... что он думает обо мне? — с трудом выдавил Гарри, глядя на Снейпа. — Что Лорд... «видел» во мне все эти годы?

Снейп нахмурился.

— Вначале — досаду на непредсказуемость и иррациональность ваших действий. Позже — интерес к феномену вашего везения. В последнее время... — он сделал паузу, подбирая слова, — ...логичное желание устранить постоянно malfunctioning переменную в своих уравнениях. Вы причиняете ему значительные операционные неудобства, Поттер.

Это было хуже, чем ненависть. Это было холодное, аналитическое заключение о его обременительном существовании. Исходя из уст человека, который считал это абсолютно нормальным.

Теперь они стояли на краю пропасти. Волдеморт знал. Возможно, не всё, но он видел фрагменты. И он смотрел на Гарри Поттера не как на врага, а как на «malfunctioning переменную». А его главный шпион в Хогвартсе был не шпионом, а... искренним союзником, чей разум был настолько искажён, что он даже не понимал, что является источником утечки информации.

Их убежище было скомпрометировано. Их планы — известны. А их главный источник информации о враге оказался каналом прямой связи с ним. И всё это время Снейп искренне не понимал, в чём проблема.

Ошеломлённое молчание, повисшее после шокирующего откровения о Метке, было настолько густым, что его, казалось, можно было резать ножом. Гарри и Гермиона не могли вымолвить ни слова, их мозги отказывались обрабатывать информацию. Их укрытие было мишенью. Их разговоры — подслушаны. Их планы — известны.

Снейп наблюдал за их реакцией с тем же аналитическим выражением, с каким изучал под микроскопом крыло бражника.

— Ваша паника иррациональна, — констатировал он наконец. — Лорд и так знал о вашем местоположении. Дурсли являются объектом наблюдения. Ваши попытки «спасти» меня были заведомо обречены на провал, но представляли определённый академический интерес, который Лорд, возможно, разделял.

Гарри почувствовал, как по его лицу расползается ледяная маска. Он с трудом сглотнул.

— А Дамблдор? — прошипел он. — Ты же... ты же шпионишь для Дамблдора!

Снейп наклонил голову, словно рассматривая редкий экземпляр гриба.

— Я предоставляю директору Дамблдору информацию, — поправил он с лёгкой досадой. — Но, разумеется, лишь ту, которую Лорд разрешил мне распространять. Я полагал, это очевидно.

Гермиона издала сдавленный звук, похожий на стон. Её рука инстинктивно потянулась ко лбу.

— Очевидно? — Гарри задохнулся от возмущения. — Ты думал, это ОЧЕВИДНО?!

— Безусловно, — Снейп говорил спокойно, как на лекции. — Директор Дамблдор — враг моего друга. Соответственно, он — мой враг. Однако, как я уже отмечал в своих записях, социальные связи сложны. Иногда взаимодействие с врагом друга может быть полезным для друга. Лорд понимает это. Он использует директора Дамблдора как инструмент для дезинформации Ордена и контроля над вами, Поттер. А я выступаю в роли канала связи. Это взаимовыгодный симбиоз на макроуровне.

Он посмотрел на их побелевшие лица и, видимо, решил, что им требуется более простое объяснение.

— Это аналогично тому, что вы, мисс Грейнджер, общаетесь с мной, врагом вашего друга Поттера, ради научного интереса. Вы используете меня как ресурс. Я использую директора Дамблдора как ресурс. Логика идентична.

Для него не существовало понятий предательства, двойной игры или морального конфликта. Была лишь сложная сеть «симбиозов» и «взаимовыгодных обменов». Он искренне верил, что, передавая Дамблдору тщательно отфильтрованную дезу, он служит интересам Волдеморта. И так же искренне считал, что Волдеморт и Дамблдор понимают и принимают эти правила.

— Дружить с другом врага своего друга — нормально, — резюмировал он, видя, что они всё ещё не понимают. — Как и с врагом друга твоего друга. Главное — чтобы это приносило пользу основному симбиозу. В данном случае — моей дружбе с Лордом.

Он повернулся и направился к своему алхимическому столу, явно считая разговор исчерпанным. Кризис объяснён, логика изложена, паника студентов — их личная проблема, вызванная несовершенством их мышления.

Как только его спина повернулась к ним, Гарри и Гермиона синхронно, как по команде, схватились за головы. Они не сговаривались, это был рефлекс, попытка физически удержать свой взрывающийся от этой информации мозг.

Гермиона бешеным шёпотом, который был едва слышен, просипела Гарри на ухо:

— Он... он не двойной агент. Он даже не одиночный агент Волдеморта в привычном понимании! Он... он искренний последователь, который просто считает Дамблдора ещё одним «полезным контактом» в своей сети! И Волдеморт... он это ПООЩРЯЕТ! Он использует его как идеальный канал для дезинформации!

Гарри мог только кивать, его пальцы впивались в волосы. Вся их реальность рухнула. Все эти годы Дамблдор получал от Снейпа не разведданные, а... тщательно упакованные посылки с дезинформацией, вручную отобранные самим Волдемортом. И Снейп считал это абсолютно нормальным. Более того, он был уверен, что все всё понимают и играют по этим правилам.

Они сидели в логове человека, который был живым, дышащим инструментом в руках Волдеморта, и даже не подозревал об этом. Он думал, что он — учёный, наблюдающий за экспериментом со стороны. А на самом деле он был пробиркой в этом эксперименте.

И самый ужасный вопрос, который витал в воздухе: если Волдеморт всё это время знал... то почему он до сих пор ничего не предпринял? Что он замышляет? И какую роль в его планах отводил им — Гарри, Гермионе и ничего не подозревающему Северусу Снейпу, который в этот самый момент спокойно растирал в ступке корень мандрагоры, абсолютно уверенный в безупречности своей логики.

Снейп, закончив с мандрагорой, обернулся к ним. Он видел, как они сидят, побледневшие, с глазами, полными ужаса, но интерпретировал это по-своему.

— Ваша реакция указывает на когнитивный диссонанс, — констатировал он. — Вы столкнулись с информацией, которая не вписывается в вашу текущую модель мира. Существует логичное решение.

Гарри и Гермиона смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Если механизм передачи воспоминаний через Метку вызывает у вас такой интерес и смятение, — продолжил Снейп с искренней, холодной помощью, — просто попросите Лорда одарить вас своей меткой. Тогда вы сможете изучить этот канал связи изнутри. Это наиболее прямой и эффективный путь к пониманию.

Предложение повисло в воздухе, такое чудовищное и в то же время столь абсолютно логичное с его точки зрения, что у Гарри перехватило дыхание. Конечно! Если тебя смущает подслушивание — стань частью сети! Прекрасное решение.

— Вы... вы не понимаете... — начала Гермиона, но голос её предательски дрогнул.

Снейп нахмурился, выражая легкую досаду на их несообразительность.

— Я понимаю, что вы колеблетесь. Возможно, вас смущают некоторые аспекты служения Лорду. Но, исходя из моих наблюдений, вы оба — рациональные и целеустремлённые личности. Грейнджер — выдающийся ум, Поттер — обладает определённой... живучестью. Лорд ценит компетентность. Ваши текущие разногласия с ним носят, я уверен, временный характер и основаны на недопонимании.

Он сделал паузу, словно предлагая им выгодную сделку.

— Более того, присоединение к нам решит все текущие проблемы. Вам больше не придётся скрываться. Вы получите доступ к знаниям и могуществу. А ваши исследования, мисс Грейнджер, получат мощнейшую поддержку. Это был бы... взаимовыгодный симбиоз высшего порядка.

Гарри почувствовал, как его тошнит. Этот человек, с его молодым, обезображенным лицом, предлагал им стать Пожирателями Смерти так же спокойно, как предлагал бы чашку чая. И он был абсолютно искренен.

Затем Снейп, как бы между прочим, добавил, глядя в пространство:

— Кстати, мисс Грейнджер. Возможно, вы сможете помочь с одной лингвистической загадкой. После некоторых сеансов просмотра моих воспоминаний Лорд иногда говорит, что его «мозг кипит». — Снейп произнёс эту фразу с лёгким недоумением. — Я не вполне понимаю это выражение. Это метафора? Указывает ли это на перегрев мозговой ткани из-за интенсивной обработки данных? Или это идиома, обозначающая раздражение? Если раздражение, то на что? Мои отчёты всегда структурированы и логичны.

Гермиона застыла, уставившись на него. Её ум, всегда такой быстрый, с трудом прокручивал эту информацию. Волдеморт... его мозг «кипел»... после просмотра воспоминаний Снейпа. Воспоминаний, пропущенных через призму его больной, лишённой эмоций логики, его странных классификаций и одержимостей.

И вдруг до неё дошло. Она посмотрела на Гарри, и в её глазах читалось леденящее душу прозрение.

— Он... он не просто просматривает их, — прошептала она. — Он их... чувствует. Он пытается понять ход твоих мыслей, профессор. А твои мысли... они...

— Они логичны и эффективны, — закончил за неё Снейп.

— Нет! — вырвалось у Гермионы. — Они... они другие! Они искажены! Пытаться понять мир твоими глазами, прочувствовать твои «симбиозы» и «ресурсы»... для нормального, эмоционального мозга это должно быть пыткой! Это как пытаться читать книгу, написанную на неизвестном языке, где все знакомые слова означают что-то ужасное! Его мозг «кипит» от попытки осмыслить это! От когнитивного диссонанса!

Теперь и Гарри всё понял. Волдеморт, со всей его жестокостью и маниакальностью, всё ещё был эмоциональным существом. А Снейп — нет. И ежедневное погружение в этот холодный, выхолощенный, бесчеловечный мир мыслей было для Тёмного Лорда мучительным. Но он терпел это. Потому что Снейп был его «другом». И потому что этот канал информации был слишком ценен, чтобы от него отказываться.

Снейп слушал её объяснение с интересом.

— А, — произнёс он. — Следовательно, это идиома, обозначающая интенсивную и, видимо, неприятную умственную деятельность. Понятно. Спасибо за разъяснение, мисс Грейнджер.

Он снова повернулся к своему столу, совершенно не тронутый тем, что его мысли были пыткой для его «друга».

— Так что, — сказал он через плечо, возвращаясь к своей главной теме. — Подумайте о моём предложении. Стать Пожирателями. Это решит все логические противоречия. И, я уверен, Лорд будет рад. Особенно вас, Поттер. Он давно хотел с вами... поговорить. Без лишних помех.

Он произнёс это последнее слово с лёгким укором, как будто все предыдущие их столкновения были просто досадными недоразумениями, которые вот-вот разрешатся за чашкой чая и обсуждением магических теорий.

Гарри и Гермиона сидели в полном оцепенении. Их пригласили вступить в ряды Тёмного Лорда. Их главный враг предлагал им «взаимовыгодный симбиоз». А их бывший профессор, ставший их пациентом, а затем коллегой-исследователем, оказался живым порталом в самое сознание Волдеморта — порталом, который даже не понимал, что он портал.

Их единственным утешением был тот факт, что, судя по «кипящему мозгу», Волдеморту от этого симбиоза было не легче, чем им.

Гарри, всё ещё пытаясь переварить предложение стать Пожирателем, мычал что-то невразумительное, что-то среднее между «подумаем» и стоном отчаяния. Для его перегруженного мозга это была единственно возможная реакция.

Снейп интерпретировал это по-своему. Он кивнул, с лёгким одобрением.

— Разумно. Вам требуется время для анализа переменных. Я сообщу Лорду о вашей заинтересованности вечером.

Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но Гарри схватил её за руку и сжал, умоляюще глядя на неё. Спорить сейчас было бесполезно и опасно. Нужно было выиграть время.

Снейп, видимо, решив, что барьеры между ними рухнули и они теперь почти что «свои», принялся за уборку рабочего места. И, словно продолжая светскую беседу, бросил через плечо:

— Кстати о директоре Дамблдоре. На днях произошёл довольно забавный инцидент.

Слово «забавный» в его устах прозвучало зловеще. Гарри насторожился.

— Он попытался применить ко мне «Экспеллиармус», — продолжил Снейп тем же ровным тоном, каким говорил о свойствах зелья. — В своём кабинете. Я, разумеется, отразил заклинание. Но его палочка... проявила неожиданную мощь. Заклинание не просто рассеялось. Оно срикошетило и оставило синяк на его собственной ладони.

Он поставил склянку на полку и повернулся к ним.

— Вы понимаете иронию? Он пытался обезоружить меня, но в результате чуть не обезоружил сам себя. Это демонстрирует фундаментальную неэффективность его подхода. Агрессия, направленная вовне, часто возвращается к отправителю. Логическая ошибка.

Гарри и Гермиона молчали. Для них в этой истории не было ничего смешного. Была лишь тревожная картина: Дамблдор, настолько отчаявшийся или разгневанный, что попытался применить боевое заклинание на Снейпе в своём же кабинете.

— А в чём был конфликт? — осторожно спросила Гермиона.

Снейп пожал одним плечом.

— Он настаивал на том, что я должен испытывать «угрызения совести» по поводу смерти Лили Поттер. Я попытался объяснить ему, что совесть — это социальный конструкт, предназначенный для контроля, а её отсутствие является эволюционным преимуществом. Он, видимо, не оценил логику. Его эмоции взяли верх. Очень нерационально.

Он произнёс это с лёгким презрением учёного к дилетанту.

Потом Снейп, словно вспомнив ещё один анекдотичный случай, добавил:

— Он также постоянно предлагает мне «лимонные леденцы». Я провёл анализ. Помимо высокого содержания сахара, в них нет никакой практической пользы. Это пустая трата ресурсов. Я отказался. Он выглядел... озадаченным. Как будто неспособность оценить его леденцы была большим проступком, чем моя работа на Лорда.

Каждая из этих «смешных» историй была как удар молотком по идеализированному образу Дамблдора в голове Гарри. Он всегда видел в нём мудрого, доброго, всё понимающего старика. А здесь перед ним представал кто-то другой: раздражённый, применяющий магию в гневе, настойчивый в своих чудачествах и... беспомощный перед холодной логикой Снейпа.

И самое ужасное было то, что Гарри не мог отделаться от мысли: а что, если Снейп по-своему прав? Что, если Дамблдор, со всеми его леденцами и загадочными фразами, просто не мог найти управу на человека, которого невозможно задеть морально, вызвать в нём вину или стыд?

— Он не такой святой, каким пытается казаться, — тихо, больше для себя, чем для них, произнёс Снейп, вытирая пыль со стола. — Он так же движим иррациональными импульсами, как и все. Просто лучше их маскирует. Полезно это понимать.

Он не пытался их очернить. Он просто делился данными. Но эти данные падали на благодатную почву. После всего пережитого — предательства Сириуса, сокрытия правды о пророчестве — зёрна сомнения в непогрешимости Дамблдора уже были посеяны. А теперь Снейп, сам того не желая, поливал их водой.

Гермиона смотрела на Гарри, и в её глазах читалась та же тревога. Они сидели в логове человека, который был оружием, не знавшим, что оно оружие. Их пригласили в стан врага с искренним радушием. А их последний оплот — вера в Дамблдора — дал трещину.

И когда Снейп вечером собирался передать Волдеморту «их заинтересованность» и, возможно, поделиться этими «забавными» историями о директоре, они понимали — игра вступила в совершенно новую, ещё более опасную фазу.

Их «аудиенция» состоялась не в мрачном замке, а прямо в гостиной Паучьего Тупика. Воздух перед камином сгустился, пошёл волнами, и из него материализовалась высокая, худая фигура. Том Реддл, каким его видел Гарри в Дневнике, только старше, с глазами, в которых уже не было ничего человеческого, лишь алое свечение. Он выглядел... усталым.

Снейп, увидев его, лишь слегка кивнул, как коллеге, вошедшему в лабораторию.

— Лорд. Это Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер. Они проявили заинтересованность.

Волдеморт окинул их долгим, изучающим взглядом. Гарри ждал насмешки, угроз, немедленной атаки. Но ничего этого не последовало.

— Гарри. Гермиона, — произнёс он, и его голос был низким, лишённым привычного шипения, почти... обыденным. — Северус сообщил мне о вашем возможном решении. Это мудро.

Затем его взгляд скользнул по их бледным, напряжённым лицам, и он... вздохнул. Это был звук, полный не злобы, а странного, усталого понимания.

— Он рассказал вам свои «смешные истории», не так ли? — спросил Волдеморт. — Про синяк от палочки Дамблдора. Про леденцы.

Гарри, ошеломлённый, мог только кивнуть.

— Приношу свои извинения, — сказал Тёмный Лорд, и в его тоне звучала неподдельная, леденящая душу искренность. — Это должно было быть тяжёлым испытанием для вас. Попытка осмыслить мир через призму его... уникальной логики. Это требует определённой... ментальной выносливости.

Он говорил это так, словно Снейп был не его верным последователем, а стихийным бедствием, с которым приходилось мириться.

— Есть вещи, о которых Северусу говорить не следует, — продолжил Волдеморт, понизив голос, хотя Снейп в этот момент занимался своими склянками в другом конце комнаты и, казалось, не слушал. — Но иногда я забываю дать чёткое указание. А он, в свою очередь, не считает нужным фильтровать информацию, если прямой запрет не поступил. Он полагает, что это — хорошая тренировка для моей памяти. И, надо признать, он в чём-то прав.

В его голосе прозвучала та самая «досада», которую они с Гермионой идентифицировали у Снейпа. Досада на неэффективность.

— Существует высшая, негласная мера наказания среди моих приближённых, — Волдеморт почти прошептал, и в его алых глазах на мгновение мелькнула тень чего-то, что можно было принять за чёрный юмор. — Не пытки. Не «Круциатус». Я просто говорю провинившемуся, что Северус соскучился по его обществу и хочет поделиться своими последними наблюдениями. Обычно этого бывает достаточно для коррекции поведения.

Гарри и Гермиона слушали, не в силах пошевелиться. Картина, которую рисовал Волдеморт, была настолько сюрреалистичной и ужасающей, что не укладывалась в голове. Самый могущественный тёмный волшебник века извинялся перед ними за то, что его собственный подручный рассказал им что-то лишнее. И использовал этого подручного в качестве орудия пытки для своих же сторонников.

— Он... он не знает? — прошептала Гермиона, кивая в сторону Снейпа.

— Боги, нет, — быстро ответил Волдеморт, с лёгким ужасом в голосе. — И я очень прошу вас не просвещать его. Он воспринял бы это как интересный социальный эксперимент и стал бы применять осознанно. А это... это было бы уже слишком.

Он выпрямился, снова становясь Владыкой Тьмы.

— Но мы отвлеклись. Вы рассматриваете возможность присоединиться к нам. Это обсудим. Но сначала... — его взгляд стал тяжёлым, — ...вам следует узнать всю правду. О Дамблдоре. О пророчестве. О том, почему всё сложилось именно так. Северус видит лишь часть картины. Я покажу вам всё.

Он протянул руку, и в воздухе замерцало изображение — не Пенсива, а нечто иное, созданное его собственной магией.

— Вы готовы увидеть, что стоит за занавесом из лимонных леденцов и добрых слов, дети? — спросил он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдалённо напоминающее сочувствие.

И Гарри, глядя в эти алые глаза, с ужасом понимал, что готов. Потому что после всего, что они услышали от Снейпа, после холодной, бездушной логики, которая управляла его миром, даже лживый, отполированный рассказ Волдеморта казался островком странной, извращённой... человечности.

Снейп, тем временем, поставил на полку последнюю склянку и обернулся.

— Лорд, — произнёс он. — Не хотите ли взглянуть на мои последние расчёты по стабилизации заклинания маскировки? Я устранил погрешность в рунической последовательности.

Волдеморт на мгновение закрыл глаза, как бы собираясь с силами, затем обернулся к нему с безупречно вежливой улыбкой.

— Конечно, Северус. Я всегда с интересом слежу за твоими... исследованиями.

Решение было не выбором, а необходимостью. Отказ означал бы немедленную смерть или нечто худшее — быть отданными на попечение «смешных истой» Северуса Снейпа наедине. Согласие же... согласие было прыжком в неизвестность, но хотя бы оставляло им шанс. Шанс выжить, шанс узнать правду и, возможно, шанс нанести удар изнутри.

Когда они, с трудом выдавив из себя формальное согласие, стояли перед Волдемортом, он смотрел на них не с триумфом, а с тем же усталым сочувствием.

— Я понимаю, — тихо сказал он, пока Снейп отвлекался, проверяя магическую целостность круга на полу. — Выражать согласие Северусу — это... особое испытание. Он не чувствует подтекста, не улавливает вынужденности. Для него ваше «да» было чистым, логичным актом. Это должно было вызывать когнитивный диссонанс.

Гарри лишь кивнул, не в силах говорить. Его горло сжал спазм. Этот монстр, убийца его родителей, сочувствовал им из-за того, как им пришлось общаться с его же собственным последователем.

Волдеморт поднял палочку.

— Процесс болезненный. Но, поверьте, он менее болезненный, чем попытка осмыслить его последний трактат о замене эмоциональных реакций на условные рефлексы. Я читал это прошлой ночью. Мой мозг... — он на мгновение замолчал, и по его лицу пробежала тень настоящей боли, — ...до сих пор восстанавливается.

Он прикоснулся палочкой сначала к руке Гермионы, потом Гарри. Боль была острой и жгучей, как удар раскалённым железом. Гарри сдержал крик, стиснув зубы. На его предплечье проступила чёрная линия, которая начала извиваться, формируя ужасающий и знакомый череп со змеёй.

Но даже сквозь боль Гарри ловил себя на мысли, что Волдеморт был прав. Физическая боль была проще. Она была понятна. Она не заставляла чувствовать, что твой собственный разум трещит по швам.

Когда ритуал завершился, Волдеморт опустил палочку. Он выглядел ещё более уставшим.

— Теперь вы часть целого. Поздравляю. И... соболезную. — Он снова понизил голос. — Правила просты. Вы обязаны являться по зову. Обязаны хранить секреты. Но, ради всего святого, фильтруйте то, что говорите Северусу. Если не уверены, можно ли что-то обсуждать при нём — считайте, что нельзя. Это сэкономит вам... ментальные ресурсы.

В этот момент Снейп подошёл к ним.

— Процесс завершён? — спросил он, с интересом разглядывая их новые Метки. — Интересно. Магическая сигнатура немного отличается от моей. Вероятно, это связано с вашим возрастом или изначальным магическим потенциалом. Следует задокументировать.

Волдеморт закрыл глаза на долгую секунду, словно молясь о терпении.

— Позже, Северус. Позже. Позволь им сначала acclimatize.

— Разумно, — согласился Снейп, кивнув. — Резкое погружение в новый социальный симбиоз может вызвать стресс. — Он посмотрел на Гарри и Гермиону. — Не стесняйтесь задавать вопросы. Наша структура основана на логике и взаимной выгоде.

Гермиона, бледная как полотно, сжимала свою метку, на которой ещё чувствовалось жжение. Она смотдела то на безупречно логичного Снейпа, то на уставшего и почти что человечного в своём отчаянии Волдеморта. Её мир перевернулся с ног на голову.

— Мы... мы постараемся, — выдавила она, и это была не ложь. Они и правда постараются. Постараются выжить в этом сумасшедшем доме, где Тёмный Лорд был голосом разума, а их бывший профессор — живым воплощением пытки для всех, включая его собственного повелителя.

Волдеморт, прежде чем исчезнуть, в последний раз посмотрел на них. В его алых глазах читалось не злорадство, а нечто иное — понимание, граничащее с товариществом по несчастью.

— Добро пожаловать в нашу реальность, — тихо сказал он. — Теперь вы понимаете, с чем мне приходится иметь дело каждый божий день. Если вам понадобится помощь... в обработке полученного опыта, вы знаете, где меня найти.

И он исчез, оставив их наедине с Северусом Снейпом, который уже доставал пергамент, чтобы начать подробный опрос об их первых ощущениях от Метки.

Гарри посмотрел на чёрный знак на своей коже. Знак рабства. Знак врага. Но в этой новой, извращённой реальности он чувствовал себя скорее новобранцем, зачисленным в армию, которая сражалась не с монстром, а с абсурдом. И их главнокомандующий был, возможно, самой большой жертвой этой войны.

Они молча сидели на кривой, пыльной кровати в одной из комнат Паучьего Тупика, которую Снейп великодушно выделил им «в рамках симбиоза». За стеной было слышно, как он что-то бормочет, записывая свои наблюдения об их «интеграции». Жар от новых Меток на их предплечьях всё ещё пылал, словно стыдливый рубец.

Гермиона первой нарушила тягостное молчание. Она говорила так тихо, что слова едва долетали до Гарри, будто боялась, что сама стена их услышит и донесёт.

— Гарри, — её голос дрожал. — Я... у меня есть теория. Безумная.

Гарри поднял на неё усталые глаза. После всего, что произошло, понятие «безумный» стало весьма растяжимым.

— Я слушаю.

— Мы изучали психопатию Северуса... его холодную форму. Эмоциональную тупость. Но в маггловской психологии есть и другие классификации. Есть... горячая психопатия. — Она обхватила себя за колени, стараясь сформулировать. — Это когда эмоции есть. Даже очень сильные. Ярость, страх, зависть, восторг. Но они... извращены. Искажены. Лишены эмпатии, совести, морального компаса. Это как... пожар в библиотеке. Всё горит, но никакого смысла в этом огне нет, только хаос и разрушение.

Гарри медленно кивнул, начинав понимать, к чему она ведёт.

— Ты о... нём?

— Думай, Гарри! — прошептала она с отчаянной убеждённостью. — Он не лишён эмоций. Он кипит от гнева, он жаждет власти, он панически боится смерти! Его мотивы — это не холодный расчёт Северуса. Это буря! Но буря, направленная только на себя, на свои желания и страхи. Это... классическая «горячая» психопатия. Нарциссическое, истероидное расстройство личности в самой острой форме.

Она сделала паузу, давая ему осознать.

— А теперь представь... что будет с таким человеком, если его единственным «другом», его главным советником, станет тот, чьё мышление абсолютно лишено этой бури? Чьи холодные, безэмоциональные отчёты и теории он вынужден пропускать через себя каждый день?

Гарри замер. Картина выстраивалась в голове с ужасающей чёткостью.

— Его мозг «кипит», — тихо сказал он.

— Именно! — Гермиона почти не дышала. — Он пытается осмыслить данные, пришедшие из другого измерения! Для Северуса его одержимости — это логичные цели. Для Волдеморта — это страсти, огонь, который жжёт его изнутри. Он смотрит в ледяное зеркало разума Северуса и видит там своё собственное, искажённое до неузнаваемости отражение. И он не может это принять. Он не может это переварить. Это не вписывается в его картину мира!

Она посмотрела на Гарри с широко раскрытыми глазами, полными смеси ужаса и научного трепета.

— Мы думали, что Северус — его идеальный инструмент. А он... он его личный ад. Его наказание. И, возможно... усугубляющий фактор его собственного безумия. Постоянное столкновение с этой ледяной, бесчувственной логикой... оно не успокаивает его бурю. Оно раскачивает её сильнее. Заставляет сомневаться в собственных чувствах, в своей правоте. Он сказал, что его мозг восстанавливается после трактата Северуса. Гарри, это же крик души!

Гарри откинулся на спинку кровати, смотря в потолок с паутиной в углу. Это было слишком. Слишком огромно и слишком странно.

— Значит... мы теперь в армии, которой командует сумасшедший, а его главный генерал — это ходячее противоядие от любого намёка на человечность, которое в этом сумасшедшем ещё осталось. И этот сумасшедший нам... сочувствует.

— Да, — выдохнула Гермиона. — И это делает его ещё более опасным. Потому что он не просто монстр. Он... страдающий монстр. С травмой, нанесённой его же самым верным слугой. И мы теперь часть этой... этой больной системы.

Они сидели в тишине, прислушиваясь к ровному, безэмоциональному бормотанию Северуса Снейпа за стеной. Он был тем самым фундаментом, на котором держалась власть Волдеморта. И тем самым тараном, который медленно, день за днём, разрушал разум своего повелителя.

И они, с своими новыми Метками, стали частью этого разрушительного симбиоза. Не солдатами, не рабами, но... наблюдателями в самой сюрреалистичной и опасной клинической картине, которую только можно было представить.

Гарри поймал себя на мысли, что ему почти жаль Тёмного Лорда. Почти.

Сириус Блэк, наконец-то выписанный из Св. Мунго, рвался в бой. Он был бледен, худ и истощён, но в его глазах горел знакомый огонь. Его первой и единственной мыслью было найти Гарри. След привёл его в самый непритязательный уголок маггловского Суррея — в Паучий Тупик.

Он вломился в дом с привычным для себя напором, готовый к схватке с Пожирателями или к объятиям с крестником.

— Гарри! Я...

Его речь оборвалась, когда он увидел компанию. Гарри и Гермиона сидели за столом с видом людей, переживших цунами. А напротив них, с пергаментом в руках, сидел... Снейп. Выглядевший на шестнадцать лет и абсолютно невозмутимый.

— Блэк, — констатировал Снейп, подняв на него взгляд. — Своевременно. Твоя импульсивность и эмоциональная нестабильность станут отличным контрастным образцом для нашего исследования.

Сириус замер с открытым ртом, его мозг отказывался обрабатывать эту информацию. Предатель Снейп, сидящий в одной комнате с Гарри и Грейнджер, и все они выглядели... спокойно? Нет, не спокойно. Гарри и Гермиона выглядели так, будто их разумы были вывернуты наизнанку.

— Что... что здесь происходит? — прохрипел Сириус, его рука потянулась к палочке.

— Социальная интеграция и академическое исследование, — невозмутимо ответил Снейп. — Полагаю, для полноты картины тебе следует присоединиться к нашему симбиозу. Твои данные по неконтролируемой аффективной реакции будут бесценны.

Прежде чем Сириус успел что-либо предпринять, Снейп, не отрывая от него своего пронзительного взгляда, тихо, но чётко произнёс:

— Лорд. У нас появился новый потенциальный рекрут. Сириус Блэк. Его психологический профиль представляет значительный интерес.

Воздух задрожал, и появился Волдеморт. Он выглядел ещё более измождённым, чем в прошлый раз. Его взгляд скользнул по Сириусу, застывшему в ступоре, потом по Гарри и Гермионе, которые смотрели на него с каким-то новым, почти что жалостливым пониманием.

— Северус, — голос Тёмного Лорда звучал ровно, но в нём слышалась сталь. — Ты подготовил... презентацию?

— Безусловно, — Снейп с лёгким намёком на гордость развернул свой пергамент. — Я составил сравнительный анализ психологических профилей Поттера, Грейнджер и, на основе архивных данных, Блэка. С акцентом на иррациональность мотивации, роль эмоциональной памяти в принятии решений и...

Он начал говорить. Это был не просто доклад. Это был поток сознания, холодного, логичного и абсолютно безжалостного. Он разбирал каждую их черту, каждое воспоминание, которое успел увидеть, каждое проявление эмоций, сводя их к схемам, графикам и терминам «неэффективность», «энергозатратность», «эволюционный балласт».

Сириус стоял как вкопанный, его лицо постепенно теряло все краски. Гарри видел, как глаза его крестного стекленеют. Гермиона сжала виски пальцами. А Волдеморт... Волдеморт слушал с каменным лицом, но его пальцы судорожно сжимали и разжимали рукав мантии.

Это продолжалось четыре часа. Четыре часа беспрерывного, монотонного, логичного ада. Когда Снейп, наконец, закончил, в комнате повисла оглушительная тишина. Мозги всех присутствующих, кроме самого докладчика, представляли собой выжженную пустыню.

Волдеморт медленно перевёл взгляд на Сириуса.

— Блэк, — произнёс он, и его голос был хриплым от перенапряжения. — Ты присоединяешься к нам.

Это не было вопросом. Это был констатацией единственного возможного выхода из этой комнаты и этого кошмара.

Сириус, его воля и разум полностью сломленные этим интеллектуальным «Круциатусом», мог только бессмысленно кивнуть.

Волдеморт взмахнул палочкой. Ритуал занял меньше минуты. Как только чёрная метка проявилась на предплечье Сириуса, Волдеморт схватил его за плечо.

— Аудиенция завершена, — выдохнул он, и в его глазах читалось животное, паническое желание поскорее отсюда сбежать. — Северус, твой отчёт... как всегда... исчерпывающ.

Ещё одно мгновение — и они исчезли с характерным хлопком аппариции.

В комнате снова остались только трое. Снейп с удовлетворением свернул свой пергамент.

— Продуктивная встреча. Лорд, кажется, был впечатлён глубиной анализа. А данные, полученные от Блэка в состоянии шока, будут особенно ценны.

Гарри и Гермиона молча смотрели на пустое место, где только что стояли Сириус и Тёмный Лорд. Они поняли. Волдеморт не забрал Сириуса для пыток или вербовки. Он забрал его, чтобы спасти. Спасти от дальнейшего воздействия разума Северуса Снейпа.

Их крестный теперь был Пожирателем Смерти. Но в этой новой, безумной реальности это было не самым страшным, что с ним могло случиться. Самым страшным было остаться здесь, наедине с «продуктивным» Снейпом и его исчерпывающими отчётами.

Выходные. Лорд Волдеморт, к всеобщему удивлению, объявил о «полевых учениях». Местом был выбран глухой лес где-то в Шотландии, настолько сырой и туманный, что даже птицы замолкали. Но главным условием было одно: Северус Снейп остался в Паучьем Тупике, погружённый в свои исследования.

И это было... блаженством.

Не то чтобы учения были лёгкими. Волдеморт, оказалось, был безжалостным и педантичным учителем. Он заставлял их часами отрабатывать невербальные заклинания, ставить щиты, которые выдерживали бы его собственные атаки (пусть и в ослабленной форме), и изучать тёмную магию не как набор проклятий, а как сложную, опасную дисциплину, требующую безупречного контроля.

— Эмоции — топливо, но не руль, — говорил он, наблюдая, как Гарри в ярости швыряет в манекен «Круциатус», который тут же рассеивается, не долетев. — Ярость придаёт силы, но лишает точности. Страх заставляет быть осторожным, но парализует. Вы должны научиться использовать их, а не подчиняться им.

Это было странно слышать от человека, чьё собственное имя было синонимом неконтролируемой жестокости. Но здесь, в лесу, он был другим. Собранным. Сосредоточенным. Почти... профессором.

После изматывающей тренировки он не исчезал с язвительным замечанием. Он разводил магический огонь, доставал из складок мантии простую еду и молча сидел с ними, глядя на пламя. И в этой тишине не было угрозы. Была усталость.

— Как... ваше исследование? — осторожно спросила как-то раз Гермиона, имея в виду его «горячую психопатию».

Волдеморт фыркнул. Это был короткий, сухой, почти человеческий звук.

— Продвигается, — коротко ответил он. — С переменным успехом. Некоторые... внешние факторы затрудняют концентрацию.

Они поняли. Он имел в виду ежевечерние отчёты Снейпа.

— А вы не могли бы... попросить его не делать этого? — рискнул спросить Гарри.

Алые глаза медленно повернулись к нему. В них не было гнева, лишь глубокая, бездонная усталость.

— Он воспримет это как новую переменную для изучения. «Влияние ограничения коммуникации на лояльность и эффективность субъекта». Начнёт вести подробный дневник. И пришлёт мне копию. Каждый день. Вам это нужно?

Гарри и Гермиона синхронно помотали головами.

— Вот именно, — Волдеморт снова уставился на огонь. — Иногда наименее болезненный путь — это позволить реке течь своим руслом, просто стараясь не утонуть.

Сириус, обычно такой вспыльчивый, на этих учениях был тише воды. Он смотрел на Волдеморта, который методично объяснял ему тонкости Окклюменции, с тем же недоумением, что и они. Это был не безумный фанатик из пропаганды Ордена. Это был... начальник. Жёсткий, требовательный, но знающий своё дело. И после четырёх часов лекции Снейпа о его собственной «нестабильной психике» это казалось почти милосердием.

В последний день учений, перед тем как распустить их, Волдеморт окинул их взглядом.

— Вы сделали прогресс. Неплохо. На следующей неделе... — он поморщился, словно от зубной боли, — ...предстоит стратегическое совещание. С Северусом. Я рекомендую вам умственно подготовиться.

В его голосе прозвучала неподдельная забота. Не о их безопасности, а об их ментальном здоровье.

Возвращаясь в Паучий Тупик, Гарри поймал себя на мысли, что эти выходные в лесу с Тёмным Лордом были самым нормальным и спокойным отдыхом, который у них был за последние месяцы. Не было попыток их убить, не было ловушек, не было интриг.

Были только сложные уроки, усталость в мышцах и тихий ужин у костра с человеком, который, по всей видимости, был единственным, кто понимал, через что им приходится проходить каждый день, общаясь с Северусом Снейпом.

Это была извращённая, ужасающая форма стабильности. Но это была стабильность. И в их новом, перевёрнутом мире это было на вес золота.

Их возвращение в Паучий Тупик было похоже на возвращение в душную, затянутую паутиной реальность после короткого глотка свежего воздуха. Северус, не поднимая глаз от котла с дымящимся зельем, констатировал:

— Ваши магические сигнатуры демонстрируют признаки повышенной активности и последующего истощения. Полевые учения были интенсивными.

В его голосе не было ни любопытства, ни одобрения, ни порицания. Констатация факта, как данные с измерительного прибора.

Именно это и подтолкнуло Гермиону. После относительной «нормальности» леса, его холодность снова резала по живому. Но теперь она знала, с какой стороны подойти.

— Профессор, — начала она, подсаживаясь к столу с видом коллеги. — Мы наблюдали интересный феномен. После интенсивной магической нагрузки все мы испытывали состояние, которое маггловская наука определяет как «физиологическая и ментальная усталость».

Снейп медленно помешал зелье, его взгляд стал аналитическим.

— Естественная реакция организма на истощение энергетических ресурсов. Тело требует периода бездействия для восстановления.

— Именно, — кивнула Гермиона. — Но это не просто «отсутствие активности». Это — ощущение. Специфическое. Тяжесть в конечностях, замедление когнитивных процессов, снижение мотивации. Это не досада на неэффективность. Это... физиологически обусловленная потребность в покое.

Она сделала паузу, глядя на него.

— Вы ведь его испытываете? После сложных зелий или длительных сеансов магии? Это ведь логично — тело сигнализирует о необходимости перерыва.

Снейп задумался. Он посмотрел на свои руки, затем на дымящийся котёл.

— Да. Я фиксирую снижение продуктивности, тремор, желание прекратить деятельность. Я всегда интерпретировал это как досаду на собственную неэффективность, вызванную биологическими ограничениями.

— А если рассмотреть это не как досаду, а как отдельное, полезное чувство? — настаивала Гермиона. — Чувство усталости. Оно не иррационально. Оно предельно логично. Оно предотвращает поломку системы. Это встроенный механизм безопасности. Если его игнорировать, производительность падает ещё сильнее, возможны ошибки. Вы же не станете огорчаться на то, что ваш котёл требует охлаждения после кипячения?

Эта аналогия, казалось, достигла цели. Снейп замер, его брови чуть приподнялись.

— Логично. Механизм предупреждения о перегреве... применительно к биологической системе.

— Именно! — обрадовалась Гермиона. — Попробуйте не бороться с этим чувством, а... признать его. Не «я неэффективен», а «моя система требует перезагрузки». Это не слабость. Это — рациональное управление ресурсами.

Она видела, как он обрабатывает информацию. Это была не попытка вызвать у него сострадание или радость. Это была попытка дать ему новый, более точный инструмент для саморегуляции. Чувство, которое идеально вписывалось в его парадигму логики и эффективности.

В тот вечер, когда Снейп закончил варить зелье, он не сразу взялся за новые расчёты. Он сел на стул, положил руки на колени и несколько минут просто сидел, глядя в стену.

— Я фиксирую... тяжесть, — произнёс он наконец, как бы проверяя новое понятие. — Снижение желания к дальнейшей деятельности. Ранее я идентифицировал это как досаду и преодолевал её. Сейчас... я наблюдаю. Это... усталость.

В его голосе не было облегчения или удовольствия. Было чистое, незамутнённое узнавание. Как если бы он годами пользовался тупым ножом, а ему вдруг дали острый, и он только сейчас осознал разницу.

— Да, — мягко сказала Гермиона. — Это она.

Он кивнул, встал и, не сказав больше ни слова, ушёл в свою комнату. Не потому, что был зол или обижен. А потому, что его «система требовала перезагрузки».

Это была крошечная победа. Ничего эпичного. Он не плакал и не смеялся. Он просто... устал. И признал это. Для человека, который годами заставлял себя работать через «досаду», это был революционный сдвиг.

Гермиона смотрела на закрытую дверь его комнаты с странным чувством. Это не было исцелением. Это была... оптимизация. Но даже оптимизация его чудовищной психики казалась шагом вперёд. Шагом в сторону того, чтобы он перестал быть просто инструментом в руках Волдеморта и начал становиться чем-то немного более... управляемым. Хотя бы в том, что касалось его собственного здоровья.

А вдали, за пределами дома, она почти физически чувствовала, как Тёмный Лорд, получающий вечерний «отчёт», на секунду застывает, ощущая в потоке холодных данных новую, незнакомую переменную — не досаду, а простую, человеческую усталость. И, возможно, в его «кипящем» мозгу на мгновение воцарялась тишина.

Вечерний ритуал передачи воспоминаний прошёл, как обычно. Снейп, стоя посреди гостиной с закрытыми глазами, беззвучно шевелил губами, отправляя свой ежедневный отчёт через Тёмную метку. Гарри и Гермиона старались не смотреть в его сторону, давая ему уединение, которого он, вероятно, даже не осознавал.

Когда он закончил и открыл глаза, на его лице не было ничего, кроме привычной отстранённости. Он кивнул им — безразличный, вежливый кивок коллеги — и удалился к своим книгам.

Но через несколько минут Гермиона, проверявшая защитные чары на окнах, вздрогнула. Её собственная Метка, та самая, что пылала клеймом врага, на мгновение… согрелась. Не больно, не неприятно. Именно согрелась, как маленький уголёк, прижатый к коже. И вместе с этим теплом в её сознании, тонко и чётко, как укол иглой, пронеслись слова. Не голос, а сама мысль, облачённая в форму:

«За усталость.»

Мысль была быстрой, сухой и безоценочной. Но в ней не было ни злобы, ни насмешки. Это была… констатация. Факт. Признание.

Она ахнула и посмотрела на Гарри. Он сидел, уставившись на своё предплечье, глаза его были широко раскрыты от изумления.

— Ты тоже? — прошептал он. — Мне показалось… «За усталость»?

Гермиона кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Это было не похоже на прямое общение. Это было эхо. Отголосок мысли, пропущенный через все фильтры Окклюменции, самоконтроля и, возможно, того самого «кипящего мозга», но всё же прорвавшийся наружу и нашедший их через общую теперь связь.

Это не было «спасибо» в человеческом понимании. Не было эмоциональной признательности. Это был отчёт о полученной выгоде. «Мероприятие по модификации поведения объекта «Снейп» дало положительный результат: объект научился уставать. Это повышает его устойчивость и снижает риск системного сбоя. Ценность отмечена.»

Но для них, знавших цену этому «мероприятию», знавших, что стоит за этой лаконичной фразой, это было больше, чем любая цветистая благодарность.

Они сидели в тишине, слушая, как Снейп за стеной перелистывает страницы. Он так и не узнал бы, не понял, что его повелитель только что выразил им нечто, максимально приближённое к благодарности. Что их маленький эксперимент по расширению его эмоционального спектра принёс облегчение не только ему, но и самому Тёмному Лорду.

Гермиона посмотрела на дверь в комнату Снейпа. Он был их врагом. Он был оружием в руках ещё большего врага. Но в этот момент он был и пациентом, и коллегой, и причиной странного, извращённого союза между ними и Волдемортом.

— Мы сделали это, — тихо сказала она Гарри. — Мы не изменили его. Мы… оптимизировали. И даже это… кто-то заметил.

Гарри медленно кивнул, всё ещё глядя на свою Метку, которая снова стала обычной холодной татуировкой.

— Да, — выдохнул он. — Заметил.

И в этой тихой, тёплой точке на коже, оставшейся от эха чужой мысли, был странный, изломанный, но всё же луч надежды в самом сердце их новой, безумной реальности. Возможно, они не могли победить Тьму. Но они могли… настраивать её. Делать её чуть менее невыносимой. И иногда, совсем чуть-чуть, получать за это самую странную в мире благодарность.

Собрание Ближнего Круга проходило в мрачном зале старинного особняка, который Волдеморт использовал как одну из своих штаб-квартир. Воздух был густым от страха, лести и скрытого напряжения. Беллатриса Лейстрейндж сияла, пожирая глазами Гарри и Сириуса, явно мечтая заполучить их для «интервью». Люциус Малфой с холодной вежливостью кивнул новым «рекрутам», в его глазах читалось непонимание, но он был слишком умен, чтобы задавать вопросы.

Волдеморт восседал во главе стола, его алое сияние казалось приглушённым. Он вёл собрание чётко и безэмоционально, отдавая распоряжения, заслушивая отчёты. Снейп, сидевший по его правую руку, периодически вставлял свои замечания — сухие, логичные, безжалостно вскрывающие слабые места в планах других Пожирателей.

Гарри ловил на себе взгляды. Ненависть, страх, любопытство. Он чувствовал себя актёром на сцене, играющим в пьесе, смысла которой не понимает.

Наконец, Волдеморт поднял руку, завершая обсуждение.

— Всё. Собрание окончено.

И тут произошло нечто, к чему Гарри и Гермиона не были готовы.

Все Пожиратели, как по команде, синхронно встали, поклонились и начали один за другим аппарировать. Последней исчезла Беллатриса, бросив на них голодный взгляд.

В зале остались только они трое — Гарри, Гермиона, Сириус — и Волдеморт. И Северус Снейп. Снейп сидел на своём месте, совершенно спокойный, и смотрел на Волдеморта, явно ожидая продолжения.

— Северус, — голос Тёмного Лорда прозвучал ровно. — Ты свободен.

Снейп кивнул, встал и, не сказав ни слова, развернулся и вышел из зала. Через мгновение снаружи донёсся характерный хлопок его аппариции.

В зале воцарилась тишина. И тогда Гарри почувствовал это. Напряжение, витавшее в воздухе всё собрание, вдруг рассеялось. Оно не исчезло полностью, но смягчилось, как тугая струна, которую наконец-то ослабили.

Волдеморт откинулся на спинку трона и провёл рукой по лицу. В этом жесте была такая нескрываемая усталость, что Гарри на мгновение забыл, кто перед ним.

— Боже правый, — тихо выдохнул Сириус, первый нарушив молчание. — Это... это что, всегда так?

— Да, Блэк, всегда, — Волдеморт не открывал глаз. — Официальное собрание — это необходимое зло. Собрание после собрания... это вопрос выживания.

Он открыл глаза, и в них не было прежнего сияния, лишь глубокая усталость.

— Вы теперь часть Ближнего Круга. А значит, вы имеете право знать правила. Первое и главное: когда я говорю «собрание окончено», я имею в виду «для всех, кроме Северуса». Все это знают. Все возвращаются через пять минут.

— А он? — спросила Гермиона.

— Он возвращается в свою лабораторию, — ответил Волдеморт. — Он считает, что мы обсуждаем особо секретные, тактические детали, для которых его аналитические способности... избыточны. Он не обижается. Он просто следует правилу.

Гарри оглядел пустой зал. Теперь он понимал. Весь этот ритуал, вся эта пантомима... это был способ получить несколько минут передышки. Несколько минут без его холодного, безжалостного анализа, без его взгляда, видящего всех как биологические машины.

— Он... не догадывается? — рискнул спросить Гарри.

Волдеморт горько усмехнулся.

— Догадывается ли рыба, что она мокрая? Его реальность so limited, что мы все вынуждены подстраиваться под её законы. Это цена за его... уникальность.

Он помолчал, давая им осознать масштаб этого приспособленчества. Самый могущественный тёмный волшебник века и его ближайшие приспешники были вынуждены тайком собираться за спиной у своего же соратника, потому что его присутствие было невыносимо для их собственной психики.

— Ладно, — Волдеморт снова сел прямо, и в его позе появилась деловитость. — Теперь, когда нам не грозит лекция о социальном симбиозе при принятии кадровых решений, мы можем обсудить реальные дела. Сириус, твои связи в мире оборотней...

Гарри слушал, но часть его сознания всё ещё была там, в только что произошедшем. Они были в стане врага. Они были помечены как Пожиратели. Но впервые за долгое время он почувствовал нечто, отдалённо напоминающее... общность. Не с Волдемортом, нет. А со всеми остальными в этом зале, кто тоже вынужден был жить в тени холодного разума Северуса Снейпа и искать укрытия в этих нескольких минутах тишины после его ухода.

После «настоящего» собрания, где обсудили конкретные задачи, Волдеморт обратился к Люциусу Малфою, который вернулся в зал с выражением вежливой отстранённости на бледном лице.

— Люциус, — начал Лорд, и в его голосе прозвучала деловая интонация, лишённая прежней усталости. — Поттер, Грейнджер и Блэк... недостаточно социализированы для выполнения определённых задач в высшем свете. Их манеры, речь, понимание неписаных правил... оставляют желать лучшего.

Люциус чуть заметно поморщился, как будто унюхал что-то неприятное.

— Конечно, лорд. Я понимаю.

— Ты обучишь их, — это был приказ, не терпящий возражений. — Всему. От правильного обращения с вилкой для улиток до тонкостей политических альянсов в Визенгамоте. Я не хочу, чтобы они позорили моё знамя на следующем приёме у старых семей.

Люциус склонил голову в почтительном поклоне, но Гарри видел, как напряглись его пальцы, сжимающие змеиную головку трости.

— Я приложу все усилия, лорд.

Волдеморт изучающе посмотрел на него, и в его алых глазах мелькнул холодный огонёк. Он знал, какую просьбу он возлагает на своего аристократичного последователя.

— И, Люциус... — он сделал небольшую паузу для драматического эффекта. — Если у тебя возникнут... трудности с мотивацией или пониманием с их стороны... ты имеешь полное право попросить помощи у Северуса. Я уверен, он с радостью предоставит им развёрнутый психологический анализ их ошибок и методики по коррекции поведения. Возможно, даже проведёт несколько практических семинаров.

Эффект был мгновенным и сокрушительным. Люциус Малфой, обычно невозмутимый как скала, побледнел так, что его кожа почти слилась с платиновыми волосами. В его глазах вспыхнул настоящий, животный ужас.

— Э-это будет совершенно необязательно, мой лорд! — поспешно произнёс он, и его голос на мгновение сорвался. — Я уверен, мы справимся... традиционными методами. Я не стану отвлекать профессора Снейпа от его важных исследований.

Волдеморт с лёгкой, почти невидимой улыбкой кивнул.

— Я на это и надеюсь. Напомни им, Люциус, что в нашем деле репутация — всё. А невежество... имеет свою цену. Иногда весьма... информативную.

Угроза витала в воздухе, густая и неоспоримая. Для Люциуса мысль о том, что Снейп будет «помогать» ему в обучении, изучая его «неэффективные педагогические методики» и «эмоциональную реакцию на сопротивление учеников», была, видимо, страшнее любого «Круциатуса».

Когда Волдеморт удалился, Люциус медленно выдохнул и повернулся к ним. Его лицо снова стало маской холодной вежливости, но в глазах читалась решимость человека, который будет вбивать в них правила этикета до посинения, лишь бы не допустить до этого процесса Северуса Снейпа.

— Что ж, — произнёс он, и его голос снова приобрёл привычные бархатные интонации, но с лёгкой стальной ноткой. — Похоже, нам предстоит провести много времени вместе. Начнём с основ. Сириус, я уверен, твои манеры а-ля «бунтующий подросток» нуждаются в немедленной коррекции. Мисс Грейнджер, твоё происхождение... даёт нам обширное поле для работы. А ты, Поттер... — он окинул Гарри оценивающим взглядом, — ...должен забыть всё, чему тебя научили эти... магглы.

Гермиона сжала губы, но промолчала. Сириус мрачно хмыкнул. А Гарри смотрел на Люциуса Малфоя, своего заклятого врага, и понимал, что теперь у них появился общий, мощнейший стимул к сотрудничеству.

Они должны были научиться всему, чему только можно научиться. Не чтобы угодить Волдеморту. А чтобы Люциусу Малфою ни в коем случае не пришла в голову та самая, ужасающая мысль — попросить о помощи Северуса Снейпа.

Кабинет Люциуса Малфоя в Малфой-Мэнор был образцом аристократичного вкуса и холодной роскоши. Однако сейчас в воздухе витал не аромат дорогих духов, а запах страха и отчаяния.

— Нет, Поттер, вилка для устриц имеет три зубца, а не два! — голос Люциуса, впервые за неделю занятий, сорвался на высокую, почти истеричную ноту. — И нет, Блэк, поклон старейшине рода — не то же самое, что кивок придворному шуту! Вы хотите, чтобы нас все приняли за деревенщин?!

Гарри с тоской смотрел на разложенные перед ним двадцать семь видов вилок. Они сливались в одно серебряное месиво. Сириус, обычно такой резвый, стоял посреди комнаты, застыв в неестественной позе, пытаясь воспроизвести «полуприклон-с-лёгким-наклоном-головы-в-знак-уважения-но-не-покорности». У него получалось похоже на человека с радикулитом, пытающегося поднять с пола монетку.

Гермиона, бледная и с трясущимися руками, пыталась заставить их запомнить генеалогическое древо Чёрных и Малфоев, но её голос дрожал. Они достигли предела. И Люциус это понимал. На его лбу выступил пот.

— Ещё одна ошибка... — прошипел он, сжимая трость так, что казалось, змеиная голова вот-вот треснет. — Ещё одна, и я... я...

Он не мог даже вымолвить эту ужасную угрозу. Но мысль о провале, о позоре перед Лордом, о том, что его сочтут некомпетентным, была сильнее страха.

Сжав зубы, с выражением человека, идущего на эшафот, Люциус подошёл к камину, взя щепотку порошка из стоявшей там вазочки и бросил в огонь.

— Северус Снейп, — пробормотал он, и его голос был полон надломленной гордости.

Зелёное пламя вспыхнуло, и через мгновение из камина, отряхивая пепел с рукавов, вышел Снейп. Он окинул комнату бесстрастным взглядом, задержав его на Гарри и Сириусе, застывших в своих неудачных позах.

— Малфой, — произнёс он. — У тебя возникли трудности с процессом обучения.

Это не был вопрос. Это был диагноз.

— Северус, — Люциус сглотнул. — Их неспособность усвоить базовые социальные коды выходит за рамки разумного. Мне требуется... твой анализ.

Снейп медленно подошёл к столу с вилками. Он не смотрел на них. Он смотрел на Гарри и Сириуса.

— Проблема не в запоминании. Проблема — в мотивации и отсутствии чёткой логической цепи. — Он взял в руки вилку для рыбы. — Поттер. Для чего этот предмет?

— Чтобы... есть? — неуверенно сказал Гарри.

— Недостаточно конкретно. Это инструмент для отделения костей от мягких тканей определённого вида белковой пищи с минимальными усилиями и без риска повреждения слизистой рта. — Он перевёл взгляд на Сириуса. — Блэк. Цель поклона?

— Показать уважение... — пробормотал Сириус.

— Ошибочно. Цель — визуально продемонстрировать иерархический статус и признание социального ранга собеседника, тем самым избежав конфликта и облегчив дальнейшее взаимодействие. Это не ритуал. Это — социальная технология.

Он провёл следующие два часа, разбирая каждый жест, каждый предмет, каждое правило с точки зрения эффективности, целесообразности и минимизации энергозатрат. Он не учил их «быть аристократами». Он учил их симулировать аристократичность с максимальной эффективностью. Это было утомительно, холодно и безостановочно. Но это... работало.

Под конец Гарри, к своему удивлению, мог безошибочно выбрать нужную вилку, потому что думал не «какая вилка красивее», а «какой инструмент наиболее эффективен для данного типа пищи». Сириус, наконец, сделал приемлемый поклон, потому что представлял его не как унижение, а как «оптимальный невербальный сигнал для установления контакта с доминантной особью».

Люциус наблюдал за этим, и на его лице было смешанное чувство облегчения и глубокой, экзистенциальной усталости.

Когда Снейп, наконец, закончил, кивнул и удалился через камин, в кабинете повисла тяжёлая тишина.

— Никогда, — тихо, но с железной решимостью сказал Люциус, глядя на них, — никогда больше не заставляйте меня делать это снова. Выучите всё, что я скажу, с первого раза. Понятно?

Гарри и Сириус молча кивнули. Впервые они были с Люциусом Малфоем на одной стороне. С той стороны, где не было Северуса Снейпа с его «социальными технологиями». И это было мощнейшим стимулом к обучению, какой только можно было представить.

Отчаяние и инстинкт старого члена Ордена взяли верх над осторожностью. Сириус, не в силах больше выносить это сюрреалистичное существование, в одну из ночей предпринял отчаянную попытку. Он прорвал патрули Пожирателей и добрался до Хогвартса, прямо в кабинет Дамблдора.

— Альбус! — выдохнул он, появляясь из камина, обгоревший и почти безумный. — Ты должен всё знать! Снейп... Волдеморт... они все сошли с ума! Гарри и Гермиона... у них Метки!

Дамблдор, с лицом, внезапно осунувшимся от дурного предчувствия, не стал расспрашивать. Он взял Сириуса за руку и повёл его к Омуту Памяти. Единственный способ проверить его безумный рассказ — увидеть всё своими глазами.

Они погрузились в воспоминания Сириуса. Картины Паучьего Тупика, Волдеморт, извиняющийся за «смешные истории» Снейпа, собрания после собраний, уроки этикета под угрозой лекций по психологии... Всё это, пропущенное через призму восприятия Сириуса, было хаотичным, пугающим, но неопровержимым.

И тут, когда Дамблдор с ужасом смотрел на сцену, где Волдеморт ставил Метку его ученикам, с жердочки сорвался Фоукс. Но на этот раз его песня не была целительной. С оглушительным криком он пикировал на Сириуса, яростно клюнул его в руку, держащую воспоминание, а затем больно ударил клювом в «мягкое место».

Сириус с воем отшатнулся, проливая воспоминание. Фоукс, не унимаясь, продолжал атаку, вынуждая его отступить от чаши.

В этот момент воздух в кабинете сгустился. Появился Волдеморт. Он выглядел не гневным, а... раздражённым, как учитель, заставший учеников за шалостью.

— Сириус, Сириус, — покачал головой Тёмный Лорд. — Мы же договорились о взаимовыгодном симбиозе. Нарушение договорённостей ведёт к системному сбою.

Он даже не взглянул на Фоукса, который, успокоившись, вернулся на свою жердочку. Его взгляд был прикован к Дамблдору, который стоял, белый как полотно, пытаясь осмыслить увиденное.

— Альбус, — произнёс Волдеморт почти с сожалением. — Тебе не следовало этого видеть. Это нарушает ход эксперимента.

Он поднял палочку.

— Обливиэйт!

Яркий свет ударил в Дамблдора. Старый волшебник пошатнулся, на его лице на мгновение отразилась пустота, затем — привычная мудрая усталость. Он смотрел на Волдеморта и Сириуса, словно видя их впервые за день.

— Том? — спросил он тихо. — Сириус? Что происходит?

— Ничего существенного, Альбус, — холодно ответил Волдеморт. — Сириус испытывает некоторые... перепады настроения после лечения. Я просто заберу его. Не провожайте.

Он схватил Сириуса, всё ещё корчащегося от боли после атаки феникса, и аппарировал.

На следующем собрании Ближнего Круга царила напряжённая тишина. Сириус стоял перед Волдемортом, его рука и прочие места были перевязаны, лицо искажено гримасой боли и унижения.

— Предательство доверия, — голос Волдеморта был ровным и негромким, но он резал слух острее крика. — Попытка разорвать симбиоз. Это наносит ущерб всей системе. Наказание должно быть не просто болезненным. Оно должно быть... поучительным.

Его взгляд скользнул по залу, останавливаясь на Снейпе.

— Северус. Ты проделал выдающуюся работу, объясняя социальные коды. Теперь новая задача. Ты будешь курировать... исправительную терапию Сириуса Блэка.

Снейп поднял голову, в его глазах вспыхнул интерес.

— Разумеется. Его импульсивность и эмоциональная нестабильность — очевидный дефект, требующий коррекции.

— Именно, — кивнул Волдеморт. — Каждый сеанс лечения его физических ран... — он многозначительно посмотрел на перевязи Сириуса, — ...будет сопровождаться лекцией о психологических механизмах, приводящих к подобному нерациональному поведению. О важности соблюдения договорённостей. О эволюционных недостатках излишней эмоциональности.

Сириус издал сдавленный стон. Боль от ожогов Фоукса была ничтожна по сравнению с леденящим душу ужасом, накатившим на него.

— Лечение продлится, пока раны не заживут, — заключил Волдеморт. — А твои лекции, Северус, пока он не усвоит материал. Я надеюсь, Блэк, ты оценишь... образовательную ценность этого опыта.

Лицо Сириуса было маской отчаяния. Он был приговорён. Приговорён к дням и ночам, проведённым в одной комнате с Северусом Снейпом, который будет безжалостно анализировать каждую его мысль и эмоцию, пока он корчится от боли. Это было наказание, идеально придуманное для этого безумного мира. И самое ужасное, что все в зале, включая самого Волдеморта, понимали — для Сириуса это была быстрая дорога к настоящему, неподдельному безумию.

Исправительная терапия Сириуса Блэка проходила в том самом мрачном зале, где собирался Ближний Круг. Сириус сидел, скрипя зубами от боли в обожжённых местах, в то время как мазь, наложенная одним из Пожирателей-целителей, медленно делала своё дело.

Перед ним, расхаживая как тёмный пророк, Северус Снейп вёл свою лекцию. Монотонный, лишённый интонаций голос перечислял недостатки лимбической системы, сравнивал импульсивное поведение с программными сбоями и доказывал эволюционную несостоятельность жертвенности на примере стадных животных.

— ...следовательно, твой побег был не актом героизма, а результатом сбоя в системе оценки рисков, усугублённого гипертрофированной эмоциональной привязанностью, которую ты ошибочно идентифицируешь как «верность», — бубнил Снейп, глядя куда-то в пространство над головой Сириуса.

Сириус не слушал. Он научился отключаться, пропуская этот поток сознания мимо ушей, концентрируясь на жгучей боли, которая была хоть каким-то доказательством того, что он ещё жив и способен чувствовать. Но часы тянулись мучительно. Лекция началась глубокой ночью, и усталость, та самая, которой научила его Гермиона, медленно окутывала его разум.

И тут произошло нечто неожиданное. Снейп, продолжая говорить о «неадаптивности социальных конструктов», вдруг... замолчал на полуслове. Его голос оборвался. Сириус поднял голову.

Снейп стоял на месте, его глаза были закрыты. Он не пошатнулся, не упал. Он просто заснул. Стоя. Как выключенный робот.

Сириус замер, не веря своим глазам. Монотонная тирада, длившаяся уже три часа, прекратилась. В зале воцарилась оглушительная, блаженная тишина. Он боялся пошевелиться, боялся, что это ловушка, новый изощрённый метод пытки.

Но минута шла за минутой, а Снейп не двигался. Его дыхание было ровным и глубоким. Он действительно спал.

Осторожно, стараясь не скрипеть стулом, Сириус откинулся на спинку. Он не стал пытаться сбежать — это было бы бесполезно. Вместо этого он просто... наслаждался. Тишина была самым дорогим подарком, который он получал с тех пор, как на его руке появилась Метка. Он смотрел на спящего Снейпа и чувствовал не ненависть, а странную, почти благодарную жалость. Этот человек был настолько сломан, что даже его собственное тело отключалось посреди его же безумных лекций.

Прошло полчаса. Мазь немного притупила боль. Сириус почти начал дремать сам.

Внезапно, без всякого перехода, Снейп открыл глаза. Он не вздрогнул, не протёр их. Он просто продолжил с той же самой точки, на которой остановился.

— ...что подтверждает тезис о том, что подобное поведение является эволюционным тупиком, — произнёс он своим обычным безразличным тоном, как будто и не было этих тридцати минут молчания. Он сделал шаг вперёд и продолжил расхаживать по залу.

Сириус сдержал смешок, который грозился перерасти в истерический хохот. Он не заметил. Он искренне не заметил, что заснул! Для него эти полчаса просто не существовали. Лекция была единым, непрерывным потоком.

И в этом был крошечный, но важный проблеск. Проблеск контроля. Сириус не мог остановить лекцию. Но он мог... пережидать. Он мог терпеть, зная, что рано или поздно система даст сбой. Что наступит тишина.

Он посмотрел на Снейпа, который с той же одержимостью вдалбливал в него основы «рационального поведения», и впервые за долгое время на его лице появилась не маска отчаяния, а тень старого, знакомого упрямства.

Хорошо, — подумал Сириус. — Играем по твоим правилам, ублюдок. Но даже у твоих правил есть дыры. И я найду их все.

И он приготовился слушать, терпеть и ждать следующего бесценного получаса тишины, подаренного ему простой человеческой усталостью его мучителя.

Сириус Блэк открыл для себя новую форму окклюменции. Он не выстраивал ментальные барьеры и не скрывал свои мысли. Вместо этого он с невероятной, почти магической силой сосредотачивался на одном-единственном желании, которое затмевало всё: заживи.

Он представлял, как клетки его кожи делятся с невероятной скоростью. Как обожжённые ткани восстанавливаются, как уходит боль, как кляксы ожогов от клюва Фоукса бледнеют и исчезают. Всё его существо, каждая крупица воли, была направлена на это. Он медитировал на своё исцеление с фанатизмом, которого у него не было даже в самые отчаянные дни в Ордене Феникса.

И это работало.

Целитель, сменивший ему повязку на следующее утро, ахнул.

— Невероятно! Я никогда не видел, чтобы ожоги феникса затягивались так быстро! Лорд, вы должны это видеть!

Волдеморт подошёл и холодно окинул взглядом почти зажившие раны Сириуса. Затем он перевёл взгляд на самого Сириуса, который сидел с каменным лицом, всё ещё внутренне скандируя «заживи, заживи, заживи».

— Любопытно, — произнёс Тёмный Лорд. — Мотивация — мощный катализатор. Похоже, твоё отвращение к лекциям Северуса перевешивает даже боль от ран, нанесённых существом света. — В его голосе прозвучала тень чего-то, почти похожего на уважение. — Эффективно.

Сириус не ответил. Он просто продолжал концентрироваться.

К вечеру того же дня от ожогов не осталось и следа. Кожа была гладкой и чистой, без единого шрама. Целитель развёл руками в полном недоумении.

Волдеморт, скрестив руки на груди, смотрел на Сириуса оценивающе.

— Физическое наказание завершено. Оно оказалось... короче, чем ожидалось. Однако, — его глаза сузились, — образовательная часть курса ещё не усвоена. Северус отмечает, что ты демонстрируешь «устойчивое сопротивление когнитивной реструктуризации».

Сириус почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он слишком хорошо исцелился.

— Лекции будут продолжены, — объявил Волдеморт. — До тех пор, пока Северус не сочтёт, что ты демонстрируешь «прогресс в усвоении материала». Физическая боль более не является сдерживающим фактором. Теперь это... чистое образование.

Сириус закрыл глаза, сдерживая стон. Он сам загнал себя в эту ловушку. Его отчаянное желание избавиться от боли привело его к куда более страшной участи — бесконечным лекциям Снейпа без всякой надежды на перерыв due to медицинских причин.

В тот вечер Снейп вошёл в комнату с новыми, ещё более толстыми конспектами.

— Поскольку физический дискомфорт более не отвлекает тебя, мы можем углубиться в анализ твоих поведенческих паттернов, начиная с детства, — объявил он без предисловий. — Мы рассмотрим, как формирование привязанности к Джеймсу Поттеру привело к искажению твоей социальной...

Сириус слушал, и его взгляд был пустым. Он достиг нового уровня отчаяния. Он был здоров. И он был в аду. Единственным утешением было то, что Снейп, будучи обычным человеком, всё ещё должен был спать. Сириус снова начал ждать. Но теперь он знал, что эти перерывы — не спасение, а лишь короткая передышка в вечности мучений.

Его величайшая победа обернулась самым сокрушительным поражением. Ирония ситуации была настолько горькой, что даже Волдеморт, наблюдая за первой лекцией после «исцеления», позволил себе лёгкую, почти невидимую улыбку. Сириус Блэк, своим отчаянным желанием избежать наказания, сделал его бесконечным.

Прошла неделя. Неделя бесконечных монологов, психоанализа и леденящих душу теоретических выкладок. Сириус существовал в состоянии постоянного полусна, его разум цеплялся лишь за короткие периоды отключения Снейпа, которые становились его единственной мерой времени.

Однажды утром Снейп вошёл, как обычно, с стопкой пергаментов. Его лицо было даже бледнее обычного, а под глазами залегли тёмные тени, хорошо заметные даже на его молодой коже. Он начал с того места, на котором остановился вчера — о «патологической природе братских уз в субкультуре подростковых групп».

Сириус уже не слушал. Он смотрел в окно, считая пролетающих птиц.

И вдруг... тишина.

Она наступила так же внезапно, как и в прошлые разы. Но на этот раз что-то было не так. Сириус обернулся.

Снейп стоял, как вкопанный, с открытыми глазами, но взгляд его был остекленевшим и пустым. Его рука всё ещё была вытянута в жесте, иллюстрирующем «распад социальных связей». Но он не двигался. Не моргал.

Сириус подождал минуту. Потом другую. Прошло пять минут, а Снейп всё ещё стоял, как статуя. Тишина была абсолютной, без привычного ровного дыхания спящего человека. Он даже не дышал.

Осторожно, Сириус подошёл ближе и махнул рукой перед его лицом. Никакой реакции. Зрачки не среагировали на движение. Он был похож на прекрасно сделанный манекен.

Сначала Сириуса охватила паника. Не потому, что он волновался за Снейпа, а потому, что боялся обвинений в его поломке. Он ткнул его в плечо. Тело было тёплым, но совершенно неподвижным и одеревеневшим.

— Эй, Снейп! — крикнул он ему в ухо. Ничего.

Прошёл час. Сириус, уже отчаявшись, вызвал дежурного Пожирателя. Тот, увидев застывшего Снейпа, побледнел и мгновенно аппарировал за помощью.

Вскоре в комнате появился Волдеморт с целителем. Лицо Тёмного Лорда было искажено не гневом, а... тревогой. Он подошёл к Снейпу и провёл рукой перед его глазами.

— Что с ним? — его голос был сдавленным.

Целитель, бормоча диагностические заклинания, водил палочкой вокруг тела Снейпа.

— Глубокое истощение, мой лорд, — наконец произнёс он, и в его голосе звучало недоумение. — Не физическое. Ментальное. Его разум... просто отключился. Самозащита. Как если бы он неделями не спал, постоянно решая сложнейшие уравнения. — Он посмотрел на Волдеморта. — Я бы сказал... с него хватит. Лекций, собраний, отчётов. Ему нужен полный покой. Иначе... система может не восстановиться.

Волдеморт замер, глядя на неподвижную фигуру своего советника. На его лице шла внутренняя борьба. С одной стороны — ценнейший инструмент. С другой — риск его полной потери.

— Сколько времени? — коротко спросил он.

— Как минимум, сутки полного покоя. Никакой умственной деятельности. Иначе последствия могут быть необратимыми, — твёрдо сказал целитель.

Волдеморт медленно кивнул. Он повернулся к Сириусу, который стоял, затаив дыхание.

— Ты свободен, Блэк. Курс... завершён досрочно.

Он не стал слушать ответ. Взмахнул палочкой, и тело Снейпа, всё ещё застывшее в своей странной позе, плавно поднялось в воздух и поплыло за ним к выходу.

Сириус остался один в suddenly наступившей тишине. Она была иной, чем те короткие передышки. Она была полной и окончательной. Он был свободен. Не потому, что усвоил материал, и не потому, что его раны зажили. А потому, что сам источник его мучений... перегрелся и отключился.

Он медленно опустился на стул и рассмеялся. Сначала тихо, потом всё громче, пока смех не перешёл в истерические рыдания. Он был свободен благодаря тому, что Северус Снейп, в конце концов, оказался всего лишь человеком с ограниченными ресурсами. И его попытка переработать разум Сириуса Блэка оказалась задачей, с которой не справился бы даже его бесчеловечный интеллект.

Это была пиррова победа, но это была победа. И Сириус знал, что с этого момента у него появилось новое, могущественное оружие в этой безумной войне — он был настолько невыносим, что мог сломать даже Северуса Снейпа.

Август подходил к концу, и воздух, даже в унылом Паучьем Тупике, наполнился особым ощущением — предвкушением возвращения в Хогвартс. Для Гарри и Гермионы это чувство было настолько же знакомым, насколько и извращённым. Они собирались в школу, но их школьная жизнь теперь была частью тщательно продуманного плана Тёмного Лорда.

Сириус, окончательно освобождённый от «исправительной терапии», получил новое назначение.

— Ты останешься на площади Гриммо, 12, — объявил ему Волдеморт без лишних объяснений. — Дом Чёрных обладает мощной старой магией. Он будет полезен. И... — он многозначительно посмотрел на Сириуса, — ...тебе требуется стабильная среда для... консолидации полученных знаний.

Сириус лишь кивнул. Идея остаться в родовом гнезде, полном призраков прошлого, была не из приятных, но она казалась раем по сравнению с лекциями Снейпа. Он был бледен, молчалив, и в его глазах читалась глубокая, затаённая усталость, но он был цел. И, что важнее, свободен от непосредственного контакта с источником своего кошмара.

Тем временем, Северус Снейп окончательно оправился от своего «отключения». Последние следы фениксовых ожогов сошли, не оставив и следа. Его кожа была гладкой, без единого шрама, что лишь подчёркивало его неестественную молодость. Он снова стал напоминать того долговязого, бледного юношу с фотографии, только взгляд его приобрёл ещё более отстранённую, почти инопланетную холодность.

Он молча наблюдал, как Гарри и Гермиона упаковывают книги и мантии в свои сундуки. Его собственный сундук, маленький и потрёпанный, уже стоял у двери.

— Ваше возвращение в Хогвартс будет представлять интерес с точки зрения наблюдения, — заявил он как-то утром, прерывая их сборы. — Социальная динамика изменилась. Наличие Тёмной метки, даже скрытой, неизбежно повлияет на ваше взаимодействие с другими студентами. Я буду фиксировать данные.

Гермиона, привыкшая к его тону, лишь кивнула.

— Мы понимаем, профессор.

— Лорд ожидает, что вы будете использовать своё положение для сбора информации и оказания влияния, — продолжил он. — Но помните, что прямое насилие против одноклассников нерационально. Это привлекает ненужное внимание и нарушает учебный процесс.

Гарри сглотнул. Слушать лекцию о «рациональном шпионаже» от Снейпа было сюрреалистично.

В день отъезда за ними зашёл Люциус Малфой. Его взгляд скользнул по их собранным сундукам, и он с лёгким пренебрежением кивнул.

— Карета подана. Лорд просил передать, что ожидает ваших... успехов.

Он не стал уточнять, каких именно. Все и так понимали.

Гарри окинул взглядом комнату в Паучьем Тупике — закопчённые стены, алхимический круг на полу, стопки книг и пергаментов. Это место стало их тюрьмой, лабораторией и убежищем. Теперь они возвращались в другой вид тюрьмы — в стены Хогвартса, но с совершенно новой, чудовищной миссией.

Снейп вышел первым, не оглядываясь. Его тёмная фигура растворилась в туманном утреннем воздухе.

Гермиона взяла Гарри за руку. Её пальцы были холодными.

— Всё изменилось, — тихо сказала она.

— Всё, — согласился Гарри.

Он посмотрел на свою руку, где под манжетою рубашки скрывалась Тёмная метка. Он не чувствовал её жжения, но она была там. Напоминание. Клеймо. И пропуск в самую сумасшедшую игру, в которую он когда-либо играл.

Они вышли из дома и сели в нарядную, запряжённую зловещими тёмными конями карету, которую прислал Люциус. Дверца захлопнулась, отделяя их от лета, полного боли, абсурда и странных открытий.

Впереди был Хогвартс. Шестой курс. И Северус Снейп в роли их профессора, союзника и главного наблюдателя. Их возвращение в школу не было возвращением домой. Это была высадка на вражеской территории. И они были диверсантами, засланными туда самим командованием противника.

Карета тронулась, увозя их к новому рубежу.