Иной Невилл Лонгботтом. Книга 1 (джен)

После «Иного Гарри» приступаю к «Иному Невиллу». На этот раз, как и планировал изначально, я хочу написать полную историю, начиная с первого курса.

Моя цель — создать полноценную альтернативу оригиналу.

ВАРНИНГ!

Будет развитие персонажа. Возможно, самая серьезная и глубокая трансформация героя, которую вам доводилось читать.

НО!

Это будет очень долгая история. Возможно, в какой-то момент вам покажется, что герой не меняется, либо меняется уж слишком медленно, либо меняется лишь в худшую сторону.

Первые несколько книг Невилл если и будет оказывать влияние на ход канональных событий, то незначительно.

Особо спойлерить не буду, но скажу главное: к совершеннолетию Невилл из моей книги и Невилл из оригинала — это будут два абсолютно разных человека.

Свет был слишком ярким, а воздух слишком густым. Невилл Лонгботтом, затянутый в слишком официальную, немного колючую мантию старинного покроя — ту самую, которую когда-то носили его дед и отец, — изо всех сил пытался сделаться как можно меньше. Он стоял на перроне девять и три четверти, сжимая в потной руке пергаментный конверт, и чувствовал себя так, будто кто-то только что включил на нем прожектор.

Вокруг царил хаос: родители прощались с детьми, багажные тележки громыхали, а вихрь эмоций — от радостного предвкушения до слезливой тоски — накрывал его с головой. Для всех остальных это был праздник, ведь они отправлялись в Хогвартс. Для Невилла это было испытание на прочность.

Он боялся всего. Он боялся потерять билет. Он боялся, что его забудут забрать из поезда. Больше всего он боялся, что ему зададут вопрос, на который он не сможет ответить, или, что еще хуже, что он попытается ответить, а потом его голос сорвется, и кто-то засмеется. Смех. Он ненавидел его. Каждый раз, когда над ним смеялись, он чувствовал себя так, будто его вывернули наизнанку и оставили на обочине.

Его бабушка, Августа Лонгботтом, стояла рядом, высокая, внушительная, в шляпе с чучелом грифа. Её присутствие было одновременно утешением и источником непрерывного, но молчаливого давления.

— Ну же, Невилл, не стой как надутый пудинг, — скомандовала она, ее голос был резким и требовательным, как всегда. — Поезд вот-вот тронется. И не потеряй жабу, черт побери. Хотя бы ради деда. Не забывай, что это именно он подарил тебе её незадолго до своей смерти. Береги Тревора как семейную реликвию!

Невилл поспешно прижал рюкзак к груди. Тревор. Жаба, которая не только не проявляла к нему ни малейшей привязанности, но и обладала невероятным талантом исчезать в самый неподходящий момент. Он уже успел уронить её на пол у входа в туннель, и только благодаря стремительной реакции бабушки, Тревор не стал плоской, зеленой лепешкой под чьим-то багажом.

— Я... я не потеряю её, бабушка, — промямлил Невилл. Звучало это неубедительно даже для него самого. Он поднял взгляд и столкнулся с её пронизывающим взором.

— Имей в виду, Невилл, — продолжила она, понизив голос до сухого, угрожающего шепота. — Мы возлагаем на тебя большие надежды. Твои родители гордились бы, если бы ты стал... ну, кем-то вроде них. Не разочаруй нас. Сделай что-то, чтобы запомниться.

Слова бабушки повисли в воздухе, тяжелые, как свинцовый маятник. Невилл почувствовал, как спазм прошел по его животу. Быть «кем-то вроде них» было невозможно. Его родители были героями, настоящими аврорами.

Он же... он до восьми лет не демонстрировал никаких признаков магии, и бабушка всерьёз начала переживать, что он сквиб. Ему до сих пор снится кошмар, как его дядя Элджи бросил его с подоконника третьего этажа в попытке «выбить» из него волшебство. И хотя волшебство в тот день наконец вырвалось наружу, чтобы смягчить удар, цена оказалась чудовищной: он получил травму головы. После этого мир для него как будто сдвинулся с фокуса. Он стал рассеянным, забывчивым, да и глаза, кажется, начали немного косить. С этого момента его жизнь кардинально поменялась.

Его в шутку стали высмеивать взрослые. Другие дети сразу замечали, какой он неуклюжий и как ему сложно что-то запомнить. Они показывали на него пальцами и хихикали. Его неокрепшая психика была совершенно не готова к такой постоянной насмешке. Он чувствовал, что он — ошибка. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое, пока ему не пришло письмо из Хогвартса.

Огромный красный локомотив Хогвартс-Экспресса издал протяжный гудок, и толпа пришла в еще большее движение. Невилл, словно листок, подхваченный потоком, потащил свой тяжелый багаж к ближайшему вагону. Он запнулся о чей-то кофр, чуть не упал, и услышал ехидное фырканье пары старшекурсников. Он даже не посмел посмотреть, кто это был.

Забравшись в вагон, он огляделся. Все купе были заняты группами уже знакомых друг другу детей. Они смеялись, болтали о заклинаниях, о квиддиче, а Невилл стоял в узком проходе, не решаясь прервать их веселье.

Его сердце колотилось, а мозг лихорадочно искал свободное место.

Наконец, в самом конце вагона, он нашел купе, где сидела только одна девочка — с густыми каштановыми волосами и слишком большими передними зубами, окруженная горой учебников. Она выглядела такой же неуютной и одинокой, как и он сам.

— М-можно к вам? — выдавил Невилл, указывая на место.

Девочка подняла на него глаза.

— Если ты не будешь мне мешать. Мне нужно проверить все заклинания, чтобы быть готовой. Знаешь, никто не потрудился объяснить мне, как правильно произносить «Вингардиум Левиоса», — сказала она официальным тоном.

— Конечно, — поспешно ответил Невилл, закидывая свой рюкзак на полку и стараясь как можно быстрее и тише сесть. Он чувствовал, что уже нарушил ее личное пространство, и боялся, что его присутствие станет помехой для ее учебы. Он вытащил свой учебник по чарам, который уже весь был исписан заметками бабушки, и принялся делать вид, что читает, хотя буквы расплывались перед глазами.

Он никто. Просто Невилл Лонгботтом, застенчивый, неуклюжий мальчик, который едва не потерял свою жабу, и который, вероятно, окажется самым слабым волшебником на всем курсе.

Через несколько минут, когда поезд уже тронулся, девочка отложила книгу, смерила его оценивающим взглядом и сказала:

— Кстати, я Гермиона Грейнджер. А ты кто?

— Н-Невилл Лонгботтом, — промямлил он, с облегчением осознавая, что, по крайней мере, самое страшное — посадка в поезд — осталось позади. Он машинально похлопал по карману своей мантии, чтобы убедиться, что всё в порядке.

Но карман был пуст.

Он с ужасом проверил другой, затем рюкзак, лежавший рядом.

— О-о-о, нет! — внезапно воскликнул Невилл, его лицо побледнело, словно свеча, которую только что задули. Он подскочил, едва не задев коленом столик. — Он пропал! Тревор! Моя жаба! Бабушка меня убьёт!

Его колени дрожали, а мысли метались. Бабушка. Ее гнев будет ужасен. Потерять жабу в первый же час... это было катастрофой.

Гермиона, которая минуту назад была холодна и сосредоточена, теперь выглядела озадаченной, но быстро оценила ситуацию.

— Тихо! Успокойся, Невилл, — сказала Гермиона, которая не выглядела ни расстроенной, ни особенно сочувствующей. Она говорила скорее как библиотекарь, дающий инструкцию. — Паника не поможет. Мы должны действовать логически. Жабы не исчезают просто так. Они могут спрятаться в купе, либо уйти в коридор.

— Они? Вы тоже потеряли жабу? — спросил Невилл, чувствуя себя немного менее одиноким в своем несчастье.

Гермиона недоуменно посмотрела на него.

— Нет, моя жаба, если бы она у меня была, не сбежала бы. Я бы приняла все меры предосторожности. Я говорю о твоем Треворе. Теперь, сосредоточься. Мы должны немедленно начать поиски. Возможно, он забрался под какое-нибудь сиденье в соседнем купе.

Под руководством Гермионы, Невилл, бледный и трясущийся, отправился в коридор. Он чувствовал, как на него смотрит каждый пассажир поезда. Это было унизительно. Он не хотел быть мальчиком, который в первый же день потерял своего питомца.

Они стали методично обходить купе, и именно Гермиона, а не Невилл, брала на себя инициативу. Она распахивала двери, небрежно прерывая разговоры, и спрашивала:

— Простите, вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл потерял свою жабу.

В одном купе они наткнулись на двух мальчиков. Один, с рыжими волосами, сидел с крысой на коленях, а другой, худой, с растрепанными черными волосами и круглыми очками, смотрел на них с интересом. Невилл сразу узнал его. Конечно, он узнал. Все его знали.

— Мы ищем жабу, — объяснила Гермиона.

— Мы не видели вашу жабу, — сказал рыжий мальчик, едва сдерживая смех.

Невилл почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Он быстро опустил взгляд.

— Его зовут Тревор, — пробормотал он в пол.

— Ага, — сказал мальчик в очках, казавшийся более вежливым. — Жаль. Надеюсь, найдешь.

При первой же встрече он опозорился перед «Знаменитым Волшебником».

Гермиона потянула Невилла дальше, и в следующем купе они увидели, как три мальчика, во главе с блондином с острыми чертами лица, издеваются над другим первокурсником. Невилл втянул голову в плечи и попытался пройти мимо, но Гермиона была неумолима. Стоит ли говорить, что Тревора у них не оказалось?

Они продолжили свой путь, но никого не интересовал его Тревор. Все просто смеялись. Невилл становился все более подавленным. Он чувствовал, что весь его мир сосредоточен в этом вагоне, и весь этот мир осуждал его за рассеянность.

Наконец, они вернулись в свое купе, побежденные. Невилл рухнул на сиденье и закрыл лицо руками.

— Это бесполезно, — прошептал он, чувствуя себя так, словно его выжали. — Я его потерял. Бабушка будет в ярости. Она всегда говорит, что я такой неаккуратный и забывчивый. Она... она говорила, что мне не хватает...

Он не смог закончить. Он чувствовал, что вот-вот расплачется, что было бы окончательным унижением.

Гермиона, увидев его отчаяние, впервые смягчилась.

— Послушай, Невилл, — сказала она, слегка понизив свой тон. — Ты не можешь этого знать. Возможно, его найдет кто-то, кто вернет. Мы в Хогвартс едем, в конце концов. Тут должно быть полно добрых людей.

Невилл глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Ему нужно было ей что-то сказать, что-то, что объяснило бы его панику.

— Гермиона... ты не понимаешь, — прошептал он. Он поднял свои большие, круглые глаза, полные слез. — Я... я очень долго не мог проявить магию. Понимаешь? Они думали, что я... что я сквиб.

Он почувствовал, как это слово застряло у него в горле. Это был его самый глубокий, самый позорный страх.

— Один раз... мой дядя Элджи ... он решил, что если меня не удастся напугать, я никогда не покажу свою силу. И он бросил меня с третьего этажа, когда бабушка отвернулась...

Гермиона ахнула, впервые выглядя искренне шокированной.

— Я подпрыгнул! Я отскочил от земли, как мяч! — Невилл попытался улыбнуться, но это выглядело скорее как гримаса. — Они были так счастливы, даже не смотря на то, что голова была разбита. Они купили мне Тревора. Это был такой символ. Символ того, что я действительно волшебник. И вот, я потерял его. Я боюсь, что они снова подумают, что я ошибка.

Гермиона посмотрела на него, и ее глаза больше не были критичными, а стали слегка задумчивыми.

— Невилл Лонгботтом, — сказала она твердо. — Ты не ошибка. Ты получил письмо. Ты едешь в Хогвартс. Твоя способность к магии не зависит от твоей жабы. Но я понимаю, почему это важно для тебя.

— А теперь, — продолжила она, — мы попробуем заклинание обнаружения. Я читала о нём. Довольно сложное, но...

Внезапно дверь купе распахнулась, и на пороге появился высокий, черноволосый староста в аккуратно надетой мантии с серебряным значком. Он держал в руках... Тревора.

— Кому принадлежит эта тварь? — спросил староста, явно раздраженный. — Он сидел прямо посреди туалета, как будто ждал, чтобы его раздавили. И едва не выпрыгнул в окно.

Невилл подскочил, и его паника мгновенно сменилась чистой, нефильтрованной радостью.

— О! Это мой! Это Тревор! — воскликнул он, поспешно хватая жабу из рук старосты и прижимая ее к груди, игнорируя недовольное кваканье питомца.

— Следи за ним, мальчик, — сухо сказал староста, но, увидев облегчение на его лице, добавил чуть мягче. — Держи его в чемодане, пока не прибудешь. Животные не должны бегать по поезду.

Невилл сбивчиво пробормотал благодарности, а староста уже закрыл дверь, поспешив по своим делам.

Мальчик снова рухнул на сиденье, сжимая Тревора. Жаба была на месте. Символ был спасен. Он поднял глаза на Гермиону, которая смотрела на него с некой... удовлетворенностью.

— Видишь, — сказала она. — Я же говорила. Хогвартс. Здесь всегда помогут. Теперь, когда мы закончили с этой проблемой, нам нужно сменить мантии. Мы скоро прибудем, и ты не можешь идти к распределению в этой мантии, которая, судя по всему, принадлежала твоему деду. Ты должен выглядеть опрятно. Это твой первый шаг к тому, чтобы произвести хорошее впечатление, а хорошие впечатления, как я читала, могут быть важны для...

Невилл, почувствовав себя немного оглушенным ее натиском, но при этом благодарным ей за то, что она держала его в тонусе, полез в свой рюкзак, чтобы достать свежую мантию.

Наконец, облачившись в простую черную мантию, которая висела на нём чуть мешковато, но хотя бы не пахла нафталином и прошлым, он сел.

Поезд тем временем вырвался на простор, промчавшись мимо уходящих вдаль холмов и овечьих пастбищ. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в медовые и лиловые тона. Красота за окном немного успокоила его нервы.

— Ты… ты много читала о Хогвартсе? — робко спросил Невилл, чтобы разрядить тишину.

Гермиона оживилась мгновенно, как будто ждала этого вопроса.

— «История Хогвартса», «Великие волшебники двадцатого века», «Основы трансфигурации для начинающих», «Тысяча магических трав и грибов»… — она перечисляла, загибая пальцы. — Конечно, я прочла все обязательные учебники. И некоторые дополнительные. Ты же понимаешь, мы должны быть подготовлены. Особенно такие, как мы.

— Такие, как мы? — переспросил Невилл, сжимая Тревора чуть сильнее.

— Ну, да. — Гермиона отложила книгу и посмотрела на него прямым, оценивающим взглядом. — Я маглорождённая. Мои родители — стоматологи. Никто в моём роду не колдовал. Ты, хоть и из чистокровной семьи, судя по фамилии, но… ты говоришь, у тебя были проблемы с магией. Мы должны доказать, что мы здесь не зря. Доказать вдвойне.

— Мне кажется, у тебя получится, — искренне сказал он. — Ты выглядишь… умной.

— Внешность обманчива, — парировала Гермиона, но лёгкий румянец тронул её щёки. — Нужны действия. Упорство.

Внезапно поезд резко сбавил ход, и оба вздрогнули. За окном замелькали тёмные сосны, сгущались сумерки. Голос, звонкий и мелодичный, пронёсся по коридору: «Кто ещё не переоделся, торопитесь, мы скоро прибудем!»

Сердце Невилла снова забилось тревожно, но теперь в тревоге была и капля предвкушения. Самый страшный момент — потеря Тревора — миновал. Он был здесь, в поезде, одетый по форме, с живой, хоть и неблагодарной жабой в руках. Могло быть и хуже.

Они собрали вещи. Невилл с отчаянной решимостью сунул Тревора в самый глубокий карман мантии и застегнул его на все пуговицы. Жаба гневно заурчала, но выпрыгнуть больше не пыталась.

Поезд наконец остановился с протяжным скрипом тормозов. Двери со скрежетом распахнулись, и ночной, прохладный воздух хлынул внутрь, пахнущий озёрной водой и хвоей.

— Первокурсники! Сюда! Первокурсники, ко мне! — раздался грубый голос.

Невилл выглянул и увидел гигантскую фигуру с чёрной, лохматой бородой и добрыми, как у собаки, глазами, который держал в руке огромный фонарь. Хагрид. О нём Невилл слышал от бабушки — «тот полувеликан, хороший малый, за животными ухаживает».

Толпа маленьких, перепуганных фигурок в новых мантиях хлынула к нему. Невилл и Гермиона присоединились к потоку.

— По четыре человека в лодку! — гремел Хагрид, указывая на флотилию маленьких деревянных лодок, качающихся на чёрной воде.

Невилл замер на краю пристани, глядя на тёмную, бездонную гладь. Он никогда не был хорошим пловцом. Что, если лодка перевернётся? Что, если Тревор выпрыгнет?

— Давай же, Невилл, — позвала Гермиона, уже сидя в одной из лодок рядом с Роном и Гарри. Она протянула руку.

Невилл глубоко вдохнул. Запах озера, крики ночных птиц, дрожащий свет фонарей на воде — всё это было пугающим и новым. Но он сделал шаг. Шатаясь, он ступил в лодку, едва не уронив свой рюкзак в воду, и тяжело опустился на сиденье рядом с Гермионой. Лодка опасно накренилась, и девочка тихо вскрикнула.

— Извини, — пробормотал он, вжимаясь в сиденье.

— Ничего, — сказала Гермиона. — Просто сиди спокойно.

— Держитесь! — крикнул Хагрид, и флотилия мерно тронулась, разрезая чёрное зеркало озера.

И тогда они увидели его во всей красе. Хогвартс.

Замок возник из темноты, как гора, усыпанная звёздами. Бесчисленные окна сверкали и мерцали в ночи, башни и шпили взмывали к туманному небу. Это было самое величественное, самое волшебное, самое пугающее и самое прекрасное зрелище, которое Невилл когда-либо видел. Он застыл с открытым ртом, забыв на мгновение о страхе, о бабушке, о своей неуклюжести, даже о Треворе, который отчаянно барахтался в его кармане.

Он слышал восхищённые вздохи и возгласы вокруг, но они доносились как будто из-за толстого стекла.

Весь его мир сузился до этих сияющих огней. Где-то там, за этими стенами, была его новая жизнь. Ему предстояло пройти Распределение, найти свой факультет, начать учиться. Ему предстояло стать кем-то. Или не стать.

Лодки причалили к подножию скалы, скрытой во мраке. Под руководством Хагрида они выбрались и, поскальзываясь на мокрых камнях, поднялись по тропинке к огромным дубовым дверям.

Невилл шёл, уставившись в спину впереди идущего ученика. Его ладони были липкими от пота, во рту пересохло. Он машинально потрогал карман — Тревор был на месте, тяжёлый и беспокойный комок.

Хагрид постучал в дверь кулаком размером с дыню. Гулкий звук отозвался эхом в каменной тишине. Двери медленно, со скрипом, отворились.

На пороге стояла высокая, строгая женщина в изумрудной мантии и остроугольной шляпе. Профессор Минерва МакГонагалл. Её взгляд, острый как булавка, пробежался по кучке перепуганных первокурсников.

— Профессор МакГонагалл, вот первокурсники, — сообщил ей Хагрид.

— Спасибо, Хагрид, — кивнула ему волшебница. — Я их забираю.

Она повела их в небольшой боковой зал. Невилл, стараясь быть как можно незаметнее, прижался к холодной каменной стене. На каменных стенах — точно так же, как в Гринготтсе, — горели факелы, потолок терялся где-то вверху, а красивая мраморная лестница вела на верхние этажи.

— Добро пожаловать в Хогвартс, — наконец поприветствовала их профессор МакГонагалл. — Скоро начнётся банкет по случаю начала учебного года, но прежде чем вы сядете за столы, вас разделят на факультеты. Отбор — очень серьёзная процедура, потому что с сегодняшнего дня и до окончания школы ваш факультет станет для вас второй семьёй. Вы будете вместе учиться, спать в одной спальне и проводить свободное время в комнате, специально отведённой для вашего факультета.

Факультетов в школе четыре — Гриффиндор, Рейвенкло, Хаффлпафф и Слизерин. У каждого из них есть своя древняя история, и из каждого выходили выдающиеся волшебники и волшебницы.

Невилл слушал, но слова сливались в монотонный гул. Его факультет… Гриффиндор, как у родителей? Он не чувствовал в себе ни капли их отваги. Возможно, Хаффлпафф, где ценили верность и трудолюбие. Но бабушка… бабушка считала, что это факультет для неудачников.

— Пока вы будете учиться в Хогвартсе, — продолжала профессор, — ваши успехи будут приносить вашему факультету призовые очки, а за каждое нарушение распорядка очки будут вычитаться. В конце года факультет, набравший больше очков, побеждает в соревновании между факультетами — это огромная честь. Надеюсь, каждый из вас будет достойным членом своей семьи.

Церемония отбора начнётся через несколько минут в присутствии всей школы. А пока у вас есть немного времени, я советую вам собраться с мыслями.

Её глаза задержались на мантии Невилла, которая сбилась так, что застёжка оказалась под левым ухом, а потом на грязном носе Рона.

И тут из ниоткуда нахлынули призраки. Полупрозрачные, сияющие фигуры проносились сквозь стены, споря и переговариваясь. Невилл вскрикнул и отпрянул, наступив на ногу соседу.

— Простите! Ой, простите! — залепетал он.

Мальчик, на чью ногу он наступил, был тем самым тощим, в очках, с молнией на лбу. Тот самый Гарри Поттер. Он посмотрел на Невилла, не сердясь, а скорее с пониманием.

— Ничего, — тихо сказал он. — Они и меня напугали.

Это крошечное проявление доброты от того, кого все считали героем, согрело Невилла изнутри. Может, не все здесь будут смеяться?

Но этот проблеск тут же погас, когда профессор МакГонагалл вернулась и велела им строиться.

Они пошли за ней вереницей, а Невилл, стараясь держаться в середине группы, изо всех сил пытался выглядеть уверенным, но его сердце бешено колотилось в груди.

Они выстроились вдоль дальней стены Большого зала. Невилл никогда не видел ничего более великолепного: заколдованный потолок, усыпанный звёздами, четыре длинных факультетских стола, за которыми сидели сотни студентов, и учительский стол, возвышавшийся над ними.

Профессор МакГонагалл поставила перед первокурсниками маленький табурет с остроконечной, потрёпанной Волшебной Шляпой. Шляпа была вся в заплатках, потёртая и ужасно грязная. Наступила тишина. Шляпа вдруг дёрнулась, по швам разошёлся разрыв, и она запела длинную песню, повествуя о славной истории Хогвартса, о том как она может прочитать мысли каждого студента и как опасно быть школьной шляпой.

Но Невилл практически не слышал, что она пела. Его ладони вспотели, ноги дрожали, и ему всё время казалось, будто на него смотрит весь зал.

Когда песня закончилась, в зале раздались аплодисменты.

— Когда я назову ваше имя, вы наденете шляпу и сядете на табурет, — объявила профессор МакГонагалл, развернув длинный свиток пергамента. — Эбботт, Ханна!

Блондинка с розовыми щёчками подошла к табурету, дрожа так сильно, что, казалось, вот-вот упадёт. Шляпа почти сразу выкрикнула: «ХАФФЛПАФФ!» — и на столе в жёлто-чёрных тонах раздались аплодисменты.

Студентов вызывали одного за другим: Боунс, Сьюзен — Хаффлпафф; Бут, Терри — Рейвенкло; Браун, Лаванда — Гриффиндор.

Наконец профессор МакГонагалл произнесла:

— Лонгботтом, Невилл!

Невилл вздрогнул, и его, наконец, настигло то, чего он так сильно боялся — все эти сотни глаз сейчас смотрели прямо на него. Он почувствовал, как его колени подкашиваются. Он сделал шаг. Потом другой. На третьем шаге его нога зацепилась за мантию и он рухнул, растянувшись во весь рост на холодном каменном полу. Глухой стук его тела отозвался в наступившей мёртвой тишине.

И тут же её разорвал взрыв смеха. Он прокатился по залу волной, громкой, безжалостной, всепоглощающей. Невилл лежал, прижавшись щекой к камню, закрыв глаза, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила его прямо здесь, вместе со смехом, который жёг его изнутри, как кислота.

— Тишина! — раздался резкий, как удар хлыста, голос профессора МакГонагалл. Смех стих, переходя в сдавленное хихиканье и покашливание.

Сгорая от стыда, Невилл поспешно вскочил на ноги. Он чувствовал, как его лицо горит, и не осмеливался посмотреть ни на кого. Он видел только расплывчатую фигуру профессора МакГонагалл, чьё строгое выражение лица было его единственной опорой, и, спотыкаясь, побрёл к табурету.

Он сел, голова кружилась от унижения и страха. Он закрыл глаза, когда на его голову опустилась древняя, пахнущая плесенью и потом Шляпа.

И вдруг — голос, у него в ушах, но одновременно где-то внутри головы:

— Ммм… непростой случай.

Невилл замер.

— Лонгботтом, а? — продолжила Шляпа. — Большие ожидания я вижу в тебе. Очень большие. И очень большой страх их не оправдать. Ты пережил многое. И ты боишься не столько опасности, сколько позора. Боишься показаться слабым. Это… любопытно. Куда бы определить тебя? Хаффлпафф был бы рад тебе. Ты добр, в этом нет сомнений.

— Нет! — прошептал Невилл, сжав колени. — Пожалуйста, не Хаффлпафф. Бабушка...

Шляпа помолчала, будто копаясь в самых отдалённых уголках его сознания.

— Но нет… в тебе есть отвага. О да… она спрятана глубоко внутри, но она есть. Вижу решимость. Решимость стать лучше. Прятаться в Хаффлпафф было бы легко. Слишком легко. А этой хрупкой ниточке храбрости нужна закалка. Ей нужно место, где тебя будут подталкивать, где твои страхи будут бросать тебе вызов каждый день. Истинная храбрость — это не отсутствие страха, мальчик. Лучше всего…

— ГРИФФИНДОР!

Последнее слово Шляпа прокричала на весь зал. Грохот аплодисментов обрушился на Невилла. Он почувствовал, как с его плеч упал невероятный груз. Он спрыгнул с табурета с такой поспешностью, что тут же позабыл обо всём. Оглушительные аплодисменты и приветственные возгласы гриффиндорцев наполнили его гордостью и облегчением.

Он побежал к столу Гриффиндора, сияя от счастья, совершенно забыв снять с головы Распределяющую Шляпу.

На секунду в зале воцарилась ошеломлённая тишина, а затем её сменил взрыв хохота. Даже некоторые преподаватели улыбались. Профессор МакГонагалл строго крикнула:

— Мистер Лонгботтом! Шляпу, если не трудно!

Невилл, добежав до скамьи, наконец понял, в чём дело. Он побагровел ещё сильнее, сорвал Шляпу с головы и, чуть не уронив её, сунул в руки ближайшему первокурснику — Дину Томасу, который только что был распределён. Тот, давясь от смеха, отнёс её обратно.

Невилл рухнул на первую же свободную скамью и уткнулся лицом в сложенные на столе руки, желая провалиться сквозь землю. Похлопывания по спине, улыбки — всё это было нереальным, частью какого-то жуткого, стыдного спектакля.

Чуть дальше сидела та девочка, Гермиона Грейнджер. Её тоже распределили в Гриффиндор.

Через какое-то время к нему подсел тот самый рыжий мальчик с поезда — Рон Уизли, которого только что выкрикнула Шляпа.

— Отличное начало, Невилл! — крикнул он. — Запоминающееся.

Невилл попытался улыбнуться, но его губы подрагивали от пережитого потрясения. Он почесал голову, которая всё ещё гудела, как будто Шляпа всё ещё была на ней, и посмотрел на других первокурсников, которые проходили Церемонию.

— Малфой, Драко — СЛИЗЕРИН.

Невилл заметил, как Малфой прошествовал к столу Слизерина с видом триумфатора, будто даже Шляпа не могла ему перечить. Невилл обменялся взглядом с Роном, и тот покачал головой.

Профессор МакГонагалл продолжала называть имена.

— Паркинсон, Пэнси — СЛИЗЕРИН.

— Поттер, Гарри…

Тишина, которая повисла в зале, была теперь ещё плотнее, чем прежде. Каждый студент в Большом зале, казалось, задержал дыхание, устремив взгляд на Гарри. Он был легендой в Хогвартсе, героем, чья история была известна всем. Невилл видел, как Гарри, бледный, но решительный, подошёл к табурету и сел, а потрёпанная Шляпа опустилась ему на голову.

— ГРИФФИНДОР! — крикнула Шляпа, и в зале раздался самый громкий взрыв аплодисментов за сегодня.

Потом был пир. Блюда, появившиеся словно ниоткуда, манили запахами — жаркое, картофель, пироги всех видов, столько еды, что у Невилла голова снова пошла кругом. Он ел осторожно, боясь что-нибудь опрокинуть или уронить, но атмосфера вокруг постепенно растапливала его напряжение.

Старшекурсники смеялись, обсуждали каникулы, спорили о квиддиче. К радости Невилла, на него не обращали внимания.

После пира староста увел первокурсников к Гриффиндорской башне. Замок жил собственной жизнью: рыцарские доспехи поворачивали головы, портреты переговаривались друг с другом, даже стены, казалось, шептали.

Они остановились перед портретом тучной дамы в розовом платье. Та отложила бокал и устало протянула:

— Пароль?

— Капут драконис, — произнёс староста. Такой же рыжий, как и Рон.

Портрет распахнулся, и первокурсники вошли в круглую, уютную гостиную, освещённую мягким светом камина. Красные и золотые тона, мягкие кресла, потрескивающий огонь в камине — это было тёплое убежище от холодных камней замка.

Их отвели в спальню — маленькую, тёплую, с пятью кроватями с красными занавесками. Невилл выбрал кровать с краю, у стены, поставил свой чемодан и достал Тревора, который мгновенно попытался сигануть на пол.

— Нет-нет-нет! — прошептал Невилл, ловя упрямую жабу и пряча её тумбу. Там будет посвободней.

Симус Финниган хмыкнул:

— Так это твоя жаба, которую в поезде искали? Классно. У меня тоже был питомец… я его подорвал случайно. Родители отказались покупать нового.

Они переоделись, погасили свечи одна за другой, сон наваливался тяжёлой волной. Невилл лёг, вцепившись в одеяло. Он думал о Треворе. О смехе в зале. О падении. О Шляпе.

Казалось, хуже и быть не могло.

Ночь в спальне Гриффиндора была наполнена храпом Рона, сдержанным сопением Гарри и бормотанием Дина — кажется, он что-то говорил на иностранном языке. Невилл, прижавшийся к своей стене, спал плохо. Каждый раз, когда он задремывал, перед его внутренним взором возникала картина Большого зала: он, растянувшийся во весь рост на холодном каменном полу, а затем — сцена, как он бежит к столу в Шляпе, не снимая её. Чувство всепоглощающего стыда, такое же реальное, как колючее одеяло на его теле, не давало ему покоя. Едва он уснул, отогнав ненужные мысли, наступило утро.

Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь цветные витражи, раскрасили стены спальни в красные и золотые пятна. Невилл проснулся от оживлённого спора Симуса и Дина о правилах квиддича.

— А я говорю, «Болотные бомбардиры» использовали запрещённый «Вираж Финка» ещё в первом сезоне! У моего дяди осталась вырезка!

— Твой дядя, кажется, считает, что гномы крадут носки через камин, — парировал Дин.

Невилл натянул свою мантию, которая всё также висела на нём чуть мешковато, и поспешил проверить тумбу. Тревор был на месте, его горловые мешки размеренно раздувались, а глаза смотрели на Невилла с привычным безразличием. «Надо попросить бабушку купить для него клетку», — решил он.

— Жив? — крикнул со своей кровати Рон, зевая во весь рот и доставая из-под одеяла сонную крысу. — Моя тоже. Короста, кажется, проспит до самого Рождества, если её не разбудить.

Как только он вышел из уютной гостиной, столкнулся с первой и, пожалуй, самой непостижимой проблемой Хогвартса: это сам замок.

Хогвартс был не просто школой, а живым, дышащим существом, постоянно меняющимся и активно противостоящим попыткам запомнить его. Лестницы-обманщицы двигались с пугающей непредсказуемостью, портреты давали сбивающие с толку советы, а коридоры, казалось, специально заводили в тупики. Даже до травмы Невиллу было бы тяжело это запомнить, а теперь для него это и вовсе превратилось в пытку. Он постоянно терялся.

В среду утром, уже опаздывая на урок Травологии, он с отчаянием понял, что совершенно забыл, как выйти из восточного крыла замка. Он попросил помощи у двух старшекурсников из Хаффлпаффа, которые, к его облегчению, не засмеялись, а лишь добродушно указали верный путь.

Это было не самое страшное. В четверг вечером, после напряжённого дня, Невилл еле-еле дошёл до портрета Полной Дамы, облегчённо выдохнул и… понял, что забыл пароль. Как ни пытался, вспомнить никак не мог.

— Ну? — она надменно приподняла бровь, попивая вино.

— Кажется… Драконий лист?

— О, нет, милый. Попробуй завтра.

— Но… мне нужно внутрь…

— Без пароля — ни ногой. Правила есть правила. Можешь подождать, пока кто-то придёт.

Он стоял перед портретом, пока мимо него проносились полупрозрачные призраки. Призраки! Он никак не мог привыкнуть к их внезапному появлению, и каждый раз, когда они проходили сквозь него, его бросало в дрожь. Ему пришлось простоять в коридоре почти полчаса, пока не подошли двое пятикурсников.

— Капут драконис, — скучно произнёс один из них.

Хуже призраков был только Пивз, полтергейст, который воспринимал жизнь в Хогвартсе как бесконечный повод для хаоса. Он швырялся вещами, выдёргивал ковры из-под ног и пел оскорбительные частушки.

Пятница не задалась с самого утра. Только Невилл вышел из гостиной, как Пивз с радостным криком спикировал с потолка и опрокинул на него ведро с холодной водой.

— Жирный Лонгботтом! Упал и облился! — прогорланил он, весело кружась под потолком.

Невилл сидел на полу, совершенно промокший и подавленный, когда перед ним материализовался Аргус Филч, школьный завхоз. Это был тощий, хмурый человек с болезненным, желтоватым лицом. Рядом с ним семенила его кошка, миссис Норрис — такая же тощая, шершавая и подозрительная, с горящими, как фонари, глазами.

— Нарушение порядка, Лонгботтом! — прошипел Филч, оглядывая мокрый пол. — Это два очка с Гриффиндора!

— Но это Пивз! — Невилл попытался оправдаться.

— Пивз? — Филч скривился. — Мне всё равно, кто. Это ты стоишь здесь мокрый и мочишь мой пол! И я уверен, ты забыл свои книги!

К несчастью, Филч был прав. И книги, и пергаменты он забыл в спальне. Чувствуя себя полным неудачником, Невилл поспешил обратно. Ещё не хватало, чтобы он на урок опоздал.

Несмотря на то что профессор Спраут была доброжелательна, а в жилах Невилла текла кровь Лонгботтомов, славящихся своим природным чутьём к растениям, травология давалась ему с огромным трудом. Он искренне уважал профессора и прилагал все усилия, но его проблемы с памятью и концентрацией создавали непреодолимые препятствия. Он не мог запомнить длинные латинские названия растений из учебника «Тысяча магических трав и грибов». Он путал чихательные поганки с мимозой-плаксой, и даже когда ему удавалось аккуратно пересадить саженец, он часто забывал правильный поливочный раствор. Его желание быть достойным своего рода постоянно натыкалось на его физиологические проблемы.

История Магии с профессором Бинсом была, пожалуй, самым скучным предметом. Бинс был единственным призраком-преподавателем, который пролетал сквозь доску, и его монотонный голос, рассказывающий о восстаниях гоблинов, погружал в сон даже самых старательных студентов.

Профессор Флитвик, преподававший Заклинания, был такого крошечного роста, что вставал на стопку книг, чтобы видеть учеников из-за своего стола. Со своего возвышения он напоминал ожившую фарфоровую статуэтку — до тех пор, пока его звонкий, полный энтузиазма голос не заполнял класс, а виртуозные пассы его палочки не заставляли парящие над партами предметы выписывать в воздухе сложнейшие фигуры. Именно на его уроках даже самые неуверенные в себе первокурсники впервые чувствовали, что волшебная палочка в их руке — это не просто ветка дерева, а живой проводник их намерений.

С особым нетерпением все ждали урока профессора Квиррелла по Защите от Тёмных Искусств, однако занятия Квиррелла скорее напоминали юмористическое шоу, чем что-то серьёзное. Его кабинет насквозь пропах чесноком, которым, как все уверяли, Квиррелл надеялся отпугнуть вампира, которого встретил в Румынии. Профессор очень боялся, что тот вот-вот явится в Хогвартс, чтобы с ним разобраться.

Не добавлял серьёзности и экзотический тюрбан на голове преподавателя. Квиррелл утверждал, что получил его в дар от африканского принца за победу над зомби, однако эта история никого не убедила. Во-первых, на вопросы о подробностях той битвы профессор лишь смущённо переводил разговор на посторонние темы. А во-вторых, от тюрбана исходил тот же чесночный запах. Невилл слышал от близнецов Уизли… Да, помимо Рона и старосты Перси были ещё Уизли. Невилл уже сбился со счёта, сколько их. Они утверждали, что под тканью тюрбана спрятаны дольки чеснока — якобы Квиррелл, опасаясь вампиров, вообще не расставался со своей «защитой» даже во сне.

Но самый удивительный и нелогичный урок случился в пятницу на Трансфигурации с профессором МакГонагалл. Этот предмет считался одним из самых сложных, требующим максимальной концентрации и точности, которых у Невилла не было. Он ожидал полного провала.

МакГонагалл, строгая и внушительная, объяснила, что сегодня они будут практиковать своё первое заклинание: превращение обычной спички в иголку.

— Трансфигурация — это самая сложная и опасная область магии, — предупредила она. — Малейшая ошибка в намерении или произношении может привести к непоправимым последствиям. Тот, кто превратит спичку в иголку, достойную портного, получит пятнадцать очков.

Невилл положил перед собой спичку. «Концентрация, Невилл. Произношение», — говорил он себе, но голос в голове звучал неубедительно.

Рядом с ним сидела Гермиона. Она была сосредоточена.

— Теперь, — прошептала Гермиона, чётко сфокусировав взгляд. — Фера Верто!

Её спичка немедленно изогнулась и слегка изменила цвет, став серебристой, хотя острия иглы не образовалось.

— Три очка Гриффиндору, мисс Грейнджер, — произнесла МакГонагалл. — Очень хорошо для первого раза.

Симус, сидевший по другую сторону от него, взмахнул палочкой.

— Феерверто!

Его спичка не превратилась в иглу, но её кончик вспыхнул, заискрился, потом сразу же погас и пошёл лёгкий дымок.

По классу прокатился сдержанный смешок.

— Мистер Финниган! — строго сказала МакГонагалл. — Внимательнее с произношением!

Рон покраснел от усилий, но его спичка лишь слегка шелохнулась. Гарри добился того, что она стала острой, но осталась деревянной.

Невилл сжал палочку до боли. Он мысленно повторял заклинание, представлял иглу — холодную, острую, блестящую. Он боялся. Боялся провала, боялся насмешек, боялся разочаровать проницательный взгляд профессора. Боялся реакции бабушки.

Он подумал о том, что должен сделать что-то, чтобы запомниться. Ему нужно доказать, что он не сквиб.

— Фера Верто!

Палочка дернулась. Спичка на парте внезапно сжалась, приняла серебристый оттенок и превратилась в совершенно прямую, идеальную, остроконечную иглу.

В классе воцарилась тишина. Это было невозможно. Невилл, самый неуклюжий и забывчивый мальчик в школе, только что совершил идеальную трансфигурацию.

— Мистер Лонгботтом, — сказала она, и в её обычно суровом тоне сквозило такое изумление, какое он от неё ещё не слышал. Она подошла к его парте, взяла иглу и, поднеся к свету, внимательно осмотрела её. Её губы сжались, и затем она медленно выдохнула, глядя на Невилла поверх своих квадратных очков. — Это… безупречная работа. Уж от кого от кого… Пятнадцать очков Гриффиндору. Кажется, вы нашли свой предмет, мистер Лонгботтом.

Невилл чувствовал себя так, словно его оглушили.

Гермиона повернулась к нему, её обычно самоуверенное лицо было искажено чистым недоумением.

— Невилл… как ты это сделал? — прошептала она, и в её голосе сквозила лёгкая зависть, что мгновенно подняло его самооценку.

— Я… я не знаю, — пробормотал Невилл, его щёки пылали. — Я просто… захотел, чтобы это получилось.

— Просто захотел? — переспросил Рон с соседней парты, его глаза были круглыми, как блюдца. — Да я свою палочку чуть не сломал, а ты просто захотел?

Невилл в ответ только пожал плечами, пытаясь выглядеть небрежным, хотя внутри него сердце колотилось. Пятнадцать очков. От МакГонагалл. Идеальная работа. Он сам не понимал, как это произошло, ведь он старался и на других уроках. Его всегда пугало волшебство, требующее точности. Терпел неудачи на травологии, на заклинаниях у него был нулевой результат. Но именно здесь, на самом сложном и точном предмете, у него получилось. Может быть, это было чистое везение. Может быть, палочка просто решила подшутить над ним, прежде чем подвести окончательно.

Невилл выходил из класса с поднятой головой, он был невероятно горд собой. Впервые за долгое время он ощущал не смущение, а чистый, искрящийся триумф. Впервые однокурсники посмотрели на него смотрели не как на неудачника, не как на заикающегося забывчивого толстяка, а как на кого-то, кто может что-то сделать. И это чувство… это одобрение от строгой МакГонагалл, это удивление Гермионы — было лучшим, что он когда-либо испытывал. Ему безумно понравилось это чувство. Это было то, ради чего стоило бороться со своими страхами и становиться лучше.