Джеймс Эванс и Школа Хогвартс (джен)

Это был самый обычный и самый что ни на есть нормальный день. Знойный и ясный, как и полагается в летние каникулы.

Самое ужасное время...

Было слышно, как тётушка Петуния, звонко цокая каблучками своих туфель о кафельный пол на кухне, готовит завтрак для всей... ну, для всей своей семьи.

Я явно не вхожу в число тех, кто будет удостоен милости отведать тётин фирменный чизкейк, который со вчерашнего вечера застывает в холодильнике. Да и сегодняшний лёгкий завтрак из освежающего салата мне вряд ли достанется. Если повезёт и свинья по кличке Дадли насытиться основным блюдом и десертом, мне, может быть, перепадёт кусочек дыни.

После неохотного пробуждения уши застилала мешанина типичных звуков, которыми в доме Дурслей сопровождалось каждое утро: суета тётушки, громкие шаги дяди Вернона и кузена Дадли наверху, точно топот стада слонов, скрип ступеней лестницы над головой, на которую то и дело сыпалась вековая пыль, и урчание в животе. Вчерашний день был особенно неудачлив и жаден на благосклонность опекунов.

Вчера тётя Петуния долго спала из-за своих лекарств, которые принимала последнюю неделю и потому казалась вялой. Завтрак пришлось готовить мне. Не описать словами, как я был счастлив от этого. Я люблю готовить, и не только потому, что это куда лучше, чем горбатиться с утра пораньше под палящим солнцем, получая себе всё новое солнечные ожоги, от которых уже несколько дней болят плечи, но и потому, что когда я готовлю, я могу есть. Я в такие моменты ем, кажется, больше чем мне обычно дают, кусочничая и то и дело отправляя в рот обрезки овощей и фруктов или закидывая в карманы хлеб или завёрнутые в салфетку кусочки мяса.

Раньше мне это нравилось ещё и потому, что я думал: "Вот буду хорошим мальчиком, порадую семью и они меня полюбят"... Наивно было думать так. Радоваться они радовались, но только тому, что мои "грязные ручонки" не испортили еду, которую они закидывали за обе щёки.

Казалось бы, хорошее начало утра, да только потом всё пошло наперекосяк. Дядя Вернон потерял ключи от своей машины и Дадли, видимо прибывая в игривом настроении, решил организовать мордобой, ляпнув, что видел, как я утащил ключики. Конечно, я бы не осмелился воровать у дяди, но мои карманы всё равно были вывернуты. Яблоко и пару кусков вяленого бекона — вот какой щедрый приз я бы получил, рискуя целостностью своей шкуры. Как оказалось, рискуя напрасно.

Было больно...

Таскать еду было нарушением. Ну, вернее, нарушением для меня. Дадли никто не ругал, когда он без спроса брал из морозилки очередное ведро мороженого и съедал всё в одно рыло, пачкая ковёр перед телевизором. А кто убирать? Пра-а-авильно, Гарри.

В общем, не считая пары кусков помидоров, закинутых в рот вчера во время готовки завтрака, уже как больше суток мой желудок был пуст. Снова и снова он изнывал, урчал, скручивался в узел, но я его игнорировал. Научился за прошедшие восемь лет. Да и налитый кровью синяк на ногах от дядиного коженного ремня, если честно, сейчас беспокоили меня больше. Вернон всегда не в духе с утра, пока не поест, и если тронуть его в это время, то мало не покажется.

Честно, мне казалось, что он меня убьёт. Мне постоянно так казалось после того дня, когда его, весёлого и подвыпившего после удачной сделки, вызвали в школу. В тот день я какими-то неведанным образом, убегая от Дадли и его компашки, запрыгнул —или... полетел? Телепортировался?— на крышу школы. Не часто можно было увидеть, как визжит наш воспитатель, но когда она заметила одного из своих учеников, который не сполз по скользкому шиферу вниз и не разбился об асфальт лишь благодаря надёжно закреплённому водостоку, кажется, мадам Маркс в тот раз слышала вся улица.

Конечно, мне было не избежать наказания, но я не думал, что всё пройдёт...Так. Дядя Вернон тогда, как обычно, рвал глотку, крича мне в лицо. Я чувствовал вонь спиртного и сигарет. Одно это заставило меня готовиться к худшему. —Ремень или таскание за волосы? Не страшно, выдержу. —думал я тогда. Да вот только огромные и сильные пальцы дяди сомкнулись на моём лбу, стискивая волосы до боли в коже, от которой глаза лезли на лоб. Я уже не помню, что он кричал тогда. Что-то про —"показывать твоё уродство на людях", "позорище", "надо было тебя утопить, когда ты только оказался под нашей дверью"— как-то так. Ничего нового. Да вот только орал он это параллельно тому, как раз за разом прикладывал мой затылок о стену. Я чувствовал лишь острую боль. Все звуки слились в монотонный звон. В глазах темнело, а к горлу, зажатому в даденой ладони, подкатывала тошнота.

Мысленно я уже прощался с жизнью. Это был первый раз, когда меня били по голове и я будто чувствовал, как разлетается на куски мой череп, как острая боль обрывает что-то под коркой кости и тело немеет.

Если бы тётя Петуния не накричала на Вернона, мне кажется, в доме Дурслей в ту ночь стало бы на один детский трупик больше.

Я помню, как из моего рта полилось что-то кислое. На пол рывками. Помню, как меня вновь бросили в мой чулан —куда аккуратнее, чем можно было ожидать. И в следующий вечер, когда я относительно пришёл в себя и мог хотя бы попытаться встать и выпить воды, я заметил размазанное багровое пятно на шероховатой стене, точно в том месте, где меня и приложили. Его так и не удалось оттереть и теперь место с этим пятном было завешано картиной.

После этого нарываться на дядюшкин гнев стало ещё страшнее. Он, кажется, перепугал тогда весь дом, а моя постоянная рвота и спотыкания на ровном месте лишь подливали масла в огонь. Однако не трогали меня ровно до следующего понедельника, после чего я настолько "замозолил глаза" дяде с тётей, что у них уже тряслись руки пихнуть меня, чтобы соображал быстрее, вёл себя тише и делал, что велено.

Впрочем, по затылку меня больше старались не бить. Теперь доставалось ногам, рукам и заднице. Видимо, Петуния провела со своим мужем беседу о том, что лучше бы в их доме не было смертей.

Я пролежал ещё какое-то время, чувствуя пульсирующую боль в бёдрах на тех местах, где остались прямоугольные тёмно-фиолетовые и красные следы от ремня Вернона. Желудок, конечно, тоже беспокоил, но это было где-то на фоне.

Было слышно, как вся семья Дурслей уже ест: на кухне звенели ложки, женщина из телевизора говорила о пагоде, а Петуния как обычно щебетала что-то едва различимое. Наверняка опять обхаживала своего "сладенького маленького Дадлика".

Меня не звали. Я был всё ещё наказан, об этом и спрашивать не было смысла. Всегда, когда мне говорили "остаёшься в чулане без еды" — это означало, что я должен сидеть тихо и отбывать свой срок, пока дядя или тётя не позовут меня выполнять какое-нибудь поручение, сунув перед этим в руки тарелку с какой-нибудь — наверняка ужасно пресной и не вкусной — но всё же едой.

Вскоре это всё же произошло.

— Поттер!! — прогремел на весь дом голос дяди, заставивший меня невольно поёжится. — Живо сюда!

Я привстал, поднимаясь с матраса на локтях и придвигая к себе ноги. Ушибленные места вновь неприятно заныли, будто мои мышцы были растянуты и частично порваны. Болезненное шипение вырвалось сквозь стиснутые зубы при нервном вдохе. Как по мнению дяди я должен "живо" прискакать на кухню, когда на моих ногах живого места нет? Но делать нечего, надо подниматься.

Я не переодевался с позавчерашнего дня, так что и сейчас не стал тратить время на это. Что толку, если вся моя одежда, за какую не возьмись, сплошной мешок, в который намертво впиталась вонь кузена, но из-за которой меня называют немытой свиньёй.

Покидая своё пристанище под лестницей, я ощутил приятную свежесть. Не смотря на летнюю жару, в доме хотя бы дышалось легко, не как в душном непроветриваемом чулане. Я закрыл дверцу, которая — не смотря на то, что она была меньше всех дверей дома почти в половину — была мне по плечо высотой. Шагать на кухню было неописуемо тяжело и тошно. Снова работать, а конечности будто сейчас откажут... будет очень больно.

— Доброе утро. — Буркнул я, входя в залитую светом кухню-гостинную. Очевидно, мой тон не был достаточно добрым, судя по тому, что лицо тётушки исказилось в такой мерзкой гримасе, будто ей перед лицом поводили ложкой, полной личинок. Хотя, пожалуй, будь я достаточно радостным, её лицо исказилось бы до неузнаваемости.

— По новостям обещает засуху — без лишних формальностей протараторила тётушка — Следующие дни ты будешь поливать сад и орошать газон, понятно?

— Понятно. — Что же, не такое уж и сложное поручение. По крайней мере, я практически закончил обрезать цветы и другая работа под солнцем мне не грозит.

— Ну так ешь и приступай к работе, бездельник.

С этими словами Петуния достала из холодильника тарелку макарон с сосисками. Вчера явно у кого-то не было аппетита, раз сегодня у меня такой богатый завтрак. Я сел на свой стул напротив Дадли, который за обе щёки пихал чизкейк в прикуску с дыней. Вот сволочь... мне явно не перепадёт и кусочка.

Я начал есть и практически сразу понял, каким чудом эти макарошки пережили вечно голодную бездонную пасть Дадли: видимо, вместо кетчупа кузен-недоумок плеснул какого-то острого соуса. Перца было столько, что всё нёбо жгло. Ну, по крайней мере, это была еда и её, не без усилия конечно, можно есть. Я опустошил всю тарелку за считанные минуты и, поднимаясь из-за стола первым под дядино раздражённое "Траглодит", подошёл к раковине. Мытьё посуды — одно из моих прямых обязанностей, это ясное дело, но вот к раковине я бежал ещё и из желания напиться воды, чтобы смыть привкус перца на языке. Хватая стоящий у крана стакан, я включил воду и с пары глотков опустошил одну порцию, вторую, третью...

— Не затягивай давай! Чтобы через пять минут духу твоего в доме не было! — Гаркнул Вернан, морща нос и читая газету. Только сейчас я подумал, что от меня наверняка попахивает из-за несвежей одежды и отсутствия ванны в течении... скольки-то дней. — Петуния, дорогая, открой окно проветрить, сейчас вся кухня этой свинотой провоняет.

Не среагировав никак на дядино ворчание, я помыл свою тарелку от подсохшего на краях соуса и поспешил к задней двери, ведущей во двор. Газон был чистым и свежим, потому, сняв носки, я босиком ступил с порога веранды на зелёный настил. После ночи земля ещё не успела нагреться, но ясное солнце говорило, что это не надолго.

Я направился к небольшому садовому сараю, где инструменты и газонокосилка хранились вместе со всяким хламом, вроде сломанного велосипеда Дадли, старых санок и лыж, на которые Дурсли стали лишь однажды во время отпуска в горах и забросили это дело в тот же день, после того, как тётя Петуния сломала ногу. Ох, это были суровые недели после их возвращения, наполненные для меня работой домохозяйки.

Во всей этой куче забытых вещей я откапал ящик с садовыми инструментами и снял с крючка на стене поливочный шланг. Закончить обрезать цветы, проверить, нет ли жуков, и полить — не так сложно и, признать честно, весьма приятно. Если бы не синяки и горящий обожжённый рот, я бы мог даже насладиться этим утром.

— Ну привет, цветочки... — я опустился на колени перед аккуратной металлической оградкой, за которой кончался газон и из чёрной земли росли цветы. Петунии, розы, цинии, бархатцы... половина из них уже цвела во всю и в воздухе витал их едва уловимый аромат.

Достав секатор из ящика поставленного рядом, я начал аккуратно отодвигать веточки кустарников розы. Шипы не страшны, да и перчатки порваны и толку от них бы не было. Пара подсохших веточек были срезаны и выброшены рядом. Я собирал срезанные части в кучку, чтобы потом отнести в мусор и ничего не портило "идеальную" лужайку Дурслей. Чтоб им ноги ржавым гвоздём прокололо...

Даже на клумбе им нужен был идеальный порядок, от чего зелёные кусты не редко страдали под гнётом садовых ножниц, что предавали им округлую форму. Дядя Вернон, кажется, не щадил даже растений, безжалостно перерезая им здоровые ветки и листья лишь за то, что "росли не красиво". Уверен, если бы яростью и любовью к садизму можно было бы заставить мусор исчезнуть, то Дурслей бы наградили за их вклад в поддержание экологии.

С цветами я закончил быстро. Как-то даже слишком быстро... не дай бог вернуться в дом раньше, чем хотелось бы. Хотя, на самом деле, хотелось бы никогда не возвращаться. Сбежать куда-нибудь подальше от этих ненавидящих всё и вся родственничков и жить, эм... например в лесу. В какой-нибудь хижине у озера или поля, где вокруг будет не идеальная лужайка и забор, за которым друг за другом идут одинаковые, как под копирку, домики, а густые заросли ежевики, покрытые лозами деревья и непроходимый лес, из которого каждую ночь приходили бы животные. Наверняка я бы их подкармливал. Даже если бы они боялись меня, я бы точно установил кормушки для птиц и белок и обязательно фонтанчик или прудик с чистой водой на случай такой же жары, как этим летом.

Как и предполагалось, пекло беспощадно. Руки были красноватыми из-за ожёгов, которые делли и так слегка загорелую кожу не самого красивого бардового оттенка. Типичный мой "летний камуфляж". Не представляю, как справляются с этим те, у кого нет доступа к кранам с водой. Хорошо хоть на Тисовой улице нет бездомных животных, а то меня явно бы ругали за попытку подкормить. Хотя, чёрт, чем я их подкормлю, если себе-то приходиться воровать?

Я беру шланг и подключаю его к крану, торчащему из внешней стены дома. Поворот крана и из поливочной насадки брызнули струи холодной воды, что орошали клумбу с цветами и кустарники, немного остужая их. Много им не нужно, если поливать каждый день, так что через пару минут я уже закончу.

— Т-с-с-с...

Сначала я подумал, что мне показалось, но через пару секунд я вновь услышал шипение, исходившее от живой изгороди. Шипение столь громкое и отчётливое, будто это какой-то другой человек решил по какой-то странной причине притаиться в кустах и начать шикать, когда его огорошили водой.

Я поворачиваю вентиль и замираю, всматриваясь в тёмную щель между землёй и изгородью. В следующий момент я вижу, как на газон выползает длинное и извилистое создание. Невзрачная серовато-коричневая змейка проползает к клумбе цветов, земля под которыми была сырой и влажной. Я вижу, как змея начинает клевать мордой в небольшие грязевые участки, немного сверкающие от влаги.

— Хочешь пить, змейка? — Спрашиваю я тихо. Я вижу, как рептилия поворачивает ко мне голову и смотрит. Будто в душу... будто она поняла мои слова и теперь ожидает, что ей дадут воды.

Я быстро отхожу к открытому сараю, где я, кажется, видел старую собачью миску, забытую когда-то тётушкой Мардж. Жестяная миска валялась под разломанными детскими санками Дадли и я тут же достал её. Сполоснув посудину от слоя пыли и грязи, я наполнил её водой почти до краёв.

Было немного страшно подходить к змее, что всё ещё ждала меня, притаившись под кустом циний. Она могла бы быть ядовита и, насколько я знаю, один укус змеи может убить человека, если его не отвести в больницу. А Дурсли определённо не повезут меня в больницу ни под каким предлогом. Скорее, они продержат меня в чулане, пока я не умру, а полиции скажут, что я ничего им не сказал. Тем не менее, мне казалось, что именно сейчас всё будет хорошо.

Я нагнулся и поставил миску в тени цветочного куста, прежде чем сделать шаг назад. Змейка охотно подползла к воде и, понурив голову, начала пить. Невольная улыбка появилась на моём лице и, оставляя гостью в покое, я продолжаю полив живой изгороди. Надо сказать, было приятно сделать что-то хорошее тому, кто оценит это, путь это "что-то" — напоить змейку. Аж душа успокаивается.

— С-с-спас-с-сибо...

Я замер.

Мне не послышалось? Я только что услышал шипящий, словно потусторонний голос, исходящий из-под куста циний. Перекрывая воду в шланге, я оглядываюсь на клумбу. Хоть убей, но я не вижу никого, кроме змейки, устроившийся кольцами в чаше с водой, охлаждаясь. Я схожу с ума?

—... Это ты с-с-сказала? — Я осёкся, осознав, что невольно сам протянул буквы, словно тоже начал шипеть. Тем не менее, змейка мне кивнула.

— Я Час-с-сто вижу вас-с-с... вы вс-с-сегда з-з-заняты, но вс-с-сё равно отоз-з-звалис-с-сь.

Я невольно сглотнул. Говорящая змея... не то чтобы это меня шокировало, но это определённо был новый уровень моих странностей. Меня то и дело ругали, когда я случайно взлетал или отращивал состриженные волосы за одну ночь, и страшно представить, что бы со мной сделали, если бы я при Дурслях заговорил с животным.

— Что ж... обращ-щ-щайся.

Это было всё, что я смог выдать, прежде чем продолжить работу. Меня немного пугало то, как для меня это выглядело... обыденно. Змея. просто. говорила. Говорила, как человек, хоть и не должна была это делать. У неё нет губ и язык не может двигаться так, как нужно, чтобы произносить некоторые звуки. Тем не менее, я будто бы ожидал этого.

"Если долго говорить в пустоту, пустота ответит" — не помню, где услышал эти слова, но они хорошо подходят к моей ситуации. В моей жизни не было людей, с которыми мне хотелось бы поговорить, но я часто желал хоть как-то излить желчь и нужду быть услышанным, так что жертвой моего нытья частенько становились растения, случайно встреченные птицы и животные. Кажется, я либо схожу с ума, либо силы природы смилостивились надо мной и я стал как принцесса из мультиков, которые раньше смотрел Дадли по телевизору. "Принцесса Гарри"... отвратительно.

Понурив голову и погрузившись в мысли я и не заметил, что продолжаю поливать кустарники. Пришёл я в себя лишь когда за моей спиной раздался гаркающий голос дяди, вышедшего на задний двор. Судя по запаху,вышел покурить.

— Хорош заливать мою изгородь! — Я вновь поёжился, чувствуя, как меня резко выдёргивают из спокойной атмосферы. По спине прошла свора мурашек от дядиного рычания, напоминающего кабаний визг. Мгновенно перекрыв воду в шланге, я глянул под ноги Вернона, а боковым зрением следил за его руками. Толстые пальцы-сардельки с одной стороны держали сигарету, а со второй были спрятаны в карман. — Иди помойся, воняешь как из помойки. К нам вечером придут гости и, помяни мой слово, я не знаю, что сделаю, если они учуют этот смрад.

Классика. Что ж, мне и отвечать было не обязательно. Зато я понял, почему дядюшка не подобрел даже после сытного завтрака. Нервничал, что рискует ударить в грязь лицом перед людьми, чьё мнение было безусловно важно и ценно. Ну, по крайней мере, я смогу выпросить себе ужин за тихое поведение, если тётя не будет носиться по дому вся в делах, рыча на каждого, кто приближается к ней.

Я убираю шланг и садовые инструменты в сарай. Змейка уже уползла и, забирая миску, я получаю лишь озадаченный взгляд Дурсля, который, к счастью, и слышать не желает о моих странностях и потому ничего не спрашивает. Запихивая всё по своим местам, я быстро прохожу мимо дяди, чувствуя, как по коже проходит неприятный холодок, словно Вернон источает ауру чего-то давящего. Чистая агрессия, пробуждающая внутри страх, который приказывает — не двигайся, не отворачивайся — но поддаться этому было бы ещё страшнее. Приходиться бежать. Ну, вернее сказать, максимально быстро отступать в ванну.

Моя одежда вместе со старым полотенцем была заботливо сброшена на стиральную машину. Мои брюки и футболки, которые все как один были серыми и растянутыми, разумеется стирались отдельной кучей, чтобы ни касаться дорогой и красивой одежды идеальных Дурслей. Даже в общую корзину для беля бросать своё "тряпьё" — которое пару лет назад носилось Дадли, но об этом все уже забыли — мне было нельзя. Мне нужно было оставлять грязную одежду в и без того тесном чулане, пока тётя не заберёт её постирать.

Закрывая дверь в ванну на замок, я начинаю раздеваться и слаживаю вещи на пол аккуратной стопкой. Прежде чем войти в душевую — ванну набирать нельзя, не для подкидыша дядя воду оплачивает — я становлюсь у зеркала.

Н-да... унылое зрелище. Мои старые очки едва держаться на носу из-за сломанного моста между линз, а сами стёклышки поцарапаны и местами треснуты. Чёрные волосы стали немного длиннее за пару месяцев и, кажется, ещё сильнее взлахмотились. С таким угольным волосом и с покрасневшей от солнца кожей я и впрямь казался заморышем на фоне Дурслей, которые все как один — бледненькие и светленькие. Тётя Петуния была от природы блондинкой, у дяди Вернона на его лысеющей голове была каштановая щетина, а Дадли был чем-то средним и без какого-либо намёка на то, что на его кожу хоть раз в жизни падало солнце. Не семья, а арийская радость, что внешне, что по характеру.

Вздыхая, я снимаю очки и кладу их у раковины, а сам лезу в душевую кабину и включаю слегка прохладную воду. Хоть как-то нужно остудиться, прежде чем вернуться в своё Королевство Ненужных Вещей под лестницей и продолжить царствовать этим тёмным хаусом.

Мо́ю голову мылом и им же тело. Синяки на моих ногах уже стали бледными и едва видными жёлтовато-синими следами. Спасибо моим родителям, за то что от них мне достался хороший иммунитет, который от части сохранялся даже в периоды голодовок. Я в жизни почти не болел, а мои раны заживали довольно быстро. Если бы я периодически валялся с такой лихорадкой, какая стабильно каждые пол года была у Дадли, я бы точно не дожил до своих девяти лет. Мне хватило тех пары раз, когда я лежал с дикой болью в животе, которая не давала мне нормально дышать и двигаться почти несколько дней, и когда у меня начал гнить зуб, что я выл как собака, пока меня всё же не сводили к врачу. Только вот сделала это Миссис Фигг, с которой меня оставили на время каникул и которой я пожаловался на боль. Как же я был счастлив, когда она ничего не сказала Дурслям, ведь иначе я бы опять слушал тирады о том, как я бесполезен и что на меня лишь тратят деньги без видимой пользы, а у меня ведь просто болел зуб.

Наконец-то я закончил мытьё. Вытеревшись старым полотенцем и облачившись в чистую одежду, я взял ранее сложенные на полу штаны и футболку. Они и правда пованивали и после купания я это ощущал. Я вышел из ванной и убрал одежду и полотенце в свой чулан — одежду на пол, полотенце на крючок.

Тётя Петуния уже во всю намывала кухню и гостинную, в которой Дадли играл в приставку. Что ж... перед гостями нас ждёт генеральная уборка, так что лучше снова включить "хорошего мальчика" и убрать второй этаж, чтобы к вечеру тётя была доброй и спокойной и дала мне поесть.

Много, во истину много часов ушло на то, чтобы расставить по полочкам многочисленные игрушки кузена, вымыть полы, залезая в каждый угол и под каждую кровать, и помочь тёте на кухне, нарезая огромное количество овощей под замечания — "слишком медленно", "можно было бы поаккуратнее", "ой легче было бы самой всё сделать".

Я не присел расслабиться и на минутку, пока буквально под боком единственный настоящий бездельник этого дома — Дадли — играл, ел мороженное и рисовал какую-то картину в большом блокноте набором из нескольких десятков цветных фломастеров. В конце дня, когда давно миновал обед и время близилось к шести я наконец получил свою награду — пару блинчиков, которые у тёти вышли "не красивыми", сыр, которого Петуния слишком много натёрла, что он не влез в тару с запеканкой, а так же пару огурчиков и жареных кабачков. Всё дефекты да обрезки, но свежие — уже приятно.

Тётушка сунула мне тарелку в руки, велев убираться есть в чулан, лишь бы гости не видели меня. Надо сделать вид, будто в доме вообще не существует никакого второго ребёнка, помимо "золотого ангелочка", ака свиной туши.

Меня такой расклад вполне устраивал и я ушёл в свою обитель. Тёмную и давящую, но хотя бы мою... ничего больше в этом доме я не мог назвать таковым, кроме склада забытых, брошенных и ненужных вещей, частью которого я стал уже неотрывно. Сидя на старом матрасе, из которого я сам вытащил половину упирающихся в спину пружин, поставив тарелку на низко висящую полочку с едва целой старой настольной лампой и аккуратно расставленными фигурками, которые я сам делал из пластилина, клея и веток с шишками, смотря в стену, на которой весело полотенце рядом со шнурами удлинителя над корзиной со всяким хламом — здесь я и существовал. Человек, который в глазах других такой же хлам, как ещё одна сломанная безделушка, которую и не выбросишь, и рядом держать не хочешь. Легче закинуть подальше и не вспоминать, пока вдруг не понадобиться. Король королевства сломанного мусора, который почему-то не выбросили.

Иногда мне правда было интересно, если меня так не хотели в этом доме, то почему не отдать или выгнать? Им не было бы дела, если бы я пропал. А если бы всё стало лучше? Что же, кажется, я нашёл ответ на свой вопрос. Дурсли хотят лучше только Дурслям, а мальчишке по имени Гарри Джеймс Поттер положено пожинать всё худшее, что только может дать эта жизнь и если есть шанс, что за пределами дома я буду счастлив — то лучше уж я буду с ними, на коротком поводке.

И снова я много думаю. Я всегда много думаю, когда остаюсь один, а более одинокого места, чем чулан и представить нельзя. Я слышал про одиночные камеры и карцеры в тюрьмах, где держат бандитов. Интересно, изменилось бы что-нибудь, поменяйся я с таким бандитом местами?

Я доел сыр и овощи, оставляя блинчики под конец, и не пожалел об этом. Какими бы тётя не называла их "не красивыми" они были вкусными. Я ел сладкое ещё реже, чем ел что-либо в принципе и было приятно чувствовать на языке этот неповторимый вкус. Я хотел пить, но предпочёл бы не смывать с языка сладость, ведь повторно я смогу попробовать что-то такое ещё не скоро.

Откладывая тарелку, я ложусь на матрас, встряхивая покрытый катышками плед и накрываясь им по шею. За пределами чулана я слышу звук открывающейся двери, голоса людей и гомон пары мальчишек, что вместе с Дадли побежали наверх, сотрясая ступени над моей головой. Они полны энергии и будут носиться ещё много часов, а я устал. Устал за весь день так, что не замечаю как начинаю размеренно дышать, закрыв глаза. У уха слышится шипение, но я уже не хочу открывать глаза и узнавать что это. Единственное, что я хочу — спать.

Так и прошёл мой самый обычный и самый что ни на есть нормальный день. Душный и тяжёлый, как и полагается в летние каникулы в доме номер четыре по Тисовой улице.

Ночь выдалась почти бессонная. Я то и дело вскакивал каждый раз, когда от грохота на ступеньках поднимался шум, а с балок, до которых я не мог дотянуться, падала пыль, которая неприятно забивала нос. Гости, которых пригласили Дурсли — как я потом понял по голосам, это была семейка Скрэффов со своими двумя детьми — задержались допоздна. Тётя и дядя ушли спать лишь когда, по ощущением, был уже канун утра.

Я тоже хотел завалиться и поспать подольше, но что-то подсказывало, что меня ждут проблемы и нотации за сон до обеда. Никто и не посмотрит, что сама эта несносная семейка уволилась в кровати уже заполночь.

Тихо вздохнув, я посмотрел в потолок. Деревянные балки лесенкой шли вверх, а редкие щёлки пропускали через себя полоски света. Некоторые деревяшки были погнуты, от чего просветы между стыками ступеней были шире, настолько что в них можно было без труда засунуть карандаш или хороший такой гвоздь, чтобы проткнуть ногу какой-нибудь свинье, топающей как мамонт каждый раз, когда она шагала по лестнице.

Настанет день, когда Дадли растолстеет настолько, что его нога провалиться сквозь ступени. И лучше бы в этот момент меня убило каким-нибудь колом или балкой в лоб, а то чую, если я выживу, то спать перееду в сарай, ведь опять каким-то образом окажусь виноват в том, что не смог убедить доски не ломаться под жирной тушей кузена.

— Эх... когда же это произойдёт. — Проговариваю я, чувствуя, что больше не могу выносить молчания. Весь прошлый вечер я слышал, как болтали и веселились Дурсли с гостями. Взрослые делились новостями, дядя, разумеется, не упустил шанса завести разговор о своей компании по производству дрелей, а дети на всей громкости включали музыку и играли в приставку. Стены дома были тонкими и слышно было каждый стук, каждый топот и громко брошенную фразу.

— Ч-ш-што именно? — послышался голосок практически у самого моего уха. Я резко подпрыгнул, на миг забыв о том, что сплю почти у нижних ступеней и с силой ударился лбом о доски. Болезненно зашипев, я потёр ушиб, смаргивая пелену перед глазами. После того раза моя голова часто болела, а в глазах темнело от каждой малейшей встряски.

Я глянул в сторону, откуда исходил звук, машинально потянувшись за очками и нацепляя их на нос. На полу возле моего матраса свернулась кольцами змея. Та самая коричневая змейка с красивым тёмным узором на спинке, которую я вчера видел в саду. Видимо, мне тогда не почудилось, когда я услышал её голос. Или его?

—...А... м... ничего. — протараторил я в ответ, вспоминая, что мне был задан вопрос. Только потом я задаю свой. — А вы... кто? И как вы сюда попали?

Змейка смотрит на меня, поднимая голову и вытягивая длинную шею, как перед броском. Я невольно сглотнул, но не двинулся с места. Почему-то мои глаза опустились вниз, как происходило всегда, когда я говорил с людьми. Мне было напряжно смотреть на кого-то, кто говорил как человек, хоть и выглядел как садовый шланг.

— Мы виделис-с-сь в с-саду до этой ночи... А кто я? Кажетс-с-ся очевидным.

—... и правда. Простите, я... просто никогда не видел говорящих змей. По правде говоря, я вообще не видел змей вживую, только по телевизору.

Мой собеседник издал шипящий звук, который я бы назвал смешком по-змеиному. Мне неожиданно стало стыдно от того, что я сказал что-то не так. Надо мной теперь смеются... я настолько плох в общении, что даже говорящие змеи над мной смеются?

— Поз-з-здравляю. — наконец-то произнесла змея, нарушив паузу. Хоть я мало что мог сказать по тону шипящего голоса, но он казался мне беззлобным. — С-с-скажи, могу ли я попрос-с-сить тебя об ус-с-слуге?

Я на мгновение замешкался. В моей памяти тут же всплыли предупреждения, которые я примерно в лет пять подслушал при разговоре тёти с кузеном: "никогда не подходи к незнакомцам и не помогай, даже если очень просят". Конечно, со мной о таком никто не говорил, наверняка надеясь, что я всё же попадусь какому-нибудь похитителю детей и наконец покину дом, оставив Дурслей с чистой совестью.

Однако... это же змея. Что она сделает, если я помогу ей? Это не та большая анаконда, которая, как говорили по телевизору, способна задушить и съесть человека. А будь она ядовитой, разве не укусила бы меня во сне?

— ... да? — наконец отвечаю я, понимая что змейка смотрит на меня выжидающе и довольно долго, желая услышать мой ответ.

После моего шопотка змейка повернула голову и её длинное тело начало исчезать в одной из щелей решётки на двери в чулан, через которую проникал солнечный свет. Я подождал, пока её хвостик не исчезнет, после чего неуверенно встал, скидывая с ног плед. Приоткрыв дверь, я заметил, как змея ловко обвилась вокруг опоры лестничных перилл и влезла на перекладину. Она снова глянула на меня, ожидая действий.

— Куда мы? — спрашиваю я, понизив голос. Со второго этажа слышится неистовый дядюшкин храп, будто огромный дракон спит, охраняя сокровище от гадких Поттеровских ручонок.

— Крыш-ша — шипит в ответ змея. Она начинает ползти по периллам вверх, пока мои ноги стоят в нерешительности.

Второй этаж был местом, куда я могу входить лишь для уборки. Ванна и кухня находятся внизу, так что мне не оправдаться ни походом в туалет, ни желанием попить воды, ни чем-либо ещё. А если меня ещё и обнаружит Дадли... ох, этот порось не упустит момента. Уже была история где он, до боли и треска давя коленом мои рёбра и держа своими массивными широкими руками за запястья, завыл, лишь завидев прибежавших на грохот тётю и дядю: "Он напал на меня, мамочка! Он сумасшедший, а я защищался!". Повторись это снова и я не знаю, что со мной сделают... да, дядя говорил, что запечёт меня в психушку, где меня "обколят успокоительными, чтобы излечить это бешенство", но скорее дядюшка лично запихает эти успокоительные мне в глотку, лишь бы не платить врачам за это, да семью не позорить тем, что в их доме жил псих.

Я сглатываю комок, что встал поперёк горла от мыслей, которые вновь было некуда деть. Ну вот зачем я согласился помочь? Зачем вышел из чулана и теперь иду по лестнице, кажется, в объятья самой смерти или как минимум сильной боли?

Я не знаю...

Ноги сами понесли меня, тихо ступая носками на ковёр, перешагивая чрезморно громко скрипучую третью ступеньку и следуя за змейкой. Говорящей, мать его, змейкой. Я чувствую дрожь в руках и то, как сильно сдавливается моя грудная клетка по мере приближения к запретному этажу, где каждая дверь в спальни Дурслей — ящик чёртовой Пандоры. Откроешь или пошумишь рядом — и оттуда вылетит твоя погибель на белых кудрях, усах-щёточках или губках-вареничках.

Я по-привычке смотрю в пол, борясь с желанием опуститься на колени и перестать двигаться. На периферии зрения вижу, как змеиный хвостик скользит по полу небольшого тамбура перед лестницы, где стоит один единственный книжный шкаф у занавешенного окна. Оторвав подбородок от груди, я поднимаю голову. Змея опоясывает идущую от потолка до пола трубу отопления, которые в это время года холодные. Извилистыми, но такими лёгкими и почти гипнотическими движениями она добирается до самого потолка. Морда рептилии вытягивается и почти половина её тела движется в воздухе, пока вторая плотно опоясывает стояк отопления.

Я слежу за взглядом змейки и вижу, как она стремиться к крючку у самого потолка, на котором висит небольшое кольцо, цепочкой привязанное к люку на потолке. Это вход на чердак... я почти никогда не был там, исключая день, когда мне велели расставить по всему дому ловушки для мышей. Говоря честно, не было никакого желания возвращаться в то место, где была куча пыли и коробок с хламом, ещё более древним, чем тётя Мардж, и более ненужным и сломанным, чем всё что сбрасывалось в мой чулан.

— ...Мне открыть тебе? — спрашиваю я шёпотом, непривычно высоко задрав голову и видя, как змея толчком мордочки снимает кольцо с крючка и смотрит на меня.

— Ес-с-сли дотянеш-шься... — прошипели мне в ответ.

Что ж... не знаю, что такого понадобилось змее на чердаке, но я ведь согласился помочь. Да и, если задуматься, то было приятно помогать этому маленькому созданию, которое смотрело на меня со странным взглядом, которого я никогда прежде не видел, и буквально вчера благодарила меня за столь простой поступок. Если я всё сделаю тихо и быстро, то Дурсли ничего не услышат. Вчера засидевшись с гостями, они наверняка подвыпили и сейчас смотрят десятый сон, от которого их отвлечёт разве что начало атомной войны или аналогичные по своей разрушительной силе визги Дадли.

Я осматриваюсь и вижу между стеной и шкафом сложенную стремянку. Низкая, всего в две ступени, так что не слишком поможет с моим-то ростом. Тем не менее, я беру эту складную ступеньку, ставя её под люком, а потом сгребаю с полки несколько тяжёлых и толстых книг, которые, кажется, никогда не открывались, ведь были все до одного как новенькие. Ставя штук семь книг друг на друга, я поднимаюсь на эту платформу и тяну руку к кольцу на цепочке.

Я могу коснуться его пальцами, если стану на носочки, но мне нужно потянуть за него, чтобы открыть путь на чердак. Можно было бы принести ещё одну книгу, но вместо этого я, не успев подумать, легко подпрыгиваю, хватаясь за кольцо и тяну его вниз. Тугой механизм, удерживающий люк, едва поддаётся. Я настолько лёгкий для него, что мне приходится стать на нижнюю ступень стремянки и поддеть её ногой, чтобы как следует потянуть и под всем своим весом, плюс тяжестью книг на которых я стоял ранее, распахнуть люк. Широкая складная лестница сложена с закреплена на крышке люка с верхней стороны, потому и не раскрылась, а ведь в теории могла и убить меня... Дядю она когда-то прибила по пузу, слетев с ненадёжного крепления.

Мне на голову полетели соринки и небольшое облако пыли. Чердак не открывался уже несколько лет и давно не видел хорошей уборки пылесосом и тряпкой. Я закрываю нос и рот краем футболки, стараясь не чихнуть, издавая в итоге звучное фырканье. Как же повезло, что дядя в это время смачно храпнул, так что меня не услышали.

Змейка шикнула что-то и поползла в открывшийся люк. Её тело двигалось, но мордочка всё ещё была направлена на меня. Я смотрю на неё в ответ, наклонив голову на бок с немым вопросом "что ты хочешь".

— Ты идёш-ш-ш? — Наконец шипит она.

Я поспешно замотал головой. Если вдруг Дурсли проснуться и поймут, что я не просто поднялся наверх, а ещё и проник на чердак... да с меня шкуру спустят! Ну или запрут и заставят сидеть под крышей, пока я всю пыль языком не вылижу, а уйти на это может, кажется, пару сотен лет.

— ...Я не дотянусь до лестницы. — Говорю я. Не знаю, почему, но мне стыдно. Стыдно и страшно говорить правду о том, что меня будут трепать, как драный веник, если я залезу в запрещённое место в доме. Я уже в нём и уже рискую, а забираться ещё дальше было бы самоубийство! Однако вот так взять и признать это... лучше уж оправдаться. Не сможет ведь змея спустить мне лестницу.

В следующее же мгновение я пожалел о своих словах. Я вижу, как змеиная мордочка снова вытягивается, устремляясь к крючку, что упирается в штифт и не даёт лестнице открыться. Змейка раскрывает пасть, верхней челюстью цепляясь за крючок, а нижней за балку, прибитую к крышке люка. Пара мгновений и змея с усилием сжимает челюсти, от чего крючок с тихим дзинь соскальзывает со штифта и лестница, потрескивая и издавая лёгкое громыхание, начинает падать.

Мне едва удаётся поймать раскладывающуюся часть лесенки до того, как она с грохотом упрётся в пол. Ступени очень толстые и тяжёлые, от чего долго я их держать не могу, плавно опуская. Все перекладины покрыты пылью, которая остаётся на руках, создавая на коже ощущение неприятной сухости. Чёрт...

Ну, раз уже ничего не сделаешь — лестницу я назад вряд ли соберу из-за её тяжести, так что тумаки мне и так обеспечены — я решаю хотя бы посмотреть, на что сейчас похоже место в доме, которое, в случае каких-то неполадок, может стать в том числе моим жилищем. Хотя вряд ли... скорее меня заставят копать подвал, чтобы моё нахождение "на вершине" не задело раздутое во все стороны, но чувствительное эго несносной семейки.

Я лезу по перекладинам лестницы, поднимаясь в пыльное и прохладное помещение, пропахшее ветхостью и запахом старости. Не затхлости или тухлятины — хотя последнее частично чувствуется — а именно запах чего-то из прошлого, как пахнут старые книги или мягкие игрушки, что лежат на полочке и никогда не стираются, ведь с ними никто не играет.

Я осматриваюсь, проскальзывая взглядом по кучам коробок, некоторые из которых были заклеены скотчем, а у одной был сморщенный и мокрый уголок, будто внутри что-то протекло. Маленькая форточка была приоткрыта и из неё шёл тусклый свет, окрашивающий комнату в тёплые тона.

Змейка поползла по дощатому полу, на котором лежало множество мотков проводов, а местами сухие скрипучие доски были растресканы и наверняка начали бы неистово скрипеть, стань я на них.

Проморгавшись, чтобы привыкнуть к свету, что резко стал казаться таким ярким, я смотрю вперёд. Мои глаза невольно расширились, когда я заметил на прямоугольнике, оставленном на полу от сияющего рассветного бьющего в окно солнца, длинную извилистую фигуру. Белая как снег чешуя играла серебристым блеском в лучах, а красные глаза были направлены на меня и на вторую змею, пришедшую вместе со мной.

Коричневый змей подполз к чистейшему белому сородичу, который скрутился кольцом вокруг тушки жирного ворона. Тёмный змей прошипел яростное "ворюга", совершая бросок на светлого, однако особо к нему не приближаясь, лишь кусая воздух. Обе рептилии свирепо зашипели, извиваясь и неотрывно глядя друг на друга. Движение их тел было завораживающим, настолько, что могло показаться, будто они пытаются загипнотизировать друг друга своим танцем. Из открытой пасти белого виднеются длинные клыки, коих нет у коричневого, а значит он, скорее всего, ядовит. Вот почему короткозубый соперник не спешит бросаться на меньшего по размерам соплеменника.

Наконец я потряс головой, заставляя себя отвлечься от мыслей и наконец осознать, что за сцена передо мной развернулась. Две змеи хотят устроить драку и поубивать друг друга! Наверняка поубивать, ведь звери не дерутся для удовольствия, как люди.

— Постой! — восклицаю я, наконец выбираясь из люка и становясь на пол, который, как и ожидалось, мерзко заскрипел. — Не надо драться, пожалуйста. Хочешь я... я сворую тебе мяса? В холодильнике есть курица, на вкус, я думаю, почти как другие птицы.

Вот же дерьмо... что я несу? На кой чёрт я подкидываю себе всё новые проблемы? Не знаю... Знаю лишь, что мне очень не хочется видеть кровавое противостояние двух существ, которых я уже неосмотрительно счёл за красивых из-за их изящества, блестящей чешуи и даже из-за клыков, вид которых напоминал об опасности, таящейся за мордашкой, которая мне казалась милой, как у любого другого животного, не смотря на всё, что обычно говорили по телевизору.

Коричневая змея напряжённо отползла назад и оба противника, закрыв пасти, посмотрели на меня. Змеиные лица вряд ли могли выражать эмоции, так что и прочитать что-то по их взгляду было тяжело.

— ...Говорящий? — Наконец прошипела белая змея. Её или его голос был почти таким же как у коричневого, но всё равно другим, более звонким и с подобием усмешки. Всё же, змеи тоже разные и не только внешне, но и по речи, как и люди. — С-с-сколько же я с-с-спал, что люди уж-же научилис-сь говорить?

— Люди не научилис-сь. Мож-ж-жет только он. — шепнул первый змей. Он отполз от белого поближе к Гарри, почти что к его ногам, видимо, молча принимая предложение угоститься сворованной курятиной. Видимо, мне теперь было не отвертеться.

—... Сколько здесь ещё змей? В этом доме и на этой улице?

Я всё ещё стою, не решаясь сделать и шага, замечая, как белый змей извивается, защищая свой сегодняшний завтрак. Проблема... раньше ни в доме, ни на тисовой улице я не видел змей, да и животных в принципе, вроде как это было запрещено, чтобы те не портили газоны и не шумели. Бродячих же собак и кошек просто-напросто отстреливали, если те не умирали сами, поев отравы. Сейчас этих "запрещённых существ" в одной только этой комнате было уже двое! Если окажется, что их ещё больше, то я не знаю, что мне делать. Животные, пожалуй, единственные к кому я испытывал хоть каплю симпатии. Единственные, кто её по-настоящему заслуживал, ведь они, хоть и не умели говорить — по крайней мере, до вчерашнего дня — но были куда спокойнее, ласковее и... более человечны, чем люди.

У школы была собака, которую считали "агрессивной", но вот только подвох был в том, что кусала и лаяла она только на тех, кто пинал её, пугал или бросался в бедняжку чем-нибудь. Ко мне и паре ребятам, что её подкармливали из столовой, она относилась ласково и дружелюбно.

Если Дурсли заметят хоть одну змею в доме, то наверняка расставят ловушки и раскидают отравы, если против рептилий вообще таковые были. Ну или они просто превратят дом в сплошную душегубку, как уже было однажды, когда в коврах завелись клопы — угадайте, кто по словам Дурслей принёс их в дом?

— Больш-ш-ше никого... — наконец прошипел змей у моих ног — По крайней мере я не ч-щ-щуял.

Я облегчённо вздохнул в ответ на её или его слова. Что ж, по крайней мере, мне не придётся спасать многих.

— Слушайте, вам нельзя быть рядом с людьми, тем более с людьми в этом доме... вас убьют, как только найдут, так что пожалуйста, большое-пребольшое пожалуйста, уходите. Как только доедите, я прошу вас, не появляйтесь здесь больше, для своей же безопасности.

Змейки обе слушали меня, прожигая взглядом своих глаз-бусинок, что зрили мне прямо в душу. Я не был уверен, понимают ли они вообще, посему я прошу их об этом. Не подумают ли, что я хам или... ещё что-то. Я лишь хотел помочь паре созданий, что по своему незнанию выбрали худшее место для проживания, какое только можно было выбрать.

— Безпас-с-сности,говоришь? — Зашипела белая змейка и в её тоне я услышал намёк на...наглость? — С-с-сам пос-стоянно получаеш-ш-шь не за ч-ш-што, но остаёш-ш-шся здесь, а нас-с гонишь прочь?

— Я... вы не понимаете, мне некуда идти. Люди не живут без крыши над головой, тем более дети. — протараторил я, понурив голову и вновь упираясь взглядом в собственные носки. Да, было эгоистично, что я прогоняю змеек из дома, в котором сам живу, не смотря на постоянные оры и периодические побои, но эта ситуация была совершенно другой.

И о чёрт возьми, я только сейчас понял — если змейка спрашивает меня об этом, то наверняка слышала или видела то, что позавчера утром творилось в этом доме. Я никогда не говорил о том, что со мной делают, пока никто вне дома не видит. Это было бесполезно и сулило лишь большие неприятности. Однажды учитель вызвал в дом опеку, когда я пришёл в школу с синяком под глазом. Одна из приходивших к нам персон была женой дядиного подчинённого и потому с радостью прослушал его сказочки о том, что "Гарри у нас на лечении, у него от родителей повышенная агрессия и умственная отсталость, вот он и дерётся со всеми подряд, но мы обещаем впреть его контролировать"... спина болела минимум неделю.

Пидемо моё напряжение как-то отразилось на лице, ибо коричневая змейка, вытягивая морду вверх, боднула носом мою ладонь. Я не сразу осознал этот жест, но почти тут же понял — это было невероятно приятно. Сухая, чуть холодная и гладкая чешуя касалась моей руки. Кончиками пальцев я чувствовал движение и трепет, пульсацию крови и жизни под кожей изящного создания.

Я плавно опустился на колени, не смотря на слой пыли на полу. Змейка заползла мне на бёдра и подставила мордочку, позволяя мне гладить и слегка почёсывать её покров, отливающий бронзовым блеском с вкраплениями тёмных чешуек, украшающих кожу, как чёрный жемчуг.

— Пожалуйста... — прохрипел я сквозь ком в горле. — Уходите... пожалуйста.

— Это и наш-ш-ш дом тож-же. — прошипела мне в ответ всё столь же спокойная и ласковая змея, глядя на меня почти в упор. — Да и в такую ж-жару ж-жить невынос-симо.

— Я...м... я же буду поливать сад каждый день! Вы можете жить там, прятаться в кустах или, не знаю, норах.

— Раз-зве же с-свиньи бывают с-с-снаружи реж-же чем в крыш-ш-ше? — шепнула белая змейка, издав шикающие звуки, похожие на змеиный смех.

Я невольно улыбнулся, пожимая плечами. Что ж, это было впервые, чтобы кто-то отзывался об идеальных Дурслях, называя их истинным именем. Свиньи — краткое и точное описание этих людей.

— Может быть и нет, но всё равно, вдруг заглянут. На чердаке давно не убирались и, я думаю, когда Дурсли увидят спущенную лестницу, они припомнят... — "что пора бы надрать мне задницу" хотел я сказать, но не стал. Мы только встретились и я не собирался выливать всю свою желчь этим змейкам.

— Поч-щ-щему ты сам не сбежиш-ш-шь? — спросила у меня белая змейка, наконец подползая немного ближе. — В лес-с-су легче еду найти, чш-ш-шем выпрос-сить милос-сть у этих.

— Ну... не могу. Я не питаюсь мышами и птицами, как вы, а Дурсли всё же меня кормят. Редко, но кормят, да и сплю я в тепле.

— Трус-с-с...

Я на миг замешкался, невольно опуская голову и прикусывая губы. Чёрт... ну вот и что мне ответить? Да, может быть я и правда боюсь, но у меня веть есть причины на это! Я понимаю, что не выжил бы на улице и дело здесь не столько в проблемах с едой — украсть всегда можно было даже в магазине, я делал это пару раз — но вот люди. Это действительно были злобные существа и на улице, особенно ночью и в каком-нибудь пустом месте их ничего не сдерживает.

Все дети школы знают, "Поттер слабый идиот, на котором можно спокойно вымещать злобу и не иметь последствий". На втором месте по количеству синяков на моём теле были одноклассники или ребята из банды Дадли, которые подлавливали меня по дороге в школу и из неё, или во время походов в магазин. Первенство, конечно, с огромным отрывом держал дядя, но у него всё же был тормоз в лице Миссис Дурсль, которая отчитывала его за излишнюю агрессивность. Не из волнения за меня, конечно, а из-з того, что "малыш Дадлик может научиться этим непотребствам". На улице никакого тормоза не будет, а с тем, насколько я захилел за последний год, даже убежать может быть проблематично.

— ...Да, трус, и что? У вас выбор между жизнью и смертью, а у меня выбор между немедленной смертью или отложенной на потом! Как думайте, что я выберу?

Я не сдержался, тут же пожалев об этом. Грубить было не в моём характере... почему я позволил это себе? О боги-боги-боги! Из-за того, что эти змейки меньше, поэтому я решил, что могу орать на них? Я превращаюсь в дядю!

— ...П-простите... я имею ввиду, что... — И тишина. Я так и не смог придумать, что имею ввиду.

Повисло недолгое молчание, которое нарушило тихое шипение. Ничего не значащие, но успокаивающие. Я почувствовал, как змея, что до этого уместилась мне на колени, обвилась вокруг руки, затем плеча и после замерла, держа мордочку в паре сантиметров от моего лица. Я почти чувствовал щекой лёгкое, едва ощутимое дыхание и... это успокаивало, хоть давление на руку сильных мышц змеиного тела было неприятным.

— Не с-с-слушай с-слизня. Он ж-живёт рядом с-с людьми, но их порядков не з-знает. — шепнул на ухо мне протяжный голосок, заставляя меня прикрыть глаза. Это было как гипноз. — Однако мы вс-сё ж-же не покинем это мес-с-сто. Это наш-ше гнездо и ес-сли нас-с-с не з-замечали долгие луны, то с чего бы з-з-заметить сейчас-с-с.

—... Ладно. Только пожалуйста, будьте оба осторожны.

Проговорил я, вздыхая и медленно поднимаясь на ноги. Белая змея опасливо поддалась назад, задевая хвостом ножку хрупкого пластикового столика, от чего коробочка, лежащая почти на краю, упала на пол. Я уже успел содрогнуться и отпрянуть, едва сохраняя равновесие и не падая в люк, прежде чем осознал, что падение было почти бесшумным. Из коробки на пол высыпались лишь бумажки.

Облегчённо вздыхая, я медленно подхожу ближе, стараясь идти аккуратно и не скрипеть полом. Белая змейка, взяв в зубы тушку ворона, отползает в дальний угол, откуда наблюдает за мной. Что ж, хоть такое отношение для меня обидно, но я объективно заслужил: нарушил завтрак, привёл соперника, так ещё и разорался, как идиот.

Подойдя к столу, я поднимаю с пола маленькую коробку, а после начинаю собирать упавшие бумажки. Открытки, записочки, рисунки и, внезапно, старые фотографии. Частично выцвевшие и потускневшие фото двух девочек. Не понятно почему, но я застываю, глядя на них.

На фото две миловидные девочки, обе как фарфоровые куколки: белые, с розовыми щеками и в милых платьях, а густые волосы у обеих вьются и пушатся, как облачка. Одна белокурая худенькая блондинка, а вторая чуть пухленькая, но от того только куда более милая, рыжая девушка.

Выбрасывая на стол ненужные бумажки, я оставляю в руках лишь пачку старых фото. На одном из них, чёрно-белом и самом потертом, изображены две совсем маленькие девочки-куколки, которым не больше трёх-четырёх лет, а в углу чёрной ручкой написано "Петуния и Лили, Рождество 1964". Петуния и Лили. Тётя и... мама?

Я неосознанно сглатываю образовавшийся в горле комок. Мама. Я так мало знал о ней. Тётя Петуния не хранила в доме ни одну фотографию из своего детства, на которой была бы изображена её сестра. О маме она почти не говорила и лишь тётушка Мардж считала своим долгом высказать своё "фи". Постоянно разглагольствовала о том, что моя мама была "дурной тунеядкой с ужасным вкусом и наверняка та ещё замарашка, иначе в кого ещё Гарри пошёл такой свинотой".

Но сейчас... сейчас, глядя на эти фото, я вижу на них девушку, что сияет очаровательной улыбкой и изумрудными глазами. Зелёные, как у меня, но только полные жизни и тепла. На более поздних и не успевших потускнеть фотографиях, где моя мама стоит в каком-то странном костюме и шляпе, похожей на ведьминскую, я могу рассмотреть её волосы: рыжие, почти красные, как струящиеся по плечам языки пламени, белая кожа, горящие живым румянцем чуть пухлые щёчки и эти красивые мягкие на вид губы и пальцы, кажущиеся столь же приятными.

Я и не подозревал, что моя мама была такой красивой. По правде говоря, я вовсе не думал о том, как она выглядит. Для меня "мама и папа" были лишь каким-то далёким понятием. У них не было лица, не было характера или обличия, лишь имена и статус "родитель маленького уродца". От того, что в моей голове они были лишь тёмным пятном, этот яркий и живой образ врезался в мой разум, поражая как удар током. Родители ведь должны быть похожи на своих дете? Ну или вернее, дети на родителей... Однако, вспоминая то чучело, что смотрело на меня из зеркало вчера, я не могу понять, как оно может быть связано с чем-то столь прекрасным, как девушка на фото.

Сжимая фотографии в руках, я не могу от них оторваться. Где-то краем сознания вспоминаю что-то о том, что я обещал змейке курицу и начинаю идти к люку. Не помню, как я спускался по обеим лестницам, но оторвался от фотографий я лишь в момент, когда подошёл к холодильнику. В пару мгновений я открываю холодильник, беру из упаковки сырую куриную ножку и протягиваю её змее, до сих пор сидевшей на моём плече. Клычки охотно впиваются в мясо и мой маленький друг сползает вниз по моей руке, быстро ретируясь за шкаф. Глянув вслед, я замечаю, как змейка проползает в какую-то дыру в стене, по всей видимости оставшуюся после атаки на наш дом мышей пару лет назад. Вот как они оставались незамеченными.

* * *

Я вновь сижу в кухне за столом, вытягивая руки на столешнице. Что ж, эта сцена была ожидаема с самого утра, ещё с того момента, как я открыл дверь на чердак и спустил лестницу. Конечно, вернуть всё на место мне было не по силом и дорога в царство пыли стала первым, что заметили Дурсли, только выбравшись из своих спален. Снова не повезло нарваться на них ещё до завтрака...

— Я ещё раз спрашиваю!!! — буквально вопил Дядя Вернон. Звук рассекания воздуха и хлёсткого удара снова разорвали тишину кухни, как и мой болезненный всхлип. Я не плакал, мне было нельзя, но конкретно сейчас очень хотелось. По моим рукам, которые я должен был держать на столе, уже прошлось ударов пятнадцать не меньше. И снова любимый дядин кожаный ремень. — Какого хера ты, мелкая поганая тварь, решил что имеешь право шастать по дому!? Та не видишь, что МЫ СПИМ!!!

— Простите... — выдавил я, снова издавая что-то среднее между шипением и скулёжем. Руки уже горят , будто их окунули в кипящее масло, а под ногтями, которыми я бессильно царапал столешницу, уже была кровь. — Я... я просто хотел найти свою старую игрушку...

— "СВОЮ"?! В этом доме из твоего лишь твоё дерьмо и грязь под ногтями! Хотел украсть наши вещи, щенок? Так знай, что раньше за подобное руки отрезали и ты сейчас легко отделываешься, мелкий неблагодарный урод! — Гремел, как град по крыше, голос дяди прямо над ухом. Я в очередной раз зажмурился и скульнул, словно побитая псина, когда раздался очередной удар. Хотя... почему "как"?

— Ну всё, Вернон, довольно. — шикнула Миссис Дурсль, подходя к столу и, небрежно шлёпнув мою руку влажной тряпкой, заставила меня убрать руки. Местами от сильных ударов кожа порвалась, покрываясь маленькими ранками, из которых кровь текла не белую поверхность обеденного стола, которую тётя Петуния начала тут же вытирать. Вытирала нервно и пшикая какой-то химией, явно опасаясь нового пятна

Я видел, как лицо Вернона горит негодованием. Очевидно, ему не нравилось, как после истории с алкоголем, детсадовцем и стеной в прихожей его ограничили в возможностях, однако перечить тёте даже он не мог, при всём своём властолюбии. Скрепя зубами, он хлопнул ремнём уже по моей ноге, махнув рукой в сторону лестницы.

— ВОН!! Чтобы сегодня и завтра тебя не видел! В туалет выходишь ночью, к еде не прикасаешься, понял!? Проваливай!

Слабо кивая и глядя в пол, я медленно поднимаюсь со стула. Страшно поворачиваться к дяди спиной, потому я полубоком дохожу до коридора, а уже там до лестнице в чулан. Меня передёргивает, когда я на периферии зрения вижу, как Вернон отрывается от своего места. Не сразу понимая, что он просто уходит в сторону, а не ко мне, я моментально заскакиваю в чулан, закрывая за собой дверь, быстро но тихо, чтобы не злить Дурслей ещё больше.

Моментально моё тело падает на матрас и я прижимаю к себе руки, словно горящие огнём, ярко красные и с кровоподтёками. Чёрт... только с утра ведь синяки на бёдрах просли, как на тебе.

Я поворачиваю голову, глядя на половицу, из которой были вытащены гвозди. Дурсли этого не знали, но эта досточка не была прибита к полу, так что я мог спокойно её отодвинуть. Именно там я и спрятал фотографии мамы, вложив их в какую-то открытку.

Что бы мама подумала, видя меня сейчас? Видя, что я, как послушный слабак, подставляюсь под ремень дяди и выполняю все его указания, будто служебная собачка. Я не знал её, не помнил, но почему-то чувствовал, что она бы не сказала, что всё это заслуженно. Мама выглядела такой доброй на фотографиях... её улыбка и сияющие глаза, прямая осанка, почему-то ассоциирующаяся у меня с твёрдостью характера, и её мягкие руки. Она была живой и нежной даже позируя для картинки. У Дурслей на всех их многочисленных фото не получалось выглядеть "милыми" как они хотели. Наверное, не возможно сыграть в ангела, когда ты самая натуральная дрянь.

Мама была не такой... она не могла бы просто сыграть в добрую девушку, нет. Она была такой на сомом деле. И наверняка она была сильной, раз прожила вместе с тётей всё детство, но не разучилась улыбаться. Но от осознания того мне делается тошно. Я разве не могу быть таким же? У неё получается быть прекрасной, даже когда её уже давно нет в живых, а вот он я — мелкое подлестничное чудовище, что захлёбывается слезами, лёжа на своём матрасе и тихо завывая от жгучей боли в побитых тощих руках.

Прости, мама. Я трус. Я слаб. Прости.

Этой ночью она пришла ко мне. Я был в её руках, столь тёплых и успокаивающих, окутывающих меня, подобно тёплому одеялу. Её волосы горели ярче лесного пожара, окружая меня и обрамляя светлое личико, на котором красовались мягкие едва-едва розовые губы и глаза, пылающие как изумруды, как неоновый кристалл.

По-началу я слышал лишь тихое журчание и замечал едва видимые движения, будто границы её силуэта вальсировали на покачивающейся водной глади, но со временем они становились чёткими, будто я видел её прямо здесь, на яву. Вот она, такая ласковая и бережная, глядящая прямо на меня из прозрачного туманного облака, окружающего нас. Я начинаю слышать шёпот, а затем и лёгкое пение. Мне не понятно ни единого слово и всё, о чём я могу подумать — как же прекрасен её голос. Чарующий и звонкий, как флейта или ветряной колокольчик. Он успокаивает, отгоняя прочь весь страх и слёзы. Всю боль.

До этого я лежал с жжением в руках и желанием провалиться сквозь землю, разбиться в щепки и перестать существовать, но сейчас в меня будто заново вдохнули жизнь. Ангел, даровавший жизнь.

— Мама... — хочу прошептать я, но мой голос почти не слышим, будто лёгкие наполнены водой, будто я сам весь под водой и не способен ни видеть, ни слышать самого себя, а лишь взирать на представшее передо мной божество.

Ласковая дивна продолжает нежить мой слух, но вскоре мелодию разрывает далёкий рокот. Он усиливается, грохочет и заглушает собой сладкую песнь, которую так не хочется терять. Не хочу отпускать её.

Пожалуйста, ещё немного. Останься ещё на мгновение, только не покидай меня так скоро.

Силуэт моего огненного ангела рябит, колышется и отдаляется, растворяясь в окружающем воздухе, становясь всего лишь дымкой, лишаясь блеска глаз, тепла улыбки и яркости вьющихся локонов.

— НЕТ! — вскрикиваю я, пытаясь протянуть руку и ухватить уплывающий от меня образ.

Бам. Мой лоб с силой сталкивается с треклятой ступенькой, от чего я болезненно зашипел, падая обратно на матрас. Упустил...

Я снова здесь, в царстве хлама и мусора, спрятанного в чулане под лестницей. На том же месте, где я и засыпал. Я слышу механическую мелодию, идущую из телевизора, громкость которого выкручена на всю. Снова Дадли играет в приставку. Вот что разбудило меня.

Чёртова свинья. Будь ты трижды проклят, жирный уродец. Твоя семья забирала и продолжает забирать у меня всё, скидывая лишь объедки с барского стола и требуя за это полного подчинения и вылизывания ваших задниц. Ты хочешь продолжить их дело? Забрать у меня то не многое, чем я живу и благодаря чему до сих пор дышу?

Сволочи...

Я медленно поднимаюсь с места, не разгибая и так извечно сутулой спины, чтобы не удариться о ступени. Мои руки буквально вцепляются в доску в углу чулана, поднимая её и доставая открытку со вложенными в неё фотографиями. Мне надо лишь убедиться, что они всё ещё здесь, что некогда этот образ был реальным и живым, что я всё ещё могу видеть его.

Как и прежде, с фотографий на меня смотрит самое прекрасное из всего, что я видел на земле. Пронзает искрящимся взглядом и самой ласковой из улыбок, какая только возможна. По крайней мере когда-то она не была сном. Сколько мне было, когда я попался в капкан дома Дурслей? Чуть больше года. Значит до этого я видел её, видел эти глаза и чувствовал тепло этих рук, хоть сейчас в моей памяти и не осталось этого.

Мама...

Я чувствую, как снова начиная плакать. Рядом с ней ведь можно? Она не поругает, не разозлиться, но и не уйдёт. Я вед чувствую, что не ушла бы, будь это в её силах. Всхлипы я пытаюсь сдерживать, чтобы никто не слышал их и не ворвался в мой чулан, но вот на слёзы я как никогда щедр. Они застилают глаза, текут по щекам нескончаемым водопадом. Моё лицо остаётся влажным, сколько бы я не тёр его руками, на которых уже не осталось и следа от утренних побоев.

* * *

Два дня летят как пара часов. Как и недели. Дадли всё чаще заговаривает о том, каким он хочет видеть свой день рождения. Ему исполняется десять, а на такую "юбилейную" дату нужно сделать что-то особенное. Дурсли планируют поездку на пляж, где снимут на неделю коттедж и Дадли проведёт всё это время с друзьями, с родителями которых дядя уже договорился. А что же я? Меня их дела не касаются и все в доме это понимают.

В следующую субботу я отправляюсь к Миссис Фигг и её сорока — или сколько их там? — кошкам. А до того момента я, как обычно, загружен работой. После открытия чердака мне было приказано убраться там, перебрать вещи, притащить из строительного магазина новые коробки, чтобы всё перезапаковать. На это ушёл далеко не один день и в битве с накопленной за годы пылью пала не одна тряпка. За всё время уборки я ни разу не увидел змеек. Надеюсь, они послушали меня и покинули дом, ну или хотя бы забрались поглубже, где их не найдут.

Я как всегда послушно выполнял указания Дурслей, каким-то чудом не нарываясь на их гнев. Скорее всего, они были так заняты планированием праздника, что забыли о моём существовании. Я чувствовал, что изо дня в день мне всё тяжелее подниматься и выходить из своего убежища под лестницей, но когда мне приходилось это делать, я пытался любыми силами поскорее вернуться, чтобы упасть на своё койко-место и закрыть глаза, в надежде снова увидеть моего ангела, моего хранителя, что будто оберегал меня от свиной семейки с первого своего пришествия, толи мне помогая не провоцировать их, толи их самих успокаивая.

В любом случае, каждый день раскладывая перед собой фотографии, я по долгу смотрел на пылающую красотой и светом девушку. Я порвал некоторые из снимков, сдирая с них к чертям собачим физиономию тёти Петунии, что рядом с мамой смотрелась как уродливое пятно, как чернь, безликое существо с кожаной маской, косящие под человека. На чердаке я нашёл старую металлическую зажигалку, которую забрал себе, ведь та ещё работала. Куски фото с тётиным рылом я сжёг, выбрасывая пепел в туалет, в комнате с которым я и занимался этим маленьким ритуалом. Дурсли всегда называли меня заморышем, маленькой дрянью, но на самом деле, таковы были они сами. Кучка уродов в масках, не достойных считать себя роднёй мамы, которая не стоит с ними рядом, а находиться на вершине, пока семейка гремлинов тонет и захлёбывается в грязи, где им самое место.

Сейчас я снова сижу в чулане, бережно перебирая фотографии. Я уже полил сад, приготовил завтрак и заготовки к обеду и помыл кухню, так что до вечера я могу поспать, с надеждой на то, что увижу её, что она снова придёт ко мне, когда это так нужно.

— Хэ-э-э-эй! — Раздаётся за дверью протяжный гнусавый голос. Я успеваю лишь захлопнуть открытку и запрятать руку за спину, прежде чем дверь чулана резко открывается. Первое, что я вижу это пузо моего кузена, его третий подбородок, а уже потом улыбающиеся лицо. За плечом этой рульки на ножках стоит менее массивный, но так же нагло лыбящийся Деннис Скрэфф, и рядом тощий, длинный и жилистый Пиерс Полкисс. Твою ж... — Приве-е-ет, кузе-е-ен! — Протянул лыбящийся Дадли. Половина его слов проходила через вздёрнутый картофельный нос, от чего его "пение" казалось чем-то средним между скрипом несмазанных дверных петель и похрюкиванием старого пердящего радио.

— Здравствуй. — сухо и тихо отзываюсь я, опуская голову. Что ж, на самом деле, мне стоило ожидать, что рано или поздно "звёздное трио" завалится ко мне, после того как старшие Дурсли отъехали по делам, а звук игровой приставки прекратился.

— Эй, ну чего как не родной? Иди-ка сюда! — проговаривает шипилявым голосом Пиерс, растягивая рот в улыбке, в которой явно не хватает пары зубов. Он протягивает ко мне тощую руку, на которой нет ни грамма лишнего жира, но зато виднеются мышцы. Его хватка больно сдавливает моё запястье и рывком мальчишка с мышиным лицом вытаскивает меня на свет. Единственное, что я успеваю сделать — свободной рукой спрятать в глубокий карман открытку с фотографиями. Не дай бог их заберут. Прокляну каждого!

Пиерс кладёт руку мне на плечо, прижимая к себе в наигранном "братском" жесте. Шайка обступила меня и с лёгкостью пошла со мной к гостинной. Я не двигаю ногами, пытаясь упереться и не сходить с места, но носки начинают скользить по намытому дощатому полу, по которому скользить в принципе не возможно. Каждый из дружков Дадли, да и он сам, выше меня минимум на голову, не смотря на наш равный возраст, а Деннису я и вовсе достаю лишь до груди, и даже Пиерс, самый тощий из них, шире меня раза в два.

— Слушай, Гарри — продолжает кузен, явно пытаясь изобразить щебетание, присущее тёте Петунии, однако продолжает звучать как типичный Дадли, по-свински. — Мы тут планировали, что будем делать на моём дне рождения. Знаешь, в Брайтоне сейчас тёплое море и папа с мамой решили, что мне и моим друзьям можно будет заняться дайвингом или сёрфингом, как раз я уже подхожу к нужному возрасту. Как ты смотришь на подобное?

Что ж, спасибо за очередное поддразнивание. Чтоб ты в акваланге утопился, кузен чёртов. Да с такой тушей день рождения отпраздновать сможет не одна Брайтонская акула.

— Ох, бедный-бедный Гарри... — с притворно жалостливым тоном проговорил Деннис, качая широкой головой и едва сдерживаясь, чтобы не растянуть рот в жабьей улыбке. — Ты ведь воды боишься, да? После того как мы тебя с пирса сбросили ты так и трусишься, когда тебя подводят к раковинам, как же ты будешь плавать там? Ах, точно, ты ведь не едешь!

— Ты ведь воды боишься, да? После того как мы тебя с пирса сбросили ты так и трусишься, когда тебя подводят к раковинам, как же ты будешь плавать там? Ах, точно, ты ведь не едешь!

Меня буквально силой дотаскивают до гостинной. Мои ноги упираются в ковёр, но Пиерс берёт меня сзади за футболку, перекручивая её и поднимая вверх. Растянутый ворот резко становится тугим и едва не душит, заставляя меня привстать на носочки, лишь бы не сломать шею. Меня доводят до дивана, на который тут же валится вся компания. Полкисс садиться на самый край, уваливая за собой и меня, заставляя принять полусидячее, полулежачие положение. Моя шея оказывается в хватке жилистой руки, зажатая между плечом и предплечьем Пиерса. Дадли садиться с другой стороны, так же совсем рядом и как бы невзначай кладёт упитанный локоть мне под ребро, больно надавливая.

— Есть ли идеи по тому, как мы проведём твой день рождения в следующем месяце, а, кузен?

Я снова молчу. Говорить с Дадли так же бесполезно, как пытаться обучить свинью алфавиту. Он лишь будет продолжать и продолжать глаголить о том, какое он золотце и как любят его родители, с притворной жалостью бубнить о том, "как печально, что твои не относятся к тебе так же. Ах да, они же мертвы".

Пока Дурсли старшие не вернуться, меня ждёт трёпка от трёх идиотов. Трёх проклятых гнид, считающих, что они выше всех в этом мире, но чёрт возьми, чтоб они все сдохли в ближайшей подворотне!

— О-о-о... так ведь Мистер и Миссис Дурсль не отмечают твоего дня. Плак-плак... — надувая губы, пролепетал Скрэфф. Я в ответ на это лишь вздохнул, стараясь держать лицо спокойным и ровным. Просто потерпи и скоро ты вернёшься к маме...

— Но не волнуйся, мелкий, ты всегда можешь провести свою днюху с нами! —проговорил над головой Пиерс, сжимая мою шею и второй рукой ероша волосы, врезаясь отросшими ногтями в кожу головы, давя и царапая так, что у меня снова звенит в ушах. Чёртова голова.

— Давай потренируемся прямо сейчас? М... например, мы попробуем подарить тебе пробный подарок. На что ты там жаловался год назад? Что у тебя что-то с зубами? Мы можем помочь с этим. — Подначивал Деннис. Все трое уродов смотрели на меня, очевидно ожидая реакции, которой, уже привычно, не было. Эти злодейские речи я уже слышал из фильмов для взрослых, которые Дадли и его друзья смотрели, пока дяди и тёти не было дома, так что они уже мало пугали. Особенно учитывая, что недоумки повторяли их каждый раз с минимальными изменениями.

— Да! Я как раз был у стоматолога и осмотрел все стенды в его кабинете. Думаю, после такого я сам уже как стоматолог! — Восклицает Пиерс. Я невольно прикусываю губы, видя как троица переглядывается, будто сообщая друг другу что-то на своём языке идиотов. Чёрт, только не зубы. Снова.

Я пытаюсь выкарабкаться и сбежать, когда чувствую, как Полкисс ослабляет хватку. Однако моя попытка оказывается столь жалкой, что банда лишь усмехается. Я чувствую, как Дадли встаёт и, взяв меня за ноги, вытягивает их вдоль дивана, садясь на них боком и едва не выгибая мои колени в обратную сторону, от чего они слабо трещат. Рука Денниса берёт меня сразу за два запястья, удерживая их не хуже кандалов, толкая в выпирающие рёбра, а Пиерс обхватывает ладонью мой лоб, сдавливая вески пальцами и так сильно вжимая затылком в диван, что я начинаю видеть искорки перед глазами. Боже, да хватит трогать мою голову! Больно!

— Отвалите. — прошипел я, однако голос, который я изо всех сил пытаюсь держать ровным, предательски дрожит. Парни только высокомерно хмыкают, тем не менее, давая мне миг перерыва, чтобы осознать своё положение.

Чёртовы мышцы Пиерса, грёбаная хватка Денниса и сраная жирная задница Дадли! И ведь им это нравится, шайка будущих маньяков!

— Ну-ка улыбнись!

Очки съезжают с моих глаз немного вниз и в стекле отражается вспышка света. Я вижу, как кузен достал камеру и несколько раз сфотографировал картину перед собой. Скрэфф и Полкисс повернулись, глядя в объектив и давя мерзкие гримасы, что должны были быть улыбками. Их хватка ничуть не ослабевала, как бы я не брыкался. Проклятое тощее тело было не способно защитить себя, в целом ни на что не способно, помимо бесконечных уборок в доме паразитов.

Дадли не опускает камеры, в уголке которой горит красный огонёк. Снимает, сука... и ведь даже если запись попадёт к тёте и дяде, или сразу в полицию, то трём тварям, зажавшим меня в тески, не будет НИЧЕГО. Им даже пальцем не пригрозят, потому что "это же мальчики-ангелочки, перерастут, заигрались". Им не в дамёк подумать над тем, что я жив, что я всё ещё, чёрт возьми, что-то чувствую!

— А теперь посмотрим, что там у тебя с зубками. — с фальшивой учтивостью проговорил Пиерс. Я буквально слышу, как капает яд из его пасти. Желчь, пропитавшая его грязную душонку теперь сочиться наружу, желая отравить меня, перекинуть всю накопившуюся жажду поиздеваться над кем-то в моё тело и разум.

Я невольно сглатываю, слыша как в висках пульсирует кровь, а сердце стучит быстро-быстро, словно вот-вот порвётся, я чувствую его своими ладонями, как оно скачет и бьётся о рёбра, крича о свободе, желая не оставаться и минуты в слабой и жалкой оболочке.

Пиерс буквально всовывает свой палец мне за щеку, чтобы поддеть дальние зубы и заставить меня открыть рот. Я пытаюсь сжать челюсти, но от этого лишь болят скулы и ничего больше.

— Будешь кусаться — нос сломаю. — шикает Пиерс и дёргает плечом, навалившись всем весом на мой лоб. Всего мгновение, но голову пронзает такая боль, что хочется кричать и плакать, будто меня снова, как пару лет назад, приложили о стену затылком, хоть сейчас это и мягкий диван.

Больно! Всему телу больно! И страшно от того, что в этот раз со мной хотят сделать. То, что ничего хорошего — это понятно и так, но каждый раз издевательства этих трёх головорезов становятся всё более изощрёнными и я начинаю охотно верить в то, что они хотят и могут меня убить.

Я с силой зажмурил глаза, понимая, как звенит в ушах из-за давления на голову и перед глазами всё плывёт. Мой желудок скручивается в узел и сжимается. Я рискую выпустить наружу свой завтрак и — если Полкисс меня не отпустит — умереть самой жалкой смертью — захлебнуться в собственной рвоте.

Мне становится тяжело дышать, и явно не только из-за давление Денниса на мою грудь, но и из-за ощущения того, что в моей глотке будто захлопнулся клапан. Словно мне на голову надели пакет и, как бы сильно не дёргались мои мышцы в попытке сделать хоть один вдох, ни грама воздуха не проходит в лёгкие.

Я чувствую себя жалкой псиной, которой насильно раскрыли пасть и теперь ковыряются внутри. Я чувствую как большим пальцем свободной руки Скрэфф проводит по верхнему ряду зубов, останавливаясь на клыке, на котором уже был скол после встречи моего лица с дверным косяком.

— Вот этот у тебя болит, да? Ахереть, у тебя трещина, прам по центру. — говорит Деннис, немного надавливая на зуб, который до этого и так болел, так что я мгновенно дёрнулся. На красной десне была небольшая припухлость, я не мог даже жевать этой половиной челюсти, настолько сильным и острым был дискомфорт.

Тут я почувствовал, как жирный палец Скрэффа начал давить на сломанный клык. Резкая боль заставила меня вспомнить, как дышать. Из недр моего тела поднимается крик. Агонизирующий крик боли, который ни чуть не делает легче. Чувствую себя никчёмным слабаком, которого с такой лёгкостью удерживают трое идиотов. Ржут как твари, наслаждаясь своим превосходством и не думая, что перед ними живой, сука человек!

Звуки тускло звучат в ушах, словно эхо моих стонов и криков, их ритмичность лишь пугает и усиливает мою панику. Чувствую, как каждая клетка моего тела кричит от безумной боли, лопаясь и разрушаясь под напором. Словно сильнейшие удары тока бьют в десну, идя тонкой нитью к мозгу, врезаются изнутри о череп, раскалывая его, стремясь аннигилировать меня заживо.

Хрясь.

Я чувствую, как боль резко достигает своего пика, перед глазами в этот момент чернеющая пелена завешивает собой всё вокруг. Ощущаю привкус крови и то, как осколок зуба, или может быть он целиком, падает на язык. Я на мгновение перестал чувствовать собственное тело, никаких больше прикосновений и давления, лишь мой разум и клетка из нескончаемой боли, в которую он заперт.

Однако... я могу двигаться. Я чувствую, как ноющие и словно налитые свинцом мышцы наконец подчинились мне. Мгновенно я переворачиваюсь на живот, хватаясь за край дивана, свесив голову. Громоподобный кашель разрывает лёгкие, выбивая весь воздух. Расколотый напополам зуб падает на пол, кровь течёт по губам, а из желудка уже лезет его содержимое. Видимо, его оказалось не очень много, так что я, нервно сглатывая, отправляю назад массу, оставившую во рту кислый привкус.

Пара мгновений, только пара мгновений и дымка перед глазами расплывается. Я понимаю, что больше меня не держат, а звон в голове уходит. Я слышу крик. Громкий, визгливый, точно хряку яйца режут.

Моя трясущаяся рука шарится где-то на диванном сидении, нащупывая очки. Скотч на мостике вновь не выдержал, и теперь в руке у меня была лишь одна линза с ду́жком. Держа её перед собой, я смаргиваю с глаз слёзы, пытаясь придать зрению чёткость и понять, что же случилось. Почему эти пытки вдруг прекратились.

— Она меня укусила! Укусила! — вопил Пиерс где-то позади дивана. Деннис и Дадли тоже вне пределах моего зрения, зато я вижу, как на белом ковре посреди гостинной извивается коричневый шнурочек. Змейка...

Протирая глаза и держа линзу перед собой, я замираю, осматриваясь. Я замечаю на полу два красных пятна, которые по-началу принимаю за кровь, но уже через секунду осознаю, что это белоснежная змея с чердака, цвет чешуи которой почти идеально сливается с цветом ковра, который я с трудом отдраил в прошлые выходные.

О нет... я же велел им не высовываться. Я просил их не попадаться на глаза Дурслям, а теперь, когда одна из них, и я даже не знаю, какая, укусила Полкисса, их точно потравят или отловят.

— Уходите... пожалуйста, уходите. — шепчу я как можно тише, неотрывно глядя на змеек. Они продолжали извиваться и та, которая была белой, раскрывала пасть с убийственно длинными и тонкими клыками, шипя на кого-то за моей спиной.

— Они пыталис-с-сь убить тебя, дурачш-ш-шьё! — шипит мне в ответ коричневая змейка. Если до сих пор я не мог понимать их настроение по тону голоса, то теперь осознание пришло быстро — она в ярости.

— А теперь они убьют вас. Пожалуйста, уходите...

Хоть змейки и закрыли пасти, немного отползая назад, но убираться они не планировали. Я сглотнул, осматриваясь назад. Пиерс хныкал, держась за ногу и забиваясь в угол между стеной и шкафом, сжимая кулаки до побеления. Деннис своей толстой задницей сел на подоконник, поднимая ноги, а Дадли, видимо не успевший что-либо сообразить, стоял у противоположного от моей головы края дивана. Все трое смотрели на меня со смесью такой знакомой мне ненависти и хтонического ужаса, будто я сделал что-то в сотни раз хуже всего, чем только что занимались они сами.

— Так это... — прошептал Дадли. Я мог отчётливо слышать напряжение и видел, как дрожат его руки. Широкая грудь раздувается, наполняясь воздухом, после чего свинка выпаливает. — Опять твоё уродство! Я всё папе расскажу! Ты-! Ты...

Он резко замолкает. Я слежу за его взглядом, упавшим на диван, и в следующий миг чувствую, как внутри меня что-то обрывается. Из растянутого кармана моих брюк плавно выскользнула открытка и с ней пачка фотографий. Я мгновенно тяну руку, желая ухватить их. Только не это! Что угодно, но не забирай!

Однако лапа кузена, резко подскочившего с места, вырывает у меня стопку фото. Я пытался держать их аккуратно, не помять, не порвать, а эта свинья сжала их в кулаке и выдернула, параллельно сжав мои пальцы.

— Отдай! — Кричу я, хватаясь за быльце дивана чтобы подняться. Отобрать у этой никчёмной, жирной, тупой, грязной твари то, что по праву моё! Вернуть часть моей души.

Змейки вновь шипят, но уже обе смотрят на Дадли, направляя на него взгляды и клыки. Кузен пятиться, упираясь в стену, и начинает идти боком вдоль неё, переходя из гостевой половины комнаты в кухонную. Я не отрываю взгляда от фото, которые его мерзкая культя сжимает в один ком. Я вижу замятости и порванные края и один этот вид, чувство того, что в руках очередного Дурсля вновь находиться власть и он может отнять то немногое, что приносит мне хоть долю счастья и ощущения, что я всё ещё живу.

— Убери змей! Убери сейчас же и я отдам! — вопит на повышенных децибелах Дадли, упираясь в кухонный уголок. Я вижу, как он смотрит на выход, к которому ему осталось лишь пробежать по прямой, но не успел кто-либо что-то сказать, как белая змейка быстро поползла по полу, вытягивая шею в проходе между столом и кухонными тумбочками, загоняя Дадли в угол. Вновь агрессивное шипение и демонстрация клыков. Каждый змеиный зуб как длинная толстая игла и в обоих будет пущен яд, как только они пронзят чью-нибудь плоть.

— Положи фотографии и я уговорю их уйти.

Я кое-как смог процедить эти слова сквозь ком в горле. Возможно, я бы смог почувствовать силу, ощутить наконец своё превосходство, видя страх на уродливом рыле, которое так и хочется замазать кровью, чтобы оно смотрелось немного лучше. Однако, чаша весов вновь смещена на сторону Дурслей, чтоб им в аду гореть. Рычаг давления в руках кузена и, если максимум, чего он может лишиться — это своей жалкой жизни, то заберёт он куда больше... моего ангела. Лик моей мамы.

Свиные ручки и не думают ослабить хватку. Кузен озирается, то на змей, то на меня. Идиот, ты же знаешь, что можешь потом пожаловаться уродам, родившим тебя, что их дорогую личинку обидели. Просто отдай фото, дай мне их спрятать и потом получишь шоу, которого так хочешь.

—... Положи фотографии, пока я тебя не убил. — слова буквально выплёвываются, будто в моём рту помимо собственной крови сочиться яд. Хочется наполнить глотку этого безмозглого хряка керосином и забить в пасть зажжённую бумагу, разорвать сало на подбородке, посмотреть, есть ли там вообще шея, вскрыть грудину и добраться до внутренностей, среди которых я, кажется, не найду сердца.

— С-сначала убери это уродство, а то я-!

Дадли не успевает договорить, что именно он собирается сделать. Я вижу, как жирная рука тянется к ручкам плиты. Проходит всего секунда, как Дурсль проворачивает регулятор, выпуская газ. Пара щелчков искр и вот на конфорке уже горит огонь, а мои рёбра будто стискивает капканом.

— Нет! — Только и успеваю закричать я. Следующий миг я прибывал будто в режиме замедленной съёмки, видя как белая змея шипит, делая бросок и резко приближаясь к Дадли, но не кусая его. Стоило ей обнажить клыки ещё сильнее, так эта свиная туша подпрыгнула, машинально разжимая руки, от чего фотографии полетели вниз, оказавшись на конфорке.

Я лишь вытягиваю руку, чувствуя дрожь во всём теле, но продолжая наблюдать как обращаются пеплом смятые бумажки, по которым я всего пару недель назад смог вспомнить лицо, кажется, единственного человека, которому был дорог.

Всё таки, забрал. Ничтожная тупая чвонь. Точная копия проклятого папаши. Решил пойти по его стопам и обобрать меня до нитки. Решил, что властен над моей жизнью.

Убью.

— ...Ты... тварь! Тупая тварь!

Я поднимаюсь на ноги. Достаточно резко, от чего в ушах снова заложило. На мне нет очков, но они и не нужны. Тело двигается будто само, пока я, словно сторонний наблюдатель, замечаю искажённое испугом лицо кузена, слышу треск вокруг себя, словно что-то разбивается со всех сторон. Моя рука проскальзывает по кирпичной кладке камина, захватывая в ладонь толстый металлический прут. Кочерга. Я с непривычной лёгкостью перекидываю её из левой руки в правую, занося за спину.

Следующим звуком, который достигает моих ушей — это странная смесь треска и чавканья, как будто мясо бросили в стену. Хотя, почему "как"? Мой удар пришёлся где-то между веском и лбом Дадли, а его сальная голова затылком впечаталась в стену. На миг его тело застыло, прежде чем с грохотом платяного шкафа упасть на пол между столом и тумбами.

Я слышу, как колотиться моё сердце, а дыхание становиться чаще и громче.

Я только что... что?

Перед глазами стоит пелена, ни то из-за отсутствия очков, ни то из-за очередной вспышки головной боли. Но даже так, я замечаю как под башкой Дадли на идеально чистой бежевой плитке разливается алая лужица крови.

Я только что... убил его? Действительно убил?

Я сглатываю, а моя рука непроизвольно дёргается, роняя на пол кочергу. Металлический звон разноситься по глухой тихой комнате. Даже звуков дыхания не слышно. А Деннис и Пиерс? Я оборачиваюсь и вижу, что те ещё здесь. Не сдвинулись с места не на шаг, наблюдая за развернувшейся перед ними картиной. Молча и с ужасом.

Всё тело всё ещё дрожит. Я убил Дадли... они это видели. Они обо всём расскажут. Меня посадят. Меня казнят.

Внезапно по мышцам вновь пронёсся электроимпульс, от которого даже волосы стали дыбом.

Замри или беги... Я чаще выбирал второе. Должен был выбирать всегда. Выберу сейчас.

Ноги сорвались с места и я повиновался своему желанию сделать то, что должен был сделать с самого начала — сбежать. Не в чулан, ни во двор, а прочь из этого проклятого дома. Из этой клетки, в которой я всегда был заперт, но в которой мне было не место. Едва не выбиваю дверь, оставляя её нараспашку открытой. В чём был — футболка да брюки и полностью голые ноги. В два прыжка преодолеваю лужайку, выскакиваю на каменную тропу, нагревшуюся от дневного солнца. Вокруг всё было залито красным. Закат то или нет, для меня это была пелена из крови. Крови, что осталась на моих руках, брызги от которой наверняка были на моей одежде и от которой мне уже не отмыться.

Что со мной будет, когда вернуться дядя с тётей?

* * *

Я бежал долго, до тех пор, пока не начал задыхаться

Я бежал долго, до тех пор, пока не начал задыхаться. Бешеный ритм моего пульса заглушал все звуки вокруг, запечатав мой череп, как кувшин, не давая моим мыслям выхода и не позволяя услышать или почувствовать хоть что-то новое. Я забежал в какую-то подворотню за уже закрывшимся магазином, тут же упав на колени. Всё тело горит и сколько бы я не дышал, оно не остужается. Воздух горячий! Всё внутри кипит. Тело как котёл, что не перестаёт нагреваться и вот-вот разорвётся.

В тени асфальт прохладный, спасительно прохладный. Я припадаю к земле, ложась на камень, пытаясь хоть немного остудить себя. Дышу через рот, в котором всё ещё чувствую собственную кровь от порванной десны.

Дыши. Просто дыши. Пока можешь, потому что потом тебя придушат, утопят или сожгут заживо.

Мои мысли нисколько не успокаивали, наоборот, становилось всё хуже и хуже от осознание того, как я поддался мгновенному помешательству. Я не просто навредил человеку, я... сделал это потому, что хотел. Хотел уже давно и всей душой, но когда пришло время действий я, кажется, переборщил. Я не хотел убивать. М, нет, конечно, в каком-то смысле хотел, но не думал, что это желание может стать реальным. Дадли тварь редкостная, но даже он не заслуживал.

Точно ли не заслуживал?

Я пролежал на земле долго, возможно, намного дольше, чем бежал сюда. В любом случае, когда я наконец открыл глаза, небо уже не было красным. На Литтл Уингинг опускался холодный удушающий мрак, хоть воздух ещё и был по-летнему тёплым. Мышцы голени изнывали после такой резкой встряски и соки под кожей неприятно пульсировали, разгоняя дрожь и тепло, которое, впрочем, понемногу угасало.

Что делать... Что, чёрт возьми, мне теперь делать? Возвращаться? Глупо. Убегать? Ещё не понятно, что из этого глупее.

Я ощутил, как руки сами собой тянутся к лицу от желания стиснуть волосы в кулаках и заорать во всю глотку. Хоть как-то выкричаться, чтобы немного ослабить давление собственных мыслей на мозг. Однако нельзя... я в городе, вокруг меня дома. Кто-то может услышать.

Я продолжаю бессильно лежать, закрыв лицо руками, пока не улавливаю шорох рядом. Я не открываю глаз. Узнаю это шипение.

— Они с-с-сделали тебе очень больно? — спрашивает меня змейка. Её гладкая чешуя скользит вдоль моей руки и хвостик обвивается вокруг тощей конечности, точно обнимая. Тёплая. Она ползла за мной по такой жаре.

— Вы не должны были... я бы справился. Такое уже было... — начинаю бубнить я, медленно вытирая ладонями лицо. Я быстро моргаю, но помогает это не сильно. Вдали по-прежнему всё размыто и чётко я могу видеть лишь собственные руки и мордочку коричневой змейки рядом. Однако, осмотревшись, я понимаю, что нигде не вижу белого. — А где...?

— Клыкас-с-стый? Ос-с-стался в гнез-зде в крыше комнаты рычащ-щей телеги.

— Он... о боже... его не нашли?

— С-с-сомневаюс-сь. С-свиньи брос-с-селись звать на помощ-щь и плакать.

На мгновение я облегчённо вздыхаю. Что ж... кажется вопрос того, вернуться мне или уйти отпал сам собой. Теперь Дурсли в курсе того, кто скрывается в их доме и они не оставят это дело. Мне придётся придти к ним как минимум для того, чтобы вернуть змейку, удостоверится, что он или она в порядке.

Но вот только я почти уверен, что живым я тот дом не покину. Дядя был готов прикончить меня и за меньшие проступки, а за причинение вреда родному сыну он, вероятно, перестанет сдерживаться и сделает то, что давно хотел. Выполнит все брошенные на ветер угрозы: намотает кишки на люстру, повытаскивает рёбра через рот и переломает каждый позвонок, сделав меня лежачим мешком картошки.

— ...Что теперь будет? — уже обессиленный спрашиваю я, надеясь на ответ. Мне нужен чей-то совет, хоть какая-то поддержка.

— Ты не с-с-собираешься воз-звращ-щатся, я надеюс-сь? — Шипит на меня змейка, явно и тоном и взглядом показывая, что она не приемлет ответ "собираюсь".

— Я не знаю... я... куда мне? Куда мне идти, если я не вернусь? Я больше никому не нужен.

— "Больш-ш-ше"? Мож-жет в принц-с-сипе? Ты и у с-с-свиней был не с-слишком любим.

— ... — Я не могу ничего сказать. Мне не чего отвечать, потому что я знаю, что это правда. Я не был нужен никому, кого знал. Никому, кого видел и кто всё ещё был жив. Возможно я был нужен моей маме, но теперь я не узнаю этого, ведь не смогу спросить её.

Эта тишина продолжалась долго. Она давила, была гнетущей и хотелось хоть как-то её прервать.

Змейка будто услышала моё желание. Её холодная гладкая мордочка боднула моё плечо, когда та вновь зашипела. Куда тише и не так яростно.

— Ты вс-с-сё ещ-щё жив. Мож-жешь с-с-сбежать и ж-жить иначе. Да тяж-жело, но з-з-зато с-свободно. — Медленно проговаривает мне змея, устраиваясь головой на земле возле моего уха. Близко... но так комфортно.

— Но ведь они заявят на меня в полицию. Меня будут разыскивать и... мне ведь не скрыться. Меня найдут и вернут и-..

— Так с-с-сделай так, чтобы не ис-с-скали. — резко прерывает меня змейка.

— ... как?

Теперь уже пауза становится дольше. Кажется, на этот вопрос мне не собираются отвечать. Однако, я не могу спорить с тем, что змея права. Сбежать было бы лучшим решением. Я и так жил впроголодь и с постоянной готовностью быть избитым даже за то, чего не совершал. Почему я думаю, что не смогу выжить на улице? Там, где мне хотя бы не придётся пахать как проклятому ради корки хлеба. Но вот... "сделать так, чтобы меня не искали"? Это казалось невозможным.

* * *

Змейка скрутилась кольцами в одном из моих карманов. Когда она залезала туда, то я заметил одно единственное фото, которое не выпало вместе с открыткой, а осталось, по счастливой случайности избежав сожжения. Фото мамы, уже такой взрослой и красивой в причудливой широкополой и остроконечной шляпе, как у ведьмы. Наверняка её сфотографировали в хэллоуин. Ей так шло чёрное одеяние, которое не забирало на себя внимание от огненно-рыжих волос и изумрудных глаз.

Я шёл по дороге из каменных плит, держа руку на фото в кармане брюк. Нужно было придумать, как спрятать его надёжнее... чтобы никакая случайность больше не забрала у меня оставшееся единственное сокровище.

На улице уже стемнело и Тисовую улицу освещало множество уличных фонарей. Стоило мне увидеть или услышать приближение редких машин, я тут же сходил с тропы на лужайку ближайшего дома и прятался там, пока автомобиль не отъедет достаточно далеко, лишь после этого я продолжал идти.

И вот я вижу, как от дома номер четыре, стоящего на самом углу улицы, отъезжает последняя машина. Белая с синими полосками и красными цилиндрами на крыше, которые обычно должны гореть красным, но сейчас они погашены. Полицейские покинули Дурслей, однако в окнах всё ещё горел свет, значит тётя и дядя были дома.

Я медленно подхожу к дворику Дурслей, замечая, что входная дверь разбита едва ли не в щепки, стёкла по всему дому треснуты, а кухонные и вовсе выбиты. Неуверенно я ступаю на порог, а потом и в коридор. Путь на кухню огорожен жёлтыми лентами, заглядывая за которые я вижу тёмную комнату, по которой гуляет сквозняк, пол и ковёр усыпаны осколками стекла, а на бежевой плитке, в том месте, где лежал Дадли, виднеется большая лужа крови.

Что здесь произошло? Откуда такие разрушения?

Я замираю, прислушиваясь к звукам, идущем со второго этажа. Топот дяди в спальне и постукивание каблуков тёти, какая-то возня и два недовольных спорящих голоса.

— Я знал, что этим всё кончится, Петуния! — едва не рычал дядя Вернон, громко расхаживая по спальне, будто желая проломить полы. — Я говорил, что нам надо избавится от мальчишки ещё когда нам его подбросили! И когда у него проявилась эта ненормальность! Он тогда и в сад не ходил, его бы никто не спохватился, а теперь что?! Он чуть не угробил МОЕГО сына!

"Чуть"? Значит свинья выжила. Что ж, даже не знаю, хорошо это или плохо. Понимаю, что ужасно так думать. Я должен радоваться, что не лишил человека жизни, но мне так тяжело сожалеть ему.

— Ты же знаешь, что нельзя было! И вообще, я предупреждала, что Дадли будет брать с тебя пример и попадёт в неприятности! Скажи спасибо, что я выбросила ту камеру, а то шайка в погонах и к нам тоже прицепилась бы. Я знаю, Поттер тебя бесит, но можно было ведь не так открыто это показывать.

Ой-ой-ой, нашлась защитница. Сука лицемерная, сама ведь не была против того, чтобы отвесить мне пару шлепков, а теперь думаешь, что ты не виновата? Мужа надо было выбирать из людей, а не из мутировавших бульдогов. Жертва селективной ошибки Тёти Мардж.

— Мог бы, а толку? Этот урод по-человечески не понимает. — А со мной пытались говорить по-человечески хотя бы раз?Что-то не помню такого. Было бы интересно послушать, что Мистер Дурсль принимает за "разговор по-человечески". — Теперь ещё и искать этого паршивца... У нас есть хоть одно его фото?

— Ага, щас бы я их ещё хранила. Делать мне больше нечего.

— Эх-х... У полиции будут вопросы, когда мы расскажем им о версии сына Полкиссов... Они ведь нас за сумасшедших примут. — с тяжёлым отчаяньем произнёс дядя и, судя по звуку, сел на скрипучую кровать.

— А что ты им сказал сейчас? —Вот тоже интересною

— Что нам из дома позвонили друзья сына, попросили срочно приехать и во-возвращению нас ждал вот этот бардак... в общем, всё, кроме рассказа мальчишек о Поттере и о записи с камеры. Ты кстать, нормально хоть её выбросила запрятала? А если проверят баки?

— Мусоровоз приедет с утра и всё заберёт. Я уверена, ничего они не найдут. А вот по-поводу Гарри будут вопросы. Как оправдаешь отсутствие фотографий и веще?

— По-классике — пренебрежительно гаркнул дядя. То есть, у них уже были заготовлены ответы для оправдания своих действий в отношении меня? — Трудный ребёнок с шизофренией, боится яркого света и звуков, рвёт свою одежду, ловит галлюцинации и считает что фотографии запечатывает его душу.

В этот момент я на секунду выпал из реальности. Шизофреник? Я сам...? Они несли весь этот бред всем окружающим меня взрослым? Это поэтому наш дом не проверяли после скандалов в школе? И поэтому меня никто не пытался выслушать и защитить. Меня просто считали сумасшедшим.

Я прижимаюсь спиной к стене, продолжая слушать голоса наверху. Дядя и тётя спорят, ища какие-то документы, но я уже не вслушиваюсь в смысл их слов. Я лишь чувствую, как горечь вновь подступает к горлу, а ногти сами собой начинают царапать кожу рук, словно пытаясь содрать её. Содрать пелену и убедиться, что всё это нереально, что я сплю и сейчас проснусь, но боль была реальной. Я надеялся, что хоть кто-то из людей, кто смотрел на меня с жалостью, действительно сочувствовал, но не мог ничего сделать из-за дядиного влияния, но ведь нет. Они просто жалели "маленького больного мальчика". Верили в эти розказни, не так ли?

И снова всё из-за Дурслей. Эта проклятая клоака, насквозь заражённая ядовитыми душонками кучки тварей, не достойных быть людьми. Держать меня здесь, привязать на цепь и отрезать пути к отступлению — вот чем они занимались. И ради чего? Зачем им было всем этим заниматься?!

Хотя... я, кажется знаю зачем. За тем же, зачем Дадли и его дружки начали свою экзикуцию надо мной. Им просто это нравилось. Они получали наслаждения, видя страх и боль в моих глазах. Друг с другом они ворковали и нежились, как голуби, а я был как развлечение. Способ снять стресс после долгого дня и ничего больше. Не человек, не ребёнок, а больная игрушка.

— Чш-ш-што застыл? Пош-ш-шли уж-же. — прошипела на меня из кармана змейка. Я вижу, как из решётки моего чулана выползает белоснежный чешуйчатый шнурочек и так же легко забирается в противоположный карман, сворачиваясь там клубком, чуть меньшим по весу, чем первая змейка.

Они правы. Медлить нельзя. Не время ныть и ждать, пока тебя снова прибьют к стене. У меня появился шанс выбрать между побегом и смертью и в этот раз я знаю, что я выберу. Я открываю дверцу в чулан под лестницей, сгребаю куртку, что сложенной лежала между ступеней и матраса, иногда служа мне подушкой, а в холодные дни и одеялом. Из коробки со старой обувью я достаю пару ботинок, которые куда больше моей ноги, потому я вначале надеваю сразу несколько пар носок.

Хочу взять ещё что-то, чтобы не уходить с чувством, будто покинул дом с пустыми руками. Только вот ничего мне принадлежащего больше здесь нет. Взять лишней одежды или обуви? Бесполезный и лишний груз. Возможно, стоит захватить еды, но я не хочу теперь касаться чего-либо в этом доме. Я практически чувствую, как из стен сочиться яд, гной от заразы, принесённой Дурслями, которая рано или поздно погубит мир, если не очистить её. Но вот только сделать этого было не возможно. Оно пропитало меня, мою одежду и плоть, что будут тянуться на это дно, пока оно ещё существует.

Я поднимаю взгляд, глядя на электрощиток и какую-то панель на стене чулана. Поднимаю ещё выше, к балке, на которой весит корзина с химикатами, и полочкам со всякой ненужной ерундой и средствами для уборки. На почти всех них оранжевый треугольник и надпись "огнеопасно". Что ж... очистим этот дом.

* * *

Десять вечера, конец очередного летнего дня в городе Литтл Уингинг. Тисовая улица ярко освещена фонарями, за сиянием которых уже не видно фар стремительно уезжающей кареты скорой, сирена которой тем не менее до сих пор слышится, а так же автомобиля двух незадачливых полицейских-стажёров, что не ожидали столкнуться с преступлением в первую свою рабочую неделю в самом тихом и мирном районе одного из самых безопасных маленьких, но богатых городов Графства Суррей.

Будь хоть эти остолопы в погонах лучше обучены — загребли бы Дурслей в участок и вызвали бы подкрепление, а не поехали бы к своему "папочке" ныть, что они не могут разобраться с рацией. В прочем, Вернону и Петунии это только на руку. У них было время успокоится и подумать, собирая документы и вещи, которые нужно было привести в больницу сыну. Вшивый Поттер был слабаком и, как сказали врачи, он не нанёс столь серьёзных ран. Лёгкое сотрясение, небольшая ссадина, да сильный испуг. Всё же правильным решением было огородить паразита от пищи, чтобы в крайнем случае, как этот, он не смог никому навредить.

Вернон чувствовал, как трясутся его руки и невольно почёсывает кулак. Рядом с мальчишкой их семья всегда была на грани. Грани скандала, грани ареста и постановки на учёт у органов опеки, от которых откупиться было всё сложнее и сложнее. А когда ещё и Даддерс начал уподобляться этому щенку и нарушать все мыслимые и немыслимые нормы, всё стало ещё хуже. Если бы только паршивца можно было выбросить в день, когда они нашли его на пороге, или прибить раз и навсегда, когда он устроил переполох в детском саду, тогда всё было бы в разы проще.

Спокойная жизнь превратилась в безумие, когда шрамоголовый уродец ворвался в его нормальную семью, в которой до того момента никто не знал и не думал о глупостях вроде магии, родовых защит и кровных уз. Петуния как с цепи сорвалась, едва не плача, пока рассказывала о своей сестре, какой-то школе и целом мире, который существовал тайно прямо под носом у миллионов обычных граждан. Вернон бы счёл свою жену за сумасшедшую, если бы сам не видел этих людей в дурацких мантиях, сов, разносивших письма, кошек, умеющих пользоваться картами, и голову старика, появившуюся из их камина утром и спрашивающую "всё ли в порядке с маленьким героем Магической Британии". Говорящая, чёрт возьми, голова старика из зелёного пламени в холодном камине.

И этот "герой" стал клеймом на всей семье. Замок, повешенный на шею и тянущий вниз, на дно к кучке фриков. Бандитизм, наркоши, маргинал, хиппи и прочий сброд, который всегда вызывал лишь отвращение. Мальчишка был из этого общества и навечно с ним связан. Был едва ли не их солнцеликим, вторым пришествием и звездой. Когда ещё Гарри был совсем мелким, к Дурслям подходили странные личности, шепча на ухо о том, какая честь им выпала, и всовывая в руки, как они говорили "подарки". Прыгающих лягушек из шоколада, игрушки странного вида существ, что двигались, кусались и издавали звуки, как живые, непонятного вида вещи и одежду. Всё это, конечно же летело на помойку. Прохода не было от этих фриков. Петунии пришлось бросить свою работу в парикмахерской, которая так ей нравилась, и запереться в четырёх стенах с двумя младенцами, без няни и желания показываться на публику. Только после этого их оставили в покое.

Вернон знал, что это лишь затишье. Чувствовал, что дьявол, сидящий в этом ребёнке проявит себя, как бы он не пытался отсрочить того момента. И вот, он проявился. Гарри наглел, набирал силу и становился своевольным маленьким чудовищем. Как только его найдут, нужно будет придумать новый способ контроля. Паршивец совершенно потерял страх и последним выходом была изоляция. Как бы не хотелось утопить его в ближайшем озере, как когда-то чуть не сделали друзья Даддерса, придётся всё же оборудовать ему комнату так, чтобы паразит не покидал её пределов. Подавить его не выйдет, но может получится огородить. Всего годик с небольшим и он уедет в эту проклятую школу. Лишь бы только волшебники не расспросили его о жизни и детстве и не пришли на порог Дурслей с желанием посадить их на вилы.

— Дорогой, я всё. — Раздался голос женщины, что худой рукой коснулась плеча супруга, до этого горбившегося на кровати, потирая руки. Мужчина с пыхтящим звуком поднялся с места, закидывая на плечо увесистую сумку с вещами сына и взяв в руку дипломат с необходимыми бумагами.

Они примчались домой и даже не сняли уличной одежды, так что и сейчас не нужно было тратить времени на дополнительные сборы. Мистер и Миссис Дурсль вышли из спальни и направились к лестнице. В нос каждому из них ударил резкий смрад. Пахло ни то отбеливателем, ни то антижиром, ни то керосином, ни то ещё каким сильным средством. Какое-то чутьё приказало Вернону остановиться и рукой пригородить путь жене.

На лоджии перед лестницей зеленоватый ковёр был темнее своего обычного цвета, будто пропитан чем-то влажным. Такой же цвет был у ковра на ступеньках. Мокрый след шёл вниз и, к самой прихожей, где лежали открытые бутылки с домашней химией, а рядом, облачённый в безразмерно большую куртку, стоял он. Живое порождение сатаны с лицом маленького мальчика. С большими глазами, что всегда были обманчиво невинны. Однако теперь эта маска спала, открывая взору истинную суть душонки отродья Поттеров. Чистая ярость, холодная расчётливость и, как мог поклясться Вернон, жажда крови. Его крови.

— Урод значит... — Раздался надрывный высокий голос, что ни чем не отличался от голоска обычного девятилетнего мальчишки, но имел в своём тоне невиданную ранее ярость и лязг металла, который мог быть только у бессердечной оболочки, с рождения привыкшей убивать. — Шизофрения и галлюцинации, да? Что ж... — Раздался лязг. В руках мальчика был букет сухоцветов, который долгое время украшал прихожую, стоя в расписной вазочке, а теперь с них стекали желтоватые капли, кажется, тоже какого-то средства. А вот в другой руке дьявол держал зажигалку. Старую, металлическую, которую Вернон когда-то потерял. — Скажите, что мне это приказали сделать мои голоса в голове! Твари!

Уже много лет Дурсли не слышали крика из уст этого паразита. Он стал куда громче, наглее и всё так же резал слух. Мерзкий визглявый голос, который хотелось прервать раз и навсегда. Изгнать из родного дома.

Зажжённый букет упал на лестничные ступени и огонь вспыхнул столбом до самого потолка. Горели не только лужи химикатов, но и их пары, тянущиеся ко второму этажу. Петуния взвизгнула, отпрыгивая и обнимая руку мужа, а силуэт в чёрной куртке мелькнул в коридоре, что резко залился светом. Мальчишка скрылся в полумраке улицы, пока дом, начиная с проклятой лестницы, окутывался огнём.

Кажется, уже десять лет на Тисовой улице не было случаев, когда по дорогам возле одинаковых домишек в одну ночь проезжали машины почти всех спецслужб города. Сперва скорая, потом полиция, теперь пожарная и спасатели. Зевак столь впечатлили такие неожиданные визиты, что они неотрывно смотрели за происходящим, а кто-то выходил на тёплую улицу прямо в пижаме, чтобы посплетничать с соседями через забор.

Нападение, разгром, а теперь и пожар в доме номер четыре на углу улицы будут теперь обсуждать всю неделю, а то и месяц. И, словно мотыльки, обращая внимание лишь на столбы огня, никто из людей и не вспомнит о неприметной тёмной фигуре, что бежала не по дороге, а по лужайкам, избегая света фонарей и посторонних глаз. Бежала так долго, что покинула черту и улицы и города ещё до того, как пожарная машина залила то, что осталось от дома Дурслей, пока сами супруги, чудом спасённые, стояли рядом и смотрели, как на глазах тлеют остатки всей их жизни, сожранные огнём, порождённым мелким дьяволом, от которого нужно было избавиться в тот день, когда он только появился на их пороге.

Первый день моей жизни. Жизни новой и не имеющей ничего общего с тем, что было раньше, всего сутки назад. Исключая, разве что истощённого тела, исполосованного шрамиками, да выбитой и в какой-то степени выдавленной парой зубов.

Стоило мне очнуться, осознавая, что я сбежал довольно далеко, оставляя позади черту границ Литтл-Уингинг, я почувствовал невероятное блаженство. От чего-то здесь, во тьме, без гроша в кармане но с новообретёнными союзниками, пусть и не совсем живыми или немного чешуйчатыми, даже воздух был легче. Не душил и не доносил до до меня вони духов и ужина, приготовленного явно не для меня, а был лёгким с душком сухой травы, асфальта, почерневшего от стёртых о роговую поверхность шин, да гуляющим по полям ветром.

Мои уставшие ноги поплелись вдоль шоссе, двигаясь сами по себе, давая разуму насладиться минутным расслаблением и приятной истомой. Машин было мало и почти все они проносились мимо, не притормаживая и, кажется, не замечая моей фигуры, которая наверняка сливалась с ночным пейзажем лесополосы, посаженой вдоль дороги и между участками полей. В конце концов, чёрные волосы, далеко не самая светлая кожа и серо-коричневая, застиранная и залатанная одежда, весящая мешком, делали меня серой мышью или, если хотите, очередным пакетом мусора, оставленного на обочине свинотами, что не захотели терпеть в машине присутствие отходов своей же жизнедеятельности.

Плёлся я так долго, вдыхая непривычно прохладный для лета воздух. Звёзды, в дали от ярких уличных огней Тисовой улицы, сияли непомерно ярко, освещая чёрную насыпь голубоватым блеском. Обычно в такое время, когда от солнца не оставалось даже фиолетовой дымки над линией горизонта, я всегда был заперт в коморке, которую когда-то мимоходом посчитал своей могилой. Надеюсь, что так оно и оказалось. На душе становилось легче от того, что я наконец провёл обряд кремирования и, хочется верить, отпустил свою душу в свободный путь, позволяя её вольничать и носиться по миру, как та пожелает.

И правда, я мог это сделать. Мог делать то, что мне хочется прямо сейчас, и никто не помешал бы мне. Ни тётя, ни дядя, ни кузен, ни другой взрослый не останавливали и не одёргивали меня очередным режущим слух "Поттер!". Ничего не препятствовало моим желаниям и попыткам воплотить их в жизнь: я мог сорваться на бег и мчаться по чёрной дороге, игнорируя звон в ушах и головную боль, всегда возникающую у меня при встрясках, а когда становилось дурно, я падал на обочину, укатываясь или прыгая в заросли кукурузных полей, простирающихся на много миль вдоль тянущегося в гору шоссе. Я видел, как мерцают огни какого-то города в лёгком тумане, что окутывал холмистые вершины. Так выглядел мой личный свет в конце тоннеля. Конец мучениям и привет свободе.

Какой бы ты не была, моя жизнь, моё новое я, я приму тебя. Останься со мной навечно, переняв под личное пользование из прошлого лишь фото мамы, пару холоднокровных друзей, спящих в моих карманах, и тело, помнящее боль, но пережившее все попытки его сломать. А что до Дурслей — пусть горят синим пламенем и жарятся в пучинах преисподней следующие пару вечностей, которых как раз хватит, чтобы очистить их морду от кожи и самодовольной гримасы.

* * *

В больших по размеру ботинках, явно не предназначенных для тёплой погоды, ноги начали стираться в кровь уже к утру. Всё это время я не сбавлял шаг, идя вдоль тянущейся трассы, мимо полей и пролесков. Дабы хоть немного спасти свои стопы, я продолжил путь босиком, неся обувь в руке. Асфальт был немного прохладным после короткой ночи и какое-то время он отдавал эту прохладу мне. Ступнями я касался чёрного настила, ощущая каждый выпуклый камушек, заложенный в псевдо-монолитную кладь.

Однако, стоит сказать, и это удовольствие от прохлады у меня вскоре отняли. Солнце горело так, что на камне можно было и яйца запекать. Всё же права была женщина из телевизора, говоря, что над Альбионом будет стоять поистине аномальная для Англии жара.

Мои волосы нагрелись, впитывая всё больше тепла по мере того, как солнечный диск поднимался на самую высокую доступную ему точку. Не зенит, конечно, не время ещё, но даже этого было достаточно, чтобы поля и посаженые рядом деревья разоделись в полуденный саван. Яркий, жёлтый, почти оранжевый свет отражался от белеющих полей, выжигая глаза, а редкие тени были почти чёрными, будто от направленного прожектора. К полудню даже слабый ветер стих. Я не ощущал на коже даже малейшего порыва. Кажется, будто я попал в закрытую печь, а вокруг меня был лишь жар.

Я правда старался не обращать внимания на сухость во рту и пот, заливающий моё тело даже после того, как я снял куртку, оставаясь в одной футболке. Однако, я сдался. Сдался в тот момент, когда мне начало мерещиться, что поперёк дороги сверкают огромные лужи, которым просто не от куда было взяться, а заросли полей начинают то приближаться, то отдаляться от меня в плавном покачивающемся танце. Сходя с дороги, я прошёл по обочине к ближайшим деревьям, практически падая под их тенью. Здесь было так же жарко и я уже сотню раз проклял себя за то, что перед побегом не додумался взять хоть одну бутылку воды.

Сколько я не пил? А не ел? Последний раз я завтракал вчера и потом... а потом Дадли, побег и... серьёзно, в какой момент умудрилось пройти так много часов? Конечно, я привык по долгу обходиться без всего, что по-идее должны получать нормальные дети, потому что нормальным я никогда и не был, однако я всё же мог заходить в гадюшник(домом я это не назову), где было на каждом этаже по кондиционеру, а вода всё же всегда оставалась в доступе.

Подстелив куртку под голову, я лежал на траве, которая начала желтеть от того, как же долго она не видела дождя и влаги. Да и чувствовал себя я как выжитый лимон. Даже слюна толком не выделяется и, облизывая сухие губы, я всё равно что тёр дуг о друга куски обкусанной древесной коры. Ещё и десна болит после вчерашнего...

Я повернул голову в сторону дороги, глядя на проносящиеся мимо силуэты машин. Чёрная тень от дерева, жёлтая трава, дорога, поле, далёкие холмы, небо. Наслоенные друг на друга полосы тёмных и светлых оттенков. Будто шкура тигра, столь величественного в своём геральдическом облачении, что своей массой он способен объять весь мир. Созданный солнцем и боящийся разве что наступления ночи. Вынужденный всю жизнь бежать в сторону запада, лишь бы оставаться под палящим светилом и не потерять всё своё величие в объятьях тьмы.

Тигр... чёртов тигр, к которому я самолично залез в клетку, чтобы проверить, окажусь ли я в его глазах достоин продолжить своё хождение по земле в теле из плоти и крови. И, кажется, щадить он меня не собирался.

Я продолжал лежать, как подношение на алтаре, вокруг которого мир пылает инфернальным пламенем. Кажется, за шанс глотнуть хоть толику свободы, я отдал душу самому дьяволу, что вытащил меня из клоачной бездны, называемой другими людьми домом номер четыре по Тисовой улице. И сейчас хозяин всех отчаявшихся требует оплаты, а в качестве валюты принимает лишь душу невинного, жившего без искры надежды, в объятьях бога страха и голода, и которого жестоко подразнили, даровав крылья и волю, а потом щёлкнули по носу, вновь бросая вниз, как подбитую из ружья птицу.

Что ж... даже если это были всего пару часов, они дали мне почувствовать счастье, невиданное ранее. А теперь я надеюсь, что перед неминуемым спуском в подземелье, мне дадут воспарить ещё на одно мгновение, лишь краткий момент, которого будет достаточно, чтобы последний раз почувствовать поцелуй мягких губ, искупаться в потоке любви, видимом в изумрудных глазах, да поиграть с рыжими прядями, пропуская их сквозь пальцы, как невесомую дымку.

Бог или дьявол, змей, тигр, сокол или другое существо, что станет моим проводником прочь из этой жизни, дай мне лишь миг, которого будет достаточно. Более чем достаточно. Миг на то, чтобы увидеть маму.

* * *

— Живой?

— Да хрен его знает, ща проверим.

Мой блаженный сон был прерван. Прерван жестоко и резко, когда мою голову будто обвило коконом, или наоборот, меня взяли за лицо и вернули в реальность, вытаскивая из раскалённого песка.

Дрогнув всем телом, я резко вскакиваю, на мгновение щурясь, ожидая привычного удара о ступеньку, но... ничего. Я лишь поднялся с тёплой земли, осознавая то, что тень от деревьев уже переползла в сторону, позволяя солнцу нагреть мои брюки и тёмную футболку. В прочем, температура уже спадала и дышать было куда легче.

По моим волосам стекала ледяная вода, струясь по лицу, шее и в итоге впитываясь в ткань футболки. Я машинально кусаю губы, разнося по ним влагу. Боже, как же хочется пить.

— Гутен морген, жмурик. — раздался голос прямо над моей головой. Звонкий, немного каркающий, будто принадлежавший ворону или ещё какой пташке. Уже мысленно я готовлюсь к тому, что моё превращение в принцессу, разговаривающую с животными, становиться неизбежным. Однако, подняв голову, я замечаю вовсе не птицу, а человека. Нависающий надо мной с наклонённой бутылкой воды. Мой взгляд цепляется за кожу цвета едва подрумяненной печеньки и топорщущиеся во все стороны красные волосы. Не рыжие, а именно искусственно красные. Без очков я не могу рассмотреть его лица и понять выражение этого... этого. — Ты чего-сь у трассы забыл?

— А... я... — весьма красноречиво отвечаю я. Однако, так ничего и не выдавая, тупо пялюсь в одну точку где-то под ногами у собеседника. Проклятые домашние привычки.

Молчание длилось долго и мой собеседник решил прервать его первым.

— ...Воу-воу, вот это подробности. Да ты своим глаголом в клинч вошёл с самим Алигьери и и его нетленкой. — очевидно, устав от моего молчания, просаркастировал парень, плюхаясь на траву передо мной. Взгляд всё ещё направлен вниз и периферийным зрением я рассматриваю его одежду: майка-безрукавка, открывающая вид на плечи, что хоть и не сильно широкие, но выглядят внушительно, а так же странного вида широченные брюки из такой лёгкой ткани, что та умудряется колыхаться даже на настолько слабом ветру. — Родичи тебя в кукурузу закинули или сам дёру дал?

— ...Кого?

Я продолжаю тупо лупиться в никуда, зависая после каждого второго слова, вылетающего изо рта моего собеседника. Он устало вздыхает, а я лишь покашливаю. Горло уже дерёт от жажды так, что говорить всё труднее.

— М... — тихо пискнул я, на миг подняв голову и глянув, как парень отпил немного из бутылки, из которой до этого плеснул мне в лицо. — А м-можно?...

— Говно-вопрос.

Сказал неизвестный, подавая бутылку мне в руки. Приличная двухлитровка, ещё на половину полная. Я припадаю губами к горлышку и чувствую, как спасительная влага наконец омывает сухое нёбо и язык. Вода с кусками льда, явно бывшая замороженной, от того мне становиться больно в районе десны, из которой вчера был выдран мой клык. Я продолжаю пить и пить, с полной уверенностью, что каждый глоток как вдох жизни, а ничего приятнее простой воды я никогда в рот не брал.

Вскоре я заканчиваю,оставляя в бутылке лишь стержень льда, неуспевшего оттаять , да немного воды на дне, чисто из приличия. С тихим "спасибо", я отдаю вернувшее меня в реальность зелье в руки законному владельцу.

— Оживился, малой? — Спрашивает меня парень, которому я на мгновение смелюсь посмотреть в лицо, прежде чем по-привычке опустить взгляд. — Отлично. А теперь к дискуту. Ты потерялся и прилёг отдохнуть, але теперь весь мир тебе койка и вертаться некуда?

И снова я весьма красноречиво отвечаю несвязным мычанием, не понимая что от меня вообще хотят.

— Имеешь в виду... что я тут делаю?

— Эврика. Ну, хотя спрашивать, что делаешь, бессмысленно, я и так вижу что к почившим в нежные объятия стремишься с сушки. Вопрос в том, как ты тут оказался. Нашепчешь Харону свою балладу о жизни, парубок?

—...Что?

Я снова буравлю взглядом ноги парня, говорившего со мной будто одновременно на двух языках. Вроде ведь без акцента разговаривает, но настолько странными оборотами, тоном и словами, что я и половины разобрать не могу.

Чуть в стороне слышится шлепок и вздох. Я вздрагиваю, поднимая голову и замечая стоящую в паре метрах от нас фигуру. Большую, коренастую фигуру мужчины с короткой стрижкой под ёжика, майке на лямках, что едва ли скрывала широченную грудь, и в длинных шортах. Как я не заметил его раньше?

Звук, что издал этот мужчина, очевидно был удар ладонью о лицо. Явно подуставшим голосом неизвестный — уже второй неизвестный за сегодня — начинает говорить.

— Харон спрашивает, можешь ли ты рассказать ему, как оказался посреди поля в состоянии полутрупа. Мы тебя случайно заметили и тут не было ни машин, ни людей, что могли бы тебя искать. По крайней мере мы их не видели.

— А... ох, ну... меня вряд ли будут искать. Мои... родственники... в общем, ну... — отвечаю я, закусывая губу.

Так неловко и странно говорить о том, что произошло со мной. Да и что я должен сказать? Что "всё в порядке, я просто сбежал от людей, мучивших меня последние восемь лет и на прощание сжёг их дом"? Да меня полиции сдадут или за сумасшедшего примут. Опять...

Очевидно, я снова слишком долго молчал, пялясь в одну точку, что "Харону" надоело это и он вновь заговорил.

— Дай угадаю, сбежал от шайки тиранов? — я на миг поднял глаза. Он очень точно понял и... неужели это так очевидно? — Ахах! Да не лупись ты так, я просто предположил и, кажется, попал в яблочко. — Он вновь похихикал, лёгким движением вставая на ноги. Его гогот ещё больше напоминал воронью трель. — Не дрейфь, шкет, мы с тобой повстали из одного болота. Тоже бродяги.

— ... у вас... нет дома? — спрашиваю я, всё ещё сидя на земле и уже спокойнее смотря наверх, в лицо своего собеседника."Тоже бродяги"? Бродягами дядя называл людей, живших на улице. Встречая их, он всегда воротил носом, причитая о том, какие все они "грязные болваны, неотёсанные бездельники и маргиналы, ну прямь Поттеровское отродье". Было так странно, что кто-то добровольно называет себя подобным словом.

— Весь мир нам дом, и у нас каждый день по семь миллиард гостей! — полу-торжественно отголосил парень, расправляя руки, будто пытаясь объять нескончаемые просторы окружающих нас полей, представляя их как свой дом.

Хоть без очков я и видел всё размыто, но растянутые в светлой улыбке тёмные губы заметил почти сразу. Тон этого парня, его манеры и в целом повадки казались... лёгкими. Как бы тяжела не была задача понять его речь, проникнуться ей казалось до удивления просто. Он и впрямь вёл себя как хозяин мира, приветствующий путника на огоньке.

— А тебя, дитя кукурузы, мы нашли на ковре, ну и решили узнать, кого эт к нам надуло, ещё вчера ж вроде не было.

—... Ну... я правда сбежал. Я... вы никому ведь не расскажете обо мне?

Я с надеждой посмотрел на двух парней, бегая глазами от лица, обрамлённого красной копной, до размытого пятна, венчающего широкие плечи фигуры, границы которой всё время рябили для меня. Проклятая близорукость...

Активный парниша, стоящий перед мной, расслабил плечи, а свободную руку засунул в карман брюк, второй держа бутылку. Следующие его слова были произнесены тоном более серьёзным, чем вся предшествующая речь.

— Мы не стукачи, шкет, церберам о тебе не доложим, как и о любом из банды.

—... Банды?

И я снова впадаю в замешательство. Бродяги... банда... передо мной преступники? Я почему-то ожидал, что люди, про которых говорят как о тварях и отбросах, не будут столь открыты и горды своей участью.

С другой стороны... меня тоже всю жизнь называли неблагодарным ленивым уродцем. Возможно... возможно, поэтому мне комфортно с такими же, как я. Либо дядя и тётя опять соврали... как врали всегда и учителям, и соседям, и полиции, о том, как я веду себя и как ко мне относятся.

— Ага. Я ж вроде под "мы" явно не себя одного имел ввиду. — парень вновь опустился на землю, упираясь рукой о колено и оказываясь со мной почти на одном уровне. Он явно не был высоким, как я могу понять. По крайней мере, когда он сидит, наши глаза находятся почти на одном уровне. — Слушай, шкет, по одному твоему виду явно, что не всё в ажуре и твой фортель с побегом красок не добавляет. Но виждь и внемли мне, парубок, инкриминировать тебе тупость подобной эскапады я не собираюсь, ибо сам не от хорошей жизни чуть под мостовой не окочурился. Я вот какой коордонат предлагаю: тебе если вихара для перекантовки нужна, можешь с нами двигать. У нас-

— П-погоди-погоди! — сказал я, поднимая ладони в жесте капитуляции. — Я... я половины слов не понимаю. Прости...

На пару мгновений парень замолкает. За столь короткое время я уже успеваю проклясть и себя, и свою тупость и то, что я вообще осмелился заговорить с этим человеком. Однако, вот я не успеваю открыть рта для очередных извинений, как с губ "бродяги" вновь слетает звонкий смешок. Он поворачивает голову и лёгким качком подзывает к себе фигуру, стоящую поодаль.

— Переведи с человечьего на общий. — говорит он и тогда второй парень, что был заметно выше и массивней, приближается, сохраняя спокойный тон и (в меру моего суждения) вид.

— Мы видим, что с тобой не всё в порядке малый, но не осуждаем, ибо сами когда-то оказались на улице: Харона Кэп под мостом полудышащего нашёл, я из приюта сам сбежал, когда меня продать хотели. — Начал объяснять парень своим размеренным и глубоким голосом, будто немного отрешённым от реальности, но в какой-то мере успокаивающим. — Бродяги по-одному умирают быстро, а вот в банде будет понадёжнее. Если тебе ну совсем идти некуда, то можешь с нами, мы тебя Кэпу представим и, может быть, среди наших окажешься. Согласись, иметь за плечами союзников сподручнее, чем полевым удобрением становиться.

Обдумывая все сказанные им слова, я выпал в небольшой осадок. Меня прямо сейчас приглашали пойти к какому-то "Кэпу" и присоединиться к шайке "таких же как я". Вроде как, по телевизору это называлось "Вербовка" и почти никогда это не было чем-то хорошим. Вербуют бандитов, террористов, рабов... чем из этого считают меня?

"Малолетний паразит. Не удивлюсь, если увижу тебя в банде шахидов, сукин сын" — в качестве ответа прозвучали в голове слова дяди. Я не знал, кто такие шахиды, но явно не что-то хорошее. Хорошего мне не говорили никогда.

— ...Зачем я вам? — наконец после долгих раздумий спрашиваю я, медленно вставая с земли и поднимая куртку, на которой я до этого спал.

Как я и думал, парень передо мной, выпрямив плечи и став в полный рост, едва ли был выше меня, максимум на пол головы. Это было... странно, ведь его голос был довольно взрослым, уверенным, да и руки кажутся сильными, хоть и не мускулистыми.

— Видишь ли, шкет — начинает он, продолжая стоять в максимально расслабленной позе. Ни стыда, ни замкнутости... либо это бог, либо человек с опытом подобных разговоров — Я могу тебе немного разповистить о нашей банде, чтоб у тебя в в голове дебит с кредитом сошёлся, но боюсь с нашим лексиконическим барьером это будет разговор слепого с глухим, так что...

Парень сделал шаг назад и по-театральному отсалютировал.

— В свет софитов прошу пришествовать... Волчка!

"Волчка?"

Стоящий чуть поодаль парень снова издал вздох, но уже чуть более бодрым голосом. Казалось, он одновременно утомлялся от манеры общения этого "Харона", но в тоже время ни разу не сделал замечание, что было очень странно.

Мужчина подошёл, практически поравнявшись со своим товарищем, позволяя наглядно ощутить разницу в их габаритах. Я невольно делаю пару шагов назад. Я не знаю, что от них ждать и какого чёрта они такие спокойные! Люди не ведут себя так. Не нормально...

— Понимаешь, малой — начал он говорить своим глубоким голосом. — Братство — такова главная ценность нашей банды, которую многие, на самом деле, и бандой не называют. Как я уже сказал, не от нормальной жизни люди, а тем более мелкие, на улицы попадают. Уйдя из-под присмотра, ты становишься ответственным сам за себя, отрезаешь себе многие пути в мир и общество и становишься частью мира вне закона. Такую жизнь в одиночку потянет либо безумец, либо матёрый вояк, коими никто из нас, ни ты не является. К вопросу о том "зачем ты нам нужен" — да по-факту не зачем. Мы предлагаем выбор: делить свою жизнь со всеми её сложностями и бедами с теми, кто будет одновременно возлагать на тебя ответственность, при этом снимая оковы вечного одиночества и опасности, либо жить вольной птицей без стаи.

Он делает паузу, очевидно, давая мне обдумать только что сказанное. Это оказывается трудно... Братство, выбор, жесть... Что за-?

—... То есть... вы по сути занимаетесь тем, что подбираете детей с улицы и они работают с вами над тем, чтобы выжить?

— Хах! — усмехнулся парень с красными волосами — Шариш, шкет. Только каюсь, настолько мелких как ты у нас ещё не было, обычно пацаны и девахи дёру от предков дают годам к пятнадцати или, на крайняк, тринадцати, но никак не в шесть.

— М-мне двенадцать!

Внезапно вскрикиваю я. Нет, конечно, я куда меньше своих сверстников, да и худой, что заслужил прозвище "глист", но не на шесть ведь лет.

— Реально? — Спрашивает Харон с явным скепсисом. Я неловко прикусываю губу.

— Ну... мне через год и месяц одиннадцать, а там до двенадцати всего год... — бухчу я, прикусывая губы. Очевидно, моё заявление их позабавило, ибо я вновь услышал каркающий смешок.

— Ладно! Ладно! Так уж и быть, наш "почти двенадцатилетний девятилетка"! — говорит он, продолжая смеяться и хлопая меня по плечу. Я на миг вздрагиваю, больше от рефлекса, но боли не чувствую. Раньше даже мимолётные и случайные тычки от дяди, тёти и кузена были для меня болезненны, но этот парень... он либо так же слаб, как я, чему верится с трудом, либо изо всех сил не хочет мне вредить... ладно, в это тоже трудно поверить, но почему-то так хочется.

Он не из взрослых, не из школы и садика — он вообще не знает меня и всех тех бредний про "сумасшедшего и странного ребёнка с галлюцинациями". Он просто встретил меня — неизвестного ему мальчика с обочины, и уже общается со мной как с другом. Как у него это выходит? Я даже когда пытался говорить с кем-то, у меня не получалось и связать пары слов без того, чтобы не напугать. Я думал, что крайне далёк от понятия нормального ребёнка, ведь видел как Дадли и другие дети через пять минут после знакомства уже подходили к родителям и представляли "нового друга". Но этот парень... да он Дадли переплюнул на много миль!

— И всё же, что надумал, шкет? — спрашивает меня Харон, убирая руку с плеча и делая шаг назад, позволяя мне немного легче дышать.

—... Я не знаю.

— Подумай как следует, мы не торопимся. Просто виждь, откажешься один раз и вертаться будет уже невозможно. Я не то чтобы давлю, но наше братство скрытное и найти нас всё равно что от церберов в одиночку свинтить, когда тебя уже повязали.

—... А если я соглашусь, но мне не понравиться с вами?

— Соскочишь и гуляй вальсом, только дорогу к нам забудь и не являйся, если пойдёшь брататься с Кшишами или в страусятник к Трандуилу.

—... Кому чему?

— Потом расскажем. Ну так что, шкет, по рукам?

И после этих слов Харон протягивает мне ладонь. Я снова машинально вздрагиваю, но назад не отпрянываю. Это снова похоже на сделку с дьяволом, но только в этот раз условия вроде как... нормальные? Мне всё равно не куда идти. В ближайшее время я даже есть и пить вряд ли смогу, а эти двое выглядят... уверенно и при этом беззлобно.

Может быть, прав был дядя Вернон и тётя Мардж? Когда они говорили, что "Поттеровское отродье расцветёт и запахнет среди таких же мелких бандитов" может они именно это и имели ввиду? Что только здесь мне наконец-то будет хорошо.

Немного помедлив, я протягиваю свою руку и аккуратно обхватываю пальцами ладонь Харона. Тёплая, немного грубая, но не сжимающая меня и без капли напряжения прикасающаяся к "грязной скотине". Кажется... я согласился? И мне не стало от этого хуже. На миг подняв голову, я замечаю лёгкую улыбку на лице собеседника и то, как его глаза — теперь я могу разглядеть их ярко-синий цвет — смотрят на меня. Уголок моих губ тоже невольно подрагивает, однако я почти уверен, что улыбкой моё выражение назвать сложно.

— Отлично! Тогда гойда по-коням? А то я скоро окачурюсь на этом пекле.

— Кони? — спрашиваю я с удивлением и смотрю за спины парням. Они на лошадях?

— Ага! Железные! — вновь начинает смеяться парень, наконец отпуская мою руку. Его спутник так же прыскает губами от смешка, но не издаёт столь откровенного вороньего гогота.

Оба мужчины идут к дороге и я вижу два припаркованных на обочине велосипеда. А, кони... очевидно, это было не в буквальном смысле.

— Запрыгивай к Волчку на багажник, а то я с кладью. — говорит Харон, ногой пиная подножку велика и седлая его. Над задним колесом и впрямь была большая спортивная сумка, что выглядела ни чуть не лучше, чем моя одежа: такая же старая и с закладками. Или это такой дизайн?

Прежде чем сесть к другому парню, я проверяю карманы. Нащупываю фотографию в кармане куртки и застёгиваю его на молнию, обе змейки остаются в кармане брюк, скрученные клубком.

Я никогда до этого не ездил на велосипеде, а уж тем более не катался у кого-то на багажнике, а это ещё и был огромный велик, на который забраться можно было только хорошенько подпрыгнув.

— Ноги вот сюда поставь и смотри, чтоб спицы не задели. — говорил мне парень с причёской-ёжиком, полуобернувшись ко мне и поправляя ноги. — Удобно? Ехать долго, учти.

Я тихонько киваю и, взявшись одной рукой за край майки водителя, второй держусь за багажник. Ехать мне пришлось боком, иначе я ну совсем не пойму, куда девать руки и ноги. В следующий момент мы трогаемся.

Я начинаю чувствовать, как же легче мне становиться дышать от ветра, бьющего в лицо и трепящего волосы. Мы ускоряемся и деревья с полями, посаженными вдоль дороги, начинают проноситься мимо так же быстро, как и вчера ночью, когда я бежал прочь от ненавистного городка. Мы и сейчас отдалялись от него, очевидно, держа путь в место, которое в сумраке сияло мне огнями, как свет в конце тоннеля.

Гул ветерка, звон цепи и потрескивание камней под ногами были столь приятны на слух... эта успокаивающая мелодия. И голос Харона, едущего со стороны моего лица и чуть позади, её нисколько не испортил.

— Слушай, шкет — начал он. — Может откроешь нам тайну, как вещать тебя?

— Он спрашивает твоё имя. — уже, кажется, привычно уточняет второй.

Снова воцаряется молчание. Всё же, я должен что-то сказать, но имя "Гарри Поттер", вертящееся на языке, ощущается как яд. Горько и удушающе... если меня будут называть так, я не смогу гарантировать, что не буду вздрагивать каждый раз. До боле мерзко мне было слышать гарканье родственников, что подзывали меня по-фамилии как собаку, и как Дадли протягивал "Га-а-арри-и-и" каждый раз, оповещая о начале тумаков ни за что.

Тем человеком, тем слабаком, "Поттеровским отродьем, сукиным сыном, тварью" будто вовсе был не я. Другой ребёнок, живущий на цепи, как псина и не умеющий говорить и дышать. Он остался там, погребённый под пеплом, а здесь есть я и только я. Правда пока безимянный я...

Надо сказать что-то... что-то, что не будет так больно, но чтобы при этом не врать. Я не хочу обманывать их, как обманывали людей дядя и тётя. Мои слова будут правдой, но... немного в другом контексте. Поттер — фамилия моего отца, но ничего не объединяет меня с ним. У меня нет ни памяти о нём, ни фотографий. Только фамилия, за которую держаться я не хочу. А вот кто у меня есть — это мама.

— Эванс... — отвечаю я. Фамилия мамы очень красивая. Я не хочу верить, что когда-то на принадлежала тёте Петунии, больше поверю, что она просто украла её. А вот имя... у меня же было второе имя? Мне говорили его пару раз... имя... в честь отца. Как его звали? Вспомни, как на него ругались в доме... как тётя Мардж говорила о "наркоше, бродяге и клоуне" Дж... Джордж? Джерри? — Джеймс. — произношу я вслух. И да, это верно. — Я Джеймс Эванс.

В миг мысли стихают. Пути назад нет и теперь меня запомнят именно так. Возможно, будет тяжело привыкнуть, но это лучше, намного лучше, чем "Гарри Поттер".

—... Не часто произносишь или неприятно? — спрашивает парень впереди меня, не оборачиваясь.

— Не часто, а что?

— Да так — он пожимает плечами — просто если неприятно, можешь иначе назваться, у нас половина людей фальшивое имя или кличку носит.

Я снова замолкаю. То есть... мне не обязательно было даже ТАК изворачиваться?

— Вы... носите не свои имена?

— Хех, а ты думал меня реально "Волчок" зовут? — усмехается парень, а я же на его слова краснею со стыда, благо он этого не видит. Я и не подумал о таком очевидном вопросе. Тем не менее, в следующей фразе усмешка парня пропадает из голоса. — Кого-то в детстве использовали как козла отмщения и они мурашки ловят от подзываний по-имени, кто-то скрывается от преследования, а для кого-то его собственное имя уже стало подобно оскорблению... много причин, по которым можно отречься от вещи, которой другие придают слишком много важности.

—... И ты... тоже?

— Моё реальное имя Сэм. — без стеснения отвечает Волчок, прежде чем продолжить. — Но меня пытались найти после побега и мне нужно было прятаться, а Кэпу как-то меня звать, вот кличка и приклеилась. Сразу скажу, называть меня по ней предпочтительней, чем по имени.

— О, хорошо... Волчок. — говорю я, кивая. На этом наш небольшой диалог заканчивается, но у меня остаётся ещё один вопрос. — А Харон — это имя или кличка?

Спрашивая это, я поднимаю взгляд на парня, что едет позади. Могу поклясться, я даже со своим зрением вижу на его лице улыбку и гордо вздёрнутый подбородок.

— Так назвали, шкет. Так назвали.

У меня было довольно много времени на то, чтобы как следует обдумать последний день своей жизни. Вернее, своей старой жизни. Почему-то день, который был толи вчерашним, толи сегодняшним — начиная с прошлого вечера и заканчивая нынешним полуднем -, я озаглавил как "кончаю с прошлым и живу по-новому". Новое имя, новая фамилия, новый дом.

Хотя в том, что касается дома, я всё ещё не был уверен. Оглядываясь немного назад, я понимал, как странно и не осторожно было с моей стороны довериться двум парням, явно старше и сильнее меня. Глупо было сесть к одному из них на велосипед и позволить увести себя в неизвестность.

Но с другой стороны, какая у меня есть альтернатива? У нормальных детей есть вариант побежать к родителям и пожаловаться, что какие-то подростки пристали к ним на улице и говорят странные вещи, но я никогда не был нормальным, да и родителей у меня давно нет, ну и жаловаться мне, конечно же, всегда было бесполезно. Если меня и везут для того, чтобы продать в рабство или убить и разобрать на органы, то это хотя бы будет не такой унылой и бесславной смертью, как стухнуть в поле из-за обезвоживания и голода.

В прочем, надо сказать, я не ощущал и капли настороженности даже без этого вороха успокоительных и самоуничижительных оправданий. Мне не нужно было лишний раз себя утешать тем, что "ну я хотя бы умру весело", потому что я... просто знал, что всё будет нормально. Если бы я просто делал то, что я делаю, не пытаясь оправдать каждое своё движение, я бы всё равно пришёл к такому же результату, просто в голове было бы больше места для полезных мыслей.

Харон и Волчёк ехали без остановки несколько часов, сбавляя скорость лишь пару раз, чтобы хлебнуть воды. Они не выглядели хоть сколько-то уставшими или выдохшимися. Мне оставалось только догадываться, столько костей они могут мне сломать одним пинком настолько крепких ног.

Ветер бил в лицо и трепал волосы, но никак не освежал. Духота стояла такая, какой я не видел за свою непродолжительную жизнь и скорость велосипедов лишь позволяла частичками пыли и песка больнее бить по открытым частям тела.

Лишь после пары изнуряющих часов поездки, пейзаж бескрайних полей с редкими далёкими сёлами, сменился на пригород. Я не знал, что это за город, никогда здесь не был. В принципе, я не думаю, что я знаю хоть какой-то городок, кроме Литтл-Уингинга, ведь вывоз меня за его приделы всегда был крайней необходимостью для свинской семейки.

Типично серый пейзаж, какими обычно изобиловал Альбион, был окрашен палящим солнцем в жгучие жёлтые цвета. Глаза болели, так что я предпочитал клевать носам, пока велосипед нёсся мимо машин, дворов и мчался наперегонки с редкими бродячими собаками, что с лаем подскакивали и бежали за колёсами, стоило нам проехать мимо.

— Заедем к Ричу или сначала мелкого до базы добросим? — заговорил Харон, явно обращаясь не ко мне, а к едущему рядом Волчку.

— Рич в Лондоне до среды. — привычно короткий и спокойный ответ, на который Харон толи зашипел, толи рыкнул, толи вздохнул.

— Да твою ж... Ладно! Тц, не мог раньше припереть...

Это был ещё один их короткий диалог, какие периодически вспыхивали между парнями. Они упоминали каких-то людей, какие-то места и, что касается в основном Харона, использовали странные слова. Для них эти перекидки фразами что-то значили, а для меня это был просто набор слов, без смысла и пользы.

Мне приходилось крепче держаться за велосипед, ведь езда по городу была уже не такой ровной, как по просторному шоссе. Харон и Волчёк лавировали между людьми, легко въезжали в резкие повороты, а один раз у меня вовсе чуть не выскочило сердце, когда они, не сбавляя ход, съёхали вниз прямо по ступенькам, игнорируя пандус, по которому шла дама с коляской.

Когда облака закрыли солнце и на землю наконец опустился пасмурный полумрак, я уже не закрывал глаз, а позволил себе поднять голову вверх, чтобы осмотреть город. И не Лондон, и не Литтл Уингинг, что-то среднее. Здания были максимум этажей десять, серые и явно старые. Несколько раз мы проезжали по улочкам, на которых все дома были частными, но без просторных открытых лужаек, а полностью огороженные высокими заборами. Город выглядел старым и до странного пустым. Конечно, здесь периодически встречались люди, но в основном один или парочка на целую улицу.

Когда меня однажды не смогли пристроить на время соседу, а нанимать няню и тратить деньги на такой мусор — жаба душит, меня единственный раз свозили в Лондоне. Я видел оживлённые улицы, по котором люди ходят потоками, а тротуары с дорогами напоминали ручьи. Звуки там никогда не стихали и какофония из голосов, гудков и музыки была заменой тишине. Лондон пах жизнью с примесью бензина, тумана и камня.

Мне представлялось, что все большие города должны быть плюс-минус похожими, но сейчас мы были в месте, что своей безлюдностью напоминало об апокалипсисе. Не то чтобы я знал, как апокалипсис должен выглядеть, но почему-то именно это слово пришло на ум.

Я очень хотел спросить, долго ли нам осталось, но не осмелился и рта открыть. Какая мне разница, буду ли я знать, сколько нам осталось? Быстрее мы от этого не приедем.

Пол часа позади и, кажется, весь город тоже. Впереди я заприметил билборд, раскинувшийся над дорогой. На тёмном покрытии была светлая надпись выпуклыми буквами. Она гласила: "Вы покидаете Рокроуз. Счастливого пути!"

Однако, кажется, мы не так уж и далеко отъезжали от этого "Рокроуз", ведь через несколько футов от этой таблички велосипеды съехали с асфальтированной дороги на протоптанную — или скорее проезжанную — тропку до какого-то большого здания, огороженного забором. Верхние этажи этой махины были обрушены и осыпались кирпичиками и строительными обломками.

Это было... странно. Не было похоже, что рядом с этим зданием или за ним есть какой-то дом. Да и парни ехали туда больно целенаправленно.

— А... куда мы едем? — неуверенно спросил я, на что ответом мне стал фыркающий смешок Харона.

— По-моему, спрашивать это надо было часа четыре назад, малой.

Подъезжая всё ближе к забору, парни медленно снижали скорость, пока не затормозили у массивных металлических ворот. Ограждение в высоту было около десяти футов. Когда-то оно было белым а ныне покрытое не одним слоем грязи и граффити. Выглядело, словно забор в тюрьме, особенно из-за режущего провода на вершине по всему периметру.

— Кто-то называет это цугундер, — начал Харон. — кто-то бомжатник, но мне больше нравится "база".

— Ещё есть "логово".

— Ага, но это вариант для педиков из БКУ, Церберов, да фараонов.

С уже привычным смешком закончили парни, спрыгивая с велосипедов. Волчёк стал отстёгивать трос, которым была привязана к багажнику большая сумка. Он перекинул через плечо лямки, одна из которых была просто шнуром, привязанным к обрезкам того, что когда-то было этой самой лямкой.

Что ж... если я что-то понял из их диалога, это место, которое моя тётя и впрямь окрестила бы как "гадюшник" было их... домом? По крайней мере, они были слишком уверенны в том, что говорили.

— Погнали, презентуем тебя нашей псовой хунте. — гаркнул Харон, хлопнув меня по плечу, явно требуя, чтобы я наконец-то тоже встал с велика, что я и поспешил сделать.

-... Псовой..? Представишь меня собакам?

— Ага, сейчас пойдём, щенят в багажнике покажу.

Было понятно, что ни щенков, ни багажника у него явно нет. Это была очередная издёвка над тем, как я, будто маленький идиот, пошёл за взрослым дядей. Ну... замечание было справедливым. Даже не укололо! Хотя, мне кажется, и не должно было. Харон говорил таким тоном, что не возможно было предположить, что он реально надо мной издевается. Я помню пренебрежительный и высокомерный тон из уст тёти, дяди, кузена, одноклассников и соседей, но сейчас в речи этого парня не было даже отголосков чего-то похожего.

Как только я стал на землю, наконец разминая затёкшие ноги, Волчёк и Харон двинулись с тропы. Они шли вдоль забора и катили велосипеды рядом. Я прошёл за ними мимо будки охранника, в которой не было стекла, зато у основания порос плющ. Стены, что окружали основное здание, сверху были покрыты вековой пылью, в запутанном проводе висели перья и остатки несчастной птицы, что напоролась на лезвия, а в метре от земли вдоль всего ограждения шли засохшие подтёки от какой-то жидкости. Не хватало только мусора, разбросанного вокруг под кустами, но что удивительно, в этом плане здесь всё было не так плохо, лишь куски строительного хлама, то тут, то там лежащие пна галечной насыпи или прибитые прямо к стене.

Волчёк шёл немного впереди и, когда мы обошли территорию почти на пол круга, он вдруг остановился. Оставив велосипед, он подошёл к куче шифера и балкам, приставленным к стене. Когда Волчок начал их сдвигать в сторону, я ожидал, что все они с грохотам осыпятся, но оказалось, приставленные к ограде обломки были толи прибиты, толи приклеены к друг другу, формируя заслонку. Я бы и не догадался, что за всем этим что-то есть, но прямо за этим куском материи в стене была большая дыра. Разбитый бетон, из которого торчали металлические балки, загнутые кольцом или сломанные по основание.

— Залезай и смотри не зацепись.

После этой команды Волчёк начал закатывать в дыру велосипед и, взяв поудобнее сумку, залез сам, сильно пригнувшись. Я посмотрел на Харона, ожидая, что он тоже начнёт входить, однако он лишь махнул головой в сторону "входа" сказав тихое "ну". Очевидно, он хотел зайти последним.

Что ж... вот сейчас мне впервые стало страшно. Я осторожно подошёл к забору, ступая по хрустящим доскам и гальке, пригнулся лишь немного и, пытаясь не коснуться стен, залез на территорию заброшки. По-моему, я сейчас делал что-то не законное, но... ай, к чёрту! Какая теперь разница? Я уже совершил покушение и поджёг, неужели всё станет ещё хуже от простого проникновения на огороженную территорию, которая, к тому же, никому не нужна?

Я вошёл во двор, тут же делая пару шагов в сторону, позволяя Харону протащить велосипед. Местность вокруг заброшки была... на удивление чистой. Не аккуратный и ухоженный, как дворики частных домов, само собой, но я видел, что здесь пытались сохранить максимально возможный порядок. Ни единой горы мусора, какие обычно должны быть около строек и развалин. Стены изнутри куда более чистые, чем снаружи, никаких граффити и подтёков.

На бетонном подиуме, что напоминал веранду перед домом, стояло около пяти лавочек, парочка похожих на очень старые и поржавевшие от времени парковые лавки, а остальные сколоченные из того, что было под рукой. Стопкой стояли три чана, в которых я распознал мангалы -дешёвый аналог дядиного гриля для барбекю.

Дверей и стёкол у здания не было, лишь дыры под них. В одну из них зашёл Волчёк, ставя свой велосипед к целому ряду из минимум десяти таких же! Ну, или почти таких же... всех их объединял размер, намного больше чем у детских велосипедиков, багажники или корзины, явно модернизированные дополнительными металлическими прутьями и деревянными брусками, чтобы легче возить такие же большие сумки, ну и состояние. На вид всем велосипедам было не меньше лет десяти, будто на них ещё динозавры ездили! Никаких новомодных скоростных механизмов, изящно изогнутых рам и рулей с кучей крутых рисунков. Единственный раз такой велик я видел у дедушки-почтальона, что привозил посылку для Дадли. Тётя Петуния ещё тогда пошутила, что "археологи назвали бы этот мусор ископаемое". Хотя не понятно, она говорила про велосипед или про самого почтальона, от неё можно было ожидать оба варианта.

Закрыв за собой проход заслонкой, Харон начал идти в том же направлении за Волчком и я засеменил следом, не желая тупить, оставаясь на улице и ожидая особого приглашения. Думаю, если бы они хотели, чтобы я подождал их здесь, они бы сказали, верно? По крайней мере, до этого они чётко говорили мне, что делать.

Когда Харон заехал под крышу, я заметил ещё одного неизвестного мне парня, сидящего на захламлённом столе и возящегося с какими-то частями у себя на коленях. Завидев парней, он поднял голову. Его немного пухлые губы расплылись в приветственной улыбке и он сделал жест, будто снимает перед вошедшими шляпу, хотя на нём и была лишь кофта с капюшоном. Худое лицо было обтянуто тёмной, почти шоколадно-угольной кожей, а глаза сияли светло-золотым цветом, что выглядел непривычно, но завораживающе одновременно.

— Шалом, Харон! О... — резко его улыбка сменятся удивлением, когда эти ясные глаза вонзаются взглядом в меня. У этого парня очень... живая мимика, что мне даже немного не по себе привыкать к такому после приторных всегда одинаковых мордашек Дурслей. — А это..?

— А это я нам сына нам в кукурузе нашёл!

Поставив велосипед у стены, Харон сделал шаг ко мне, кладя руку на плечо, довольно нежно, хоть и с напором толкая вперёд, чтобы я не топтался в проходе.

— Джеймс, знакомься, это наш с Волчком братан. Имя — Диего, погоняло — Чайник. — Я заметил, как после произнесения "погоняла" Диего закатил глаза, покачав головой в явном недовольстве, однако ничего не сказал и даже усмехнулся. Кажется, у них подобные подколы были в порядке вещей, да и делали они это... беззлобно. Да, я уже это замечал, но каждый раз продолжаю удивляться. — Я думаю, он не откажет нам в том, чтобы немного пошпрэхать с тобой и пояснить за дела на базе. Як думаешь, сможешь побыть без меня, пока у на с Волчком отчёт перед кэпом?

— М... да. Здравствуйте. — наконец проговорил я, кивая в знак приветствия и получая кивок в ответ. Мой голос звучал куда более тише, чем я надеялся и как-то даже... жалко. Чёрт. Ну, в этом весь я — не перестаю позориться.

После приветствия Харон оставил меня, а сам поднялся по голым бетонным ступенькам, скрываясь из виду на втором этаже. Диего продолжает сидеть на столе среди коробок с железками и возиться отвёрткой с какой-то деталью из прутьев и пары больших шестерёнок. На его чуть светлых ладонях чёрные разводы от, вроде как, масла или чего-то такого, чем обычно смазывают металлические штуки. Рукава серой явно не новой кофты закатаны по локоть, от чего я могу разглядеть на руках парня царапины и шрамы, тоном чуть белее его кожи. Особенно много следов почему-то на запястьях, будто он когда-то давно неудачно упал и расчесал руки об асфальт.

Я медленно подхожу ближе, стараясь ничего не трогать и не задевать, ну и не мешать парню своей тенью, ведь работает он без лампы а лишь под тусклым светом, попадающим с улицы в проёмы для окон.

Диего выглядит довольно высоким. Ну, на самом деле, с моим ростом лилипута я могу так описывать почти любого человека. Лицо у него типично подростковое, хоть и с отличиями, продиктованными расой: густые брови, чуть пухлые губы, короткие закрученные волосы. Вытянутое лицо и шея, да и всё тело в целом кажется немного непропорционально длинным. В моей школе некоторые парни лет пятнадцати выглядели так же, так что, может быть, он примерно такого же возраста.

— Расскажешь, как наша парочка тебя нашла, а, Джеймс? — наконец говорит он, отрываясь от своего занятия. Его взгляд кажется мне невероятно живым и ярким, а выражение лица непривычно мягким, что заставляет немного теряться. — Не боись, это не допрос. Просто я хочу быть уверен, что эти два гения не украли чьего-то ребёнка. ...Снова.

Судя по улыбке это "снова" было добавлено как шутка. Это хорошо, что я это понял, но что если бы на моём месте был другой ребёнок и его бы это напугало? Хотя... чёрт с ним, я надумываю то, чего нет, превращаясь в мою тётю. Мне стоит перестать так делать. Это просто шутка. Я надеюсь.

— Нашли в поле...

— В кукурузе?

— ...да.

— Что ж... расскажешь, как ты там оказался? — Диего явно хотел немного подтолкнуть меня, видя что я говорю не охотно. Ну то есть нет, я конечно хочу говорить! Просто... как мне это делать? Откуда мне знать, как сказать кому-то о том, что произошло у меня дома? Да никак! Я же не расскажу, что "я сбежал из дома, после того как чуть не убил своего кузена и после запер дядю и тётю на втором этаже в горящем здании"! Я буду выглядеть как сумасшедший, говоря такую чушь.

Я беру паузу, во время которой делаю глубокий вдох, прежде чем начать говорить.

— Я, ну... сбежал из дома и просто шёл куда шёл. Всё.

На миг снова воцаряется тишина. Брови Диего немного сползают к переносице и на его лице появляется хмурое выражение. Он явно о чём-то думает, прежде чем продолжить говорить. В итоге он почему-то усмехается, качнув головой.

— О как. У меня было тоже самое! — оповещает он с каким-то подобием... гордости? Чем здесь гордиться?

-... Тоже?

— Да-да, прикинь. Только меня нашли не в поле, а в луже ссанины. Я пытался обокрасть продавца на рынке, а меня поймали, отмудохали и ароматизировали. — рассказывает он, продолжая работу над чем-бы-он-там-не-работал.

Он так небрежно это всё говорит! У меня невольно возникает дрожь, бегущая по шее и затылку. Говорить о том, что ты потерял дом, что воровал, но тебя поймали и избили и делать это с таким пренебрежением. Дядя обычно рассказывал таким же тоном о том, что ему принесли мятую газету или что утка была не досолена, короче, о чём-то не важном. Неужели Диего настолько безразлично то, что произошло с ним??

— Да, это было очень неловко — продолжает он — приходить на знакомство с бандой свежим и благоухающим. Но знаешь, меня даже не обсмеяли, у нас таких найденышей море, кто из канавы вылез, кого с дерева сняли... Рой вообще в пустом гробу покемарить решил. Мне кажется после такого фортеля падрэ окончательно стал на путь трезвости.

— ...Вы... занимаетесь тем, что находите тех, кто сбегает из домов?

— Они сами находятся и остаются, если им некуда идти. Я например... я из дома сбежал, когда у моих родителей окончательно поплыли мозги и они стали похожи на зомби. Отец обкалывался дурью уже чёрт знает сколько лет, а мама сдалась и тоже влилась в его тусовку. Я видел, как она медленно превращается из женщины в мешок с плотью и не хотел повторить того же. Так и лишился дома.

С каждым сказанным словом я чувствовал, как мне становится всё больше и больше не по себе. Диего говорил открыто о том, что произошло, но... ему не было безразлично, я это чувствовал, это было слышно по его голосу, видно по глазам. Я не совсем понимал, что именно произошло, но мысль, как чья-то мама становиться зомби была жуткой. Фраза про зомби ведь была метафорой или она правда заболела вирусом и Диего испугался, что тоже превратиться? А я думал, что зомби-вирус — это выдумка. Зачем он мне это говорил?

— Ну... а у тебя что произошло? — ...ох, кажется я понял, зачем. Он хотел, чтобы я тоже рассказал о том, почему я здесь? Стоит сказать это быстро. Без подробностей. Так будет безопасней.

-... Меня избивали. Я перестал терпеть и ушёл.

Что ж... это было не так плохо, но всё равно жалко. Я понимаю, что наверняка мой собеседник хочет подробностей как у своей истории, но мне было стыдно. При чём я заметил, что стыдно мне было не за свой поступок, не за пожар или доведение кузена до больницы, нет. Свиньи получили что заслуживали. Просто я мог сделать это раньше, уйти до того, как начнут ломаться мои кости и зубы, но не уходил, ждал до последнего. Я был чёртовым бесхарактерным трусом, в то время как Диего, судя по его рассказу, ушёл сразу, как увидел, во что может превратится, если останется.

— Ох, печально. Но знаешь, мудрое решение для твоего возраста. Я б так не смог. Сколько тебе, кстати? Выглядишь на семь.

Ох, семь! Ну конечно, я же чёртов гном и выгляжу не как школьник, а как детсадовец.

— Эй! Вообще-то мне десять!

— Десять? — спросил парень, улыбаясь. Кажется, он не поверил мне из-за моей реакции. Ну и... на самом деле, так даже лучше, что он не поверил. Кажется, я начинаю слишком много врать.

— Ну... Мне меньше чем через месяц будет девять, а там до десяти ещё всего год. Вот... мне почти десять.

— Пфф! Ладно, мистер "почти десять", как пожелаешь. Ты лучше вот что скажи... — парень на миг прервался, спрыгивая со стола и подходя к велику, что стоял, перевёрнутый вверх колёсами. Как я и думал, Диего был очень высоким! Он сел на колено, начав прикручивать к велосипеду деталь, которая, как я уже понял, была... "крутилкой" для педалей? Только когда он сел, мы стали относительно одного роста. — Как ты думаешь, твои родители будут тебя искать?

— У меня нет родителей. — Выпаливаю я, практически не подумав. По тому, как на всего секунду замерли руки Диего, он удивился, но постарался не подавать виду. Даже его голос не изменился.

— А жил ты с кем, получается?

— С тётей и дядей... не думаю, что они будут меня искать. Кажется, они... наоборот были бы рады, если бы я сбежал, только сделав это незаметнее.

— ... Хех. "Незаметнее"? Надебоширил напоследок, да? В целом, одобряю, нехер на младших руки поднимать.

На этом диалог и окончился. Ну или не окончился, а скорее был поставлен на паузу. Диего возился с велосипедом, а я стоял чуть поодаль, кусая губы и не решая заговорить сам. Меня не спрашивали и я не хотел донимать человека какими-то глупостями. Даже если это были не глупости, а нормальные вопросы, он их так точно не воспримет.

Пара минут продлились, словно были часом, пока парень наконец не поднялся с пола, снова став раза в полтора выше меня. Он взял полотенце со стола и вытер руки от скользкой чёрной жижки, оставшейся от деталек.

— Что ж, э, Джеймс, верно? — я кивнул. — Харон и Волчёк не шибко говорливы и, я подозреваю, хрен что они тебе объяснили? — снова кивок. Чёрт, я чувствую себя рыбой. — Тогда пошли, всё обмозгуем и заодно перекусим. Ты голоден?

На самом деле, я только сейчас снова вспомнил, что чертовски хочу есть. Я привык игнорировать боль в животе, но сейчас, раз мне сами предлагают — глупо отказываться. Диего повёл меня через коридоры здания. Все как один — серые и пустые, без света и состроенные только лишь из бетона. Бетонные стены, бетонный пол и потолок. Мы прошли по коридору и вышли через подобие заднего выхода. Здесь уже не было большого "двора", а лишь футов тридцать пространство под металлическим настилом. У массивной колонны стояла большая бочка с водой. Диего взял ковш, висящий на гвозде рядом и зачерпнул из бочки воды, начав мыть руки. Судя по желобу, эта бочка была для сбора дождевой воды. Похожая "система" была во дворике миссис Фигг — под сточную трубу, идущую с крыши, она подставляла ведро, чтобы вода во время дождя не сливалась прямо на грядку не заливала её цветы, превращая грунт в суп-пюре.

— Тебе полить? — спросил Диего глянув на меня — Это не питьевая, если что.

Да я знаю, что её пить нельзя! Я не настолько глупый ребёнок. Однако, говорить я этого не стал, лишь кивнув и подойдя ближе. Парень зачерпнул ещё воды и я смог помыть высохшие руки, которые уже успели огрубеть.От этого стало немного комфортнее.

Теперь уже мы пошли на второй этаж. Я старался запомнить путь, на случай если возвращаться мне придётся одному, однако каждая комната и коридор выглядели однообразно. Диего подвёл меня к проходу, который... был лифтом? Я только один раз видел лифт, но мне запомнился вид этой тесной кабинки, которая трясётся так, будто готовая вот-вот упасть. Двери, которые могут защемить, непривычно высокий потолок с гудящей лампой и пол, живущий своей жизнью, на котором невозможно стоять.

Но у этого прохода не было массивных дверей, потолка и пола. Лишь что-то похожее на коридор, поставленный вертикально, уходящий бесконечно вверх во тьму и вниз. Диего стал на деревянную платформу, что, я готов поклясться, держалась на клее и божьей помощи. В стене этого лифтового коридора торчали толстые металлические пруты, создавая подобие лестницы. По нему Диего и начал спускаться, а я остался стоять.

Это было похоже на вход на чердак в моём старом доме. Но если там ступеньки были широкими, шли под хоть каким-то наклоном и было их не так много, то здесь были лишь тонкие прутья, идущие прямо вниз на три этажа. Три чёртовых этажа прямым ходом вниз, а там ничего, кроме бетона! Только сумасшедший будет лазать в такие места внутри разваливающегося здания. Именно такой сумасшедший, как, видимо, Диего или Харон с Волчком.

Видя, что я стою на месте, опасаясь даже стать на деревянную платформу, Диего остановился посреди спуска, держась лишь одной ногой и рукой. Он скалолаз или наполовину обезьяна?

— Эй, Джеймс, ты чего, высоты боишься?

— В-вовсе нет! Я боюсь сломать себе шею, если эти палки подо мной сломаются.

Что-то в моём выражении лица вызвало смешок у Диего и он покачал головой. Однако, он даже не стал меня упрекать или ругать, просто полез дальше. Ох... я уже ожидал нотаций. Возможно, мне пора привыкать к их отсутствию?

— Ладно, жди, скоро поднимусь.

* * *

Момент ожидания я пропустил, витая в своих мыслях. Уже и не помню, о чём я конкретно думал, настолько это было неважно и не отягощало разум. Помню лишь, что между делом почувствовал, что змейки в моих карманах зашевелились и я отпустил их на охоту. Беленький сказал, что он чувствует в округе множество крупных насекомых. Пусть едят, лишь бы людям не попались.

Пузырёк моих фантазий лопнул в тот момент, когда Диего наконец вылез, держа пакет буквально в зубах. Когда мы устроились этажом выше, парень подал мне из пакета уже остывшую булочку, похожую на мясной рулет. Запах был никакой, особенно в сравнении с тётиной стряпнёй, но вот вкус... вкус, на самом деле, обычнейший: просто чуть сладкое тесто и мясо внутри, но ощущения были непередаваемые. Было приятно наконец-то насытиться чем-то жирным и сочным. И вся огромная порция была целиком для меня! А запить я это мог кисло-сладкой штукой, похожей на смесь чая и фруктового сока, которую Диего принёс в термосе. Это был самый сытный ужин за, кажется, всю мою жизнь!

После еды мне даже дышать стало легче и я мог наполнить грудь воздухом, высовывая голову из незастеклённого оконного проёма. Лёгкий запах побелки и камня, смешанный с влагой надвигающегося тумана, что уже успел скрыть за собой город и лесополосу перед заброшкой. Диего сидел на подоконнике, опираясь о проём спиной и смело свесив ногу "за борт". Он ел молча и медленно, ожидая, когда я закончу. Я знал, что нас ждёт долгий разговор и мысленно готовился к нему.

— И так, Джеймс — начал мой собеседник привычно спокойным голосом, смакуя булочку. — думаю, стоит тебе объяснить, кто мы такие — Бродячие Псы. Поведать, в чём заключаются наши принципы, наш путь и наши общие цели.

Я невольно фыркнул от смеха, явно расслабившись. Было кристально ясно, что он продумывал этот монолог в своей голове, пытаясь сделать его наиболее кинематографичным и... эпичным? Диего говорил голосом мудрого старца, сам не сдерживая откровенной улыбки, в которой не хватало одного из клыков.

— Мы, сын мой, дети улиц, узники нищеты и рабы безжалостной системы. Те, кто не должны были пройти через фильтр естественного отбора, но объединяясь, до сих пор оставались на плаву.

— То есть вы... бездомные?

— ... Легион бомжей. Так точно. — Кивнул Диего, резко заговорив уже нормальным голосом, от чего я не сдержался и вновь хихикнул, прикусив треснувшую губу. — По сути, кучка подростков, оставшихся без дома и родных. Не только сфинтившие из дома, у кого-то изначально его не было. Мы все сделали это для того, чтобы выжить, выбравшись из грязи в... ну, тоже грязь, но с возможностью не сдохнуть к двадцати годам от алкашки или драки. Смекаешь?

-...

Я не знал, что отвечать, просто слушал. Диего тяжко вздохнул, прежде чем продолжить.

— В городе и округе есть несколько крупных банд, к которым можно прибиться, если ты потерял дом. Большая часть живут тем, что занимаются грабежом, разбоями и продажей всякой нелегальной херни. Это не помогает никому и все люди, когда-то ввязавшиеся в дела банды, остаются там до смерти. А умирают они рано, чтоб ты понимал, едва ли доживая до тридцати, а чаще и того меньше. Для многих это вынужденная мера, ведь одному на улицах выжить почти невозможно, сам понимаешь. Ни еды, ни лекарств, постоянная опасность для жизни и ни единого способа заработать сколь-либо достаточно для жилья.

-... И ваша банда тоже из них?

— Пф! Постучи по дереву, нет конечно. Мы слишком мелкая группировка, всего двадцать человек и половине и шестнадцати нет. Ввяжись мы в криминальное дерьмо — нас сожрут в тот же день, чтобы избавиться от конкурентов. Если хотим лёгких денег, можем лишь побираться, да идти на мелкие кражи. Но, хех! Ты уже знаешь, что за это бывает, да?

— Поймают и обоссут?

— Отнюдь. Так что, это не наш вариант. Знаешь, мы... наш Кэп, его Расселом звать, он говорит, что у нас ещё не всё потеряно. Да, мы в полной заднице, но если будем идти честным трудом, не привыкая к быстрой наживе, то у нас будет шанс стать людьми из плюс-минус нормального общества. Да, звучит ахрененно утопично, мне бы его позитив, но знаешь, пока что его планы работают. У нашей банды, конечно, нет работы в нормальном её понимании, но зато у Кэпа много полезных знакомых, что могут дать нам подработку за деньжата. Теперь понимаешь, чем мы занимаемся? Просто пытаемся выжить, не став при этом отбросами общества. Ну, ещё большими, чем сейчас.

— Я... да, понимаю. А где вы работаете?

— Кто, когда и где. Есть сезонная подработка, есть та, что зависит от удачи. На рынке, в церкви, на складах за копейку. В следующем месяце будем в поля выезжать, а как Рич вернётся — Харон сдаст ему в ломбард что успел починить. В общем, влиться можно, если хоть немного мозгов имеешь или руками могёшь работать.

Диего вновь замолк, откусывая ещё кусочек рулета. Его ясный взгляд был направлен вдаль. Трудно было сказать, о чём он думал. Я ещё не привык читать его эмоции, больно они были... сложными.

— Скажи мне... — снова начал Диего — тебе есть куда идти? Если у тебя есть хоть какая-то родня, люди что могут позаботиться о тебе, кто угодно? Просто пойми, нам будет легче отправить тебя к ним. Не в плане, что ты нам не удобен, но пойми, ты мал и я лично не могу представить, как будет домашний мальчик жить с тем же дерьмом, что и остальная банда.

Он взглянул мне прямо в глаза, задавая свой вопрос, словно просил "скажи да, скажи что есть". Но увы, сейчас мне придётся его разочаровать. Я не хочу этого, сам не знаю почему, но не хочу, однако придётся. Чёрт, почему мне врать было легче?

— У меня никого нет — говорил я, покачав головой и опуская голову, не желая терпеть этот взгляд на себе. — а если и есть, я о них ничего не знаю. Прости...

С небольшим опозданием я, конечно, вспомнил отдалённый образ тётушки Мардж, но она явно была не той, кто мог бы меня принять. Да и фактически она мне не родня, она сестра дяди, а нас с ним не роднит какая-либо общая кровь.

Диего с тяжестью выдохнул, помассировав переносицу. Мой ответ его разочаровал и заставил задуматься, хоть он и пытался не показать мне это.

— О как... ладно. — наконец сказал он, вставая с подоконника на твёрдый пол, чтобы взять термос с чаем и хлебнуть немного. — В таком случае, будешь пока с нами, а там как пойдёт.

— П-прости, но... — заговорил я, когда Диего уже собирался уходить. — Зачем я вам? Вам не всё ли ровно, куда я пойду?

Парень ненадолго остановился, озадаченно изогнув брови, однако потом его губы расплылись в ухмылке. Лёгкой и не серьёзной, будто мой вопрос был какой-то шуткой для него!

— А тебе было бы лучше, если бы наши парни на тебя болт положили?

-...

— ...Что же, я отвечу так: у нашего Кэпа свои принципы и мы им следуем. Харона и Волче пустили бы на фарш, узнай, что они бросили на смерть потенциального Пса. Бандам легче выжить, если в них будет больше людей, это наш самый ценный ресурс и воротить носом — это крайне тупо. Нам сгодится любой человек, кто может принести что-либо. Он работает на нас, мы на него. Сечёшь?

— А... для меня точно найдётся работа?

— Вещи в руках держать умеешь? Ноги ходят, спина сгибается? Если хоть на два варианта ответ "да" — значит работать сможешь, было бы желание. А если что не умеешь — научим.

Это меня немного успокоило и я кивнул. Что ж... всё и впрямь было не плохо. Мне даже не верилось, что я настолько удачно попал. Я смогу работать сам, не жить с Дурслями и мне даже не нужно будет грабить магазины и банки, как я думал. Это было приятной новостью.

— А теперь айда разведём мангалы и будем дать, пока парни вернуться с ужином. Скоро начнёт темнеть.

* * *

Пока город окутывал туманный саван скрывающий от людей блеск звёзд, загорающихся на ночном небе, на самой окраине Рокроуз, буквально в десятке футов за его границей, у подножья старого брошенного дома зажигались огни. Три фигуры: две массивные и одна совсем маленькая, поджигали бумаги и ветки в котлованах, ожидая прибытия своры соплеменников. Ну а навстречу к ним по пустой дороге уже мчался ряд людей на своих стальных конях, которые нормальные люди называли велосипедами. Кони конечно, были малость калеками, старыми или собранными из кусков других, как Тисеев корабль, но всё равно выдерживали на своих багажниках веса как больших спортивных сумок, так и целых пассажиров с набитыми рюкзаками за плечами. И как истинная стая сопровождает своё шествие лаем и воем, так и эти псы трещали и перебрасывались фразами, содержащими порой настолько локальные подколы, что понимали их дай бог трое из всей компании.

Неся в своё логово добычу, они ещё не знали, что их сородичи нашли им нового щенка, с которым потом придётся иметь дела, обучать и терпеть некоторые странности, которые принесёт им этот парниша, который уже не Гарри Поттер, нет. Джеймс Эванс. Отныне и навсегда, только это имя и только новая стая.

Мы с Диего и Хароном сидели во дворике на бетонном настиле. Парни разжигали мангалы и от металлических чанов очень скоро начало идти тепло, а в затуманенное небо поднимался дым. Я какое-то время слушал треск поленьев и далёкие звуки машин, однако вскоре уловил гомон голосов, стремительно приближающийся к нашему месту.

Диего говорил, что в их "банде" двадцать человек и мне было тяжело даже представить, что такая толпа способна принять меня. Как они вообще сошлись и живут вместе? В моей старой школе были небольшие группы по интересам, в которые сбивались дети, но обычно в каждой было не больше пяти-шести человек. Если ты не стоял у истоков этой тусовки, то вписаться в неё было не возможно. Дети, жившие по соседству, учащиеся рядом с детского сада или те, чьи родители были крепкими друзьями — они и составляли эти группы и доверяли только друг другу. Если кому-то, как мне, не везло и он оказывался изгоем, он им и оставался до самого конца. А сейчас от меня требовалось войти в группу, члены которой уже очень взрослые: тринадцать, пятнадцать и даже старше восемнадцати! Я буду там самым младшим? Скорее всего да. И каким чудом я буду существовать в таких условиях — одному Мерлину известно.

... Погодите, кому известно? Откуда у меня это в голове?

— Алоха! Легион на базе! — Резко раздался голос, перекрикивающий свист и топот. Сигнал, извещающий о прибытии людей, что тут же начали проходить через лаз в заборе. Кто был повыше — пригибался, люди входили один за одним, неся в руках по несколько сумок, а последними пролезали те, кто проталкивал "на базу" велосипеды.

Одним из первых подошёл парень с чёрными волосами, что будто отливали синеватым цветом. Он был самым низким и тощим, но подойдя к Харону, оказался немного его выше. Самый чумазый потрёпанный, но улыбающийся во все двадцать зубов и щуря узкие глаза. У него была просто огромных размеров толстовка с набитыми карманами, часть из которых явно была пришита вручную из разных кусков другой одежды.

Волчок встал со своего места и почти сразу их с парнем ладони хлопнули в рукопожатии, настолько крепком, что у обоих проступили жилы на руках, а после пожатие распалось и они оба пихнули друг друга в грудь. Это выглядело больно и хлёсткий звук был тому подтверждением, но было видно, что в их жесте не было вражды, а лишь дружеское, немного агрессивное... соперничество? Да, скорее всего.

— Сегодня нажрёмся, мы выкупили дофига мяса! — провозгласил неизвестный парень, а я в этот момент едва не поперхнулся и, готов поспорить, глаза у меня были размером с тарелки. Голос-то у него девчачий! Я почему-то думал, что "банда" состоит только из таких же беспризорных мальчишек, но видимо ошибся.

Если честно, присмотревшись, я даже не понял, каким образом умудрился по-первой перепутать эту звонкую девочку с парнем. Возможно из-за лица... оно было немного непривычным. Острый подбородок делал лицо по форме уж больно похожим на букву "V", с глаз не спадал по-лисьему хитрый прищур, а тонкие бледные губы имели линии, напоминающие букву "М".

Я как-то упустил то, о чём говорили новенький и Волчок, придя в себя лишь тогда, когда... девушка глянула на меня. Чёрт, что час назад с Диего, что сейчас, я впадал в ступор каждый раз, когда на меня направляли столь пристальный взгляд, будто оценивающий и изучающий. Губы девушки исказились в странном выражении, выдающим удивление, а взгляд... по нему было тяжело что-то прочитать, он не был столь ярким и выразительным, как у Диего. И снова мне было неловко смотреть в это лицо и, под тяжестью этого давления, я опускаю голову, делая вид, что смотрю куда-то вдаль.

Мимо меня проходят люди, кто-то разговаривал, а кто-то молчал, но кажется абсолютно каждый обращал на меня внимание. Рассматривал, изучал и, возможно, уже раздумывал, как вышвырнуть меня с их территории, как что-то абсолютно чуждое, что портит привычную атмосферу.

— Эй, Джей, принеси шампура. — скомандовал голос Диего, заставив меня наконец выдохнуть застоявшийся в лёгких воздух. Я быстро поднялся со скамейки, чувствуя, как в голове у меня гудит и уши закладывает от звона. Чёрт... я забыл о том, что нельзя делать резких движений.

Команда Диего была для меня как спасение. Я наконец показал, что не случайно забрался сюда и примостился на их территории, пытаясь слиться с окружением. Я должен здесь быть, меня привели сюда намеренно и это не какая-то ошибка. Я действительно могу быть полезен.

Как меня и просили, я принёс длинные железные палки, похожие на шпаги или... кочергу. Я не знал, зачем их нужна целая куча, но спрашивать не стал, лишь поставив тяжёлый тубус на скамейку рядом. Эта штука была похожа на колчан с кучей металлических стрел.

— Опа. Свежее мясо, Диег? Чего нас не предупредили, могли бы не тащить лишнее. — сказал проходящий мимо ещё один, уже другой неизвестный парень. Этот был тоже тощим, как и многие другие, но широкоплечим и... странным. Не знаю, что именно, но что-то в его движениях меня смущало. Это была не просто хромата, а какая-то чересчур сильная, будто он был пьян или ему было очень больно стоять. Но он не был выпившим, голос был ясным, хоть и картавым, а на движения никто и внимания не обращал, будто всё было так, как должно быть.

Его комментарий явно был обо мне и, чёрт, у каждого в этой группе по умолчанию в голове были шутки о похищении детей и каннибализме, как у Харона?! Да, конечно, я сам виноват в том, что подобные подколы настолько хорошо вписываются в мою ситуацию, но не каждый ведь час. Я уже знал и, можно сказать, чувствовал что ни одно подобное предложение о том, чтобы продать меня, похитить или съесть — не правда. Не знаю почему я был так уверен, просто чувствовал.

— Да какое мясо, кожа да кости. — ответил Диего, хмыкнув и взяв меня за плечо, словно пытаясь отделить от беснующей вокруг толпы.

Когда большая часть группы ушла внутрь здания, я наконец вспомнил как дышать: медленно втягивать воздух в лёгкие и так же медленно выталкивать, пытаясь успокоить пульсацию в висках и колотящиеся сердце. Всё же, находиться в толпе это страшно...

— Эй, Джей, расслабься, мы с парнями просто шутим. Тебя скоро нормально представят и впишешься как влитой. — Успокаивал меня Диего. Ну или правильней сказать, пытался успокоить.

Я понимал, знал что люди, сидящие вокруг, не сделают мне ничего плохого, но сами "ритуалы знакомства" вызывали странное напряжение. Почти всегда это заканчивалось плохо, по крайней мере в моментах, которые сейчас всплывают в голове. Помню как меня ставили перед классом и учитель несколько минут ждала, подталкивая меня сказать собственное имя. Но даже когда я говорил его, ей казалось, что я это сделал тихо. Она не пыталась, как потом говорила, "поддержать меня и сделать смелее", она просто издевалась, наслаждаясь хихиканьем учеников и тем как ещё более мелкий я захлёбывался в слезах и соплях. И потом ещё эта тварь что-то щебетала о "заботе и выработке стержня". Если сейчас произойдёт тоже самое, я предпочту с разбегу сломать голову о стену, лишь бы не оставаться здесь.

— Э-э-эй, шкет, нервы под контроль. Вдох-выдох. Бадья с водой знаешь где? Пойди умойся. — сказал стоящий рядом Харон, явно заметивший то, как я сидел, буквально парализованный от напряжения, не в силах попасть зубам на зуб и до побеления пальцев сжимая доску скамейки, на которой сидел.

Диего с другой стороны подтолкнул меня, очевидно, поддерживая данное предложение. Ну а я и не против. Если сейчас сюда нагрянет толпа людей, готовых устроить прожарку мяса костром и меня своими искромётными шутками — мне лучше быть где угодно, но не в центре этого безумия.

Я поднялся со скамейки и медленно зашагал в "дом", проходя по уже потемневшим коридорам, похожим один на другой. Я кое-как смог вспомнить верный путь. После пребывания у тёплого и яркого костра, здесь всё казалось холодным и пустынным. Запах бетона уже не щекотал нос, а будто пытался душить. Частички пыли проникали до самой глотки, царапая стенки — ещё немного и начнётся кровавая рвота. Я чувствовал, как пульсирует и печёт жаром что-то на глазах, прямо внутри под веком. Мне становилось больно и я начал тереть лицо, что делало боль лишь отчётливей и острее

Я наконец добрался до бочки с водой и, не церемонясь, и плеснул себе в лицо щедрую порцию, какую только смог зачерпнуть ладонями. По рукавам куртки текли ручьи ледяной воды, от чего руки моментально стали дрожать. До невозможного холодной кожей я чувствовал жар от лба и глаз, а пара капель, попавших в ноздри, заставили меня чувствовать, будто я задыхаюсь. Я резко выдыхаю, будто чихая, но не открывая рта. Ничего, всё ещё плохо. Я неосознанно сделал вдох, буквально почувствовав как вода и маленькие режущие частички пыли идут к лёгким. Снова набираю воды и умываю лицо, потом третий раз, а после вовсе решаю окунуться и прополоскать голову в таре, ведь вся вода будто проходит сквозь ладони, не охлаждая пылающие огнём глаза. Выныривая на поверхность я снова издаю этот мерзкий звук — что-то среднее между чихом и кашлем, но плотно смыкаю губы. Я хотел сделать это всего один раз, но после каждого вдоха толчки, рвущиеся откуда-то изнутри, начали вырываться против моей воли.

О нет-нет-нет. Всё хорошо... не надо ныть. Ничего страшного сейчас не произошло. Почему именно сейчас? Ты слабак, а, Гарри Джеймс Какая-там-у-тебя-фамилия-сейчас! То есть ты не ревел, когда сбежал из дома один раз, не ревел второй, а сейчас, когда тебе надо показать себя нормальным человеком, ты решил нюни распустить!? Идиот!

Я плотно смыкал губы, прикусывая их, начиная чувствовать привкус крови, который так хорошо мне знаком. Никаких громких звуков, лишь продолжающиеся ритмичные удары по груди и горлу, идущие непонятно откуда и выбивающие воздух, который так тяжело удаётся ловить. Глаза пекло так сильно, что вода с них стала стекать тёплая и с привкусом соли.

Я не плачу, я не плачу! Просто подавился, просто тяжело дышать, сейчас всё пройдёт! С минуты на секунду...

Но как бы я себя не уговаривал, не упрекал и не умолял, ничего не проходило. Всё становилось только хуже! Скоро все захотят есть и пойдут вымыть руки, и что тогда? Вот уж тогда точно будет повод плакать, когда те, на кого надо произвести впечатление, заржут и ткнут тебя носом в твой жалкий вид!

Я отошёл от бочки, спускаясь с бетонного фундамента на сухую землю, отходя к углу здания, глубже в тень. Меня всё ещё можно заметить, я не сбежал, но я хотя бы не стою в проходе, встречая всех прибывших мокрый, с позорными слезами. Я сажусь на корточки, опираясь спиной о стену, пытаясь стать немного меньше. Немного незаметнее.

Успокойся, успокойся, успокойся...

Однако, чем больше я себя умолял, тем сильнее хотелось выть, рвать на себе волосы и тем ритмичней и сильнее становились всхлипы. Я уже едва дышал, ведь каждый вдох был рваным. Я сжимал зубы, практически чувствуя как они по кусочкам стираются, челюсть начинала болеть, а в голове снова был звон. Мерзкий режущий звон, что возникал в самые неподходящие мгновения! Хотелось биться затылком о стену, хоть я и знал, что от этого будет хуже, но наплевав на всё, просто сделал это. Как следует впечатал голову в стену, которая была адски твёрдой и при том слишком мягкой, чтобы наконец меня успокоить. Два удара и к головной боли добавилась заложенность в ушах, будто их залило водой. Идиот!

Я понимаю, что уже не успокоюсь. Не могу. Просто не могу! Даже если я сейчас сдержусь, что будет потом, когда меня уже не отпустят? Разревус посреди толпы? Идеально!

Снова пытаюсь заставить себя замолчать, опуская голову и с силой ударяясь затылком. От одной встряски голова уже раскалывается, но пусть она лучше сломается, чем я продолжу существовать в таком состоянии!

Ещё удар, но на сей раз голова ударяется уже явно не о стену, а о что-то мягкое. Моё тело содрагается от неожиданности, резко отпрянув от стены. Сейчас-то все слёзы резко прекращаются, когда я со страха смотрю, обо что ударился мой затылок. У меня не удаётся удержать равновесие и я падаю вперёд, садясь на колени и упираясь ладонями в землю, пытаясь сморгнуть влагу и понять, что это.

— Тише-тише, малыш, не пугайся. — Говорит приятный голос парня, который звучит-то уже не как парень, а как молодой мистер. Я вижу его силуэт, сидящий на корточках и держащий руку у стены. То мягкое, обо что я ударился, была его ладонь? Кажется, да. Как я не услышал, как он подходит?!

— Всё хршр- кх! — я даже не успеваю договорить, как резкий толчок в грудь снова выбивает из меня всхлип. Жалкая попытка, которая явно не убедила его.

— Вижу, что всё хорошо... — спокойно произнёс неизвестный. Я заметил, как он приблизился ко мне, кладя руку на закорки, одновременно подбадривая и пытаясь удержать на месте. — Не сдерживайся, поплачь, ничего в этом страшного нет. — продолжает говорить он, садясь прямо на землю рядом и беря второй рукой моё плечо, чтобы развернуть меня к себе и... он подтягивает меня ближе, не прижимая вплотную, но показывая, что я могу сам это сделать, лишь слегка расслабившись и наклонившись.

Я чувствуя, как снова сжимается горло. Это странно. Не правильно то, что какой-то подросток, у которого были очень большие руки и взрослый голос, так говорит со мной. Не нормально, что он меня трогает и успокаивает. Этого не должно было случиться, но... пока я могу не быть униженным, пока надо мной не издеваются, я ведь могу...?

Я снова смыкаю губы так плотно как могу и, считая что мне позволяют, подаюсь немного вперёд. Я тыкаюсь головой в плечо неизвестного. Тонкое и твёрдое, закрытое шершавой и липкой на ощупь кожаной курткой, человеческое плечо. Подобное прикосновение не может быть приятным чисто физически, но... это действительно его плечо? Живое, в которое можно поплакать, как будто ты ребёнок из фильма, которого обнимает и утешает родитель. Я не представлял, что когда-то буду этим ребёнком. Это абсурдно и странно, но вот оно, оно здесь. Я чувствую ладонь на своей спине, что уже не удерживает, а лишь ходит вверх и вниз, от плеч к шее, пытаясь успокоить. Холодная рука с тонкими пальцами, как паучьи лапки, но очень осторожная и успокаивающая. Под её касанием толчки по внутренностям уже не так болезненны.

Немного погодя, я наконец разомкнул губы. Толи уши перестало закладывать, толи мои завывания на самом деле куда тише, чем сдерживаемые хрипы и кашель. Я не понимаю, почему, но буквально десять или двадцать секунд и мой скулёж, который казался мне чересчур громким, прекращается, оставляя лишь горькое послевкусье.

—...Хех. Здорово ты меня напугал, новенький. Уже лучше? — Спрашивает меня бархатный голос. Парень, обн- обнявший меня медленно отодвигается. Возможно, ему было так же неловко и странно от подобного, как и мне, но он не подавал виду. Одна холодная ладонь всё ещё лежала на моём плече, а вторая потянулась к лицу, вытирая дорожку, оставшуюся от слёз. Пожалуй, это было лишнее, я уже успокоился, но... я не мог сказать этого. Я не мог заставить себя быть столь неблагодарным.

— Д-..д-да. Прости...

— Тю, только не надо мне тут. Не за что извиняться. — После этих слов я чувствую, как парень начинает вставать и с какой-то небывалой лёгкостью тянет меня вверх за плечи, заставляя встать на ноги. Выпрямляясь, я замечаю, что со своим ростом я едва ли могу своей макушкой достать до рёбер этого парня. Он выситься надо мной, как колонна, вызывая свербящее где-то на фоне напряжение. — Боишься моих ребят, да? Они довольно взбалмошные.

В ответ я лишь киваю. Ну а парень продолжает.

— Что ж... пойдём, успокоишься? Раз пока не готов, не стоит себя заставлять.

— Но... — Слова едва ли вырываются из уст, их приходиться вытаскивать чуть ли не силой. Однако, я не могу продолжать молчать. — Кэп... будет недоволен, если я просто не приду.

Это единственное оправдание, что я успеваю придумать, думая, что оно сработает. Хоть я и не знаю толком, что это за "кэп", но по словам парней, они уважают его и он же отвечает за всех в банде. Однако... парень, заслышав мои слова, лишь усмехается, открывая приятную глазу улыбку, поблёскивая металлическим зубом.

— Думаешь, кэп готов линчевать за такую мелочь? Вот значит, какое впечатление обо мне у тебя сложилось...

— ...П-погоди, что? — Осознание пришло будто само собой, прорвавшись в разум, как разряд молнии. Этот человек передо мной, парень с сияющими в полумраке глазами и улыбкой был тем самым лидером? Это одновременно пугало и при том... разочаровывало? Не знаю почему, но я всегда представляю себе главарей банд как суровых и больших мужчин, уж точно не как мальчишек. Даже пусть очень взрослых, но мальчишек.

— Хех, да не дрейфь ты, я не кусаюсь. И, если уж на то пошло... — сохраняя всё тот же дружеский и немного деловой тон, Кэп протянул мне ладонь, желая наконец поздороваться, как это делают нормальные люди. — тет-а-тет называй меня Рассел. Кэп — это лишь кличка, а не официальный статус.

Слабо кивая, я вновь опускаю голову и, протягивая ладонь, осторожно касаюсь холодной и грубоватой кожи уже не такого уж и неизвестного, парня полу-мистера. Он бодро встряхивает мою руку, от чего даже моё плечо сотрясается, а после почти сразу отпускает.

— Гар-... Я Джеймс. Эванс Джеймс. — проговариваю я, едва успевая проглотить рвущиеся с уст привычное "Гарри Поттер". Надо запомнить раз и навсегда, что раз я решил оставить своё прошлое в том чулане, то пусть и имя уйдёт вместе с ним.

— Да, я знаю. Волчёк рассказал, как они с Хароном тебя нашли. — Рассел плавно качает головой, пряча руки в карманы и на миг оборачиваясь. Хоть я и слышу звуки, доносящиеся из-за стен и коридоров, голоса людей на внутреннем дворе, их разговоры и смех, они все слишком далеко. Рядом с нами никого нет и, кажется, Кэпу как раз это и нужно. — Айда на пару уровней поднимемся, поболтаем.

—... Так обычно похитители детей заманивают.

— Пх! Ага, есть такое. Только раньше думать надо было, а так тебя уже завезли в наше логово элитарных бомжей.

После этих слов, Рассел разворачивается на пятках и начинает неспешно идти к заднему выходу, из которого, наверняка, ранее и пришёл. Я сразу понял, что он намеренно шагал медленно, ожидая, что я последую за ним. Ну... а что мне остаётся? Я так и делаю. Отряхнув колени от земли и пригладив волосы, смахивая с них пыль, я хвостиком иду за капитаном. Он проводит меня по коридору к уже знакомой лестнице на второй этаж, однако потом следует выше и выше, пока мы не доходим до последнего — четвёртого этажа. Вернее, он не последний в здании, но вот лестница выше уже не идёт, обрываясь под дырой в потолке.

Парень подходит к оконной дыре и, так же как до этого делал Диего, он садиться на бетонную плиту свесившись коленом за пределы здания. Я до сих пор не понимаю, как им не страшно заниматься подобным.

—... Пить хочешь? Сегодня довольно жарко. — спрашивая, Рассел расстёгивает молнию на своей поясной сумке, однако не успевает ничего достать, прежде чем я отрицательно махаю головой.

— Нет, спасибо... Так... зачем мы здесь?

— Взгляни вниз. Я тебе кое-что расскажу.

Неуверенно я делаю шаг вперёд, приближаясь к столь опасно выглядящему "окну", ну или тому, что когда-то собиралось им стать. На самом деле, вся конструкция здания выглядит опасно, ведь я буквально вижу, в каких местах стыковали белые фрагменты стен, замазывая щели сероватым цементом. Я так и представлял, как любой из этих кусочков может упасть и весь дом сложиться, как карточный домик, похоронив под завалами и меня, и всех, кто рядом. Но кажется и Рассела и всех остальных это давно не волновало. Положив ладони на камень, что до сих пор хранил тепло зашедшего солнца, я бросаю взгляд вниз. Высоко... пожалуй, даже слишком. Маячащие у подножья фигуры выглядят размыто и рябят в глазах, вновь заставляя меня вспомнить о своей чёртовой близорукости...

— ... Знаешь, почему я был так спокоен, когда увидел, что ты плачешь? Это не первый раз на моей памяти. Все мои ребята, которых ты видишь, пришли в банду в разное время и каждый со своей бедой. Думаю, Диего уже говорил тебе что-то об этом...

— Он сказал, что его нашли в канаве... и что его мама и папа зомби.

— Зомби? Хм... пожалуй, их можно так назвать. Ну и, как понимаешь, в день его присоединения к банде душок вокруг стоял, у-у-у, мама не горюй! Ему даже хотели дать кличку "амброзий", пришлось ставить ребят на место, но их это не остановило.

—... Харон сказал, что его "по-погонялу Чайник". Почему так?

— А ты к нему подкрадись сзади и з бока схвати. Он щекотки боится и будет визжать, как гудок паровоза. Поэтому и чайник. Раньше парни над ним часто ржали из-за этого. — Я перевожу взгляд на Рассела, пока он продолжает рассказ и замечаю, что на его губах играет ухмылка. В его глазах я буквально вижу воспоминания о том времени, о котором он говорит. Где-то я слышал, как называется это чувство... настольгия? — А вот это Дéнис. Готов поспорить, ты видел нашу девчулю в клоунской толстовке. Она обычно везде первая и самая шумная

— ... У которой лисьи глаза?

— Это называется "азиатские", но, думаю, ей будет приятно, что ты так её описал. Да это она. Мы с ней были в одном приюте и тогда она тоже очень много плакала... Мы с Волчком голову ломали, как каждый раз её успокоить, а эта малявка теперь дуется и бьёт по животу, когда мы это вспоминаем. Хех... да, в детстве её часто пинали, как слабую овечку, то старшие приюта, то няни... а когда наш препод начал к ней приставать, мы поняли, что либо научим её отстаивать себя, либо она просто не выживет.

—... А какая у неё кличка?

— Ну так, Денис и это и есть кличка. Имя ей мамаша дала такое, что язык сломаешь, толи Юй Дзань, толи Юки Зай... что-то такое. Так что, для простоты она стала Дениской.

Так же медленно и размеренно Рассел продолжал мне по немного рассказывать о, кажется, каждом из членов их банды. Я не совсем понимал, зачем ему было это делать, но... кажется, догадывался. Он хотел, чтобы вместо той страшной человеческой толпы с кучей глаз я увидел обычных живых людей. Чтобы они не были мне настолько чужими и неизвестными и, я думаю, это работало. Совсем как в школе... я ведь плакал перед всем классом лишь раз, когда не знал никого и думал, что на меня навалятся лавиной осуждения и ненависть с каждой из парт, но, узнав их немного, я понял, что не так-то они опасны. По крайней мере, большинство. Так Рассел ещё и рассказывал о каждом так, будто все эти люди были его семьёй, или даже детьми. С какой-то странной теплотой и гордостью даже в рассказах о позорных моментах. Как у него это получалось?

— А вот того мелкого в джинсовой куртке видишь? У которого волосы полу-коричневые полу-красные. Это Кевин, он у нас самым младшим в банде был, ему было лет шесть, когда мы его подобрали. Он... чем-то на тебя похож... его привела к нам Иза и долгое время только с ней он и разговаривал, едва не прячась за спину. Она его хвостиком назвала, так теперь он "Кевин Изин Хвост". Ну, так-то просто "Хвост".

— ... Я не хожу ни за кем хвостом.

— Хех, конечно-конечно. Не боись, его кличка уже занята, так что тебе, скорее всего придумают новую.

— А... как их вообще выбирают? Ну, клички...

— А ты ещё не понял? Ну, смотри, обычно парни прицепляются к какой-то твоей особенности, превращают её в шутку и из шутки уже рождается погоняло. Так у нас гордое знамя своего лжеимени несут и Вочёк, и Чайник, и Бельчик, и Хвост, и Донор. Кстати о Доноре, ты ведь заметил парнишку, у которого походка такая, будто он наклюкался в зю-зю?

—... Который шатается и картавит? — уточняю я, всё ещё не понимая сленга, но начиная интуитивно догадываться. И, кажется, угадал я правильно, ведь Рассел согласно кивнул.

— Просто ты наверняка будешь спрашивать, всё ли с ним хорошо, так что я отвечу заранее. Нашего Донора зовут Мэттью и он всегда так ходит, это его нормальное состояние.

— А... почему так?

— Дед избил до полусмерти. Отбил ему одну из почек. Пришлось удалять, но толи врачи напортачили, толи дедок как следует постарался, но у него частично парализовало левую часть тела. Ходить ещё может, а вот рука уже скорее для красоты. — Сказал Рассел, как отрезал. Без стеснений, волнения или страха, будто это было чем-то будничным и нормальным. Не знаю, от чего у меня по спине прошли мурашки, от его тона или от самой истории. Вздохнув, Кэп продолжил. — Благо Падрэ помог, сборы в своей церкви на лечение организовал. А то бы потеряли парня окончательно... мы-то с ним чуть ли не с пелёнок знакомы, он хоть в приюте не жил, но мы с Волчком когда сбегали, виделись частенько. То тут то там на улицах шатались и хлеб на кострах жарили. Он с одним только дедом жил, но, подозреваю, этот мудак согласился "воспитывать" его только ради бабла из Мэтовых пособий.

—... Его тоже часто били?

— Ага, часто. Практически все мы тут побитые и потрёпанные, как собаки. Не зря псами назвались, однако. — Произнося это, кэп повернулся в мою сторону, наконец заглянув мне в глаза. Я тут же понял, что за этим взглядом последует вопрос. И очевидно было, какой. — Ты сказал "тоже". Выходит, так же из подбитых?

Что ж, я был прав. Он спросил именно то, что я ожидал и при том боялся. Было не приятно даже на словах и в мыслях возвращаться в тот дом, в ту семью и то время, но... я теперь должен был это сделать. Рассел рассказал мне многое о ребятах, что живут с ним здесь, кого он зовёт своей бандой, и если я предпочту молчать после всего, что узнал, я покажусь странным. Будто мне есть, что скрывать.

— Да, наверное...

—... Расскажешь побольше?

Сглатывая свой страх вместе с комом, что стал поперёк горла, я начинаю неспешный рассказ. Я бы и так его начал, даже если бы кэп не задал подталкивающего вопроса, просто мне нужно было немного времени.

— У меня умерли родители... разбились в автокатастрофе. Мои тётя и дядя меня ненавидели и, честно, не понимаю, почему они меня не отдали.

— Они пили алкоголь?

— М... нет. Тётя никогда не пила, а дядя только с гостями, но гости приходили не часто.

—... Вы бедно жили?

— Я думаю, я да. А они нет... недавно у моего кузена был день рождения, так ему подарили двадцать пять подарков. У нас, м... в целом, я думаю, был хороший дом. — Я на мгновение замолкаю. Ох чёрт... снова сердце стучит. Я уже представляю, как Рассел накиниться на меня с вопросами "чего же ты тогда ушёл, если всё было не так плохо?!", "а вот мы жили и похуже!", "что, не мог потерпеть?". Всегда мне говорили именно так, и "друзья" и школьный психолог. Мне могло быть больно, страшно, но дядя Вернон раз за разом повторял, что "по крайней мере, тебе дают крышу над головой и еду, будь благодарен за это". И да, чёрт возьми, это было так! Все истории, которые мне рассказал Рассел были одна хуже другой и каждая хуже моей! У меня в жизни не было ничего и близко столь ужасного, как жизнь в приюте или операция, после которой я не мог ходить. Эти люди терпели так много, а я продолжаю ныть и впадать в какое-то странное состояние из-за малейшей глупости! — ...дядя работал, денег всегда хватало... кузена всегда баловали, как будто он принц, а я... я...

Однако, Рассел не дал мне договорить, положив руку на плечо и шепнув тихое "выдохни". Он будто удержал меня на земле, как якорь, не дав впасть в очередную истерику. Снова... когда уже я перестану быть таким нытиком?

— Богатенькие садисты значит... одни из самых проблемных...

— Ч-что? Но... они же-

— Они не пили, имели хороший дом и приличную работу, так? Со стороны кажутся нормальными, что не прикопаешься, а на деле те ещё твари... если начнёшь жаловаться, что они тебя бью, тебе либо не поверят, либо скажут, что "бывает и хуже, другие бьют и не кормят, а ты хотя б в тепле". А у тебя, как понимаю, ещё и кузен, которого чуть ли не в задницу целуют, от чего ты со своими претензиями становишься похож на психа. Я прав?

Спросив это, кэп снова смотрит на меня. С каждым его словом я чувствовал, что сердце по-немногу замедляет ход. Он... так точно описал всё, будто сам всё видел со стороны. Будто забрался ко мне в голову и вытащил все мысли, которые я сам бы не превратил в слова. Я кивнул в ответ на его вопрос.

— Богатство ещё не признак благополучия. Сейчас мы с парнями, хоть и бездомные и без постоянного источника денег, живём куда лучше, чем в приютах или родных семьях. Да, иногда приходиться туго, но... знаешь, куда спокойнее, когда ты сам в ответе за свою жизнь, чем когда тобой помыкают. В приюте нам тоже писькой по губам проводили вместо нормальной еды, когда никого не было, зато в дни региональной проверки прям пиры устраивали: запечённая курица, пироги, даже сладости... да вот только после сытного ужина следующий период голодовки ощущается раза в два невыносимей. И находясь в этих качелях ты ничего не можешь изменить, сейчас же... максимум, что нам может помешать, это либо наша лень, либо чертовски сильная неудача, но никак не желание какого-нибудь напыщенного петуха лишний раз над нами поиздеваться.

Рассел продолжал. Уверенно и чётко, не оставляя поля для сомнений. Это немного успокоило меня. Он понимал. Не притворялся, будто понимает, а понимал. И я был благодарен ему за это.

— Ты... — начал я, последний раз всхлипнув и и делая выдох — Ты уже видел таких?

— Детей из подобных семей? Да. Ричи например. У него детство прошло в шоколаде, он у нас несколько языков знает, отличником в частной школе был, репетиторов у него было больше, чем школьных предметов... Да только и у него родители теми ещё тварями оказались. Не буду говорить, что они делали, ты ещё мал для такого, я думаю, но если кратко... он в попал в наш приют "для профилактики" после того как угрожал покончить собой.

— Его хотели забрать? — тихо спрашиваю я, подняв взгляд на Рассела, только сейчас заметив, что неосознанно подошёл к нему ближе. Даже слишком близко. Но кэп не возражает, всё так же сидя на окне и приобнимая меня за плечо.

— Пхех, не знаю, мы сбежали раньше. Он там почти год прожил и иногда батя или мать приходили и так мерзотненько спрашивали "ты подумал над своим поведением". Если у тебя хоть сколько-то такие же родственнички, малой, то и пошли они на хер! — говоря это, Рассел спрыгивает с окна и, пригибаясь, указывает мне на сидящих внизу ребят, что уже во всю жарили мясо, переговаривались и даже порой боролись, устраивая потасовки, которые, в прочим, никому не вредили. Ну или я надеюсь, что не вредили. — Мы семья и, если хочешь, ты сможешь стать её частью! Что думаешь, Джеймс? Бродяга за брата?

В голосе Рассела была уже ставшая привычной бодрость духа, а на вытянутом лице сияла улыбка. Живая, яркая и пропитанная искренним теплом, какое я видел лишь во снах на лице моей мамы.

Мама... она ведь наверняка знала, какими были Дурсли. Одобрила бы она, если бы знала, что я собираюсь остаться здесь? А собираюсь ли я вообще оставаться?

— Да. — ответил одним словом и самому себе и Расселу. Назад путь всегда есть, но я не хочу по нему идти. Возможно, жизнь впервые подарила мне что-то кроме боли. Приподнесла мне приз за все страдания. Было бы глупо отказаться от него.

— Тогда айда вниз? Представим тебя на общий суд?

И на этот вопрос ответ нашёлся столь же быстро. Бодро кивнув, я беру Рассела за руку и, ведомый им, готовлюсь ступить к новым людям, новой жизни и, возможно... просто возможно, к новой семье.

__________________________________________

Этой ночью на окраине Рокроуз не находилось ни единой живой души, что могла бы нарушить момент, когда обрядное пламя возносилось вверх, сжигая пол литра керосина, вылитого в мангал. Капитан Бродячей своры произносил пафосную речь, к которой никто не относился серьёзно, но которая сделала этот момент торжественным. Племя, Банда, Легион — семья приняла нового брата. От был таким же как они. Изгой, урод и брошенка, не нужный миру и людям, но ставши нужный им, как и они ему. Так же, как они, он боялся, нервничал и был готов плакать, но подобные мысли исчезали, стоило старшим поведать, что они, оказывается, такие же. Они могли шутить и смеяться, и не только над ним, но и над собой. Над своими бедами, кошмарном прошлом и безнадёжной судьбой. Кажется, здесь будет твоя обитель.

Добро пожаловать домой,

Джеймс.

Первую ночь я боялся, кажется, больше любого другого момента. Я был готов практически к любым условиям — всё же тяжело представить что-то хуже сарая или чулана под лестницей — однако я никогда не спал с кем-то настолько близко. Именно необходимость соседства с кучей людей напрягала меня больше всего. Вечером, после того, как все мы плотно поели жареного мяса и печёной в углях картошки, которые в тот момент казались мне вкуснее любой тётушкиной стряпни, меня всё же заставили спуститься в злосчастный подвал, спуск в которой был в лифтовой шахте и всё так же не внушал мне и грамма доверия. Оказалось, именно там и было основное "место жительство" всех членов банды. Я был в шоке, когда увидел, как вдоль небольшого коридора располагались ниши с весьма себе уютно обставленными уголками. Настолько уютно, насколько это было возможно в условиях подвала заброшенного здания. Сам коридор оканчивался среднего размера комнатой, где стоял старый диван, который уже ни один раз пытались латать, лежали такие же старые ковры и у стены располагалась железная печь, похожая на камин. Наверняка именно она и была источником тепла в холодную погоду.

Как объяснил мне Рассел, он же Кэп, каждую нишу занимал один, два или три человека, что поддерживали в ней порядок и обустраивали как хотели. Он строго наказал мне не лезть на чужую территорию, только если я не получу разрешения или не захочу отомстить за вонь со стороны соседа, который решит, что имеет право не стирать свою койку от запаха пота. В каждом таком закуточке пространства было, на самом деле, не сильно много, буквально прямоугольник сто двадцать на сто дюймов, отделённый от соседнего толстой бетонной перегородкой. Одному богу известно, какими методами ребята умудрялись ухищряться, спуская по тому кошмарному "входу" все эти матрасы, одеяла и балки. Я был почти уверен, что ни одна из стоящих там кроватей как таковой кроватью и не является, и я оказался прав. Койко-места были собраны из реек и широких балок, намертво прикрученных к стенам, однако сделано это было парнем явно рукастым, ведь когда я осматривал выделенное мне на эту ночь местечко, я не заметил торчащих болтов, гвоздей или древесных волокон, что так и норовили оставить в руке занозу. Всё выглядело настолько безопасно, что аж подозрительно. Когда дядя Вернон пытался собирать или чинить что-нибудь в доме, он это делал так, что мне казалось, лучше бы это "что-нибудь" оставалось сломанным, было бы куда больше пользы. Но здесь всё было именно так, как надо.

Некоторые комнатки были открыты и из коридора можно было увидеть готовящихся ко сну людей, но какие-то завешаны импровизированными шторками из простыней, как например два закутка, занятых четырьмя единственными девочками в банде: Денис, Эмили и... имена двух я, стыдно сказать, не запомнил. У кого-то на территории была куча хлама и коробок как у Диего, а вот у Волчка например только место для сна и стопка одежды, сложенной у ног, без излишеств, изысков и даже подушки. Освещением в этом подвальчике служили фонарики и лампы — почти у каждого своя, а вот у "центральной комнаты" было единственное в этом "доме" застеклённое окно — узкое почти под самым потолком, до которого было тяжело долезть и очевидно оно служило для определения времени суток.

Ну и раз уж я упомянул выделенное мне место... едва ли удосужившись поинтересоваться моим мнением, и всё ещё не особо принимая его во внимание, меня подселили к парню по имени Кевин. Насколько я мог вспомнить из рассказа Кэпа, Кевин был самым младшим в банде, но увы, это было до того, как сюда попал я. Сейчас он был не сильно меня старше, ему было, по его же словам "от десяти до одиннадцати, точно не помню". Он оказался весьма шумным и общительным, что никак не вязалось с рассказом Рассела о том, что по началу он даже говорить боялся, прячась за спину некой "Изы". Кевин буквально за минуту в каком-то подобии скороговорки сообщил мне, что: "Твоё место будет на нижней койке, я сплю наверху, пледов у нас лишних нет, я могу поделиться своим, пока не накопишь на собственный. Кстати, да, если что-то надо, надо самому работать, но можешь и попросить, парни помогут, но я не просил, я сам всё для себя купил на барахолке. Посмотри, у меня даже подушка с драконом, она мне очень нравиться, но у меня их две, одну так уж и быть держи" И дальше я уже утомился слушать. Не мальчишка, а ураган, на которого наш школьный воспитатель точно сказала бы "мало ремнём пороли, шило из одного места не выбили". Почему-то я думал, что став старше люди становятся серьёзней, но мои убеждения сыпались раз за разом.

В итоге новый сосед буквально впихнул мне в руки плед и подушку, позволяя устроиться на матрасе, который я опять же матрасом и не назвал бы. Это были пласты чего-то мягенького, похожего на зефир, накрытые покрывалом, пришпиленным за уголки скобами к деревянной рейке. Как мне сказал Кевин, это был "тортик" из стекловаты снизу и поролона сверху. Названия незнакомые мне доверия не внушали, но все сомнения быстро развеялись в момент, когда пришло время ложиться. Сняв обувь и брюки, я сел на койку и оказался будто в облаках. Это было намного НАМНОГО лучше, чем мой тонкий матрас в чулане, где мне постоянно что-то тыкало в спину даже после выковыривания всех пружин. Кто бы мог подумать, что я назову подвал хорошим местом. Хотя... что угодно, как мне кажется, было бы лучше прошлого. Даже сон на наэлкризованных рельсах я бы пережил с большей охотой, чем ещё одну ночь в доме Дурслей.

Вокруг не было тишины, постоянные шепотки, переговоры и позвякивание каких-то железяк со стороны пары коек. Странным образом, эти звуки создавали симфонию, которая окутывала разум и заставляла почувствовать себя в безопасности. Никакой зловещей тишины, в которой я бы слышал любой шорох птички за окном, лай собак и звон в собственной голове, что никогда не проходил и обострялся в моменты тишины или встряски.

Тёплый свет от ламп, что шёл с разных сторон и заставлял меня прятать лицо в подушку, в кой то веки пахнущую не прогорклой пылью старой лестницы, а каким-то мылом и, что немного противно, потом. Однако это и близко не вызывало у меня такого отторжения, как вонь старых вещичек Дадли. То был смрад сала и лени, а это просто пот, что лился с плеч человека, работающего под палящим солнцем для того, чтобы прокормить себя.

Растворяясь в этой атмосфере, созданной окружающими звуками, приятным запахом и воздушной мягкостью стеклово-что-то-там, я чувствую, как наконец-то расслабляюсь. Не помню, когда в последний раз мне было так спокойно. Меня приняли... я в семье и под защитой. Это... оказывается, так приятно.

Хочется чувствовать это чаще.

___________________________________________

Мне хочется плакать.

Впервые я проснулся без ощущения свербящей боли, без ломоты во всём теле и чувства, будто конечности налиты бетоном. И говоря впервые, я действительно имею ввиду, что я не помню, было ли вообще когда-то иначе. Только сейчас, открывая и потирая глаза, я понимаю, что мои руки ватные. Но не в плане уставшие, а скорее очень мягкие и податливые. Вытягивая ладони к потолку, я осматриваю свои пальцы, сгибая и разгибая их. Как же легко ими, оказывается, управлять. Левое запястье чуть более податливей правого, из-за того что его я отлежал, а ладони, и одна и вторая, чувствуются тёплыми. Всё тело очень тёплое!

Не в силах сдержать улыбку, я прикрываю глаза, кладя одну ладонь на живот, а второй отыскивая на ощупь собственные брюки, брошенные рядом. Добираясь до глубокого кармана, я выуживаю оттуда маленькую фотографию. Ту единственную, что осталась и ушла со мной из пережитого кошмара. Маленькая фотокарточка, на которой была запечатлена мама в чёрном платье с красным воротом и острой широкополой шляпе.

Привет, мам... Я надеюсь, ты будешь рада, узнав, что мне наконец-то хорошо. Я не знаю, как это сработало, но почему-то после всего я наконец-то чувствую себя счастливым. Я уже почти забыл о том дне, когда другие твои обличия покинули меня, улетучиваясь с пеплом сквозь мои руки. Это всего лишь прошедший момент... но я рад, что ты всё ещё со мной. Тебе, кстати, очень идёт твой хэллоуинский костюм. Будь я в том моменте, я бы сказал, что ты очень похожа на настоящую сказочную ведьму.

— А это кто? — раздался голос у меня над самым ухом, заставляя тело вздрогнуть. Я прижимаю фотографию к своей груди, пытаясь держать как можно крепче, а сам оборачиваюсь на человека, что так бессовестно нависал надо мной. Ну и конечно же, как и стоило ожидать, Кевин. — На тебя похожа. Это твоя мама или сестра?

—... Мама. — тихо отвечаю я, переворачиваясь с бока на спину, плавно отодвигая своего соседа лёгким тычком в грудь, чтобы он не нависал надо мной и не мешал подниматься. Этот ураган уже был при полном параде: немного подранная короткая куртка без рукавов, перчатки, кофта и широкие штаны, что вместо ремешка удерживались верёвкой, протянутой в петельки на брюках.

— Круто. Я вот не помню свою маму. — на это я уже ни чем не отвечаю, лишь садясь на край кровати и ставя ноги на жёсткий старый ковролин на полу. Я прячу дорогую мне фотографию всё в тот же карман, а после начинаю просовывать тощие ноги в растянутые воланы, которые вообще то должны быть штанинами. — Тебе как, нормально спалось? Тревор опять храпел как самосвал, я пол ночи глаз не смыкал!

— Да? Ох, прости, я не слышал. На самом деле, я давно так хорошо не спал. — произнёс я, поднимаясь на ноги, чтобы наконец затянуть тканевый поясок потуже и попытаться как-нибудь изловчиться и повязать его как подтяжку, чтобы кузеновы шаровары точно не спадали. Да только вот как на зло, пояс достаточно длинный, чтобы болтаться под коленом и мешать, но в нём не хватает буквально пары дюймов, чтобы я мог перекинуть его через плечо и повязать кончик к петле! В итоге бросив это дело, я вновь смотрю в глаза Кевина, что не может перестать улыбаться и бить ногой по полу, словно ожидая чего-то. Что ж... дам ему возможность наконец выговориться. —... У тебя есть планы на сегодн-

— ДА! — воскликнул он, даже не дав мне договорить. Мальчишка буквально хватает меня за запястье и начинает усиленно вести в сторону выхода, или, правильней сказать, выполза из подвала, по пути буквально запрыгивая в старые ботинки. — Я специально отказался ехать деду Теду, чтобы мы с тобой смогли вместе пойти на задание!

— Задание? — спрашиваю я, очевидно выдавая своё недоумение. Вот тебе и доброе спокойное утро... — Нам надо будет работать?

— Шаришь! Сегодня возвращается Ричи и, я уверен, у него найдётся для нас какая-нибудь работа!

— Ага... так а... чем занимается этот Ричи?

— Нууу... он подмастерье у одного дядьки, что ломбард местный держит. Он вообще официально принимает только блестяшки, но Ричи немного расширил свой профиль и мы ему помогаем! А прибыль он часть себе оставляет, а остальное нам отдаёт. Это лучший способ заработать, если не хочешь тяжести таскать!

— М... мы одни будем к нему ехать? — закусив губу, спрашиваю я. Почему-то меня резко взволновал тот момент, что хоть Кевин и старше и выше меня, он всё же один из самых младших в банде. Я не хотел сомневаться в нём, нет! Просто... мне было бы спокойнее, будь с нами кто-то ещё. Кто-то более старший и серьёзный.

— М? Не, конечно. С Ричи у нас работает Харон, они вдвоём больше разбираются во всяких таких ценных штуках. Ну а мы просто помогаем! Конечно, они стараются не брать меня, говоря что я просто халтурю... но хэй, в этот раз у меня есть оправдание: я обучаю новенького, начиная от самых физически простых дел и переходя к более сложным.

Ох... хех. Кажется, вот он и ответ на так и не заданный мной вопрос, который, тем не менее, висел в воздухе всё это время: "чего это Кевин так со мной возиться". Значит, он просто решил подзаработать лёгких (что бы это не значило) денег, не участвовать в сложных "миссиях" и при том всё ещё оставаться ответственным и честным. Что ж... это всё ещё было использованием меня для личной выгоды, но, надо отметить, мне это шло только на пользу, по крайней мере на словах. Надеюсь, у нас в действительности выйдет, м... как же это слово? "Вза-и-мо-вы-год-но-е сотрудничество".

Поднявшись по шаткой лестнице на свет, мы с Кевином вышли из здания и протиснулись в дыру в заборе, выйдя по итогу к выезду с того места, которое теперь мне стоило бы называть домом. Харон уже стоял на протоптанной грунтовой дороге и закреплял большую сумку на багажнике велосипеда перед поездкой. Кевин почти мгновенно подбежал к нему, а я волочился следом, чудом умудряясь не падать и не ударяться коленями о землю. Всё же, "Кевин Изин Хвостик" хоть и вполне дружелюбен, но для меня это немного чересчур.

— Дядь Харон! А мы с вами едем! — прокричал мальчишка, отпустив меня и на ходу запрыгивая на высокий двухколёсный велик, что стоял на подножке в ряду ещё пары велосипедов. Надо сказать, что для обоих парней передо мной их транспорт будто бы слишком высокий для их роста. В банде были очень рослые или крепкие парни, как Рассел, Волчёк, Диего или Мэттью, но вот Харон и Кевин были лишь на дюйм-два выше меня и наверняка им от этого было неудобно. И если Кевин был просто таким же ребёнком, как я, то Харон явно был возраста постарше, ведь даже его голос был скорее как у подростка, ломающийся и с хрипотцой. Да и сам Кевин обратился к нему как "дядя"... это ведь не значит, что он и правда его дядя? Ко мне вчера некоторые тоже обращались как "шкет", "пацан" или "мелкий", значит и кличка "дядя" была лишь для обозначения разницы в возрасте?

— С фига ли? — спрашивает нас старший товарищ, изгибая брови и переводя взгляд то на меня, то на Кевина. Ох, конечно же, стоило догадаться, что самого "хозяина мероприятия" никто и не предупредил о двух внезапных гостях.

— Ну... я новенького хочу с Ричи познакомить! И заодно мы вам поможем. Ты же наверняка много всяких штук понаходил и в четыре руки будет трудно с ними работать, а так у вас их будет на ещё четыре больше!

Пока Кевин тараторил придуманное им оправдание, Харон взирал на него с выражением тихого возмущения, смешанного с чем-то... тем, что с сарказмом говорило "ага, ага, конечно". Старший хмыкнул, скрещивая руки на груди и изгибая брови.

— И потому ты, шахид малолетний, решил сфинтить от Мэттью и Фина, подорвав мелкого с утра пораньше и присесть мне на хвост с надеждой, что твой фортель спасёт тебя от необходимости пахать на жаре?

Проговорил Харон таким тоном, что даже мне стало неловко и захотелось извиниться, а Кевин смог сохранять тишину целых несколько секунд, что уже казалось чудом. Мальчишка прикусил обветренные губы и глянул куда-то в сторону, махнув головой.

— Вообще-то я надеялся, что мой бесподобный учитель сможет проявить присущую лишь ему милость и уберечь своего падавана от позора в глазах новой крови...

— Два тебе за дешёвую попытку подлизать, Хвост. — потерев переносицу, Харон издал вздох, в котором будто бы было всё вселенское разочарование. — Но ладно уж, погнали. Поможешь Джею, а потом по прямой наводке пулей летишь к Дед Тэду. Чтоб в обед был у него как штык, я уж у него спрошу.

— Так точно! — уже взбодрившись, сказал Кевин, приставляя руку ребром ко лбу, отдавая честь. Он пинком убрал подножку велосипеда, готовый ехать. На сидение ему бы приходилось запрыгивать уже на ходу, а потому он пока стоял на носочках.

Наконец оба парня вспомнили обо мне не только на словах, а посмотрели в лицо. Я снова опустил голову под их взглядом, чувствуя себя немного не в своей тарелки, вновь попадая в центр внимания. Однако, к моему счастью, долго это не продлилось и мою неловкость улетучил вопрос от Харона:

— Ты запрыгиваешь или следом бежать будешь?

— Ам... я не умею ездить на велосипедах.

— Но вчера же на багажнике нормально удерживался? — Ох! так мне предложили проехаться как пассажира? Что ж, нужно было догадаться. Просто я видел стоящие рядом байки, подозревая, что рано или поздно люди устанут везде меня возить. Наверняка ведь было тяжело крутить педали во время долгой поездки, когда позади у тебя сидит тяжёлый балласт в виде целого человека.

Ну, не став спорить или как-то продолжать позориться, я сел на багажник велосипеда Кевина и поставил ноги на раму. Брюки мне пришлось подвернуть, ведь я боялся, что они вот-вот заденут спицы и намотаются на колесо. Сегодняшний день тоже обещал быть жарким, но ранним утром всё ещё стояла прохлада после влажной туманной ночи и ехать в такой обстановке было куда приятнее.

Нам понадобилось минут пять или десять, чтобы добраться до черты города, где уже начинались жилые высокие дома, работали магазины, а по узеньким улочкам проезжали редкие автомобили и сновали туда-сюда люди. Сейчас народу было больше, чем вчера, но я не мог отделаться от чувства, что в городе будто бы на один многоквартирный дом приходилось от силы три-четыре жильца. Если для Литтл-Уингинга было абсолютно нормально, когда на широких улочках, заставленных одинаковыми домами, не было ни души, то вот большие города, по моему мнению, должны были быть более живыми. Я думал об этом и в прошлый раз, и мнение у меня не поменялось. То, насколько серой, пасмурной и враждебной казалась обстановка вокруг, порождало ощущение, что, если остановиться и посмотреть по сторонам более тщательно, то можно найти не только прячущихся по подвалам бездомных детей, но и голодающих бездомных, и людей, предлагающих посмотреть на щенят в багажнике, которые на самом деле тебя в этот багажник и посадят, и даже бандитов с пистолетами, которых я видел разве что по телевизору. Я будто попал в один из сериалов, которые тётя петуния включала на фон, когда убиралась или готовила. Сериал о детективах, которые прибывают в "опасный район", где находят труп, повешенный на дереве на заднем дворе отеля, где собираются "падшие барышни" и устраивают переговоры лидеры приступных группировок. Один из детективов там потерял память и параллельно делу пытался вспомнить, кто он и почему он проснулся не дома, а в этом самом отеле, и почему-то предупреждает всех о грядущем конце света. Интересно, как там в итоге всё кончилось? Тётя перестала смотреть этот сериал.

Но сейчас, это была реальность. Враждебный и чужой город, который почему-то вызывал у меня больше приятных чувств, чем Литтл-Уингинг. Я не мог понять, почему так, но думаю, всё дело в честности. Мой прошлый дом был красивым снаружи: ухоженный сад, зелёный газон, который "конечно же лучше чем у соседского идиота Уильяма", новенькие скатерти и тарелочки с котятами. Однако в сути, приди туда было равносильно попытки просунуть руку в банку с осами. Ни там, ни здесь не было безопасно, однако Рокроуз не пытался казаться роскошным и уютным, он будто сразу говорил "тебе здесь не рады и ты обязан это знать". В какой-то степени эта честность мне даже... нравилась.

Проезжая очередной поворот прямо по проезжей части, где машин было так мало, что люди могли свободно по ней ходить, ребята замедлили скорость. Мы явно были очень близко к чему-то. На этой улице, куда мы недавно свернули, дома стояли так плотно, что людям пришлось бы прижиматься к стенам, чтобы пропустить машину, которая решит здесь проехать. Убранство местных магазинов можно было рассмотреть сквозь стеклянные окна в дверях, которые местами были треснуты, а то и вовсе разбиты. Это было похоже на рынок, но очень спрятанный, будто никто не хотел, чтобы посторонние видели, что может продаваться в этих лавках.

Кевин вскоре перестал крутить педали, соскальзывая с сидения на раму, и затормозил, проезжаясь подошвой по асфальту. Мы остановились у очередной невзрачной лавочки со стеклянной дверью и парой среднего размера окон, что с внешней стороны были закрыты решётками, очевидно, защищающими стёкла от разбития какими-нибудь ворами. Створка одного из окон была открыта и в ней я рассмотрел парня. Светловолый мистер в прямоугольных очках стоял, опираясь о подоконник, и покуривал тонкую сигарету, которую тут же затушил о прут решётки и выкинул на асфальт, стоило ему заметить нас.

— Доброе утро, братец... — сонным голосом сказал он, глянув на Харона, который уже припарковал велик у стены в небольшом переулке между домами и снял с багажника набитую чем-то спортивную сумку.

—Бодрое, Рич! Не обессуй, я тут тебе новенького притаранил. Глянь, может помочь чем сможет.

— И Кевина... ты когда мне выплатишь долг за часы, Хвост? — проговаривал парень, отпирая дверь и распахивая её, приглашая нас внутрь. На Ричи была белая футболка и рабочий фартук с брюками и висящими на поясе перчатками. Он с немым укором смотрел на Кевина, который, как только я спрыгнул с велосипеда, потёр голову и начал заезжать в тот же небольшой переулок.

— Сегодня я принёс ещё десять фунтов! Ещё пару получек и я всё выплачу, обещаю!

На это блондин лишь вздохнул и, пропуская Харона внутрь, сам пошёл за ним, не дожидаясь нас. Как только Кевин завёз велосипед, убирая его с дороги, он взял меня за руку и снова потащил, в этот раз в здание. Только подойдя ближе, я разглядел на стеклянной двери нарисованные на ней буквы, что вместе составляли надпись: "Ломбард" и какой-то мелкий рекламный текст ниже. Никаких там пафосных названий, как у брендовых магазинов, которые я видел в те моменты, когда ездил вместе с Дурслями в Лондон.

Внутри помещение казалось старым, но не заброшенным. Уж не знаю, была ли это заслуга Ричи, но находиться здесь было даже приятно. Стены, пол и потолок были из дерева, а несколько дверных проёмов были закрыты не дверями, а занавесами из больших цветных бусин. Сразу на входе были стойки, закрытые стеклом, за которым можно было разглядеть лежащие там украшения: цепочки, серёжки, браслеты и кольца, а так же мелкие, но красивые статуэтки из блестящего металла. За стойкой было несколько стеллажей с вещичками побольше, вроде старых часов, статуэток, чайных сервизов и наборов посуды и других безделушек, которые люди обычно ставили на полочку камина и забывали о существовании. Подобные полочки были везде и каждая уставлена под завязку. Здесь было страшно лишний раз чихнуть, вдруг что-то сломаешь!

Кевин же чувствовал себя здесь свободно и без какого-либо страха пошёл за парнями в соседнюю комнату, что больше походила на мастерскую. Посреди комнаты был простой высокий стол, работать за которым явно надо было стоя, а на паре полочек стояли бутыльки с химикатами, запах которых, кажется, пропитал каждую вещь в этой комнате, а несчастный стол вобрал в себя много всяких противных жидкостей, что оставили на нём нестираемые пятна.

Харон поставил сумку на этот самый стол и начал вытаскивать от туда завёрнутые в ткань вещи. Первым от поставил перед Ричи пакет, в котором звенела куча украшений, которые блондин тут же начал перебирать и осматривать, изогнув брови в молчаливом удивлении. Потом набор посуды и столового серебра, рамки, какой-то старый механизм непонятного мне назначения, шкатулка с цветными камушками и другие штуки, которые были хоть и старыми, но красивыми.

— Вау! Ты где столько нашёл, дядь? — Спросил Кевин, тут же подскакивая к столу, наконец отпуская мою руку. Он потянулся, чтобы рассмотреть какую-то вещицу из кучи украшений, однако Рич шлёпнул его пальцами по тыльной стороне ладони, приказывая ничего не трогать. Кевину оставалось только возмущённо фыркнуть и смотреть на всё одними глазами.

— Действительно, где ты всё это взял? — Спросил Ричи, протяжно свистнув, явно выражая высшую степень своего удивления. Он глянул на Харона, который будто бы в момент язык проглотил и продолжал возиться со старым радио, сдувая с него пыль. Блондин от подобного нахмурил брови — Я спросил, откуда это всё? — повторил он, перефразировав свой вопрос. Его голос теперь стал немного рычащим — Харон.

— Да из заброшки спёр, ё моё! Нечего нервы трепать, всё почти легально.

— Что же это за заброшка такая волшебная?

— Да эт... ты ж помнишь, мы с Волче ехали до Хэнглтона, чтоб у Нилу лекарств набрать? Ну так там был особняк, в котором из жильцов одни клопы и дедок в соседнем сарае, что вроде как присматривает за ним.

— Ты осмелился своровать ценности из особняка?

— Из ЗАБРОШЕННОГО особняка, извольте! Там слой пылища с сантиметр, на стенах тараканье говнище, а рядом уже землю всю выкупили под кладбище! Но вот кому это всё было нужно? Да никому! А мне вот пригодиться.

Пока Харон всё это проговаривал, Рич снял очки, закрывая глаза и потирая пальцами переносицу. Было видно, как он зол, Кевин вместе с тем был удивлён и смотрел на Харона так, будто у него рога выросли. Было ясно, что либо воровать в их среде было под запретом, либо, и это более вероятно, воровать у богатых было чертовски смелым поступком.

—... Тебя хоть никто не заметил?

— Пф! Обижаешь, братец.

— Ладно... но в следующий раз я у тебя ворованное не приму, помяни моё слово. Мне проблемы не нужны.

Уже после этих слов Ричи продолжил возиться с вещами, оставленными на его столе. Харон пододвинул высокий табурет и так же взялся за инструменты. Он принялся разбирать то самое старое радио. Мы с Кевином стояли и, пока он осматривал шкатулку, я начал чувствовать напряжение. Меня ведь позвали сюда работать, а пока не дали никакого задания. Я чувствовал, что должен был как-то напомнить о себе, потому, сглотнув, осмелился спросить:

— В-вам помочь, сер?

Ричи наконец-то обратил на меня внимание. В его взгляде была задумчивость и лёгкое недоумение. Что если он настолько сосредоточился на этих украшениях, что просто забыл обо мне. То, как он резко выпрямился и прокашлялся, выдав напряжение, говорило что да, так оно и было.

— Кхм! Можно и по имени.... Моё имя Ричард. А ты?

— Джеймс.

— Джеймс... ну смотри, раз хочешь помочь, можешь пока принести мне контейнеры и миски из ванной. Кевин тебе покажет, ему как раз нужно ведро, чтоб помыть мне полы.

— Что?! Почему я? — возмущённо протянул Кевин, выражая в своём голосе неистовое разочарование и возмущение, которое он тут же запрятал поглубже под прицельным взглядом Ричарда, а не "Ричи", как я думал его на самом деле зовут.

— Потому что тебе надо как-то отработать долг. Швабру в зубы и вперёд, полки не трогать, ковры выбить.

И потом, как бы Кевин уже не возмущался, он делал это себе под нос, пока шагал в ванную. Я направился следом за ним и, как и велел мне Ричард, забрал несколько стоящи там контейнеров и мисок, заляпаных клеем и какой-то очень стойкой краской. Кевин посоветовал мне заранее наполнить пару из них водой, ибо Ричи и так об этом попросит. Так я и сделал.

Вернувшись в мастерскую, я вижу что Харон принёс из входного зала высокий стул и поставил его у стола, прежде чем вернуться на свой табурет и продолжить возиться с уже полуразобранным радио.

— Так, Джеймс. — Начал говорить Ричард — Вон видишь фартук? Одевай, бери перчатки из кармана и присаживайся. Так и быть, будешь помогать мне.

Я кивнул, не издав и звука и сделал всё так, как и велели. Фартук, который мне пришлось одеть, был не таким как обычный кухонный фартучек из водоотталкивающей тряпочки, он был тяжёлый, в несколько слоёв, один из которых был прорезиненный. Носить его на шее было всё равно что повязать верёвку с большим камнем. Ричи помог мне завязать поясок, только вот фартук был сшит на взрослого, а моя талия была ну очень маленькой, потому пришлось оборачивать пояс вокруг торса дважды, прежде чем завязать.

— Ты как с мелкой работой справляешься? — вновь заговорил Рич, раскладывая миски и беря с полки бутылки с химикатами, некоторые из которых он начал смешивать, а другие просто перелил в ёмкости. — В плане... шить, мыть посуду, вырезать что-то из бумаги или нечто похожее?

—... Ну, вроде не плохо. Мне нужно будет чистить что-то?

— Ага. Сейчас одевай перчатки и я дам тебе почистить вот эту шкатулку, только сниму с неё всё лишнее.

Я снова лишь кивнул и сел на стул. Он оказался всё равно слишком низким и мне пришлось подобрать под себя ноги, сев на колени. Достав из кармана фартука столь же толстые и длинные перчатки, сделанные из такого же материала, что и сам фартук, я сложил руки на коленях и принялся ждать. Я наблюдал за тем, как Ричи капает из пипетки каким-то гелем на камушки, приклеенные к резьбе шкатулки, и через пару минут отдирает их, тонким инструментом, после чего бросает их в миску с растром. Потом он как-то совсем уж по-варварски металлической лопаткой, похожей на палочку, которой врач проверяет горло, отдирает от внутренностей шкатулки приколоченный на гвоздики тонкий спил дерева, за который держалась внутренняя обивка. Он внимательно осматривает то, что получилось у него после такой "работы" и передаёт шкатулку мне, а заодно ставит на стол передо мной контейнер с раствором и пару щёток, одну мягкую, а вторую очень жёсткую металлическую и тоненькую.

— Смотри, что нужно делать: видишь вот тут дерево будто покрыто маслом? Это потому что шкатулка долго была в сырости и лак, которым дерево покрыли, на начал впитывать эту сырость и портиться. Его нужно снять и для этого ты промакиваешь поверхность вот этой водой и мягкой губкой, а потом буквально сдираешь железной. Не бойся поцарапать, так и надо. Дерево под лаком должно быть светлее и нужно до него добраться, счистив всё лишнее.

— Погодь, так это что, дешман, раз лак такой херовый? — Спрашивает Харон, прервав объяснение Ричи.

— Лак действительно, как ты сказал "херовый", но дерево качественное, ложемент выглядит как шёлк, камни не походят на стекляшки, даже серийник не типовой... Возможно, изделье просто очень старое. Если всё так, я смогу отправить его Мисс Хоффман на аукцион, как только отреставрирую.

— Хех, сорвали куш, получается? — наконец говорит Харон. Я вижу, как с каждым словом Ричарда уголки его губ всё сильнее поднимаются, обнажая улыбку.

— Не факт. Но продать подороже можно. — сказал Рич и кивнул, снова возвращая своё внимание на стол и украшения, начиная более тонкими инструментами очищать кольца и серьги от грязи, пинцетом то и дело окуная в какие-то колбы, где железные части начинали шипеть, как таблетка, которую нужно растворять в стакане с водой.

Ну а я в это время принимаюсь за работу. Помня объяснения Ричи, я начал губкой промакивать крышку шкатулки, нанося на неё раствор, однако тут же совершил ошибку. Харон сказал, чтобы я не боялся и наносил больше жидкости, чтоб она прям текла, но не сильно заляпывала многострадальный стол. Хоть никто и не ругал меня, мне всё же стало неловко за такую оплошность. Мне хотелось, чтобы все были довольны моей работой, это ведь не просто мытьё полов, а ре-ста-вра-ци-я! Мне это доверили и я просто не мог делать что-то не правильно, особенно когда прямо под боком Ричи и Харон работали с почти врачебной точностью.

Металлической щёточкой я буквально соскабливал старый лак с дерева. Это было тяжело, ведь шкатулка была не гладкой, а с вырезанными на дереве объёмными змейками, у которых была проработана каждая чешуйка, а на местах глаз и должны были находиться те камушки, которые Ричи извлёк ранее. Выглядела шкатулка очень красиво, но чистить её было тем ещё мучением.

Мы трое работали в тишине и только из соседней комнаты доносились звуки, как Кевин пыхтел, моя полы на четвереньках, держа в руках тряпку. Я чувствовал, что Ричард периодически посматривает на меня, очевидно, проверяя, всё ли я правильно делаю.

— Так... откуда ты, Джеймс? — Неожиданно заговорил Ричи, не отрываясь от своей работы. Для него молчание, кажется, было ещё более неловким, чем для меня.

— М... из Литтл-Уингинг... — наконец отвечаю я после протяжной паузы. Я стараюсь не поддаваться соблазну поднять глаза, предпочитая сосредоточиться на работе.

— О как... земляк, получается.

—... Ты тоже жил там? — в этот раз я не выдерживаю и всё же поднимаю взгляд на собеседника. Мимолётный, но весьма красноречиво говорящий о моём удивлении. Ричи кивает.

— У отца там был второй дом. Дорогое местечко, да вот только до смерти унылое, что повеситься хочется.

— Хех... да, это точно. И до школы очень далеко было...

— Жил на окраиней улице?

— Ага.

После этого наш небольшой диалог прервался. Я продолжал чистить крышку шкатулки, уже оттерев или, вернее, оддерев лак со спины одной змейки. Труднее всего было чистить в углублениях между ними. Рука уже начала уставать, однако это явно не было поводом отлынивать, я ведь сделал всего ничего!

— Так... —вновь начал говорить Рич, почему-то вызвав у Харона тихий смешок.— Что думаешь, Джеймс, что собираешься делать?

Я на снова молчу. Вопрос Ричарда поставил меня в тупик и я правда не знал, что именно он от меня хочет. Что я собираюсь делать в масштабном плане или в плане... я сейчас как-то не так работаю?

— В-всмысле? — спрашиваю я, немного зажевав слово.

— У тебя есть идеи, куда будешь идти или остаёшься пока в банде? — хоть Ричи и просил это привычным спокойным тоном, в моём сердце поселилась тревога. Он спрашивает это, намекая на то, что лучше бы мне поскорее уйти? Стоит ли мне воспринимать его слова буквально и нужен ли ему вообще ответ?

— Хэй, Рич — начал вместо меня говорить Харон. — Ты к чему сына моего склоняешь? Дай пацану привыкнуть, нефиг его гонять.

— Я просто поинтересовался. Мало ли, у Джеймса есть, к кому можно пристроиться и кто воспитает его лучше, чем вы с Семом и Расселом.

— Эй, чем эт тебе моё воспитание не угодило? — Прежде чем Ричард ответил, в соседней комнате вдруг раздался шум. Что-то упало и вместе с тем раздался всплеск воды, говорящий о том, что вместе с эти чем-то на пол упало и ведро воды. Рич звонко выдохнул и жестом указал на дверь, будто молча сказав "вот о чём я говорил". — ...Резонно.

— Ааааргх... что ещё ты там уронил, Кевин!? — едва не рыча, спрашивает Ричард, отходя к дверному проёму и заглядывая в зал. Я смотрю ему вслед и вижу, как Кевин, стоя на коленях, потирает голову.

— Я просто ударился затылком об стол, ничего не упало! Ведро разве что...

— Убери всю воду, а то полы вздуются. И бога ради, будь аккуратнее!

Выслушав бубнящие оправдания Кевина, Ричи осмотрел зал, убедившись, что младший точно ничего не уронил и не сломал, а уже по возвращению блондин потёр вески и, снова нацепив перчатки, продолжил работу. Он возился с украшениями и камушками, в то время как Харон, уже дочистив радио и выдув пыль изнутри, отложил электронные механизмы в сторону, принявшись вычищать корпус, который пострадал куда сильнее.

—... А все эти старые штуки точно купят? — спрашиваю я, стараясь предотвратить возможный разговор Ричарда, который вновь мог поинтересоваться моей жизнью, о коей я не был готов говорить.

Почесав челюсть тупой стороной пинцета, Ричи задумался, а потом пожал плечами.

— Как повезёт. — ответил он — Мистер Ливс — мой хозяин — всегда находит покупателей, которые интересуются антикварными штуками. Что-то он сам скупает, что-то даже может пойти на выставку или аукцион. Конечно, мне как низшему звену перепадают лишь гроши.

— ...А откуда ты всё это берёшь?

— Ты ведь знаешь, как работают ломбарды? Люди приносят мне всякое старьё с целью получить денег. Смотря, насколько ценная вещь, я даю им некоторое количество футов.

— То есть, ты просто их покупаешь и продаёшь? Как тогда с этого заработать?

— Нет, Джеймс, я не покупаю их вещи. Я их беру под залог. В плане, м... они могут вернуть свою вещь обратно, если принесут мне деньги, которые я им дал и ещё немного сверху, до истечения определённого срока. Если деньги они не возвращают, я имею право продать принесённую вещь. Зачастую я их чищу и за счёт более приглядного вида могу продать дороже.

— Короче, наш Рич — барыга-перекупщик. — с усмешкой завершил Харон, в следующий же миг фыркнув от того, что защемил себе палец, пока пытался плоской отвёрткой вытащить скобы из деревянной рамы.

— Ага, а ты мой главный поставщик. — сказал Рич, впервые за это утро приподнимая уголок губ в слабом подобии улыбки — Харон часто шатается по барахолкам и гаражным распродажам, покупая за бесценок вещи, о истиной стоимости которых их хозяева и понятия не имеют.

— О дааа~ напомни мне взять тебя с собой, шкет! Папочка научит тебя торговаться.

— ...Почему ты назвал меня своим сыном? — Мой немного резкий вопрос поставил Харона в тупик. Он на миг даже растерялся, изогнув брови. — Ну... в плане...

— Хех, не боись, я понял о чём ты! Это... ну, давай так, наша локальная шутейка. Я, Рич, Кэп, Волче и Иза — основатели банды. Не будь нас, мы б не собрались вместе, ну и потому наши ребята могут по-угару назвать нас "дядь", "бать" или, в случае Изы, "мать". Ну а я и не против! Пэрдонти, если тебе от этого стало стрёмно.

________________________________________

За подобными разговорами, которые, к моему счастью, больше не возвращались к вопросу моего прошлого, прошло по ощущениям около двух часов. Кевин, как только закончил мытьё полов, сделал нам пару тарелок бутербродов с позволения Ричарда. Я смог очистить от лака почти всю крышку шкатулки ещё до первого перерыва. Мой желудок привык к долгим голодовкам и не успел проголодаться после вчерашнего ужина, но Харон строго сказал мне, что "если есть, что поесть — ешь, потому что потом может не быть". Не сказать, что было тяжело, но после трёх сочных бутербродов с помидорами, сосиской и сыром я уже был сыт. Это было почти так же здорово, как выспаться! Осознать, что ещё не вся порция съедена, но ты уже не голоден, было настолько ново и приятно, что я не мог перестать улыбаться!

Кевин, как и обещал, часам к 10 утра, что для парней уже считалось "обеденным временем", уехал из Ломбарда, а мы втроём продолжили работать.

Раньше, когда мне нужно было работать с химией, мои руки начинали болеть уже через пару минут, кожу пекло, а вокруг ногтей всё постоянно болело, ведь я откусывал кожу с рук и мясо буквально прижигалось каким-нибудь антижиром или средством для чистки ковров. Но сейчас на мне были крутые перчатки, которые ничего не пропускали! Да я мог бы проработать так ещё целый день! Это оказалось легче, чем я мог ожидать.

— Так, ну... на сегодня всё. К часу приедет босс и не дай бог он увидит, что вы работаете со мной. — заговорил Ричард, сливая жидкости из мисок и контейнеров в небольшую раковину в углу его мастерской. Там же он помыл руки сначала в перчатках, а потом сняв их и повесив на перекладину под ближайшей полочкой, вымыл уже сами ладони. Взяв полотенце и вытираясь, Рич подошёл ко мне и оценил результат работы. — Не плохо, Джеймс, весьма не плохо... ещё немного практики и, мне кажется, будешь с Хароном ездить ко мне на постоянной основе. Всяко лучше Кевина и Эмили.

Я почувствовал, как мои щёки немного розовеют, и с улыбкой кивнул. Меня редко когда хвалили и, возможно, Рич был человеком, от которого я ожидал этого меньше всего. Но вот, я на самом деле справился с заданием.

— Спасибо, Ричард! — Воскликнул я, однако блондин тут же кашлянул и перевёл взгляд куда-то в сторону. Он выглядел так, будто я поставил его в неловкое положение.

— Ричи... Просто Ричи. — сказал он, кивая больше самому себе. Зайдя ко мне за спину, он помог мне развязать и снять тяжёлый фартук.

— Но вы ведь сказали-..

— Я сказал это по привычке. Привычка из детства, от которой стоило бы избавиться. Пожалуйста, не называй меня полным именем.

И тут я, кажется, понял. Вот оно как... то есть, Харон и Кэп не врали мне, говоря, что почти у всех из банды прошлое было мрачным и из-за него многие предпочли бы отказаться даже от своих имён, лишь бы не ассоциировать эту реальность с прошедшей. Что же... в этом я их понимаю, как никто другой. Сам ведь даже не стал говорить, как на самом деле меня зовут.

Вымыв руки оказав Ричи помощь в уборке его мастерской, мы с Хароном вышли во входной зал, став возле стойки с тяжёлым кассовым аппаратом. Ричи какое-то время вносил в тетрадку записи, а параллельно доставал из кассы деньги и пересчитывал их. Мои глаза становились всё круглее и круглее, когда на столе оказывалось больше и больше бумажек. У Дадли столько карманных денег не было, а у меня это будет первая настоящая зарплата! Ведь, наверняка не все эти деньги пойдут в карман Харона, я ведь тоже помогал.

— Так, и того... Двести пятьдесят восемь фунтов за всё. — Сказал Рич, пересчитывая купюры и складывая их на стол. У меня округлились глаза от такой цены. Она оказалась даже выше, чем я думал!

— И всё? — Спросил Харон, явно будучи немного разочарованным по непонятной мне причине.

— К сожалению, остальное отдам только после продажи.

Оба парня какое-то время помолчали, смотря друг на друга, будто молча переговариваясь, а потом они оба, явно придя к согласию, синхронно кивнули. Харон снова заискрил своей уже фирменной улыбкой, глянув на меня.

— Ну, Джей, бери любую монетку, что понравиться!

М...монетку? Даже не купюру? Ох, ну да... очевидно, моя помощь была всё же не столь ощутимой и я явно поддался порыву, решив что мне перепадёт хотя бы одна сотая всего того, что нам насчитал Ричи. Готов поспорить, в моих глазах было столько разочарования, сколько было тяжело представить. Ну, я думаю, жаловаться с моей стороны будет некрасиво, ведь всё-таки часть этих денег уйдёт на еду и мне в том числе. Потому я, всё ещё чувствуя укол предательства, тянусь к стойке и забираю одну монетку номиналом пятьдесят пенсов. Что ж... думаю, для первой зарплаты это не так уж и плохо.

Харон забирает остальную часть денег и, отсчитывая несколько купюр, он... протягивает их мне. Я с удивлением смотрю на монетку в моих руках и на протянутую Хароном часть денег, а он лишь усмехается.

— Ну, не зыркай на меня, как обиженная кишка! Это твоя зарплата, Джей. Заслужил.

— Н-но... зачем тогда ты..?

— А это традиция такая. Сохрани первую заслуженную монетку, будет твоим талисманом.

В этот самый момент у меня будто камень с души упал. Мне стало одновременно легче, но в то же время внутри была и капелька злобы. Неужели нельзя было сказать мне прямо и сразу, что нужно делать, а не разочаровывать так... так... грубо?

Однако я лишь выдыхаю и немного неуверенно забираю из рук Харона купюры. Двадцать фунтов... это пусть и не какая-то большая сумма, но даже с ней я не знаю, что делать. Как я вообще могу разумно потратить то, что заработал?

— Кстати, если хочешь, я тебе из твоей монетки вырежу кольцо, как у меня. — Сказал Харон, привлекая мой внимание. Он щёлкнул пальцем по кольцу в своём ухе, которое я до этого не замечал. Грязно-золотого цвета с ребристым внешним краем, что действительно был похож на боковую грань монеты. Так он, получается. таким способом хранил у себя первую заработанную монету и хотел, чтобы я делал так же?

—... Я думаю, лучше буду носить её в кармане.

После этих слов, мы с Хароном попрощались с Ричи и покинули ломбард. Мой старший товарищ спрятал деньки в карман на молнии и свернул уже пустую сумку, вручая её мне. Он запрыгнул на велосипед, а я устроился на багажнике, позволяя Харону начать ехать.

— Мы с тобой сейчас на рынок — начал говорить он по дороге, описывая дальнейшие планы — купишь себе одеяло, подушку, одежду, труханы, ещё что, если будет нужно. Еду я куплю, так что не парься, первую получку трать на что захочешь.

—...Того, что мы получили насколько примерно хватит?

— Тридцатку я отложу, остальное уйдёт меньше чем за две недели.

— Н-недели?

— Ахереть, скажи? Я тоже по-первой был в тотальном ауте, но всё же пойми, у меня двадцать голодных ртов, которые хотят жрать что-то кроме воды и хлеба. Плюс надо заранее закупать растопку и горючие на зиму, лекарства для Мэттью, Виолы и Итона... короче, расходов до жопы, так что даже если получать по сотке фунтов еженедельно, этого хватит лишь на то, чтобы не окочуриться. Так что, остальные тоже батрачат. Хочешь хорошо жить — должен пахать как не в себя, этим мы позже и займёмся. Не думай, что всё будет так же легко, как у Ричи, подобный куш мы срываем раз в полугодку.

На подобное у меня не было слов, чтобы ответить. Сначала мне показалось, что денег, которые мы заработали, нам хватит надолго и можно будет немного расслабиться, но сейчас... думая об этом, я понимаю, насколько же это наверняка мало для двадцати человек, каждому из которых всегда что-то нужно. Да и Кэп ведь говорил мне, что у некоторых есть большие проблемы со здоровьем, из-за чего затраты многократно увеличиваются. Как-то быстро моё первоминутное чувство триумфа начало улетучиваться. Почему у людей, которым нужно так много, по итогу не хватает денег на хорошую жизнь, а такие, как Дурсли, живут, не в чём себе не отказывая и не то чтобы много работая? Больше хвастаясь, чем работая...

В любом случае, я мог сколь угодно жаловаться на несправедливость, но вряд ли это как-то поменяет ситуацию. Сейчас лучше думать о том, чтобы купить себе всё необходимое и пойти работать снова, но уже в другое место, которое мне покажет Харон. И надо бы захватить что-нибудь приятное для Кевина... он тоже работал, но ему ничего не досталось, из-за того, что по словам Ричи "он работой оплатил часть своего долга". На его месте мне было бы очень обидно.

Подняв голову вверх, я глянул на облачное небо. Мои глаза не позволяли мне хорошо рассмотреть каждое облачко, как я хотел бы, но их не выжигало солнце и это было приятно. День только начался.

— ДЕЙМС! Вставай! Встава-а-а-ай! — Разбудил меня всё тот же голос Кевина, который буквально спрыгнул на мою койку со своей верхней полки. Он всё ещё был в ночной рубашке и трусах, даже не удосужившись переодеться после сна. И откуда в нём столько энергии по утрам?

— Мммх... встаю-встаю. — пробубнил я, выбираясь из-под одеяла.

Купленные вчера вещи всё ещё пахли свежестью: что моё одеяльце, что подушка, что пижама. Хоть абсолютно всё мы с Хароном брали с рук и бельё не было новым, бабуля, стоявшая за прилавком, заявляла что она и отпарила и постирала все вещички, и от них правда доносился аромат кондиционера для стирки. Было приятно первый раз за жизнь поспать в свежем чистом белье, от которого не пахло сыростью и дешёвым мылом.

Едва отрывая голову от подушки, я потираю глаза, глядя на своего соседа, который в спешке завязывал свои отросшие волосы в растрёпанный хвост. Очевидно, у него снова были какие-то шикарные планы на этот день и меня это уже настораживало. В прошлый раз всё прошло хорошо только благодаря Харону, который взял на себя ответственность и показывал мне места в городе, где нам предстоит искать подработки. Если в этот раз Кевин решит действовать сам, а не присоединиться к кому-то взрослому, то боюсь, нас ждут проблемы.

Очень быстро мой сосед начал одеваться и готовиться уходить. Ещё со вчерашнего дня я понял, что про такую вещь, как отдых в этом месте можно забыть. Меня это не особо волновало, я привык постоянно работать, однако пугала всё та же неизвестность, окружающая меня повсюду. Лёжа вчера вечером на койке, я пытался придумать и предугадать, чем вообще можно заниматься, чтобы заработать на жизнь будучи мальчишкой без документов, однако в голову не шло ничего, кроме как сдавать найденные вещи в ломбард, помогать продавцам на рынке за небольшую плату или заниматься уборкой на территории других людей. Вчера мы с Хароном помогали на торговой площади и он довольно легко разгружал большие ящики из машины, получив за это пару монет, а после прошёлся по рядам гаражной распродажи и купил некоторые штуки, с которыми потом возился в своём закутке вместе с Диего. Я же чувствовал себя максимально бесполезным, понимая, как мало я могу. Сил у меня ноль, знаний чуть больше, чем ноль, а про идеи и говорить не стоит. Последняя моя "гениальная идея побега" чудом не стоила мне жизни.

Витая где-то в мыслях, я вяло стягивал с тела пижаму и облачался в те же старые вещи, взятые ещё в доме Дурслей: футболку, штаны и сверхтолстые и тёплые ботинки, которые уже просили есть. Кевин к тому моменту нетерпеливо осматривался, но из "комнаты" не выходил, ожидая меня.

— Давай, Джей! Быстро и тихо, у нас мало времени! — каким-то образом он умудрялся кричать на меня даже шёпотом.

— Куда мы идём сегодня? — так же шёпотом спросил я.

Не давая ответа, Кевин берёт меня за руку и начинает быстро вести к выходу из... подвала? Дома? Норы? Пусть будет Нора, так уж и быть.

Мы снова поднимаемся по полностью вертикальной лестнице, выбираясь из лифтовой шахты. На первом этаже здания была наша велопарковка, где все под вечер оставляли своих "стальных ослов", как их назвал Диего. Как я понял, велик у каждого был строго свой, так как даже сейчас Кевин брал тот, на котором ездил и вчера, хотя из-за высоты рамы ему наверняка было не так удобно с ним, как могло бы быть с соседним велосипедом пониже.

— Мы сейчас поедем к деду Уно, он наверняка ещё дрыхнет, но он обязательно найдёт нам работу! А ещё он щедро заплатит, если вчера денег выиграл. У него в баре часто на деньги играют и- — Начал было объяснять Кевин, выгоняя байк во двор, однако он мгновенно проглотил слова, застопорившись на пол пути.

— Бу. — раздался тихий и хриплый голос человека, который только что вышел в дверной проём. Невысокий парень, чьи длинные волосы были такими тонкими и редкими, что будто бы у него из-под шапки торчали паутинки, а под потёртой накидкой, похожей на шаль, выглядывали ну очень худые руки. И под словом "очень", я имею ввиду, что они были даже более тощими, чем мои, хотя парень явно был старше. Майка на нём висела, а пояс на брюках был сильно затянут, чтобы те хоть как-то держались и не спадали. Вид у него был болезненным и измождённым, как у смертника, что провёл лет десять в одиночной камере, но не смотря на это, в глазах у него всё ещё сияла искорка жизни. — И куда это вы собрались, хвост? Насколько я помню, сегодня вас ждёт Изабелла...

— Ну не-е-ет! — едва не заныл Кевин, сокрушённо опустив голову. Он уже не пытался быть тихим, поняв, что его поймали. — Ну дядь Итан! Ну я работать хочу, а не вот это вот всё!

Увы, Итан лишь вздохнул, покачивая головой. Он окинул нас взглядом и остановился на мне, очевидно, приняв лучшее из решений — говорить с тем из нас, кто способен слушать.

— Хвостик говорил тебе, что сегодня у вас учебный день?

— Учебный? — спрашиваю я, недоумённо вскинув брови. Да разве возможно такое, чтобы со всеми имеющимися трудностями ещё и умудряться в школу ходить?

— Верно. — сказал Итан, немного улыбнувшись уголком губ и кивнув. — Каждое воскресенье ты, Кевин, Эмили и Фин обязаны ездить к Изабелле... это указ Кэпа, он же не хочет, чтобы вы до конца жизни в заброшках спали, так что распорядился дать вам возможность получить хоть какие-то знания. Хвост, ты почему ничего из этого не рассказал новенькому?

— Да потому что это бесполезно! — вновь прикрикнул Кевин, всплеснув руками, показывая негодование всем своим телом. — Сидеть, пялясь в книгу несколько часов! Зачем? Я больше пользы принесу, если пойду и поработаю! Тебе же нужны лекарства, дядь Итан? И дядь Мэту тоже, так я могу заработать на них!

Весь этот поток эмоций, увы или к счастью, был прерван Итаном, что положил ладонь на плечо Кевина, заставив его немного утихомириться и хотя бы перестать размахивать руками.

— Твоя работа — заботиться о будущем. И не только о нашем, но и о своём. Позволять Изабелле обучать тебя — это необходимость и, кроме того, прямой приказ Рассела. Он очень к тебе добр, но ты сильно расстроишь его, если будешь действовать лишь так, как хочешь. — тихо и монотонно проговаривал парень, перемещая ладонь на макушку Кевина и поглаживая растрёпанные волосы. Кажется, подобное тихое обращение работало на моего товарища как успокоение. Да и чего таить, на меня тоже... было что-то в голосе Итана, какая-то потусторонняя нотка, что буквально заставляла вспомнить, как нужно правильно и размеренно дышать. — Так что, пожалуйста, не капризничай и проведи этот день так, как велено. Иногда стоит зажать нос и испить эту горькую чашу, не позволяя гордости брать верх над здравым смыслом.

После этих слов Итан убрал ладонь от Кевина, поправив спадающий край своей тёплой накидки, закрываясь от утренней прохлады. Ещё по обращению "дядь" стало ясно, что для Хвоста этот человек был фигурой старшей, а значит, авторитетной, так что, не став возмущаться, он принял свою участь. Хотя Хвост и был своенравным и практически неконтролируемым, свою "семью" и "братьев", ну или же "дядей" он уважал и со скрипом, но слушался.

Молча выйдя из дома на подобие бетонной террасы, мы с Кевином сели на одну из скамеек. В самом центре круга из старых и самодельных лавочек стоял мангал, в котором тлели угли, а сверху на решётке от металлического забора стояли две большие кастрюли с почерневшим от копоти дном. В них кипела какая-то жидкость, похожая на суп, но очень плотная и наваристая, что ручка от половника в одной из них могла стоять, не касаясь стенок. Рядом Диего и девочка, чьего имени я не помню, сметали в кучу самодельными метёлками пустые влажные пакеты, коробки от макарон и очистки от картошки, которые они во время готовки счищали прямо на пол. Они собирали их в целлофановый мешок, чтобы потом отнести на помойку.

Помимо этих троих людей, во дворе больше никого не было, все остальные ещё спали. Из болтовни Кевина, которую я под вечер слушал уже в пол уха, я припоминаю, что он говорил, мол на базе есть пара человек, которые почти никуда не ездят и за деньги не работают. Вместо этого они убирались, готовили еду, учились как можно самостоятельно лечить кого-то без помощи врачей, возились с запчастями и занимались другими полезными делами исключительно на базе. Кажется, этими людьми как раз и были Диего, Итан и... ох, ну вот как можно не запомнить всего 20 имён? А спрашивать-то и неловко.

Внезапно я ощущаю прикосновение чего-то к моей ноге. К пространству голой кожи между ботинком и брюками прислонилось что-то сухое и холодное, без какого-либо приветствия обвиваясь вокруг моей щиколотки. Опуская голову, я замечаю... кого бы вы думали, змейку. Я не видел его с позапрошлого вечера, с момента, как отпустил на охоту, а теперь этот коричнево-чёрный шнурочек черепахового окраса устроился на моём ботинке, немного грея свою тушку о едва тёплую после сна кожу.

— С-с-сытные здес-с-сь мыш-ши... — только и говорит он, таким усталым и сонным шипением, что я сразу понимаю, как мой маленький друг устал.

— Надеюсь, тебе нравиться. Вы ведь были осторожны? — почти шёпотом спрашиваю я, однако мне всё же не удаётся скрыться от любопытного уха Кевина, что сидел рядом и о чём-то говорил и Итаном, однако резко прервался, глядя на меня с недоверием и удивлением.

— Ты чего шипишь? — Спрашивает он, однако его взгляд тут же опускается вниз, замечая движение на периферии. Я вижу, как медленно расширяются его глаза, а во всём дворе в мгновение ока становиться тише, хотя другие всё ещё переговаривались между собой. Он буквально испепеляет взглядом змейку, обвившую своё тело вокруг моей ноги и медленно ползущую на колени. Я как мог старался сохранять нейтральное выражение лица, когда изумлённый взгляд Кевина поднимался, чтобы глянуть на меня с немым, но чётким вопросом "КАКОГО?!". Мне хотелось хихикнуть от вида этой совиной мордочки, но я сдержался, закусив щёки изнутри.

— ...Ты знаком с моим другом? — спрашиваю я, поднимая руку в желании погладить змейку по голове. Это... немного тревожно, ведь раньше я не позволял себе так просто трогать этот чешуйчатый шнурок. Однако, когда моя ладонь застыла всего в сантиметре от кожи змейки, та, высунув раздвоенный язычок, что случайно коснулся моей кожи, сама заползла мне на руку, запрятав мордашку в рукав потёртой куртки.

Кевина на этот миг будто парализовало. Кажется, даже когда он спал, рядом с ним не было так тихо. Но потом с его уст вдруг донёсся писк. Протяжный писк, медленно возвращающаяся на лицо улыбка и звёздочки, начавшие играть во взгляде.

— Ты говорил со змей?! Ты правда так умеешь!? — буквально прокричал он с восторгом. — Это круто! А они тебе отвечают или ты их как собак дрессируешь?

И снова я запустил этот неугомонный поток словометания. Кевин засыпал меня вопросами о змеях, рассказывая какие-то свои истории на которые я спустя минут пять уже отвечал лишь краткими "угу", "Вау" и "не". Пока старшие продолжали убираться и готовиться к общему завтраку, а из "Норы" выползали сонные парни, трущие глаза и идущие к бочке, чтобы умыться, Кевин уже почти исчерпал свой словарный запас и теперь молча и с опаской гладил змейку кончиками пальцев, пока та практически спала, обвив мою руку кольцами и голову запрятав под капюшон куртки.

Значит, это всё же был не сон и не галлюцинации. За прошедшие два дня я успел и забыть о моих маленьких друзьях, что по сути и подтолкнули меня к тому, чтобы выбраться из ненавистного дома. В какой-то момент я даже подумал, что мне всего лишь померещилось, будто я могу говорить со змеями, что они вообще могли жить на Тисовой улице, каждая лужайка которой ежесезонно обрабатывалась от "вредителей", а заодно и от любых живых существ. Я мог бы просто с ума сойти от одиночества и придумать себе этих скрытных друзей, но вот, я держу одного из них рядом и видит их не только я, но и Кевин. А может, я и его себе придумал?... Хех, нет, такое намеренно не создашь. Настолько говорливого человека я слышал только по телевизору в рекламных блоках.

— Тебе нужно рассказать это Дед Теду! — внезапно особенно громко произносит Кевин, встряхивая меня за плечо и выводя тем самым из транса.

— Что-что?

— Расскажи Деду Теду, что ты говоришь со змеями! Я помню, как он нам о чём-то подобном рассказывал, но все думали, что он просто на старости лет сбрендил. Я же думаю, он просто знает больше, чем мы все.

— А кто этот "Деда Тед"?

— Эта дедушка Изабеллы! Ну, той самой, что мне почти мама и нам сегодня будет учителем! Гарантирую, тебе у них понравиться. У деда Теда всегда есть конфеты... — мечтательным тоном объяснял мне Кевин, уже оставив змейку в покое и закинув руки за голову, расслабленно откидываясь на стену, покрытие которой оставляло белые линии на его джинсовой жилетке.

—...Хех, мне казалось, ты говорил, что предпочитаешь работать, чем ехать к ним.

— Эй-эй-эй! Не путай мои слова! Я ЛЮБЛЮ Изу, но я терпеть не могу книги! Вот к ним я ездить не хочу, а к Мама́ и Деду я хоть каждый день бы катался!

За подобными лёгкими разговорами, которые по-странному успокаивали меня и вгоняли в сон, мы провели следующие, кажется, пол часа? Когда небо совсем посветлело, все обитатели подвала окончательно проснулись и принялись за завтрак. Тарелок у нас было мало, и те уже старые и сколотые, но хотя бы чистые. Первым делом поесть дали тем, кто уже сейчас должен был уезжать — Денис и ещё пятеро парней. Имена... хм, если я правильно вспомню: Джейк, Лука, Дин, Эдмунд, Питер. Бинго! Всё же, я умею запоминать имена людей. И даже девушку ту вспомнил: Абигайль. Или Абигейл?

Рассел встал одним из первых и больше всех разговаривал, а другие внимательно его слушали. Он напоминал ребятам о планах на день, спрашивал, кто не занят работой и предлагал варианты, куда можно было бы отправится, если делать нечего. Конечно, Кевин не упустил шанса и буквально взмолил, чтобы его отправили с Волчком к некоему "падрэ" на работу, но увы, капитан хоть и был мягок, но в своих решениях непреклонен. Всё, что получил Кевин от своих потугов — ободряющий хлопок по плечу от уходящих товарищей.

Медленно шумный двор пустел, люди выгоняли велосипеды и уезжали небольшими группами, а Итан и Диего поласкали тарелки водой из ковша и наполняли их новыми порциями супа, давая завтрак следующим в очереди. Парни переговаривались и шумно что-то обсуждали, шутя на какие-то свои темы. Это была почти семейная атмосфера, не вылизанная и фальшивая, в которой каждый жест был заучен до дыр, а что-то спонтанное и тёплое. Колкие фразочки, дурацкие шутки и "пендаль дружбы уходящим". Впервые взаимодействия в семье показались мне не натянутыми и такими естественными. Можно ли после такого вообще называть семьёй всё то, что я видел ранее? Определённо нет.

Вскоре, когда в логове осталось только четыре готовых уехать человека, не учитывая меня, порции достались нам с Кевином и ещё двум ребятам. Судя по внешности, они были возрастом очень близки к нам и, готов поспорить, это и были Эмили и Фин. Эмили была взъерошенной веснусчатой девочкой с короткими волосами, топорщащимися во все стороны как семена одуванчика, а Фин бледным блондином, немного похожим на Ричи, но с кудряшками и дырками на джинсах, под которыми виднелись бинты, а на локтях и плечах были следы от шрамов, как старые так и относительно свежие. Вообще, и у Эмили было много шрамов, но она явно была более аккуратной, чем её друг, с которым они всё это время переговаривались. Число бледных полос на её коже было куда меньше и они явно были от старых ран.

Я медленно ел суп, чувствуя непривычную тяжесть в животе от того, что я, кажется, впервые в жизни был по-настоящему сыт, а в тарелке ведь оставалась ещё половина порции! Было бы грубо отказываться от еды, ведь в иной раз её может не быть вообще, так что я буквально впихивал в себя последние ложки, делая перерывы чтобы немного подышать. Всё же, супчик от Диего и Аби, больше походил на плотное рагу.

— Ну что, Джей, готов? — Спросил Кевин, что уже давно доел и лишь ждал меня, делая вид что очень тщательно осматривает свой велосипед, проверяя его на неполадки.

Кивая и отдавая тарелку Диего, что пожелал мне удачи на прощание, я встал с места и направился следом за небольшой группкой, с которой должен был ехать. Выгнав велосипеды с двора, все оседлали их, а я умастился на багажнике у Кевина, уже автоматом поставив ноги на раму так, чтобы не задевать колёса.

Мы проделывали почти тот же путь, что и вчера, проезжая по не самому людному и богатому кварталу, если иные в этом городе вообще были. Проехали несколько переулков и срезали путь через торговую площадь, которую Эмили назвала "базар". Он был под большой амбарной крышей и пахло здесь сырой рыбой и специями, от чего голова начинала немного кружиться. Кевин один раз резко завернул, едва не сбив продавца, что выставлял на витрину ящики с овощами. Конечно, он быстро извинился, но это не остановило поток отборной брани, что полетела нам в спины.

Наконец-то мы остановились, после того как пересекли пустое шоссе, игнорируя и светофоры и переходы. Фин первым вскочил с велосипеда перед небольшим двухэтажным магазином с двумя разными вывесками, одна из которых гласила "Мастерская", а вторая "Парикмахерская". Фин буквально запрыгнул на перилла низенькой лестницы, потом ловко поднялся на козырёк над входной дверью и постучал в окно второго этажа. Как вообще можно быть таким ловким? Ещё и на улице, где ходят люди... однако почти никто не обратил на нас внимания, так что, скорее всего, местные привыкли к тому, что какие-то дети прыгают как мартышки по крышам магазинов.

— Мама́, открывай! — прокричал Фин и на его зов откликнулся женский голос, заглушённый закрытыми окнами.

— Входите, не заперто!

Ну мы и вошли, оставив велосипеды на специальной стойке около внешней стены, приковав раму на цепь с замком. Буквально, обычная цепь, а не цветастый велосипедный замок, какой был у подаренного "Дадлику" скоростного велосипеда.

Внутри здания было небольшое помещение, у одной из стен стояли старенькие, но целые и чистые кресла, какие использовали парикмахеры. Зеркала в пол стены и тумбочки да полочки с разными флаконами и бутыльками, умывальник для мытья волос, большой пустой стол и лишь в дальнем уголке небольшая стойка. Полка за стойкой была будто из ломбарда Ричи, на ней тоже было много коробок с какими-то детальками и проводками, стояли вазы, часы, парочка старых радио и пузатый монитор от компьютера.

Я не сразу заметил, но за стойкой сидел невзрачного вида старик, одетый в потёртый клетчатый пиджак, какой носили джентльмены в старых фильмах, и совершенно не подходящие зелёную рубашку и шляпу, сползшую на глаза. Его седые курчавые волосы местами ещё сохранили коричневый цвет, а на смуглой коже было много как тёмных, так и светлых пятен. Не знаю, почему именно, но он показался мне до жути знакомым, не смотря на немного странный облик. Он напомнил мне тех людей, которых я никогда не знал, но которые иногда подходили ко мне на улице, чтобы пожать руку и поздороваться, а после исчезнуть, будто растворяясь в воздухе. Они все выглядели чудаковато из-за старомодных одежд и странной искорки во взгляде, которая была и у этого старика, что не замечал нас и мычал какую-то мелодию, возясь с разобранными наручными часами.

— Доброе утро, деда Теда! — воскликнул Кевин, помахав рукой, чтобы привлечь внимание.

Старик тут же поправил съехавшие на кончик носа очки и поднял взгляд на нас. На его губах заиграла улыбка и он, опустив на секунду руку, достал из ящика металлическую шкатулку из-под печенья. В такой же тётя Мардж хранила вкусняшки для своих собак, но, может в этот раз, там действительно было печенье?

— Добрэ, ребяты, добрэ. А чего-сь вас... буто больше стало? Раз-два-три... А! — воскликнул он, направив взгляд на меня. Я стоял немного поодаль и опустил глаза, будто пытаясь спрятаться. Как же всё-таки неловко, когда на тебя обращают внимания. — От тебя-то я и не видал. Кем будешь?

— Это наш новый братишка! — Кевин проскандировал это тоном, похожим на... гордость? Будто он не представлял меня, а рекламировал, чтобы я точно всем понравился так же, как и ему. — Джеймсом звать! Его Харон и Волче пару дней назад привели.

Мистер Тед кивнул, выслушав ответ Кевина, прежде чем встал из-за стойки и подошёл ко мне, опираясь на старую резную трость. Он заметно прихрамывал и его спина была ссутуленной, но выглядел дедушка весьма бодро и шагать мог быстро. Он остановился передо мной и протянул мне руку, которую я с осторожностью пожал.

— Стало быть, добро пожаловать, хлопец. Можешь звать меня дядей Тедом. Чьим будешь хоть?

— ... В смысле "чьим"?

— Пока что мой! — снова вмешался Кевин, взяв меня за плечо и немного тряхнув, чтобы взбодрить. — Но возможно пристроят к Денис.

Они ещё какое-то время болтали, ну а я не мог вставить и слова, лишь слушая. Не то чтобы мне было что сказать, наоборот, я был рад возможности оставаться незаметным, но какая-то часть меня почувствовала укол обиды. Я понял, что некоторые вещи, что касаются меня почему-то известны всем, кроме, непосредственно, меня. Разве это честно? Так же поступали Дурсли, обманывая всех тем, что у меня какие-то проблемы с головой. Но ведь парни не могут знать обо мне такого, я ведь пришёл к ним всего пару дней назад. Надо попробовать спросить у Рассела или Харона о том, что они вообще решили на мой счёт. Может я кажусь им слишком бесполезным и от меня хотят поскорее избавиться, чтобы не тратить на меня деньги? Если дядя и тётя просто жалели средств на меня, предпочитая отдавать всё Дадли, то для банды я мог стать действительно дырой в решите, в которую будут улетать деньги, что могли бы быть потрачены на так необходимую еду, одежду и лекарства.

От мыслей меня вновь отвлёк лёгкий толчок в плечо. Наша группа поднялась на второй этаж здания, не забыв по пути схватить из шкатулки деда Теда пару конфет и печений. Я решил ничего не брать, ведь он хоть и не возражал против того, чтобы поделиться с нами, но и вслух не предложил, это было бы нагло с моей стороны брать чужое без спроса, так ещё и у едва знакомого дедушки.

Мы поднялись в просторную гостиную-кухню, которая выглядела уже не так аккуратно, как первый этаж. Здесь было много коробок, прямо на полу сложены какие-то детали и корпус старого телевизора без экрана, тары с какой-то жидкостью и на кухонном гарнитуре было несколько неразложенных пакетов с продуктами. Тётя Петуния назвала бы это "свинарник", но мне кажется, тут было всё хорошо сложено, просто не по местам, а по зонам. На одной части всякий хлам для работы, а в других вещи для жизни.

Скоро из одной из дверей вышла женщина. Хотя, почему женщина, девушка. Она выглядела как ровесница Рассела, что-то среднее между взрослым и не очень взрослым человеком. Она была, как сказала бы тётя "малолетка в теле", очень мягкой на вид, со смуглой кожей как у дедушки и белыми пятнышками по телу, похожими на веснушки. Выйдя в домашней тунике и шортах она заплетала волосы в хвост, каким-то образом справляясь с этим кудрявым облаком. Кевин почти сразу смело подошёл к ней и обнял, напросившись на почёсывание и поцелуй в макушку, который потом перепал и для Эмили, а вот Фин показательно отскочил, уворачиваясь хотя его никто и не стремился трогать.

Как и дяде Теду, меня представили девушке, как "нового братишку Джеймса", а сама она назвала своё имя — Изабелла. Та самая, которая по словам Рассела долгое время воспитывала Кевина, когда его только подобрали? Мне казалось, она будет намного и намного старше. Возможно, была ещё какая-то Иза, но судя по тому, что Эмили и Кевин к ней буквально клеились, как Дадли к тёте, я в этом сомневался.

— И так, ребят вы делайте то, что мы начали проходить на той неделе, а я пока позанимаюсь с Джеймсом. — сказала Иза, раскрывая потёртый учебник, из страничек которого торчали закладки, а текст был исчерчен цветными маркерами и карандашами.

Оставляя ребят за обеденным столом прописывать что-то в тетрадках, Изабель отвела меня в соседнюю комнату. Небольшая спальня с кучей вещей на двух столах, незаправленной кроватью и горой вещей, под которой едва проглядывался несчастный табурет, который явно использовался вместо вешалки.

— И так, Джей... давай немного познакомимся для начала. Тебе сколько лет? — Начала мягко говорить девушка, сев на табурет и выдвинув ещё один из-под стола, приглашая меня присоедениться к ней.

— Восемь. Ну, почти девять.

— Восемь... хорошо. Ты в школе пошёл в первый или во второй класс?

— Должен был идти во второй. — начал говорить я, ковыряя пальцами кусочек кожи у ногтя. Мне же сказали, что Изабелла будет нашим учителем, так почему она разговаривает так, будто она нам старшая сестрёнка? — ...Меня в первом два раза оставляли...

— Вот как. Было тяжело учиться?

— Нет. — чуть тише ответил я, уже чувствуя, какой вопрос будет следующим.

— Тогда что случилось, из-за чего ты задержался в одном классе? Можешь не отвечать если не хочешь, однако, если это касается самого процесса обучения, я хотела бы знать.

Ну и на это я демонстративно промолчал. Если она сказала, что я могу не отвечать, то будет глупо болтать лишнего. Мне не нужно ещё больше проблем, чтобы все вокруг знали, что я был настолько глуп, что думал, будто бы Дадли отстанет от меня, если я специально ничего не буду писать и делать на уроках и окажусь с ним в разных классах. По правде говоря, это могла бы быть фатальная ошибка, ведь и сам Дадли не то чтобы много времени уделял учёбе и мы могли бы снова оказаться за соседними партами, но благо тётушка с дядюшкой поговорили с учительницей и уговорили её перевести свиную тушу на следующий год. "Он ведь так старается". Конечно его перевели и КОНЕЧНО же он не отстал от меня. Я лишь дал очередной повод для издевательств и получил новое домашнее звание "неуч".

Изабелла понимающе кивнула в ответ на моё молчание, принимая моё не желание говорить. Она достала из стопки книг несколько учебников по математике и Английскому языку за первый и второй класс.

— Раз такие дела, Джеймс, давай проверим твои знания. Быстренько пробежимся по темам и посмотрим, как у тебя с пониманием. Готов?

— Ага.

Ну и мы начали писать. Иза выписывала примеры, а я решал. Память у меня была не плохая и я смог решить всё без особых проблем, особенно учитывая, что я повторил каждую из этих тем по два раза за последние два года. Потом Изабелла открыла другие книги уже для второго класса и начала мне объяснять темы. Бегло и легко, не топчась на одном параграфе, как это делала моя старая учительница. Но не смотря на это, я всё понимал. Возможно потому, что сами задачи были очень лёгкими и я почти не чувствовал разницы с материалом прошлого года.

— Весьма не дурно, солнце.

Подытожила девушка, проверяя мои корявые записи. Запястье начинало побаливать и я тихо его массировал, наблюдая за тем, как Иза взглядом пробегала по страницам. Я никогда не видел людей с жёлыми глазами... почти золотыми и очень красивыми. По правде я вообще редко смотрю в глаза другим людям, но сейчас Иза не обращала на меня внимания и, думаю, это было не опасно... по крайней мере пока.

— Ты у нас сообразительный, это хорошо. Немного позанимаешься и догонишь остальных. — Сказав это, Изабелла потянула руку к моей голове. Я попытался отпрянуть, вжимая голову в шею, однако всё равно получил сестринское, ну или материнское почухиванье по волосам.

—... Зачем мы этим занимаемся?

— В каком смысле?

—... зачем нам заниматься уроками, если мы не ходим в школу? Мы ведь правда можем просто работать и будет больше пользы, да и... — однако, я не успеваю договорить. На секунду подняв взгляд на Изабель, я замечаю лёгкое разочарование и раздражение в её взгляде. Именно что лёгкое, не как у моей прошлой учительницы, она не кричала и не осуждала, но явно была расстроена такими глупыми вопросами. Мне понадобилась всего секунда, чтобы пожалеть о своих словах.

— Ты пересказываешь слова Кевина — сказала она не вопрошая а утверждая, со вздохом перелистывая книгу. — Я же тебе сейчас расскажу слова Рассела, ты главное послушай. — Повернувшись ко мне лицом, девушка взяла мои руки в свои мягкие и тёплые ладони. Я бы очень хотел отойти, но был будто парализован. Медленно мелодичный голос начал заполнять мой разум, не давая места для чего-либо другого. — У меня некоторые проблемы с красноречием, так что я попытаюсь процитировать. Кхм-кхм! "Трудолюбие и желание работать с полной самоотдачей — это похвальные качества для любого человека. Однако, если раз за разом биться в одну и туже закрытую дверь, ты рискуешь навсегда остаться"... Ну, короче. "Стоя на одном месте, новых вершин не достигнешь." Ты же не хочешь всю оставшуюся жизнь только и делать, что бороться за жизнь, наскрёбывая себе гроши на еду и кров? Вот и все мы, и я и Рассел, не хотим держать вас в этой яме, понимаешь? — Иза делает паузу. Я буквально чувствую лбом её взгляд, но не могу набраться смелости поднять голову и наконец установить контакт. Я слышу её вздох, она явно набирается сил, чтобы объяснить мне всё более доходчиво, хотя я понимаю, куда она клонит. — Видишь ли, для парней их банда — это их семья, а для семьи ты хочешь только лучшего. Рассел хочет, чтобы у вас в будущем был дом, лучше чем подвал заброшенного завода, чтобы у вас была работа и все человеческие права, которые сейчас вам недоступны из-за статуса бродяг. И один из способов это сделать — помочь вам получить образование. Да, вы не ходите в школу, но я могу подготовить вас к экзаменам по всем основным предметам, а когда придёт время, Рассел, либо Ричи, либо Уно через знакомых помогут вам с документами и поступлением. Это пусть маленький, но шанс на безбедное будущее... таких шансов у нас и у тебя не много и нужно хвататься за всё, до чего можешь дотянуться. Зарабатывать — это тоже хорошо, но пока парни не бедствуют и не испытывают крайней нужды в деньгах, ты можешь расслабиться и заняться другими, не менее важными вещами. Теперь понимаешь, зачем ты здесь?

Да. Было бы глупо не понять столь тщательно разжёванных слов и простых разъяснений от Изы. Но если говорить честно, я и не думал о том, что в том самом будущем о котором она говорила события могут пойти как-то иначе. Не было ощущения, что впереди есть какая-либо перспектива или что-то, за что нужно "держаться". Оглядываясь назад, я понимаю, как легко треснуло и развалилось всё, чем я дышал меньше недели назад. Если даже та чугунная клетка, с которой можно было бы сравнить мою прежнюю жизнь (ну или, правильней сказать "моё существование"), на деле сломалась от малейшего воздействия, то что вообще теперь можно назвать крепким? Ни дом, ни "семья", ни обстановка вокруг точно не были чем-то постоянным и могли поменяться в любой момент, стоит мне сделать неверный шаг. Разозлиться и ударить кого-то, вызвать чей-то гнев или случайно услышать то, чего я слышать не должен и не хочу — малейший толчок и всё осыплется прахом.

Однако... наверное, не зря всех без исключения детей пытаются обучить школьным знаниям, даже если возможности ходить в школу нет. У Кевина, Фина и Эмили ведь очень мало свободного времени и то, что они тратят его на уроки говорит само за себя. Может в этом и есть какой-то смысл. Да и, по крайней мере, с Изабеллой учиться куда приятней, чем с Миссис Скетчерд — учительницей из моей старой школы.

— ...Хорошо. Я буду стараться. Прости...

Мой ответ прозвучал почти не слышно, однако в тихой комнате Иза без сомнений уловила каждое слово. На периферии зрения я заметил, как пухлые губы девушки изогнулись в лёгкой улыбке, а потом я ощутил, как её рука снова потрепала мои волосы. Руки тряслись от подобного контакта, а ещё к щекам приливал странный жар. Благо, это быстро закончилось.

— Надеюсь, ты не передумаешь, солнце. — произнесла она.

Этот разговор стал последним отвлечением от темы. Следующие пол часа, а может час я только и делал, что выписывал примеры из нового учебника по математике. Это было удивительно, как быстро Изабель всё объясняла и я схватывал почти каждое слова. Да и правила запоминались не так сложно, как я думал. Она помогла мне кратко записать целые три темы! Наверняка в школе мы бы мусолили их целыми неделями, пока каждый остолоп не сможет решить самостоятельную работу хотя бы на минимальный бал. Но ведь помимо меня у Изы было ещё трое "учеников" постарше, которые тоже требовали внимания, так что она выписала мне много примеров и попросила решить, какие смогу. Потом она придёт и проверит, а до тех пор позанимается с остальными в соседней комнате. Конечно, самому писать было уже не так понятно, как слушать планомерные и чёткие объяснения, но я справился! Буду надеется, что правильно, потому-что некоторые уравнения решались даже слишком легко, а как любил говорить мой, уже бывший, одноклассник, "чем легче решение, тем выше вероятность, что ты где-то ошибся и вообще всё не правильно".

Вскоре после того, как я опустил уже иступленный карандаш, закончив выводить гору цифр и знаков, которые я успел накатать за время самостоятельных упражнений. Я решил абсолютно всё и теперь молча сидел на табуретке, ожидая когда Иза, как и обещала, вернётся с проверкой. Карандаш болтался у меня между пальцев, готовый в последнюю секунду вывести в последнем ответе цифру пять. Когда Изабелла войдёт, она не должна подумать, что я просто сижу и бездельничаю, вместо того, чтобы позвать её и взять на себя ещё работы. Нет, я бы, конечно, с радостью пописал ещё, но моё правое запястье уже пульсировало от боли, которая не проходила, как бы я не пытался пальцами размять область между двух костяшек, которые прощупывались сквозь тонкую кожу и небольшой слой мяса.

Интересно, а человеческое мясо на вкус как курица или как сардельки из свинины?

Удивительно, но я даже не почувствовал привычных голодных спазмов в животе при мыслях о еде. Оказывается, быть сытым это очень приятное чувство, хоть и немного тяжёлое.

Я слышал голос Изы из соседней комнаты. Она что-то бодро объясняла и конечно же голос Кевина перебивал её, но от этого она не начинала кричать или бить его. Раз она такая добрая, то понятно, почему Кевин назвал ей мама, хоть она явно ему не родственница. Только мама могла быть добра к тебе, даже когда ты ведёшь себя плохою Потом я услышал шаги, направляющиеся в комнату, где сейчас был я. Мгновение, пока дверь открывалась, я успел нагнуться к тетради и написать последнюю цифру, сильно давя на карандаш, что он окончательно стёрся.

— Так, как успехи? — спросила девушка, сев на стул рядом со мной и взяв со стола тетрадку. Пару минут её глаза пробегали листу, после чего она мягко кивнула. Благо в этот раз мои волосы оказались вне опасности. — Умница, Джеймс. Можешь пока идти на перерыв и выпить чаю, впереди ещё две главы английского.

— Но... мы завтракали.

— Ой, расслабься. Рассел ведь вам сладости не покупает, вот хоть у меня полакомишься.

Сказав это, Иза легко толкнула меня в плечо кончиками пальцев. Она выпроводила меня из спальни в кухню-гостиную, где остальные всё ещё работали. Ручка Фина буквально летала по листу, пока он писал текст, больше похожий на рисунки морских волн, а его нога нетерпеливо постукивала по полу. Эмили то и дело сокрушённо вздыхала, глядя то в тетрадь, то в учебник, а Кевин, приняв свою мученическую участь книжного раба, лёг головой на стол и так же водил ручкой по листу, непонятно как умудряясь оставлять на страницах осмысленные предложения.

Иза предложила мне выпить чаю со сладостями, но я не стал даже пытаться этого делать. Не только потому что мой живот и так распирало от ещё непереваренного завтрака, но и потому что у меня не было желания хозяйничать на чужой кухне, в которой я не знаю где и что лежит. Конечно, сладкого очень хотелось попробовать... ощутить на языке вкус ложечки сахара, насладившись этим редким мгновением, но стоит смириться и подождать ещё неделю. В следующий раз, когда мы поедем к Изабелле, я попрошу себе порцию поменьше, чтобы оставить место для чая. Надеюсь, мне и в следующий раз его предложат.

Я сел на диван, положив руки на колени и подняв взгляд на окно. Утреннее солнце было очень ярким. Мне было жаль тех парней, что должны были работать в такую погоду, когда тебе холодно от воздуха, но ты всё равно потеешь от того, что противное солнце нагревает твою куртку. Скорей бы лето закончилось... никогда не любил это время года.

— Хэй, хлопцы! — послышался голос с лестницы, ведущей на первый этаж. Деда Тед звал нас снизу. — Кто свободен, спуститесь подмогните!

Я почти сразу встаю с дивана, слишком поздно заметив, как Кевин буквально вскочил, уже обрадовавшись, что можно немного размяться и оторваться от письма. Однако почти сразу он присаживается обратно, состроив кислую мину. Он машет мне рукой, с явной неохотой выцеживая слова.

— Давай, Джей, тебя зовут. Не забудь сказать ему про змей! — Последнее он уже добавляет куда более бодрым тоном.

Я киваю и, запрыгивая в ботинки, ранее оставленные на коврике у лестницы, спускаюсь вниз. На первом этаже я вижу, как Деда, ну или как он сам попросил себя называть "Дядя Тед" стоит у стеллажа с разнообразными вещами и, опираясь на трость, заглядывает вниз, что-то недовольно прокряхтев. Увидев меня он выпрямился как мог и кивнул в жесте немой благодарности, хотя я ещё ничего и не сделал.

— Здрав будь, сынок. Достань-ка мне болтики железные из-под полки. Рассыпал усё что мог, руки-крюки уже у деда.

— Хорошо.

Подходя к Мистеру Теду, я присаживаюсь на пол и нагибаюсь, чтобы заглянуть под шкаф в небольшую щель, где в общем-то спокойно проходит моя рука. По спине пробегают мурашки от того, что дедушка всё ещё нависает надо мной, но я просто игнорирую это и сметаю все болтики, что со звоном выкатываются из-под шкафа. Собрав их в ладонь, я передаю их деду Теду, а он мне снова кивает.

— От спасибо, сына! — Восклицает он, а после замолкает, на миг глянув на меня. У меня проскочила мысль, что так резко люди замолкают лишь тогда, когда хотят что-то сказать. Что-то важное, а то и страшное. И это, к моему сожалению оказалось правдой. — Стало быть, Гарри Поттер, да?

В тот момент я почувствовал, как у меня будто защемило сердце и заложило уши. Он знает моё настоящее имя... вопрос откуда. М-меня могли объявить в розыск в полиции? Он был знаком с Дурлями? Я видел его где-то?! Да вот только ответ на это всё "нет"! Явно нет! Так что тогда?

— Откуда вы..?

— Ух ёжики, ну чего сразу! Я ж тебе не в упрёк эт говорю, хлопчик. Да вот только — медленно морщинистая рука потянулась к моему лицу. Осторожно, едва касаясь пальцами моего лба, дедушка отодвигает мои волосы, в момент ставшие влажными от пота. — шрам-то тебя выдаёт. Знаешь, не у каждого восьмилетнего мальчика молния на лбу сверкает.

—...Вы знаете меня?

— А чего б не знать? Чего-сь тебя надоумило к внучкам моим примоститься, этого я конечно не знаю, но коль хочешь чтоб тебя по-новому все называть стали, спрячь шрам, да волосы перекрась. Попроси Изабеллу, она тебя в два сеанса блондином сделает, але хочешь рыжим. А пока...

Он замолкает и, оставляя меня в страхе и недоумении, поворачивается к столу. Выдвигая ящички, Дядя Тед роется в куче вещей, которые уже успели пропахнуть старостью и лаком, которым покрывалось дерево у этого столика. Через примерно пол минуты, что показались мне вечными, как путь до виселицы, он достаёт обруч из цветастой ткани. Бандана или повязка, уж не знаю, но дедушка надевает её мне на голову, спуская на лоб и доставая пальцем растрёпанную чёлку, которая теперь непривычно торчала вверх.

— От, красавец! И на мальчугана уличного сразу больше похож! — с улыбкой говорит он, явно довольный и гордый своей работой. — От так теперь носи, и продолжать быть Джеймсом, я не в праве тебе это запретить. Ну а твоё старое имя пусть будет нашим маленьким секретом, внучек. Главно не бойся, у Рассела половина таких как ты, кто ушёл от себя старого, желая стать собой новеньким. Уж я-то знаю, сам по-молодости таким был.

...

Какого...?

Я практически не помню, как прошёл дальнейший день в доме Изы. Меня настолько напугали слова Дедушки Теда, что я забыл и о том, что именно писал буквально пол часа назад, и вообще о чём-либо. Если он узнал меня по шраму, да не просто узнал, а конкретно назвал имя и фамилию, то значит ли это, что я в розыске? Может быть в газетах или по телевизору рассказали о том, что произошло несколько дней назад и показали моё фото? Хотя сомневаюсь, то у Дурслей была хоть одна моя фотография... максимум, что там будет — описание моей внешности, в котором конечно же упомянут шрам как отличительная черта. Ну, по крайней мере, именно на это я и надеюсь, что люди узнают меня только по описанию.

Как бы то не было, мне дико повезло, что никто из ребят на базе не читает газет и не смотрит телевизора. Не знаю, выдержал бы я того стыда, когда люди, принявшие меня в свою банду, будут смотреть на меня как на предателя из-за того, что я назвался не своим именем и умолчал о том, что чуть не убил всю свою прошлую семью. Ну, подобие семьи. Так названной.

Я невольно вспомнил, что рассказывал мне Рассел о парнях и девушках, что сейчас работают под его крылом. Все они были из плохих семей или приютов, что не удивительно, ведь вряд ли ребёнок, у которого есть те, кто заботиться о нём, предпочтёт жизнь на улице с другими такими же бездомными. Они знают, что такое, когда с тобой жестоко обращаются и некоторые, по крайней мере Кэп точно, говорит о таких родственниках и опекунах с презрением и ненавистью. Я слышал это в его голосе, когда он рассказывал про своих воспитателей, про учителя Денис, родителей Мэтью и Ричи. Да и в утренних разговорах парней я слышал несколько странных и страшных шуток с подобным подтекстом, вроде: "Не пытайся меня унизить, тебе всё равно не переплюнуть мою мать". Конечно, прямой ненависти никто не выражал, но я практически чувствовал как с губ парней то и дело капал яд, стоило кому-то даже косвенно затронуть тему семьи. Не той, что у них сейчас, а прошлой, так называемой "кровной". Желчь, которая отравляла их все те годы унижения и которой насквозь был пропитан и я.

Что, если они все, узнав как я причинил вред своему кузену и оставил тётю и дядю без дома, решат что я буду такой же ужасный родственник и для них? Они ведь... они ведь могут поверить, что вся проблема была лишь во мне! Им тоже запудрят мозги тем, что в семью Дурслей "такую прекрасную и добрую" подселили неконтролируемое чудовище, которое попыталось убить их лишь потому, что его пытались "воспитать". Учителям в школе было плевать на мои драные вещи и синяки на руках, которые я показывал, как бы случайно закатывая рукава повыше. Одноклассникам было всё равно на то, что меня на переменах могли поймать в коридоре и пинать как мяч Дадли и его дружки. Ещё много-много лет назад, когда я ещё мог позволить себе кричать, когда мне было больно, соседи слышали шум и приходили к порогу дома, лишь чтобы попросить быть потише и не мешать им. Так как я могу быть уверен, что это не случиться снова? Что и эти люди, которые так слёту начали называть меня "братишка" не сменят милость на гнев и не выгонят меня как недостойного и опасного, игнорируя то, как МНЕ делали больно?

На самом деле, если подумать, способ был... не дать никому узнать обо мне. Вернее не так... не обо мне. О Гарри. Пусть этого имени вообще не будет, пусть того мальчика будто бы и не существует. Это будет как просто часть игры! Представить, что последние годы были лишь очень долгим сном или фантазией, которую пора бы закончить и вернуться в реальность, где я — Джеймс. Джеймс Эванс, сын Лили Эванс и бесфамильного безликого отца которого тоже вроде как зовут Джеймс, но у него нет никакой фамилии Поттер, нет даже лица. Собственно, лица его у меня и правда не было, ведь его-то фото я не находил ни в куче старых вещей, не в закоулках своей памяти.

Можно представить, что после смерти моих родителей я оказался в змеином гнезде, змеи меня выкормили и отдали в человеческую семью, чтобы я понял, как мне быть человеком! Конечно, расскажи я о такой истории кому-нибудь, на меня бы посмотрели как на сумасшедшего, но ведь я просто фантазирую. В целом, выходит складно. У меня действительно была вполне обычная жизнь сироты, воспитанного змеями и вернувшегося к людям. Можно представить, что я как Тарзан, просто вместо джунглей амазонки у меня поля Альбиона, а вместо горилл ужи и полозы! Ну а всё это бытие "Гарри Поттером" было игрой, которую мои змее-мамы и змее-папы, вместе со змее-сиблингами устроили, чтобы потренировать меня жить среди людей. Просто они ведь сами змеи и вряд ли знают, какого это быть человеком, вот и игра вышла весьма сумбурной и странной, но теперь она закончилась и началась не просто тренировка, а настоящая жизнь. Я закончил начальную змее-школу и по нашим змее-традициям я должен теперь жить самостоятельно, а мои змее-друзья будут лишь иногда присматривать за мной, чтобы моей жизни ничего не грозило.

Как глупо...

Да-да, а ещё я смог пристроиться к банде потому, что их подвал был очень похож на змеиную нору, где моя змее-мама хранила принесённых с охоты мышей и прятала от хищников моих змее-братиков и маленького меня. Такая жизнь для меня привычна, разница лишь в том, что у моих человеко-братиков есть руки и ноги, а при разговоре они не шипят и не играют чешуёй, переползая с места на место. А ещё они более безобидны, ведь у них нет яда и клыков и они не такие быстрые и проворные.

Что же, легенда о моём прошлом, которая останется лишь у меня в голове во избежание заточения в психушку, была написана и готова. И если не вдаваться в детали, она звучала вполне логична и объясняла, почему я могу говорить со змеями, а другие не могут. Осталось только смыть грим, который был на мне, пока шла игра. Ведь я на самом деле выгляжу совсем не так, как сейчас и не хочу, чтобы люди, видевшие меня в роли Гарри Поттера, путали моего персонажа со мной настоящим.

Спустя несколько часов, как только кончились наши уроки и Кевин, Фин и Эмили пили чай с печеньями и конфетами, а я подошёл к Изабелле с просьбой. Я уговорил её покрасить мои волосы в другой цвет и она, спросив не было ли у меня аллергий на краски и шампуни, охотно согласилась. Ей явно было не в первой возиться с волосами своих подопечных, я это понял когда она строго-настрого запретила Кевину даже выходить за порог, пока она "не вымоет и не уложит наконец-то эти растрёпанные пакли".

Ещё до того, как Изабелла спросила, в какой цвет мне покрасить волосы, я уже знал ответ. Рыжий. Яркие огненно-рыжие локоны вместо чёрного гнезда. Я бы ещё хотел завить кудри, чтобы быть ну совсем-совсем похожим на маму, но постеснялся нагружать Изу ещё большей работой. Как оказалось, постеснялся я всё же не зря. Даже просто покраска была процессом долгим и я чувствовал, как у меня болит шея и спина от сидения в одной и той же позе в явно не подходящем по размеру кресле, в котором я буквально утопал. Изабелла сначала осветлила мне волосы, от чего те уже стали светлыми, но не русыми, а кажется тёмно-рыжими, словно медь.

Может я и так на самом деле рыжий, просто очень-очень тёмный?

Ну а после осветления была нанесена сама краска, которая спустя о-о-очень долгие минуты, которые казались мне часами, в итоги дала результат. После мытья и сушки я взглянул на себя в зеркало и едва ли узнал своё отражение!

Так вот как выглядит моё лицо по-настоящему... Да, всё такое же тощее и не то бледное от недоедания, не то загорелое от работы на солнце, но с яркими зелёными глазами, и волосами, которые уже не были похожи на мочалку, а напоминали языки пламени. Не было дурацких сломанных очков, которые, конечно, хоть и были нужны, но... плевать, проживу и без них. И конечно-же тот злосчастный шрам теперь закрывала повязка. Фин сказал, что я похож на рок-музыканта или байкера, ведь на картинках в журналах они всегда фотографируются в банданах. Он даже помог мне повязать этот тканевый платок так, чтобы он выглядел "круче" и не давал отросшей чёлке падать на глаза. Это было... почти красиво. Теперь, если я посмотрю в зеркало и на фотографию мамы, я наконец-то могу сказать, что я правда чем-то на неё похож. Хотя бы внешне.

— Дже-е-ей~ — протяжно пропел Кевин, подходя ко мне, а вернее подскальзывая по намытому полу. На его мордашке была непривычная для него заговорщицкая улыбка, силуэтом напоминающая букву "W". И вместо того, чтобы кричать, он прошептал, но даже его шёпот был едва ли тише обычной речи. — Пока есть время, мы можем не возвращаться на базу, а поехать к- АЙ!

— Так, и куда это ты с "Дже-е-еем" ехать собрался? — спросила его Иза, что буквально выросла позади нас и взяла Кевина за ухо, немного оттянув его от меня. Её тон хоть и был требовательным, но оставлял в себе мягкость. У меня уже даже намеренно не вышло бы бояться её. Даже к прикосновениям к волосам у меня уже был иммунитет, ведь она и так возилась с ними последние пол часа, я уже привык. — Вы сейчас берёте ноги в руки и пулей домой. Харон предупредил, чтобы я вас на базу отправила, будете помогать с уборкой.

Уборка? Вот уж не думал, что заброшенный недостроенный завод нуждается в уборке. Хотя, наверное, это было правильно, ведь какой бы дырой не была наша "братская нора" это был их... ну или уже можно сказать — НАШ дом.

К моему удивлению, Кевин не стал даже пытаться отнекиваться, лишь сокрушённо провыв что-то себе под нос, добавив в конце неохотное "окей". Воу! Вот ТАК он слушается Изу? Ну, что ж, я окончательно убедился, что это говорливое чудовище действительно маменькин мальчик. Интересно, с Расселом он тоже не позволяет себе спорить? Потому что с тем же Ричи, Хароном, Диего и Итаном он хотя бы из принципов припирался, пытаясь вставить своё я, а сейчас, поняв что его поймали, просто сдался. Или может...

— Ты устал? — спрашиваю я, глянув на своего "старшего братишку". Он ведь говорил, что ненавидит книги, а заниматься даже простыми вещами, от которых тебя воротит, просто омерзительный процесс. Знаю это по себе. Ну, то есть, по нашей с семьёй игре.

— Ни капельки! Просто... блин, уборка это такая тягомотина! Уже утром всё опять будет грязно и я лишь зря потрачу время. А ведь я мог бы заработать! Ты взгляни на эти руки, да они созданы для того, чтобы носить мешки с деньгами, а не вёдра со скважины! — Максимально торопливо ответил мне Кевин, давая понять, что с ним всё отлично. Он поднял руку в сторону и согнул в локте, напрягая мышцы плеча, хвастаясь тем... ну, чем может хвастаться мальчишка лет 10-12, который не отличался высоким ростом и особо не имел ощутимой массы в теле. Но надо сказать, что Кевин хоть и был тощий и костлявый, благодаря физическому труду мышцы у него всё же были, хоть и не объёмные но наверняка крепкие. По крайней мере, он точно был куда сильнее меня. Собственно, думаю, абсолютно любой член банды значительно превосходил меня по силе и если бы нам пришлось по какой-то причине драться, я бы отправился в нокаут очень и очень быстро.

Немного погодя и получив на последок ещё по горсти конфет от Дедушка Теда, мы грянули обратно к базе, проезжая всё по тем же недружелюбным улочкам, меж рядов медленно оживающему базару и проносясь мимо огороженных шиферными листами закоулков. Я всё ещё не мог понять, толи весь город отличался тем, что бедняков и бездомных в нём было больше, чем обычных жителей, толи конкретно наш район был особенно неблагополучный. Единственная попавшаяся мне на глаза больница больше напоминала старый концлагерь из фильмов, обнесённый высоким забором с колючей проволокой и с табличками "Под напряжением" и "Объект под видеонаблюдением". Остальные здания, в частности большие магазины, закрывали окна стальными решётками, но даже это не мешало кому-то разбивать стёкла и закрашивать их различными надписями.

Я не видел здесь ни школ, ни детских садов, будто в городе вообще не должно было быть детей, но вот они мы — едем вчетвером прямо по дороге, на которой нет ни единого рабочего светофора и раз в десять минут проедет одна машина, и то находящаяся на последнем издыхании.

Когда Кевин уже затормозил у стены, что огораживала наш двор, я спрыгнул с багажника велосипеда, вновь ступая на уже знакомый путь. Попытался по памяти найти вход за строго определённой заглушкой, которая выглядела как куча мусора и... ура! Я нашёл её и, напрягаясь изо всех сил, попытался подвинут, чтобы пустить ребят во внутрь, однако клянусь, мне показалось, будто мои запястья хрустят! Импровизированная дверь была намного тяжелее, чем я мог подумать и я максимум смог проскрести торцом этой заслонки по камню, вызвав мерзкий скрежет. Эмили почти сразу подошла ко мне и, будто для неё эта штука ничего не весила, она приподняла её и сдвинула в сторону. Конечно, было видно что ей было куда тяжелее, чем тому же Харону или Волчку, ведь поставила она этот кусок материи на землю с громким грохотом, явно едва не роняя, но она по крайней мере смогла поднять его! Я... настолько слабый даже по отношению к самым близким ко мне по возрасту людям?

— Её надо не толкать, а поднимать, если не хочешь всех перебудить! — поучительным тоном сказала мне Эмили, так, будто я этого не знал! Я знал, но просто не смог. Как же стыдно... бесполезное слабое ничтожество.

— Хэй, Джэй, — заговорил вдруг Кевин, подойдя ближе и потрепав меня по волосам. — Не кукурузься, ещё накачаешься! Делай как я и всё у тебя будет шикарно!

Н-да. Я понимаю, что он пытался искренне поддержать, но его навыки всё же были лишь ненамного выше моих и даже я это замечал. Но всё же...

— Спасибо. — пробурчал я в ответ едва слышным голосом. Кевин хотя бы старался быть хорошим и ответственным и, думаю, он заслужил благодарности.

На базе нас уже ждали знакомые лица: Диего, Итан, Абигейл. Диего разводил в вёдрах с водой какой-то порошок, пока Абигейл подметала полы в здании. Лишь завидев нас, они отдали указание припарковать велосипеды и приниматься за работу. Нужно было подмести в коридорах и холе первого и второго этажа, а те что выше уже можно было и не трогать. И так же стоило тщательно вычистить наш подвал. Как сказало Аби: "Облизать каждый угол" и в целом осмотреть в каком состоянии наше логово.

Именно этим мы и занялись вместе с Диего, пока остальные наводили порядок наверху. Мне почему-то во мгновение стало неловко... мы с Диего вроде неплохо общались, когда я только пришёл, но очевидно он, как и я, был редкостный тихоня, проводивший дни на базе, копаясь с деталями. Я быстро понял, что он не собирается прерывать молчания, пока мы оба работали в тишине: он вытирал пыль с высоких мест а я мыл пол от главной комнаты и до выхода.

Н-да уж... я уже понял, что таких термоядерных и активных людей как Кевин стоит ценить, хотя бы потому что они дают тебе прекрасный шанс молчать и сбросить с себя ответственность за поддержание дружелюбной обстановки на кого-то другого. Я перекатывал кончик языка по нёбу, практически ощущая как же сильно в тихом подвале не хватает звуков. И очевидно Диего тоже это почувствовал и потому вскоре прокашлялся, заговорив.

— Так... что думаешь об Изабелле? Мы давно не виделись, я надеюсь у неё всё хорошо. — Сказал он, явно пытаясь выдавить хоть какую-то тему для разговора. О, Господи, спасибо! Спа-си-бо!

— Всё хорошо. — выпаливаю я, на первых словах явно проглотив пару букв. — Тётя Иза очень милая и хорошо всё объясняет. Она работает учительницей?

— О, нет. Ты же видел, где она живёт, да? Она парикмахер, при чём довольно хороший. Ну, учитывая что в нашей дыре на весь район только два салона, можно сказать, что она почти единственный. Над тобой она тоже неплохо поработала. Ты... Харона решил копировать? — Диего продолжал этот диалог, очевидно пытаясь натянуть на него хоть какую-то тему. Да уж... В этом подвале сегодня собрание нелюдимых ёжиков? Потому что мы здесь только вдвоём и очевидно надолго, что значит, хотим мы или нет, но говорить нам придётся. Вот и привет полностью разряженная эм... как её там? Со-ци-а-ло-ва-я батарейка?

— М? Н-нет-нет... Харон он, конечно крутой и спасибо ему и Волчку, что спасли меня, но я больше хотел быть похож на маму.

—... Хм. Она была хорошей? Удивительно. — Произнёс Диего, прикусывая губу. Снова... я снова услышал шипение этой желчи, что просочилась сквозь его губы. Я совсем забыл, что ребята не любят тему не только опекунов и приютов, но и родных родителей! Дурак!

— Не знаю. — поспешно отвечаю я. — Она умерла давно и я ничего о ней не знаю... я просто надеюсь, что она была хорошей. Мне, эм... становиться лучше, когда я думаю об этом.

— Понимаю. Можешь не оправдываться. — Произнёс Диего после недолгой паузы, очевидно засекя мой виноватый тон. — Я рад, что у тебя по части мамы всё нормально, правда, просто не произноси этого статуса при мне, окей? Уважай чужие чувства, даже если ты их не до конца понимаешь, лады? Это тебе совет на будущее, если захочешь строить отношения с людьми.

— О... спасибо. А ты сам... ты ведь не так часто общаешься, да?

— Ага. Предпочитаю слушать. У меня нет каких-то увлечений или насыщенной жизни, так что любая попытка поговорить с кем-то, превращается либо в нравоучения, основанные на "богатом жизненном опыте", либо нытьё о прошлом. Мне-то нормально, но перед парнями бывает стыдно. У них и без меня переживаний полон мозг, чтобы ещё и мой мусор в нём тащить.

—... Это не мусор. — внезапно даже для себя произношу я. Диего посматривает на меня снизу вверх, а я тут же отвожу взгляд, утыкаясь в пол, пытаясь не смотреть в эти яркие жёлтые глаза. — Это же, ну... твоя жизнь. Как это можно назвать мусором.

Кажется, мои слова мгновенно ввели в ступор нас обоих. Чёрт, как же это ужасно звучало. Диего долгие секунды не говорил ни слова, в конце концов издав сдавленный смешок.

— Говоришь прямо как Рассел, это его слова. Вот он уже действительно хороший пример для подражания, советую прислушиваться. — буквально выдавил Диего сквозь завесу неловкости, стараясь немного сбавить созданный мной накал.

— Почему?

— Что "почему"?

— Ну... почему Рассел так важен для вас? Я понимаю, он вроде как капитан и основатель банды, но всё же. Вы немного... слишком его хвалите? Й-Я без упрёка, просто мне интересно.

Диего слушал меня, не отрываясь от дела. Он явно долго думал, прежде чем ответить.

— Он хороший мотиватор и от части психолог. Сейчас у него не особо много времени на личные разговоры, но когда людей в банде было поменьше, он включался в проблемы каждого и помогал их решать. Буквально в первый же день он подсаживался поближе и волей-неволей ты ему вываливал всё то дерьмо, что накопилось на душе. Ну а когда ты можешь сказать человеку много личного — ты в любом случае проникаешься им. Так все и прониклись Кэпом, для одних он старший брат, для некоторых и вовсе отец. Ты знаешь, Денис каждый год поздравляет его и Волче с днём папы.

Ответ Диего казался весьма сдержанным в начале, но всё-таки он смог сказать своё мнение искренне. "Капитан, Брат и Отец" в одном лице. Звучит слишком идеально, чтобы быть правдой. Может ли это быть просто обманка для доверчивых?

— А для тебя — вновь спрашиваю я, буквально чувствуя как у моего собеседника скрипят зубы от неловкости — Он тоже что-то такое сделал?

— Помог мне исцелиться. — Почти мгновенно произнёс Диего. Готов поспорить, он продумывал в голове ответ на этот вопрос. — Шрамы он мне конечно стереть не сможет, но я хотя бы могу обращать меньше внимания на это уродство.

Произнося это, Диего, как бы невзначай, оставив тряпку в ведре, почесал своё предплечье, испещрённое бледными полосками, напоминающими о давно заросших ранах. В ярко-жёлтых глазах я видел как искра жизни на миг потухла. Диего явно не нравилось, как выглядят его руки, но тогда у меня был вопрос. Он ведь носил осеннюю кофту, у который был и капюшон и рукава, так почему же тогда...

— Почему ты закатываешь рукава? — Тихо спрашиваю я, на миг перестав тереть пол, однако как только Диего вопросительно глянул на меня, я мгновенно вернулся к делу.

— Что-что? — спросил он, видимо, не расслышав моей тихой речи.

—... Если тебе не нравятся твои шрамы, — немного громче решился повторить я —почему ты закатываешь рукава?

— А, ты об этом.

Диего помолчал какое-то время, спрыгивая с табурета и полоскя тряпку в ведре, прежде чем вернуться к протиранию каркасов одной из коек. Я физически ощущал его дискомфорт, который хоть и не отражался на его лице, но ощущался как-то... на уровне атмосферы или... ауры? Как это называется?

— Дело всё так же в Кэпе, Джей — начал отвечать Диего, хоть и каждое слово сквозило нежеланием продолжать разговор. — Ну и в моей тупости, конечно. Когда меня только-только нашли, я разумеется не сразу избавился от своих привычек, оставшихся после жизни с родичами. В одну ночь я решил, что мне, видимо, мало острых ощущений, ну и исполосовал себе руки. Ну а Рассел ведь не слепой идиот, он заметил мой свежий боевой раскрас и начал расспрашивать из-за какой такой мысли я пошёл на подобное. Чёрт, мне, кажется, никогда не было так стыдно. Мне ведь в тот момент даже не было плохо, я взялся за лезвие после какого-то щелчка в голове, который как божье проведение — пришёл в мою тупую бошку, обернулся чертом на плече и сказал "нет времени объяснять, ху-.. пройдись по венам". Ну я и прошёлся... после этого Кэп дал мне кофту с коротким рукавом, чтобы я не прятал руки, позволяя ему следить за этим. Он боялся, что я занесу себе заразу или ещё что. Конечно после его бомбардировки "любовью и принятием" я больше не страдал такой хернёй, но привычка закатывать рукава осталась из-за того что мне было легче было делать так, чем терпеть взгляд Рассела. Он долгое время после следил за мной, пытался высмотреть новые раны, а когда не получалось, он подходил и спрашивал всё ли у меня хорошо. Для него мои закрытые руки — маркер того, что всё хреново и со мной следует поговорить. Я правда не хочу его напрягать.

На этом Диего закончил свой рассказ. Я же стоял, не зная, что и сказать. Вопросов в моей голове стало ещё больше. Он сам делал надрезы на руках? Зачем? В плане, неужели кому-то может нравиться, когда ему больно?

— ... Ты сам... сам себя-?

— Да-да-да! — С лёгким раздражением перебил меня Диего, не дав договорить. — Прикинь, некоторые так делают, и среди банды не только я. Мне это НЕ нравилось ни тогда, ни сейчас, просто, — Он вновь замолчал, закусывая губу, думая, как же лучше ответить мне на невысказанный вопрос. — как бы сказать? Без понятия, поймёшь ли ты, но мои наклонности были чем-то вроде... ну знаешь, попытки вернуть контроль. Когда ты осознаешь, какая же ты на самом деле ничтожная тварь, что ты не можешь контролировать в своей жизни абсолютно ничего, тебе хочется хоть где-то иметь право выбора. Мне было легче думать, что если жизнь станет ещё хуже, чем была, то я просто смогу попрощаться с ней, а причинение себе увечий было как бы... доказательством, что у меня есть сила воли добровольно метнуться к праотцам. Превращать конечности в клубничную слойку — это конечно, чёрт возьми, гениально, но знаешь, загнанный в капкан зверь и не одну конечность себе откусит, пытаясь выбраться.

—... Прости. — только и смог вымолвить я после долгой паузы. "Пытаться контролировать хоть что-либо, даже если это твоя смерть"? Диего говорил об этом так наплевательски и спокойно. Как и в разговоре с Расселом на окне я чувствовал одновременно страх и стыд. Страх что люди могут просто так говорить об ужасных вещах, а стыд от того, что в отличие от меня они всё ещё оставались людьми после подобного.

— За что? —спросил Диего, однако его голос тут же стал мягче и более нервным. Я только сейчас заметил, что стою по струнке смирно, опустив голову и сжимая черенок швабры так, что на ладонях остаются занозы. Чёрт, я наверняка выглядел как напуганный ребёнок. — Хэй, не извиняйся, окей? Давай-ка лучше, эм... скажем друг другу спасибо? — Последние слова он проговорил медленнее, будто сам не уверенный в их уместности.

— ... Что-что?

— Ну, я скажу спасибо за то, что дал мне выговориться, а ты мне за то что, ну... за то что я, например, рассказал тебе о том, как порой мыслят люди в сложных ситуациях? Не пытайся воспринимать это как-то не так, ладно? Я уже покончил со многими пагубными привычками и теперь это просто сказки о прошлом, которые не влияют на мою жизнь сейчас, понимаешь? Так что не принимай близко к сердцу, просто сохрани в памяти как сухие факты.

— Но ведь ты сам сказал, что многие привычки у тебя остались. Как тогда эти сказки могут "никак не влиять"?

Диего вновь замолк. С его стороны послышался тяжкий вздох, после которого он плавно опустился на табурет. Он долго думал, прежде чем найти ответ на мой объективно глупый вопрос. Я ведь и сам решил отказаться от старого себя, так почему осуждаю его за такой же шаг?

Может быть, я просто хочу получить совет по тому, как и мне лучше начать сначала?

— Я имею ввиду — начал Диего, перебив меня до того, как я снова извинюсь. — Я не страдаю амнезией и конечно не могу забыть то, с кем и где я вырос, как я не могу по своему желанию забыть язык, на котором я разговариваю. Однако я могу контролировать то, кто я и где я сейчас, понимаешь? То что происходило раньше уже было вроде как и не со мной, потому что я вырос, изменился и хоть я всё прекрасно помню и не забываю, я не стараюсь не позволять прошлому влиять на нынешнее, даже если оно иногда проскальзывает в разум. Я уже не маленький мальчик, подконтрольный родичам с их пропитыми мозгами, я, чёрт возьми Диего, член банды Рассела — полу наставническим тоном проговорил Диего, а после смягчил голос, со смешком добавив — по кличке Чайник, да. Но теперь-то ты понял, что я имею ввиду и почему я не нуждаюсь в извинениях и сочувствии?

— Думаю... да?

Хоть я и всё ещё не был не в чём уверен, я, кажется, догадывался о чём Диего пытается мне поведать. Это тяжело... очень тяжело, как оказывается, быть другим. Но то что ни один я пытаюсь этим заниматься, делает меня менее, одиноким что-ли? И если я вдруг захочу кому-то больше рассказать о себе, мне могут поверить. Как минимум Диего и Рассел точно, а возможно и Кевин, и Ричи, и Иза. Да, они другие, но они умеют слушать, если ты пытаешься что-то сказать. Интересно...

— А кто-то ещё так думает? Ты ведь говорил об этом с другими? — спрашиваю я с неприкрытым любопытством. К моей радости, я замечаю как на губах Диего рассветает привычная расслабленная полуулыбка, какую я видел в самый первый день, когда прибыл домой.

— Если захочешь с кем-то об этом поговорить — подходи к любому из наших бродяг, с тобой любой поделиться своей историей. Только будь готов слушать и слышать их и не смей потом использовать их слабые места против них же, усёк? Хотя, думаю, ты и так это понимал, но проговорить вслух всё же стоило, да?

— Ага. Спасибо! Ты... правда помог мне.

— Что же, и тебе спасибо. Ты правда хороший слушатель.

Остаток времени, отведённого нам для уборки, мы провели в молчании. Я не мог найти тем для разговора, а Диего явно хотел немного отдохнуть. Нас обоих и правда утомляло общение. Однако, надо сказать, после этой откровенной беседы молчание ощущалось уже не вяжущим и гнетущим, а скорее тихим и успокаивающим.

Вскоре несчастные полы были дотёрты, пыль с высоких мест смыта и так же наши с Диего коморки тоже потерпели уборку. Старший вовремя остановил меня, когда я начал заходить в чужие закутки, напомнив, что "на своих местах каждый убирается сам". Подвал и лестница теперь были чистыми, хоть я и понимал, что это не надолго. Вечером все снова придут и натопчутся, однако сейчас лето, никаких дождей, а значит и грязь будет не так уж и заметна.

Уже когда мы выползли из норы, вытащив по перекинутой через трубу верёвке вёдра с грязной водой, Диего ненадолго подозвал меня к себе. Прежде чем уйти вылить воду, он тал мне наказ взять кастрюлю и сходить к скважине, чтобы вскипятить воду для приготовления ужина. А перед этим, открывая поясную сумку, он достал небольшой свёрток из пергаментной бумаги. В одной из ближайших пекарен, в которой Кевин затаривался крендельками, таким образом заворачивали булочки.

— Держи, малой. Заслужил. — Только и произнёс Диего, подкинув мне свёрток, который я с лёгкостью словил и положил в карман куртки, чтобы сохранить до ужина.

Я дотащил огромную кастрюлю с водой от скважины до "террасы", где Абигейл уже растопила мангал. Мы вместе, прилагая большие усилия, поставили этот чан на решётку, как только дрова немного сгорели и уже не пылали так ярко. Больше никаких дел на сегодня не было. Удивительно, но не смотря на насыщенный событиями день, я нисколечко не устал и был уверен, что могу ещё работать и работать. Кевин был со мной одного мнения и активно это демонстрировал, приставая к старшим с гениальными предложениями поехать куда-то и сделать что-то полезное.

Ну... стоит ценить этот выходной день. Я не знаю, сколько будет продолжаться этот этап лёгкости и свободы, да и думать не хочу о том моменте, когда всё может закончиться. Потому, вместо тысяч возможных слов и разговоров, я просто сидел, наблюдая как Финн и Аби играют в карты прямо на бетонном полу, нагретом от палящего дневного солнца.

Достав ранее отданный мне свёрток я достал из кармана и развернул. Как и ожидалось, внутри была какая-то сладкая выпечка из слоёного теста и ярко-красной ягодной начинкой, толи из вишни, толи из малины. Немного кислая, но очень-очень сладкая! Как раз такая, как я люблю! Хоть и люблю я, по правде, все сладости. Но ведь заслужить вкусность за тяжёлую работу в разы приятнее, чем просто так её получит. Тогда это получается как награда за труд! А мне очень хочется и дальше трудиться для своей семьи. Теперь уже точно — настоящей новой семьи.

Июль. 1990 год. Пригород Рокроуз.

Прошло практически ровно 12 месяцев с того момента, как я впервые оказался на свободе. В такой же жаркий (я бы даже сказал, аномально душный) день я обрёл крылья, что когда-то были беспощадно обрезаны. Кем? Уже не важно. Важно то, что теперь у меня была семья, которая мне их вернула.

Возможно стоило бы рассказать побольше о том, как прошёл мой последний год в банде из двадцати бродяг, что жили либо на своём рабочем месте, либо скрываясь в подвале недостроенного завода. Поведать, как я хвостиком ездил с ними по городу, который спустя пару месяцев стал мне даже больше родным чем осточертевший Литтл Уингинг. Ну и конечно рассказать, какого это было — постепенно осознавать, что у тебя действительно есть родня, которой на тебя не всё равно. Но наверное будет лучше пояснить об этом кратко, ведь всё равно я сам особо ничего не помню. Дни прошлых месяцев шли для меня будто по одному сценарию: пробуждение на рассвете, завтрак, работа, несколько перекусов и сон уже ближе к ночи. Никаких сюрпризов и вопросов, даже с учётом того, что "работа" каждый день была разной. Настолько разной, что засыпая, я мог не иметь и малейшего понятия, где окажусь завтра. Однако, не знаю как именно это работает, но я ни разу не задавался вопросом: насколько сильно я устану, насколько больно мне сегодня будет, лягу ли я голодный или хоть что-то да поем. Даже в "бедные сезоны" у нас были запасы и хоть иногда приходилось ограничиваться, урезая порции или питаясь одними макаронами да картошкой, это и близко не похоже на голодовки, что ранее терзали меня. Ни криков, ни побоев, лишь разговоры и редкие ссоры, что вспыхивали и забывались следующим же утром. И эта предсказуемость и стабильность (не в плане ситуации, но хотя бы в плане ощущений) мне очень нравилась.

Единственным, кто мог добавить хаоса в выверенный сценарий, помимо периодических бесед тет-а-тет с моими новыми братьями и сёстрами, был Кевин. Однако с ним я пробыл не долго и примерно через пол года меня взяла под крыло Денис, которая вместе с Мэтью, Эмили, Джейком и Эдмундом ездила на подработки, на которых не требовалось большой физической силы. Хоть наша командирша и была столь же шумной и острой на язык, Денис, тем не менее, была последовательным и чётким лидером, который не менял свои планы в порыве спонтанности, как это периодически делал мой хаотичный старший братишка.

Хоть наше расписание и было плавающее, все так называемые "зоны интереса" я уже давно выучил. Минимум раз в неделю мы ездили к Падре — мужичку, что заведовал местной церковью, где мы чистили территорию и сам храм за небольшую плату, но что главное — за еду и одежду, которую каждый раз передавали нам старец и его жена, что знала о том, в каких условиях мы выживаем. И лучше не задаваться вопросом, почему они всё ещё не сообщили о нас в полицию. Помимо подработки при храме мы занимались и менее набожными делами. Уно, которого Харон как-то вскользь упомянул, оказался владельцем одного заведения в Сером Районе. Вроде это был бар на цокольном этаже многоэтажного жилого дома, и над входом в который почему-то висела вывеска прачечной. Заведение это было в самом сердце той части города, где Денис и Рассел запретили мне появляться одному, ведь помимо постоянно снующей по улицам полиции, здесь было много скрытных опасностей. Как сказал мне Волче: "Полиция — как сороконожки, они есть там, где есть вредители, и если сороконожек на виду много, представь сколько тварей от глаз скрыто". В общем, опасное место, куда мы, тем не менее, частенько ездили, ведь Уно не прочь поэксплуатировать детский труд. Он охотно шёл на то, чтобы "шайка малолеток" поработала официантами, помыла посуду и зал, разгромленный пьяными гостями, и при том получила за смену вдвое меньше, чем потребовали бы взрослые работники.

Мне это казалось не справедливым, ведь вроде как детям наоборот тяжелее даётся любая работа, тогда почему они получают меньше, если усилий прикладывают больше? Так Мэтью мне объяснил, что использование детского труда — это преступление, на которое люди пойдут, только если им от этого будет какая-то выгода, в случае Уно — экономия на рабочей силе. Ну а мне, как он выразился, лучше сказать спасибо, ведь если бы все люди были добропорядочными, мы бы сидели без гроша в кармане и вымаливали на покушать под мостом или в очередном приюте. Ладно, в такой риторике это звучит справедливо.

Примерно по такому же принципу нас брали и на сезонные работы в полях. Удивительно, но у Рассела оказалось много знакомых, что время от времени находили для нас работёнку. Были относительно лёгкие дела, вроде однажды выпавшей на наши плечи уборки и ревизии какого-то супермаркета; конечно же с обязательным досмотром всех карманов и сумок на предмет кражи. Однако были и тяжкие задания, что не каждому были по силам. Например дважды в сезон нас забирал Мистер Купер, чьей должности я так и не понял, но вроде как он был ответственным за обработку полей, покрывающих окрестностях города. Ох и "приятно" же было ходить по несколько часов с тяжеленной тарой на спине, из которой мы распылителем обрабатывали поля какой-то вонючкой, от которой глаза слезились даже в респираторе. Эмили тогда стало настолько плохо, что до базы Денис пришлось нести её на спине. И все мучения ради жалких двух Фунтов в час на человека, вместо шести, что обычно были положены взрослому за ровно тот же объём работы.

В прочем, жаловаться никто и не планировал. Нас было много, работы было ещё больше и выполняли мы её каждый день, имея по итогу именно ту сумму, которой хватало и для того, чтобы до сыто покормить всю ораву и отложить часть на обязательные покупки. Лекарства, одежда, запчасти... я даже умудрился за пару месяцев скопить денег и купить себе новую куртку и сапоги! Благо я рассказал о своих планах Ричи, в мастерской которого я так же бывал на регулярной основе, возясь со всякими старинными штуками и познавая искусство реставратора. Он и помог мне выбрать лучшее из не дорогого. Я хотел взять абсолютно все вещи на пару размеров больше, надеясь что скоро благодаря сытному питанию я наконец-то начну расти, но именно новые кожаные сапоги Рич посоветовал брать строго по размеру, чтобы ноги не болели. Я был искренне счастлив, что послушал его тогда, ведь в новой, никем не ношенной ранее и выбранной строго под меня обуви мои ноги были словно в раю. Я и бегать стал быстрее и вечерние боли в голенях меня больше не беспокоили. По крайней мере, не каждую ночь. А вот куртку я выбрал почти такую же как у Рассела — тёмно-красную, с острым воротником и заклёпками на плечах, а ещё с нагрудным карманом на изнаночной стороне, где по идее можно держать удостоверение личности, но у меня там хранилась моя главная драгоценность — мамино фото.

Однажды я увидел, как Ричи использует странный аппарат, запечатывающий документы между двух тонких листов пластика. Он сказал мне, что это называется "Ламинатор" и даже позволил мне один раз им воспользоваться, чтобы запечатать фотографию. Теперь маминому лицу не грозила влага или случайная помятость!

Было так приятно наконец-то иметь хотя бы парочку своих собственных личных вещей! Конечно, не всё у меня было абсолютно новым и приходилось порой за кем-то донашивать, без этого было никак. Например рюкзак, в котором я носил вещи и в карманах которого так удобно лежали мои змее-друзья, когда я брал их с собой прогуляться, достался мне от Мэтью. Он купил себе сумку с длинным поясом через плечо, которой было куда удобнее пользоваться с его ограничениями. Футболками и свитерами со мной поделились многие, в особенности близнецы Тревор и Лука, у которых произошёл какой-то резкий скачок роста и все вещи за пол года внезапно стали им коротки. У меня была целая полочка вещей, вроде бы и ношеных, но отданных мне не в качестве "объедков с барского стола", как это было раньше, а как искренняя "помощь младшему братику". Мусором со мной никогда не делились, отдавая только хорошее и при необходимости заботливо подшитое Итаном. Я всё ещё помню, какую драму разыграл Кевин в прошлую зиму, прощаясь со своим пледом с рисунком дракона, решив отдать его мне, ведь я сплю на нижней полке ближе к холодному полу, а значит больше рискую заболеть под "всего лишь одним жалким одеялом", когда у самого Кевина их было целых два. И это только одна из его "жертв". Новые брюки, что оказались ему малы, тоже теперь стали моими и в четырёх больших карманах я носил много всякой мелочёвки, которой было даже немного с избытком.

Единственное, чего у меня до сих пор не было — это хорошего велосипеда. Я ездил на работу, подсаживаясь на багажник то к Дэнис, то к Джейку, остальные обычно таскали над задним колесом спортивные сумки, либо подвозили Мэтью, который сам чисто физически не мог управлять байком. Дешёвые велики мне настоятельно рекомендовали не брать, ведь из-за каждодневного использования полый алюминиевый хлам развалился бы за пару месяцев, а то и недель. Транспорт — один из наших главных инструментов, как однажды сказал Диего, а потому на нём точно никто не экономил. Вернее, как сказать... экономили конечно, стараясь брать качественные модели с рук, вместо того чтобы покупать их же, но из спортивного магазина. Однако даже на такие приходилось копить и копить, собирая каждый лишний цент в надежде что в один день повезёт встретить того самого "стального коня", который будет служить мне верой и правдой по крайней мере следующие несколько лет. Но вот мне что-то не везло. Харон регулярно брал меня на рынки и гаражные распродажи, но нам попадались одни лишь "детские драндулетики" с тремя колёсами и низкой рамой. Харон даже не смотрел на такие экземпляры, моментально ставя клеймо "бракованное дерьмо".

Так я и оставался на своих двоих. Кевин то и дело по-братски дразнил меня, тем что это рекорд среди членов банды: целый год оставаться без байка. Я уже был согласен хоть на какой-нибудь, даже не самый целый и быстрый, но Рассел говорил, что потом я могу сильно пожалеть, если спонтанно потрачу деньги на то, что в итоге разочарует меня через час после покупки.

Ну, ладно... Кэп был старше и опытней и если он посоветовал ждать, я буду ждать. А пока, вновь сидя на багажнике за спиной Джейка, я, зевая и щурясь от утреннего солнца, ожидаю когда мы прибудем к Падре. Сегодня с нами едет ещё и Волче, решивший проведать "старого наставника".

В какой-то момент мы выехали из своей половины города, наполненной разрухой и отсутствием перспектив, в ухоженный и красивый центр. Место, где так названные парки были действительно похожи на парки, а не на пустыри, а вместо режущего провода на заборах высились декоративные шпили, которые по факту не могли защитить от попытки перелезть на другую сторону. Мы с Денис как-то пробовали... было легко.

Некоторым нашим ребятам очень нравилось находиться на центральных улицах, ведь для них это что-то новое и красивое, но моё ощущение от вида этих мощёных улочек и аккуратных газонов было скорее горьким на вкус. Не только из-за неприятных воспоминаний, но и потому что эта "красота" была лишь показухой. Фантиком, пускающим пыль в глаза богатому меньшинству, чтобы позволить им с чистой совестью не замечать жизни большинства, которая проходила в постоянной тяжёлой работе и с полицией, снующей под зарешётчатым окном.

Вскоре мы наконец-то подъехали к территории церкви, огороженной низким каменным заборчиком. Оставив велосипеды прямо на дорожке, мы легко перелезли через ограду, решив не обходить всю территорию, а направиться уже к самой церквушке, задние двери которой были открыты, несмотря на совсем раннее время.

Нас, как всегда, встретил мужчина в чёрном балахоне и с резным деревянным крестиком на груди. Поздоровавшись с нами, он расчертил рукой размашистый жест в нашем направлении, как он всегда зачем-то делал. Это было какой-то привычкой, на которую другие не обращали внимания, а я решил и не спрашивать лишний раз.

— Утро доброе, дети мои. — поприветствовал нас мужчина, легко поклонившись, от чего его каштановые волосы, уже пронизанные лёгкой сединой, колыхнулись, упав кончиками на яркие добрые глаза. Помню Харон, что всего один раз съездил с нами, сказал мне быть осмотрительней, потому что "Падре хоть и ровный тип, но весь его вид так и кричит о том, что он вылез прямиком из шуток про педо-священников". За это он, кстати, получил нехилого подзатыльника от Волчка, после чего даже мне стало немного страшно что-либо говорить об этом старце.

— Доброе, отец! Оглашай, какой сегодня объём работы. — сказала Денис, выйдя вперёд.

Ну и нам огласили задание на сегодня. Как всегда всё было легче лёгкого: газон подстричь, цветы подрезать, дорожки подмести и на всё про всё два часа, пока в храм не наведаются первые прихожане. Работа здесь была скорее отдыхом, за который нас ещё и поощряли. Где-то через двадцать минут, после того как я начал секатором подрезать цветы на клумбах, рядом со мной вырос силуэт женщины в старомодном платье. Это была Мадам София, жена падре, что как всегда решила раздать нам с утра чего-нибудь вкусного, что она сама же и приготовила, зная что мы придём. На её подносе, с которым она наклонилась ко мне, были небольшие вкусно пахнущие порции мясного рулета, ягодных пирогов и чего-то картофельного, похожего на кекс. Всё это было ещё тёплым и от подноса струился в воздух лёгкий пар. Мой желудок был всё ещё полон после завтрака и я вряд ли мог что-то съесть, но всё равно из вежливости взял дольку очищенного яблока и поблагодарил мисс. Она попыталась уговорить меня взять ещё хоть кусочек, как всегда опасаясь, что я "слишком маленький и худенький", но я заверил её о том что меня уже накормили и с тихим вздохом она ушла разносить вкусности и другим.

Со своей работой мы покончили меньше чем за час, очистив всю территорию, что, в общем то, и не была сильно захламлена. Волче о чём-то болтал с Падре, пока возился с механизмом полива, благодаря которому поле у храма оставалось зелёным даже когда всё вокруг уже засыхало от жары.

Эдмунд и Эмили — вечно голодные работяги — набивали рты уже третьей порцией рулетов и чесночных булочек, а я спокойно ждал. Надеюсь, Джейк вспомнит, что он должен отвести меня сегодня кое-куда. Ведь если он всё же забыл, мне придётся напомнить и, возможно, расстроить его планы, чего я очень не хотел делать. Хоть Кэп и хвалил меня за то, что я наконец- то начал больше со всеми разговаривать, но вступать в перепалки и надоедать людям я всё ещё не мог без ощущения, что моё сердце вот-вот выпрыгнет.

Минуты шли, Денис складывала в сумку новенькие кофты, которые мисс София сшила для Тревора, Итана и Луки на осень, Волче задержался внутри храма, застыв перед портретом какого-то мужчины и, склонив голову, что-то шептал, а Эмили отдала Миссис Софии пустую корзину, в которой на прошлой неделе мадам передала нам целую гору выпечки и фруктов, и вместо этого она приняла новую, так же набитую до краёв как и в прошлый раз. Сегодня ужин готовить будет не надо и Итан с Абигейл наконец отдохнут.

Когда уже мы были готовы уезжать, я стоял возле байка Джейка, мысленно надеясь, что он сейчас сам решит напомнить мне, куда ему велели отвести меня. Однако он молчал, легко улыбаясь, перепрыгивая забор и убирая подножку велосипеда, прежде чем усесться на сидение.

— Эм... Мы сейчас поедем? — спросил я, прикусывая губу.

— Куда поедем? — с лёгким смешком спросил у меня парень, махнув головой чтобы согнать с лица каштановые волнистые локоны. О чёрт... он снова издевается надо мной, не так ли?

— Кхем. Ты обещал... обещал отвести меня к Ричи — прокашлявшись, пытаясь избавиться от комка в горле, я буквально выдавливаю из себя слова.

Как я и ожидал, Джейк снова усмехается — это его реакция буквально на всё происходящее. Он подождал, пока я залезу на багажник, и махнул рукой, прощаясь с остальными. Мы поехали в прямо противоположном направлении.

— Да-да, точно, вспомнил! А ты в следующий раз бери и напоминай мне, без всех этих "э-эм, ме-е". — Сказал он, вроде и подбадривая, но голоском наглым, что был так ему присущ.

Как я, собственно, и думал. Джейк был не плохим парнем, но постоянно скатывался в нравоучения и давал "полезные жизненные уроки", в особенности когда пытался заставить меня стать смелее. Не научить, а именно заставить. Вроде бы он хочет как лучше, но как же это порой раздражает. Я правда пытаюсь немного подкорректировать своё поведение, но мой прогресс застопорился где-то после первых пары месяцев жизни в банде. Сейчас с каждым днём ничего не менялось и было всё так же тяжело порой просто открыть рот.

Весь наш путь мы провели молча и это не могло не радовать. Сегодня мне не хотелось выдавливать из себя какие-либо звуки. Не знаю почему. Просто этим утром я проснулся и понял, что хочу обойтись без разговоров. Тихо и спокойно поработать, выполнить все дела и лечь в кровать в абсолютной тишине. И как бы я не пытался следовать заветам Рассела и "прислушиваться к чувствам", чтобы понять откуда взялись такие желания, это было слишком сложно и, как оказалось, абсолютно бесполезно. Ну вот почему я хочу того, чего хочу? Потому что просто хочу — и это всё, что приходит мне в голову. А если кто-то спросит меня, как я себя сегодня чувствую, как им отвечать? "Не выспался"? Или можно сослаться на головную боль. Хотя... нет-нет, лучше так не делать. Абигейл только-только перестала раздражённо брюзжать на всех подряд из-за мучившей её сезонной аллергии, и парни, ставшие жертвой её рвущегося наружу берсерка, сейчас будут особенно настороженны к любым проявлениям болезненности. Эхх... что же, кажется придётся всё-таки наступить себе на горло и хотя бы попытаться быть общительным. Благо я еду к Ричи, а он никогда не был сплетником и всегда работал в тишине, а значит я смогу расслабиться хотя бы в часы, проведённые в его мастерской.

К слову о Ричи, я действительно не заметил, как Джейк так быстро пригнал в нужный нам переулок. Слишком был погружен в мысли.

Меня высадили буквально у входа в ломбард и перед отъездом Джейк обменялся хлёстким рукопожатием с Ричардом, который в столь ранний час уже ждал меня у входа, неспешно пуская в воздух дым от тонкой сигареты. Пахнет от него после этого ужасно, но в тоже время даже приятно. Да, это странно, мне не нравиться вонь этого дыма, но в тоже время, когда большая часть этого запаха выветривается, остаётся лишь лёгкий аромат, какой всегда исходит от тела Ричарда и кажется мне приятным.

— Доброе утро, малой. — сказал он тоном, явно НЕ добрым. В начале дня Ричи всегда был скверным и ворчливым, как старый дед. Нужно будет предложить ему помочь и дать время, чтобы он наконец выпил свой утренний кофе и стал подобрее.

— Доброе. Уборка сегодня на мне? — спрашиваю я, чувствуя как язык будто покрыт чем-то вязким, как лак или желе, настолько неохотно я проговариваю слова. Однако, спасибо всевышним, Ричи не стал задавать вопросов и ответил лишь кивком, прежде чем затушить сигарету о стену и выбросить в урну.

— Двадцать минут до открытия, лавка на тебе, я за кофе. — Бинго. Собственно, как я и ожидал, Ричи при первой возможности дал мне краткий список поручений и выдвинулся в направлении кофейни, что была на другом конце улицы. Он даже не снимал рабочего фартука, настолько ему нужно было поскорее проснуться и взбодриться, чтобы смочь функционировать дальше.

Хм... мне вот что интересно, может ли кофе помочь мне так же, как оно помогает взрослым? Рич всегда становиться более терпимым и дружелюбным после пары чашек, так может и на меня это сработает? Если, конечно, детям можно пить кофе.

Я лезу в нагрудный карман, где у меня вроде как должна быть завалявшаяся пригоршня монет со вчерашней смены. И да, я действительно нахожу её и, догнав Ричи за пару шагов, протягиваю ему тройку монет по пятьдесят пенсов. Надеюсь, этого хватит

— Можешь мне тоже взять одну чашку? — спрашиваю я, видя как в глазах Ричи, спрятанных под очками, мелькает удивление. Однако он всё же берёт мою мелочь и кивает.

— Тебе какой?

— Ам... а там разные? — спрашиваю я, ненадолго зависнув. Вот уж точно не ожидал, что у кофе, которое везде называется одинаково, оказывается имеет свои... виды? — Ам-... Обычный? — Чёрт... снова чувствую себя идиотом.

Я вижу как Ричи смотрит на меня пару секунд, будто подгружая сложную информацию, однако потом уголок его губы тянется вверх в невольной мимолётной улыбке. Его взгляд всё ещё остаётся сонным и спокойным, хоть и менее холодным.

— Ладно, пойдём со мной. Тебя, видно, тоже подняли ни свет ни заря. — С этими словами он махнул головой и продолжил шествие вдоль улицы, очевидно приглашая меня присоединиться.

Мне было очень стыдно за то, что я вроде как хотел доставить Ричи поменьше хлопот, но теперь хожу за ним хвостиком, словно надоедливый ребёнок. Мне нужно быть тише и не отсвечивать. Конечно, ни Рич, ни кто-либо ещё не ругал меня за излишнюю приставучесть, по крайней мере в течении последнего года, но мне до сих пор жуть как не хотелось испытывать их терпение. Тем более что я знаю, каким страшным Ричард бывает, если его разозлить. А для вызова его злобы многого не нужно, достаточно просто быть Кевином.

В итоге Ричи всё-таки отвёл меня в это кафе, которое, так-то "кафе" назвать было трудно. Внутрь зайти было нельзя, мы лишь стояли снаружи и в окно раздачи делали заказ. Ну, как мы... Ричи делал, а я молча стоял рядом как моральная поддержка. Получив свои напитки, мы сели на небольшие табуреты у круглого столика, что был буквально вкручен в брусчатку большими болтами. Ричи, как и всегда, держал в своём бумажном стаканчике кофе, который был похож на смазку, которой Диего покрывает колёсные цепи, настолько эта сильно пахнущая жижа была чёрной и с тёмно-коричневой пенкой. Мне же он заказал какой-то кофе странного названия и попросил добавить чуть больше молока, так что от моей кружки пахло скорее как от тёплого какао. Однако вкус...ну, это точно было не какао. Не сладкое, горчащее и оставляющее неприятное послевкусие на нёбе. Как взрослые вообще это пьют?! Или они настолько часто бывают уставшими, что им надо распивать такую гадость, чтобы проснуться и только за счёт этого все кофейни до сих пор не закрылись?

Моё лицо невольно скривилось и, судя по хмыкнувшему смешку Ричи, он счёл это очень забавным.

— Добавь сахара и, если будет совсем плохо, можешь оставить, я допью. — и после этих слов он, с абсолютно ровным лицом, отхлебнул из собственной чашки это угольно-чёрное густое варево. Что это за чудовище?!

— Тебе... правда нравиться его вкус? — спрашиваю я, на что Ричи лишь машет головой.

— Нет. Оно слишком горькое.

— ...Тогда зачем ты его пьёшь каждый день?

— Зависимость. — сказал Ричи, пожав плечами. — Мне мой хозяин посоветовал начать пить кофе, когда захочу курить. Ну, чтобы перейти с одного на другое. Как видишь, не вышло. — произнося это, Рич как-то автоматически потянулся к одному из карманов своих рабочих брюк, намереваясь вытащить пачку с сигарет, но потом его лицо застыло и нахмурилось, а рука медленно засунула коробок обратно. — Никогда не начинай пробовать подобного... потом годами отучаться будешь и, вероятно, безрезультатно.

— ... Кевин сказал, что тебе кофе и сигареты помогают успокоиться. То есть, с этой стороны они могут быть полезны? — тихо спросил я, сам не до конца понимая зачем.

— Э-эй! — резко прервал меня Ричи, поднимая указательный палец. — Не путай причину со следствием. Со мной было всё нормально, пока я не начал покуривать. Табак он, по сути, тоже как наркотик, просто почему-то легальный. Расслабляет, даёт лёгкий дофамин и далее по списку... только вот в долгосрочной перспективе ты полностью теряешь возможность расслабиться естественным путём, без дополнительных стимуляторов. Потому я и говорю — никогда не начинай. И... давай лучше оставь свой кофе. У меня в холодильнике есть сок.

Что же, хоть Рич и не был болтливым, он как всегда отвечал на любые мои вопросы. Спокойно и размеренно, проявляя хоть какие-то признаки нервозности лишь тогда, когда разговор заходил о нём самом. Кофе я в действительности всё же отдал Ричарду, согласившись на стакан сладкого яблочного сока по возвращению. На долго мы не задержались и, как только стаканчики были опустошены и выброшены, мы направились обратно в ломбард.

Ричи ещё какое-то время проводил мне лекцию о вреде привычек, однако, как и всегда, он не мог говорить слишком долго. Стоило нам вернуться и зайти в мастерскую, так он тут же замолк, погрузившись в работу. Он чистил в растворах мелкие украшения, вроде брошей или серёжек, а мне поручил продолжить работу, начатую ранее. Ещё месяц назад ему принесли старую картину в резной деревянной раме. Клиент так и не вернул деньги, под залог которых картина была оставлена. Как признался Ричи, ему показалось, что человек изначально не собирался её забирать. Тот "странный чудак в лиловом халате", по словам Ричарда, был подозрительно улыбчив, явно не с нашего района и хотел сбагрить картину хоть куда-то. Он бы подумал, что мужчина украл это полотно, но в этом не было смысла, ведь денег за него посетитель получил ничтожно мало и не жаловался. Да и через хозяина ломбарда ничего выяснить не получилось. Ни у кого картина не пропадала, никто не собирался её искать. А раз всё в порядке, то путь один — починить и продать.

Ричи попросил меня аккуратно разобрать деревянную раму, не повредив холста, а затем как следует очистить её, отполировать и покрыть лаком. В этом я был уже практически спец! Если моя работа над самой-самой первой шкатулкой была оценена средне, то спустя почти год, работая у Ричи всего по пять-шесть раз в месяц, я научился делать такое, о чём раньше и думать не мог. Никогда не увлекался подделками или рисованием, но заниматься всем этим кропотливым трудом оказалось интересно, так ещё и денег это приносило не мало (по моим скромным меркам), особенно, если продажа проходила удачно.

Я разбирал рамку картины, невольно в процессе поглядывая на полотно. На нём был изображён какой-то бледный черноволосый мальчик в строгой одежде, такой, в которой в фильмах изображали старомодных аристократов. Подмышкой мальчика была потёртая коричневая книга, на шее амулет, в руке кубок, на тонком пальце широкое чёрное кольцо, а на голове диадема. А особенно моё внимание привлекала змея, что на картине была обёрнута вокруг его шеи и мне постоянно казалось, что как только я отвожу взгляд, она начинает шипеть и шевелиться, а потом вновь замирала, как только я начинал смотреть прямо на неё. Меня эта картина пугала и, возможно, я понял почему "чудак в лиловом" так был рад от неё избавиться.

Конструкцию я вскоре разобрал и, наконец надев перчатки и отложив основное полотно в сторону, я начал покрывать раму раствором и счёсывать металлической щёточкой старый лак. Теперь я это делал намного быстрее и даже многочисленные выемки и объёмные узорчики меня не останавливали! Первая грань рамки была быстро очищена, промыта и оставлена в стороне, а через пол часа и вторая и за ней третья. Ричи порой поглядывал на меня, но ничего не говорил, просто следил за работой. Если он не придирался и не поправлял меня, значит в его глазах я делал всё правильно. Он даже пару раз кивнул мне, когда наше взгляды встречались, показывая что всё хорошо. Это не могло не вызвать у меня лёгкую улыбку.

Моя работа заняла чуть больше полутора часа. Я очисти всю раму и протёр каждую выемку сухим полотенцем, высушивая красивую деревяшку, природные узоры на которой были пока видны слабо, но я знал, что после того, как Ричи её отполирует, рамка станет даже лучше чем была.

Ричи так же оторвался от своей работы. Он отправил украшения в контейнер, который загрузил в жужжащий аппарат и после этого он наконец-то смог помыть руки и сполоснуть лицо. Даже сейчас, после нескольких часов беспрерывной работы, он выглядел немного сонным. Ричард плавной походкой подошёл к моему месту и я продемонстрировал ему результаты своего труда.

— Молодец. Можешь заняться картиной. Я тебе покажу как работать с полотном. Ты ведь не устал? — спрашивает он меня привычным строгим тоном.

— Ни капельки не устал! — выпалив это, я тут же закусил губу. В мастерской шуметь нельзя, надо это не забывать. Однако Ричи никак не среагировал на мою оплошность, очевидно понимая, что я не специально. Всё же, работа в тишине позволила мне отдохнуть и немного зарядиться.

— Хорошо.

Большой мягкой кистью Ричи покрыл картину какой-то вонючей жижей, которой он ранее капал на уголок холста, чтобы снять с неё старый лак и посмотреть, не повредиться ли краска. Краска была в порядке и я, вооружившись ватными палочками и стаканчиком с очередным раствором, начал стирать лак с маленьких участков картины, которые постепенно переставали быть желтоватыми и обретали яркость. Кожа мальчика на картине была намного светлее, чем я думал, почти белой. Хоть я и работал быстро, процесс оказался более длительным и кропотливым.

Примерно когда одна пятая холста была очищена, мне всё же понадобился небольшой перерыв, во время которого мы с Ричи съели по небольшой порции салата и выпили по стакану сока. Обед хоть и был скромным, но я был совсем не голоден. Меня ведь накормили утром! Вроде уже год как нет проблем с едой, но я каждый раз этому удивляюсь, насколько же моему животу хорошо, когда он не изнывает и не скручивается от пустоты! Я ни разу не пожалел, что в конечном итоге меня занесло в логово к банде. Хотелось каждый день благодарить Волче и Харона, что не проехали мимо и подобрали меня, приведя в новый дом. Ну, как говорил Капитан — лучшая благодарность не в словах, а в действиях. Так что я буду продолжать работать каждый день и, может быть, однажды у нас у всех будет свой собственный хороший дом, с большой ванной и камином. И у каждого не просто закуток, а целая комната! Большая, с мягким ковром и большим окном.

Пока я продолжал корпеть над картиной, погружённый в свои мысли, Ричи расхаживал по мастерской и протирал полки и баночки. У него на сегодня больше не было работы, новых вещичек не приносили, а украшения всё ещё жужжали в сером аппарате, очищаясь. Надеюсь, скоро нам принесут ещё что-нибудь для чистки и разборки. Может быть часы? Мне понравилось чинить механические часы, хоть тогда это и заняло целый день и Ричарда явно уже выворачивало от одного их вида, но было очень увлекательно возиться со всеми этими шестерёнками, маечками и прочими детальками.

Однако никто не заходил, а Ричи вскоре закончил уборку и вытащил меня из омута собственных мыслей, сев напротив и начав разговор, что он делал не так часто.

— Рассел заберёт тебя через час.

— Кэп? — спросил я, оторвавшись от работы — Но Денис сказала, он сегодня занят.

— Он сказал, что у него важное дело, — Рич подтвердил мои слова лёгким кивком — но сразу после ему понадобишься ты. Закончи по раньше и вымой фартук до того как он прибудет.

Ричи не просил, а отдавал указание и было ясно, что как-либо возразить я не могу. Блин... мне так хотелось побыть в его мастерской весь день, но видимо придётся поработать ещё где-то. С Расселом я ещё ни разу не отправлялся на "задания". Обычно он брал с собой парней постарше, ведь, как я понял, и работа у них была намного-намного труднее, чем та, которой обычно занимался наш с Денис отрад, где были не самые сильные члены банды.

Интересно, зачем я понадобился им? Вряд ли я хоть где-то мог показать себя лучше всех, чтобы по праву заслужить место под крылом сильнейших. Но может быть тогда всё дело в том, что наоборот, меня не жалко?.. Что если им нужен ребёнок маленького и жалкого вида для какой-то авантюры? Ну и конечно же, кто справиться с этим лучше меня.

Чем меньше оставалось времени до ракового момента, тем сильнее колотилось моё сердце. Со лба по носу стекла капелька пота, упав рядом с лицом мальчика на картине. Толи у меня уже галлюцинации, толи этот мальчик только что нахмурился от подобного. И... стоп, разве на нём не было много украшений и змеи на шее? Возможно, я это лишь придумал.

Примерно за пять минут я наконец-то встал со стула. Голени немного онемели от того, что я всё это время сидел на коленях и явно позабыл о том, что стоило бы походить и размяться. Всё тело немного трясло, пока я сначала тряпкой протирал фартук, на котором появились новые светлые пятна из-за попавшего на него растворителя, а потом я мыл руки сначала в перчатках, а потом второй раз без них. Я ополоснул лицо, стараясь унять жар.

Внезапно я почувствовал руку на своём плече. Очевидно, это был Ричи, но я настолько потерялся в своей голове, что не заметил как он подошёл и от того содрогнулся всем телом.

— Снова? — спросил он, глянув на меня сквозь стёкла очков. Я лишь едва заметно качнул головой, вроде и отвечая "да", но в тоже время надеясь что он не заметит. Но Рич одним движением заставил меня повернуться к нему и положил тонкую ладонь не на грудь чуть пониже шеи. — Глубокий вдох. Давай, вот так. Хорошо, теперь задержи дыхание. — он мягко командовал мной, сохраняя строгий и не терпящий пререканий тон. Ну а я что? Я подчинился и, вдохнув полной грудью, задержал воздух внутри. — Резко выдохни. Молодец. Ещё один вдох. Мысленно посчитать от десяти до нуля и снова резко выдохни.

Вдох, счёт, выдох, снова вдох: я выполнил этот цикл ещё пару раз и в итоге смог успокоиться. Вернее, Ричи меня успокоил. Не понимаю каким образом, но у него это получалось все эти два раза, в которые я падал в яму страха в собственной голове. Глупый и необъяснимый страх, который мешал дышать и думать и из которого меня мог выдернуть только кто-то другой, ведь мне самому мешали собственные мысли, что велись вокруг меня как душащие змеи, не помогая, а лишь топя ещё глубже.

— Прости пожалуйста... — прошептал я, вытирая потеплевшие глаза, из которых, слава всевышнему, не шли слёзы. Хоть здесь я смог сдержаться.

— Ничего страшного не случилось. Пойдём во двор, у нас с тобой от запаха растворителя глаза покраснели.

Сказав это, Ричи взял меня за руку и, выведя ко входу в ломбард, позволил мне вдохнуть свежего воздуха. И правда, в мастерской от всех этих растворов и химии воздух был спёртым, но я и не замечал этого, пока не вышел на улицу. Мне становилось легче... немного легче. Я понимал, что наверняка выгляжу так, будто вот-вот заплачу, но у меня ещё было время привести себя в порядок, прежде чем прибудет Кэп. Хотя бы чтобы он и парни не увидели этого позора.

Ричи всё это время стоял рядом, положив мне руку на плечо. Он и в прошлый раз так делал, вместо того чтобы, как Кевин, осыпать меня вопросами и утешать. И я был благодарен за это. Я сам не понял, что только что случилось и не думаю, что мог бы это как-то объяснить. Я просто блуждал по дебрям в собственной голове и в итоге споткнулся и полетел куда-то в чан с необоснованной паникой. Благо Ричард меня удержал и вытащил. И ничегошеньки не спрашивал.

— Спасибо. — тихо шепнул я, на что получил лишь кивок и тихое хмыкнувшее "угу", что сорвалось с уст Ричарда. — ...я тебе помешал?

— В чём? Я же ничем не занимался.

— А... да. И вправду. Прости.

— Ты уже извинялся. — ровным голосом произнёс Ричи и, в этот раз, на его тонких губах на секунду сверкнула улыбка. Я почувствовал как его рука, лежащая на моём плече, ласковым жестом немного потрепала меня, будто пытаясь взбодрить. Харон однажды говорил, что Ричи не любит такого "панибратского отношения", но от того было вдвое приятнее получать от него подобные жесты, которыми он пытался немного расслабить напряжение, коем сейчас был пропитан воздух. Хоть и последняя фраза, как мне кажется, была излишней. — Панически атаки — дело частое. В банде все к этому привыкли, так что стыдиться нечего.

Я уже слышал об этом, при чём много-много раз. Постоянно, когда со мной случались подобные странные срывы. Мне всегда говорили, что это "просто паничка" и советовали, чтобы я обратился к кому-либо. Проще сказать, чем сделать. Если подобные атаки случаются не только со мной, как вообще можно иметь наглость напрягать других собственными проблемами? У многих ситуация куда хуже, чем моя, но именно я стабильно дважды в месяц балансирую на грани нытья и потери сознания, безуспешно пытаясь скрыть это от других. Как же это... низко и жалко с моей стороны.

Я как-то не задумывался, что мы стоим на улице уже довольно долго, пока в какой-то момент я не услышал знакомый голос. Гаркающий, словно вороний голос, доносившийся до ушей аж с другого конца переулка. Подняв голову, я заметил как мимо людей проносятся три фигуры на высоких байках: Кэп, Харон и, внезапно, Диего. Вот уж точно не ожидал я увидеть именно такую компанию. Диего, кажется, вообще впервые на байк сел, за то время что я его знаю.

— З-зравствуй, Кэп! — подаю голос я, кивая, как только взгляд старших падает на меня.

— Привет, малец. — своим привычно бодрым тоном проговаривает Рассел, вставая с велосипеда.

Краем глаза я вижу, как Ричи делает маленький шаг назад, когда лидер приближается к нему. Я успеваю испугаться, ведь никогда ранее Рич ни от кого не отстранялся. Я вообще не видел, чтобы они когда-либо виделись с Капитаном. Он его боится?

Я вздрагиваю от того, как Рассел резко бросается вперёд и, до того как Рич успевает прошмыгнуть обратно в ломбард, хватает его. До хруста в костях Рассел прижимает Ричарда к себе в самых что ни наесть крепчайших объятьях, которых мало кто удостаивался от него. Ричи ни то фыркает, ни то кашляет, подняв руки с раскрытыми ладонями на уровне груди и не сильно пытаясь оттолкнуться от Кэпа.

— Ха! Всё такой же кислый, братец? — с усмешкой говорит Капитан, наконец-то отпуская Ричи и позволяя ему свободно дышать. — Рад наконец увидеться!

— Кх-! Я тоже... братец. —естественным для себя полуфырканьем говорит Рич, однако в его словах я и близко не слышу того самого убийственно-злого тона, какой проклёвывался у Ричарда, когда он реально злился. Казалось, его вообще не смутил жест Рассела, он лишь расстроился, что не смог избежать этого медвежьего захвата.

— Так... — произнёс я, немного привлекая к себе внимание и желая наконец задать важный вопрос. — Чем мы сегодня займёмся? Что-то серьёзное?

Я вижу как на губах Кэпа и Харона расцветают прищурные ухмылки, от которых у меня возникает лишь одна мысль: "сейчас что-то начнётся".

— А ты подумай, шкет — начинает Харон — ничего необычного не замечаешь?

Я замечаю... с самого начала заметил.

— Почему Диего не на базе?

Стоило мне задать этот вопрос, как Рассел щёлкнул пальцами и кивнул, таким образом, видимо, похвалив мою внимательность. Которой, правда сказать, много и не требовалось.

— Бинго. А чайник с нами по делу между прочим. — после этих слов Харон пронзительно и звонко свистнул одними губами, да так громко, что на нас обернулось несколько человек. В этот раз он уже обращался не ко мне. — Спрыгивай, пусть малой испытает своего коня.

После этих слов Диего кивнул и слез с велосипеда, с мягкой улыбкой глядя на меня, будто чего-то ожидая. Я что-то не правильно понимаю? Не может ведь быть такого, что мне отдают чей-то байк. А если ещё и присмотреться, то можно заметить, что этот велосипед был... не из наших. Сколько раз я не смотрел на нашу "парковку", я ни разу не видел там ярко-зелёного велосипеда, с такой толстой рамой и странным механизмом на заднем колесе, к которому от педалей шла цепь. Вместо одной шестерни, там было пять или шесть разных размеров! Велик явно выглядел так, будто им пользовались, сидение и руль были вовсе будто бы от другой модели, но это не отменяет того, что выглядел он чертовски круто.

— Это...

— Ну, чего ждёшь? — спрашивает у меня Диего, положив тяжёлую руку мне на плечо. — Давай, седлай. Я что, возился с ним, чтобы ты на него смотрел?

—... Это мне?! — спрашиваю я, выпучивая глаза. Стоит ущипнуть себя и проверить, не галлюцинация ли это. Нет, это реальность.

— Конечно, а кому ещё?

— Ну, вообще мы планировали заграбастать чё нить попроще — вставил свою ремарку Харон, наклоняя голову и закатывая глаза. — Но чёрт возьми, басятское сердце не могёт удержаться от такой сочной ласточки. Ты глянь на эти звёздочки, малой! Это ж скоростной, мать моя ведьма, механизм! Да я б слюнями удавился, если бы встретил эту красотку, когда свою телегу выбирал!

Я медленно, будто не веря собственным глазам, подошёл ближе. Рука опасливо легла на раму, толстую, плотную и немного шершавую толи из-за краски, толи из-за чего-то ещё. В голове вертелась лишь одна мысль:

— Сколько он стоит? — шёпотом вырываются из меня слова. Я всё ещё не верю, что вот так... просто взял и получил то, за чем так долго гнался. Кевин ведь ясно дал понять: только работа, только накопления и, если повезёт, я рано или поздно встану на колёса. Так зачем тогда всё это, если мне по итогу просто дали то, чего я хотел? Может, есть какой-то подвох?

— Как крыло от самолёта. — не церемонясь, ответил Харон, тут же получив тычок локтем в бок от Диего.

— Не боись, малой, покупали мы только раму. Колёса сняли с моего старого велика, а сидение и руль у меня давно в запчастях валялись. Если что, я всё починил и проверил на месте, это золото не ездит, а летает. — проговаривая это, Диего ненавязчиво, но весьма красноречиво подталкивал меня вперёд, подначивая наконец-то оседлать эту "красотку, золото" и просто чертовски крутой байк!

Сердце колотиться, руки дрожат, но превозмогая абсолютно всё, я с ювелирной аккуратностью подхожу ближе и перекидываю ногу через велосипед. Рама и колёса такие высокие, что я стою буквально на одном носке, едва доставая до земли. Помню как когда-то, далеко в прошлом, Гарри катался на старом никому не нужном велосипеде своего брата, но тот и близко не был таким тяжёлым и неповоротливым! А эта "ласточка" казалась мне просто махиной, которая, если упадёт на землю, то придавит и сломает мне ногу.

— ...Страшно. — тихо шепчу я, осознавая, что время-то идёт, а я как зомби — застыл на одном месте и всё смотрю куда-то вниз, да держу руки на плотных резиновых ручках руля.

— На двухколёсном никогда не езди? — спрашивает у меня Рассел, а когда я киваю, он потирает руками друг о друга, будто предвкушая чего-то. Веселья или моих страданий — вопрос открытый. — Что ж, вот и наша работа на сегодня. Чао, Рич! Я к тебе через пару недель заеду.

— Ага, бывай.

Обменявшись рукопожатиями, они отвернулись друг от друга. Ричи пошёл в ломбард, а Кэп сел за руль своего велосипеда, на багажнике которого уже тихо примостился Диего. Вместе с Хароном, они пристроились ко мне слева и справа. Рассел с лёгкостью потянул на себя раму моего велика, выравнивая его, из-за чего мне не оставалось ничего другого, кроме как запрыгнуть на сидение. Без опоры я лишь сильнее чувствовал, что вот ещё секунда и я упаду, если Кэп меня отпустит! Но он продолжал держать и при чём довольно крепко, что не могло не радовать.

— Смотри, тут ничего сложного: давишь на педали, смотришь вперёд и набираешь скорость, а там интуитивно всё будет ясно. — Проговаривая это, Рассел немного толкает байк вперёд, от чего я чувствую, как педали под моими ногами немного движутся: одна вперёд, вторая назад, но обе против часовой. Я непроизвольно вздрагиваю, а одна рука как-то машинально отпускает руль и хватается за рукав куртки Кэпа. Страшно! Пусть он либо отпустит, либо не толкает! — Спокойно! — твёрдо, но всё ещё со смешком в голосе говорит Рассел — Я тебя держу, ты не упадёшь. Дави на педали и не боись, мы с Хароном подхватим, если что.

Ну, пути обратно нет. Я долго хотел этого, долго просил, а отказываться теперь стыдно, так что, наверное, придётся просто сделать это. Давай, Джеймс, как ты умеешь: сделай какую-нибудь хрень, которая приведёт тебя к чему-то хорошему. Даже если есть шансы сломать шею...

Вновь хватаю двумя руками руль. Я пытаюсь надавить на педаль, но звезда прокручивается настолько туго, что мне приходится подняться с сидушки и перекинуть весь вес на одну ногу. Когда одна педаль резко уходит вниз, а вторая вскакивает вверх, мои руки до побеления сжимают руль. Я не упал, Рассел всё ещё держит велик за багажник, терпеливо ожидая, когда я осмелюсь на следующий шаг. Я пытаюсь перенести вес на вторую ногу, но вместо того, чтобы прокрутиться вперёд, педаль предательски отходит назад с противным звоном. Что ж, теперь обе педали на одном уровне и, возможно, так будет даже легче.

Велосипед всё ещё кажется мне чертовски огромным и даже набрав немного скорости, я всё ещё не сажусь на сидение, будто думая, что если эта махина всё же полетит вниз, я каким-то образом сумею зависнуть в воздухе. Кэп всё это время ехал сбоку и придерживал мой велик. Хоть я и чувствовал, что его хватка скорее показная и он не всё время меня удерживает, я понимаю, что в моменты, когда я ну совсем на грани того, чтобы потерять управление и свалиться, он всё же усиливает хват, твёрдой рукой держа меня на колёсах.

Мы сперва относительно медленно двигались вдоль улицы, где почти не было машин и людей, но на всякий случай, ни Харон ни Рассел не отъезжали далеко. Лишь когда мы начали выезжать к границе города, двигаясь к базе, они позволили себе отъехать подальше. Харон двигался от меня в четырёх-пяти футах, а Рассел вскоре показательно ускорился, давая мне понять, что он меня не держит. Я катился сам! Абсолютно без поддержки управлял этим педальным монстром! На скорости с ним и правда было легче справиться, уж не знаю, как это работает, но так оно и есть! Больше мой байк не наровил лечь на бок и придавить меня! Хотя поворачивать руль всё ещё было страшно.

— Я дурею, шкет — громко и протяжно гаркнул Харон — Лыбу давишь, а до сих пор трэсэшься! Расслабься уже, всё в ажуре.

— Знаю, прости. — сбивчиво отвечаю я, едва ли умудряясь хватать складные фразы из общего потока мыслей, что сейчас кружили голову, как потоки ветра — Я просто не верю, что вы правда мне это купили! Я... я верну всё, обещаю!

— Боже милостивый, да успокойся уже — чуть тише Харона протягивает Диего — это ж просто подарок. Мы как-то... лохонулись и прозевали момент, когда тебя пора было поставить на свои колёса.

— Можешь считать это подарком на свой день рождения, мистер "мне почти десять". — хохотнул Рассел. Его слова вызвали у меня такую улыбку, от которой скулы начали побаливать. Подарок на день рождения... огромный и крутой велик. Эти слова казались мне несовместимыми, но вот оно: спустя год после моего появления в банде, я получаю свой байк. Только мой! Мой-мой и больше ничей! Да, на нём кто-то уже когда-то ездил, но он был как новенький, с новыми деталями, колёсами и весь такой... такой класный!

Я уже чувствовал себя уверенно, давя на педали и повышая скорость. Управлять этой здоровенной железкой становилось всё легче! Будто я немного поездил и наконец покорил его! Поэтому байки ещё называли "конями"? Хех, ну или "стальной осёл", как говорил Харон.

Город остался позади, редкие промышленные здания и начинающиеся поля проносились мимо, а в ушах завораживающе гудел ветер. Я будто летел над дорогой, в редкие моменты даже не нажимая на педали и велосипед ехал сам собой! Харон что-то громко и насмешливо ворчал о "скоростной механизм" и "давай, Диего, делай", но он явно говорил не со мной и его голос был для меня лишь фоном, таким же, как свист проносящегося мима мира.

Вот и база уже виднеется. Наш оккупированный недостроенный завод, огороженный забором и стоящий на краю лесополосы. За ним больше не было зданий, а лишь бескрайние, уходящие далеко-далеко поля. Велосипед уже ехал сам, мне даже не пришлось подкручивать педали. Я просто расслабился на сидении. Хотелось отцепить руки от руля и поднять их, но нет, я ещё не настолько осмелел. Скорость медленно снижалась, от чего я вскоре поравнялся с Расселом, Хароном и Диего.

— Почти приехали. — в никуда произнёс Диего, чтобы по привычке избавится от "неловкой" паузы.

— Да — протягиваю я, не убирая улыбки, что практически впечатолась в лицо и, как бы я не пытался, я не мог её убрать. — Поддержишь меня, когда будем тормозить? — спросил я глянув на Рассела.

— Конечно. Только смотри, ручного тормоза здесь пока нет, у нас руля нужной модели не было, так что сейчас будешь тормозить педалями. Просто прокрути их назад.

Когда мы уже приблизились к базе, я попытался надавить на педаль, заставив её двигаться по часовой. Это оказалось куда проще, чем при движении вперёд. Только вот, после прокрута педалей, велосипед лишь издал тихий шелестящий цокот, но нисколько не сбавил хода. В непонимании я глянул на Рассела, который во мгновение перестал улыбаться и прикусил губу, раскрыв глаза и переглядываясь с Хароном, чьё выражение было не лучше.

— Пу-пу-пу... ой забыли. — произнёс Кэп, отводя взгляд. А. Окак. То есть, как я понял, они забыли, что кроме как ручным тормозом этого монстра никак не остановить, и потому просто сняли его?

—... И что мне делать? — спрашиваю я, чувствуя как сердце снова начинает колотить по груди, будто крича "я больше в этом не участвую".

— Ищи кусты помягче, братец — цокнув, произносит Харон, прежде чем плавно замедлиться, всем своим видом говоря, что его крайним делать не надо — С днём рождения!

— ...Спасибо.

Удивительно, как я всё ещё просто обожаю убеждать себя во всякой разной херне. Ничего не мешало мне спокойно драить посуду на кухне не совсем легального бара дяди Уно. Да, это мыльная вода, на поверхности которой помимо пенки плавали ещё и пузырьки соскобленного с тарелок жира, да, вода по непонятной причине была такой горячей, что обжигала руки сквозь резиновые перчатки, но по крайней мере я всё ещё мог просто заниматься своей работой, особо не контактируя с людьми. Исключение, конечно, было, в виде косоглазого курчавого парнишки, что после уборки очередного столика, сбрасывал собранные тарелки, кружки и подносы в эту большую раковину. Брызги летели и на лицо, и на брюки, один раз даже попав прямо в глаз, который потом ещё долго чесался. Я ведь мог я просто потерпеть три-четыре часа, чтобы сделать свою работу, получить заслуженные шесть фунтов и уйти домой. Но не-е-ет, мне обязательно нужно было всё усложнить, просто потому что я подумал, что раз Кевин и Лука с Тревором находят в работе возможность пару минут просто посидеть и пообщаться, то это значит, что в зале им намного легче, чем мне на моечной зоне.

Вынудил же меня мой язык взять и ляпнуть, что я хочу поменяться и тоже "поразносить заказики, да пописать в блокнотике", вместо того, чтобы горбатиться и пыхтеть над этой грязной промышленной раковиной, в которой уже хотелось утопиться. Ну и я поменялся... теперь Тревор кис на кухне. Ну а я, лишь выйдя в зал, понял что зря я сюда полез.

Мест, отведённых для гостей в заведении было два: главный и приватный зал. Тревор сказал, что в приватном хоть клиенты хоть и более придирчивые, работать там куда приятнее. Но я так и не успел это ощутить, ведь отправили меня в самый очаг движухи. В главном зале музыка долбила так, что мне становилось плохо. В ушах и затылке вновь гудело и звенело, так что каждый раз входя на более-менее тихую территорию кухни, я думал, что оглох или в каждое ухо влил по стакану воды. Из-за орущих колонок я пропускал больше половины слов и фразы клиентов приходилось достраивать у себя в голове. И по ходу времени это становилось всё сложнее и сложнее, ведь с каждым выпитым стаканом дешёвого пива, от которого, как мне кажется, исходит вонь как от бензоколонки, беседы этих "взрослых леди и джентльменов" становились всё бессвязней. Они несли околесицу или повторяли одно и тоже слово заплетающимся языком, надеясь что хоть кто-то поймёт их бубнёж.

Все часы работы я был напряжён, мне так сжимало челюсть от нахождения в окружении пьяных туш. Ещё целых два часа до конца вечера, а у меня всё свербит ощущение, будто я на пределе, в надрыве, и вымотан так, будто я не людям еду подавал, а таскал тонны кирпичей несколько часов подряд. Уже мечтаю о моменте, когда всё закончится и на следующую смену я вернусь уже к своей грязной раковине, от воды в которой несёт как от нечистот. По сравнению с отрыжкой очередного пьяницы, это можно сравнить с ароматом духов. И перспектива утопиться кажется всё более привлекательной.

На мгновение шум тихнет, лишь для того чтобы одна какофония, которую здесь называют "музыка", сменилась другой. Уши всё ещё заложены, но даже так я слышу как вокруг гогочут басом гости, туда-сюда снуют и чокаются бокалы и с десяток кулаков стучат по столам, требуя продолжения экзекуции, которую эти черти называют "весельем". Весь вечер я и Лука, что был здесь со мной, наблюдали как меняются местные гости: глаза стекленеют, а лица будто натираются воском. И вот, перед нами уже не люди, а стая горланящих животных, разодетых в рубашки и с натянутыми на голову кожаными масками, что лишь с первого взгляда могут походить на человека.

Я снова ретируюсь на кухню, передавая заказ двум единственным поварам. Подперев спиной стену, я ненадолго замираю, делая глубоких вдох и пытаясь дать себе время для передышки. Наконец можно спокойно встать и подождать, пока Мистер Чак зажарит во фритюре новую порцию сырных палочек, только что извлечённых из морозилки. Лишь бы он делал это подольше, чтобы я с чистой совестью мог не возвращаться в этот проклятый зал ещё хотя бы пару минут.

— Что, щегол холёный — раздался насмешливый голос Тревора. Он отошёл от моечной зоны и сейчас пытался поудобнее завязать в хвост свою копну тонких косичек, что от пота размокли и выглядели как крысиные хвосты. Ассоциация с крысой весьма подходила его наглой длинноносой мордашке — инкриминировал мне безделье, а сам от моей работы вот-вот увалишься?

С моих губ невольно разноситься уже более явный и звучный вздох. Что ж, тут он прав, я действительно недооценил насколько же невыносимо порой работать с людьми, с их капризами и придирками. Всё это давит на мозги и вызывает усталость похлеще, чем часы монотонного ручного труда.

— ...Ага. Меняемся обратно?

— Ха, нет уж, увольте меня от таких почестей! — Тревор махнул рукой, прыснув от смешка и возвращаясь в моечную.

— Но-...

— УВОЛЬТЕ! — перебивает он меня, даже не дослушав. — Я давно так не кайфовал, батрача на Уно, и не готов портить этот вечер очередной рокировкой. Давай, кончай смену и вертаемся, нас скоро подменят.

Аргх. Я ощущаю, как от его слов у меня вновь начинает болеть голова и скрипеть зубы. Если ему легче чем мне даётся работа в зале, то почему бы ему просто не вернуться?! Очевидно, чтобы проучить меня. Ладно, ты победил! Я в очередной раз понял, что я категорически не прав. Я хоть и не умею молиться, но искренни умоляю всевышнего, чтобы это был последний раз, когда мой длинный язык и чертовски "умный ум" доставляют мне проблемы.

Я медленно подхожу к моечной зоне, заглядывая за стенку. Мне нужно задать лишь один вопрос и радоваться, если ответ я получу сразу и он будет однозначный и короткий.

— В следующий раз можно ты будешь в зале, а я тут? — Спрашиваю я, стараясь сделать голос громче, чтобы его можно было услышать сквозь общий шум.

— Как хочешь, Джей. — отвечает Тревор, пожимая плечами и даже не поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. — Я не против ещё раз поменяться.

— Увольте, я не хочу.

Мой ответ вызывает у Тревора очередной смешок и на этом он меня отпускает. Я возвращаюсь на кухню, чтобы забрать уже приготовленную порцию горячих сырных палочек и с тяжким сердцем вернуться в эту суматоху и безумие. Ещё час до полуночи и наконец-то мы уйдём, получив свои честно заработанные деньги.

Я лавирую между небольшими скоплениями людей, часть которых до сих пор имеет силы танцевать и горланить песни, а добрая половина уже едва не дрыхнет за столами. Держа несколько тарелок с закусками, я подхожу к компании относительно молодых людей. Они что-то громко обсуждали, но завидев меня тут же засвистели и зааплодировали, выхватывая порции прямо с подноса. Я уже думал об этом, но подумаю ещё раз: как же раздражают эти пьяные головы. Никогда не буду пить. Никакого пива, никакого виски. Ни-че-го!

Последний час тянется медленно, куда медленнее, чем все предыдущие. Сколько бы я не подходил к барной стойке, чтобы посмотреть сколько времени показывают маленькие настенные часы, их стрелки будто специально кто-то замедлил. Как же я хочу спать. Не представляю, как я на ватных ногах доеду до базы, но как только я там окажусь, я упаду на свою койку и просплю часов десять. Думаю, стоит предупредить Кевина, что я планирую пропустит завтрак. Хотя, скорее всего, он и сам после поздней смены будет дрыхнуть до обеда.

И вот, в заветные без пяти двенадцать я вижу, как в дверь бара входит парень. Я не помню его имени, да и это, честно, не важно. Единственный момент, когда мы пересекаемся, это когда он говорит, что я могу собираться и уходить. Наконец-то можно будет снять этот дурацкий фартук и слишком большую для меня рубашку, в которой ну невозможно нормально работать, но Уно почему-то хочет, чтобы его работники выглядели именно так — как клоуны.

Проходя к двери в подсобку, парень поприветствовал меня молчаливым кивком, на что получил тот же самый жест в ответ. Ах, как же хорошо, я уже ожидал, как я наконец-то смогу уйти из этого шума. Однако, видимо не зря я вспомнил Уно, потому что минут через десять он буквально вырос у меня над плечом. Рослый парень, уже почти мистер, на вид ненамного старше Рассела, с кучей тату на плечах и железными кольцами в ушах и губах. Он положил руку на моё плечо и почему-то по одному лишь этому жесту я понял, что что-то сейчас пойдёт не так. И чёрт, как же я так оказался прав!

— Хэй, Джей. Я задержу тебя на время, окей?

— ...Вообще-то моя работа скоро кончится. — я пытался быть вежливым, но почему-то именно в этот момент мой тон стал ядовитым. Моя бы воля, я бы и секунды дольше здесь не провёл!

— Да знаю я. Джерри опаздывает, а Анна предупреждала ещё с обеда, что задержаться не может. Мне нужно, чтобы кто-то поработал в приватном зале. Сможешь?

— Ну, я — я уже было собирался сказать нет, но дядь Уно решил что-то добавить, перебив меня.

— Хвост согласился остаться, так что будете вдвоём. За каждый дополнительный час плачу вдвое больше, окей?

А вот тут я уже задумался. Вдвое больше за час... дополнительные 12 фунтов к моим сегодняшним деньгам. Звучит не плохо. Главное, чтобы это было 12, а не 24, ибо больше дополнительного часа я явно не вывезу. Да и был один вопрос, на который мне ох как хотелось бы получить ответ.

— А если Джерри явится через пол часа, ты-...

— Заплачу как за час. — немного ворчливым тоном ответил Уно — а если через полтора, то как за два. Ну так что, договорились?

— Ну... ладно, давай. Но сразу скажу, до двух ночи я не доживу.

— Посмотрим.

На этом наш разговор закончился и Уно покинул меня, ретировавшись... ну, туда где он обычно проводил время. Парень, пришедший мне на замену, вскоре вышел и начал работу, а я направился в "приватный зал". Главные двери, ведущие туда ну очень плотно закрывались, благодаря чему здесь было даже тише, чем на кухне. Что ж, без этого отвратного шума работать будет куда легче.

Во втором зале играла лёгкая музыка, громкая именно настолько, чтобы можно было перебить гул, доносящийся из основного помещения. Здесь никто не танцевал, все сидели за столами, играли в карты и кости. Алкоголем и куревом здесь воняло не меньше, а посетители порой прикрикивали друг на друга и гоготали как чайки. У одного из столов я заметил Кевина. Он бодро общался с гостями и рассказывал им какие-то шутки, перемешивая и раздавая карты. Получив панибратский хлопок по плечу от какого-то мужика, он только сейчас начал записывать в блокноте их заказ. Да уж, братец здесь как рыба в воде. Безбашенная компания пьяных мужиков для безбашенного (даже в трезвом состоянии) подростка. Почему это даже на слух кажется сомнительным?

Внезапно со звучным свистом кто-то крикнул "эй" и я заметил как какой-то гость машет рукой, подзывая меня. Что ж, хоть здесь тише и приятнее находиться, работа моя никак не поменялась. Время приступить к своим обязанностям.

Заплетающиеся языки и эмоциональные головы были и в этом зале, но из-за общей, более тихой обстановки с ними говорить было легче. Закусок они почти не заказывали, столы были заняты играми, а вот подносить им новые и новые бутылки с пойлом приходилось постоянно. Иногда некоторые дядьки шептали мне, чтоб им я налил безалкогольного или сока, только "по-тихому". Не понимаю, что плохого в том, что они не хотят напиваться, но с другой стороны кто я такой, чтобы задавать вопросы? Сок так сок, не проблема.

Голова уже почти не болела, но вот спать с каждой минутой хотелось всё больше. Прошёл примерно час, а кроме меня и Кевина в зале не было ни одного официанта. Уно сидел за одним из столов с какой-то компанией и так же поглядывал на часы, то и дело встречаясь со мной взглядами и мотая головой, мол "ещё не время". Чёрт бы побрал этого Джерри. Я его знать не знаю, но он меня уже бесит. Как можно опаздывать на работу на целый час? Или с ним по дороге что-то случилось и он вообще не придёт? Аргх! Да к чёрту это всё, лишь бы все уже ушли и я буду счастлив! Ладно, Джеймс, попробуй думать про деньги. Двенадцать фунтов уже есть, скоро будет ещё двенадцать, ты опережаешь свой план на неделю, можно будет побольше скинуть на еду, один день не работать, а поехать к Изе, а можно будет отдать часть долга Джейку за запчасти. Всего-то чуть меньше поспишь, что с того?

Я работал уже на автомате. Мои руки уже даже не тряслись, когда мне вручали очередную бутылку с пойлом, которое стоило едва ли не дороже моей собственной жизни. Принеси-подай, да иди к чёрту, не мешай. Алгоритм простой, что даже дурак справился бы. Я не ожидал какого-либо подвоха. Как ожидалось, зря.

— Эй, парень, погодь-ка. — гаркнул какой-то дядька, сидевший за столом. Он схватил меня толстой рукой за талию, когда я уже собирался уходить, и подтянул обратно, от чего я ощутимо стукнулся боком о столешницу. — Ты вот со стороны нас рассуди, малой. Я этому ублюдку говорю ясно, что у меня тут один козырь и одна шестёрка! — Он продолжал меня приобнимать и тыкать пальцем в разложенные на столе карты, объясняя что-то заплетающимся бубнежом. — У нас уговор был на что? На то что он мне, я ему, если туза не будет, то я больше, а у меня шестёрка и-...

— Простите, я не разбираюсь. Давайте я вам хозяина позову и-...

Однако меня даже слушать не стали. Чёрт... Уно предупреждал, что некоторые клиенты захотят впутать меня в личный конфликт. Он говорил, чтобы я позвал его в таких ситуациях, но что делать, если у меня в руках поднос с бокалами, а эта горилла меня не отпускает?!

— Не, ты понимаешь, — продолжает горланить мужчина, прикладывая руку к груди, очевидно думая что так его слова будут ощущаться более искренними и проникновенными. — это ж не мне надо, сынок. Это.дело.чести! Мы тут вдвоём одни вон пошли ваа-банк с одним условием: либо я его... этого... ну трахну я его, либо он меня. И вот мои две карты против его. И вот ты сам как думаешь, он с какого перепугу деньги мои забрать должен?

— Ой да плюнь ты на него, пусть идёт. По глазам вижу, что ни черта не понимает. — говорит уже другой мужчина с того же столика. Но очевидно, и так горячую голову это лишь выбешивает.

— Ой ну да-ну да! Никто тут ничего не понимает, одни вы, конечно, умники! Плавали, знаем, идите-ка вы на хер, господа!

— Я прошу прощения — раздаётся уже другой, знакомый мне голос из-за моего плеча. Никогда бы не ожидал, что буду так искренни счастлив внезапному приходу Кевина! — мне нужно забрать у вас моего коллегу, его вызывает менеджер. Если что-то нужно, спрашивайте у меня, а не хватайтесь за маленьких мальчиков, сер!

И его слова, вопреки всем ожиданиям, действительно сработали. Я почувствовал, что рука наконец меня отпустила. Только вот облегчение было не долгим. В ту же секунду, как я успел отойти всего на два шага, мужчина встал из-за стола, роняя тяжёлый стул на пол с громким хлопком.

— Слыш, ты дурака за меня не держи, мелкий. — говорит гость всё тем же пьяным басом, но с ноткой невменяемой угрозы. Только не говорите, что он готовиться раздавать тумаки... хотя кажется, это очевидное продолжение всего случившегося цирка. — Пока ты у отца в яйцах болтался, я уже работал, так что я наверное лучше знаю, что мне и когда надо.

— Сер, я не сомневаюсь в вашем возрасте, так же как и в том, что вы сейчас пьяны. — начал тараторить Кевин своим искусственно приторным голоском, какой он использовал при общении с клиентами.

Мужчина сделал шаг вперёд, снова начиная заплетающимся языком бубнить угрозы, которые я едва ли мог понять. Рука Кевина взметнулась в сторону и он подтолкнул меня за свою спину. Я услышал как он шикнул тихое "кыш" и пару раз хлопнул меня по руке. Очевидно, пора уходить, и чем быстрее — тем лучше.

Я унёс поднос с бокалами на кухню, оставив его у моечной. Параллельно я не мог оторвать глаз от сцены, что разворачивалась в зале, наблюдая за ней через стеклянную вставку на двери. Даже сквозь музыку и шум кухни я смог едва-едва, но расслышать буйные оры этого гостя. Он всё время шагал вперёд, будто одним своим весом пытался удавить Кевина, пока сам братец то и дело отпрыгивал в стороны, подходил к другим посетителям за тем же столиком якобы в целях обслуживания, и что-то звонко и быстро щебетал.

Я чувствовал, как что-то тяжёлое поднимается из области живота и оседает где-то в груди, мешая сердцу биться. Или это и было моё сердце, просто ставшее раза в два больше, так что ему стало тесно в груди?

Я просто взял и сбежал... максимально подло, как трусливая предательская крыса. Я очень хотел выйти и помочь Кевину, но что я вообще могу? Я не знаю, как разбираться с подобными людьми, что прут на тебя как самосвал и упорно не хотят отставать. Так этот гость ещё и пьян, а значит буйный и почти глухой, до него нельзя достучаться. Выйдя сейчас, я никак не облегчу ситуацию. А если мне ещё и влетит во время возможной потасовки? Кевин, Тревор и Лука мало того что получат нагоняй от старших за то что не уберегли меня от угрозы, но и начнут трястись над моей безопасностью ещё сильнее, как это уже делают Джейк, Ричи и Диего.

Мелкий, бесполезный, трусливый кусок мусора!

Пока я продолжаю стоять и как осёл просто пялиться на происходящее за стеклом, Кевину уже приходится едва ли не кружить и бегать вокруг стола, ведь агрессивная свинья слишком явно пытается нагнать его и схватить. Один из мужчин вскоре тоже поднялся и своим телом перегородил путь толстяку, что начал спорить уже с ним.

Так, Джеймс... если за Кевина уже кто-то вступился, значит явной опасности нет. Прямо сейчас, выйди и просто... просто постой в стороне! В конце концов, ты всё ещё официант и обязан быть в зале и работать, просто не обязательно подходить близко к тому столу. Да и хорошо бы всё-таки слышать, на каком этапе находиться конфликт.

Положив ладонь на грудь, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. В голове считаю от десяти до нуля, медленно выдыхаю через нос. Голова немного тяжёлая, но я спокоен и готов выходить. Толкаю дверь, напирая всей силой, чтобы перебороть тугой механизм петель, и оказываюсь в зале. Музыка почти не слышна, зато отчётливы крики двух мужчин, каждый из которых пытается что-то доказать другому, не затыкаясь и не слушая. На миг я встречаю взгляд Кевина, который машет мне рукой, в жесте, что даёт мне понять: "Иди-ка ты, Джей, к чёрту, старший братик разберётся".

Я пытаюсь просто проигнорировать весь этот шум и заняться работой. Следить взглядом, за каким столиком почти опустели бокалы и тарелки с закусками, чтобы подойти и вежливо спросить: "принести ли вам ещё порцию". В конце концов, к шуму я привык ещё работая в основном зале, так что здешняя потасовка проблем не вызовет, особенно с учётом того, что остальным гостям будто бы плевать на крики. Они заняты своими играми и взрослыми разговорами, смысл которых запрятан, очевидно, где-то на дне бутылки.

БАМ! — разноситься по залу внезапный грохот. Падение мебели, треск стекла и всплеск жидкости. Моментально я поворачиваю голову к источнику шума и вижу сваленный на бок стол, с которого полетели на пол бутылки и бокалы, разбившись и создав лужи, в которых теперь размокали игральные карты и фишки. Воздух во мгновение наполнился вонью алкоголя, такой сильной, что глаза заслезились как от резкого удара по носу. Двое мужчин, что до этого громко спорили, теперь вцепились друг другу в рубашки и колотили кулаками по плечам и спинам с глухим стуком. С мест подорвались ещё двое, что вроде как и хотели остановить их, но по факту они просто стали рядом и громко причитали о чём-то. Они даже не подходили слишком близко, дабы не попасть под горячую руку.

Я чувствую как в груди снова нарастает тяжесть, когда вижу, как Кевин подходит к дерущимся. Он хватает каждого за плечо и пытается разнять, но в следующее же мгновение получает по лицу локтем, тут же хватаясь за нос.

— Кевин, отойди! — раздаётся громкий голос из-за спины, что заставляет меня содрогнуться.

Поворачиваюсь и замечаю Тревора, что очевидно услышал с кухни весь этот грохот и вышел проверить. В его руках я на мгновение замечаю баллончик, похожий на аэрозольную краску. Братец в пару мгновений оказывается прямо возле дерущихся. Тревор настолько высокий и тощий, что мне кажется, эти пьяницы в один удар сломают его, но к моей радости этого не произошло. Он подходит к ним сбоку, хватает одного из мужиков за шею, а второго толкает ногой прямо по толстому пузу, расцепляя их. По залу прокатился треск, рубашка одного из гостей разорвалась по шву и теперь держалась на паре ниточек. Братец отпустил мужчину, которого ранее держал, однако он всё же успел получить с кулака по плечу. Мгновение затишья и раздался крик, будто кого-то режут на куски. Тревор прыснул из баллончика с чем-то прямо в лицо гостю и он, закрывая ладонями лицо, упал на колени и орал, как свинья. Следом за ним пшик аэрозоля достался и второму драчуну, что только-только успел поднять жирную задницу с пола и с криками уже двигался на Тревора. Мужчина остановился не сразу, а зажав глаза попытался рвануть вперёд, но схватил руками лишь воздух. Братец успел быстро отойти и так же моментально зашёл за барную стойку. Я видел как он рукавом закрывал глаза и шипел сквозь стиснутые зубы. Что бы он не прыснул из этого баллончика в лица гостей, оно частично попало и на него и причиняло сильную боль.

Кевин, всё ещё стоявший там и прикрывающий нос ладонью, по которой ручьём текли струйки крови, обратился к гостям, стоящим рядом, а возможно, судя по громкости, всему залу.

— Я прошу прощения, джентльмены, вам бы лучше отойти!

— Внимание всему залу! — раздался уже другой, более громкий голос, с нотками повиливающей злобы. Это был Уно. Почему-то он вышел только сейчас, хотя по-хорошему мог бы и пораньше. — Как хозяин заведения, я приношу извинения за то, что придётся временно закрыть зал! Но нам необходимо это сделать, чтобы вычистить и проветрить помещение! Всем, кто не успел закончить сегодня игру, с завтрашнего дня обещаю бесплатное бронирование столика и порцию выпивки и закусок за счёт заведения. Подойдите к бармену, чтобы она вас записала.

Не смотря на попытки Уно "сгладить углы", многие из гостей всё равно недовольно заворчали, поднимаясь со своих мест. Женщина за барной стойкой взяла планшетку с листами бумаги и ручку. Она стала около выхода из зала и записывала что-то, спрашивая у выходящих людей их имена и другие вопросы. Очень быстро помещение пустело, а я почему-то начал чувствовать как мои глаза немного печёт и в уголках собираются слёзы. Я стал часто моргать и тереть лицо, как это делал в том числе и Кевин и некоторые другие посетители, что ещё не успели покинуть зала.

Уно попросил меня, Кевина и Тревора пойти на кухню, сказав что "поговорит с нами позже", всем своим тоном давая понять, что разговор этот будет явно не из приятных.

Пока я стоял у стены и молча постукивал пяткой по полу, мои старшие братья умывали лица, склонившись над промышленной раковиной, наполовину полной посуды. Тревор едва ли не шипел и рычал, промывая глаза, и пытаясь их открыть, что с каждым разом ну никак не получалось. А вот у Кевина нескончаемым потоком хлестала кровь из носа. Рукава его рабочей рубашки были уже насквозь пропитаны ей, так что он не придумал ничего лучше, чем вовсе снять её и, оставшись в одной майке и фартуке, приложить к носу, дабы не пачкать всё вокруг.

Хоть никто уже не кричал, не угрожал, но мне всё равно было очень страшно. Накажут ли нас всех за произошедшее? Оштрафуют ли? Как вообще мы будем объяснять ребятам на базе, почему мы вернулись на два часа позже, так ещё и изувеченные?! Сейчас нас будет отчитывать Уно, а потом ещё и дома, вместо того чтобы спать, мы будем слушать гневные нотации старших, не так ли?

Ну во что сегодня за день такой, такой... дурацкий.

Толи минуты вновь тянулись со скоростью улитки, толи Уно действительно так долго пришлось разбираться с гостями, но пришёл он очень поздно. По лицу было видно, что он не просто зол, он зол и устал, а это уж куда более опасное сочетание, чем может показаться. Мы все стояли у моечной, повара ходили туда-сюда, периодически поглядывая на нас, а недавно пришедший опозданец Джерри смотрел на нас с раскрытыми от удивления глазами и спрашивая "вы что натворили". Однако Уно быстро его отвадил, дав указание взять со склада респиратор и начать уборку в опустевшем зале.

— Так... а теперь поговорим с вами — протянул Уно непривычно грубым для себя басом, от которого волосы становились дыбом. — Хоть кто-нибудь из вас двоих потрудиться объяснить, какого дьявола мой персонал нападает на гостей?

— Мы вовсе не нападали! — сразу начал оправдываться Кевин, гнусавя из-за зажатого тканью носа — Этот уёб- — Тревор прервал Кевина тычком под рёбра и он тут же сменил предложение — Этот урод не хотел отпускать Джеймса от столика! А чёрт его знает, что это обезьяна с ним сделает! Я что по-твоему должен был, просто уйти и-?

— Ты должен был в первую очередь позвать меня. — Шикнул Уно, вновь превращая свой голос в устрашающее рычание — Или в главном зале охранника, но уж точно не нарываться на драку с гостем. — Я сглотнул, опуская взгляд куда-то себе под ноги. Уно не унимался. — А ты, Тревор? Ты почему покинул своё рабочее место? Тебе кто-то разрешал? Какая именно из твоих извилин нашептала тебе использовать аэрозольную перцовку в подвальном, мать твою, помещении?! Да она неделю выветриваться будет!

Я мельком взглянул на Тревора, видя как он, всё ещё прикрывая рукой один глаз, стоит, насупившись и никак не отвечает на этот вопрос. Кажется, ему тоже понятно, что говорить что-либо бесполезно. Уно в итоге пострадал куда сильнее и потерял из-за нас ну очень много денег. Из-за меня в первую очередь. Дурак!

— Но дядь Уно, они сами-! — попытался что-то сказать Кевин, но Уно перебил его на полуслове.

— Компенсацию я вычту из вашей зарплаты. — прошипел он слова, тяжесть которых заставила меня согнуться ещё сильнее. Мало того что устали и пострадали, так ещё и ничего за это не получили. — Аманда всё посчитает, но я уже могу сказать, что это минимум шестьсот фунтов.

— СКОЛЬКО?! — почти в один голос воскликнули мы. Шестьсот фунтов! Да мы и за год столько не получили бы, работая на него! Если это ещё один долг, то копить на его уплату мы будем вечно!

— Сколько назову, столько и будете должны! Надо было изначально меня слушать и запоминать, что делать! Я для кого инструктаж в первый день устраивал? А теперь переодевайтесь и проваливайте, инвалиды! Рассела я проинформирую.

— Мы сами... — всё же шикнул на последок Тревор, прострелив взглядом удаляющуюся спину Уно.

Мы переглянулись. Я чувствовал себя идиотом и истуканом, который не знал куда ему идти и что делать. Благо Кевин первый сообразил и, хлопнув меня по плечу, позвал в раздевалку. Мы переоделись в нашу обычную обувь и куртки, сложив рабочую форму в шкафчики. Разве что Кевин оставил у себя рубашку, продолжая использовать его как платок для крови. Она не переставала идти из его носа! Я не думал, что его загорелое лицо вообще может быть таким бледным. Хоть бы всё было хорошо и это прошло до того, как мы вернёмся на базу.

Мы трое выбрались из подсобки и, продираясь сквозь толпу гостей, добрались до выхода. Возле отрытого гаража нас уже ждал Лука. Вид у него был нервный и стало понятно, что ждал он нас уже давно.

— Ну наконец-то! — Воскликнул он, видя как наша компания плетётся по ступенькам вверх. — Вы могли ещё дольше проторчать там, а то я как-то мало-... ждал. — его голос дрогнул и прервался в момент, когда мы вышли на свет, становясь под фонарный столб. — Что у вас там произошло?

— Уууу, готовься, братишка, история вышла шикарная.

И мы кратко рассказали ему о случившемся в баре. На его лице всё это время играла улыбка, скрывающая боль и так и висевший в воздухе нецензурный вопрос. В итоге Лука хлопнул себя ладонью по лбу и, похихикивая, помотал головой.

— Два часа меня не было... два часа и вы уже в долгах как в шелках. Я дурею, честное слово. — причитал он, забирая у нас ключи и отцепляя велосипеды, стоявшие в гараже. Он выкатил свой и мой, а остальные оставил прикованными к стойке — Ладно, поехали. Хвост, прокатишься с Джеем, а ты, пидрила, полезай ко мне.

— Ага, бегу аж спотыкаюсь. — прыснул Тревор. Он попытался отомкнуть свой байк, но его глаза всё ещё слезились и, когда он всё же не смог попасть ключом в замочную скважину, он сдался. Неохотно он сел на багажник Луки, который все ещё держал выражение, так похожее на крысиную ухмылку своего близнеца. Только вот его ухмылка была скорее нервной.

Я запрыгнул на байк и подождал, пока Кевин устроиться позади. Спиной я чувствовал, как он уткнулся в меня лбом, всё ещё держа рубаху у лица. Нужно будет ехать помедленней, а то от холодного ветра и так тяжело дышать.

Мы покинули район буквально через пару минут и теперь мчались по дороге к дому. Осень близилась и становилось прохладно. Воздух зябкий и влажный, что аж нос и щёки начинает покалывать, а пальцы моментально замерзают без возможности спрятать руки в карманы. Уже когда мы подъезжали к базе, я заметил что во дворе горит огонь. Мангалы ещё зажжены и, возможно, все ждут именно нас.

В дыру в заборе я вхожу последним, затаскивая велосипеды. Наконец-то я могу немного согреть окоченевшие пальцы, спрятав их в ладони и обдав тёплым дыханием. Глянув на террасу, вижу как навстречу братьям идёт Итан, выглядя явно встревоженным. Он берёт Кевина за плечи и опускается на корточки, заглядывая в его лицо и спрашивая, что случилось.

Абигейл, Волче, Денис и Кэп, что так же сидели на скамейках вокруг мангала, подорвались с мест и подошли к ним. Я слышал как Лука что-то им говорит и объясняет, но сам решил не участвовать в этом. Мне слишком стыдно. Всё это случилось из-за меня, а если старшие ещё и будут волноваться за мою шкуру, я со стыда провалюсь под землю. Я прохожу мимо, закатывая велики под навес и просто останавливаюсь у оконного проёма, наблюдая как Аби и Итан ведут Кевина и Тревора на базу. Лука, громко вздыхая, плюхается на скамью рядом с Волче и массирует вески, всем видом показывая, как же у него болит голова.

— Шестьсот фунтов долга... я этого идиота на один вечер из виду упустил, а он уже заработал нам геморой на весь следующий год. — ворчал братец, оттягивая себя же за волосы. Мне казалось, ещё немного и он начал бы царапать лицо, если бы Рассел не всучил ему в руки тарелку с ужином.

— Я поговорю с Уно и остальными, мы найдём выход. — только и произнёс Кэп, явно лишь для того, чтобы немного подбодрить падшего духом младшего брата.

— Я ж Эдмунду ещё за запчасти не выплатил... вашу ж мать.

Пока Лука продолжал сокрушённо рыдать над порцией рагу, Рассел взял ещё тарелку и налил в неё пару половников похлёбки из почти опустевшей кастрюли. Я заметил, что он направляется ко входу и немного отошёл от окна, прячась за стенкой.

Хоть бы меня не расспрашивали. У меня болит голова, я не хочу разговаривать. Я просто хочу получить разрешение пойти спать и всё. Я знаю, что виноват, пожалуйста, не говори мне это снова.

— Джей — раздался голос Капитана над моей головой. Я почувствовал на плече руку и тонкие длинные пальцы, что удерживали на месте словно лапки паука. Рассел стоял рядом и говорил привычным спокойным тоном, словно ничего важного не произошло. — Поешь, пожалуйста.

Он всунул мне тарелку с ещё тёплым рагу. Нос обдало паром с запахом мяса и картошки, а пальцы грелись о стенки тарелки, но в горло и кусок не лез. Не знаю как вообще я смогу что-то съесть.

—... Прости. Я опять запаниковал и не знал что делать. — тут же протараторил я себе под нос. Лучше извиниться сразу и, возможно, это немного смягчит дальнейший диалог.

— Ты видел всё со стороны, да? Расскажешь как всё было, а то из отчаянных завываний Луки я мало что понял.

— М... хорошо.

Ну я и начал рассказывать. Рассказал о том, как я поменялся местами с Тревором и работал в зале, как Уно попросил меня задержаться. Не смог договориться с пьяным гостем и спрятался за спину Кевина, а пара мужиков едва не разнесли заведение, но вместо них с наведением хаоса прекрасно справился Тревор. Так нам ещё и ничего не заплатили. Я хотел внести в общий бюджет в два раза больше, чем запланировал, но в итоге не принёс ничего, даже того минимума, на который был расчёт. Братец смотрел на меня молча, слушал и иногда кивал, но сам ничего не говорил. Лишь когда я закончил, он сел передо мной на корточки, так что его глаза оказались почти на одном уровне с моими.

— Прости меня, братишка, это я не подумал. — от его слов я так удивился, что мои глаза округлились.

— Что? Но... тебя ведь там не было.

— В этом-то и проблема — проговорил Рассел, вновь поднимаясь, но продолжая держать меня за плечи и смотреть в глаза. — я решил не посылать с вами ни Волче, ни Питера, чтобы они побыли вашей охраной. Хотя я прекрасно знал, в какое злачное место вы направляетесь. Я думал, что близнецы уже достаточно зрелые и справятся и с работой и с вами двумя. Представь, как я испугался, когда приехал и узнал, что вы через два часа ещё не вернулись. Я по будке дозвонился Уно и он уверял, что с вами всё в порядке, но теперь я вижу, что должен был поехать и убедиться в этом сам. У меня и в мыслях не было ругать кого-либо и тем более тебя, я просто хотел, чтобы вы вернулись живыми и целыми. Ты не представляешь, каким виноватым я себя себя чувствую, видя что Кевин и Тревор пострадали, а ты обвиняешь в этом почему-то себя, хотя по-хорошему тебе стоит накричать на меня.

Абсолютно всё это Кэп произносит ровно и монотонно, от чего меня будто обдает неприятным холодом. В смысле "я должен кричать на него"? Да я благодарен только за то, что никто не орал на меня! Вся эта ситуация настолько глупая, а то что виной ей является ещё и человек, который и близко там не находился, делает её ещё глупее!

— ...Не ты напился и начал драку — говорю я, едва вытаскивая слова откуда-то из глубины. Там, где они ещё остались, ведь основной лимит я исчерпал ещё вечером — значит и не ты виноват. Я не буду на тебя кричать.

Хоть я и опустил взгляд, я клянусь, что почувствовал, как Рассел с тихим хмыком улыбается. Его голос уже более бодрый, такой, к которому я привык.

— И не ты тоже. Получается, и тебя не в чем обвинять, так?

— Ну... нет, но я-

— А если без но? — спрашивает он, прерывая меня на полуслове. Точно, совсем забыл. Ему нужно давать однозначные ответы без всех этих сомнительных переменных.

— Я не виноват.

— Потому что... — подначивал меня Рассел, всё ещё не оставляя. Я понимал, чего он хочет, но мне было всё более неловко говорить это.

— Потому что в драке виновен зачинщик.

— И ты зачинщиком не был?

— ...Не был.

Лишь после этого слова я почувствовал, как руки Рассела отпускают меня и я наконец могу вздохнул полной грудью. Не только потому что теперь я могу расправить плечи, но и потому что понимаю, что... это вроде как и не моя вина. Да, долг шестьсот фунтов — звучит как кошмар, но с другой стороны это можно ведь назвать платой за правосудье? Надеюсь в следующий раз и этот мужик и все, кто видел что с ним стало больше не будут хватать официантов и драться с теми, кто младше.

— Спасибо, Кэп.

— Не знаю за что, но пожалуйста. — говорит он с усмешкой. Не понимаю почему, но мои уголки губ тоже стремятся метнуться вверх от его тона. — Давай заканчивай ужинать и иди спать. Завтра вместо работы поедешь к Изе, отдохнёшь, ферштейн?

— Да, ферн-фернштейн.

С ещё одним тихим смешком Рассел трепет меня по волосам и наконец заканчивает разговор. Вроде и утомительно, но после становиться так легко.

Рагу почти остыло, но всё ещё кажется очень вкусным и я съедаю всё, а насытившись, сам иду полоскать тарелку под ковшом с водой из бочки. Вернув посуду на уличный столик, где все тарелки и лежали, я спускаюсь в наш подвал. Подходя к моей ячейке, вижу как Кевин лежит на нижней койке, а Итан капает ему в нос какие-то капли. Кровь у него уже не идёт, но лицо по-прежнему бледное.

— Всё хорошо? — спрашиваю я чуть погодя, пока Итан не закупоривает пузырёк с каплями и не прячет его в сумку с медикаментами.

— Сломал хрящик носа — проговаривает старший, мягко кладя руку на лоб Кевину и перебирая пальцами его волосы. Кажется, братец настолько устал, что уже спит. — Завтра с утра повезём его к Мадам Марпл, она поможет. Я послежу за ним. Можешь сегодня поспать наверху, малыш?

Я сглатываю собравшийся в горле комок и едва киваю. Чувства стыда вновь вернулось.

— Хорошо. Скажи а... хрящ ломать очень опасно?

— Конечно, как и что угодно в теле. Лучше оставаться целым... Ты-то как себя чувствуешь? Лука сказал, что ты не пострадал.

— Я? А, да, я в порядке, меня даже не задело! Кевин меня защитил.

— Вот как... хорошо. Он очень храбрый мальчик.

Больше Итан ничего не говорил. Я по его глазам видел, что он и без меня очень утомлён. Нужно дать ему отдых и не капать на мозги. Как можно скорее я снимаю с себя куртку и сапоги, переодеваюсь в пижаму и лезу на верхнюю койку, которая вообще принадлежит Кевину, но будет очень жестоко будить его и заставлять лезть сюда. Как он вообще справляется с тем, чтобы каждый день запрыгивать наверх по этим дурацким маленьким ступенькам, что даже не лестничные, а так, привинченные к стене кубики из досок?

Чудом сумев не упасть, я залезаю на кровать. Низкий потолок так и давит на нервы, не позволяя приподняться. Я по началу не хочу трогать одеяла братца, ведь он может и разозлиться, что я тут потею на его кровати. Но всё же небольшая дровяная печь не может согреть весь наш подвал и, когда ноги начинают подмерзать, я всё же заворачиваюсь в плед и прячусь под одеяло. Становиться ещё холоднее, но я знаю что это временно и нужно просто подождать, когда моё тело согреет постельное бельё. Я слышу, как кто-то подходит к печи и подкидывает дров, чтобы стало ещё теплее.

Что ж, Джеймс... день прошёл так себе, но ты жив. Надеюсь, что и с Тревором и с Кевином всё в итоге тоже будет в порядке. А теперь перестань думать и постарайся уснуть.