Парадокс (гет)

Она замечает это с первого взгляда, который он бросает на нее. Сразу после того, как она называет его «мистером Блэком». Она не понимает, что видит в его потухших глазах, но знает, что это что-то необычное. И только во время летних каникул на площади Гриммо Гермионе, наконец-то, удается расшифровать значение его взгляда. Каждый раз, когда она говорит, двигается или что-то делает, он смотрит на нее с чувством скорби, горя… и это беспокоит ее. Он часто грустно вздыхает, глядя в пространство, и ей хочется узнать почему. Никто ничего не говорит, и Гермионе начинает казаться, а не примерещилось ли ей все это.

И в тот миг, когда он готовит ей тост, щедро намазывая его мармайтом*, она спрашивает:

— Не знала, что волшебники тоже держат дома мармайт.

— Мне рассказал об этом один из магглорожденных учеников, когда я учился в Хогвартсе, — отвечает он, намазывая малиновый джем уже на свой тост. Он оборачивается и смотрит, как она откусывает тост, тщательно пережевывает его перед тем, как проглотить, а затем стирает каплю мармайта с губ.

— Откуда вы узнали, что мне нравится мармайт на тостах?

Гермиона отводит взгляд. Ей всегда с трудом удавалось переносить зрительный контакт, особенно, когда на нее так пристально смотрят.

— Ты похожа на любительницу мармайта, — немного рассеянно отвечает Сириус, а затем сосредотачивает все свое внимание на «Ежедневном пророке», лежащем на кухонном столе.

Она принимает его ответ не потому, что он объясняет его поступки, а потому, что знает, Сириус не станет рассказывать ей, откуда ему известно, что ей нравится мармайт на тостах.

— Почему вы всегда так на меня смотрите? — спрашивает она тихо.

— Как так? — уточняет он, листая страницы, пока не доходит до раздела, посвященному квиддичу.

— Словно я смертельно больна, но пока еще и сама не знаю об этом.

Сириус замирает, не донеся тост до рта и все еще глядя на турнирную таблицу. Тост выпадает из его пальцев на тарелку, и он оборачивается, чтобы взглянуть на Гермиону.

— Прости, — произносит он. — Я больше не буду.

— Я не это имела в виду.

— Я смотрю на тебя так, потому что жизнь слишком жестока. Потому что в моей жизни бывали моменты, когда у меня было все, а потом я все терял.

— А как теперь?

— Более-менее.

* * *

Разбирая вещи Сириуса, Гарри находит письмо, адресованное Гермионе. Она открывает его, и у нее возникает ощущение, словно холодок скользит по спине.

Это не совсем письмо, скорее записка, которую она даже не может понять.

«Я старался, правда старался, клянусь, я старался».

Она не понимает, что он хотел этим сказать, но складывает записку и кладет ее в кошелек. И она так и остается в нем лежать до следующего раза, когда Гермиона решит навести порядок.

* * *

Гермиона и сама не понимает, сколько иронии в том, что именно с ее палочки срывается заклинание, которое наконец-то избавляет мир от Беллатрикс Лестрейндж. Она поймет это гораздо позже. Сейчас же Гермиона задыхается, ей больно, но даже не смотря на боль становится чуть легче от осознания того, что смерть Сириуса не осталась безнаказанной.

Это ее первое убийство, и далеко не последнее. Некоторые люди уже знают об этом, а вот ее лучшие друзья никогда не узнают.

* * *

Ясность появляется чуть позже, когда она забирается в кровать, которая станет ее лишь пятнадцать лет спустя. Алый бархат балдахина выглядит ярче, а на полировке изголовья гораздо меньше царапин и сколов.

Она вполуха слушает болтовню Лили о том, какой же замечательный Хогвартс, и как ей тут должно понравиться, и что ей вовсе не о чем волноваться, потому что все здесь очень милые, но ей, пожалуй, все же лучше держаться подальше от слизеринцев, и что если профессор Слизнорт пригласит ее на вечеринку Клуба слизней, она должна воспользоваться любым надуманным предлогом, чтобы отвертеться от подобной чести.

Гермиона в шоке, потому что теперь понимает, что в этот раз она будет что-то значить для Сириуса Блэка. Станет его другом, а не просто лучшей подругой его крестника. Ведь крестника еще даже не существует. О нем даже никто еще не догадывается.

— Ну, спокойной ночи, Гермиона! — бодро произносит Лили, залезая в постель и задувая свечу. — Хороших снов!

— Ага, — еле выдавливает из себя Гермиона, — и тебе, Лили.

* * *

— Ну же, Лилс, — умоляюще тянет Джеймс. — Живем лишь раз.

Гермиона бледнеет, и Сириус обнимает ее.

— Все хорошо? — спрашивает он.

— Да, — коротко выдыхает она, — просто немного голова закружилась.

— Ну пожалуйста, Лили, пойдем. Ты пожалеешь, если не пойдешь. Когда-нибудь ты станешь старой и дряхлой, — Лили приподнимает бровь, — но в моих глазах ты все равно будешь самой прекрасной девушкой на свете, и тогда ты задумаешься, ах, ну почему же я не дала и шанса самому замечательному, красивому и обаятельному парню в школе.

Лили не сдерживается и прыскает со смеху, а Гермиона ободряюще подталкивает ее в сторону Джеймса.

— Ладно! — наконец произносит Лили. — Твоя взяла, если это всех осчастливит, я немного снижу свои стандарты, хотя бы на этот раз.

— Молодец, Сохатый, — кричит Сириус, перекрикивая радостные вопли Джеймса. — Прошло всего-то семь лет!

* * *

Когда он целует ее в первый раз, Гермиона на мгновение забывает, кто он. Знает лишь, что его губы на ее губах, его тело прижимает ее к стене, а рука запуталась в ее густых волосах. И неважно, что рано или поздно, она найдет способ вернуться домой, что ей придется все это оставить позади и вернуться в мир, где мужчины, целующего ее сейчас, больше нет.

Когда он целует ее во второй раз, в гостиной уже никого нет, и все давно отправились спать. Слава богу, потому что ни один из них не удосуживается проверить, нет ли зрителей у того, что вот-вот случится между ними. Сириус знает, что у нее нет опыта, и не хвастается своим. Вместо этого он целует ее, обнимает, шепчет ей на ухо свои извинения, когда боль прошивает ее, и тихо выкрикивает ее имя, когда их близость достигает своей кульминации.

И только гораздо позже, когда они лежат, обнявшись, все потные и тяжело дышащие, Гермиона понимает, что ей не так уж и надо возвращаться в свое время, как ей казалось раньше.

* * *

Знание будущего тяжелым грузом лежит на ее плечах, и после окончания Хогвартса она начинает смотреть на Джеймса, Лили и Сириуса так же, как когда-то Сириус смотрел (и еще будет смотреть) на нее.

Он настойчив в своих расспросах и не принимает ее отговорку «у меня все хорошо», когда с ней явно не все хорошо. На следующий день после выпуска Гермиона рассказывает ему, откуда на самом деле она пришла, и он держит свое слово, не обмолвившись о ее секрете ни единой живой душе. Он не расспрашивает и даже не пытается узнать ничего о том, что их всех ждет.

А потом она просто переезжает к нему на квартиру, купленную на деньги, полученные в наследство от дяди Альфарда. И Сириус не принимает ее попытки заплатить аренду, настаивая, чтобы она тратила деньги на себя, ведь, в конце концов, она обязательно найдет способ вернуться домой, не так ли?

* * *

Они переживают множество стычек с Пожирателями Смерти, и это кажется таким странным, что она так активно принимает участие в делах Ордена. Каких-то пару лет назад ей с трудом удавалось подслушать с помощью удлинителя ушей крохи разговоров во время бесконечных уборок на площади Гриммо.

Гермиона беспокоится из-за чувства удовлетворения и надежды, которое испытывает после убийства Пожирателя Смерти, но Сириус говорит ей не беспокоиться, мол это естественная реакция, ведь каждая смерть — это маленькая победа Ордена.

Маска опадает осколками, и на кончике ее палочки оказывается Регулус. Храбрый Регулус, которым они будут потом гордиться. Она опускает палочку и приказывает ему бежать. Он бросает на нее недоверчивый взгляд, а потом разворачивается и исчезает.

* * *

Гарри вовсе не похоже сам на себя без своего знаменитого шрама. Мир вокруг становится мрачнее, и Сириус перестает отпускать ее на работу. Гермиона так отчаянно хочет помешать ему сменить Хранителя Тайны на Питера, что чуть не проговаривается обо всем, что еще только грядет, но сдерживает свой порыв. Все изменится, и, зная ее удачу, скорее всего, только в худшую сторону.

Сириус как-то спрашивает ее, исчезнет ли когда-нибудь Волдеморт, и в его голосе столько отчаяния, что она все же отвечает на его вопрос. Да, исчезнет, и что есть только один человек, который сделает так, чтобы это стало возможным, чего бы это ни стоило…

Этой ночью Сириус впервые просит ее остаться, и, целуя его в ответ, Гермиона думает, что, возможно, так и поступит.

* * *

— Не смотри на меня так, Гермиона, — говорит он однажды. — Не тогда, когда я знаю, откуда ты.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — врет она, вновь возвращаясь к чтению книги. Он протягивает ей тарелку с тостом с мармайтом и больше не заговаривает об этом.

А Гермиона гадает, не от нее ли он перенял этот взгляд, полный безнадежной боли… или же это она заразилась им от Сириуса.

* * *

Она пытается утешить его, когда он обнаруживает руины дома. Гермиона рядом с ним и после того, как он отдает свой мотоцикл Хагриду, чтобы тот увез Гарри на юг, в Суррей. Сириус злее, чем она когда-либо видела его, и его горе доводит ее до отчаяния.

Ту ночь он провел на руинах, рыдая у нее на плече и обнимая с такой силой, словно она — его кислород. Сириус разбит и сломлен, и Гермиона плачет вместе с ним. Она плачет за Лили и Джеймса, за Гарри и Сириуса. Плачет потому, что знает — худшее еще не случилось. Что к этому времени в следующем месяце он окажется уже в Азкабане без шанса на справедливый суд, без надлежащего расследования всего случившегося. Она плачет, потому что знает: когда он выйдет, ему предстоит год питаться крысами и скрываться в грязных пещерах, а потом еще год провести в клетке дома, который он так ненавидел в детстве, а потом его тоже убьют.

Гермиона плачет, потому что с этого момента его жизнь тоже закончилась. Все, что будет дальше — это пятнадцать лет страданий и боли. И все, что останется у них, — это взгляды, полные подавленного горя, и тост с мармайтом.

* * *

Ей снова разрешено ходить на работу. Сириус лежит на постели, его лицо осунувшееся и заплаканное, тело исхудало, а настроение хуже, чем когда-либо.

Она только и успевает аппарировать к Министерству, как повторный рывок аппарации уносит ее прочь. Она пытается вдохнуть, когда воздух с силой выдавливается из ее легких, и проваливается в темноту. В конце концов, сознание тоже оставляет ее.

Очнувшись, Гермиона обнаруживает себя в тускло освещенной комнате, лежащей лицом вниз на каменном полу. Первое заклинание застигает ее врасплох. Крик срывается с пересохших губ и заполняет собой все помещение. Она еще может расслышать слабые отзвуки ликования, превозмогая боль, но через несколько минут пыток и они превращаются лишь в отдаленный фоновый шум. Гермиона слышит, как кровь стучит в голове, чувствует, как горло с каждой секундой становится все более саднящим, и когда наступает минутное облегчение, она видит, что ее похитительница — не кто иная, как женщина, которую она убьет своими же руками шестнадцать лет спустя.

Единственный звук, прорывающийся сквозь ее крики, — это отчаянный стук в деревянную дверь, и его голос, сорванный, как и ее собственный, выкрикивающий ее имя сквозь толстую древесину старого дуба.

Наконец-то все обретает смысл. Он пытается, но попытки не дают никакого результата. И ей, если честно, уже все равно. После того, как его запрут в Азкабане, у нее не останется ничего, и чего бы ей хотелось меньше всего — это вернуться в свое время и прожить жизнь без него.

Ее последняя связная мысль — о нем: не это ли стало последней каплей, той потерей, которая столкнула его в пропасть и стала причиной его мести. Она еще успевает подумать, что, возможно, именно сегодня тот день, когда он отправится в Азкабан, смеясь до изнеможения.

_________________________________________________________________________

*Мармайт представляет собой коричневую пасту с ярким вкусом и запахом, паста очень солёная и насыщена «пятым вкусом» — умами.