Он дементор Азкабана (джен)

Серое северное солнце. Бушующее ледяное море. Пронизывающий, порывистый ветер. Косматое страдающее небо. Все в этом мире дышит болью и отчаяньем. У стены на западной башне стоит высокая фигура в черных развевающихся одеждах освещенная агонизирующим солнцем.

Ему всегда нравилось чувствовать, как умирает Надежда и Светоч этого мира. Они его ненавидят. Этот мир — тюрьма для них. Они все провинившиеся и сосланные. Их заставили вечно жить здесь. Прозябать на грани возможностей. Их Владыка Велик и Беспощаден. Он помнит все промахи, допущенные Его слугами. И это правильно, ибо нет власти без подавления и страха. Но, возможно, однажды, когда этот мир падет, а люди встанут на путь зла, они снова будут допущены к Лику Его. За возможность снова оказаться в Царстве Тьмы он снова бы продал душу, если бы она у него была. Там душа не нужна, там она лишняя субстанция, заведомо фальшивый джокер. У Его престола любая живая душа — это шпион. Душа — это искра Божья, а у слуг Дьявола не должно быть ничего от ложного Бога. Но здесь, среди живых людей, отсутствие души становится непереносимым. Все время словно ноет что-то, как фантомная боль. Эта тоска давит, заставляя припадать к этим несчастным вшам, именующим себя людьми. Какая насмешка судьбы — быть паразитом при самом ничтожном из созданий. Слабые, безвольные, откровенно несчастные и жалкие — все эти существа считают себя венцом творения, его сутью, стержнем, на котором держится этот мир. Каждый из них искренне считает, что умри он, — и планета перестанет вращаться. Смешно! Когда приближаешься к ним, исполняя волю тюремщиков, они так смешно молят о пощаде! Их сила, их надежда и отчаяние — о, это самый сладкий коктейль для любого дементора! Один такой несчастный — и почти неделю не чувствуешь голода.

Мимо прошел главный надзиратель пьяный в стельку. Они все здесь пьют. Иначе им не выжить. Хоть и запрещено, но мы все равно потягиваем их жалкие мечты. Очень забавно наблюдать, как они срывают свой гнев и страх на заключенных. Постоянные побои, исступление от покорности, уверенность в своей безнаказанности и гордость за себя — это бодрит лучше, чем даже новенький заключенный. Тюремщики еще слаще свежей, непуганой душонки. Стоит просто пройти рядом, и их запал пропадает, остаются только ненависть к нам и дикое желание убийства. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что мы испытываем, подчиняясь им. Мы, парии нашего мира, на порядок сильнее и умнее подобных так называемых магов. Все их умение не идет ни в какое сравнение с силой, которую мы знали Там! Интересно все же, кто из министров магии пошел на сделку с Дьяволом и получил в свое распоряжение нас? Что сказали бы эти правдолюбцы, эти светлые святоши, узнав, что они посылают свои отбросы прямиком в лапы Зла? Здесь невозможно исправиться и осознать ошибки. Здесь становятся бесполыми равнодушными животными, годными только на убой. Если бы не контракт, то этот мир давно бы пал к нашим ногам! Единственное, что может нас остановить, — заклинание Патронуса. Мерзкие черви думают, что создают его своей магией. Как же они недалеки и наивны! Патронус — никто иной, как их Ангел-Хранитель, защитник от Зла, который наличествует у самого пропащего человека. Чем озлобленней и страшней человек, тем сложнее ему вызвать Патронуса: в нем просто-напросто остается так мало светлого, что его Ангел не в состоянии прийти к нему на помощь. Зло ослабляет связь человека со Светом. Но каким бы темным ни был волшебник, сколько бы грехов он ни совершил — у всех у них остается шанс на прощение, пока у него остается его душа. Именно поэтому мы первым делом убиваем в них надежду на хорошее, а если повезет, то забираем душу и дарим ее нашему Господину, каждую минуту ожидая прощения. Но такого еще ни разу не произошло. Еще никого из нас не вернули в Его чертоги. Мы уже успели позабыть, что такое припадать к Его порогу.

Услышав немой приказ, дементор развернулся и поплыл к входу в темницы. Пришла его очередь потрудиться, чтобы понять, почему узника из сто тридцать восьмой камеры стало невозможно прощупать. За то, что он жив говорит шорох, царапанье и поскуливание. Но никто больше не чувствовал его страха, снов и надежды. Странненько… странненько. С этим нужно разобраться.