Потерянное чудо (гет)

Короткий зимний день подходил к концу. Скованные злыми морозами снежные сугробы проминались под ногами у прохожих, на несколько голосов рассказывая о необыкновенных северных странах.

Алое заходящее солнце окрасило окружающий мир, словно неизвестный художник, решивший использовать землю вместо холста. Вот тут, как будто случайно взмахнув рукою, он заставил воду искриться сотнями бликов и отражений, создавая свой собственный маленький, едва уловимый мир, который можно рассмотреть только в это время. Еще один штрих, и высокие стройные деревья, сотканные из серебристого света, гнут свои ветви под напором ветра. А здесь творец превратил камни в сказочный путь, ведущий к огромному незамерзающему озеру. Тропинка петляет между сугробов и где-то там, вдали, неуловимо переплетается с таинственной лунной дорожкой, по которой так и хочется пройти, чтобы оказаться на самом верху, в мастерской.

* * *

Я сидел в старом соломенном кресле на деревянной террасе, укутавшись в шерстяной плед, согревающий меня от случайных сквозняков. Пряные ароматы цветов, украшающих маленький столик, приятно щекотали ноздри. Сказочная музыка природы, сотканная из тысяч звуков, которые только вместе могли создать столь необыкновенную симфонию, достигая ушей, дарила невиданное наслаждение и заставляла дышать глубже. А воздух, пропитанный этой невероятной атмосферой, проникал внутрь, делая меня — простого человека — частью этого невероятного мира. Голова кружилась от ярких эмоций, создающих в воображении не менее яркие образы, заслоняющие собою все.

Я закрыл глаза и позволил расслабиться своему телу. Напряжение последних дней постепенно спадало, и лишь легкая боль немного беспокоила ногу. Было так хорошо, так спокойно…

— Ну что, Гарри? Все еще жалеешь?

Рон неспешно вышел на террасу, поигрывая брелоком ключей. Громкий звук моментально спугнул волшебную атмосферу, заставив меня вернуться в окружающий мир.

Я недовольно поморщился и закрыл глаза, пытаясь задержать в себе испытанные ощущения, как делал это, когда, просыпаясь, понимал, что какой-то хороший сон вот-вот ускользнет, и старался сохранить хотя бы приятные чувства, навеянные им.

— Нет, не жалею, — возразил я. — Хотя и не очень понимаю, зачем ты сюда меня притащил.

Рон пожал плечами и присел в кресло, стоящее как раз напротив моего.

— Гермиона сказала, что тебе надо отвлечься, отдохнуть немного…

Гермиона… Ну, конечно, она всегда знала, как будет лучше для нас.

Солнце неспешно скрылось за горизонтом, окончательно развеяв прекрасную атмосферу.

— Я уже полгода отдыхаю, — хмуро напомнил я, с сожалением качая головой. — У меня голова забыла, как думать, а мышцы скоро превратятся в труху.

Я отвернулся в противоположную сторону, чтобы не смотреть на Рона и не показывать ему своего состояния.

— Гарри, я знаю, что тебе хочется вернуться на работу, но ты ведь и сам все понимаешь…

Да, я все понимал, но признаваться не собирался. В этот момент с улицы послышался радостный девичий смех, на несколько мгновений отвлекая на себя мое внимание.

— Может быть, тебе стоит пойти к озеру? — предложил Рон. — Тут много людей сейчас живет, пообщался бы.

— Мне и здесь хорошо…

Уизли поежился:

— Ты уже неделю сидишь в доме, не вылезая. Гарри, так нельзя… Кому ты делаешь лучше? Пойми, Джинни ты уже не вернешь, только себя потеряешь. Я привез тебя сюда, чтобы ты развеялся.

В воцарившейся на мгновение тишине тиканье настенных часов прозвучало как-то зловеще. Рон, сам того не желая, разбередил еще не зажившую рану. Отчаяние вернулось с новой силой, заставив сердце болезненно сжаться.

— Ты куда-то собирался, — вздохнул, наконец, я, когда немного успокоился и смог заставить свой голос слушаться.

Друг смущенно засунул руки в карманы и опустил голову.

— Ну… ты ведь не обидишься? — замялся он. — Все-таки Рождество. Я бы не хотел оставлять Гермиону в такой день. К тому же, когда еще представится случай взять билеты в Египет на десять дней?

— Да, конечно, иди… Я найду, чем заняться, — отмахнулся я.

Я старался, чтобы в голосе звучало как можно больше уверенности, хотя отлично понимал, что у меня это не особо получается. Да, мне очень не хотелось оставаться одному на Рождество, но никогда в жизни я сказал бы этого другу. Они с Гермионой заслужили несколько дней уединения, и кто я такой, чтобы им мешать?

Рон подозрительно покосился на меня.

— Может быть, тебе стоило поехать в Нору? Мама собиралась устроить что-то грандиозное для внуков. Билл и Джордж с семьями будут.

Я замотал головой.

— Нет, там все слишком напоминает… о ней.

Мой друг замялся, словно подбирая слова, и, наконец, осторожно предложил.

— Гарри, надо верить. Чудо всегда возможно.

Я с горечью посмотрел на него.

— Рон, я потерял свое чудо и уже вряд ли смогу отыскать его вновь.

Мы снова замолчали.

— Сегодня в главном здании устраивают Рождественский бал. Гарри, ты бы сходил…

Внутри все заклокотало от возмущения.

— Ты ничего лучше не придумал?

Собравшись с силами, я резко поднялся. Правая нога тут же откликнулась на неосторожное движение пронзительной болью. Не удержав равновесия, я упал на пол. Рон бросился ко мне.

— Гарри, я не говорил, что ты должен танцевать! Это ведь общественное мероприятие, на нем можно просто посидеть, пообщаться с людьми.

Я оттолкнул его от себя. От обиды хотелось выть, но, преодолевая боль, я все же влез обратно в кресло.

— Чтобы на меня все таращились? — мой голос охрип от напряжения.

— Тебя здесь никто не знает. Это же маггловский санаторий!

— Это не меняет того, что я инвалид!

Как? Ну, как можно объяснить здоровому человеку, что такое быть беспомощным? Что такое просыпаться каждый день и понимать: твое уродство никуда не делось? Что такое постоянно ловить на себе сочувствующие взгляды, за которыми у большинства таится отвращение? Что такое жить, отсчитывая каждую секунду, потому что жизнь перестает быть чем-то необходимым и превращается в обузу. И самое страшное, что обузу не для себя, а для близких и родных…

Рон расстроено покачал головой, отстраняясь. Костыли, которые он нечаянно зацепил локтем, с громким стуком упали на пол. По пути они задели часы и утащили их за собой. Я с мстительным удовольствием проследил взглядом, как они с громким треском разлетаются на кусочки.

— Извини, — пробормотал друг и быстро достал палочку. Часы, подчиняясь магии, вернули свою целостность, но так и остались лежать на полу. Стрелка нервно вздрагивала, но не двигалась с места. — Я не хотел.

Я покачал головой и притянул к себе костыли, чтобы они еще что-нибудь не разбили.

— Я знаю.

— Может быть, ты все же подумаешь о празднике?

Я устало пожал плечами, хорошо понимая, что совесть не позволяет Рону просто уйти и оставить меня одного.

— Иди, тебя семья ждет.

— Нет, лучше останусь. Просто позову сюда Гермиону.

— Нет! — твердо прервал его я. — Она столько времени потратила, чтобы получить эти билеты. Ты не имеешь права разочаровать ее!

— Но…

— Иди. Я справлюсь сам.

Он еще раз окинул меня неуверенным взглядом.

— Ты точно не обидишься?

— Передавай привет Гермионе.

Рон кивнул, еще на несколько мгновений замер и стремительно вышел, стараясь не оглядываться назад. Тяжелая деревянная дверь неприятно скрипнула, оповещая о его уходе.

Морщась от боли, я передвинул больную ногу и откинулся на спинку кресла, стараясь не тревожить рану.

Комнатой вновь завладела тишина. Только на этот раз она была другой… настоящей: вязкой, липкой, затягивающей, пробирающей до костей своей обреченностью. Она гулко отзывалась в сердце своей всесильностью и величественностью.

Мне казалось, что это мои ожившие кошмары из прошлой жизни подползли ко мне, собираясь утащить в безумие. Одиночество — это страшно, потому что в нем скрываются все наши самые ненавистные, самые тайные, самые безжалостные страхи. И именно в момент одиночества нам так сложно найти способ борьбы с ними, потому что мы бессильны против того, что создали сами. А еще страшнее отчаяние, приходящее следом. Когда понимаешь, что ничего не изменить, потому что уже нет сил. Да и возможностей тоже…

И хотелось плакать в голос, чтобы слезами смыть свое горе, но в моем прошлом было столько плохого, жуткого и неправильного, что я разучился это делать. Не выдержав, я подтянул к себе костыли и встал. Подождав, пока боль отступит, я накинул на плечи пальто и вышел из дома, сбежав от своего мучителя.

Морозный воздух, проникнув внутрь, обжег легкие, но я был только рад этому. Потому что это подтверждало — я жив.

На улице дети наряжали елку. Пушистая красавица горделиво высилась в центре небольшой площади, окруженной уютными домиками. Расправив свои великолепные ветви, она словно призывала всех полюбоваться своей красотой. Туда-то я и направился, стремясь сбежать от своих темных мыслей.

Доковыляв до узенькой лавочки, я осторожно присел на нее, стараясь не тревожить лишний раз ногу, и огляделся вокруг. Обитатели санатория наслаждались отдыхом и прекрасной погодой. Неспешно прогуливались пары, приехавшие отдыхать на Рождественские каникулы, розовощекие дети играли в снежки, те же, кто постарше, развешивали разноцветные гирлянды на ветвях ели.

Поплотнее запахнувшись в плащ, я занялся своим любимым делом: наблюдал за людьми. И в душе медленно, но все же появлялось какое-то светлое чувство, похожее на надежду.

— Дядя, а вы тоже приехали умирать?

Я вздрогнул и обернулся на голос. Передо мной стоял маленький мальчик лет пяти, укутанный в теплый шарф. Шапка сползла ему на нос, и из под нее едва-едва виднелись темные глаза, горящие умом и сообразительностью.

— С чего ты взял? — удивился я.

Ребенок растерянно пожал плечами.

— Просто так.

Я покосился на свои костыли, решив, что это они заставили мальчика думать, будто я скоро умру.

— Если я инвалид, то это еще не значит, что я собираюсь умирать.

Малыш задумчиво прикусил губу.

— Но вы должны были умереть?

Я пожал плечами: если бы на месте ребенка был взрослый человек, я уже давно послал бы его.

— Да, — неохотно признался я. — Но врачи сделали операцию, и я выжил.

Как же я ненавидел этих врачей. Особенно в первые недели после выхода из комы. Малыш на некоторое время задумался, а потом серьезно сообщил:

— У моей мамы нет костылей, но она приехала сюда умирать.

Эта фраза выбила меня из колеи и на какое-то время лишила дара речи. Я понимал, что нужно что-то ответить, но никак не мог подобрать слов.

— Ты, наверное, что-то не так понял.

Мальчик покачал головой.

— Нет, папа сказал, что мама умрет через две недели, и на это время мы приехали сюда, чтобы попрощаться.

Я ошеломленно смотрел на ребенка, пытаясь понять, о чем он говорит.

— Скорпиус!

Женский голос раздался откуда-то с другой стороны ели.

— Мама, — сообщил мой юный собеседник и быстро убежал.

Я проводил его удивленным взглядом. Что-то в мальчике мне показалось знакомым, но я никак не мог понять, что именно. Решив удовлетворить свое любопытство, я уже собирался встать, но ребенок сам появился из-за пушистых веток. За руку он вел женщину, укутанную в длинный шерстяной шарф. И шли они прямо ко мне.

— Скорпиус, нельзя так себя вести, — услышал я, когда они подошли ближе.

— Ну, мама, посмотри, этот дядя чуть не умер. Ему сделали операцию, дали костыли, и он жив. И нам тоже надо!

— Скорпиус, ты опять пристаешь к незнакомым людям?

Они подошли совсем близко, и я смог рассмотреть лицо женщины.

— Поттер?

— Паркинсон?

От удивления я едва не выронил костыли. Узнать в этой строгой, осанистой женщине бывшую ученицу факультета Слизерин было практически невозможно. Время не пощадило ее: под глазами залегли глубокие тени, в уголках губ появились морщины, а локоны волос, выбивающиеся из-под шапки, сверкали в неровном свете фонарей серебряными нитями. Но темные глаза все также горели непримиримой гордостью, свойственной представителям змеиного факультета.

Замерев, мы некоторое время рассматривали друг друга.

— Не ожидал встретить здесь кого-нибудь из знакомых, — сказал, наконец, я.

— Я тоже, — призналась Панси.

Разговор зашел в тупик, так и не успев начаться.

— Мама, спроси у него, как не умереть! — малыш с мольбой смотрел на родительницу, дергая ее за рукав.

Я внимательно следил за стремительно меняющимся лицом бывшей однокурсницы. Она вздрогнула, побледнела, потом все же взяла себя в руки и медленно опустилась перед сыном на корточки.

— Скорпи, мне не поможет то, что помогло этому дяде.

— Совсем?

— Совсем.

Казалось, ребенок был готов расплакаться, но он недаром носил фамилию Малфой. Встряхнув головой, малыш выпрямился и уверенно произнес:

— Спасибо, мистер. Я прошу прощения, что потревожил вас. Прошу извинить меня за беспокойство, пойду играть дальше.

И, не дожидаясь разрешения, убежал.

Мы с Панси остались вдвоем.

— Я слышала про твою супругу, — внезапно проговорила она, рассматривая свои перчатки. — Сочувствую.

Я кивнул. Говорить про Джинни было больно. Душа еще не успела смириться с горем и на любые упоминания о близком человеке отзывалась страданием. Очень хотелось спросить Паркинсон о том, почему ее сын решил, что она умрет, но что-то мешало это сделать, словно мы нашли какую-то грань, за которой скрывалось что-то нужное нам обоим, но пока не могли ее преодолеть.

— Скорпиус похож на Малфоя, — я, наконец, нашел тему для разговора.

Взгляд моей собеседницы потеплел, когда она посмотрела на сына, собирающего из ветвей ели букет.

— Они совсем разные, — улыбнулась она. — Порой мне кажется, что Скорпиус только внешне похож на отца, и от семьи Малфоев ему больше ничего не досталось.

— Но у него твои глаза.

Панси кивнула.

— Да… А где Грейнджер с Уизли? Я помню, в газетах писали, что они теперь ухаживают за тобой.

Фраза мне не понравилась, и в душе тут же проснулось возмущение.

— Я могу справляться и сам, — коротко сообщил я.

Паркинсон подняла руки, словно сдаваясь.

— Не сомневаюсь в этом. Просто, сейчас же Рождество, и я думала, что вы его встречаете вместе.

— Они решили отпраздновать его вдвоем, — выдавил я. — Мне и одному неплохо.

Панси только пожала плечами, словно говоря: «Как хочешь».

Мы снова замолчали. Я пытался понять, почему Паркинсон не уходит, а она задумчиво следила за сыном. При этом я хорошо чувствовал: что-то мучает мою собеседницу. Это было заметно по ее напряженному лицу и нервным движениям, когда, стянув перчатку, она скомкала ее в руке.

Я вдруг явственно понял, что ничего не знаю о ней. После битвы за Хогвартс мы виделись всего один раз, когда они с Малфоем приходили в Аврорат по какому-то глупому делу. Я тогда даже не обратил на эту встречу внимания, просто поспешил выпроводить их за дверь. И все...

А сейчас мне почему-то очень захотелось, чтобы она осталась.

— А где Малфой? — поинтересовался я.

Паркинсон еще больше помрачнела и отвернулась.

— Дома. С родителями, — неохотно ответила она, но было видно, что это не совсем правда.

Я уже хотел уточнить, но Панси внезапно повернулась и решительно произнесла:

— Ладно, я пойду, не буду тебе мешать. Приятно было поговорить. Встретимся вечером на Рождественском балу.

И ушла. Я не успел даже сказать ей, что не собираюсь идти на этот дурацкий праздник. Какой смысл быть там одному? Но Паркинсон уже растворилась где-то среди домов, а я остался сидеть на скамейке.

Погуляв еще немного, я вернулся домой, но одинокие холодные стены быстро надоели, и какая-то непонятная сила потянула меня назад, на улицу.

Главное здание пестрело тысячами огней. Они призывно перемигивались друг с другом, приглашая прохожих заглянуть внутрь. Помедлив немного на пороге, я нерешительно вошел. Большой зал был украшен гирляндами и воздушными шарами, играла громкая музыка, сновали официанты. Воздух наполняли ароматы духов и шампанского. Мне почему-то сразу расхотелось туда идти и, помявшись немного в дверях, я вышел.

Остановившись под фонарем, я растерянно огляделся по сторонам. Нога снова разболелась, необходимо было срочно присесть. Поэтому я направился в небольшой сквер, расположенный прямо напротив главного здания. Где-то там было озеро, на которое звал меня недавно Рон.

Вскоре я пожалел о своем решении. Идти было сложно: больная нога постоянно норовила зацепиться за что-нибудь, а костыли проваливались в снег. Прокляв все что можно и, в первую очередь, свою глупость, я добрался до озера. Возле воды кто-то смеялся. Мне не хотелось никому мешать, но сил на обратную дорогу не оставалось, поэтому пришлось идти дальше.

Я даже не особо удивился, когда увидел возле воды Скорпиуса и Панси. Малыш бегал вдоль кромки озера, бросая в воду снежки и наблюдая, как они исчезают. А его мама с улыбкой смотрела на эти шалости.

Перехватив удобнее костыли, я вышел на поляну.

— Счастливого Рождества!

Панси вздрогнула и резко обернулась ко мне.

— Поттер? Что ты здесь делаешь?

Я медленно доковылял до поваленного дерева и с облегчением опустился на него.

— Гуляю, так же, как и вы.

— Мы решили, что на балу плохо, — радостно сообщил подбежавший Скорпиус. — И ушли сюда.

— Да, я тоже так решил, — кивнул я, морщась от нового спазма в ноге.

Паркинсон нерешительно остановилась рядом.

— Ты неважно выглядишь, Поттер.

— Ты можешь идти, — постарался убедить ее я. — Мне просто надо немного передохнуть. Как только боль пройдет, я уйду.

Панси не сдвинулась с места. Она с каким-то затаенным ужасом смотрела на меня, словно ожидала, что я вот-вот превращусь в чудовище.

— Твое колено не лечится? — тихо поинтересовалась она.

Я со смешанным чувством отвращения покосился на ногу.

— Да, это темномагическое проклятие. Его последствия невозможно исцелить…

Это было действительно так. Проклятие было заморожено в ноге, но не уничтожено. Панси опустила глаза.

— Когда в газетах написали, что на семью Гарри Поттера напали Пожиратели, я сначала не поверила, — призналась она. — Наверное, было тяжело…

Я сглотнул.

— Я не помню. Последнее, что осталось в памяти — это праздничный торт, который мне испекла Джинни, а потом… потом я уже очнулся в Мунго. Один.

Мы замолчали. Наконец, Панси, словно решившись на что-то, села рядом и осторожно спросила.

— Ты сильно переживал после ее смерти?..

— Да, ты бы тоже переживала, если бы Малфой умер, не так ли?

Паркинсон промолчала. Она сидела на бревне и бездумно рассматривала свои перчатки. Мне пришло в голову, что она выглядит слабой и беззащитной, словно маленький ребенок. Эти мысли показались мне глупой игрой воображения, и я поспешил отогнать их.

— Хорошо, что у нас не было детей, — признался я, рассматривая Скорпиуса, играющего у воды. — Я не смог бы пережить еще и смерть своего ребенка.

Панси пожала плечами и подняла голову. Наши взгляды встретились, и я утонул в бесконечной грусти ее глаз.

— Дети — это лучшее, что есть в нашей жизни.

— Да, — согласился я. — Но мне уже не узнать этой радости. Целители сказали, что магия лишила меня такой возможности.

Паркинсон сочувственно покачала головой.

— Я не знаю, как жила бы без Скорпиуса… — она вздохнула. — Не хочешь спросить, почему он решил, что я умру?

Несколько снежинок упали на длинные ресницы моей собеседницы, делая ее похожей на сказочную королеву.

— Нет.

— Почему?

— Наверное, потому что это меня не касается, — предположил я, заворожено следя за игрой света в капельках растаявшего снега на ее щеках.

— И что? Даже не интересно?

— Интересно, — кивнул я: врать не было смысла.

Я чувствовал, что Панси необходимо выговориться, и очень боялся спугнуть ее неверным словом. Она перевела взгляд на сына, словно ища поддержки, и внезапно сдавленно охнула, стремительно вскакивая с места.

— Скорпиус! Немедленно слезь оттуда.

Я быстро посмотрел на малыша. Он забрался на дерево, низко свисающее над озером, и пытался дотянуться до палки, которая плавала на поверхности. Услышав голос матери, ребенок вздрогнул и, покачнувшись, упал в воду.

Панси бросилась к нему, я тоже. Нога взорвалась резкой болью, но я проигнорировал это и только прибавил скорости. Паркинсон первая добежала до места происшествия, но резко остановилась у входа в воду. По ее щекам текли слезы, а в глазах застыл ужас.

— Я не умею плавать!

Оттолкнув ее, я с разбегу нырнул в ледяную воду, подняв фонтан брызг. Озеро оказалось глубоким, от холода перехватило дыхание и занемели руки, но я все же добрался до малыша. Скорпиус уже практически не дышал, только как-то жалобно попискивал. Подхватив его за рукав, я потащил его к берегу.

И вот тут-то рана и дала о себе знать. От боли все тело судорожно сжалось, отказываясь повиноваться хозяину. Перед глазами запрыгали черные точки, а в ушах зашумело так, что я не слышал даже собственного барахтанья. Собравшись, я выбросил Скорпиуса вперед к берегу, надеясь, что там его подхватит мать. Это вроде бы незначительное движение отобрало все силы и сознание оставило мое тело. Последней мыслью стало: «Вот и все!»

Приходить в себя было больно. Казалось, все тело превратилось в одну сплошную ноющую боль. Открывать глаза не хотелось: уже по резкому запаху лекарств я мог точно сказать, что лежу в больнице. Причем, скорее всего, маггловской… Точно такие же запахи встретили меня, когда я очнулся после того, как на мой дом напали Пожиратели. И точно так же на душе скребли кошки.

Из звуков ярче всего слышалось чье-то тихое посапывание рядом. Скорее всего, это Рон или Гермиона прилетели, как только узнали. О, Мерлин! Я совсем не собирался портить им такой праздник. Неохотно приоткрыв глаза, я удивленно огляделся.

На глаза попалась огромная картина, изображающая заснеженный лес. На какое-то мгновение мне даже показалось, что снежинки на ней двигаются, но я тут же отмел эту мысль. В маггловской больнице не могло быть волшебных пейзажей.

Рядом со мной сидели не мои друзья, а Панси Паркинсон. Она мирно дремала, положив голову на спинку узенькой кушетки, стоящей возле моей кровати. Длинные ресницы подрагивали во сне, делая ее образ пронзительно нежным и притягательным. Скорпиус спал здесь же, свернувшись калачиком под теплым пледом и положив голову на колено матери.

Эта картина была такой настоящей, что у меня внутри что-то екнуло. Я попробовал повернуться на бок, но мне помешали проводки, торчащие из вен. Неужели все так страшно?

Панси, потревоженная шумом, пошевелилась и открыла глаза.

— Поттер!

Я смущенно улыбнулся.

— Прости, я… я не хотел тебя будить.

Она замотала головой.

— Нет-нет. Все в порядке.

Мы замолчали, выжидающе глядя друг на друга.

— Как ты себя чувствуешь?

— Что случилось?

Вопросы прозвучали одновременно.

— Ты потерял сознание, когда полез спасать Скорпиуса, и едва не утонул, — тихо сказала Панси, осторожно положив руку мне на лоб. От прикосновения стало тепло и как-то… нежно.

Я опустил глаза. Взгляд сам уперся в костыли.

— Это было бы нестрашно, — признался я.

Паркинсон удивленно вскинула брови.

— Зря ты так, — пробормотала она, отворачиваясь. — Тебе дали шанс жить дальше, а ты…

Панси осторожно тронула сына, собираясь подняться. Я испугался, что обидел ее и быстро схватил за руку.

— Подожди! Я не хотел…

Паркинсон замерла и медленно повернулась ко мне.

— Останься, — тихо попросил я.

— Зачем?

Ее огромные глаза сейчас смотрели на меня с откровенным непониманием, удивлением и какой-то пронзительной надеждой.

— Не знаю, — честно признался я и неуверенно улыбнулся ей.

Ответная улыбка заставила мое сердце затрепетать.

— Мама!

Скорпиус сонно открыл глаза и потянулся. Увидев, что я очнулся, он радостно вскочил и бросился ко мне.

— Ты проснулся! Мы так волновались, так волновались!

Я вопросительно покосился на Панси.

— Ты пролежал без сознания четыре дня, — пояснила она.

— Мы пропустили Рождество! — объявил Скорпиус. — Но мама сказала, что мы отпразднуем Новый год.

— Вы что, все это время были здесь? — удивленно поинтересовался я.

— Нет, конечно, — засмеялся малыш. Он уже успел забраться на постель и теперь сидел рядом, приобняв меня за плечи. — Мы только в первый день здесь были, а потом просто приходили каждый вечер.

— Скорпиус! — Панси бережно подняла сына и пересадила к себе на колени. — Не приставай к мистеру Поттеру. Он только очнулся, а ты на нем уже скачешь.

— Я не хотел, — испуганно воскликнул мальчик.

Паркинсон прижала его к себе.

— Мы знаем и не сердимся, но больше так не делай. Иди лучше доктора позови.

Малыш закивал:

— Конечно, мамочка, я сейчас!

И выбежал за дверь. Его родительница повернулась ко мне.

— Прости, он еще маленький и не понимает, что делает.

— Ничего страшного, — уверил я. — Скорпиус мне не мешал.

Моя собеседница пожала плечами. В комнате повисла напряженная тишина, словно каждый из нас хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать нужных слов.

— Спасибо, что спас моего сына, — наконец, тихо произнесла Панси, не отрывая взгляда от своих рук, нервно теребящих завязки платья.

— Так сделал бы любой, — я как ответить, чтобы не обидеть ее и в то же время поддержать.

Паркинсон покачала головой.

— Не любой, Поттер. — прошептала она. — Далеко не каждый бросится спасать сына своего врага.

Я хотел возразить ей, что давно не считаю Малфоя врагом, но в это время дверь открылась, и в нее вошел Скорпиус. Следом за ним ковылял маленький пухленький доктор.

— Мы, пожалуй, пойдем, — решительно сказала Панси, поднимаясь с кушетки. — Не будем вам мешать.

— Как вам угодно, — произнес доктор, подходя ко мне. — Итак, мистер Поттер, как вы себя чувствуете?

Я не обратил на него внимания: сейчас он меня интересовал меньше всего. Паркинсон собиралась уйти, а мне почему-то очень не хотелось, чтобы она это делала.

— Панси! — позвал я.

Она вздрогнула и удивленно обернулась.

— Вы придете еще?

— Конечно, придем! — воскликнул Скорпиус, не дожидаясь ответа матери. — Мы же должны быть уверены, что ты выздоровел. Правда, мам?

Паркинсон немного натянуто улыбнулась ему.

— Конечно, дорогой.

Малыш захлопал в ладоши.

— Все, мы уходим, — объявила Панси, повязывая сыну ярко-зеленый шарф. — Да, я не стала сообщать ничего Уизли и Грейнджер, так что смотри сам.

И вышла за сыном… Я растерянно посмотрел ей вслед.

— У вас прекрасная жена, мистер Поттер, — сообщил врач. — Но, может быть, мы приступим уже к осмотру?

Я кивнул. Почему-то разубеждать его в том, что Панси мне не жена, не хотелось.

* * *

Одиночество — это страшно. Я ненавижу это слово. Даже его звучание приносит с собой какую-то болезненную обреченность и разочарование. Каждый звук, который перехватывает дыхание, обжигает горло и заставляет сердце трепетать от соприкосновения с ним. Всегда где-то рядом… спрятавшись в самых дальних закоулках души, оно ждет своего часа. И, позволив себе произнести это слово, ты сам загоняешь себя в липкую паутину отчаяния, из которой очень сложно выпутаться.

Это происходит не сразу. Одиночество любит играть со своими жертвами. Тишина, наполненная призраками прошлого, постепенно заполняет комнату, истребляя все хорошее и доброе, оставляя за собой выжженные полосы страданий. С каждой секундой становится все больнее, все невыносимее. И хочется вскочить, чтобы убежать вон из этого гиблого места… только не всегда это возможно.

Я лежал в палате и считал секунды, которые отмеряли большие настенные часы. Заняться было нечем, поэтому оставалось только такое бесполезное коротание времени. Ощущения отвратительные. Наверное, так чувствует себя божья коровка, которой оторвали ножки и оставили умирать на солнце. Вроде и вот оно, спасение и, в тоже время, какой смысл, если все равно проживешь недолго.

В какой-то момент я хотел связаться с Роном и позвать его к себе, но быстро отбросил эту мысль. Опять влезать в личную жизнь друзей было бы неправильно, я и так в течение долгого времени мешал им. Они заслужили эти дни совместного счастья. Поэтому я просто послал Гермионе сообщение с поздравлением и уверил ее, что все отлично.

— Мистер Поттер!

Радостный голос Скорпиуса раздался, словно колокольчик в вечной мерзлоте.

— Мистер Поттер, мы пришли вас проведать, — сообщил мальчик, юлой вбегая в палату и запрыгивая ко мне на кровать.

Губы сами растянулись в улыбке.

— Здравствуй, Скорпиус. А где твоя мама?

Ребенок закатил глаза.

— Пошла разговаривать с доктором, — он махнул рукой. — Она скоро придет.

Я ласково погладил мальчика по голове.

— Как твои дела?

Глаза малыша ярко загорелись и он, склонившись ко мне, таинственно сообщил.

— Мы с мамой готовимся к Новому Году. Мы же пропустили Рождество, а отпраздновать надо обязательно, иначе в новом году не будет счастья…

Он развел руками, потом придвинулся ко мне ближе и прошептал:

— А еще, если загадать желание в праздник в двенадцать ночи, то оно обязательно сбудется. Я хочу попросить, чтобы мама выздоровела, поэтому надо обязательно отпраздновать.

Я кивнул.

— Да, хорошая идея.

Скорпиус счастливо захлопал в ладоши.

— А ты присоединишься к нам?

Я осторожно передвинулся, чтобы было удобнее разговаривать, нога тут же отозвалась резкой болью.

— Я бы с радостью, Скорпиус, но, боюсь, меня могут не отпустить из больницы.

— Но так не честно!

Я только грустно улыбнулся. Малыш задумался.

— Надо попросить маму поговорить с врачом! Она любого уговорить сможет, она умеет!

— О чем это вы собираетесь меня просить?

Панси вошла в палату, словно перышко: легкая, стремительная и абсолютно свободная…

— Мама!

Малыш спрыгнул с постели.

— Ты ведь поговоришь с врачом, чтобы он отпустил мистера Поттера с нами?

Паркинсон растерянно посмотрела на меня. Я поспешил все объяснить.

— Скорпиус пригласил меня отпраздновать вместе с вами Новый Год…

— Мы же не оставим мистера Поттера, правда?

Лицо ребенка при этом выражало такую надежду, что ему просто невозможно было отказать.

— Но, милый, это должен был быть только наш праздник, — тихо напомнила Паркинсон.

Скорпиус прикусил губу.

— Мистер Поттер тоже хочет счастья…

Наши с Панси взгляды пересеклись где-то в бесконечно враждебном к нам пространстве. Я не знаю, о чем она думала в этот момент. Я вспоминал Хогвартс, наши с ней стычки, ее жестокие розыгрыши… и неожиданно понимал, что между той Паркинсон и этой есть большая разница. Словно два разных человека…

Панси опустила голову, обрывая наш беззвучный диалог.

— Ну… Поттер, придешь?

Я растерянно заморгал.

— Я… меня же не отпустят, наверное.

В ответ она покачала головой.

— Я разговаривала с доктором, он сказал, что через пару дней ты будешь в норме, так что вполне успеешь, — она раздраженно нахмурилась. — Так ты придешь или нет?

Не дав себе подумать, я кивнул.

— Ура!

Скорпиус подпрыгнул и быстро обнял меня.

— Мы вместе загадаем желания, случится чудо, и они обязательно сбудутся!

Я улыбнулся ему в ответ… Грусть постепенно начала уходить из души.

* * *

До самого Нового Года Панси и Скорпиус приходили ко мне каждый день. Во многом именно благодаря их визитам я спокойно пережил это время. Порой я вновь впадал в отчаяние, но стоило им появиться на пороге, как все плохие чувства испарялись под действием их улыбок. Накануне праздника меня выписали…

Направляясь к маленькому домику, стоящему на самом краю санатория, у меня было странное ощущение, будто сегодня должно случиться что-то, что перевернет мою жизнь. Это беспокойство не оставляло меня до самой двери. И только постучавшись, я смог, наконец, спокойно вздохнуть.

Панси, одетая в выгодно подчеркивающее ее фигуру длинное черное платье, с улыбкой пригласила меня в дом.

— Как добрался? — поинтересовалась она.

— Нормально. И не с такими трудностями справлялись…

— Мистер Поттер!

Скорпиус ураганом слетел с лестницы, ведущей на второй этаж.

— Пойдем скорее! Мама там столько всего наготовила!

Он схватил меня за руку и потащил в гостиную, большую часть которой занимала празднично украшенная ель. Возле потрескивающего камина разместился уставленный множеством блюд стол. Исходящие от них сказочные ароматы завораживали.

— Сама готовила? — иронично поинтересовался я.

— Нет, Поттер, у меня всегда с собой парочка эльфов, — усмехнулась Панси. — Разве ты их не видишь?

Скорпиус, подпрыгивая от нетерпения, подтолкнул меня.

— Давайте скорее есть, а то не успеем!

Панси театрально закатила глаза и жестом пригласила всех к столу. Еда оказалась действительно потрясающей. О чем я и сообщил хозяйке. Панси покраснела от удовольствия и упорхнула в кухню за десертом.

— Скоро двенадцать, — сообщил малыш, как только мама скрылась. — Главное — не пропустить время.

Я посмотрел на часы.

— Еще целый час, ты все успеешь.

Скорпиус пожал плечами.

— Я написал свое желание на бумажке, чтобы правильно все сказать.

Он начал искать что-то в карманах. Внезапно его лицо побледнело.

— Кажется, я его потерял…

— Не расстраивайся, — я попытался успокоить ребенка. — Где-нибудь оставил. Ты же свое желание наизусть помнишь.

Скорпиус всплеснул руками.

— Нет! Я там все красиво написал!

Он бросился наверх.

— Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовалась вошедшая Панси.

Я расстроено пожал плечами.

— Скорпиус потерял свою записку с желанием.

Паркинсон покачала головой и, упав на стул, спрятала лицо в ладонях. Я даже не сразу понял, что она плачет. Ее плечи вздрагивали от еле сдерживаемых рыданий… Неуверенно пододвинувшись, я осторожно дотронулся рукой до ее волос.

— Панси… что случилось?

Она замотала головой.

— Когда это мы перешли с тобой на имена, Поттер?

Я сдержался.

— Наверное, тогда же, когда я спас твоего сына.

На некоторое время Панси затихла.

— Скорпиус считает, что может спасти меня, — хрипло прошептала она, наконец, не отрывая ладоней от лица. — Он верит в желание… что чудо случится.

Всхлипнув, она покачала головой. Я не знал, что сказать. Хотелось и спросить, что с ней случилось, и поддержать как-то, уверить, что все будет хорошо.

— Что с тобой? — решился, наконец, я.

Плечи Панси окаменели. Выпрямившись, она посмотрела мне в глаза.

— Я умираю, Поттер… В меня случайно попало проклятие, которое постепенно разрушает мое тело.

— Не может быть.

Мне сложно было поверить… но.

— Может, — Панси начала нервно теребить бахрому платья. — Это моя последняя неделя.

— И что? Малфой не может найти никого, кто мог бы заблокировать проклятие?

Панси побледнела.

— Нет.

— Но ведь надо бороться!

— Что же ты не борешься?

От горечи, которая прозвучала в ее голосе, захотелось взвыть. Я отвел взгляд и стыдливо опустил глаза.

— Это другое…

Панси покачала головой:

— То же самое, По… — она замялась. — Гарри, то же самое. Только у меня нет выхода, а у тебя он есть.

Я отшатнулся от нее.

— Выход? Быть вечным инвалидом — это выход?

— Это лучше, чем быть мертвым…

Мы замолчали, глядя друг на друга.

— Я… я хотел сказать, что моя смерть, возможно, была бы лучшим выходом для меня и моих друзей, которые вынуждены мучиться со мной.

— А ты спросил своих близких, что они думают об этом?..

Я растерянно огляделся по сторонам.

— Где Малфой? — невпопад поинтересовался я. — Он вроде должен быть рядом с тобой в такой момент.

Словно в ответ на мои слова раздался стук. Панси вздрогнула и испуганно обернулась к двери.

— Мам, это папа.

Я сначала даже не узнал голоса Скорпиуса, настолько он стал серьезным и сосредоточенным. Его мать быстро вскочила со стула.

— Поттер, быстро на кухню!

Я уперся.

— Подожди, давай я просто уйду.

Панси с мольбой посмотрела мне в глаза.

— Гарри, прошу тебя, спрячься! — взмолилась она, ломая руки. — Это же Драко! Он отберет Скорпиуса!

Я сам не понял, как оказался на кухне. Дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Стоять было больно, а костыли, как назло, остались в гостиной. Добравшись до стульчика, одиноко стоявшего в центре комнаты, я уселся на него и приготовился ждать.

— Почему так долго?

Да, это был Малфой. Его голос я бы узнал всегда — вечно напыщенный, сочащийся превосходством и просто вселенским презрением, независимо от того, с кем он разговаривает.

— Драко… — растерянно произнесла Панси.

— Мы были заняты, — тут же нашелся Скорпиус, и я мысленно поблагодарил малыша за то, что он поддерживал мать.

Возникла пауза, видимо, Малфой осматривал помещение.

— Драко, что-то случилось?

Панси уже полностью справилась со своим волнением, и в ее голос вернулось размеренное спокойствие.

— Скорпиус, поднимись к себе, мне надо поговорить с твоей мамой.

— Но скоро двенадцать…

— Вон!

Послышался топот маленьких ножек. Мне захотелось срочно придушить этого белобрысого хорька, который посмел кричать на малыша.

— Ты его совсем избаловала.

— Он просто ребенок, Драко.

— Он, прежде всего, Малфой!

Руки нестерпимо зачесались, а карман, в котором лежала палочка, потяжелел.

— Что ты хотел?

Самообладанию Панси можно было позавидовать.

— Мне сказали, что здесь Поттер.

Паркинсон запнулась лишь на мгновение.

— Да, я его видела.

— Мне донесли, что ты навещаешь его в маггловской больнице!

Я задержал дыхание, стараясь не пропустить ни слова.

— Он спас нашего сына, — твердо ответила Панси. — Скорпиус едва не утонул, а Поттер бросился в воду и вытолкнул его. Я обязана была проведать…

— Что?! — крик Малфоя было слышно, наверное, даже на улице. — Поттер спас моего сына?

Безусловно, его беспокоило не то, что его сын едва не погиб, а то, что спас мальчика именно я. Мое отношение к бывшему слизеринцу опустилось ниже отметки «отвратительно».

— Да…

— Я сейчас же забираю Скорпиуса домой.

— Нет! — в голосе Панси послышалась паника. — Он ждет праздника.

— Ничего страшного, переживет. Дома его уже ждет новая мать. Астория очень хочет увидеть своего сына.

Я ошарашено замер.

— Но…

— Ты умираешь, Панси! И прекрасно это знаешь! Скорпиусу будет лучше с моими родителями. Они точно не подвергнут его никакой опасности, в отличие от тебя.

— Нет, Драко, ты обещал, что он останется со мной.

— Будем считать, что я отказался от обещания.

Я выхватил палочку и дернулся к двери. Нога, растревоженная последними происшествиями, тут же подогнулась, и я рухнул на пол.

— Ты же поклялся!

Панси плакала.

— Я, кажется, говорил, что он останется с тобой до смерти? — холодно напомнил Малфой. — Я сдержу обещание.

Послышалась какая-то возня, словно они боролись.

— Нет!

— Avada Kedavra!

— Мама!

Я не знаю, откуда у меня взялись силы. Какая-то неведомая магия подняла меня с пола и бросила в комнату. Панси лежала на полу, прикрыв голову руками, но она была жива. А Малфой пытался отбиться от своего собственного сына. Скорпиус прыгнул ему на спину и, вцепившись в мантию, колотил отца по голове. Палочка слизеринца валялась возле двери.

Драко, извернувшись, схватил малыша за шиворот и как котенка отшвырнул его на стену. Ребенок всхлипнул и сполз на пол.

Гнев затуманил мне мозги.

— Ах ты, урод!

Я бросился на Малфоя, мечтая только об одном: вышибить из него мозги.

— А, Поттер! Все-таки без тебя не обошлось?

— Убью, Малфой!

Я постарался достать его кулаком, но он вывернулся и ударил меня по ноге. От боли в глазах заплясали черные точки. Почувствовав, что падаю, я быстро ухватился за него и утащил за собой. Малфой упал сверху и немедленно воспользовался этим, вцепившись мне в горло.

— Все, Поттер, тебе конец…

Дыхание быстро закончилось. Больницы и болезни давали о себе знать: я был намного слабее своего противника. Голова начала кружиться, и я понял, что еще чуть-чуть и потеряю сознание.

— Stupefy!

Спасительное заклинание сопровождалось яркой вспышкой. Малфой рухнул на меня.

— Мистер Поттер! Мистер Поттер!

Я столкнул с себя обездвиженное тело и с удивлением посмотрел на Скорпиуса. Малыш стоял возле двери, в руке у него была палочка Малфоя.

— Ты что? Колдовал?

Глаза ребенка испуганно расширились, и он отбросил от себя палочку.

— Я… я не хотел.

С трудом я подполз к нему.

— Скорпиус, все в порядке!

— Нет, они меня заберут. Они меня лишат магии!

Я рывком притянул его и прижал к себе. Маленькое тельце сотрясалось от мелкой дрожи.

— Тсс, все будет хорошо, никто тебя не заберет.

— Обещаешь?

— Клянусь…

В это время зашевелилась Панси. Застонав, она приподняла голову и потерянно огляделась вокруг себя. Первым ей на глаза попался Малфой. Она побледнела и испуганно отскочила в сторону.

— Мама!

Скорпиус бросился к матери.

— Мама! Не отдавай меня.

Панси непонимающе посмотрела на меня.

— Что случилось?

Я притянул к себе костыли и осторожно поднялся.

— Сейчас сюда прибудут авроры. Уходим!

Она прижала к себе сына, растерянно глядя на меня.

— Зачем?

На улице послышался звук шагов. Раздумывать было некогда и, прижав их к себе, я аппарировал. Ударившись обо что-то твердое головой, я потерял сознание.

Придя в себя, я сразу понял, что лежу где-то в снегу. Нога так ныла, что сводило зубы, но теперь к этой боли прибавилось еще и саднящие лоб и рука, на которую пришлось падение.

Первым, что я увидел, открыв глаза, стали звезды, мелкой россыпью покрывающие чистое бесконечное небо. Панси и Скорпиус рядом осторожно поднимались с земли. Судя по всему, они не сильно ушиблись. Мы были где-то в лесу. Вокруг высились огромные сугробы, а над нами свисали пушистые ветви вековых елей, покрытые инеем.

— Где мы? — поинтересовалась Паркинсон, оглядываясь вокруг.

Я покачал головой.

— Не знаю…

— Но ведь это ты аппарировал нас сюда!

Пришлось признаться:

— Я… я не помню, о чем думал.

Панси всплеснула руками.

— Поттер! И что мы будем делать?

— Мы можем еще раз аппарировать, — предложил я. — Только это придется делать тебе, у меня слишком кружится голова, и я могу забросить нас куда-нибудь не туда.

Паркинсон покачала головой.

— Я не могу. Моя палочка осталась там, — она растерянно махнула рукой куда-то в глушь. — Давай, я попробую твоей.

Начал подниматься ветер, и мы особенно ясно почувствовали, что ушли из дома без верхней одежды.

— Мама, мне холодно.

Скорпиус, обняв себя руками, сжался под большой елью, словно она могла защитить его от мороза. Его мать тут же бросилась к нему, а я судорожно начал искать свою палочку. Но она словно испарилась.

— Да что же это такое! — воскликнула Панси, прижимая к себе сына и стараясь согреть его своим теплом. — Она должна быть где-то здесь, без нее мы не попали бы сюда.

И тут я заметил деревянный кончик, торчащий из снега, неподалеку от того места, куда мы аппарировали.

— Вон она!

Ползком добравшись до туда, я выхватил свою палочку.

— О нет!

Панси испуганно всхлипнула, глядя на обломки.

— Она, наверное, сломалась, когда я на нее упал, — виновато пояснил я.

— И что мы теперь будем делать?

Она выглядела такой испуганной и беззащитной, ее так хотелось оградить от всего... Морщась от боли, я приподнялся с земли.

— Значит, надо выбираться отсюда, — вздохнул я, — не имеет смысла здесь оставаться.

Панси покачала головой.

— Все бесполезно, Поттер, мы в лесу. Вокруг одни деревья, мы даже примерно не знаем, где находимся. Куда мы пойдем?

Костыли остались в санатории, поэтому пришлось отломать какую-то палку. Опершись на нее, я доковылял до Паркинсон и осторожно опустился рядом. Скорпиус тихонько всхлипывал, уткнувшись ей в плечо.

— Панси, — позвал я. — Мы должны попробовать выбраться отсюда.

Она замотала головой и горько прошептала.

— Мне все равно умирать…

— А Скорпиус?

Малыш поднял голову и с мольбой посмотрел на мать.

— Мам, мистер Поттер прав, надо что-то делать…

Паркинсон посмотрела мне в глаза.

— Обещай мне, что он выживет…

Внутри все сжалось, но мой голос не дрогнул.

— Конечно… мы все выживем.

Панси кивнула и, все еще прижимая ребенка к себе, поднялась на ноги.

— Тогда веди нас, Поттер.

И мы пошли. Туда, где, как мне показалось, деревья росли реже. Идти было сложно… Снег, порой, доходил до пояса, а деревья так и норовили схватить незваных гостей за одежду и не дать им пройти. От боли в ноге у меня то и дело темнело в глазах и перехватывало дыхание, приходилось останавливаться и подолгу стоять, прислонившись к могучим стволам хозяев этого места.

Начало холодать. Я практически чувствовал, как температура медленно опускается. Ветер завыл еще яростнее. Гоняя по земле остатки осеннего мусора, он сносил с ног, кидал в лицо снежную крупу. Казалось, сама природа была против нашего присутствия здесь.

И вдруг Панси упала, утащив Скорпиуса за собой. Я тут же бросился к ним.

— Мама! Мама! Не умирай !

Малыш замерзшими ладонями тряс мать.

— Мама!

Я отодвинул его и склонился над Панси. У нее посинели губы, под глазами появились темные круги, она мелко дрожала и тихо хрипела.

— Держись, — прошептал я, прижимая ее к себе и пытаясь согреть. — Давай! Ты не можешь оставить нас одних. Давай же!

По бледной щеке скатилась одинокая слезинка.

— Началось, — прошептала она.

Внутри все оборвалось.

— Нет! Не может быть!

Панси понимающе улыбнулась.

— Время пришло.

Скорпиус, прижавшись щекой к материнской груди, тихо заплакал.

— Нет!

Я с ужасом огляделся по сторонам, но холодный безжизненный лес был абсолютно безразличен к происходящему.

— Помогите!

Ветер быстро заметал нас снегом…

— Помогите кто-нибудь!

Ледяные пальцы сжали мою ладонь.

— Гарри, а как это — умирать?

— Ты не умрешь!

— Хорошо, не говори, я сама сейчас все узнаю.

Я прижал ее тонкие пальцы к губам, согревая их дыханием.

— Мы спасемся. Ты будешь жить… Мы вместе будем жить. Как семья.

Панси с нежной улыбкой провела рукой по моей щеке и, с усилием приподнявшись, прижалась губами к моим губам. Ледяной поцелуй длился лишь мгновение, через секунду она упала обратно на снег.

— Спаси Скорпиуса, — умоляюще попросила Панси, прижимая голову сына к груди. — Пожалуйста…

И потеряла сознание.

— Мама!

— Нееет!

Я с ужасом смотрел на тело в своих руках.

— Помогите!

Скорпиус в истерике тряс мать.

— Мама!

Прижав его к себе, я попробовал встать, но нога отказалась слушаться. Вокруг уже намело огромный сугроб. Все было против нас! Лес, природа… сама жизнь.

Отчаяние… Оно все ближе подползало ко мне, и, если бы я был один, то, наверное, уже сдался бы… но был и Скорпиус. Маленький мальчик, который еще ничего не успел сделать плохого в своей жизни…

Я еще раз дернулся, но боль вспыхнула с новой силой, парализуя тело.

— Помогите!

В этот крик я вложил все свое горе, всю свою обиду на жизнь, всю свою надежду…

— Что случилось?

Смутно знакомый голос раздался откуда-то из-за кустов.

— Кто здесь?

Передо мной появился он...

— Профессор…

— Поттер?

Я из последних сил протянул ему Скорпиуса.

— Спасите его…

И потерял сознание.

* * *

Горячий шоколад. Да, это горячий шоколад… Легкий аромат сладкого напитка приятно щекотал ноздри. Здесь были еще и другие запахи: травяного чая, дерева, еловых веток, конфет и чего-то родного, близкого, домашнего.

Я наслаждением втянул в себя воздух и открыл глаза.

— Северус! Дядя Северус! Он очнулся!

Звонкий голос Скорпиуса словно колокольчик прозвенел где-то над ухом.

— Иду-иду, вовсе незачем так орать.

Я повернул лицо к говорящему. Значит, тогда в лесу мне не показалось, это действительно был профессор Снейп. Весьма постаревший, зельевар стоял в дверях, хмуро рассматривая меня. Видеть его в обычных маггловских джинсах и свитере было странно и в тоже время… как-то правильно.

— Я думал, вы умерли.

С непривычки голос не слушался, и получилось только хриплое карканье, но зельевар меня каким-то образом понял.

— Поттер, я тоже пару дней назад думал, что вы умерли, — мрачно усмехнулся Снейп. — Так что, как видите, мы квиты.

Он направился к буфету.

Скорпиус, забравшись на постель, положил голову ко мне на грудь и, вцепившись в одеяло маленькими ладошками, замер.

— Я так волновался…

Приобняв его, я удивленно огляделся по сторонам. Это была уютная комната, обитая деревом и обставленная аккуратной мебелью. На окнах, украшенных еловыми веточками и флажками, висели светло-зеленые занавески. В небольшом камине в углу потрескивали поленья.

— Где мы?

Снейп с усмешкой обернулся на меня.

— Вы, Поттер, у меня в гостях, — он подошел с небольшой колбой в руках. — Где-то в центре Сибири. Я так и не нашел времени узнать свое точное местоположение.

— Сибири? — нахмурился я. — Хотите сказать, что я перенес нас в… Россию?

Зельевар сочувственно покачал головой и, налив в ложку немного зелья, заставил меня выпить его. Горькое лекарство обожгло горло, и я закашлялся.

— Да, Поттер, — невозмутимо продолжил Снейп, протягивая мне платок. — Если верить вашему маленькому другу, то вы умудрились аппарировать на огромное расстояние вместе с двумя людьми. Вам крупно повезло, что не случилось ничего страшного… Как я вижу, время не прибавило вам мозгов.

Он вздохнул.

— Впрочем, это не удивительно.

И, резко развернувшись, вышел.

— А…

Но Снейп уже закрыл за собой дверь.

— Не злись на него, — улыбнулся Скорпиус, приподнимая голову. — У него просто тяжелый характер, а на самом деле он очень добрый.

Я недоверчиво покосился на ребенка.

— И давно мы… здесь?

Малыш задумался.

— Четыре дня. Северус сказал, что ты сильный.

Я кивнул и ласково погладил малыша по голове. Хотелось спросить про Панси, но я боялся сделать ребенку больно, а еще больше боялся узнать, что…

— Северус обещал, что ты выздоровеешь, — доверчиво сообщил Скорпиус.

— Конечно, выздоровею. Об этом не может быть и речи.

Мальчик захихикал.

— А когда мама проснется, мы отпразднуем Новый Год!

— Мама?

Я подтянул ребенка выше, чтобы его глаза оказались прямо напротив моих.

— Она жива?

Скорпиус понимающе улыбнулся.

— Северус говорит, что да. Он два дня готовил какое-то очень сложное зелье…

Я облегченно выдохнул и крепко сжал малыша в объятьях.

— Это хорошо… это замечательно.

Я едва не заплакал от непонятно откуда взявшейся радости. Малыш внезапно посерьезнел.

— А можно я, когда вырасту, тоже пойду на зельевара учиться?

Голос мог сорваться, и я просто кивнул. Несколько минут мы сидели не двигаясь.

— Ты плачешь?…

— Нет, конечно.

Я смахнул ненужную влагу и улыбнулся ребенку.

— А что ты там говорил про Новый Год? Он же прошел.

Скорпиус пожал маленькими плечиками.

— Северус сказал, что здесь, в России, Новый Год празднуют еще и тринадцатого января. Он обещал, что мама проснется к тому времени.

— Очень хорошо… это очень хорошо.

— Скорпиус, иди обедать, — странно было слышать такие слова, произнесенные голосом профессора Снейпа. — Дай мистеру Поттеру отдохнуть.

Малыш виновато улыбнулся и быстро сполз с кровати.

— Я еще приду, — пообещал он, но, подойдя к двери, остановился и неуверенно обернулся. — Ты… ты ведь теперь с нами останешься, да?

Я посмотрел в его огромные умоляющие глаза… ее глаза.

— Конечно, Скорпиус, я никогда вас не брошу.

Ребенок расцвел.

— Спасибо… папа, — и смущенно ретировался.

А я остался лежать на кровати, ошеломленно глядя на закрытую дверь и пытаясь поверить, что такое возможно.

* * *

Через пару дней я встал с постели. Снейп не разрешал, но у меня уже не хватало терпения. Тем более, что Скорпиус каждый вечер рассказывал мне, как хорошо на улице.

Поэтому однажды утром бывший профессор Зельеварения явился в мою комнату с костылями в руках.

— Вставайте, Поттер, — приказал он.

Сначала было больно, нога отказывалась повиноваться своему неуклюжему хозяину, руки тряслись, а спина не желала распрямляться. Но постепенно, маленькими шажками, я смог вновь начать ходить.

В этот вечер у нас со Снейпом состоялся долгий и тяжелый разговор. Мне пришлось заново пережить все случившееся за время прошедшее после битвы. Да и для моего собеседника это было нелегко.

— Ну, теперь все это прошло, — сказал он, наконец. — Что ты собираешься делать дальше?

Я задумчиво рассматривал чаинки в своей чашке.

— Не знаю… Все зависит от Панси.

Снейп пристально посмотрел на меня.

— Это означает, что ты хотел бы остаться с ней?

Я пожал плечами.

— Наверное…

— Что же тебя держит, Поттер? Думаешь, она тебе откажет?

Мне вспомнился наш ледяной отчаянный поцелуй.

— Нет, не это…

— Если тебе негде жить, то вы вполне можете остаться у меня.

Я ошеломленно застыл.

— Ну, вы, конечно, доставляете мне кучу хлопот, — тут же спохватился Снейп. — Но я готов потерпеть.

— Спасибо, — поблагодарил я. — но дело не в этом.

— Тогда что?

Я закрыл глаза, опасаясь, что они выдадут мое состояние.

— Я… Понимаете, Панси и Скорпиусу теперь нельзя возвращаться в Великобританию…

— Так ты хочешь их бросить? — голос Снейпа заледенел.

— Да нет же! — я не знал, как подобрать правильные слова. — Наоборот, я хочу, чтобы мы были вместе. Но у меня там остались близкие люди, и я не могу не учитывать их мнения.

Зельевар отпил из своей чашки, задумчиво рассматривая меня.

— Поттер, не будь ребенком, — тихо сказал он. — Отправь Уизли и Грейнджер сову и предложи приехать к вам в гости.

Я удивленно посмотрел на него.

— Но… ведь тогда они узнают, что вы живы.

Снейп пожал плечами.

— Я переживу… и они тоже.

Благодарно кивнув, я поднялся.

— Спасибо… Северус.

Снейп крепко сжал мою ладонь.

— Пожалуйста, Гарри.

На этом разговор закончился, и в тот же вечер я послал друзьям сову.

Панси мне увидеть не позволили.

— Ребенок терпит, и ты подождешь, — отрезал Снейп.

И мы ждали…

* * *

Утро тринадцатого января началось для меня с радостного крика Скорпиуса, влетевшего в мою комнату.

— Папа! Вставай! Новый Год скоро! Сегодня мама проснется.

Улыбнувшись, я обнял теперь уже своего ребенка. Приготовления к празднику заняли практически весь день. Пока мы со Снейпом занимались ужином, Скорпиус украшал дом. Такого радостного сказочного настроения у меня не было никогда. И совершенно не важно, что в этот день вроде нет никакого настоящего праздника, для меня он был самым волшебным в жизни.

Вечером мы со Скорпиусом уселись за стол и замерли в ожидании.

Панси вошла в комнату тихо, практически неслышно: легкая, живая, прекрасная… Наши взгляды встретились и…

— Мама!

Скорпиус бросился обнимать свою родительницу.

— Я так скучал! Так скучал!

Весь вечер Панси провела с сыном, слушая, как он рассказывает ей про приключения. Малыш так разнервничался, что потратил слишком много сил и в одиннадцать часов уснул на руках у матери.

— Давай-ка я его заберу, — предложил Снейп. — Мне тоже пора спать, а вам с Гарри еще о многом надо поговорить.

И, взяв Скорпиуса на руки, ушел…

В гостиной некоторое время стояла тишина, словно ни один из нас не мог поверить в реальность происходящего.

— Чаю, — осторожно предложил я, наконец.

Она кивнула и протянула мне свою чашку.

Это была счастливая ночь. Ароматы кружили голову: чай, ваниль пирога, свечи, — все эти запахи сливались друг с другом в один потрясающий Запах Праздника. А восхитительное ощущение волшебства не покидало нас ни на секунду.

Мы сидели под наряженной елью с чашками в руках. Пушистые веточки легко касались наших плеч. У Панси в волосах запуталась мишура, и от этого она была похожа на блестящую снежинку. Такая же яркая и необыкновенная. Чувственная, настоящая, близкая…

— Ты прекрасна, — прошептал я, ласково проводя ладонью по ее щеке и смахивая крошки Рождественского торта.

Ее улыбка была такой искренней, что я не выдержал и, притянув ее к себе, нежно обнял.

— Я так волновался.

Она нежно улыбнулась в ответ, глядя на меня своими завораживающими глазами.

— Гарри… поцелуй меня, пожалуйста.

Я прислонился лбом к ее лбу. Панси была такой открытой, беззащитной, что мне казалось, будто я прикасаюсь к самому дорогому сокровищу Земли… Нет, к моему сокровищу.

— Все будет хорошо, — прошептал я. — Верь мне.

И она верила. Я закрыл глаза и нежно поцеловал ее в щеку, в уголок рта, наслаждаясь каждым нашим движением. И только ощутив, как она затрепетала, я позволил себе отдаться чувствам и страстно впиться в ее губы. Панси отвечала невыносимо нежно, пронзительно. Мои пальцы зарылись в ее шелковистые волосы. Я слушал сердце своей любимой, которое билось в унисон с моим, чувствовал ее дыхание, которое было зеркальным отражением моего собственного.

Часы пробили двенадцать. Панси испуганно замерла, глядя на меня. Несколько невыразимо долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза.

— Это чудо, — прошептала она.

Я ласково провел рукой по нежной коже щеки.

— Наше маленькое потерянное чудо… которое мы смогли отыскать.

И снова поцеловал. Мы нашли свое потерянное чудо, и теперь уже только от нас зависело, сможем ли мы его удержать…