Братская забота (джен)

У Джеймса Карлуса Поттера было плохое зрение и сильная интуиция — от отца, и непослушные черные волосы и невыносимое упрямство — от матери, потому что она из Блэков, а Блэки — ну, они такие. Не все, но многие. Джеймс любил летать на игрушечной метле, играть в прятки, залезать на старую яблоню, хотя было нельзя, и слушать мамины рассказы о семье Блэков. А еще он любил, когда поттеровское чутье, о котором в семье было столько разговоров, приводило его туда, где обсуждают что-то не предназначенное для его ушей. Например, когда папа и мама решали, в какую школу он поедет, он стоял под дверью, замирал от осознания, что сейчас решается его судьба, и слушал. Или когда мама советовалась с тетей Кассиопеей о том, что подарить ему на День Рождения, разумеется, он снова был под дверью. Они считали, что если он будет знать про подарок, ему будет не так интересно, но на самом деле знание нисколько не мешало предвкушать, скорее наоборот. Игрушечный Хогвартс! Да можно сколько угодно знать о таком подарке, ждать все равно не перестанешь...

Чего только не слышал Джеймс за свои восемь (нет, почти что девять) лет, стоя затаив дыхание под дверью! Но он никогда раньше не слышал, чтобы мама так кричала на папу и употребляла такие слова.

— Я никогда не попрекала тебя этим, никогда! Я просто забыла об этом и все, я думала, этого достаточно. Но теперь эта мерзавка, эта стерва приходит в мой дом — в наш дом! И чего-то требует! Ему, видите ли, через два года в Хогвартс, и ему надо!.. Запомни, Карлус, и донеси до этой дряни: если она еще раз придет и попробует чего-то попросить у нас, твой выродок останется без матери, уж поверь мне, я это могу, я же Блэк.

— Но Дори, они действительно нуждаются, и...

— И это все, чего они заслуживают! Если бы она поменьше заводила шашни с чужими мужьями, жизнь ее была бы гораздо приятнее. Но нет, мисс Принц захотелось того, что ей не принадлежит. За это она теперь и расплачивается.

— Дори, она была неправа, что пришла сюда. Я обещаю тебе, что это больше не повторится. Поверь мне, я не виделся с ней все это время и не хочу видеть ее впредь.

— Нет, Карлус. Этого мало. Пообещай мне, что ни эта тварь, ни ее бастард не получат от нас ни кната. Поклянись.

— Хорошо, милая, если тебе так будет спокойнее.

— Я сказала, поклянись! — голос матери сорвался на визг, и Джеймс решил, что лучше поскорее сбежать в сад. Что-то ему подсказывало, что если его поймают сейчас за подслушиванием, ему несдобровать.

Сказать по правде, он ничего толком не понял, кроме того, что какая-то женщина (мама назвала ее принц, хотя правильно было бы тогда принцесса, да?) просила у них денег, и матери это почему-то очень не понравилось. Ну, она вообще не любит попрошаек, но не до такой же степени. Хотя, может быть, дело в том, что она взяла что-то чужое (он не расслышал, что именно). Воров мама тоже очень не любит. А еще у этой женщины есть... выродок, которого зовут Бастард, и мама называет его то «ее», этой принцессы, то «папиным». Это было уже совсем странно. Джеймс твердо пообещал себе, что разберется в этом, но вечером не осмелился подступиться к матери с вопросом, а утром ему подарили игрушечный Хогвартс, и подслушанный разговор перестал его волновать.

Он даже не сразу вспомнил его, когда через два года, накануне его одиннадцатилетия, мать сама завела об этом речь. Оказалось, что отец, его добрый, замечательный отец когда-то влюбился в другую женщину! И у этой женщины потом родился сын, и этот сын, получается, его, Джеймса, брат!

— Разумеется, твой отец ни в чем не виноват. Эта ведьма просто околдовала его, иначе он на нее даже не посмотрел бы. Она была ужасно уродлива и угрюма, даром что на десять лет меня моложе, зато отлично варила зелья. Я думаю, она что-то подлила отцу, потому что ничем иным объяснить случившееся невозможно. Но я, конечно, не могла оставить ее поступок безнаказанным. Ей пришлось покинуть магический мир и выйти замуж за магла: здесь ей не было бы ни покоя, ни работы, а если бы она не ушла, то потеряла бы последние крохи репутации, которые я ей все-таки оставила.

Джеймс обрадовался. Никто не мог обижать его маму, и эта женщина получила по заслугам, как и ее сын. И никакой он ему не брат. Братья живут вместе, в одной семье, если только не двоюродные, а это... так, недоразумение какое-то. К тому же, живет с маглом вместо отца.

— Блэки никогда не забывают и не прощают обид, — продолжала тем временем мать.

— Мама, а раз ты Блэк, то я ведь тоже Блэк? — Джеймс знал наизусть, что она ему ответит, но каждый раз ждал этого с замиранием сердца.

— Нет, Джеймс, ты Поттер, — мама строго поджала губы, как всегда, а потом как всегда улыбнулась и прошептала: — Но, конечно, и Блэк тоже. Немножко.

Джеймс рассмеялся и кинулся ей на шею. Мама нечасто это позволяла, но в такие моменты можно было все.

— Я не закончила рассказ, Джеймс. Я решила рассказать все это тебе потому, что узнала, что через полгода вам с сыном этой женщины предстоит учиться в Хогвартсе на одном курсе. Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе ни в коем случае не стоит предлагать ему дружбу или принимать его: он сын своей матери, а значит, безусловно, испорчен с рождения.

— Мама, ну конечно, я бы ни за что!.. — Джеймс чуть не обиделся. Да ему бы в голову не пришло дружить с сыном женщины, которая обидела маму!

— Вот и замечательно. Тогда все будет хорошо. Просто не забывай, что ты, в отличие от него, Поттер.

«И немножко Блэк», — добавил Джеймс про себя. Он этого не забудет. Ведь Блэки не прощают обид, а значит, этого мальчика совершенно необходимо наказать. Как мама наказала его мать.

— Мама?

— Что, дорогой?

— А как его зовут, этого мальчика?

— Его зовут Северус. Северус Снейп.

Письмо из Хогвартса пришло Джеймсу двадцатого марта, за неделю до дня рождения, но поход в Косой Переулок за всем необходимым родители отложили до лета. Сказали, это традиция. Джеймс сначала думал было поскандалить, но потом решил, что жизнь и так достаточно хороша: ему уже одиннадцать, и теперь у него есть не только игрушечная метла, но и набор мячей и даже снитч, и еще много... всякого. Письмо из Хогвартса ему пришло (не могло не прийти, он вот ни минуточки не сомневался, честно!), и осенью он поедет учиться. Ну, подумаешь, несколько месяцев подождать до покупок. Может, там и нет ничего интересного, в этих покупках, подумаешь, книги да мантии!

Однако разговоров в доме с поры получения письма только и было, что о Хогвартсе. О том, как проходит распределение по факультетам, о том, какие предметы он будет изучать, как будет жить, и будет ли у него время найти друзей и играть с ними, и вкусно ли там кормят, и хорош ли новый директор Хогвартса, занявший пост всего два года назад. И, конечно, о самом важном вопросе: на какой факультет он попадет?

— Разумеется, в Гриффиндор, сынок. Иначе и быть не может, — улыбаясь, говорил отец.

— Но почему именно Гриффиндор?

— Потому что именно в Гриффиндоре учатся самые достойные и благородные люди, храбрые и верные. Именно там учатся главные борцы с Темной магией, те, на ком держится магический мир. И я тоже учился в Гриффиндоре, — добавлял отец таким тоном, будто этот аргумент был еще весомее прочих. И это действительно было так. — И ты тоже, разумеется, попадешь в Гриффиндор, потому что ты мой сын и потому что мы достойно тебя воспитали. Разве ты не мечтал в детстве, как вырастешь и будешь бороться со злодеями и темными магами?

— Да, конечно, но... — Джеймс хотел возразить, что это было давно, и с тех пор он успел захотеть играть в квиддич, но отец уже продолжал:

— Значит, тебе прямая дорога в Гриффиндор, даже если ты будешь заниматься чем-нибудь другим, когда вырастешь. Ты смелый, честный и добрый мальчик. Этого достаточно.

Мама была менее категорична:

— Я буду рада видеть тебя учеником любого факультета, Джеймс. Любого, кроме Слизерина.

— А почему?

— Этот факультет дурно влияет на учащихся. Все Темные Лорды за последние несколько веков учились именно на Слизерине. Он раскрывает все дурное, что есть в человеке, да еще и прививает вздорные идеи вроде борьбы за чистоту крови.

— Чистота крови — это как?

— Это значит, что чем длиннее твоя родословная, тем ты лучше и достойнее других. А если ты, скажем, родом из маглов, то тебя нельзя пускать в магический мир.

— Почему нельзя? Разве маглы опасны?

— Откуда же мне знать, почему нельзя, дорогой? Я же не слизеринка. А маглы совершенно не опасны, уверяю тебя. Они ведь даже не умеют колдовать. А те, кто умеют, маглорожденные волшебники, обычно бывают так рады этому, с таким трепетом относятся к волшебному миру, что называть их опасными могут только глупцы. И слизеринцы. Была у меня одна маглорожденная подруга...

Мама была готова пуститься в воспоминания, но Джеймс еще не все выяснил о Слизерине.

— Но почему тогда этот факультет до сих пор существует? Неужели кто-то хочет там учиться, слыть негодяем и борцом за чистоту крови?

— Да, дорогой. И не только слыть, но и быть. В основном это те, кто вырос в семье слизеринцев. Их с детства воспитывали так, и их уже не исправишь. Их лучше просто обходить стороной и ни в коем случае им не доверять.

— Но мама, ты же рассказывала, что некоторые Блэки учились в Слизерине.

— Именно поэтому я не хочу, чтобы ты там учился, — еще больше помрачнела мама. — Слизерин никому не идет на пользу, даже Блэкам. Есть целая ветвь нашей семьи, например, мой двоюродный племянник. Он и сам учился в Слизерине, и две из трех его дочерей слизеринки. Только из средней вышел толк, она оказалась в Рэйвенкло. И моя двоюродная племянница... ее старший сын тоже будет учиться с тобой в этом году, и я уверена, она спит и видит его в Слизерине, глупая девочка. Представь себе, они даже наш фамильный девиз «Чисты во всем» умудрились связать с чистотой крови!

— Глупость какая! — скривился Джеймс. Он уже понял, что на Слизерин ему не надо ни в коем случае.

— Конечно, глупость. И еще... та женщина, что когда-то околдовала твоего отца, тоже училась в Слизерине.

Более весомого аргумента против Слизерина и придумать было нельзя.

Этой ночью Джеймсу снился сон. Он сидел под Распределяющей Шляпой (родители рассказали, что именно она делит учеников по факультетам). Шляпа была роскошной, обшитой камнями и перьями, совсем какой-то девчачьей и грозилась отправить его в Хаффлпафф. Но он был рад даже этому, хотя очень хотел оказаться в Гриффиндоре. Ведь в конце большого зала, уставленного лавками для зрителей, зияла черная пропасть: в нее отправляли тех, кто распределился в Слизерин.

Там им и место, подумал Джеймс, когда проснулся, и я туда ни в коем случае не попаду!

Интересно, попадет ли в Слизерин тот мальчик, который ни в коем случае не его брат? Ну, как его. Северус Снейп?

Сириуса Джеймс встретил раньше, чем отыскал купе, а потом уже вместе они прочесали вагон и поняли, что единственное относительно свободное купе — это то, в котором у окна ревет какая-то девчонка. И они его заняли. Джеймс решил, что если он не будет приставать к ней с вопросами, это будет отличное проявление тактичности, и вплотную занялся своим новым знакомым. Они трепались о квиддиче, обменивались впечатлениями о фамилиарах (Джеймсу купили классную сову, а Сириус хотел исключительно щенка, но щенка в фамилиары было нельзя, поэтому пришлось ехать так, без зверюшки). Девочка у окна все еще хлюпала носом, когда в купе вошел какой-то ее знакомый, хлипкий, бледный и темноволосый, уже переодетый в хогвартскую мантию. Он аккуратно проскользнул мимо них и сел напротив нее.

— Я с тобой не разговариваю, — сказала она, и Джеймс потерял возникший было интерес к их разговору. Девчонки — они вечно дуются из-за всякой ерунды. А если этому ее приятелю охота ее утешать и подлизываться, то пусть себе. Они с Сириусом уже совсем отвлеклись и забыли про эту парочку, которая, вроде бы, даже помирилась, когда темноволосый вдруг сказал:

— Тебе лучше поступать в Слизерин.

— В Слизерин? — вырвалось у Джеймса почти помимо воли. Так этот мальчик, значит, из тех самых? Из воспитанных слизеринцами?! — Кто это тут хочет в Слизерин? Да я бы сразу из школы ушел, а ты? — Джеймс обратился за поддержкой к Сириусу, но тот очень серьезно сказал:

— Вся моя семья училась в Слизерине.

— Елкипалки! — расстроенно воскликнул Джеймс. Смириться с мыслью, что его новый занятный приятель тоже «из этих», оказалось непросто. Да вообще невозможно, честно говоря! — А ты мне показался таким приличным человеком!

Когда Сириус сказал, что, возможно, нарушит семейную традицию, Джеймс успокоился: если бы он был совсем уж слизеринцем, вряд ли он допускал бы такую вероятность, да? И Джеймс начал хвалить Гриффиндор, надеясь, что Сириус тоже окажется там с ним. Он уже почти забыл про того, с кого вся эта заварушка началась, как вдруг этот нахал презрительно фыркнул при упоминании Гриффиндора. Джеймс настроился было подраться, но тут Сириус взял да и приложил этого нахала всего-то одной фразой, это ж надо было придумать! «Куда ты пойдешь, если ты не храбрец и не умник», ха!

Тут и девчонка очнулась, распереживалась за своего слизеринского приятеля и сказала:

— Северус, пойдем поищем другое купе.

Сириус тут же начал ее передразнивать, Джеймс присоединился, и только на середине их дружного завывания до него дошло. Северус. Значит, это был он. Это был тот самый Северус Снейп! То-то он ему сразу не понравился, только зашел, сразу стало понятно, что он мерзкий тип, гадкий и уродливый. Слизеринец и есть. Змей.

Джеймс успел прийти в себя и крикнуть закрывающейся двери:

— До скорого, Нюниус!

Этого «Нюниуса» он придумал где-то с месяц назад, когда воображал их со Снейпом встречу. Он, конечно, планировал, что все будет совсем не так, но хотя бы «Нюниуса» сказать ему успел, и это было приятно. И угораздило же его получить такое имечко!

Джеймс решил до поры до времени забыть о Северусе и снова повернулся к Сириусу.

— А как твоя фамилия?

— Блэк. Я Сириус Блэк.

— Блэк?! Вот это да! Значит, мы с тобой родственники. Моя мама тоже Блэк.

— Тут нечему удивляться, Блэки в родстве с половиной чистокровных родов, — как-то машинально сказал Сириус, но тут же спохватился: — На самом деле, здорово. А как твою маму зовут?

— Дори Поттер.

— Дори, Дори... Это дочь Кигнуса Блэка, сестра Поллукса Блэка?

— Ну, вроде бы... а ты что, всех их прямо наизусть знаешь?!

— А то! Знаешь, сколько мама надо мной сидела с этим родовым древом?! Так. И если она сестра Поллукса, то ты мне получаешься...

Сириус стушевался, нахмурился и вдруг заявил:

— Да и не важно, кем ты мне приходишься. Какая разница. Все равно родственники.

— Ты вспомнить не можешь, что ли? — поддел его Джеймс. — Давай, признавайся, кто я тебе.

— Ты мне — не ржи только — двоюродный дядя.

— Это как?! — оторопел Джеймс. — Мы же с тобой ровесники!

— А вот так. Твоя мама — тетя моей мамы. А ты, значит, ее двоюродный брат. А я тебе, значит... ну, ты понял.

— Понял. Племянничек, — усмехнулся Джеймс. — Только давай я тогда буду считать тебя братом. Например, троюродным. Для равновесия. Идет?

Примерно через час после того, как рыжая задавака вместе с Нюниусом ушла из купе, Джеймс вышел поискать тележку со сладостями (им с Сириусом обоим почему-то захотелось срочно, прямо сейчас съесть по шоколадной лягушке). Неприятный мальчик с идиотским именем Северус стоял у окна, и Джеймс злорадно подумал, что, видимо, девчонка, за которой он бегал, снова с ним не разговаривает. А рядом ни тележки со сладостями, вообще ни души.

Это был, несомненно, очень удобный момент, чтобы как-нибудь его поддеть. Только вот Джеймс так до сих пор и не определился, расскажет ли он этому... Снейпу, за что именно ему в дальнейшем будет попадать. Мама сказала: никому об этом не рассказывать. Но Снейпа же это касается напрямую, так? В отличие от «всех». В общем, Джеймс колебался и не знал еще, что решить, что ничуть не мешало ему пихнуть Снейпа в бок с очередным «Подвинься, Нюниус».

Снейп смерил его недоуменным взглядом:

— Тебе места мало? Окон тут хватит на десять тебе подобных. Или тебя просто ко мне тянет? — ехидно предположил он.

— Просто нам с тобой в любом случае будет тесно, в вагоне ли или в Хогвартсе. Либо ты, либо я, знаешь ли, — фыркнул Джеймс. — Потому что ты мне не нравишься.

— О, так ты, значит, уже в курсе, — нехорошо улыбнулся Снейп. — Братишка. Я тебя сразу узнал, по мерзким повадкам. Думаешь, тебе все должны и всегда будут с тобой считаться?

— А тебе завидно, да? — завелся Джеймс. — И никакой я тебе...

— Ну ты давай, еще погромче поори, а то еще не все купе в курсе. Тебе разве дома не запретили посвящать в эту маленькую семейную неприятность посторонних?

Как ни неприятно было это признавать, Снейп был прав. И Джеймс прошипел уже потише:

— Ты мне никакой не брат! Ты вообще мне чужой, и отцу тоже, он о тебе и не вспоминал никогда. И если бы твоя мать его чем-то не опоила, он бы в ее сторону даже не посмотрел бы!

— И как оно, приятно? — спросил Снейп, глядя на Джеймса почему-то с жалостью.

— Ты о чем?

— Приятно жить в выдуманном мире? Гораздо лучше, наверное, чем в реальности, где твой отец сначала изменил своей жене, а потом бросил беременной любовницу, чтобы скандала не вышло, да? Не боишься стать таким же двуличным типом, а, Джеймс Поттер?

— Мой отец не мог так поступить, он гриффиндорец!

— Да? А я тогда откуда взялся?

— Да мне плевать, откуда ты взялся, лучше бы тебя и не было никогда!

— Конечно, — закивал Снейп. — Тебе было бы гораздо лучше. Но я есть, и тебе придется смириться с тем, что отец твой не слишком порядочный человек.

— Он и твой отец тоже! — нашел новый аргумент Джеймс. — Так что сам ты...

— То есть ты все-таки признаешь, что мы с тобой браться по отцу? — тут же реагирует Снейп. — Ну, за это я, пожалуй, не стану никому рассказывать никаких семейных секретов. Братец.

Наверное, у слизеринцев считается нормальным так общаться, подумал Джеймс. Наверняка. Но Джеймс не был слизеринцем и не привык к подобным разговорам. Поэтому все, чего он сейчас хотел, это проклясть Снейпа хорошенько. Он потянулся к волшебной палочке, но вдруг обнаружил, что Нюниус свою уже достал.

— Не советую даже делать вид, что ты что-то можешь сделать палочкой. Щиты я ставить умею, хотя не думаю, что ты знаешь хоть одно дельное проклятие.

Джеймс помедлил минуту, раздумывая, не побить ли этого урода просто так, по-магловски, и уже склонялся к тому, чтобы отступить в купе, когда в коридоре показался Сириус.

— Джеймс, у тебя с ним проблемы?

— О да, Сириус, у меня с ним большие проблемы. Понимаешь... он тут стоит. А мне хочется, чтобы его тут не было. Не поможешь убрать его отсюда?

С Сириусом все стало простым и понятным. Сириусу было все равно, чем «Нюниус» не угодил Джеймсу. Вдвоем они погнали его по вагону, но упустили: он смог заскочить в свое купе и запереть дверь. Отдышавшись и выругавшись вполголоса, Джеймс и Сириус вернулись в свое купе. И уже там Джеймс понял: как бы ни бесил его Снейп, а гнать его по вагону было здорово. Ну, просто весело. Куда лучше поедания шоколадных лягушек, которых он так и не купил. Может быть, это даже немножко хорошо, что он есть. Хорошо, когда у тебя есть враг, которого можно куда-нибудь гнать. Джеймс не сомневался, что за школьные годы он сделает это еще не раз.

Джеймс научился пользоваться думосбором в одиннадцать лет, на рождественских каникулах. Тогда он приехал домой из Хогвартса, и мама, выслушав его сбивчивый рассказ об основных событиях семестра и отдельно о Снейпе и их с ним войне, сказала, что гораздо проще будет это показать, чем рассказывать. На самом деле, самому-то Джеймсу казалось, что сливать воспоминания в думосбор было совсем не так интересно. Когда рассказываешь, пусть сбивчиво, о первой их встрече в поезде, то чувствуешь тот же азарт и ту же радость, которую испытывал, мчась стремглав за Снейпом по вагону. А когда смотришь на это со стороны, почему-то становится слегка неловко. Будто ты не во всем прав. Будто, может быть, и не стоило с ним так.

Думосбор безжалостно показывает все так, как было, а не так, как помнится, и от этого ты всегда выглядишь неприятнее, чем тебе самому казалось. Например, Джеймс ясно увидел, как Снейп загнал его в ловушку в диалоге, и насколько лучше он владеет собой, и как некрасиво и открыто сам Джеймс злится. Показывая матери это воспоминание, первое из целой череды, он очень жалел, что послушался ее и согласился на затею с думосбором. Он ведь хотел сделать так, как она просила, а ему же сейчас еще и достанется за плохое поведение...

Но мама осталась довольна.

— Этот мальчик очень похож на мать. Только нос другой, но это тоже явно что-то по их линии. Ничего общего с Поттерами. Если ты будешь вести себя благоразумно, Джеймс, никто не заподозрит, что у вас может быть что-то общее.

Его поступками она тоже осталась довольна, хотя кажется, обычно взрослые совсем другое поведение называют благоразумным. «Нельзя спускать подобную дерзость безнаказанной», — говорила она, глядя на множество эпизодов их противостояния. Иногда Джеймс и Сириус выходили победителями, иногда проигрывали хитрости Снейпа, но в любом случае, сам процесс борьбы удивительно бодрил. Тем более, что Снейп вполне заслужил подобное обращение. Он сам оказался довольно подлым и сильным противником, и столь же непримиримым, как и сам Джеймс.

Впрочем, Снейпом содержание думосбора, разумеется, не исчерпывалось. Был там и Сириус, и умник Ремус, и тихоня Питер. Мама выбор друзей в целом одобрила. Глядя на Сириуса, она долго ахала и радовалась:

— Значит, это и есть мой внучатый племянник? Ну надо же, какой парень! Никогда не думала, что у Ориона и Вальбурги может вырасти гриффиндорец. И в кого это он пошел, интересно? Пригласи его при случае в гости, я буду рада его видеть в нашем доме. Люпин приятный мальчик, очень может быть, что курсу к пятому выбьется в старосты. И вам с Сириусом стоит его дружбой дорожить: извини, дорогой, но рядом с такими оболтусами, как вы двое, нужен кто-то, у кого есть голова на плечах. Только выглядит он очень болезненным. У него нет проблем со здоровьем? Надо бы знать наверняка, мало ли что. Ну, а Питер... — мама замолчала, явно пытаясь придумать, что сказать про Питера. Но в итоге только вздохнула. — Ну, ярким людям всегда положена свита. Он, вроде бы, неплохой мальчик, так почему бы ему не побыть в вашей свите?

Джеймс, в общем, был с ней согласен. Пользы от Питера не было никакой, зато с ним их сразу становилось как-то... много, целая толпа. А еще он точно ценил по достоинству все таланты и способности самого Джеймса, и почти безропотно сносил подколки Сириуса, который был довольно острым на язык и скорым на расправу. Даже Ремус на него временами обижался, а вот Питер нет. Ну где еще найти такого же удобного товарища?

А еще мама подсказала парочку хороших заклятий — разумеется, исключительно для самообороны, — которые вывели их со Снейпом дуэли на совершенно новый уровень.

Один на один они практически не встречались, только раз или два случайно столкнулись у озера. В первый раз дело закончилось для обоих Больничным Крылом на пару дней. А вот во второй раз Экспеллиармус они произнесли практически одновременно, и без палочки остались оба. Не повезло. Может быть, поэтому, а может быть, еще почему-то Нюниус вдруг сменил тон. Просто вот сел в траву неподалеку от того места, куда улетела джеймсова палочка, и спросил:

— Ну как тебе до сих пор это не надоело, а? Ты вообще хорошо понимаешь, за что воюешь?

— Я воюю за свою семью, — ответил Джеймс, тоже опускаясь в траву и нащупывая там палочку Северуса. — Моя мать из-за тебя была несчастна.

— А моя мать из-за твоей вообще потеряла все, — ответил Снейп, помахивая палочкой Джеймса. — Думаешь, легко начинать новую жизнь, да еще и без магии, в тридцать лет?

— И знать не хочу, — фыркнул Джеймс. — Но она это заслужила.

— Не тебе судить, — отрезал Снейп. — И все же: почему ты так уверен, что нас все еще есть за что наказывать?

— На счет три, — ответил Джеймс, чтобы не отвечать ничего другого, и они кинули друг другу палочки. Джеймс поймал свою первым и все-таки послал в Снейпа Ступефай. Пусть полежит. А о том, что он тут наговорил, Джеймс собирался подумать как-нибудь на досуге. Если не забудет.

Летом, сливая в думосбор самые яркие эпизоды семестра, чтобы поделиться с мамой, этот эпизод Джеймс почему-то не стал сливать. Ну, просто не вспомнил о нем, наверное.

Отец не одобрял их с мамой «бдение над думосбором», как он выражался. Но объяснить, что в этом плохого, у него не получалось. Он говорил что-то вроде «каждый имеет право на слишком личные воспоминания, которыми не захочешь делиться», и «это мера для крайних случаев», и «нельзя быть настолько открытым даже для матери». Джеймсу это казалось странным. Ну да, бывают воспоминания, которые не хочешь показывать, но можно же их и не сливать в думосбор. Покажешь другие, их же много, верно?

Но всего через какой-то месяц с начала второго курса он понял, о чем говорил отец. Потому что у него появилась первая настоящая тайна. Ну, не считая Нюниуса, но он был тайной не от мамы. А эта тайна была тайной ото всех, кроме четверых друзей.

Началось все с того, что Джеймсу и Сириусу надоели загадочные исчезновения Ремуса. Каждый месяц он пропадал на несколько дней, а потом появлялся бледный, измотанный, и нес какую-то чушь: то мама заболела, надо было навестить, то срочные семейные проблемы... когда Ремус в третий раз соврал про заболевшую маму, Джеймс и Сириус решили, что обязательно узнают, в чем тут дело. Но тут кончился учебный год, и свои исследования они отложили до второго курса. Тогда-то все и выяснилось.

Вернее, все выяснил Питер, причем почти случайно. Джеймс и Сириус старались, караулили... а Питеру оказалось достаточно зайти в Больничное Крыло за Перцовым Зельем от простуды и забыть постучать. Он подслушал разговор мадам Помфри и директора и прибежал к друзьям бледный, с вытаращенными глазами, то ли напуганный, то ли восхищенный. Джеймсу показалось, он еще сам не определился.

— Ремус — оборотень! — воскликнул он. — Я сам слышал! Он оборотень, и директор знает! Он исчезает, чтобы превращаться!

И у них появилась тайна. Они как-то сразу поняли, что родителям об этом рассказывать нельзя. И даже, посовещавшись, решили не устраивать Ремусу головомойку за то, что он не рассказал об этом им, своим друзьям. Все-таки действительно серьезное дело. Ликантропия, не ерунда какая-нибудь.

А потом у них появилась даже вторая тайна. Когда они поговорили с Ремусом, и он опять понес какую-то чушь про судьбу изгоя, проклятие и прочую ерунду, они решили, что должны быть вместе с ним и в полнолуние тоже. Но как это осуществить? Кто из них первым подал идею заняться анимагией, Джеймс потом так и не смог вспомнить, хотя ему хотелось бы, чтобы это был он. Можно было бы, конечно, попробовать все эти разговоры посливать в думосбор, чтобы узнать наверняка, но он обычно хранился у мамы, и пользовались они им только вместе. А Джеймс не хотел, чтобы она видела это, потому что это была их с ребятами вторая большая тайна после Ремусовой «пушистой проблемы», как окрестил ее Сириус.

Разумеется, в тот год они анимагами не стали. Но они очень старались и верили, что все у них впереди и они еще составят Ремусу компанию в полнолуние. Эти занятия съедали такую прорву времени, что на войну со Снейпом его толком и не оставалось. Ну, да, мелкие стычки между уроками все равно были. Пара сюрпризов в котле на зельеварении, два-три заклятия в спину на истории магии — это обязательно, чтобы не расслаблялся. И на подначки Снейпа, конечно, тоже надо было чем-нибудь ответить. Но не более того.

Нет, Джеймс, может, и нашел бы время, но у него появилось еще одно очень утомительное занятие, которое как раз было совсем не тайна: его взяли в гриффиндорскую квиддичную команду! Он стал одним из самых молодых ловцов и очень этим гордился. Но еженедельные тренировки выматывали жутко. Иногда, возвращаясь вечером со стадиона, он думал: встреться сейчас ему на пути Снейп, сил бы не хватило даже палочку поднять.

Снейп же как будто понял, что его трогать особо не собираются, и обнаглел до крайности: постоянно вертелся где-то в гриффиндорской башне, Эванс свою поджидал, и как-то даже позабыл, что Сириуса и Джеймса надо бояться.

В конце года, выиграв кубок по квиддичу и сдав половину экзаменов, Джеймс решил навести порядок и напомнить Нюниусу, кто тут главный. Он подкараулил его, когда тот в очередной раз ошивался у входа в их гостиную: здесь им никто не стал бы мешать, кроме разве что Эванс. Но оказалось, что Снейп почему-то был к этому готов и даже выучил за этот год какое-то связывающее заклинание. Кончилось дело тем, что Джеймс чуть не свалился на пол, спеленутый по рукам и ногам, а Снейп аккуратно прислонил его к стеночке и очень серьезно спросил:

— Ты все еще помнишь, что и кому ты доказываешь и за что борешься?

Джеймс уже почти забыл их прошлогодний разговор, но тут он, конечно, вспомнился, и Джеймс понял, что прошлогодний ответ не годился.

— Все дело в тебе, Снейп. В самом факте твоего существования, — сказал Джеймс и улыбнулся, видя, как перекосило Нюниуса. Он, кажется, хотел что-то ответить, но потом махнул рукой, развернулся и пошел прочь, бросив «финиту» уже практически от лестницы.

Возвращаясь домой на Хогвартс-экспрессе, Джеймс с ужасом понял, что маме ему показать практически нечего, кроме разве что квиддича, вот только квиддичем мама им не слишком интересовалась, хотя и радовалась успехам сына, конечно. Но мама не обиделась, увидев в думосборе явно урезанные сценки из школьной жизни сына.

— Похоже, у тебя завелись свои секреты. Это вовсе не плохо, — только и сказала она.

К пятому курсу Джеймс, Сириус, Ремус и Питер придумали себе кличку «Мародеры», логично вытекающую из их многочисленных проказ. Их приключениям не было числа, не в последнюю очередь благодаря замковым привидениям: они, оказывается, могли рассказать очень много интересного, было бы кому слушать. Ну вот разве что к Кровавому Барону они так и не сунулись, Серая Дама их проигнорировала, да Плаксу Миртл не интересовало ничего, кроме ее собственной ущербной жизни и смерти. Они ее причитания и дослушивать не стали. Что она может знать, ей небось еще и пятидесяти лет нет.

Кроме привидений за способность Мародеров пробраться после отбоя практически в любое место Джеймс не раз сказал спасибо собственному отцу: оказалось, у него была шикарная мантия-невидимка, которую он не слишком охотно, но все же зачем-то отдал сыну перед четвертым курсом. С тех пор Джеймс с мантией расставался разве что для того, чтобы одолжить ее ненадолго кому-нибудь из друзей. Но они редко ходили куда-то без него.

Мародеры уже почти доделали собственную карту замка, которую начали еще на четвертом курсе. Оставалось всего-ничего: нанести еще пару помещений, придумать какую-нибудь заглавную надпись да запаролить, чтобы кто не надо не лез. Снейп, например. А еще у них наконец-то получилась полноценное превращение в животных. Джеймс первое время немного завидовал Сириусу: вид у его анимагической формы был самый что ни на есть зловещий. Но потом в шутливой потасовке легко нейтрализовал его, дружелюбно двинув копытом, и пронаблюдав эффект завидовать перестал. Над анимагической формой Питера ржали все, даже вечно вежливый Ремус. Впрочем, ему подходило, как подходили всем и прозвища, которые они раздали друг другу сразу после знаменательного события. Ремус-то, впочем, Лунатиком стал гораздо раньше, еще на втором курсе. Но не это важно. Главное, теперь было совершенно ясно, что именно они напишут на карте.

А еще, увидев после летних каникул Лили Эванс, Джеймс внезапно с изумлением понял, что она не только хороший способ доставать Снейпа, который от ревности бесился так, что видно было всем, кроме собственно Эванс. Оказалось, что помимо этого она еще и просто довольно симпатичная девчонка, с которой он бы и без всякого Снейпа не отказался погулять. Ну а уж учитывая Снейпа и возможность его побесить, отбить у него Эванс, несомненно, стоило. Тем более, что она до сих пор не признавала, что они с Нюниусом встречаются, и считала его просто другом. Ну, или говорила, что так считает.

Джеймс начал с простого: пригласил ее на свидание. Не сработало. Она, оказывается, уже успела составить о нем не слишком лестное мнение. Возможно, следовало меньше задевать Нюниуса в ее присутствии. Он-то сам, когда Джеймсу и Мародерам пакостил, старался Лили на глаза не попадаться. Змеюка слизеринская. Когда по-простому не вышло, Джеймс решил действовать по-другому. Раз ее дружок ей дороже, пусть сначала узнает, что он на самом деле из себя представляет. Уж Джеймс-то это знал как никто.

Отныне не было ни одной снейповской пакости, о которой не узнала бы Лили. Иногда Джеймс рассказывал ей сам, иногда находились другие желающие. Может быть, это было не совсем по-гриффиндорски, но это все же было честно. В конце концов, если его волнует судьба Лили (а она его волнует), следует признать, что Снейп ее действительно не стоит. Он очень кстати (для Джеймса и его новой цели) связался с не слишком приятной компанией старшекурсников и всерьез увлекся черной магией. Не могло такого быть, чтобы Лили это не задело.

Сначала она ругалась, возмущалась и не хотела никого слушать. Но все-таки слушала. И даже проводила со Снейпом беседы по поводу его неправильного поведения. Джеймсу пару раз удалось подслушать их благодаря мантии. Снейп смешно злился и не понимал сути ее претензий. Его, казалось, больше всего волновало, что Джеймс обратил внимание на Лили. Правильно волновался, конечно. Он ведь тоже знал о Джеймсе много интересного. Например, он точно знал, что Джеймс не упустит возможности отобрать у него то, чем он дорожит. Он не знал только того, насколько Джеймсу действительно нравилась Лили. Но это ему и знать-то незачем.

Когда Снейп понял, откуда ветер дует, его проняло. Впервые за последние два года он пытался просто поговорить с Джеймсом, ловил его в коридорах и заводил нытье на тему «оставь ее в покое, да зачем тебе это надо». Значит, у Джеймса все получалось именно так, как было задумано.

Год пролетел как бешеный. Как безумный просто. Слишком много событий, и квиддич, и карта, и Лили, и долгожданные наконец свершившиеся прогулки под луной вместе с Ремусом, некогда остановиться, приключение за приключением, а еще вообще-то учиться надо, не успели оглянуться, а уже весна, скоро экзамены.

Последнее полнолуние перед экзаменами должно было пройти так же, как и все остальные: в нарушение всех возможных школьных правил, но весело. В двенадцатом часу они пробрались бы к Хижине, вывели Ремуса и отправились бы шляться по Запретному Лесу. Но часов так примерно в десять (Ремус уже час как в Хижине и вот-вот должен был начать перекидываться) Сириус выдал:

— Ну вот, к полуночи придем в Хижину, проверим, как там Нюниус и не наложил ли в штаны. Он так хотел разнюхать, куда Лунатик уходит, что я не удержался и решил ему подсказать...

Все потом, решил тогда Джеймс. Думать он будет потом. И морду Сириусу за то, что чуть не подставил друга, сделав его убийцей, тоже набьет потом. А в тот момент он просто развернулся и побежал.

Джеймс мчался к Дракучей Иве что было сил. Ему необходимо было успеть. Успеть, предотвратить несчастье и спасти Ремуса. Он ведь никогда себе не простит, если причинит Снейпу хоть какой-то вред. И Снейп, между прочим, тоже не простит. Ремуса ведь и исключить могут, скажут, что он опасен... вот же Сириус идиот, а! Это ж надо было так Ремуса подставить!

Дракучая Ива стояла смирно, не размахивала ветвями, значит, Снейп уже нашел нужный сучок и пролез внутрь. Но может быть, еще не все потеряно? Джеймс протискивался по лазу и продолжал надеяться, что все еще можно исправить. О том, как он будет отбирать добычу у оборотня, он старался не думать. Все-таки это Ремус, а не не пойми кто, уж как-нибудь они договорятся.

Дальше все как в тумане: хижина, перепуганный и еще более бледный, чем обычно, Нюниус, он сам, орущий Снейпу «беги», и утробное рычание, и заслоняющая в памяти все остальное страшная оскалившаяся незнакомая и не узнающая тварь. «Это не Ремус», — твердил себе Джеймс, выталкивая Снейпа в тот самый ход и заслоняя путь жуткому оборотню. «Это не Ремус», — повторял он, когда понял, что даже в виде оленя не может с ним договориться. «Это просто не может быть Ремус», — уверял он сам себя, вырубая его копытом. Счастье все-таки, что его анимагическая форма может за себя постоять. И счастье, что он успел опробовать этот удар на Сириусе. Сириус, по крайней мере, действительно заслужил чего-то подобного.

Джеймс не помнил, как выбрался из хижины. Пришел в себя он уже у Дракучей Ивы, вновь сучившей ветками как ни в чем не бывало. Нюниус обнаружился тут же, все такой же зелено-бледный, но уже не испуганный, а злой.

— Вот, значит, как выглядит хваленое гриффиндорское благородство, да? — прошипел он. — Сначала отправить неугодного на смерть, а потом спасти, и все аплодируют и восхищаются? Не на того напал, Джеймс. Уж извини, аплодисментов не будет.

Джеймс не сразу понял, о чем он говорит. Лишь через минуту до него дошло, что он бежал спасать Ремуса, но спас на самом-то деле и Снейпа тоже. Интересно, что он там еще надумал? Может, решил, что у него братские чувства прорезались? Смешно. Нет, на самом деле, это было совсем не смешно, это была истерика. Джеймс сидел около Дракучей Ивы рядом со своим заклятым врагом, человеком, который по прихоти судьбы был его родственником, и хохотал, и вытирал слезы, пока кто-то не ударил его по щеке.

— Все? Закончил истерить? — невозмутимо поинтересовался Нюниус. Сто лет, небось, ждал повода безнаказанно его ударить. — Значит так. Во-первых, я иду к директору. Прямо сейчас. И посмотрим, кто из вас утром останется в школе.

— Слушай, директор знает...

— Вот как? Он знает, что у него тут каждый месяц оборотень развлекается? Какая прелесть! Так пусть еще знает, что этот оборотень может сожрать человека, и не подавится даже.

— Между прочим, ты сам к нему полез! Не полез бы — ничего бы не было!

— А кто мне сказал, куда лезть-то? — Джеймс вспыхнул, и Снейп скривился от отвращения. — Значит, знаешь, кто. И давно знаешь? Вместе подстроили, чтоб развлечься, да?

— Да нет же, все не так было... — начал было Джеймс, но передумал говорить. Какого боггарта он тут перед ним оправдывается? Достаточно того, что он его спас!

— Короче, я иду к директору. Это было во-первых. А во-вторых, если ты хоть заикнешься о долге жизни, я тебя так прокляну, всю жизнь будешь маяться. Я тебе ничего не должен. Ты не меня спасал, а свою шею.

Это насколько же надо быть змеенышем, чтобы такое придумать: подстроить все это, подставить Ремуса, рисковать чьей-то жизнью, и все ради того, чтобы завести должника. Вот значит, что такое Слизерин, размышлял Джеймс, вместе с Сириусом сидя в кабинете у директора. Они, конечно, оба выгораживали Ремуса, как могли, но даже они не думали, что все закончится настолько благополучно. Сириус получил месяц отработок, Джеймс полмесяца, а Ремус и вовсе отделался легким испугом. Со Снейпа Дамблдор взял слово никому не рассказывать о случившемся и отправил на осмотр в больничное крыло. Пожалуй, ради того, чтобы увидеть, как его перекосило, стоило спасти ему жизнь.

С Сириусом они, разумеется, поговорили. Вернее, говорил Джеймс. Ремус так и не решился его ни в чем упрекнуть, да и вообще, кажется, считал себя виноватым. А вот Джеймс точно знал, кто на самом деле был виноват. Сириус каялся и просил прощения. Но не прошло и месяца, даже отработки его еще не закончились, как он уже совершенно спокойно топтался по ремусовым больным местам.

— Скучно. Когда наконец будет полнолуние? — спросил он после экзамена по ЗОТИ, когда все компания расположилась у озера. Ремус, конечно, тут же спрятался в учебник, отговариваясь Трансфигурацией. Еще бы. Славно он развлекся в прошлое полнолуние, чуть человека не сожрал. К тому же, Снейпа. Надо было срочно отвлечь их обоих, и Ремуса, пока он не обиделся, и Сириуса, пока не наговорил еще чего похуже.

— Сейчас развлечемся, Бродяга. Смотри, кто там, — сказал Джеймс. В конце концов, если бы Снейп не начал шпионить за Ремусом, ничего этого не было бы, Ремус не обижался бы сейчас, а Сириус не мог бы так просто его задевать. Вот пусть Снейп теперь и ответит за это.

— Как дела, Нюниус?

1.

Воспоминание о произошедшем в Визжащей Хижине Джеймс так маме и не показал, отговорился тем, что с него взяли слово молчать. Зато продемонстрировал ей то, что случилось после экзамена по ЗОТИ. И глядя на это в думосборе, вдруг отчетливо понял: это было чересчур. Да, из-за этого эпизода Снейп наконец-то разругался с Лили, и она даже согласилась в итоге пойти с Джеймсом на свидание. Да, он назвал ее грязнокровкой и заслужил взбучку. Но все происходящее было как-то... неправильно. Как и многие эпизоды до этого. Слишком нечестно, вдвоем-втроем на одного... по-слизерински как-то.

— Надеюсь, хоть что-то из этого он расскажет матери, — удовлетворенно сказала мама, отрываясь от думосбора, и Джеймс изумился, почему же она не видит того, что видит он. Он привык считать, что она справедлива. Она всегда была справедлива к нему, по совести разрешала их споры с Сириусом, когда он гостил у них, и почти всегда бывала права, даже если Джеймс не хотел этого признавать. Почему же сейчас он видит одно, а она другое? Он много думал об этом летом (хотя о Лили, конечно, думал гораздо больше. У них даже наконец-то завязалась переписка). И уже первого сентября, в Хогвартс-экспрессе, решил, что она все же была не совсем права.

Мама и отец умерли в октябре от драконьей оспы. Джеймс так и не успел поговорить с ней об этом.

2.

— Мой Лорд, я польщен оказанной мне честью, но... я не могу принять метку!

На самом деле, он не так уж ее и хотел. Служить Темному Лорду было интересно и захватывающе, Северусу никогда не доводилось варить такое количество редких зелий — и вряд ли когда-нибудь пришлось бы, если бы не Лорд. Он был ему благодарен, он преклонялся перед его силой, но все же... Метка на руке — это же навсегда. К этому он не был готов.

— Вот как? Почему же, Северус? Разве есть какие-либо препятствия? Расскажи мне о них, мой юный друг.

У него был всего один козырь. Один-единственный. И если его разыграть, Лорд может и вовсе его убить. Но может просто не удостоить Метки. Слово «навсегда» пугало даже больше, чем смерть. Стоило рискнуть.

— Мой Лорд, мне стыдно и больно признаваться в этом, но я полукровка. Мой отец маггл. И я недостоин...

— Не льсти себе, Северус, — засмеялся Лорд. — Ты неплохой окклюмент, это верно, но тебе все еще далеко до меня, увы. Я знаю все твои тайны. Нет, ты не полукровка. Ты отпрыск старинного, знатного и богатого рода, представители которого, твои кровные родственники, не слишком хорошо отнеслись к тебе, не так ли? Разве ты не хочешь отомстить им, доказать, что они не выше тебя? Если ты будешь служить мне, однажды они прибегут за твоим покровительством и будут рады отдать тебе свою фамилию. Разве не об этом ты мечтаешь?

О да, именно об этом. Все детство он мечтал о том, как однажды выяснится, что он имеет право носить фамилию Поттер. И что поскольку он старше Джеймса, именно он является наследником Поттеров. И пусть тогда зараза-братец утрется и молчит.

«Но с завтрашнего же дня займусь окклюменцией всерьез», — подумал Снейп, протягивая руку своему теперь уже окончательно и навечно Лорду.

3.

— Джеймс, прошу тебя, отнесись серьезно к выбору Хранителя, — сказал Дамблдор. — Я имею основания опасаться, что среди нас есть предатель, тот, кто может передать вашу тайну Волдеморту. Он очень близок к вам, Джеймс. Поэтому будь осторожен.

Джеймса ощутимо передернуло, не от имени, нет, имя он и сам произносил не дрогнув. От перспективы. Как аврор он слишком хорошо знал, что случается с теми, кто чем-то помешал Волдеморту. Представлять, что подобное может случиться и с его семьей, было жутко.

— Подумай как следует.

— Тут и думать не о чем. Хранителем будет Сириус.

— Ты уверен, мой мальчик?

— Конечно, сэр. Я уверен в Сириусе.

Он действительно был уверен в Сириусе. Они обсуждали его кандидатуру впятером: он сам, Лили и остальные Мародеры. Но теперь, спустя несколько недель после обряда, он думал, что даже пять человек (шесть, считая Дамблдора) — это слишком много. Если кто-нибудь из них проболтается, Сириусу несдобровать. А что если, страшно представить, но вдруг Ремус или Питер служат Волдеморту? Нет, надо было сменить хранителя. Но как не ошибиться в выборе? Возможно, стоит сделать хранителем тайны Ремуса. Ремус умеет быть тихим и незаметным, его не поймают. Он умен и не выдаст их. Он силен и сможет противостоять слугам Волдеморта, если до этого дойдет.

Но что если он сам один из них?

Нет, Ремус не может быть Упивающимся Смертью. Кто угодно, только не он. Но память так услужливо и так некстати подсовывала страшную невменяемую кровожадную тварь. Светящиеся глаза, оскаленная пасть, это не Ремус, не Ремус, не он...

Но это все-таки был он. Знает ли Джеймс, какой Ремус на самом деле? Нет, на такой риск он не может пойти. Ремус не будет его хранителем. Оставалось не так уж много вариантов. Выбор был сделан.

Пусть вас не смущает слово "эпилог", здесь будет еще третья часть, менее... "канонная".

— Уверяю тебя, Северус, с ним все в полном порядке, — в очередной раз ответил Дамблдор. Этот разговор случался у них с Северусом примерно два раза в год: на Хэллоуин и в конце июля, когда Северуса в очередной раз начинало терзать... разное. Каждый раз, когда это случалось, он вспоминал слова Дамблдора, сказанные ему после смерти Лили и Джеймса: смысл его жизни теперь состоял в том, чтобы защитить мальчишку, которого он и не видел никогда и который был ему заведомо неприятен. И каждый раз, когда он вспоминал об этом, он шел к Дамблдору и интересовался, как дела у того, кто, по идее, составляет смысл его жизни.

И каждый раз директор удивлялся его интересу. И каждый раз говорил, что время действий для него наступит позже, когда мальчик приедет в Хогвартс. А пока у него есть время просто жить — без особенно серьезных обязательств. То есть, говоря прямо, с тяжеленной ношей в виде преподавания, деканства, испорченной репутации и постоянной готовности... к чему угодно, включая возвращение Темного Лорда. Самое то, чтобы жить и радоваться. Особую прелесть такой жизни придает многолетнее ожидание того, что когда-нибудь мальчишка приедет в Хогвартс, и Северусу придется отдавать долги и искупать все то, что он, безмозглый юнец, умудрился наворотить. Может, кто-нибудь и способен был бы получать удовольствие от такой жизни, но Северус не относился к этому типу людей.

«А вот Джеймс, вероятно, смог бы и в этой ситуации оставаться жизнерадостным придурком», — думал он порой, и сам не мог понять: с неодобрением или все-таки с завистью.

Северус с некоторых пор взял за правило не врать себе хотя бы в важных вещах, поэтому он понимал: если бы Гарри Поттер был просто сыном его первой и единственной любви и главного придурка их курса, он не стал бы ничего выяснять у Дамблдора, более того, он постарался бы забыть о мальчишке до тех пор, пока тот не приедет в Хогвартс. Зачем ему знать что-то о живом воплощении собственной неудачи и собственной вины? Ну его к Мерлину! Жив, пристроен куда-то и ладно, остальное уж точно не его забота.

Но так уж случилось, что Гарри был сыном Джеймса Поттера. Не только главного придурка курса и главного детского врага Северуса Снейпа, но и его брата. Северус носил другую фамилию, но никогда с тех самых пор, как узнал правду, не забывал о том, что он немного Поттер. Что сложись все как-нибудь иначе, он был бы представителем древнего богатого рода. Он как-то специально нашел в библиотеке исторический фолиант с наиболее древней частью их родового древа: это такая махина, что и представить-то страшно. А теперь от всей этой махины остались дальние родственники, носящие другие фамилии, и мальчишка Гарри Поттер, живущий неизвестно где, но «в полном порядке», и к тому же приходящийся Северусу племянником, хотя едва ли он когда-либо прямо вот так словами это признает. И он сам, Северус Снейп, который никогда не мог оказаться на родовом древе Поттеров, но упорно считал, что имеет к ним отношение.

И в первую очередь именно эта зацикленность на их никому не известном родстве и гнала его как минимум два раза в год к директорскому кабинету с дурацким вопросом «Как там поживает ваш драгоценный Избранный и не страдает ли без всемирной известности?» Вот уж пять лет гнала. Этим летом Поттеру исполнилось шесть. Еще пять лет — и он окажется в Хогвартсе. А Альбус Дамблдор по-прежнему отвечал одно и то же. С ним, мол, все в порядке, и ни единой подробности. Кажется, он так и не понял, что именно стоит за интересом Северуса к жизни мальчика. В то, что любовь к Лили могла заставить его интересоваться ее сыном он, видимо, не верил... в общем-то, правильно делал. А об их родстве с Джеймсом, значит, так директор и не прознал, хотя Северус одно время полагал, что профессор Дамблдор знает о тех, кто оказывается в стенах Хогвартса, абсолютно все. Это он даже не в детстве додумался, а уже позже, когда устроился сюда преподавать. Слишком часто выяснялось, что то, что для остальных полная неожиданность, директор давно ждал, вычислил и вписал в один из своих многочисленных планов, в наличии которых Северус уже не сомневался. А вот поди ж ты, видимо, что-то все-таки ускользает от его внимания. Ну и правильно, если двое мальчишек с враждующих факультетов что-то не поделили, то в ста случаях из сотни с ними все понятно: это просто дурацкая детская вражда с первого взгляда. К чему тут присматриваться, за чем следить?

Северус честно пытался помириться с Поттером. Раз или два. На первых курсах. Учитывая их с братцем отношения, даже это было с его стороны практически героическим шагом. Увы, Джеймс не оценил. А после пятого курса никакой мир между ними стал уже невозможным. Разве что вооруженный нейтралитет. Но Джеймс до него не дожил, да еще и Лили потащил с собой на тот свет, и выяснять отношения больше было не с кем. Разве что с шестилетней козявкой, которая после смерти родителей Джеймса и родителей самого Северуса являлась, если вдуматься, его единственным родственником, но это как-то неспортивно.

В общем, Северусу действительно хотелось знать, что там с Поттером. Настолько хотелось, что он даже загадал: если и в этот Хэллоуин директор скажет про «все в порядке», на Рождественских каникулах он просто поищет его сам. Если не найдет, в самом деле поверит, что его пристойно охраняют. А если найдет... вот там и посмотрим.

Директор не подвел.

— Уверяю тебя, Северус, с ним все в полном порядке...

В оставшийся до рождественских каникул почти-месяц Северус успел выторговать себе неделю отпуска, как раз под эти каникулы. Для этого, правда, пришлось сварить простых зелий для больничного крыла впрок, ведь мало ли что могут учудить оставшиеся на каникулах в Хогвартсе ученики. Они, помимо прочих недостатков, еще и болеют периодически...

Из слизеринцев никто на каникулы не оставался, и слава Мерлину: в противном случае ему, вероятно, пришлось бы заниматься поисками Поттера-младшего по ночам, в перерывах между попытками удержать не занятые учебой детские пытливые умы от особо разрушительных шалостей. Мало того, что их идеи бывают опасны, так ведь еще и баллы снимают десятками. Северус, впрочем, никогда в долгу не оставался, отыгрываясь на Гриффиндоре.

Так вот, отпуск он себе обеспечил. Осталось главное: начать обдумывать проблему и решить, с какого края за нее браться. Куда Дамблдор мог отдать Поттера? Кому? Десятки, сотни вариантов. Сходить, что ли, к Трелони, пусть на кофейной гуще погадает? Но этот метод не был Северусу близок. Кроме того, с некоторых пор он очень, очень сильно не любил Трелони, а также предсказания и все, что было с ними связано.

Был еще вариант пролегилиментить Макгонагал, защита у нее неплохая, но до Северуса ей далеко. Ей, в конце концов, не приходилось постигать окклюменцию и легилименцию под страхом смерти. А зря, как выяснилось, это отличный стимул для работы над собой. Надо бы ввести подобную практику преподавания. Берешь с ученика нерушимый обет, что через месяц он будет знать предмет идеально, а потом садишься и ждешь, выживет или нет.

Впрочем, он опять отвлекся. Он всегда отвлекался, когда начинал обдумывать вопрос поиска Поттера. В какой-то момент он даже заподозрил у себя слабенький ментальный блок альбусова авторства, но отсутствие головной боли и полная связность мыслей свидетельствовали, что никакого блока там нет. А есть простое нежелание встречаться с этим ребенком. Сама мысль об этом была ему неприятна. Слишком много с ним связано, и слишком горький привкус у любой ассоциации, которая приходит на ум в компании имени «Гарри Поттер». И что, ему надо будет смотреть на это существо в дикой, так сказать, природе? А может быть, еще и общаться? Да он слов-то для него не подберет, кроме «минус много баллов с вас лично, Поттер». За то, что носите ту фамилию, которую носить не могу. За то, что похожи на моего братца. Или на мою любовь. Мерлин знает, на кого он похож. А Северус не знает и не имеет желания узнавать.

Но и оставлять все как есть он тоже не желает. Этот ребенок — его родственник, а к родственным связям Северус относится серьезно. Этот ребенок — один из двух последних Поттеров. Этот ребенок... а, хватит уже отвлекаться.

Так вот, о Минерве: пролегилиментить ее можно, но это нечестно и... нецелесообразно. Ведь главная цель поисков — выяснить, достаточно ли хорошо ребенка охраняют для того, чтобы какой-нибудь средней руки Пожиратель Смерти не смог до него добраться. Поэтому для начала будем просто думать. Головой.

Что надо было Альбусу от тех, кому он отдал Поттера? Что это за люди? Во-первых, они должны обеспечивать его безопасность. Значит, это должны быть маги, причем маги довольно сильные, и сторонники Ордена Феникса, иначе зачем вообще вся эта игра в прятки. Так и запишем. Во-вторых, Поттер не должен светиться в магическом свете, в прессе и вообще нигде. Значит, это сильные маги, которые живут уединенно. В-третьих, они должны его растить и заботиться о нем, ребенок все-таки. Значит, это должна быть семья. Возможно, даже его, мальчишки, родственники. Учитывая, что они предположительно маги, это могут быть родственники со стороны Поттеров (ну не Блэков же, в самом деле, у них в делах Лорда не замазана одна Андромеда). Кстати, Андромеду надо будет все-таки проверить. Она подходит, и неплохо. Она ведь Поттеру, который Гарри, доводится не то теткой, не то сестрой, какой-то дальней, но все-таки.

Но Андромеду можно оставить напоследок, ведь чтобы проверить эту версию, достаточно пролегилиментить растяпу Нимфадору. Хотя можно забыть про легилименцию, представить, что он не он, а некий рядовой Пожиратель со средними способностями, и действительно заявиться в гости к Тонксам. А что, будет смешно.

Но это потом. А прежде надо вспомнить, что Альбус у нас большой шутник. Любитель парадоксов. Мастер прятать ответ на видном месте, потому что такой бред все равно никто больше всерьез не воспримет. Поэтому берем наш список: сильные маги, сторонники Ордена Феникса, живут уединенно, семья. И играем в Альбуса: меняем все, что можем, на противоположности. Сильные маги? Магглы. Почему магглы? Да Мерлин знает, кого еще можно противопоставить магам. А что, смешная версия, кстати. Кто додумается искать Поттера у магглов?.. Так, что там дальше по списку? Сторонники Ордена Феникса? Опять магглы, им вообще дела нет до магических разборок. Живут уединенно? Снова магглы. Уединение от магического мира гарантировано. Семья? Ну, почему бы и нет. Магглы тоже живут семьями. И у Лили тоже были родственники, в конце концов. Северус вспоминает Петунью Эванс и непроизвольно кривится. Надо же, родная сестра его Лили, а какая... неприятная.

Надо будет, кстати, и ее проведать. Но это уж совсем в порядке бреда. Такой ребенка доверять уж точно нельзя. Нет, тут же поправился Северус. Такой, какой он ее помнит, точно нельзя доверить ребенка. Но люди вообще-то иногда меняются. Если не внешне, то хотя бы внутри. Он сам тому недурное доказательство. Так что Петунью проверять будем вместе со всеми, по списку. На общих основаниях, так сказать.

Интересно, кстати, если мальчишка и правда у магглов, какую защиту Альбус поставил на их дом? Надо будет захватить с собой вредноскоп, что ли. Оценить степень опасности прежде чем лезть куда не просили.

В первый день каникул Северус успел сделать очень многое. Практически все, что запланировал сделать в плане поисков Поттера среди магглов. Вот только результатов это не дало никаких: мальчишки у маггловских родственников определенно не было. Возможно, конечно, он что-то упустил, но Северус был уверен, что ничего не упустил, по крайней мере, во время этих своих визитов. Возможно, он ошибся еще раньше, когда решил, что поискать у магглов — это удачная идея.

Начиналось все гладко: он посетил маггловский архив в своем родном городе и прошелся по соседям, некоторые из которых еще помнили семью Эвансов, жившую здесь еще лет семь назад. Итогом трех часов возни стал список из шести имен: две двоюродные сестры Лили, дядя со стороны матери, совершеннолетняя троюродная племянница (дочь одной из тех двоюродных сестер), двоюродный брат и собственно родная сестра Лили, Петунья Эванс, вернее, теперь уже Дурсль. Северус с ужасом подумал, что у некоторых из них могли появиться еще какие-то родственники, и всех их придется проверять, но решил, что с этим разберется позже. Наложил простенькие дезиллюминационные чары, достал вредноскоп и отправился вламываться в чужие дома.

После трех утомительных бесплодных визитов он решил, что если какие-то более дальние родственники и имеются, им Дамблдор вряд ли доверил бы Гарри Поттера. Ведь для них это был бы практически чужой ребенок. Мало ли что магглы могут учудить с мелким иждивенцем, они же не понимают его важности для магического мира. Северус, вообще-то, тоже не понимал, но честно старался доверять Дамблдору в этом вопросе, а Дамблдор об этом обмолвился пару-тройку раз во время их традиционных разговоров о том, зачем вообще нужно прятать эту чертову знаменитость от всех и вся.

Из тех обмолвок Северус так толком ничего и не понял, но твердо уяснил, что у директора на Поттера свои планы. Возможно даже грандиозные. Возможно даже связанные с возвращением Темного Лорда, которое директор не раз предрекал. Вероятно, полагал, что Северуса это должно радовать. Но его это почему-то не радовало.

В трех посещенных им домах отсутствие детей было очевидно по отсутствию детской комнаты, игрушек и сопутствующих пребыванию в доме ребенка мелких деталей, вроде фотографий, разрисованных обоев и прочей ерунды. В трех других домах дети были. По одной штуке. Родные дети, что очевидно следовало многочисленных фотографий. Очевидное сходство с родителями и ни проблеска поттеровской крови — Северус был уверен, что эту породу узнает просто мельком взглянув. К тому же, двое детей из трех не подходили по возрасту.

Третьим, ровесником Поттера, был сын Петуньи, чудовищный розовощекий хомяк, грозивший со временем вырасти в не менее чудовищного поросенка. Игрушек и фотографий в этом доме явно хватило бы на трех детей, но детская была всего одна и ребенок на фотографиях тоже был один. Как раз во время разглядывания фотографий вредноскоп запищал, а Северус порадовался, что в доме никого нет, вышел на крыльцо и тут же попал под взгляды сразу двух соседок. Они враждебно глазели на него с двух сторон участка, а он пытался одновременно понять, когда это с него слетели дезиллюминационные чары, и прикинуть, стоят ли эти дамы того, чтобы тратить на них Обливиэйт. Пока мозг думал, автопилот реагировал.

Северус выдал дамам дружелюбную улыбку (не то чтобы у него это хорошо получалось, но некоторые навыки все-таки имелись) и стремительным потоком понес чушь про новые лучшие в мире экспериментальные удобрения для пальм, которые позволят вам беспрепятственно вырастить их на вашем газоне, и спасибо Мерлину за то, что он не понаслышке знаком с маггловской культурой... первая дама сдалась на десятой секунде. Очевидно, пальмы ей не нравились. Другая продержалась чуть дольше, но тоже ушла к дому, не потрудившись даже отказаться от столько великодушного предложения. В другой ситуации Северус бы обязательно обиделся, но сегодня именно этого он и добивался. Он послал-таки им вслед по Обливиэйту, на всякий случай, и аппарировал.

Вечером Северус сидел в своем не слишком уютном доме (а с чего бы ему быть уютным, если он возвращается сюда только на каникулы, да и то не каждый год?), пытался прогреть дом и себя с помощью камина, пил огневиски и думал. Где же он допустил ошибку? Почему Поттера у магглов не оказалось? Неужели он перемудрил, а Альбус просто отдал Поттера кому-нибудь из волшебников? Обидно. Такая хорошая теория получалась...

Было и еще кое-что вызывавшее вопросы и обиду. Почему с него слетели дезиллюминационные чары? Чуть ведь не попался, как маггловский воришка. Хотя ни один вор не полезет в дом на глазах у соседей средь бела дня, конечно. Соседки эти глазастые... Все пожилые любопытные магглы-обывательницы похожи друг на друга. Чем иначе объяснить тот факт, что одна из них кажется ему знакомой? Не так, как бывают знакомы те, с кем перемолвился хоть парой слов, а как некто, кого видел мельком пару раз и зачем-то запомнил...

Уже практически заснув перед камином, Северус вспомнил, где он видел эту даму. В "Кабаньей голове", еще до исчезновения Лорда. Он пришел на встречу с Альбусом чуть раньше и услышал пару слов из их разговора. У нее еще было какое-то вычурное имя. Кажется, Арабелла. Сон слетел моментально.

Сон прошел от пришедшего воспоминания, и с поисков Поттера Северус переключился на новую задачку.

Что может делать знакомая Альбуса Дамблдора по соседству с родной теткой Гарри Поттера? Вернее, что она там делает, как раз понятно: она, вероятнее всего, там живет. Гораздо интереснее, зачем она живет именно там. Теоретически (совсем теоретически), это может быть просто совпадением. Ну, мало ли какие люди иногда могут случайно поселиться в одном городе, на одной улице, в соседних домах. Это также (тоже теоретически) может быть простая мера безопасности от заботливого Альбуса специально для кровной родственницы мелкого Поттера, если вдруг какой-нибудь идиот-Пожиратель вроде самого Северуса (но менее дружелюбный) решит искать малолетнего героя там. Да?

Да нет, какая из этой Арабеллы защитница. Еще вопрос, может ли она вообще колдовать, а то как бы сквибом не оказалась. Обливиэйт свой, по крайней мере, получила как простая магла. В целях конспирации, должно быть. Ха-ха. Северус хотел было снова глотнуть огневиски, но передумал и наскоро организовал себе чаю. Да, если Арабелла и умеет колдовать, то явно не блестяще.

Так что скорее уж, если она действительно оказалась там не случайно, то не в роли защитника, а скорее в роли наблюдателя. Внимание, вопрос: какого Мерлина Альбусу могло понадобиться наблюдать за Петуньей? Она что, особо ценная персона для магического мира? Да нет, нисколько. Магла как магла, только вредная очень. Что бы она ни выкинула, ни жарко, ни холодно магическому миру не станет. Либо Северус не знает о ней чего-то крайне важного. Либо у нее находится что-либо крайне важное. Либо у нее живет Поттер, что очень маловероятно, учитывая, что ее дом он уже обыскал.

С другой стороны, дом он обыскивал не слишком тщательно — и готов был повторить. И наличие наблюдателя по соседству, и неожиданно слетевшие с Северуса чары говорили о том, что в доме Петуньи явно есть что-то представляющее интерес для магического мира, и если это не Поттер-младший, то ситуация от этого становится только занятнее.

Спустя двадцать минут Северус снова стоял перед домом Дурслей, прямо на аккуратно подстриженной лужайке, и любовался на прекрасно выполненный барьер из тех, какие нынче и делать-то почти не умеют. Он представлял из себя многократно переплетенное заклинание Фините Инкантатем, грамотно закольцованное и действующее без подпитки энергией волшебника. Красота, да и только. Вещица столь же затейливая, сколь бесполезная при настоящем нападении, поскольку и внутри дома, и снаружи можно творить все, что угодно, зато если кто-то переступит порог дома, будучи под действием какого-либо заклинания, или с заколдованным предметом или человеком, чары прекратят действие и выйдет задержка, что, видимо, должно дать наблюдателю время сообщить о происходящем. Удобно. Особенно если наблюдатель сам Фините выполнить не в состоянии. Северус не знал, почему был так уверен, что Арабелла сквиб, а не волшебница, но чутье на такие вещи его обычно не подводило: за годы служения Темному Лорду оно обострилось до предела и продолжало помогать ему до сих пор.

Итак, учитывая барьер, накладывать на себя какие-либо чары следует уже переступив порог дома. Северус поднялся на крыльцо, вскрыл дверь Алохоморой и вошел в дом. Было почти тихо, только из гостиной из-за закрытой двери раздавался бубнеж телевизора. Очевидно, ребенок уже спит, а взрослые решили посмотреть телевизор на ночь глядя. Северус запечатал дверь гостиной, чтобы маглы не мешались под ногами при обыске, и пошел осматривать первый этаж по второму разу за день. Ну, это все он уже видел. Вот кухня, вот ванная комната, вот лестница и чулан под ней... кстати, днем-то он туда заглянуть побрезговал, зачем ему магловский хлам? И зря побрезговал, судя по тому, какой добротный замок, между прочим, поставлен на этой двери. Вряд ли Петунья так переживает за свой набор совочков и тряпочек, или что там маглы хранят в чуланах?

Еще одна Алохомора — и дверь чулана открылась, явив взору Северуса крепко спящего завернутого в одеяло мальчишку. Можно было, конечно, сделать вид, будто фирменной блэковской шевелюры недостаточно для того, чтобы опознать в спящем Поттера-младшего. Можно было заняться логическими построениями и обосновать, почему этот спящий мальчик может быть только Гарри Поттером. Но в этом не было никакой необходимости, поскольку Северус просто знал, с первого взгляда: да, это именно он.

В первые секунды Северус подумал, что мальчишка, вероятно, ночует здесь в качестве наказания, и мысленно одобрил воспитательную систему Петуньи. Но потом он вспомнил, что во всем доме ни спальни, ни кровати для еще одного ребенка нет, и понял, что Поттер живет в чулане постоянно.

Сын придурка Джеймса живет у маглов, в чулане, словно какой-то домовой эльф. Наверное, это неправильно. Наверное, стоит возмутиться, что кто-то так обращается с ребенком. Но Северус не стал кривить душой: он был очень доволен увиденным. Нет, а что? У него, между прочим, есть своя комната, хоть и... маленькая. У некоторых детей и того нет...

Поттер, живущий в чулане. Вот так подарок на Рождество! Самое время было развернуться и уйти, если бы не нудный внутренний голос, твердивший: «Твой племянник, Северус. Наследник рода Поттеров. Сын твоего брата и твой родной племянник живет в чулане, как какой-то оборванец».

С этой точки зрения ситуация выглядела гораздо менее приятной и требовала вмешательства.

С кого бы именно начать вмешиваться в ситуацию? Преподать Петунье пару уроков по обращению с детьми или не связываться и просто забрать Поттера с собой? Или для начала пойти к Альбусу и сказать ему все, что сейчас о нем думается? Нет, Альбуса стоит оставить на потом. Маглы, пожалуй, тоже подождут. А вот с малявкой надо что-то решать. Жить в такой обстановке, конечно, можно, но неизвестно, что из мальчика при этом вырастет. А Северусу потом этот результат магловских педагогических экспериментов еще Зельеварению учить предстоит, между прочим!

Взять бы да аппарировать отсюда без лишних слов и лишней возни, да не получится: для этого Поттера придется хотя бы разбудить, аппарация во сне штука малоприятная и не то чтобы полезная, да и из дома для этого нужно выйти. Будить Поттера, на самом деле, придется в любом случае, хотя бы для того, чтобы заручиться его согласием на побег из дома, потому что если украденный Поттер проснется и запросится обратно, к любимой тетушке, все эти перемещения окажутся бессмысленны. А в том, что Северус его именно украдет, он уже почти не сомневался. И Петунья с супругом, и Альбус явно заслужили урок. Одна — за так называемое жестокое обращение с ребенком, другой... собственно, за то, что подобное обращение оказалось возможно. И за халатность, допущенную при охране драгоценного Избранного. Так вот пусть теперь побегают и поищут ребенка. Оба.

Осталась малость: чтобы ребенок на это согласился. Северус на минуту пожалел, что не умеет ладить с детьми. Если бы умел, все было бы гораздо проще!

Какая-то часть его нашептывала, что еще не поздно отказаться от этой аферы. В конце концов, ребенок пусть и маловат и, вероятно, недокормлен, но не заморен, имеет личное пространство и спит в сухом и теплом месте. Увы, оценить то, как он воспитан, не представляется возможным, но физически он почти благополучен — что еще ему нужно для нормального развития? Разве что нормальное отношение, которое Петунья, Северус был уверен, дать не в состоянии никому. Но ведь и он сам понятия не имеет, что такое «нормальное отношение к ребенку» и в чем оно выражается. Так какой смысл забирать Поттера из сухого и теплого места?.. Вырастет и здесь, люди не в таких условиях выживали.

«Так надо», — строго сказал он сам себе. Все же кроме физического развития существует еще и умственное, и хотелось бы убедиться, что ребенок в свои шесть лет... ну, умеет говорить, например. А желательно еще и читать. В идеале — еще и думать, но если он похож на своего отца, то идеал в данном случае недостижим.

Завернутый в одеяло мальчик тем временем засопел, завозился и вдруг резко сел, настороженно оглядываясь. Ну, по крайней мере, можно с уверенностью утверждать, что интуиция у ребенка имеется. Лампа, горевшая в коридоре, освещала чулан недостаточно хорошо, чтобы сказать наверняка, но на секунду Северусу показалось, что на него взглянули такие знакомые зеленые глаза, но тут мальчишка нащупал под подушкой очки, быстро надел их — и ощущение прошло. Теперь это был вылитый Джеймс, только сонный, маленький и тощий, такой, каким Северус его никогда не видел. Мелкий Поттер наконец разглядел его, заторможенно протер глаза и изрек то, что определенно меньше всего подходило к ситуации:

— Добрый вечер, сэр.

Итак, условие задачи: ребенок спокойно спит у себя в... хм... запертой комнате, а когда просыпается, обнаруживает там мрачного незнакомца в черном. Вместо того, чтобы испугаться, запаниковать, поднять шум, как сделал бы любой здравомыслящий ребенок с работающим инстинктом самосохранения, он говорит «Добрый вечер, сэр». Вопрос: кто он после этого? Ответ: кто угодно, только не любой здравомыслящий ребенок.

Блестяще. Просто блестяще. Похоже, Петунье удалось загубить все зачатки мозгов, которые могли бы достаться Поттеру хотя бы от Лили.

— Вы грабитель? — тем же спокойным тоном поинтересовался мальчик. В его голосе не было ни намека на испуг, ни даже легкой нервозности, только вежливый интерес.

— А что если так? — Северус наконец расщедрился на ответ, понимая, что дальше отмалчиваться будет уже глупо.

— Если так, не могли бы вы что-нибудь украсть у нас на кухне? Пожалуйста.

Это уже настолько абсурдно, что даже интересно.

— Зачем, позволь спросить?

— Тогда я смогу взять немного еды и свалить все на вас. Вам же все равно, да?

Значит, не показалось. Его действительно не слишком хорошо кормят. Ну что же, зато мозг, кажется, более-менее работает. Комбинация, конечно, весьма детского уровня, но для шестилетки сойдет.

— А тебя что, не кормят здесь?

— Кормят. Просто не всегда.

— «Не всегда, сэр».

— Сэр. Ну так что, вы сходите со мной на кухню?

А он нахал порядочный, восхитился Северус. Его держат в чулане и кормят через раз, а он все еще норовит незнакомым людям на шею сесть! Только что же речь шла о «не возьмете ли что-нибудь на кухне», а теперь оказывается, что его еще и сопроводить туда надо. Что дальше? Помочь донести содержимое холодильника до чулана?

— Это уже наглость. С чего бы мне идти с тобой на кухню?

— О, — Поттер состроил виноватую физиономию, будто только что понял, чего попросил. — Извините, сэр. Я просто подумал, вы наверняка знаете, что делаете, и если я пойду с вами, то не попадусь дяде и тете. Вы ведь знаете, как не попасться?

— Знаю, — подтвердил Северус. Ситуация забавляла его все больше и больше, прежде всего тем, что он не предугадывал даже следующую реплику собеседника, и уж тем более не представлял, чем закончится ситуация в целом. — Ну что же, молодой человек, идемте на кухню.

Услышав про «молодого человека», Поттер насупился, будто пытался угадать, не издеваются ли над ним, но, видимо, решил, что возможность поесть дороже возможности обидеться, проворно вскочил, почти незаметно подтянул сползающие штаны и осторожно шагнул в коридор вслед за Северусом. К кухне они шли в торжественном молчании... ну, секунд двадцать. Пока Поттер не заметил свет, льющийся из-под двери гостиной. Все так же мирно бубнил телевизор, никто не вопил и не требовал выпустить их немедленно, из чего Северус заключил, что маглы до сих пор не предпринимали попыток выйти из комнаты и чар на двери не заметили. Вот и хорошо. Но Поттер, увидев свет, тут же испуганно замер и с укором сказал Северусу:

— Вы же сказали, что знаете, что делаете. А если они нас услышат?

— Пока я здесь — не услышат, — уверенно отозвался Северус.

— Почему? — тут же среагировал ребенок. Северус решил, что пора бы уже выдать ему небольшую порцию правды.

— Я заколдовал дверь в гостиную, — ответил он.

— Понятно, — неожиданно грустно ответил Поттер, вздохнул и пошел на кухню. На кухне он залез в холодильник, достал какую-то миску — очевидно, с остатками ужина, — попробовал содержимое и заявил: — Вкусно. Значит, это не сон. Значит, вы меня разыгрываете.

— Почему ты так решил? — заинтересовался Северус.

— Мне часто снится еда, но вкуса у нее нет, а у этой есть, значит, это не сон.

— Нет, почему ты решил, что я тебя разыгрываю?

Гарри Поттер с опаской посмотрел на него поверх очков. Все-таки не показалось. У него действительно взгляд точь-в-точь как у Лили.

— Вы не могли заколдовать дверь, сэр. Так не бывает.

Ну, в принципе, это вполне логично. Чего, собственно, он ожидал от Петуньи? Что она с восторгом будет рассказывать племяннику о волшебстве? Ага, конечно. Если уж она даже в детстве, когда всем хочется верить в чудеса, так шарахалась от всего волшебного, то с возрастом избавиться от этого страха ей помогло бы только чудо... нет, каламбур вышел не смешной. В общем, похоже, она запирает Поттера в чулане из-за того, что боится его. А он, небось, и не в курсе, причем не в курсе не только природы ее страха и собственных возможностей, но и вообще... всего. Интересно, что он знает о собственных родителях? Как-то же Петунья должна была объяснить ему, почему он живет у нее.

Северус подавил несколько истеричный смешок и вздохнул, осознав, что если он хочет вмешаться в судьбу мелкого Поттера, то именно ему и прямо сейчас придется объяснять племяннику, что магия существует. И, Мерлин, что-то такое в его жизни уже определенно было. Он против Петуньи, твердящей, что магии не бывает, и изумленно распахнутые зеленые глазищи... так, не думать. Вернее, думать, но не об этом.

— Боюсь, ты не прав. Так бывает. По крайней мере, я умею.

Еще один укоризненный взгляд от Поттера.

— Сэр, я же не маленький!

Ага, не маленький, как же. Штаны бы подтянул, а потом уже выпендривался.

— Я тоже не маленький, знаешь ли, — ответил Северус, доставая волшебную палочку. — Но я понимаю, что поверить в такое сложно. Показать тебе пару фокусов?

Поттеру нет одиннадцати, палочку он не покупал, значит, надзора за применяемой в доме магией быть не должно. Можно и рискнуть. Поттер с опаской покосился на палочку, будто пытался прикинуть потенциальную опасность, которую несет этот предмет. Хотя куда уж ему. Настороженность некоторое время совершенно явственно боролась в нем с любопытством, и любопытство в итоге победило.

— Да. Сэр. Если вам не сложно.

Вежливый, паршивец, когда ему нужно!

— Вингардиум Левиоса, — произнес Северус. Минут через десять он понял, что открыл ящик Пандоры. Нет, Поттер не струсил, увидев магию. Не стал сомневаться в увиденном и допытываться, в чем подвох. Не засыпал его вопросами. Даже не просил показать еще что-нибудь. Он просто смотрел своими дурацкими глазищами, раскрыв рот и забыв делать вид, что он взрослый и умный мальчик, смотрел на Северуса... как на волшебника, да. Коим тот и являлся. И Северус не мог отказать ему — и себе! — в удовольствии продемонстрировать еще что-нибудь. И еще. И еще одно, самое последнее. А ведь ему казалось, что давно прошли те времена, когда он так легко велся на чужое восхищение. Но нет, ничего не прошло, ему оказалось достаточно внимания шестилетки, чтобы распустить хвост. Годы идут, а слабые места по-прежнему остаются слабыми местами. Прозрение показалось обидным, и Северус наконец-то смог закончить незапланированное представление.

— Вы настоящий волшебник? Правда? — спросил Поттер. Что его всегда удивляло в детях, так это манера задавать вопросы, ответы на которые и так понятны. Нет, не настоящий. Игрушечный.

— Правда, Поттер. Настоящий. И ты тоже.

— Я? Волшебник?!

— Совершенно верно.

— Откуда вы знаете? И откуда вы знаете, как меня зовут, сэр?

— Ну, скажем так, я не случайно оказался в этом доме. Я пришел именно к тебе. Я немного знал твоих родителей... — какая насквозь лживая формулировка, но как еще это сказать, чтобы не вызвать совсем уж лишних вопросов? Северус, кстати, ждал вопросов. Поттер, как-никак, сирота, быть не может, чтобы ему было не интересно узнать что-нибудь о родителях. Он, тем не менее, ничего не спросил, а вместо ожидаемой Северусом заинтересованности на лице его появилось скучающе-безразличное выражение. — Ты не хочешь что-нибудь о них узнать? — не выдержав, подсказал он Поттеру.

— Неа, не хочу, — равнодушно ответил тот.

Интересно, что надо сделать с ребенком, чтобы вырастить из него дрянную бесчувственную скотину? Его родители за него погибли, а он и знать о них не хочет. Или это просто потому, что он сын Джеймса? Тот, прямо скажем, тоже не был самым душевным человеком в мире. Северус остро пожалел об устроенном магическом представлении. Даже если он сейчас наорет на Поттера и морально размажет его по стенке, это не отменит того факта, что некоторое время назад он затрачивал усилия на то, чтобы порадовать этого поганца. Он пристально посмотрел на Поттера, думая, что бы с ним сделать. И вдруг увидел в его лице что-то очень, очень знакомое. Вот эти вот слегка поджатые напряженные губы, и глаза, смотрящие чуть левее, мимо собеседника, где он все это уже видел?

Ну да. Конечно. Опять Лили. Так бывало каждый раз, когда она из упрямства своего дурацкого отказывалась от чего-нибудь, чего сама хотела. «Нет, Северус, я не хочу, чтобы ты рассказывал мне о магическом мире, Туни пугается», «Нет, я не хочу сегодня вечером гулять, Туни хотела, чтобы мы...», «Нет, я не могу на это пойти, с нас снимут баллы», «Отвяжись, можешь не трудиться, ты выбрал свою дорогу, я — свою». Сколько раз потом он жалел о том, что поверил ей тогда! То есть, конечно, она была обижена и действительно не хотела его видеть, и Мерлин, у нее были на то основания, но возможно, если бы он попытался еще десять раз, двадцать раз, сотню, она бы сдалась, потому что не была до конца уверена в том, что говорила, не по-настоящему не хотела его видеть, а только полагала, что не должна хотеть... Если бы. Хватит об этом думать.

А этот, стало быть, ничего не хочет знать о родителях. Ну-ну.

— Почему же ты не хочешь?

— Нуууу, — противно затянул Поттер, потом издал какое-то невнятное сопение и уже менее противным тоном продолжил. — Если вы, сэр, тоже начнете рассказывать мне, какие они никчемные бездельники, и как попали в аварию и сами в этом виноваты, то я это уже слышал и больше не хочу. Извините.

Бездельники, значит. Авария. Ну, «Туни», давно известно, что бояться и завидовать нехорошо, но кто бы знал, что в твоем случае это будет выглядеть настолько некрасиво. Ну ладно про Джеймса подобное наговорить, он был тем еще балбесом, но на Лили!..

— Понимаю. Я бы тоже не захотел слушать это по второму разу. А если я расскажу тебе, как все было на самом деле? Хочешь послушать?

И куда только улетучилось все недавнее безразличие?

— А было не так? — робко, будто боясь поверить спросил Поттер. Северус утвердительно кивнул. — И вы мне расскажете?.. Сэр?..

— Расскажу. Однако предлагаю продолжить разговор у меня дома. Если твои тетя и дядя обнаружат, что не могут выйти из гостиной, это, конечно, будет не страшно, но я хотел бы обойтись без их истерик.

Поттер тихонько фыркнул и решительно проговорил:

— Мне нужно три минуты, чтобы переодеться, сэр. Вы подождете?

Мог бы, вообще-то, и не переодеваться. С другой стороны, он же полагает, наверное, что им придется куда-нибудь тащиться по улице, ночью, зимой, так что понять его можно. Заодно посмотрим, по сезону ли он одет. Если нет, это будет еще одним камнем в совместный огород Петуньи и Альбуса.

Мальчишка действительно вернулся очень быстро. Надетая на него куртка была так же ему не по размеру, как пижама. Торчащая из слишком большого ворота шея не была прикрыта ничем похожим на шарф. Все остальное, если не придираться, было нормально, однако и имеющиеся недочеты Северусу не очень нравились. Хорошо, что идти по улице им все же не придется.

Они вышли из дома, и тут Поттер обернулся и спросил:

— Сэр, после нашего разговора вы вернете меня сюда?

«Я еще не решил», — подумал Северус, но вслух сказал другое:

— А тебе бы хотелось вернуться?

— Мне кажется, дяде и тете было бы лучше, если бы я не вернулся, — самая неуклюжая попытка быть дипломатичным, которую Северус имел несчастье лицезреть за последние лет примерно десять.

— Похоже, ты им не очень нравишься, — он решил наконец слегка поддеть Поттера, а то что-то он и так слишком долго был к нему любезен. — Не знаешь, почему бы это?

— По-моему, просто потому, что я есть, — кривовато улыбнулся мелкий Поттер. Северус предупредил:

— Сейчас мы с тобой переместимся отсюда ко мне домой. Дай руку и стой спокойно.

Он аппарировал их обоих к себе, а где-то в ушах у него звенели два почти забытых молодых голоса: «Что он вам сделал?» — «Ну, пожалуй, все дело в самом факте его существования...»

Действующий герой всея Магического Мира Гарри Джеймс Поттер спал, свернувшись калачиком в большом зеленом кресле и крепко обнимая альбом с фотографиями. Спасибо, что хотя бы слюни на него не пускает. Да, Северус расщедрился и показал ему некоторые из снимков Лили. И даже некоторые общие снимки. Не колдографии, конечно, обычные магловские фотки. Колдографии он как раз ни за что не стал бы показывать. Во-первых, он на них так порой смотрит на Лили… этот взгляд точно никто не должен видеть. Он только Лили и был предназначен, а остальные — перетопчутся. Во-вторых, кадр за четвертый курс, где она, разворачивает его к себе — «Дай я тебя хотя бы к следующей колдографии в порядок приведу!» — поправляет шарф, заправляет волосы за ухо и улыбается — «Ну вот, совсем другое дело». Это все — только его. И никому он это не отдаст, даже ее сыну. Что-то должно остаться от нее для него одного. Но магловские статичные фотографии гораздо более постановочные и сдержанные, просто два человека стоят рядом и смотрят в камеру. И после некоторых колебаний Северус решил, что вот это можно и показать.

В конце концов, Поттеру можно посочувствовать: жить без матери, да еще и с такой теткой, как Петунья, Северус и врагу бы не пожелал. Ну вот разве что своему покойному братцу мог бы, но он и так уже умер, чего уж ему еще желать после этого. Ну да, так почему бы и не поделиться с Поттером фотографиями, в таком случае…

Поделиться с Поттером. Как звучит-то, а. С ума сойти.

Он, кстати, действительно сходил с ума из-за всех этих альбомов, фотографий и прочего. Стоило только открыть один из них, боль потери становилась такой острой, словно все было вчера: и ссора на пятом курсе, и замужество Лили, и ее смерть. Любая попытка посмотреть на нее, освежить в памяти черты ее лица приводила к вечеру, проведенному в лучшем случае за Огневиски, а в худшем — просто в прострации. За вечером следовала бессонная ночь, за ночью — Перечное зелье и новый день с новыми уроками Зельеварения. И, конечно, новый приступ ненависти к себе за то, что не сумел уберечь. Думал, что сделал все, но сделал недостаточно.

На шкатулку, в которой хранилась переписка школьных лет, он в последние три года на всякий случай даже не смотрел. Разве что боковым зрением иногда замечал, когда за чем-то заглядывал в шкафчик, где она хранилась, и потом полдня не мог избавиться от голоса в голове («Северус, совместных уроков сегодня нет, так что в пять у озера, я такое в учебнике по рунам раскопала, ты удивишься! Я знаю, ты их не очень любишь, но это связано с возлюбленным твоим зельеварением, так что сначала послушай, ладно?», «Северус, ты опять на меня дуешься или я выдумываю?», «Как думаешь, если запустить в Биннса самолетик, он заметит?» «Все, я обиделась! Ты выклянчил у Слага кабинет и ничего мне не сказал! И кто ты после этого?! Я тоже приду, и только попробуй сказать, что я тебя отвлекаю!»).

Иногда он думал, что проще было бы все это сжечь, чтобы не сойти с ума, в конце концов. Сжечь и пепел развеять, чтобы не было искушения бередить рану снова и снова. Понимал, что потом об этом непременно пожалеет, не один раз пожалеет, но погружения в воспоминания бывали настолько мучительны, что цена за избавление от них казалась слишком высокой, но не запредельной. Ну и вообще, надо смотреть на это здраво: если за столько лет рана так и не зажила, то лучше просто не трогать ее и не смотреть в ту сторону.

Со временем он, вероятно, так и поступил бы: сжег бы все, чтобы не подкреплять воспоминания, тосковал бы по сожженному, зато не впадал бы в это состояние «умер, но зачем-то еще живу» так часто. Ограничился бы годовщинами свадьбы и смерти Лили. Но сегодня, решившись открыть альбом перед Поттером, он вдруг обнаружил, что рядом с маленьким и более уязвимым существом, переживающим ту же потерю, способен не впадать в отчаяние. Способен вызывать в себе светлые воспоминания о том, какая Лили была до того, как он ее потерял. Способен рассказать об этом чуть забавнее, чем о приготовлении зелья от прыщей, и даже пару раз усмехнуться в процессе. И не то чтобы больно не было — было, конечно. Но боль имела гораздо меньшее значение, чем осознание того, что никому на свете, пожалуй, его боль не близка в такой же степени, как Поттеру, который Лили не помнил и, строго говоря, вообще не знал. Ни для кого, кроме, возможно, Джеймса Поттера, Лили не была… такой. Единственной в своем роде. Той, кого никто не сможет заменить. Ее собственной семье в лице Петуньи уже плевать, друзья — это совсем не та степень близости, учителя и соратники по Ордену и подавно не станут скорбеть о ней всю жизнь. Не она первая в их списке потерь, не она последняя.

И только для маленького Поттера Лили мама, потеря, с которой невозможно смириться. И пока Северус думал о том, как помочь Поттеру пережить его потерю, боль его будто делилась пополам между ним и этим ребенком и отступала, не в силах поглотить ни одного из них целиком.

Неужели это и есть лекарство? Неужели просто нужен кто-то, с кем можно разделить боль? «Называй вещи своими именами, Северус: ты собираешься ребенком затыкать дыру в самом себе. Ты понимаешь вообще, что ты делаешь?» В свое оправдание Северус мог сказать только, что если и собирался это делать, то небезвозмездно. В смысле, у него наверняка найдется, чем Поттеру отплатить.

Потом Поттера стошнило молоком и печеньем, и Северусу стало не до высоких материй. Он так и не понял, то ли молоко ему оказалось жирновато с непривычки, то ли переел, то ли перенервничал, то ли это были последствия аппарации. Дал себе слово при первой возможности отвести ребенка к мадам Помфри, провериться, и наконец-то признался самому себе, что не собирается возвращать Поттера домой. Не в ближайшее время, это уж точно.

Он сам себе ужасался: стоило представить все предстоящие бытовые и бюрократические хлопоты, как становилось очевидно, что он все-таки сошел с ума. Надо было раньше сжечь эти проклятые фотографии! Кажется, он помешался на коллекционировании сувениров от Лили, и Поттера решил присвоить в качестве очередного такого сувенира. Но он действительно намеревался оставить его у себя, при отсутствии возражений со стороны ребенка (возражения пока что отсутствовали).

Когда Поттер понял, что сегодня может домой не возвращаться, он почти сразу же заснул, еще до того, как Северус придумал, где его класть. Видимо, все это время сидел и ждал, разрешат ли ему остаться, и вот наконец-то расслабился. Значит, выдержка какая-никакая имеется, вот и хорошо.

Альбус Дамблдор почтил его визитом очень быстро, уже на следующее утро, сразу после того, как Северус выгнал с кухни Поттера, возомнившего, что он в состоянии приготовить завтрак, и приступил к готовке сам. Когда он вышел в гостиную с тостами и чаем, там царила идиллия: Гарри увлеченно играл с какой-то цветной мелюзгой, которую Альбус щедро наколдовывал, а сам господин директор благодушно взирал на юного Поттера, улыбаясь в бороду. Северуса, впрочем, эта мирная картина ни на миг не обманула. Он прекрасно понимал, Альбус пожаловал к нему не с дружеским визитом, а как работодатель, глава Ордена Феникса и Верховный Маг Визенгамота одновременно.

— Здравствуй, Северус. Что скажешь? — Альбус испытующе посмотрел на него поверх очков. Он давно уже не смог бы пробить взглядом окклюменционный барьер Северуса. Зато этот взгляд прекрасно давил на совесть.

— Вы завтракали, Альбус? Присоединяйтесь к нам, — ответил Северус. Ну а что еще он мог сказать?

1. Силлогизм

Исчерпав основные, довольно слабые аргументы, Альбус наконец пустил в ход тот единственный, с которого следовало бы начинать.

— Самое главное мое возражение, более существенное даже, чем нежелание в будущем терять тебя как шпиона, заключается в том, что забрав Гарри из этого дома, ты лишаешь его защиты.

— Вот как? Не заметил какой-то особенной защиты у дома.

— Конечно, не заметил. Защита — не у дома, она в самом Гарри, и она будет работать до его совершеннолетия, но только при условии, что он будет жить в доме Петунии Дурсль.

— Это как-то связано с кровным родством Петунии и Лили?

— Совершенно верно. Гарри защищает магия и жертва Лили, а для того, чтобы магия работала, Гарри должен жить в доме кровной родственницы Лили. Сожалею, но по-другому это не делается.

— Полагаю, этот вид защиты действительно самый надежный. В таком случае, у меня есть к вам несколько вопросов. Какова должна быть степень родства? Должна ли это непременно быть родная сестра или родной брат или сойдет, например, сводный, имеющий одного общего родителя?

— Сводная сестра или сводный брат подошли бы, но увы, у Лили таковых нет…

— Понятно. Следующий вопрос, Альбус. Если бы возможно было найти живых родственников Джеймса Поттера, могла бы его смерть считаться такой же жертвой? Он ведь тоже погиб там, за Лили и за Поттера-младшего, не так ли?

— Ты ведь не просто так спрашиваешь, — интонация Альбуса была скорее утвердительной, чем вопросительной.

— Разумеется, не просто так, Альбус.

— Хотел бы я знать, что у тебя на уме.

— Ответьте на вопрос — и узнаете.

— Мой ответ «да», Северус. Если бы существовал человек, связанный с Джеймсом Поттером кровным родством, более близким, чем двоюродное, и он добровольно согласился бы принять Гарри Поттера в своем доме, Гарри мог бы рассчитывать на защиту жертвы Джеймса Поттера. Активировать защиту поздновато, но все еще возможно.

— Ну, тогда смотрите, что у нас получается. Родственник Джеймса Поттера может дать Гарри Поттеру защиту. Я брат Джеймса по отцу. Я могу дать ему защиту. Проблема решена, не так ли? Есть ли у вас еще какие-нибудь принципиальные возражения?

Глядя в изумленное лицо Альбуса, Северус думал о том, что расслабляться нельзя. Легко не будет, это точно. Ни сегодня, ни в ближайшие десять лет.

2. Софизм

«Только не в Слизерин! Только не в Слизерин!» — думал Гарри Поттер, сидя под Распределяющей Шляпой.

«Ага, значит, не в Слизерин? Ты уверен?»

«Совершенно уверен! Пусть будет Гриффиндор!»

«Почему же ты не хочешь в Слизерин?»

«Если я буду учиться в Слизерине, моему опекуну придется также быть моим деканом, это очень осложнит ему жизнь, все наверняка будут считать, что он мне слишком много помогает или что-нибудь такое».

«Мальчик, ты забыл, что я Шляпа, я вижу больше, чем видят люди, с которыми тебе приходится иметь дело. И про ваше с опекуном пари я тоже знаю. Новая метла за то, чтобы ты уговорил меня распределить тебя в Гриффиндор? Неплохая ставка».

Гарри почувствовал, что краснеет. Хорошо, что под Шляпой этого не было видно.

«Хотя, должна сказать, менять всю свою судьбу ради дурацкого спора и распрекрасной метлы — это так по-гриффиндорски! Но ты ведь и рассчитывал, что я приду к такому выводу? Весьма по-слизерински. Даже не знаю, что и выбрать. Ну что же, пусть будет…»

Гарри Поттер замер в ожидании решения Распределяющей Шляпы. Весь Большой Зал замер вместе с ним.