Крылатая Тьма (Ramainen duath) (джен)

«Наш единственный долг перед историей — переписать ее заново…»

© Оскар Уайльд.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch1.mp3

* * *

Донован Стерджед был почти счастлив. Конечно, с такой работой, как у него, со временем забываются все простые жизненные радости, но — сегодня он счастлив. Да-да, почти счастлив. Заклинание, над составлением которого он бился девять лет, уделяя этому почти всё свое время, было аккуратно переписано на чистый пергамент иссиня-черными красками, буквами с изящными завитками, а верх пергамента мистер Стерджед в порыве чувств украсил плетением виноградной лозы. Излишне, конечно, но как красиво! Наклонившись и пошарив рукой где-то в недрах письменного стола, он нащупал горлышко бутылки вина, припасенной как раз на такой случай. Надев мантию поверх несколько старомодного наряда, мистер Стерджед открыл прикосновением руки к известным ему точкам массивную дверь с мутноватым янтарным шаром контроля доступа в центре и, пройдя несколько длинных, постоянно изгибающихся коридоров, вышел через дверь Отдела Тайн на девятый уровень Министерства Магии, сразу направившись к лифту. К Министру со своим изобретением он зайдёт позже, а пока… свитку ничто не угрожает в защищенном как базовыми, так и его личными чарами кабинете.

В тот момент, когда двери лифта закрылись за Донованом Стерджедом, из-за неприметного угла вышел высокий пожилой человек в темно-лиловой мантии и прямоугольных очках. Не тратя зря времени, он спустился по лестнице, вошел в Отдел Тайн и прошёл к кабинету Невыразимого, проделав тот же путь, что и мистер Стерджед несколькими минутами ранее. Тщательно изучив переплетения заклятий на двери и окружающих предметах, человек несколько раз глубоко вдохнул, полностью успокаиваясь. Стараясь не слишком спешить, одно за другим он снимал заклятия, пока дверь не оказалась совсем не защищена. Просто толкнув её, быстрыми шагами вошел в кабинет. Осмотревшись, человек заметил то, что искал. Он улыбнулся сам себе. Стерджед даже не спрятал свиток! Протянув руку с тонкими, длинными пальцами, заканчивающимися слегка загнутыми вниз ногтями, человек бережно взял пергамент с ровно написанными строчками заклинания, спрятал его за отворот мантии и покинул кабинет тем же путём, каким и пришёл, потратив ещё некоторое время на восстановление защиты и подделку магической подписи автора защитных чар. Направляясь к лифту, он вновь улыбнулся, от чего словно осветились изнутри ярко-синие глаза за линзами очков.

Через несколько минут Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор покидал Министерство Магии. Сегодня у него четыре урока трансфигурации — с утра один с первым курсом Гриффиндора и Рейвенкло, после обеда два подряд с четвертым курсом Гриффиндора и Хаффлпаффа, а затем один с шестым курсом Слизерина и Гриффиндора. Директор Диппет помешан на пунктуальности, и не поймёт, если преподаватель опоздает на свои же занятия…

Вечером того же дня Невыразимый Отдела Тайн Донован Стерджед безуспешно искал в своём «хорошо защищенном» кабинете свиток с заклинанием, работавшим по принципу тех же чар, с помощью которых следили за проявлениями магии несовершеннолетних, но в отличие от них позволявшим определить, кто и где конкретно использовал одно из Непростительных — почему-то у него было чувство, что в скором будущем это может понадобиться. Единственное, чему мистер Стерджед был сейчас рад, так это что ничего не успел сказать Министру, похвалившись лишь своему близкому другу Николя Фламелю. У Министра тяжелый характер, и лучше, если он и вовсе не узнает о пропаже свитка с заклинанием. Мистер Стерджед, конечно, помнил формулировку заклинания, как и прочие необходимые элементы для его использования, но он всё равно воспользуется для поисков свитка внутренними ресурсами Отдела Тайн. Он не собирался так просто простить и забыть кражу результата девяти лет упорного труда, и поклялся сам себе найти вора во что бы то ни стало.

«А уже после возвращения пропажи, — решил Донован, — я всё сообщу Министру».

* * *

Спустя много лет девятилетний мальчик, стараясь двигаться как можно тише и незаметней, выбрался из дома и, прокравшись до ближайшего угла, побежал к грязной речушке через лабиринт тёмных, словно закопченных домов. Не добежав до воды, он повернул вправо и, пробежав ещё несколько десятков ярдов по запыленной тропинке и дальше — через ржавого цвета железный мост, оказался у начала дорожки, ведущей через обширный парк. Преодолев и его, за крутым поворотом дороги, по обеим сторонам которой росли высокие деревья, он — как и всегда внезапно — оказался у желтого заборчика, огораживающего небольшой садик и двухэтажный дом. Спрятавшись в кустах слева от калитки, замер, прислушиваясь. Затем осторожно заглянул в садик, сильно вытянув шею, и тут же хмыкнул от досады. В садике никого не было, а вот из дома доносились негромкие голоса. Он задумался было о том, что делать дальше, как вдруг услышал отчетливый стук калитки, и опрометью бросился прочь, в сторону парка. Постоянно оглядываясь, он неожиданно с силой ударился обо что-то мягкое и повалился на землю. Когда в глазах немного прояснилось, мальчик понял, что сбил с ног долговязую девочку с чуть округлым, но уже начавшим вытягиваться некрасивым лицом, зло смотрящую на него. Помотав головой, смог избавиться от звона в ушах и увидел, что рядом со злой девочкой стоит её младшая сестра, понаблюдать за которой он и бегал к дому с желтым забором. Впервые он видел её так близко, и с удивлением понял, что его с любопытством рассматривают.

— Смотреть надо, куда бежишь! — громко и с неприязнью в голосе крикнула злая девочка, поднимаясь с земли и отряхивая серо-голубое платье.

Одновременно с этими словами её сестра спросила:

— Ты не сильно ушибся? Пет тоже быстро бежала…

Мальчик смутился, и, встав, начал молча отряхиваться, не поднимая взгляда от земли.

— Оборванец какой-то! — услышал он голос старшей девочки. — Пойдём, Лил, а то мы уже давно должны быть дома. Мама будет сердиться…

Младшая сестра, которую назвали Лил, внимательно рассматривала странного молчаливого мальчика. Он уже несколько раз замечала, что он наблюдает за ней, когда играла с сестрой в садике у дома. Выглядел он ужасно. Очень худой, со слишком длинными грязными черными волосами, он был одет в изодранную, не по размеру одежду: слишком короткие джинсы, открывающие щиколотки, засаленную рубашку, заправленную в джинсы только справа, а слева и вовсе с оторванным низом, старые ботинки, замотанные сверху проволокой вместо шнурков и, несмотря на ещё тёплую осеннюю погоду, очень длинное, сильно потёртое сизо-серое пальто, которое сейчас было просто брошено на землю у ног. Несмотря на такой вид, мальчик не казался ей плохим, поэтому Лил протянула руку, как учила мама — ладошкой вверх и сказала:

— Я Лили. А тебя как зовут?

Мальчик застыл, словно громом поражённый, посмотрел Лили в глаза и, не трогая её руки, прошептал что-то неслышное. Потом закашлялся, выпрямился, взглянул на девочку прищуренными черными глазами и назвался:

— Северус. Северус Принс… то есть Снейп.

— Какое странное имя! — засмеявшись, воскликнула Лили. Задумавшись на секунду, она добавила с уверенностью в голосе:

— Я буду звать тебя — Сев. А ты можешь называть меня Лил. Или Ли.

Она хотела сказать ещё что-то, но её сестра, смотревшая на всё это, стоя в нескольких шагах, крикнула:

— Да идём же, Лил! Брось уже этого нищего! Мама будет очень ругаться, если узнает, что ты говорила с бродягой!

Лили виновато улыбнулась Северусу, но побежала за сестрой. Через десяток шагов, обернувшись, она прокричала:

— До встречи, Сев! Приходи завтра в парк! Я хочу увидеть тебя!

Северус, удивленно смотрящий ей вслед, пробурчал что-то, повернулся и медленно пошёл домой, надеясь, что мама с папой уже не кричат друг на друга. И вроде бы ничего не изменилось, но почему-то он несколько раз останавливался на дороге, один раз даже — в глубокой луже, совсем её не заметив. Быть может, вспоминал дружелюбный взгляд искрящихся, как бриллианты, зелёных глаз?

* * *

Спустя ещё двенадцать лет, поздней ночью субботы, 31 октября, Джеймс и Лили Поттеры, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить друг другу гадостей, сидели в разных углах кабинета директора Школы волшебства и колдовства «Хогвартс». Молча. Молчали же супруги Поттеры потому, что ничего нового высказать уже не могли и потому, что ждали того, кто, возможно, разрешил бы самые тёмные из их опасений. Атмосфера в кабинете явно несла отпечаток застарелого и изрядно всем надоевшего конфликта, когда и говорить ничего уже нет желания, и молчать непередаваемо тягостно. Сам хозяин кабинета, Альбус Дамблдор, как ни в чем не бывало, рассматривал феникса Фоукса, аккуратно расположившегося на спинке пустующего кресла напротив стола директора, порой неясно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Внезапно в камине директора вспыхнуло сиреневое пламя и послышался тихий звон — гость с той стороны просил позволения войти, не называя пароля. Через несколько секунд недоуменного молчания директор протянул к камину руку, прошептав что-то неясное, дождался, похоже, одного ему слышного ответа и, разочарованно вздохнув, произнёс:

— Войдите.

Пламя на какую-то неуловимую долю секунды сменило свой цвет на малиновый, затем стало привычно-зелёным, и на ковёр у камина шагнул Люциус Малфой. Джеймс Поттер мгновенно вскочил, схватил мистера Малфоя за отворот мантии, приставив палочку к его горлу, и прорычал:

— Что ты тут делаешь?! Где Снейп?

— Полегче, Поттер, — с нарастающим гневом в голосе произнёс лорд Малфой, находя глазами Лили. — Эванс, я бы на твоём месте поторопился домой. Не знаю, что ты там застанешь, но Северус сделал всё, что мог…

Лили будто вихрем сорвало с кресла, она опрометью кинулась к камину, не слушая ни дальнейших слов мистера Малфоя, ни оклика директора, и исчезла в зеленой вспышке. Люциус проводил её тревожным взглядом и направился было к камину, резким движением руки освободившись от держащего его Джеймса Поттера, слегка растерявшегося от скорости развития событий, как вдруг тот схватил его сзади за горло и, оттащив в сторону, бросил в кресло, тут же направив в лицо палочку, после чего потребовал:

— Рассказывай всё, Малфой! Немедленно!

Тот только криво усмехнулся, но, поймав тяжелый пристальный взгляд директора, заговорил:

— Раз уж ты ненавидишь меня настолько сильно, Поттер, что тебе даже безразлична безопасность твоей жены и детей, то слушай…

— Быстрее, Малфой!

Не слушая его, лорд Малфой продолжал:

— Два часа назад Тёмный Лорд отправился в Годрикову Лощину. Тогда я ещё не знал, зачем и куда именно… он никому не сказал, а я не мог знать, что там вы и скрывались. Полтора часа назад в пещеру, где нам приказали собраться, аппарировал страшно окровавленный и измученный Северус, сразу же потеряв сознание. Привести его в чувство я не решился, он на волосок от смерти. Сейчас его жизнь пытаются спасти в Малфой-мэноре моя жена и вызванные медики. Судя по всему…

— Меня не волнует состояние Снейпа, Малфой! Что там произошло?!

… — это последствия нескольких «crucio» и много большего количества режущих проклятий, — по-прежнему игнорируя Поттера, продолжал Люциус, — он потерял много крови. Через некоторое время после этого появился Грейбек, которого Лорд взял с собой…

При этих словах Джеймс Поттер смертельно побледнел и рухнул в стоящее позади него кресло, сжимая палочку в кулаке с такой силой, будто хотел сломать её. Тем временем Люциус продолжал:

— Грейбек принёс тело Петтигрю. Правой руки не было, лица я не видел — он был замотан в мантию самого Грейбека. Оборотень во всеуслышание объявил, что Петтигрю предал Тёмного Лорда и, хотя и выдал место, где укрываются Поттеры, но пытался не пустить Тёмного Лорда к детям, и Лорд убил его…

— Так что с детьми, Малфой? Говори немедленно, или я…!

Тут уже Люциус не выдержал:

— Если так хочешь что-то узнать, Поттер, то заткнись и отправляйся в свой дом, к жене, а не трать тут моё время бесполезными придирками!

Джеймс Поттер выругался, прошипел что-то сквозь зубы и ушёл через камин. Люциус повернул голову в сторону Дамблдора, увидел всё тот же взгляд и, обреченно вздохнув, продолжил:

— Грейбек не объяснил, зачем Лорд приказал доставить тело Петтигрю на место сбора. Его почти сразу утащили куда-то в дальние пещеры… в общем, неважно. За час до моего прибытия сюда в пещере появилась ещё более безумная, чем обычно, Беллатрис. Она рвала и метала, призывала всех идти на штурм Министерства Магии и «Хогвартса», а затем разрыдалась и закричала, что «Тёмный Лорд исчез из-за проклятого мальчишки Поттера». Рудольфус так и не смог успокоить её, и она собрала всех, кто после слов об исчезновении Тёмного Лорда не поверил в его гибель, или поверил, но кому терять уже было нечего. Вскоре Белла поведёт их в атаку на Министерство Магии. Она повела бы их и немедленно, но Рудольфусу с Руквудом удалось кое-как доказать ей, что поздней ночью в Министерстве никого нет, что, по меньшей мере, глупо запугивать и штурмовать пустые коридоры. Мне удалось уйти до того, как началось назначение по конкретным командам. Ей я сказал, что буду ждать их в Министерстве, чтобы ударить изнутри. Она в такой ярости, а другие — в страхе, что мне поверили, даже ничего не спросив. Атака назначена на пять часов вечера завтра. До этого времени необходимо…

Лорд Малфой оборвал фразу на середине, увидев предостерегающе поднятую ладонью вперёд руку директора. Неспешно, размеренно Дамблдор проговорил:

— В оставшееся нам время до атаки на Министерство необходимо, насколько это возможно, подготовиться и выполнить другие задачи, не менее важные, чем защита административного центра магической части Британии. Сейчас я отдам вам и передам через вас другим определенные приказы. Мне нужно некоторое время, чтобы сформулировать их суть и внешнюю сторону. Поэтому вы, Люциус, сейчас будете сидеть и молчать, а я — думать.

Люциус Малфой уже знал этот тон и потому сидел неслышно и неподвижно, ожидая, пока Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, Кавалер ордена Мерлина первой степени, Великий Маг, Верховный Чародей Визенгамота, Победитель Гриндевальда, член Международной Ассоциации Колдунов сформулирует суть и внешнюю сторону своих приказов.

Лили Поттер, появившись с той стороны перехода, поняла, что, как и всегда в минуту страшной опасности, она оказалась не в своём доме, а в тайном убежище у Северуса. Вполголоса прошептав что-то не слишком для себя лестное, она вновь вошла в камин, бросив горсть порошка, внятно и чётко произнесла: «Годрикова Лощина» и — ничего не произошло. Зелёное пламя постепенно угасло. Камин с той стороны не работал или же был разрушен.

Лили, побледнев ещё сильнее, дрожащей рукой бросила вторую горсть порошка и произнесла: «Дом Марты Фортлет». Выйдя из камина, она побежала к двери, в спешке едва не сбив с ног хозяйку дома, и, оказавшись на улице, сразу же аппарировала к Поттер-мэнору. Появившись на месте, Лили неожиданно для себя оказалась в густом тумане. Вытянув руку с палочкой вперёд, она рефлекторно произнесла: «Люмос». Огонёк на конце палочки осветил молочно-белую пелену вокруг, но видимость лучше не стала — напротив, возникло ощущение, что вокруг и вовсе нет ничего вещественного, что, сколько не иди в этом светящемся тумане, никогда ничего не найдешь и не увидишь. Зябко поёжившись, Лили погасила свет на конце палочки, и только тут осознала, что, раз аппарировала в привычное место, то стоит там, где обычно начиналась каменная плитка перед крыльцом дома. Сейчас же под ногами была даже не каменная крошка — пыль, невесомая и текучая, плавно поднимающаяся в воздух от малейшего движения.

Прислушиваясь, Лили сделала два неуверенных шага вперёд. Тишина. Тишина абсолютная, и оттого ещё более страшная. Ещё шаг вперёд… ещё один… Тишина постепенно оживала звуками, где-то капала вода и впереди, там, где дом, был слышен странный шелест. Лили сделала ещё шаг вперёд и почувствовала под ногами твёрдую поверхность. Сама не понимая, зачем, она склонилась, левой рукой стёрла с поверхности белую пыль, и поняла, что у неё под ногами входная дверь в дом.

Почему-то именно в этот момент странное оцепенение, возникшее, когда Лили увидела туман, покинуло её. Кинувшись вперёд, она больно ударилась обо что-то плёчом, сразу же узнав в препятствии остатки лестницы, ведущей на второй этаж. Взбегая по разломанным ступеням наверх, проваливаясь в труху, которой стали прочные доски морёного дуба, раня ладони о расщепившиеся на тонкие острые полоски перила, Лили бежала туда, откуда доносился, становясь всё громче в исчезающей тишине, детский плач. От площадки наверху лестницы до детской комнаты было всего шесть шагов, но прямо посреди коридора у дверей в комнату зияла огромная дыра, сквозь которую был виден верх стены и часть комнаты внизу. Двери в детскую попросту не было.

Дрожащей рукой Лили подняла палочку и, заставив себя сосредоточится, обрушила часть стены коридора так, чтобы она закрыла дыру. Перебравшись по этому ненадёжному мосту, она наконец оказалась в детской. Каким-то чудом кроватки детей были целы. Бросившись к ним, Лили споткнулась обо что-то мягкое. Посмотрев вниз, она увидела тело няни, с которой оставляли детей. Глаза были раскрыты, в руке зажата книга. Лили потянулась закрыть ей глаза, даже не осознавая этого движения, но громко раздавшийся совсем рядом очередной крик ребёнка заставил её подбежать ближе к детям.

Годовалый с небольшим Гаррет молча и с любопытством наблюдал за мамой, как-то странно поводя рукой в сторону кроватки брата. Джеффри, которому сегодня исполнялось три месяца, громко плакал от боли и холода. Одеяло с него было сдёрнуто, а лоб залит кровью. Холодея от ужаса, прижав сына к себе, Лили вытерла кровь и застыла, поражённая. Сверху вниз лоб Джеффри пересекал тонкий, но глубокий порез. Кровь, мгновенно наполнившая его, была странного оттенка красного, смешанного с серым цветом ртути.

Схватив другой рукой Гаррета и прижав его к себе, Лили побежала прочь из комнаты, из этого бывшего когда-то родным и надёжным дома, испугавшись, что кто-то придёт — закончить начатое ранее…

* * *

Через два дня все газеты магического мира(1) пестрели крикливыми заголовками, в статьях порой излагались самые дикие гипотезы и варианты развития событий, произошедших в Годриковой Лощине ночью 31 октября и позднее — вечером 1 ноября в Министерстве Магии.

«Ежедневный пророк», публикация от 2 ноября 1981 года:

«ТОТ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ПОВЕРЖЕН!»

(статья Селины Скитер)

Как сообщает нам доверенное лицо в Министерстве Магии, ночью 31 октября Тот-Кого-Нельзя-Называть явился в Годрикову Лощину, где была спрятана от него и его Пожирателей Смерти семья Поттеров. Разрушив защиту дома, Тот-Кого-Нельзя-Называть напал и убил Питера Петтигрю, который и выдал ему место, где прятались Поттеры, а потом попытался защитить детей Джеймса и Лили Поттер, когда узнал, что жертвами должны стать именно они.

После убийства Петтигрю, Тот-Кого-Нельзя-Называть попытался убить детей. Непростительное Авада Кедавра, направленное им в маленького Джеффри Поттера, по неизвестным причинам отразилось от ребенка и убило самого Тёмного Лорда. Впрочем, некоторые высокопоставленные лица уже выразили сомнения в смерти Тёмного Лорда(2).

Наверняка, в этом же были уверены и Пожиратели Смерти, так как на следующий день после падения Того-Кого-Нельзя-Называть в пять часов пополудни они под руководством безумной Беллатрис Лестрейндж атаковали Министерство Магии, где их уже ждали боевые подразделения Аврората.

В атриуме, на лестницах и в коридорах были размещены в засаде более ста пятидесяти авроров и около сорока выпускников последнего курса Академии Аврората, которых в последний момент перед нападением привели в Министерство Магии их кураторы для ознакомления с будущими рабочими местами. По распоряжению Аластора Муди, руководившего обороной, они были привлечены к защите Министерства Магии.

Пожиратели Смерти пошли в атаку при поддержке нескольких оборотней. Общая численность нападавших была около семидесяти человек.

Благодаря умелому руководству самой госпожи Министра Магии Миллисент Бэгнолд и численному превосходству атаку удалось отразить. Потери среди авроров незначительны.

Более пятидесяти Пожирателей были убиты, остальные арестованы и сейчас дожидаются суда. Без сомнения, их всех ждёт Азкабан!

Продолжение читайте на третьей странице…»

«Софист»(3), публикация от 2 ноября 1981 года:

«СТраННыЕ соБЫтиЯ в ЛОщиНЕ ГодРИкА!»

Домовые эльфы, издавна сотрудничающие с автором, сообщили мне, что 2 дня назад странный дом в Лощине Годрика, который до того был невидим, вдруг появился (читайте о Невидимом Доме в прошлом номере)! В окнах его видели вспышки, потом исчезли все звуки и пошёл сиреневый снег! Кентавры в эту ночь плохо спали, и даже прогнали автора с очень красивой полянки в лесу... должно быть, я распугивал крылозобров, которыми кентавры питаются в лунные ночи…

Так или иначе (но я уверен, что так!), домовые эльфы сказали мне, что после сиреневого снега они слышали какой-то шелест и плач. А до вспышек видели в миле от дома фигуру в чёрном со светящимися фиолетовым глазами.

Когда начались вспышки, фигура что-то прошептала и побежала по воздуху к дому! Больше эльфы ничего не видели, так как испугались и убежали. Но я уверен, что в тот вечер произошло что-то ужасное, ведь кентавры плохо спали…

Ваш Ксенофилус Лавгуд. Также читайте в номере:

«Министерство Магии на самом деле в пещере под Парижем!»

«Заговор пикси: вымысел или реальность?»

«Зельевары — переодетые гоблины?»

«11 способов приготовить крылозобра»,

и многое другое…

* * *

Ретроспектива: вечер перед нападением Пожирателей Смерти на Министерство Магии.

16 часов 47 минут:

Фарлан Сеттор быстро шёл по коридорам, ведущим в атриум Министерства Магии. На первый взгляд, они были пусты, но Фарлан чётко различал маскировавшихся под стены и колонны авроров. Он уже шесть лет был негласным руководителем специальных групп быстрого реагирования Отдела Тайн и носил титул «foina» — «скрытый». Простые заклинания невидимости и прозрачарования не мешали ему. Его подчиненные сейчас занимали оборону в коридорах рядом с входом в Отдел Тайн и внутри, а Фарлан шёл к Аластору Муди — сообщить, что готов выделить трёх человек для защиты Министра. Он заранее знал, что эта новость Аластору не понравится.

— Троих?! Какого Мордреда? Министр сама просила тебя выделить хотя бы пятерых! — ревел Муди. — Просила, слышишь? В таком случае — вообще никого не надо! Сами справимся!

— Аластор, утихни хоть на мгновение. Больше троих не могу. Да тебе и не понадобится — ты же бывал у нас на тренировочном полигоне. И что твои справятся сами, я не сомневаюсь. Но Министру так спокойнее, и тебе — тоже, признай.

— Признаю, — проворчал аврор. — Ладно, к делу. Где там твои ребята?

Вместо ответа Фарлан слегка повернул голову вправо и что-то прошептал. Воздух в двух шагах от него на миг будто загустел, обретя форму огромной линзы, и из неё вышли, неслышно ступая, три человека в синих плащах с низко надвинутыми капюшонами. Стоявшие рядом авроры отшатнулись, Муди сдержал себя. Это он видел уже не раз. Его подчиненные не понимают этого, но стоящие перед ними трое «perumbari» («полутени» прим.авт.) были тут с самого начала разговора. А может быть даже раньше…

— Трое, — произнес Аластор и ухмыльнулся, — так ты, значит, знал, что я соглашусь?

— Конечно, знал, друг мой, — ответил Фарлан и, не говоря больше ни слова, зашагал к лестницам. Авроры на его пути, сейчас пытавшиеся замаскироваться на открытом пространстве в атриуме, отходили в стороны, а затем снова начинали тоскливыми взглядами обводить огромную ярко освещенную площадку, лихорадочно пытаясь придумать, где спрятаться в соответствии с распоряжением начальства.

Начальство в лице Аластора Муди вздохнуло сокрушенно, и принялось «акустически воздействовать» на подчиненных.

Спускаясь по лестнице, Фарлан ещё некоторое время слышал крики: «Вы что, придурки? Где вы тут затаитесь? А ну, марш все в коридоры, молокососы!! Атриум собрались защищать? Своими трупами под перекрёстным огнём?! Головы бы вам поотрывать, да они мне пока нужны!»

Foina шёл достаточно медленно, чтобы всё обдумать. Его не беспокоила предстоящая атака — в узких коридорах с уже установленными ловушками, засадами и секретами, слуги Волдеморта долго не продержаться. Он был спокоен и за Отдел Тайн, и за Министра — каждый из perumbaron достаточно опытен, чтобы действовать как в одиночку, так и группой.

Мысли Фарлана были направлены на произошедшее прошлой ночью в Поттер-мэноре. Ему и его подчиненным не давали задания следить за домом и все новости он узнал постфактум, причём из довольно необычного источника.

Когда Фарлан по приказу прибыл в Поттер-мэнор, там не было уже никого, но в четырёх фарлонгах(4) от дома, в лесу на поляне среди кентавров он встретил тех, кого не видел в этом мире уже много лет. Они рассказали ему, что несколько atani («людей» прим.авт.) в доме убили молодую женщину, и что почти сразу после этого они уловили мощный, но хаотичный энергетический всплеск. Они не знали, соответствует ли происходящее законам этого мира и потому не вмешивались.

Но не это привлекло внимание Фарлана: уже уходя, один из них сказал atan atalantean?riello («человеку из павшей страны» прим.авт.), что сразу после всплеска они видели существо небольшого роста, в тёмном плаще, будто бегущее по воздуху к дому. Потом помолчал немного и добавил, что они так и не смогли понять по энергетическим потокам, что это за существо.

Фарлан, вновь обдумывая разговор на поляне, мысленно сделал себе заметку обязательно узнать, что это было за существо, и отвлёкся от воспоминаний, лишь услышав сверху шум сражения.

«Вот теперь можно и проверить ребят, — подумал он, и ускорил шаг, — как говорится: Постоянная бдительность!».

Foina тихо рассмеялся, подумав об Аласторе, и пошёл осматривать посты.

(1) По книгам Дж.К.Роулинг мы знаем из «серьёзных» газет только «Ежедневный пророк». Остальные, похоже, либо специализированные, либо желтая пресса. Не думаю, что в развитом — пусть и малонаселенном мире магов Британии существует всего одно периодическое издание, посвященное в основном новостям и сплетням на официальном уровне(прим.авт.).

(2) Как такая информация попала в «Ежедневный пророк», который мы знаем как продажное издание, боящееся публиковать правду? Считаю, что таким, как мы его знаем, «Ежедневный пророк» стал при Корнелиусе Фадже, а до этого был более беспристрастен(прим.авт.).

(3) «The Quibbler» с английского переводится «софист, крючкотвор». Также хочу сказать, что я понимаю — скорее всего, Ксенофилус Лавгуд создал свой журнал после смерти жены — примерно в 1990 году или позже, чтобы отвлечь дочь от реального мира, полного опасностей, но я решил, что в моем творении «The Quibbler» будет создан ранее — даже до рождения Луны — (прим.авт.).

(4) 4 фарлонга = 880 ярдов = 2640 футов = 804.6 метра. (прим.авт.).

«Люди охватывают спектр характеров полнее, чем любые другие существа; это единственная «добрая» раса, которая с тревожным постоянством ведет войну сама с собой».

© Drizzt Do’Urden.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch2.mp3

* * *

Облака наверху медленно ползли к западу… Всё ещё яркое, но уже не ранящее глаз вечернее солнце освещало их края оранжево-жёлтым сиянием. Ниже и намного быстрее, словно перерезая путь, с севера к облакам летели длинные, тонкие по сравнению с оранжево-белыми громадами, сизо-серые тучи.

Восьмилетний мальчик, лежавший на вершине холма в густой траве, слегка нахмурился, заметив тёмные, словно дымные, полоски на чистом небе. Чуть повернув голову, он внимательно наблюдал за их стремительным передвижением. Настроение резко падало. Впервые за два с половиной месяца выдался солнечный день, но уже к ночи всё испортится. А ведь именно сегодня он решил провести всю ночь вне дома, на этом самом холме — и переносной телескоп с фотоаппаратом, лежавшие под рукой, принёс с собой именно потому, что сегодня такая ясная погода. Была. Мальчик нахмурился ещё сильнее, лоб пересекла упрямая вертикальная полоска. Чувствуя нарастающее раздражение, он закрыл глаза и попытался расслабиться, как учил его друг родителей. Но в голове, то и дело настойчиво появлялась мысль, что и этой ночью он не сможет посмотреть на звёзды. Раздражение всё усиливалось, вскоре перерастая в злость, постепенно затмевающую рассудок. Если бы он не был так поглощен своими внутренними ощущениями и почувствовал, как внезапно стало холоднее от упавшей на него тени, и открыл глаза — то увидел бы нечто невероятное. Тёмные полосы туч, изменив направление своего стремительного полёта, стягивались к холму над его головой, сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее закручивались в спираль. Ветра почему-то не было. Когда все тучи собрались в один быстро вращающийся вихрь, спираль стала сжиматься, поднимаясь всё выше и одновременно вытягиваясь в нить, пока последние тёмные клочки не исчезли где-то в вышине. Мальчик ничего этого не видел. Утомленный этим — даже не осознанным им — усилием, он крепко спал. Через каких-то полчаса солнечный диск закатился за горизонт, осветив напоследок небо редким зеленым бликом. Сумерки подкрадывались не торопясь, постепенно заполняя впадины между холмами, запутываясь фиолетово-серыми лентами в ветвях и листьях деревьев, укрывавших вершины холмов к северу и востоку, неслышно шелестя что-то на своём древнем языке засыпающим растениям и животным и, напротив, пробуждая тех, кто находил больше покоя и удовольствия в свете Луны и звёзд, больше радости и восторга в ночной охоте — чем в ярком сиянии Солнца и утомительных дневных погонях. В далёких южных краях сумерки хорошо знали свой недолгий удел и смиряли гордость, уступая без ропота владычество над Землей ночи, но здесь — они были другими и оставались почти до утра, неуловимо превращаясь — то в бегущие от серебряного взгляда Луны по холмам и долинам тени, то в легкий сумрак, освещенный мягким сиянием бесчисленных звезд… а мальчик продолжал спать, улыбаясь во сне. Он проснётся только к середине ночи, чувствуя себя очень отдохнувшим, откроет глаза и увидит над головой звёзды. Его тихий, полный счастья смех растворится в сумеречном свете и всю ночь до утра он проведет, забыв про телескоп, бродя по вершине большого холма сложными зигзагами и кругами, иногда падая на спину в мягкую густую траву, спотыкаясь и дважды едва не свалившись с пологого склона — но, ни на минуту не отрывая взгляда от неба, находя и вновь теряя сложные узоры созвездий и шепча звездам слова привета, разговаривая с ними словами восхищения и радости…

И уже утром, встретив рассвет, он пойдёт к дому, где его, как обычно, ждёт тишина, скрип паркетных полов и запах утреннего кофе, который пьёт его мама. А за столом в кухне — что уже не так обычно — хмурый друг его родителей и нервничающая мама, не нашедшая поутру старшего сына в постели, в комнате — да и вообще в доме. И только тогда он запоздало вспомнит, что сегодня, во-первых, воскресенье — и мама с папой не работают, и во-вторых — день рождения его брата — и потому все встали очень рано. Выдержав необходимую порцию упрёков, требований и обещаний посадить его под домашний арест на месяц, он побредёт к лестнице на второй этаж — будить соню-брата, притом улыбнувшись озорно и радостно, едва только отвернётся от рассерженного, напряженного, и, совсем чуточку — испуганного взгляда мамы. Через несколько минут со второго этажа донесется возмущенный крик другого мальчика, облитого холодной водой — и жизнь в доме на юге Шотландии придёт в привычный для этой необычной семьи порядок.

* * *

За десять часов до того, как в доме на юге Шотландии заваривался утренний кофе, Мафальда Хопкирк, помощник главы отдела Неправильного Использования Магии заканчивала затянувшийся рабочий день, оставляя на ночное дежурство своего секретаря, которому уже трижды объясняла, что делать, когда что-то произойдёт. «Понимание приходило с трудом, — раздражённо подумала Мафальда, — а между тем я уже опаздываю на день рождения племянницы».

— При обычном спонтанном выбросе магии у несовершеннолетнего об этом нужно просто уведомить письмом нарушителя или его родителей. Это понятно?

— Да, миссис Хопкирк.

— В сложных случаях нужно вызвать специалистов из Департамента Ликвидации Последствий случайной магии. Это понятно?

— Да, миссис Хопкирк.

— Приборы для определения мощности и продолжительности воздействия случайной магии вам уже знакомы, как и другие — фиксирующие события вокруг несовершеннолетнего мага, так, Строу?

— Да, миссис Хопкирк.

Мафальда замолчала ненадолго, затем спросила:

— Вам что-нибудь непонятно?

— Да, миссис Хопкирк. Как определить, сложный случай наступил, или простой?

Мафальда прокляла про себя педантичность и занудство стажера, после чего произнесла насколько возможно сдержанно, одновременно показывая рукой назад и в сторону:

— Медного цвета прибор, на который я указываю, испускает пар. Если пар пошёл сильнее и потемнел — произошёл выброс магии. Когда после этого он поменяет цвет, это скажет о мощности выброса. От желтоватого до красного — слабый выброс. Кому-то перекрасили волосы или разбили пару бокалов. Зеленоватый или синий — выброс средней силы. Неосознанное оглушение или передвижение мебели. Может быть, незначительное изменение размера предметов и живых существ. Это считается — слышите, Строу? — сложным случаем. Серый или черный дым — уже очень серьёзно. Вплоть до значительных разрушений и травм — иногда даже тяжелых. В этом случае помимо бригады из Департамента Ликвидации обязательно вызывайте дежурных специалистов из «Святого Мунго» или колдомедиков аврората — по необходимости. Всё понятно?

— Да, миссис Хопкирк. А что означает, если дым серебристый и такой плотный, что стекает вниз, как вода?

Мафальда подняла на стажера непонимающий взгляд и резко развернулась, увидев в его глазах отблески серебра. Прибор контроля потряхивало, стол вокруг него был уже «залит» серебристым дымом. Увидев это, миссис Хопкирк подбежала к ближайшёму столу, на котором дремал полосатый серый кот и, стряхнув его, извлекла из-под груды бумаг объёмную карту. Вытащив палочку, она произнесла несколько заклинаний обнаружения, но карта лишь чуть нагрелась. Удивленно прошептав что-то, Мафальда вновь использовала те же заклинания, сочетав их на этот раз с невербальным Revelio(1). Карта замерцала, вздрогнула в пальцах, после чего на ней проявились руны, читаемые как FDC и имя. Мафальда прочла имя несколько раз, прежде чем поняла, о ком идёт речь и вздрогнула от неожиданности, услышав голос стажера, заглядывавшего в карту через её плечо:

— Это сложный случай, не так ли?

Покосившись на него (вроде бы не издевается, лицо слишком спокойное), миссис Хопкирк произнесла дрожащим голосом:

— Остаётесь на дежурстве, Строу. Завтра… я доложу об этом.

Захватив карту с собой и направляясь к каминам, Мафальда решала для себя сложную задачу: «Магический выброс настолько силён, что мог бы разрушить до основания деревню средних размеров! Но — сделать ничего нельзя, всё равно неизвестно, где находится нарушитель — его местонахождение закрыто чарами Фиделиус(2). Но так оставлять это тоже нельзя!».

Уже подойдя к камину, Мафальда решила завтра же тайно доложить обо всём Министру Бэгнолд, и на этом успокоилась. Единственное, что не давало ей покоя весь вечер — всё время, что она провела у сестры, поздравляя племянницу — это имя нарушителя. Гаррет Джеймс Поттер, восемь лет(3).

* * *

Ко второй половине дня 31 июля 1988 года Мафальда Хопкирк всё же смогла добиться тайной аудиенции у Министра Магии. Ей потребовалось особенное упорство, ведь сегодня ещё и воскресенье! Миллисент Бэгнолд приняла её в маленьком, но со вкусом обставленном кабинете. Пока миссис Хопкирк дожидалась прибытия Министра, она успела вдоволь насмотреться и на стены, обшитые панелями из тёмного дуба и на почти скрывавшие стены светло-зелёные бархатные драпировки, странным образом гармонировавшие с черной мебелью и небольшим письменным столом из серого с тёмными прожилками мрамора, инкрустированным агатами и хрусталём. Когда Министр появилась, миссис Хопкирк встала и вложила в молча протянутую руку карту, на которой после недолгих манипуляций вновь проявилось столь известное всем имя и те же руны FDC. Внимательно осмотрев карту, Министр подняла холодный взгляд на свою подчиненную и произнесла:

— Кроме этого, вы хотите ещё что-нибудь сообщить мне?

После торопливого, сбивчивого рассказа Мафальды о вчерашних событиях Министр помрачнела и, подозвав жестом пришедшего с ней заместителя — низкорослого дородного человека с серыми волосами, скорее примятыми, чем уложенными, в полосатом костюме черно-зеленого цвета, совсем не сочетающимся с фиолетовыми сапогами и ярко-алым галстуком — заговорила с ним, но так тихо, что Мафальда ничего не услышала, даже прислушиваясь. После нескольких фраз, произнесенных заместителем, Министр помрачнела ещё сильнее, но, повернувшись к Мафальде, улыбнулась приветливо, хотя и холодно, и произнесла:

— Я благодарна вам за хорошую работу и, особенно — за безупречную преданность. Скажите, кто ещё видел то же, что и вы?

— Мой заместитель, то есть стажёр… Питер Строу. Госпожа Министр, что мне…

— Что вам делать? Ничего. Я самостоятельно свяжусь с родителями юного Гаррета и объясню им ситуацию. А вам пока лучше отправиться в отпуск — скажем, на пару месяцев? Корнелиус всё устроит.

Выслушав благодарности и проводив миссис Хопкирк, Министр задала своему заместителю Корнелиусу Фаджу всего один вопрос и, получив на него ответ, приказала форсировать распространение программы «Изоляция», чтобы больше никогда промашек, подобных столь необычно выявившейся, не повторилось. Когда мистер Фадж поклонился и вышел, Министр осталась сидеть, задумавшись о чем-то так глубоко, что не заметила, как тяжелая бархатная драпировка у двери шевельнулась от слабого потока воздуха, подувшего в кабинет. Или оттого, что кто-то вышел через потайную дверь. Когда через несколько минут Министр покидала кабинет, драпировка шевельнулась ещё раз.

* * *

Пламя в камине горело не так ярко, как несколько часов назад, когда в доме было шумно и гости — правда, немногочисленные — ещё не разъехались по домам и местам работы. Увы, кому-то приходилось работать и в воскресенье. Наполовину прогоревшие поленья уже не источали того сильного аромата выкипающего кленового сока с неизвестно откуда взявшимися оттенками можжевельника и хвои. Конечно, запаха почти не было, но с трудом уловимые для человека ароматы — нагретого металла и остывающего пепла — сейчас по какой-то прихоти чувств не раздражали, напротив, создавая ощущение того уюта и покоя, которого так не хватало сидящему в глубоком кресле у камина, положив ноги в мягких домашних туфлях на подставку, близко пододвинутую к решетке, гостю, которого уж точно нельзя было счесть обычным человеком. Вот только к этой его характеристике все относились по-разному, и редко — с пониманием и уважением. Но сейчас он, сжимая в правой руке тяжелый бокал с превосходным солодовым виски, которым издревле славились эти края, даже не вспоминал о своих «отличиях», приносивших ему почти одно только горе. В этом доме он — прежде всего близкий и любимый друг, которому можно всё доверить и во всём положиться — и сейчас можно наслаждаться этим ощущением доверия, той простой мыслью, в которой он находил радость: «Здесь меня видят тем, кто я есть, без страха и ненависти». И прямо здесь и сейчас видел подтверждения этому. Завтра было полнолуние, а он, оборотень, неторопливо помахивая левой рукой в такт своим мыслям, ничего не опасаясь и никуда не спеша, вёл беседу — в самом полном смысле слова «вёл», поскольку один собеседник, утопающий в соседнем кресле, почти уже спал, а второй и вовсе был пьян настолько, что свалился прямо поперёк заваленного небольшими подушками дивана в задней части просторной гостиной. Если разобраться, то этот монолог, изредка перемежаемый полусонным «угу» Джеймса Поттера из соседнего кресла, не нёс в себе никакого особенного смысла, но этого и не требовалось. Просто спокойный, размеренный голос Люпина, не нарушавший даже покоя спящей в ногах у пьяного Сириуса кошки, был такой же частью этого вечера, как тишина, пламя в камине и виски в пузатом бокале.

Не дождавшись очередного полусонного подтверждения, Ремус немного подался вперёд, заглядывая в рядом стоящее кресло, и, убедившись, что его друг крепко спит, мягко улыбнулся сам себе. Перед полнолунием ему, как всегда, не спалось. Потянувшись, он встал и сделал несколько шагов по комнате, размышляя, чем заняться сейчас. Остановившись на мысли о прогулке, пошёл к двухстворчатой двери в коридор, но на полпути передумал, решив заглянуть к крестнику. Пройдя через небольшую дверь рядом с книжными полками, Ремус оказался на площадке посередине лестницы, ведущей на второй этаж. Поднимаясь по тихо поскрипывающим ступеням, он неожиданно услышал, как кто-то плачет. Прислушавшись, понял, что звук идёт из комнаты Джеффри. Ускорив шаги, Ремус прошёл налево от лестницы по тёмному коридору, стараясь ступать как можно тише, и приоткрыл дверь в комнату младшего сына Джеймса и Лили. Его взгляд уловил неяркий свет свечи, стоящей на прикроватной тумбочке, скомканное одеяло и Лили, сидящую на постели, склонившись над мальчиком. Что-то тихо напевая, она гладила лоб спящего сына, но сразу поняла, что за ней наблюдают и, повернувшись к входу, произнесла:

— Заходи, Ремус. В такие ночи Джеффри не проснётся до утра, сколько не буди.

Прикрыв за собой дверь, Люпин прошёл внутрь, присел на стул, стоящий у изголовья кровати и спросил:

— «Такие» ночи? Это не обычные детские кошмары?

— Мы и сами долго не могли этого понять, — вздохнула Лили. — Ты же знаешь, Рем, что Джеффри заговорил не сразу? Позже, чем другие дети…

Ремус молча кивнул.

— … мы с Джеймсом тогда здорово переволновались, — продолжала Лили. — И уже обошли половину врачей — как волшебников, так и обычных медиков. Но однажды у нас была в гостях Августа Лонгботтом и, поинтересовавшись здоровьем детей, сильно нас отругала и рассказала, что у её внука, Невилла, было то же самое — он не говорил, ему снились кошмары, и они нанимали опытного легилимента, чтобы тот разобрался, в чём дело. Она дала нам имя легилимента, и через несколько дней тот рассказал, что всю ночь Джеффри снится одно и тоже — шелест ветра, тихое-тихое дыхание брата рядом и шаги, которые к нему приближаются… и в то время снилось ему это каждую ночь, а не только после дня рождения…

— Приближающиеся шаги?! Но не может же быть это…

— Волдеморт? Нет, к счастью, нет, Рем. Мы еле упросили легилимента проникнуть так глубоко, как он сможет. По-моему, он больше боялся не навредить Джеффри, как говорил, а увидеть в снах — его. Но этого не случилось. И вот тут скрыта загадка, из-за которой Джеффри вот уже который год плачет и стонет во сне в свой день рождения. Легилимент больше полугода пробивался через странный, по его словам, блок на воспоминаниях Джеффри. Говорил, что это так тяжело потому, что блок будто растворял в себе все попытки пробить его, нисколько не повреждаясь сам. А когда пробился… В общем, там нет ничего страшного, Рем. Совсем. Хотя первый раз было очень жутко видеть это лицо.

— Подожди, подожди! — Ремус поднял руки ладонями вперёд. — Что-то я совсем запутался… Первый раз? И что за лицо?

Лили как-то странно улыбнулась, словно дёрнулись уголки губ, и произнесла сквозь зубы, с силой выталкивая непослушные слова, говоря с каждой фразой всё громче и ожесточённей:

— Я бы тоже хотела знать, Рем… да, я бы очень хотела знать, что за существо больше шести лет подряд мучает моего сына одним только воспоминанием о себе! Знаешь, когда Джеффри заговорил, мы были так счастливы — но так страшно было сидеть с ним всю ночь напролёт и слушать про чёрное лицо, которое он видит перед собой. Сперва мы думали, что он увидел, как Волдеморт убил Питера — может быть, думали мы, он сжёг его, сжёг и дети видели это! Но потом — потом, Рем, когда тот легилимент отдал нам извлеченные воспоминания, мы увидели его, смотрели много раз и поняли, почему наш сын бормотал во сне, что он — черноликий — чужой, совсем-совсем не отсюда, что он совсем чужой!

Её затрясло, руки задрожали и, всхлипнув, Лили уткнулась Ремусу в плечо, приглушенно рыдая. Она плакала с каким-то надрывом, избавляясь от страха сидеть одной в полутёмной комнате рядом со страдающим сыном — и не имея возможности хоть как-то помочь. Она плакала, и ей не становилось легче от слёз — ей стало легче от того, что рядом был верный друг, который — она знала, чувствовала это — всегда позаботится о ней, Джеймсе и часто беспечном Сириусе, всегда будет опорой и поддержкой её детям и, быть может, когда-нибудь даже сможет понять Северуса — её друга. Постепенно Лили успокоилась, и даже смогла спокойным, естественным голосом рассказать всё до конца:

— У нас осталось то воспоминание Джеффри. Мы храним его, сами не зная, зачем. Шаги, которые слышал наш сын — были лёгкой и тихой, как дрёма, поступью этого существа, и он или оно было там ещё до прихода Волдеморта. Просматривая воспоминания, мы напрягали слух до предела, но слышали только ветер и едва уловимый шелест шагов — даже дыхание Гаррета было громче. А затем — совершенно неожиданно, этот черноликий склонился над Джеффри и улыбнулся. Мы не трусливы, ты знаешь, Рем — но от этой улыбки хотелось спрятаться куда-нибудь, забиться в глубокую нору, только бы не видеть её снова! Не потому, что страшно — его не боишься, но… — Лили беспомощно взмахнула руками. — Этого не рассказать. И ведь он не страшен, не уродлив — он ужасающе красив, красив так совершенно, что от этого ещё более жутко. Я не могу забыть его глаза — они ярко светились фиолетовой тьмой, знаешь, как солнечная корона во время затмения — и тьма, и свет. Он улыбнулся, смотря Джеффри прямо в глаза — и провёл пальцем по его лбу. Никто не знает этого, но именно после того прикосновения у нашего сына на лбу шрам. И ещё… Джеймс не верит мне, но я думаю, я верю — это тот черноликий спас наших детей. Не знаю, как, но это был он!

Выходя из комнаты Джеффри, Люпин размышлял об услышанном. Ремус почти всегда умел отрешится от эмоций и бесстрастно анализировать ситуацию, что и попытался сделать сейчас. Но — не хотелось. Странно легко подчинившись этому нежеланию, забыв о намерении заглянуть к крестнику, он спустился по лестнице, вышел из дома и, замерев с закрытыми глазами, стоя в мокрой от предутреннего тумана траве, глубоко и с наслаждением дышал, впитывая влажный воздух и чувствуя, как восхитительно начинает кружится голова, будто весь мир качается и мерцает, а он один — неподвижен. Он простоял так очень долго, чувствуя, что навсегда останется частью жизни вокруг него. И неожиданно понял — сам для себя — что предстоящее полнолуние уже не так пугает его — потому что сейчас он стоит в этой траве, дышит влажным воздухом и это нравится ему намного больше, чем ночная погоня, азарт настигнуть жертву и вонзить в неё клыки — который хоть и захватывает его, но даёт не больше, чем отнимает. Туман и роса не давали ничего, он всё брал сам в себе, но ничего и не требовали. Только хотелось жить. Как угодно, лишь бы с друзьями, где угодно — лишь бы не одному, кем угодно — только не выживать, а жить!

Этой ночью Ремус Джон Люпин сделал ещё один шаг прочь от своего внутреннего зверя.

Двумя часами ранее Гаррет Поттер полулежал на кровати в своей комнате, подперев левой рукой голову, а правой гладя шёрстку котенка, по-хозяйски развалившегося на одеяле и прерывая это занятие только для того, чтобы перевернуть ещё одну страницу книги, добытой неделю назад с верхних полок домашней библиотеки. Иногда он совершенно уходил в описанный на страницах мир, перечитывая написанное на странице много раз, пытаясь вернуть ускользающее первое впечатление или вовсе, закрыв глаза, живо представляя себе происходящее со ставшими уже близкими ему героями книги. В такие моменты его неизменно возвращали к реальности больно вонзившиеся в бок когти громко мурчащего наглеца, ещё полчаса назад безуспешно пытавшегося расположится на книге. Сейчас же «пушистый шантажист», как его уже называл про себя Гаррет, довольствовался тем, что мгновенно пресекал все попытки перестать его гладить. Можно было, конечно, выпроводить этого довольного жизнью хама из комнаты, но для этого нужно вставать, а ему не хотелось отрываться от чтения. Мама постоянного ругала его за «ночные бдения», но сегодня — Гаррет знал это — она с Джеффри, потому что брату опять снятся кошмары. Родители никогда не рассказывали, что именно снится Джеффри, и что делал тот человек, который так долго приезжал к ним почти каждый вечер, оставаясь до утра. Гаррету тогда сказали, что он врач и поможет Джеффри заговорить. Что-то плохое всегда снилось брату ночью после дня его рождения, сколько Гаррет себя помнил, но зная, что это неопасно, он почти не беспокоился за брата. Наутро Джеффри даже не помнил, что ему снилось. Впрочем, книга была не единственной причиной не спать в эту ночь. Потому что в эту ночь и Гаррету — раз в году — снился один и тот же сон. И, в отличие от брата, он всё помнил. В мельчайших подробностях.

Ему снилось, как какая-то женщина — не его мама — брала его на руки, и он видел перед собой её лицо, а потом — как она положила его на что-то мягкое, и улыбнулась. Он очень не любил, когда ему снилась эта улыбка, потому что сразу после неё женщина будто застывала, и падала на пол — но совершенно беззвучно и как-то медленно, продолжая улыбаться. А потом он слышал шаги и, поворачивая голову, пытался во сне разглядеть, кто это ходит. Повернув голову, Гаррет смотрел влево и видел кроватку, похожую на ту, что он нашёл на чердаке, когда год назад они с мамой разбирали там старые вещи. Мама тогда сказала, что, когда они с Джеффри были совсем маленькие, то спали как раз в таких и почему-то заплакала. Пытаясь увидеть брата, Гаррет смотрел на близко стоящую кроватку, пока её не заслоняла чья-то фигура в чёрном плаще, не развевающемся, как у маминого друга — Северуса, а липнувшем к телу. Неизвестный стоял к нему спиной, наклонившись к брату. Гаррет не видел, что он делает, но потом Джеффри начинал плакать и незнакомец в черном плаще, выпрямившись, стремительно уходил. Только почему-то к окну, откуда в комнату проникал свежий воздух. Затем Гаррет слышал слабый стон и смотрел, как женщина вставала с пола, делала пару шагов — и раздавался страшный грохот, потом ещё раз, всё вокруг заполнялось пылью. Женщина, кинувшись к двери, что-то громко кричала. Потом Гаррет слышал странный звук, будто женщина задохнулась и высокий, пронзительный голос, произносящий что-то на неизвестном языке — после чего ярко-зёленая вспышка и звук падения. А потом — была только боль, страшная боль в голове, от которой Гаррет и просыпался.

Гаррет читал ещё долго, как вдруг, в очередной раз, почувствовав боль в боку от острых коготков, старший сын Поттеров понял, что задремал. Чтобы не уснуть за книгой, он, наконец, поднялся с постели, не обращая внимания на недовольно зашипевшего котенка, и подошёл к своему столу, на котором в вечном беспорядке лежало, стояло и валялось всё, что может там находится у мальчика почти восьмилетнего возраста. Прибавьте к этому, что его папа — чистокровный волшебник, а мама — магглорождённая и смело можете умножать хаос, представший вашим глазам, как минимум вдвое. Отодвинув тяжелый деревянный стул, Гаррет сел за стол, достал пергамент и чернила, выбрал среди валявшихся на столе как можно меньше погрызенное «пушистым шантажистом» перо и, недолго думая, начал писать письмо, попутно рисуя на полях угловатые фигуры людей и животных. Адресатами письма были братья из семьи волшебников Уизли, Фред и Джордж, с которыми он познакомился прошлой весной в магазине письменных принадлежностей в Косом переулке. Знакомство началось с того, что Гаррета сначала облили чернилами, а потом обсыпали перьями два высоких худых рыжих мальчика, похожих, как две капли воды — только в разных свитерах. Гаррет в долгу не остался, и когда продавец вытолкал трёх мальчишек, в считанные минуты разгромивших магазин, на улицу — они уже почти были друзьями, объединившись в борьбе с хозяином магазина и двумя продавцами. С тех пор Гаррет не виделся с ними, но переписка не прекращалась, и в частых письмах обсуждались как успехи знаменитых игроков в квиддич, к которому Гаррета безуспешно пытались пристрастить близнецы, так и новые рецепты разбухающих, взрывающихся и пачкающих всё вокруг зелий, которыми Гаррет исправно снабжал братьев, получая в ответ захватывающие дух истории по применению его изобретений: чаще всего на старшем брате близнецов — Перси, намного реже на их младшем брате Роне, про которого они только и писали, что он опять обиделся и заперся в комнате, и, совсем уж редко — на их младшей сестрёнке по имени Джинни, которую близнецы, по мнению Гаррета, просто боялись трогать — за шутки над ней им нагорало от мамы сильнее всего. Над самыми же старшими братьями Фред и Джордж вовсе никогда не шутили, и лишь однажды, перед более, чем месячным перерывом в переписке, написали, что облили тлеющим клеем мантию Билла и намазали дверь к комнату Билла и Чарли взрывающимся от движения раствором. Как узнал Гаррет из пришедшего через четыре с половиной недели письма, возвращаясь вечером с прогулки на карьер, находившийся недалеко от их дома, они сначала взорвались, попытавшись открыть дверь, а затем провалились среди ночи на пол через истлевшие за несколько часов днища кроватей. Наутро же им попало от мамы за «опасные эксперименты», потому что Билл и Чарли так никому ничего и не рассказали, и получилось, будто дверь и кровати испортили сами близнецы. После чего им запретили выходить из дома и писать письма на целый месяц! А старшие братья лишь загадочно ухмылялись и молчали в ответ на попытки разными способами узнать, как они это сделали — ведь на дверь и мантию извели весь запас клея и раствора подчистую! Сверяясь с валяющимися на столе обрывками пергамента и страницами, вырванными из подаренного родителями на седьмой день рождения ежедневника, Гаррет быстрым, почти неразборчивым почерком писал уже шестой рецепт, как вдруг услышал за дверью комнаты шаги, по которым сразу узнал маму. Едва успев отдать мысленную команду свету в комнате погаснуть, Гаррет подбежал к кровати, и, схватив недовольно мяукнувшего, уже давно спящего котёнка, нырнул, как был, одетый под одеяло, прижав яростно вырывающегося «шантажиста» к себе и там схватив его за мордочку другой рукой, чтобы тот не мяукал. Но, вопреки всем приготовлениям, мама, постояв у двери в комнату, так и не вошла, пойдя к лестнице и затем, наверное, спустилась вниз — в гостиную, где вечером были папа, дядя Ремус и дядя Сириус. Расслабившись, мальчик отпустил котёнка, который с совершенно диким воплем оскорбленного достоинства рванулся из-под одеяла, попутно оцарапав руку Гаррета. Зашипев от боли не хуже маленького наглеца, Гаррет приподнял голову, чтобы посмотреть, где тот спрятался — и увидел, что за окном уже рассвело. Значит, теперь можно и поспать. Тот сон приходил только ночью. Подавив зевок, Гаррет слез с кровати, переоделся в пижаму и снова лёг. Уже засыпая, он подумал, что письмо допишет, когда проснётся, а завтра попросит папу отправить его — ведь сюда совы не прилетают...

(1) Информация: http://www.hplex.info/magic/spells/spells_s.html#specialis_revelio.

(2) Во избежание возможного непонимания поясню: механизм чар Фиделиус и кровной защиты в каноне сильно различаются. При этом их почему-то часто путают. Если помните, после выходки Добби письмо о нарушении всё же дошло до адресата. А вот дом Сириуса даже увидеть было нельзя без воли Хранителя секрета. Упоминание Рона в «ГП и Орден Феникса» о том, что «пришли списки книг на следующий год» и последовавшая раздача конвертов, скорее всего, просто означает, что эти конверты принёс кто-то из Ордена (прим.авт.)

(3) Да, учитывая датировки, ему должно быть семь, а не восемь. Каюсь. Но иначе почему-то не мог. В конце концов, сместила же Дж.К.Р. день нападения Волдеморта на Поттеров с субботы на понедельник для каких-то своих целей. Всё же в основном буду пользоваться хронологией канона, насколько это возможно. (прим.авт.)

В целях лучшего понимания, вот элементы моей хронологии:

Гаррет Джеймс Поттер (Garret James Potter) — родился 30 августа 1980 года, в субботу.

Джеффри Альфард Поттер (Jeffrey Alphard Potter) — родился 31 июля 1981 года, в пятницу.

(прим.авт.)

«Характер человека может быть получен из металла путем нагревания и охлаждения».

© гхола Хейт, ментат.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch3.rar

* * *

Средних размеров гостиная была погружена в полумрак и выглядела явно нежилой. Затхлый, сырой воздух только способствовал этому впечатлению. Возможно, сказывалось также то, что единственное окно было заложено кирпичом, а ветхие обои на стенах покрыты тончайшим, но неистребимым слоем пыли. Комната выглядела намного меньше, чем была на самом деле. Стены, почти полностью заставленные старыми, едва выдерживающими вес фолиантов, переплетенных в черную или коричневую кожу, шкафами с книгами, казалось, постоянно надвигались на немногочисленных посетителей этого жилища. Вся обстановка вызывала какие-то неприятные ассоциации — словно вы неожиданно оказались в крошечной палате для умалишённых. Это ощущение лишь усиливалось оплетенной паутиной люстрой под потолком, чьим сомнительным украшением служили небрежно укрепленные в гнёздах оплывшие свечи. Даже когда люстру зажигали, отбрасываемый ею круг тусклого света едва освещал потертый диван, старое кресло с ободранной кое-где обивкой и шаткий стол, сейчас совершенно пустой. Хорошо знакомый с этой непростой обстановкой человек, побродив по пыльному полу, нашёл бы за одним из книжных шкафов узкую скрипучую лестницу, ведущую на чердак и, возможно, ход на кухню. Остальное терялось в пыльном мраке.

Собственно говоря, комната выглядела нежилой, как и весь дом, поскольку таковой и была. В прежние времена — больше девяти лет назад — её владелец жил тут месяцами и даже годами, не говоря уже о том, что преимущественно в этой комнате прошло его детство. Впрочем, нельзя сказать, что в те времена это жилище, больше похожее на последнее прибежище смертельно больного, смотрелось лучше.

Сейчас же — официально — владелец комнаты продолжал проживать здесь. Созданию такого впечатления у всех, кто пожелал бы этим интересоваться, успешно служило отсутствие хоть какой-то возможности с улицы увидеть происходящее в доме, равно как и почти полное отсутствие визитеров. На случай, если всё же кому-то нежданному очень хотелось увидеть хозяина, входная дверь была защищена хорошо продуманным и тщательно замаскированным сигнальным заклятием, вдобавок державшим её закрытой столько, сколько потребуется. Несколько взмахов палочкой, чтобы очистить воздух от пыли и зажечь люстру, книга в руках — образ не выходящего из дома мрачного затворника, живущего в «маггловской клоаке» на жалкие гроши, завершен.

На самом деле, даже не будь у него другого жилья, «мрачный затворник» большую часть времени проводил бы в других местах — и вовсе не потому, что ему было плохо или чересчур уж неуютно в своём старом доме. Просто в последние годы, помимо основных, на него было возложено столько дополнительных обязанностей — в диапазоне от приятных до откровенно отвратительных — что стало почти невозможным бывать в любом месте, которое он мог бы назвать — «мой дом».

Два дня назад, выполнив самые срочные поручения и оставив заброшенные комнаты покрываться пылью, их владелец аппарировал к своему новому дому в нескольких милях от Лхена, на северо-западном побережье острова Мэн(1). Так уж удачно сложилось, что как раз сегодня он, хозяин двухэтажного особняка, построенного в парах сотен метров от полосы прибоя, мог позволить себе отдохнуть. Это не означает, впрочем, что он ничего не делал. Напротив, в нетерпении исследователя, стараясь использовать последние свободные дни, заканчивал расчеты по одному из давно разрабатываемых проектов и ранним вечером 26 августа 1989 года, на ходу додумывая мелкие детали, наконец приступил к экспериментам.

Если бы кто-то мог заглянуть в расположенную в подвале лабораторию, его взгляду предстало бы средних размеров помещение с огромным каменным столом, заставленным ретортами и пробирками в подставках, гладкими и рельефными досками для приготовления ингредиентов. В центре стола и ближе к дальнему от двери краю были укреплены на треножниках два котла разных размеров. Также по столешнице в, казалось бы, хаотическом порядке были разложены многочисленные металлические, стеклянные и деревянные инструменты. У ближнего к входу конца стола, в углу, располагалось единственное кресло, в котором сейчас сидел сам зельевар — темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, одетый в чёрную, тяжёлую даже на вид мантию, сейчас сосредоточенно наблюдавший за парами, поднимавшимися из котлов. По замыслу, составам в котлах, прежде чем они обретут окончательную форму, требовалось ещё больше семи часов, и у зельевара было время подумать.

Откинувшись на спинку кресла и постаравшись расслабить мышцы, он прикрыл ладонью уставшие глаза. По привычке начав думать о многочисленных делах, ожидавших его в ближайшее время, недовольно скривил губы и, сделав над собой усилие, попытался подумать о чем-нибудь другом. Перебрав несколько тем и ни одной не удовлетворившись, вдруг вспомнил разговор, услышанный почти неделю назад в магазине «Slug & Jiggers Apothecary» в Косом переулке.

Раскланявшись в дверях со знакомым поставщиком ингредиентов для зелий и пройдя вглубь магазина, он удивился, услышав хорошо знакомые голоса, доносившиеся через приоткрытую дверь, ведущую на склад — первого заместителя Главы Магистрата Гильдии алхимиков и владельца магазина. Заместитель редко покидал здание Гильдии, а владелец занимался в основном поставками и много путешествовал по всему миру. Оба говорили быстрым, приглушенным шёпотом, причём первый явно нервничал:

— Я требую, слышите, Герарт, требую немедленно рассказать, где вы это взяли? Иначе последствия могут быть…

— Понимаю ваше беспокойство, но я ещё не сошёл с ума, чтобы выдавать своего поставщика. Как и полагается по обычаю, я передал Гильдии — заметьте, безвозмездно — по одному экземпляру каждого из полученных предметов для изучения. А мне они стоили очень недёшево! Одиннадцать галлеонов за виал! Семьдесят пять — за весы! Вы когда-нибудь слышали о подобном? А мантия — та самая, которой вы же так восхищались всего пару дней назад — двести двенадцать галлеонов! А всё остальное!..

— За мантию вам заплатили! — возмутился заместитель.

— Да, заплатили! Потому что дарить такие деньги даже для меня невозможно! Но эти вещи стоят таких затрат, даже вы не отрицаете этого! Скоро тридцать лет, как я работаю в этом магазине, но такие чудесные предметы никогда не попадали в мои руки.

— В мои тоже, но…

— Нет, послушайте! Вы изучили виалы и пробирки — заметили, какие они изнутри? Как и чашечки весов, абсолютно нейтральны ко всем известным современной науке алхимическим ингредиентам и составам. Назовите хоть один металл или камень, который может сравниться с этим! Мало того, изнутри они не подвержены трению — а это значит, что не теряется даже капля жидкости! Это… это попросту невозможно! Но я видел их, держал в руках, и даже продал несколько штук. И вы требуете выдать вам моего поставщика?!

— Вы просто хотите стать монополистом!

— Да бросьте, я же говорил, что тот купец работает не только со мной. Но — он особо просил сохранить его личность в тайне. Так что разговор окончен! Я вас провожу…

Размышляя о невольно подслушанном, Северус Снейп всё больше и больше удивлялся. За последние годы не раз появлялись мнимые «чудеса» в зельеварении — их создатели прибегали порой к очень сложным мошенничествам, пытаясь заработать или прославиться — но владельца «Slug & Jiggers Apothecary» он знал много лет, и тот никогда не связывался с подобными шарлатанами. Однако есть непреложные законы, которые не обойти и не нарушить. Достаточно вспомнить базовые свойства зелий — постоянство стабильности в исходном и конечном состоянии, вязкость и консистенция, разность плотности и активности… Не могут существовать абсолютно нейтральные материалы! Не бывает полного отсутствия трения! Наконец, не может существовать…

Оборвав мысль, зельевар встал и зашагал по лаборатории, пытаясь успокоиться. «Надо же, — произнёс кто-то внутри язвительно, — как тебя захватила мысль, что там, где ты профессионал, осталось то, чего не можешь постигнуть и понять! Что же, останешься тут и позволишь другим успеть раньше?».

Совладав с собой, Северус вновь сел в кресло и, утихомирив на время жгучее любопытство, принялся рассуждать. Вслух — здесь можно, никто не услышит. С самого начала — торопиться сейчас некуда, а так проще всего разобраться.

— Итак, существует более двадцати основных видов ингредиентов для зелий и магических составов. Для упрощения работы алхимик Филлит в 1713 году разработал таблицу соотношений компонентов. Выглядит она для непосвященного очень странно — Филлит понял, что прямоугольная модель будет слишком громоздка и неудобна, и потому таблица больше всего напоминает паутину. Четыре концентрических круга, пять лучей-паутинок — с тех пор никто не придумал ничего более совершенного, лишь со временем количество кругов выросло до восьми, а лучей — до одиннадцати. Умелому зельевару достаточно бросить один взгляд на таблицу, чтобы понять, какие компоненты ему нужны и для чего. Опытный зельевар проверяет свои расчёты лишь по трём внутренним кругам — на предмет несовместимости компонентов. Мастер Зелий держит всю таблицу в голове, нередко дополняя и изменяя её.

Нередко авторы литературы по зельеварению соблазняются возможностью — как они думают — упростить классификацию, отталкиваясь от типов алхимических составов, но на практике это приводит к опасной путанице.

Типы ингредиентов можно условно разделить на пять групп — растительного происхождения, животного, минералы, металлы и прекурсоры. Первые четыре группы, как считают, содержат только исходные компоненты, прекурсоры же могут быть как исходными, так и промежуточными. Общих правил совместимости компонентов не существует — всё зависит от условий создания конкретного алхимического состава…

Северус помолчал немного, и продолжил:

— Но основная проблема зельеварения — загрязнение. Невозможно сварить идеальный состав — в него неизбежно попадут посторонние элементы. Температура, освещенность, влажность, состав воздуха, наконец, даже — чистые ли у зельевара руки и чем он их мыл — тоже имеют значение. А чаще всего готовить зелья, мази и прочее приходится в условиях, приближенных к полевым. «И, в качестве финального аккорда, — подумал Северус, — тот непреложный факт, что измерительные приборы, сосуды для приготовления и инструменты тоже нужно из чего-то создавать. А нейтральных материалов не существует… круг замкнулся. Или — такие уже существуют?»

От размышлений зельевара оторвал весёлый смех, раздавшийся от входа. Подняв голову, он увидел стоящую в дверях молодую женщину в тёмно-коричневой мантии с кантом цвета обожжённого золота и пуговицами из пиропа(2).

— Знаешь, Северус, — произнесла она, закрывая за собой двери, — я начинаю подозревать, что тебе не хватает учеников, чтобы ты не говорил по этому поводу. Очень интересная лекция по основам зельеварения!

— Что ж, я немного увлёкся, — чуть подняв уголки губ, что означало улыбку, ответил Северус. — Мне это простительно, да и аудитория подходящая — уверен, ты уже давно забыла даже основы.

— Пусть так. Но даже это не помешало мне заметить, что ты, как всегда, нашёл возможность похвалить сам себя! — насмешливо отпарировала Лили, — когда ты в последний раз держал в руках рисованную таблицу Филлита, о уважаемый Мастер Зелий?

— Года два назад, — принимая игру, ответил он, — когда один исключительно дотошный студент четвертого курса успешно сварил Зелье памяти...

— …и ты, решив поощрить его талант, передал ему — анонимно, разумеется — официальную версию таблицы. — подхватила Лили. — Конечно же, только для того, чтобы он отстал от тебя со своими бесконечными расспросами?

— Конечно, — вновь улыбнулся Северус. — Да и, судя по тому, насколько тише стало у меня на уроках, он воспользовался ею по назначению.

— Насколько тише и… насколько меньше баллов стал терять Рэйвенкло, не так ли? Должно быть, профессор Флитвик был тебе очень благодарен...

В дружеской перепалке и последовавших за ней более серьёзных разговорах несколько часов, оставшихся до прихода ночи, прошли почти незаметно и, условившись встретиться утром в понедельник в доме Поттеров, друзья разошлись.

* * *

Ретроспектива:

Гавань Госпорта(3), две недели назад, 11 августа 1989 года, ночь, 02 часа 17 минут:

Герарт Беннинг, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, стоял в тени портового крана, ожидая условленного сигнала. Мало того, что ему не нравилось бывать в маггловских районах, так ещё характер сделки, которую он пытался сейчас провернуть был, мягко говоря, незаконным. Конечно, за два с лишним десятилетия, что Герарт владел совместно со старым знакомым магазином «Slug & Jiggers Apothecary», ему регулярно приходилось идти на сделки, связанные с контрабандой и нарушениями пропускного режима на границах нескольких государств — да и как иначе достать, например, такие редкие ингредиенты, как шкура бумсланга или корень Нинруота? Не говоря уже о «морозном песке»! Герарт усмехнулся: Министерство Магии борется с контрабандой, но при этом — если у продавца есть поручительство Гильдии алхимиков — закрывает глаза на то, что уже ввезено в страну и продаётся легальным путём. Но сегодняшняя сделка не так проста, как предыдущие — ему ясно дали понять, что если кто-то посторонний, пусть даже его компаньон, узнает о месте и времени проведения сделки, Герарту не сносить головы. В самом прямом смысле. И в доказательство попросили припомнить случившийся месяц тому назад «несчастный случай» с одним из богатейших тагеров(4) Купеческой гильдии Союза арабского Магриба. Герарт припомнил, что читал об этом: случайно возникший пожар уничтожил крыло небольшого отеля, где остановился торговец. В статье о трагическом случае приводили рассказ шокированных спасателей, обнаруживших обгоревшее тело — голова погибшего была отделена и найдена в другом конце комнаты.

От невесёлых мыслей мистера Беннинга отвлек сигнал — в нескольких десятках метров от него со стороны моря вспыхнул четыре раза и погас зелёный фонарь. Герарт, оглянувшись по сторонам, вышел из тени и, спустившись по каменным ступеням, подошёл к самой кромке воды. Вглядываясь в темноту, некоторое время он видел лишь туман над морем, вдруг словно соткавшийся в корабль — узкий и, по-видимому, очень длинный, быстро приближающийся к берегу. Носовой его части был придан вид оскалившегося морского змея. Испугавшись, что корабль сейчас врежется в берег, Герарт отступил на шаг назад и прижался к стене, но судно непостижимым образом погасило скорость в каких-то трёх ярдах от бетонного мола. Только когда с борта на берег перекинули узкий трап, мистер Беннинг понял, что казалось ему странным — с самого появления корабля он не слышал с его стороны ни единого звука. Бесшумно трепетали на ветру паруса, выкрашенные в чёрный цвет, беззвучно ходили по палубе люди, одетые в одинаковые плащи, даже вода не журчала, когда судно продвигалось вперёд. Конечно, мистеру Беннингу были знакомы заглушающие чары, но — наложить их на такую большую, да вдобавок движущуюся цель — невозможно, просто невозможно!

По трапу, осторожно ступая, спустился низкорослый человек в таком же, как у всех, сером плаще. Неторопливо перебирая кривыми ногами, он направился к мистеру Беннингу. Следом за ним по узкой доске быстро сбежал высокий мужчина и, подойдя ближе, встал слева от низкорослого. Герарт поздоровался хриплым от волнения голосом. Слегка наклонив голову в знак приветствия, высокий произнёс со странным акцентом, как-то очень мягко выговаривая слова:

— У нас мало времени, потому сразу приступим к делу, т’анна(5) Беннинг. Меня зовут Нармо(6). Уважаемый т’анна Эмет, — жест рукой в сторону низкорослого, — не говорит по-английски, хотя и понимает этот язык, потому для экономии времени говорить с вами буду я, а т’анна Эмет поправит меня, если что-то будет не так.

— Э-э… ничего не имею против этого, господин Нармо, — выговорил Герарт. Самообладание постепенно возвращалось к нему. — Уверен, что мы с вами достигнем взаимопонимания и обоюдной выгоды.

— Благодарю вас за эти слова. А теперь — к делу. Я полагаю, вы уже ознакомились с предлагаемыми нами товарами, как и с образцами, которые с нашего разрешения показал вам коллега из Голландии? — дождавшись утвердительного кивка, Нармо продолжил, — Тогда, быть может, у вас есть какие-нибудь вопросы?

— У меня их тысяча и один! — рассмеялся Герарт, — но мой коллега из Голландии предупредил, что нельзя спрашивать вас, откуда появились и как изготовлены эти удивительные вещи, как и о том, откуда вы прибыли…

Нармо и господин Эмет терпеливо ждали продолжения.

— …а так как я человек деловой, то хотел бы уточнить лишь пару вещей. Первое: наверное, я не так понял, но — товар вы доставляете сами?

— Да, это так.

— И что, он окажется в указанном мною месте в указанное время? Где бы это ни было?

— И это так.

— М-м… хорошо, — ошарашено произнес Герарт, — тогда второе: оплату вам производить, как я понял, путём выдачи...

— …простого векселя на предъявителя с бланковым индоссаментом. Без указания срока, место платежа — Дрезденский филиал Гринготтс-банка. Предваряя ваш вопрос — нет, чеком или наличными не проще. Хочу предупредить — сумма будет снята с вашего счёта в Гринготтс-банке в течение часа после получения вами товара, так что проследите, чтобы на счету были средства. С гоблинами мы договорились. Как оформлять заказ, вы уже знаете?

— Да, написать на бумаге список с указанием общей стоимости и положить в какой-то контейнер… и вы получите его.

— Прекрасно, т’анна Беннинг. После получения заказа ваш товар прибудет в срок от трёх до восьми дней. Теперь главный вопрос: вы согласны с нами торговать?

Через несколько минут Герарт, вновь стоя в тени крана, смотрел, как корабль — всё также беззвучно — непостижимым образом разворачивается на месте, и, отойдя на десяток метров от мола, исчезает в сгустившемся тумане. В руке мистер Беннинг сжимал небольшой ящичек со сдвигающейся крышкой, данный ему господином Нармо для передачи заказов. Почему-то у него было чувство, что только что была заключена самая выгодная сделка в его жизни.

Когда совладелец «Slug & Jiggers…» аппарировал из гавани, в густой тени метрах в шести-семи от места встречи мистера Беннинга с приплывшими на корабле людьми что-то шевельнулось. Через мгновение часть тени будто сдвинулась влево и вверх, открывая притаившегося человека в синем плаще. Лицо было скрыто капюшоном, а в руке он держал полупрозрачный кристалл в форме двенадцатигранника, сейчас заполненный неярким тёмно-красным свечением. Когда, поворачивая кристалл, человек осматривал его — в свечении вспыхивали и быстро гасли серебристые и синие огоньки, а если приглядеться внимательнее, то можно было заметить фигуры людей неясных очертаний. Удовлетворённый осмотром, человек спрятал кристалл в складках плаща и аппарировал.

Менее чем через четыре минуты foina Сеттор изучал превосходно сделанную — в красках и с чётким звуком — запись встречи в гавани Госпорта. Из краткого доклада своего второго помощника Энтони Стеффарда, который и следил за встречей, Фарлан понял только, что пассажиры корабля явно торопились. Само же судно хоть и вызвало удивление Энтони, но он не понял даже, насколько всё происходящее было чуждо его миру. Да и неудивительно — ему не с чем было сравнивать. Фарлану же всё, случившееся в гавани, было одновременно ясно и совершенно непонятно, вызывая неясную тревогу. Для начала, само судно — оно явно умбарской постройки. Вдобавок резным изображением морского дракона украшают свои корабли только пираты, плавающие в нижней части залива Бельфалас и дальше к югу, да и вооружена команда корабля была арбалетами и абордажными саблями. Низкорослый человек по внешности явно харадский купец, и обращение к нему его спутника подтверждает это — но что он делает на пиратском корабле, да ещё в качестве пассажира, а не пленника? Кстати, о спутнике купца — черты лица выдают в нём кхандца, а Фарлан хорошо помнил, что, когда он покидал ost nim-taurwain («высочайший белый город» (S.), прим.авт.), война Кханда с Ближним Харадом была в самом разгаре и заключать мир никто не торопился. Несуразность на несуразности. Однако, все эти странности можно было бы принять, как данность — тем более, что с того дня, как Фарлан покинул родной дом, прошло больше тридцати лет — но было несколько деталей, разрушавших всё. «Все на корабле — и команда, и пассажиры — были одеты в одинаковые, на первый взгляд, серые плащи. Нельзя винить Энтони, что он не понял, в чём разница, но у сошедших на берег пассажиров, как и у капитана, оставшегося на борту — они были совсем другими. И откуда, как у людей Востока и Юга могли оказаться лориенские маскировочные плащи пограничной стражи?! Их не раздают направо и налево, получить такой в подарок — высокая честь. А иначе получить нельзя. — Фарлан слабо помотал внезапно разболевшейся головой, словно пытаясь вытряхнуть из мыслей весь этот бред. — Но даже это меркнет по сравнению с основной задачей — как возможно переправить сюда корабль? Это ведь не один человек и даже не исследовательский отряд, это целое судно водоизмещением порядка семидесяти тонн, с грузом, пассажирами и экипажем! На один только бросок сюда пришлось бы копить энергию больше трёх лет. А возврат? Судя по донесениям, корабль совершает по два рейса в месяц…То ли я схожу с ума — но запись не врёт, то ли дома сейчас творится что-то невероятное… и мне нужно узнать, что!»

Решившись, foina поднялся с кресла, подошёл к стене и, пробежав пальцами по шероховатой поверхности, нащупал едва заметный выступ. Приложив к нему ладонь, он прошептал: «a latya fol?i!» («открой тайны!» прим.авт.). Под ладонью едва слышно щёлкнул скрытый механизм и часть стены провалилась внутрь, открыв глубокое тёмное отверстие. Покопавшись в тайнике, Фарлан вынул оттуда жемчужно переливающийся шарик небольшого размера и, поколебавшись, стоит ли тратить одну из последних связующих сфер, решительно сжал её в руке и вернулся к столу. Положив шарик перед собой, сосредоточился, не отрывая от него взгляда, и вскоре услышал голос, чётко и мягко произнесший:

— Thamas en-athrabeth haen. Le pedithog…

— …ah parmassonen N?lemarille. Sen meldir. — нетерпеливо проговорил Фарлан.

— Dartho(7). — произнёс со смешком голос.

(7) « — Зал дальней связи. Ты будешь говорить…» (S.)

« — …с книжником N?lemarille. Это друг». (S.)

« — Жди». (S.)

(прим.авт.).

Ожидая, пока в столице найдут его друга и бросят к ней тончайшую связующую нить, Фарлан вновь и вновь перебирал в памяти странности, происходящие в последнее время, всё сильнее чувствуя, что между этими событиями есть связь. И, когда Дара(8) вышла на связь, подробно расспросил её обо всём происходящем на родине и в соседних странах, после чего его уверенность во взаимосвязи необычных событий стала абсолютной. Единственное, чего не знала Дара, да и не знал никто — кто организовывал те многочисленные изменения, происходящие в Малом Королевстве и сопряжённых с ним мирах. По этому поводу ходили самые разные слухи — в диапазоне от смешных до откровенно угрожающих. Как сказала Дара, даже король обеспокоен происходящим и поручил своим советникам найти хоть какие-нибудь следы организатора. Ищут уже больше трёх лет, но всё напрасно — следы уходят на восток, куда-то к Морю Рун, а затем и ещё дальше…

В который уже раз выслушав от Дары просьбу вернуться домой, Фарлан привычно ответил отказом, пообещав подумать об этом и, попросив передать родным и друзьям, что с ним всё в порядке, со вздохом сожаления оборвал связь, чувствуя себя очень уставшим. Конечно, создание и поддержание канала обеспечивает принимающая сторона, но направление удерживать приходится тому, кто выходит на связь, а это всегда сильно выматывает. Чтобы не уснуть, foina вышел в смежную с кабинетом комнатку, где, кроме низкого круглого столика, пары книжных шкафов и нескольких подушек для сидения, другой мебели не было. Отдёрнув ширму, огораживающую дальний от входа угол, он увидел ещё один столик с шахматной доской и всем необходимым для приготовления кофе. Позвав своего первого помощника, Фарлан провёл остаток ночи за обсуждением текущих дел и несколькими партиями в шахматы, скрасив ожидание утра крепким, густым кофе и полюбившимся ему коньяком «Ласточка».

* * *

Ранним утром 27 августа 1989 года, когда солнце ещё не взошло, и влажный сумрак окутывал туманами высокие хвойные деревья на севере Шотландии, в маленьком охотничьем домике на склоне холма, затерянного среди древних лесов, появились два домовых эльфа. Быстро и аккуратно работая, они очистили от пыли и следов запустения обе комнаты, длинный коридор и прихожую, помыли и отполировали оловянную и серебряную посуду, а также расчистили снег перед входной дверью и разожгли исполинский очаг в большой комнате, расставив нешироким радиусом ближе к огню массивные кресла с широкими спинками. К тому времени, когда солнечные лучи осветили верхушки деревьев, всё было сделано. Один из эльфов остался готовить всё необходимое для приёма гостей — так же, как много лет назад, когда домик последний раз использовался по назначению, а второй вернулся к хозяину доложить о выполнении приказа.

Через полчаса, когда трофейная комната уже прогрелась и в котелке, подвешенном у огня, нагревалось приправленное пряностями вино, у входной двери раздался негромкий хлопок аппарации и первый гость, сняв в коридоре длинное пальто, отороченное мехом, сразу же прошёл в комнату с очагом. Это был старик с массивными, будто высеченными из гранита чертами лица. Движения его были не по возрасту резкими и порывистыми, часто хмурились густые брови, отчего глубоко посаженные глаза приобретали мрачное выражение. Очертания широкого носа свидетельствовали, что он не раз был сломан. Увидев, что никого ещё нет, старик раздражённо отбросил в угол комнаты тяжёлую трость слоновой кости, богато украшенную чернёным серебром, и расположился в кресле, выбрав то, что поближе к огню. Домовой эльф, незаметно стоящий в самом тёмном углу комнаты, через секунду вернул трость владельцу, приложив её к подлокотнику кресла. В тот же момент у дверей раздался ещё один хлопок. Прибывший вторым гость — на вид ровесник первого — повторил тот же маршрут и, ни слова не говоря, также уселся в кресло — но как можно дальше от очага. Впрочем, скоро терпение пришедшего вторым истощилось и он энергично развернулся в кресле всем телом, явно намереваясь сказать что-то резкое, как вдруг от дверей послышались два хлопка аппарации, почти слившиеся в один. Сидящие почти одновременно поднялись на ноги и, не сговариваясь, направили палочки в сторону входа. Из коридора послышался стук сапог об пол, будто кто-то обивал с них снег, а затем тяжелые шаги, оглушительно звучащие в тишине — и в трофейную вошёл, нимало не смутившись направленных в лицо палочек, тот, кто и созвал это собрание. За его спиной в глубине коридора виднелась фигура ещё одного человека. Переступив порог, первый внимательно осмотрел комнату и произнёс гулким голосом:

— Эйвери, Розье, опустите палочки. Я позвал вас не для того, чтобы тратить время на подобные глупости.

— Ты пришёл не один, как условились, Лестрейндж. — не опуская палочки, произнёс Розье. — Кто ещё с тобой?

— Представитель нового поколения глупцов, — с ядовитой усмешкой проговорил Лестрейндж, отступая в сторону. — Впрочем, он не безнадёжен.

Человек, стоящий в коридоре, сделал пару шагов вперёд и, когда отсвет пламени очага упал на его лицо, присутствующие узнали Люциуса Малфоя. Глухо рассмеявшись, Эйвери опустил палочку и, ни на кого не глядя, вернулся на место и сел. Более нервный Розье, поколебавшись, последовал его примеру, впрочем, сначала подождав, пока Лестрейндж займёт стоящее посередине кресло, а Малфой встанет около него.

— И зачем же тебе понадобилось собрать последних оставшихся Рыцарей Вальпургия? (9) — таким же глухим голосом спросил Эйвери. — Неужели лорд Малфой явился тому причиной?

— Ты знаешь, что нет, старый друг. Но лорд Малфой предоставил мне некоторую информацию, которую я, сопоставив и дополнив донесениями своих агентов, решил сообщить вам. Если коротко — наш бывший гроссмейстер расстался с жизнью не до конца…

— Для меня это не новость! — перебил его Розье. — И, если хочешь знать, я уже подготовился! Я…

— Подготовился? И как же? Перевёл вклады в другие банки? Подыскал себе тёплое местечко в Аргентине? — оборвал его Эйвери с нескрываемым сарказмом. — Тебе ли не знать, что это не поможет?

— Так, — твёрдым тоном произнёс Лестрейндж. — Прошу выслушать меня до конца, а уже потом спорить. Возражения?

Он помолчал, пристально глядя на Розье. Возражений не было.

— Итак, первое: наш бывший гроссмейстер не просто остался в живых — факты, которые я сообщу вам позже, говорят о том, что он планирует своё возвращение. Понимаю, как это звучит, потому сразу оговорюсь — у меня есть свои люди в Отделе Тайн, информация пришла от них. Чтобы совсем избавить вас от сомнений — человек, работающий на меня, находится под заклятием «Империус» и имеет постоянный доступ к Арке.

Второе: лорд Малфой сообщил мне, что Дамблдор в последнее время сосредоточился на задаче поиска чего-то невероятно для него ценного. Более точной информации нет.

Третье: по данным лорда Малфоя и моих людей в Министерстве, наши недалёкие отпрыски, коротающие свои дни в известном вам месте, по каким-то причинам в последние шесть лет почти не испытывают на себе эффекты воздействия дементоров…

— Ты хотел сказать — твои недалёкие отпрыски… — едко проговорил Розье.

— Помолчи, Чарлз! — окоротил его Эйвери. — Сейчас не до того. А высказаться по существу все успеем, ситуация не из простых.

Лорд Лестрейндж смотрел в глаза Розье, пока тот не отвёл взгляда, после чего продолжил:

— Причём это касается не только моих детей, но также Беллатрис, Руквуда, Долохова и других. Их допрашивали, но не смогли ничего добиться. Несколькими экспертами аврората была высказана идея, что каким-то образом уменьшился «голод» дементоров, но экспертов подняли на смех. После этого колдомедики выборочно обследовали заключенных и сделали вывод, что их организмы получают какую-то энергетическую подпитку со стороны, что позволяет защищать разум, но ни источника подпитки, ни её природы понять не смогли. Один из медиков высказал мысль, что их подпитывает наш гроссмейстер, после чего был принудительно отправлен в отпуск. Ситуация остаётся неясной.

Наконец, четвёртое: программа Министерства «Изоляция» теперь полностью функциональна и у меня пока нет доступа к ключевым фигурам, обеспечивающим её распространение. К счастью, она действует только на территории Англии — политики других стран оказались умнее — но вы понимаете, чем это грозит нам в случае конфликта с любой из других держав, если информация о программе просочится за пределы круга ответственных лиц в Министерстве. Так что предлагаю начать именно с обсуждения мер по противодействию программе.

— Дамблдор знает об «Изоляции»? — спросил Розье.

— Знает, но по непонятным причинам ничего не делает — то ли его устраивает такое развитие событий, то ли выжидает. — вмешался в разговор Малфой.

— В первую очередь меня интересует другое. — медленно проговорил Эйвери. — Я так понял, Рихард, ты предлагаешь нам действовать вместе? Вновь вмешаться в политику, в дела нашего бывшего гроссмейстера, его последователей и врагов?

— Всё верно, Доминик.

— У меня нет принципиальных возражений, — продолжил Эйвери, — и я даже знаю, как решить проблему с доступом к сотрудникам, работающим над «Изоляцией», но ты знаешь меня, и моё условие — каждый из нас должен принести Непреложный Обет: во-первых, что сохранит в тайне личности всех присутствующих; во-вторых, что сохранит в тайне наши задачи и планы, как и порядок их осуществления; в-третьих, что нарушит первые два правила лишь в случае необходимости такого нарушения для успешного достижения наших совместных, озвученных для всех и согласованных целей.

— Я согласен. — неожиданно произнёс Розье, наконец сбросив маску нервной раздражительности. Заметив в глазах лорда Малфоя удивлённое выражение, он улыбнулся уголком рта и добавил: — А вы думали, что с тех пор, как мы виделись последний раз, я совсем сдал? Старый перепуганный параноик — не так ли, Люциус?

— Не советую вам, лорд Малфой, смотреть Чарлзу в глаза — он один из лучших легилиментов, известных мне. К тому же — очень точно расшифровывающий образы, возникающие в сознании. — сказал Эйвери и, сразу же, без перехода: — Осталось узнать твоё мнение, Рихард. Полагаю, что лорд Малфой согласится с тобой, коль скоро он принял твоё покровительство.

— Я согласен на твоё условие и считаю его разумным. Но ты ошибся, Доминик: лорд Малфой, несмотря на его молодость, не нуждается в покровительстве. Он сам пришёл ко мне, рискнув встретиться с опальным своему господину человеком, поделился информацией и предложил несколько идей. В нашем союзе он будет равен другим.

— Благодарю. Что же до условия лорда Эйвери, то я согласен. — ответил Люциус. — Но, с вашего позволения: мне не нравится слово «союз». И, раз уж мы принесём Обет, предлагаю считать это Клятвенным орденом.

Старые лорды, переглянувшись, рассмеялись. Малфой не зря выбрал это название — все присутствующие понимали, что их объединение временно, как и Клятвенные ордена средневековья.

— Пусть будет орден. — подвёл итог Лестрейндж.

Встав и протянув вперёд руки, четверо лордов принесли Непреложный Обет, призывая в свидетели Память и Силу — по древнему обычаю, давно забытому в современном им мире.

Шесть часов спустя, когда солнце стояло в зените, а охотничий домик в Шотландии вновь опустел, в кабинете Альбуса Дамблдора появился домовой эльф и, низко поклонившись, положил на край стола письмо в узком конверте. После того, как эльф удалился, конверт со всеми предосторожностями был вскрыт и оттуда выпал лист пергамента, на котором твёрдым почерком, рукой лорда Малфоя было записано: «Всё прошло успешно». Улыбнувшись, Дамблдор сжёг письмо и вернулся к прерванным появлением эльфа занятиям по подготовке к следующему учебному году.

* * *

Сколько она себя помнила, вода в озере всегда казалась ей живой. Не боясь простудиться и заболеть, даже в самые сильные грозы выбиралась тайком из дома и бежала к озеру. В ненастье, когда от ползущих, тяжелых туч на землю падала тень, скрывая чёткие очертания предметов, и бешеный ветер вперемешку с дождём заставлял всё ниже наклонять голову, чтобы видеть хотя бы дорогу под ногами, вода то серебрилась, расходясь широкими изломанными полосками невысоких волн, то внезапно чернела, когда особенно страшная туча проходила прямо над головой. Но и в тихую солнечную погоду, как сейчас — она тоже была живой. В воздухе не ощущалось ни малейшёго дуновения, а вода рябила под лучами начавшего опускаться солнца, тысячей маленьких зеркал отражая ярко-белые и золотистые блики на песок, покрывавший берег, на несколько почти высохших кустов метрах в трёх от воды и даже на густую листву деревьев, росших поодаль. Под самым большим деревом на выцветшем и пожелтевшем, когда-то белоснежном полотенце лежала, опираясь на локти и запрокинув голову к небу, видневшемуся сквозь листья, «юная леди» — так называл её папа, всегда при этом хитро улыбаясь. То ли солнце так передвинулось, то ли место было выбрано не случайно, но яркие лучи освещали только её ноги, оставляя всё остальное в тени. Прикрыв глаза, сквозь ресницы она смотрела то на небо, то на вспыхивающую, мерцающую и переливающуюся всеми оттенками золота и серебра поверхность воды. Невысокого роста, лицо покрывала россыпь веснушек, а длинные волосы пламенно-рыжего цвета, в беспорядке раскинувшиеся по плечам, чем-то напоминали львиную гриву. Когда лежащая девочка в очередной раз любовалась солнечными бликами, в листве старого клёна, казалось, прямо над головой, что-то зашуршало, раздался короткий вопль и звук падения. Засмеявшись и не поворачивая головы, она громко произнесла, обращаясь к упавшему:

— Я же говорила, что лазать по деревьям ты не умеешь и не научишься! Высота не для тебя!

С другой стороны толстого ствола кто-то хмыкнул, судя по звукам, поднимаясь на ноги. Через несколько секунд из-за дерева вышел, по пути стряхивая с волос листья, высокий, нескладный паренёк в коротких бежевых шортах и оранжевой футболке, гармонировавшей с цветом его волос, на которой красовалось огромное изображение летящего пушечного ядра с двумя соединёнными буквами «C» над ним. Усевшись прямо на песок рядом с сестрой, он возразил:

— Когда я вырасту, буду играть в квиддич! Я не боюсь высоты!

— А я не говорю, что ты боишься…

— Тогда что?

— Ты не стараешься, тебе просто лень. — нараспев сказала сестра, рисующая странные узоры, водя большим пальцем ноги по песку.

Брат пожал плечами, будто ему было совершенно всё равно, а потом хитро улыбнулся — совсем как папа, толкнул сестрёнку в бок, повалив на песок, и встал на полотенце с видом победителя. Но долго его триумф не продлился — быстро вскочив на ноги, «юная леди», ничуть не стесняясь, с помощью латинского языка жестов быстрыми движениями пальцев и рук сравнила обидчика с глупцом и трусом, приписала ему кое-какие грязные привычки и закончила Предельным Оскорблением — левая рука ударила по правому бицепсу, отчего правый кулак подпрыгнул вверх. Брат, притворно заревев от ярости, хоть и улыбаясь, побежал к ней. Стремительно развернувшись, сестра кинулась к воде и с разбега нырнула, вынырнув ярдах в шести. Звонко расхохотавшись, показала разозлённому брату язык, чувствуя себя в полной безопасности, прекрасно зная, что тот терпеть не мог, когда сестрёнка пряталась в воде — к девяти годам он так и не научился плавать.

Заведённый до предела, Рон зашагал домой. Остановившись под деревом, он пнул полотенце и, не оборачиваясь, крикнул:

— Мама сказала тебе идти домой! Слышишь?

— Слышу! — ответила сестрёнка и вновь засмеялась.

Махнув рукой, сжатой в кулак, Рон ушёл за деревья и, спустившись с холма, исчез из виду. Джинни, повернувшись в воде, легла на спину, следя за быстро летящими облаками — там, наверху, ветер был. Задумавшись о том, что и правда пора домой, она погрустнела. Когда Джинни выбиралась из воды, небо неожиданно начало темнеть, затягиваясь тучами и, чем ближе она подходила к дому, тем сильнее хмурилось небо — будто и не было сегодня яркого солнца и раскалённого песка на берегу озера. Идя через двор ко входу на кухню, она почувствовала на коже первые капли дождя, а когда понималась по крутой лестнице в свою комнату, не слыша окликов мамы, стихия уже бушевала вовсю. Неожиданно почувствовав сильную усталость, Джинни, не раздеваясь, повалилась на кровать. За окном шумел ветер, раскачивая ветви деревьев в саду, стучали по стеклу капли и где-то далеко-далеко светился бледным сиянием скрытого тучами дневного светила горизонт. Под эту музыку Джинни и уснула, лишь почему-то вспомнив, что год назад, когда ей было семь, приходил доктор из Министерства Магии и что-то делал со всеми детьми в семье… она в тот день убежала к озеру с Роном, а дома из взрослых был только папа, возившийся в гараже с маггловскими железками и, когда их хватились, доктор уже ушёл. Он ещё очень торопился — за три часа близнецы довели его до белого каления… На этой мысли Джинни почувствовала, как кровать слегка покачивается и вращается под ней, и провалилась в тёплую, пахнущую дождём темноту.

(1) Фото: http://www.pichome.ru/image/DD1

(2) Внешний вид пиропа: http://www.pichome.ru/image/DDt

(3) Фото: http://www.pichome.ru/image/DD6

(4) тагер [????] (арабск.) — «торговец, купец». (прим.авт.).

(5) т’анна (харадск.) — обращение к знатному/уважаемому человеку другого народа. (прим.авт.).

(6) «narmo» — «волк». Псевдоним, естественно. (прим.авт.).

(8) N?lemarille — форма имени «Дара» в Q. (прим.авт.).

(9) Рыцари Вальпургия — Knights of Walpurgis — такое название первоначально носили Пожиратели смерти, когда Волдеморт сформировал их (период с 1946 по 1956 год). Источник: http://www.hplex.info/wizards/death_eaters.html У меня Рыцари Вальпургия — первое поколение, отошедшее от дел Волдеморта, противопоставляющее себя следующим. (прим.авт.).

«Ты должен делать добро из зла, потому что его больше не из чего делать, — твердо сказал Котенок. — Это кто-то из людей сказал. И сказал правильно. Если те считают, что они на стороне добра, на стороне Света — заставь их быть добрыми!»

© «Мальчик и тьма», Сергей Лукьяненко.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch4.rar

* * *

Косо падающие солнечные лучи, пробивающиеся через запылённое овальное окошко под потолком крошечной каморки, большей частью находящейся в подвале, мягко осветили пол из крупных и гладких, в давние времена обточенных водой камней и сбившееся толстое мягкое покрывало светло-коричневого цвета. Передвигаясь по мере того, как Солнце поднималось, лучи стали немного ярче и, отразившись от бока безупречно начищенного серебряного чайника, стоящего на прикреплённой к стене полке, заплясали на бронзовых пластинах, врезанных в плотно закрытую низкую деревянную дверь каморки, у подножия которой лежали ровным рядком четыре или пять маленьких подушек. Из-под тонких одеял выглядывали только чуть продолговатые, лишённые волос головы с большими ушами, принадлежащие троим домовым эльфам, обитавшим в Поттер-мэнор. Несмотря на закрытые глаза, они уже больше часа не спали, терпеливо ожидая пробуждения и приказов кого-либо из хозяев дома.

Примерно в это время двумя этажами выше приоткрылась лёгкая дверь и, удостоверившись, что в коридоре никого нет, из комнаты, расположенной слева от центральной лестницы, выскользнул невысокий паренёк в бежевой пижаме. Стараясь идти как можно тише, он миновал лестницу, сощурившись от яркого света, разноцветными полосами проникавшего через витраж в огромном окне над площадкой между этажами. Всё также крадучись и почти прижимаясь к стене, преодолел оставшуюся часть коридора и уже почти добрался до цели, как вдруг кто-то схватил его за рукав. Рванув руку, Джеффри почувствовал удар по локтю и громко зашипел от боли, тут же сообразив, что произошло — уже не в первый раз он цеплялся за острый край щита, стоящего у ног доспехов средневекового рыцаря, установленных в нише. Зажмурившись, боясь вздохнуть, Джеффри попытался осторожно отцепить рукав, надеясь, что на этот раз доспехи не упадут и ему не влетит от мамы. Через пару минут бурной, хоть и осторожной борьбы рукав так и не был освобождён, а «рыцарь» уже опасно накренился, грозя в любой миг свалиться прямо на голову, притом ещё перебудив весь дом. Закусив губу, Джеффри упёрся взглядом в находящуюся всего в нескольких шагах дверь в комнату брата, отчаянно повторяя про себя: «Выйди же! Ну, выйди!». Должно быть, каким-то фантастическим образом его немой призыв был услышан, так как почти сразу же дверь распахнулась. Появившийся в проёме Гаррет, оценив ситуацию, вовсе не бросился на помощь брату, а, прошептав что-то, неспешным шагом направился к нему, застывшему подобно тому же доспеху в нише. Подойдя вплотную, он, как ни в чём не бывало, потянул Джеффри за рукав пижамы, оттаскивая от стены, и толкнул на пол. Приземлившись, тот вжал голову в плечи, ожидая услышать страшный грохот, но до его ушей донесся только тихий, по обыкновению, смех Гаррета. Тот стоял над лежавшим бесформенной грудой доспехом и в ответ на изумлённый взгляд брата произнёс:

— Заклятие тишины. Его как-то использовал Северус, а я запомнил, как звучит. Перерыл кучу книг, но ни в одной не нашёл — ни в школьных учебниках, ни в «Антологиях чар» по столетиям, но даже в исследованиях, опубликованных в ежемесячном «Новации в чарах»… пришлось восстанавливать по памяти движения и пробовать, пока не получится…

— Ты бы хоть предупредил! Я чуть не до смерти перепугался! — рассерженным тоном сказал Джеффри, поднимаясь на ноги и идя вслед за братом. — И мама много раз говорила тебе называть его — профессор Снейп.

Гаррет, усмехнувшись, впустил брата в комнату, под потолком которой кружили, стараясь догнать друг друга, три похожих на маленькие шаровые молнии «лохматых» шарика, сделанные, похоже, из одного лишь света — ярко-зелёный, серебристый и оранжевый. В их странном свете, бросавшем на стены комнаты цветные тени, стало видно, что волосы Джеффри, в коридоре казавшиеся чёрными, на самом деле тёмно-рыжего оттенка, отдалённо похожего на цвет волос его мамы.

Усевшись на кровать брата, он смотрел, как тот, выдвинув из-под стола большой сундук, что-то в нём ищет. Видимо, он нашёл, что нужно, потому что скоро захлопнул крышку сундука, задвинув его ногой обратно под стол, одновременно пряча в карман что-то, завёрнутое в тёмную тряпицу. Джеффри не спросил, что именно — он давно знал, что потом брат ему расскажет, а до того момента из него не вытянешь ни слова. Сев за стол, Гаррет посмотрел на Джеффри и продолжил разговор:

— Я его так и называю — когда Северус бывает у нас. Но, по-моему, глупо постоянно говорить так о том, кто спас нам жизнь… Мы ещё не студенты «Хогвартс», а потому он для нас пока — не профессор. Как же мне говорить: «мистер Снейп»? Да у меня язык не повернётся! — раскачиваясь на стуле, говорил Гаррет. Видя, что брата не убеждают его слова, он привычно привёл предпоследний аргумент:

— Мама называет его — Северус…

— С мамой они друзья! — так же привычно возразил Джеффри и, видя, что брат молчит, нетерпеливо выпалил: — Так что? Мы идём?

Гаррет, задумавшийся о чём-то своём, при этих словах немного непонимающе посмотрел на брата, перестав раскачиваться на стуле. Ножки с тихим стуком опустились на ковёр, и Гаррет, сообразив, наконец, о чём его спросили, покачал головой.

— Почему? — обиженным тоном спросил Джеффри. — Ты передумал показывать мне пещеры? Я же обещал, что никому не скажу!

— Не передумал! Просто ничего не получится — папа сказал мне, что сегодня мы идём в Косой переулок.

В ответ на вопросительный взгляд он усмехнулся и «обрадовал» Джеффри:

— У тебя запланирована очередная встреча с Олливандером. Он всё никак не определится с составом оболочки…

Джеффри притворно застонал, обхватив голову руками. Когда ему исполнилось семь, папа, в полном соответствии с традициями рода, повёл сына к Олливандеру — подбирать палочку. В тот день Джеффри, рассчитывавший побыстрее освободиться и сходить посмотреть на новые гоночные мётлы, так и не прикоснулся ни к одной волшебной палочке. Вместо этого он подвергся тщательному осмотру с помощью магической рулетки и нескольких совершенно безумного вида инструментов, через стёклышки в которых мистер Олливандер рассматривал его глаза, руки и даже волосы, попутно задавая смирно сидевшему тут же папе странно звучащие вопросы об особенностях магии у предков Джеффри чуть ли не со времён Мерлина. Именно тогда он с ужасом понял, что так быстро никуда не уйдёт, что просто покупать палочку ему и не собирались — она будет создаваться на заказ. Почему так — Джеффри не понял, а вскоре совсем перестал об этом думать, воспринимая ежемесячные походы к мистеру Олливандеру как пустую потерю времени. Внезапно возникшая мысль заставила его поднять голову и спросить:

— А почему ты-то такой радостный? Сам же говорил, что терпеть не можешь сидеть в кафе у Фортескью в компании «мрачных авроров» или ходить с мамой по книжным магазинам, пока мы с папой пропадаем у Олливандера?

— Во-первых, — хитро улыбаясь, сказал Гаррет, — мне нравится ходить по книжным магазинам. Мне не нравится только, что там нет почти ничего стоящего. А во-вторых, когда тебя в очередной раз будут мучить рулеткой и спектральными линзами, я хочу купить дополнительные ингредиенты для зелий и получить несколько бесценных советов.

Вскинув голову и мгновенно поняв, о каких советах говорит брат, Джеффри радостно воскликнул:

— Профессор Снейп приезжает? Он будет у нас дома?

— Да, маме удалось уговорить его заехать в гости на пару дней перед следующим учебным годом. И он согласился взять меня с собой на склад магазина «Slug & Jiggers…»! Я прочёл на рекламных страницах «Пророка», что на прошлой неделе у них появилось что-то совершенно новое. Надеюсь…

Он не договорил. За дверью послышались шаги и Гаррет, торопливым взмахом руки погасив всё ещё летающие под потолком светящиеся шарики, снова принялся раскачиваться на стуле с самым невозмутимым видом. Шаги остановились под дверью и, спустя пару секунд, раздался негромкий стук: два быстрых удара и ещё один, чуть позже. Джеффри просиял, вскочил с кровати и кинулся открывать, а Гаррет схватил со стола учебник, раскрыв на первой попавшейся странице и, придав лицу отрешённое выражение, остался сидеть.

Распахнув дверь, Джеффри отошёл назад, пропуская раннего гостя в комнату. Тот же, планомерно оглядев стены, увешанные странными рисунками, больше похожими на диаграммы, закрывающие окно тёмные шторы, небрежно застеленную постель и девственно-чистый стол, обратил, наконец, внимание на мальчишек, рассматривающих его. И если младший глядел прямо в лицо с каким-то странным выражением обожания в глазах, то старший, казалось, увлеченно читающий лежащую у него на коленях книгу, на самом деле следил за каждым движением гостя, прикрыв глаза ресницами. Внутренне усмехнувшись, Северус взмахнул незаметно извлечённой из рукава палочкой. Шторы резко раздвинулись. От залившего комнату яркого света Гаррет вздрогнул и невольно подался вперёд. Его, казалось, изумило то, как свет попал в комнату, куда обычно проникал не раньше одиннадцати часов. Впрочем, Гаррет сразу же понял свою оплошность и через секунду услышал подтверждение этому.

— Техническое поражение, — сухо прокомментировал профессор Снейп. — Мало того, что вы, Гаррет, не слишком удачно притворялись, что читаете, за две минуты не перевернув и страницы, хотя текста на этом развороте всего три абзаца. Мало того, что вы позволили брату открыть дверь незнакомому человеку, полагаясь лишь на узнаваемый стук. Вы — и это самое серьёзное — не проверили, ходил ли кто-то под вашими окнами со вчерашнего вечера и не использовали ни одного из известных вам сигнальных заклятий, что позволило мне без помех закрепить на оконной раме снаружи простое устройство из призмы и нескольких зеркал, так удивившее вас неожиданным освещением этой комнаты.

Стоявший во время этой речи с низко опущенной головой, Гаррет, дождавшись, пока профессор замолчит, поднял на него глаза, и, весело улыбнувшись, ответил:

— Функциональное поражение. Пока вы, сэр, бродили под окном и крепили на него зеркала, я просто наблюдал за вами через дырочки, специально прожжённые в шторах. Вы выглядели весьма забавно, надо сказать! Не говоря уже о том, что, когда я вытаскивал Джеффри из плена доспехов — разбросал по полу стеклянные хлопушки из «Gambol & Japes», и ни одна не лопнула! Только вы могли заметить их, сэр. Да ещё, пожалуй, близнецы Уизли…

— Принимается, — с каменным выражением лица процедил профессор. — Кстати, об упавшем доспехе… грохот должен был раздаться по всему особняку. Что вы скажете мне о запрете несовершеннолетним колдовать дома?

— Но, сэр, — с невинным выражением лица спросил Гаррет, — разве кто-то колдовал?

Снейп, понимая, что над ним издеваются, но не имея доказательств, пристально посмотрел на подростка, а затем, резко развернувшись, пошёл к двери. Уже стоя на пороге, он бросил через плечо:

— Через пятнадцать минут жду вас внизу, Гаррет. Опоздаете — уйду без вас.

* * *

В ту ночь, когда Иерихон погиб и был растаскан по косточкам, он, как и обычно, работал. Сомнительная привилегия — после всего, что сделал — швырять уголь в топку, когда другие спят. Но, если выбор стоит — быть истопником или одним из подыхающих с голода бродяг, сомнений не остаётся совсем. Не сказать, что он был так уж против как-нибудь помереть, но — слишком силён был искусственно привитый инстинкт выживания, да и, если уж погибать — то в блеске, в яростных вспышках, сначала роняя капли, а потом проливая фонтаны крови. Своей, конечно — а эти твари так любят её, что, когда момент придёт, он заорёт прямо в слепые морды: «Пейте, мрази!»

И сдохнет, наконец. Всё равно жизнь давно потеряла всякий смысл, а постоянные голоса, пронизывающие даже шум пламени в топке, твердили и твердили всё то же. То же, что не сходило с тысяч экранов по всему «Великому Городу Иерихон», который ещё называли «вратами Церкви». И бесконечное «Вера, Труд, Безопасность» звенело в ушах навязанным призраком покоя, заглушая никому не слышимый, истошный вопль ужаса перед всем, что хоть немного отличается…

Той ночью он видел много крови, и, когда орды вампиров захлестнули Иерихон, вдруг осознал, что ничем не обязан — ни миру, ни Церкви, ни городу. Мир сделал его таким — что ж, он рад, но его дар очищал мир, и он ему ничем не обязан. Церковь только отнимала — сначала семью, потом собратьев, а потом и право убивать тех, кто хотел убить его. А город… город лишил его неба, и потому не заслуживал спасения.

Сидя в каком-то глубоком подвале, бывший пастырь Метелл(1) отрешённо слушал доносящиеся сверху крики ужаса и бессвязные мольбы о милосердии, словно впав в транс. Привитые Церковью инстинкты звали его наверх, на последний бой с кровососами, но сейчас Метелл, подняв голову к щёли между каменными плитами, думал лишь о небе. Возникая в памяти, вставали перед глазами прекрасные картины бескрайних Пустошей, так опостылевших ему во время войны — но сейчас, спустя почти шесть лет без неба и солнечного света, казавшиеся единственно подходящим в этом мире местом, куда бы так хотелось вернуться! Не выходя из транса, пастырь краем сознания ощутил чьё-то присутствие в подвале, и, с трудом отвлекшись от воспоминаний, увидел на выступе стены вампира, уже готового к прыжку, но ему было всё равно, уже совсем всё равно… и только очнувшись минуту спустя — увидел себя, стоящего над трупом кровососа с какой-то металлической палкой в руках. Скривившись и отбросив подальше измазанную кровью и слизью трубу, Метелл с горечью подумал, что, хочет он того или нет, так просто сдохнуть не получится — инстинкты берут своё, и замер, услышав вблизи негромкие аплодисменты. Резко развернувшись на звук, сперва ничего не увидел и, лишь расширив зрачки да присмотревшись к глубокой тени в углу, разглядел невысокого человека, даже не закутанного, а словно затянутого в плащ странного цвета и покроя. Лицо его закрывала маска из тёмной ткани, через прорези которой светились фиолетовым глаза незнакомца. Сидящий поднялся и, стоило ему сделать всего два шага, как пастырь понял, что поторопился, отнеся того к людям. Человек просто не мог двигаться так — плавно, но какими-то странно разорванными движениям, словно готовясь мгновенно шагнуть или отпрыгнуть в любую сторону. Человек не мог за те самые два коротких шага непостижимым образом преодолеть почти десять метров, отделяющие его от напряжённо застывшего пастыря. И, когда существо подошло ближе и заговорило, Метелл окончательно понял, что оно совершенно чуждо этому миру. Поэтому, лишь раз взглянув в эти удивительно равнодушные, учитывая обстановку, глаза, бывший пастырь уже не удивился, услышав сквозь усиливающееся оцепенение странный вопрос:

— Вы хотели бы снова увидеть небо?

— Да… — одними губами ответил пастырь, но существо услышало.

— Я могу отправить вас туда, где неба хватит на всю жизнь, а Церковь вас не найдёт. Но мне нужно кое-что взамен.

— Что? — как в тумане, спросил Метелл, почему-то даже не сомневаясь, что вот оно — может сделать то, что обещает.

— Вам, учитывая здоровье, возраст и искусственно изменённый геном, осталось жить ещё около семидесяти лет вдобавок к вашим сорока. Мне нужны семь из них.

Метелл внутренне отшатнулся, в памяти мгновенно всплыли полузабытые сказки о демонах, покупающих у людей, отвергших Церковь, годы жизни в обмен на богатство. В сказках такие люди неизменно хотели всё больше и умирали, не прожив и трети возможного срока.

— Нет, нет, — мелодично рассмеявшись, успокоило его существо, — я не демон. И я не собираюсь покупать у вас жизнь в прямом смысле. Мне всего лишь нужно, чтобы в течение семи лет вы защищали — тайно, разумеется — указанного мною человека, мальчика, пока тому не исполнится шестнадцать.

— Где это будет?

— Вас даже не интересует, кто он? Хвалю. «Это будет», как вы выразились, в одном не очень далёком мире. Вдобавок к столь любимому вами небу, я «привяжу» вашу сущность к энергетике и языковой системе того мира, чтобы вы могли общаться и пользоваться некоторыми силами, необходимыми для выполнения задачи. И, разумеется, я хорошо заплачу. Не кривитесь так, после выполнения задания, если останетесь живы, деньги вам пригодятся. Вопросы?

— Да. Зачем вам мальчишка? И как его зовут?

— Эксперимент. В чём его суть — вас не касается. А зовут его — Джеффри Поттер…

Оцепенение усилилось настолько, что Метелл уже не мог даже повернуть голову. В ушах нарастал звон, сквозь который едва пробивался голос существа, нараспев что-то говорящего, тело словно потеряло вес и перестало ощущаться. А потом наступила темнота.

Очнулся бывший пастырь на окраине незнакомого города, к его удивлению — не окруженного стеной, с привычной объёмной картой в кармане и толстым свёртком на коленях. В шаге от него стоял вполне обычного вида мотоцикл, в сумке на багажнике — обнаружилось оружие, какие-то цветные бумажки — наверное, деньги и пухлая книга с пояснениями обо всём необходимом для того, чтобы начать обживаться в этом мире. Но всё это Метелл увидел и узнал потом, а сейчас — он просто стоял, запрокинув голову и смотрел в совершенно изумительное, самое прекрасное небо, когда либо виденное им. И неважно, что его цвета не видно за низкой пеленой туч — Метелл знал, что небо окажется пронзительно-синим, а ночью он впервые за много лет увидит звёзды.

Проходящий по улицам на окраине Лондона старик с удивлением посмотрел на высокого, очень худого мужчину с татуировкой в виде креста на лбу и переносице, недвижно стоящего, запрокинув голову, под проливным дождём.

Менее чем через десять минут, освещая фарами косо падающие за щитком шлема дождевые капли, мотоцикл послушно нес бывшего пастыря к его первому дому в этом новом мире.

* * *

Так как камины в доме Поттеров были заблокированы от перемещения, а местность вокруг дома закрыта от аппарации «текучим» щитом, им пришлось сначала отойти почти на пол-мили, а затем ещё ярдов на семьдесят, чтобы выйти и из сферы действия охранных чар. За всё это время Гаррет, сколько не присматривался, так и не смог заметить приставленного к нему аврора. Лишь в последнюю секунду перед перемещением ему показалось, что поблизости что-то блеснуло.

Во всяком случае, когда они с профессором Снейпом появились в закутке позади лавки, втиснутой между банком «Гринготтс» и магазином мадам Малкин, рядом всё также, казалось, никого не было. Отстранив Гаррета на вытянутую руку от себя, Северус привычно воспользовался заклятием «dissimulatio per caliginem» (2), отчего черты лица Гаррета изменились так, что его нельзя было узнать. Одежда заранее была подобрана самая обычная, и сейчас Гаррет выглядел как обычный юный волшебник, достаточно обеспеченный, чтобы одеваться хорошо и недостаточно богатый, чтобы деньги испортили его вкус. Через несколько секунд Гаррет уже чуть ли не бежал по плавно изгибающейся главной улице Косого переулка вслед за быстро шагавшим профессором зельеварения. Миновав «Flourish & Blotts» и «Всё для квиддича», в которых, несмотря на ранее время, были уже покупатели, они вышли в проулок, где — напротив магазина котлов — и находилась цель их визита в магическую часть Лондона. Резко сбавив скорость и кинув, на всякий случай, предостерегающий взгляд на спутника, в котором читалось: «Только посмейте опозорить меня!», Северус толкнул дверь и вошел, а вслед за ним проскользнул и Гаррет. Первое, на что он обратил внимание, было то, что помещение магазина оказалось намного больше, чем выглядело с улицы. Вглубь зала уходили высокие стеллажи разной длины, расставленные в, казалось, совершенно хаотическом порядке, заставленные банками, мешочками, глиняными кувшинами и запаянными стеклянными и хрустальными полыми трубками разной формы, толщины и веса. Некоторые из них были снабжены табличками с названием и кратким описанием содержимого, некоторые — только непонятной маркировкой на привязанных листках пергамента, большинство же были вообще лишены каких-либо обозначений, из чего Гаррет сделал простой вывод, что владельцы этого магазина прекрасно разбираются в том, что именно они продают. Бродя между стеллажами, Гаррет краем уха прислушивался к негромкому разговору Северуса и продавца, стоящего за невысокой стойкой в дальнем от входа углу зала. Обсуждали они, похоже, сравнительную доступность некоторых растительных ингредиентов, выращиваемых в теплицах на территории Англии и тех, что выращивались непосредственно в южных странах в естественных условиях, причём больше половины услышанных не в меру любопытным Гарретом названий трав, цветов и грибов не говорили ему вообще ничего, а о прочих он в лучшем случае знал из книг. Делая очередной круг по залу, Гаррет вдруг услышал, что говорят о нём.

— … и вот именно потому намного лучше хранить каменное масло в пифосе, вкопанном в землю. Лучше его вообще не двигать, зачерпывая масло киафом. Кстати, господин Снейп, а молодой человек, что пришёл с вами, случайно, не тот ученик, которого вы назвали… талантливым, если мне не изменяет память?

— Господин Линтер, память вам несколько изменяет, потому что я назвал его «везучим до безумия». Удивляюсь, как он ещё не стёр с лица земли собственный дом, учитывая, в каких условиях и какие эксперименты этот молодой человек ставит.

— О, ну так это одно и то же!

— Я в этом совсем не уверен… мистер Ориенс(3)! Раз уж вы всё равно подслушиваете, то оставьте в покое ядовитые волокна «nymphaea negro» (4) и идите сюда!

Дождавшись, пока Гаррет подойдёт, Северус произнёс:

— Поздоровайтесь, мистер Ориенс, это господин Линтер, совместно с господином Беннингом он владеет этим магазином.

— Здравствуйте, сэр.

— Здравствуйте, молодой человек, — ответил Линтер, вежливо его рассматривая. — Господин Снейп как-то обмолвился, что вы любите экспериментировать с новыми составами…

Линтер замолчал, будто предоставляя Гаррету возможность что-то добавить, но тот терпеливо молчал и, одобрительно прищурившись, совладелец магазина продолжил:

— … так вот, услышав это и учитывая, сколь редко я слышу от господина Снейпа похвалу в чей-то адрес, хочу спросить: как вы смотрите на то, чтобы наш магазин дал вам некоторое… новое оборудование, а вы с его помощью провели парочку рискованных экспериментов для нас? Разумеется, потом оборудование останется в вашем распоряжении…

Не успел воодушевившийся Гаррет произнести хотя бы слово, как Северус ответил за своего подопечного:

— Боюсь, господин Линтер, молодому человеку пока нельзя доверять ничего серьёзного. Большинство его так называемых «экспериментов» — не более чем шалости добравшегося до алхимической лаборатории подростка. А вот меня заинтересовало ваше предложение…

Судя по довольному блеску глаз господина Линтера, как раз на такой исход он и рассчитывал, и уже через минуту Гаррета в приказном порядке отправили на улицу с заданием не отходить от дверей «Slug & Jiggers…» больше, чем на десять шагов.

Торопливо шагая по Косому переулку, Гаррет то и дело оглядывался, словно рассчитывал увидеть за спиной разозлённого профессора зельеварения, хотя бы уверен, что тот проторчит в магазине не менее часа. Перед уходом, дождавшись, когда Северус и господин Линтер очередной раз отвлекутся, он отошёл к навесу над входом в магазин котлов и присел в тени. Убедившись, что профессор заметил его, Гаррет подождал ещё немного и, усилием воли сгустив тень в том месте, где сидел, чтобы она напоминала фигуру сидящего, опустив голову, человека, как можно более незаметно, прижимаясь к стене, ускользнул из поля зрения любого, кто смотрел бы на улицу через окна «Slug & Jiggers Apothecary». Сейчас Гаррет спешил, потому что из-за приезда Северуса совсем забыл, что именно сегодня, 28 августа, как раз в это время договорился встретиться с Фредом и Джорджем в магазине шуток «Gambol & Japes». Почти пробежав мимо кафе-мороженного Флориана Фортескью, он остановился как вкопанный, увидев, что его мама, которая должна была быть сейчас дома, за одним из столиков увлечённо разговаривает с семейной парой, видимо, что-то им объясняя или доказывая. Среднего роста женщина с вьющимися русыми волосами и худощавого телосложения мужчина были одеты как магглы, что и привлекло внимание Гаррета. Видимо, почувствовав взгляд, женщина повернулась и посмотрела прямо ему в глаза. Боясь, что мама тоже увидит его, Гаррет резко отвернулся и быстро пошёл дальше, борясь с желанием обернуться, но, пройдя небольшую лавку, примыкающую к кафе, всё же чуть повернул голову, и… столкнулся с кем-то, идущим наперерез. Больно ударившись головой и услышав громкое «ох» того, другого, он упал на мостовую. Пытаясь справиться с головокружением, поднялся, опираясь рукой о землю и, тряхнув головой, наконец разглядел, что напротив него стоит невысокий светловолосый мальчик, довольно худой, с очень бледным, невыразительным лицом. Прищурившись и осмотрев его с головы до ног своими серыми глазами, бледнолицый мальчик презрительно хмыкнул и, утратив к нему всякий интерес, направился, к изумлению Гаррета, прямым ходом в Лютный переулок. Несколько секунд Гаррет размышлял, как поступить, но любопытство победило и с непринуждённым, как ему казалось, видом, он последовал за «блёднолицым», как решил называть про себя странного мальчика. Прячась за выступами грязных, обшарпанных стен, Гаррет проследил за бледнолицым до большого магазина, на фасаде которого висела бронзовая табличка с надписью «13B, Knockturn Alley», а над дверью на большом деревянном щите едва можно было различить начертанное готическими буквами, с которых давно облупилась позолота, название магазина: «Borgin & Burkes». Оглядевшись по сторонам, бледнолицый вошёл внутрь и Гаррет, пригибаясь, пошёл за ним. Присев под окном снаружи и чуть высунув голову, он осторожно осмотрел пустое, на первый взгляд, помещение магазина. Внимательнее осмотрев небольшой зал, заставленный остеклёнными витринами, Гаррет убедился, что внутри никого нет. Бледнолицый исчез! Подчинившись всё усиливающемуся любопытству Гаррет, недолго думая, поднялся с колен и, отряхнув мантию, вошёл в магазин. Внутри было настолько тихо, что, казалось, слышно, как в воздухе шуршит пыль, опускаясь на пол. Обойдя зал и стараясь ничего не трогать — слишком уж жуткого вида вещи покоились на витринах и невысоких стеллажах — Гаррет не увидел и следа загадочно пропавшего бледнолицего. В тот момент, когда он, разочарованный, пошёл к выходу, из глубины магазина послышались шаги двух человек: шаркающие одного и чёткие второго. Понимая, что к выходу он добежать уже не успеет, да и колокольчик на двери зазвонит, а спрятаться негде, Гаррет заметался по комнате. Внезапно его взгляд упал на большой шкаф с резными узорами на дверцах, казавшийся почти чёрным из-за потемневшего от времени дерева. Бросившись к нему, Гаррет едва успел приоткрыть одну створку и забраться внутрь, как в комнату вошли. Прижавшись к оставленной щели, он внимательно разглядывал вошедших. Первым, часто оборачиваясь, брёл сгорбленный пожилой волшебник с застывшей на лице неприятной улыбкой. А вот вслед за ним — у Гаррета перехватило дыхание — шёл высокий светловолосый мужчина, поразительно похожий на того, бледнолицего мальчика. Остановившись у прилавка, они заговорили, но слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова. Попытавшись получше разглядеть, что они там делают, Гаррет слегка сдвинулся вправо и наткнулся на что-то мягкое. Осторожно повернув голову, он увидел рядом с собой того, за кем следил и, пошатнувшись, чуть не упал от неожиданности. Не отрывая глаза от щели в другой створке шкафа, бледнолицый схватил его за плечо, помогая удержаться на ногах, и еле слышно прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Молчи! Поговорить и потом успеем, а если нас поймают здесь…

Справившись с изумлением и согласно кивнув, Гаррет вновь посмотрел через щель, но увидел только, как высокий волшебник передаёт другому — видимо, хозяину магазина, приличных размеров свёрток, незамедлительно направившись к выходу. Звякнул колокольчик, и в зале стало тихо, только слышно было, как пожилой волшебник что-то бормочет, пряча свёрток в стол. Заперев ящик стола на ключ, хозяин магазина замер, будто к чему-то прислушиваясь и, к ужасу Гаррета, направился к шкафу, где они прятались. Чем ближе он подходил, тем отчётливее слышалось его бормотание, что «… стоит проверить, мне только кажется, но стоит проверить». От неминуемой поимки их спасло только то, что колокольчик на двери вновь прозвенел и, повернувшись к новому покупателю, хозяин магазина быстро увёл того вглубь помещения, сказав, что «заказ уже доставлен».

Воспользовавшись этим, они осторожно выбрались из шкафа и побежали к двери. Колокольчик звякнул, и вот беглецы уже на улице. Забежав за угол и отдышавшись, Гаррет собирался было спросить у бледнолицего, зачем он прятался в шкафу, как тот вдруг на удивление громко и счастливо рассмеялся, что так не вязалось с его обликом. Смех был настолько заразителен, что скоро и Гаррет хохотал, сам не зная, над чем. Отсмеявшись и успокоившись, бледнолицый вновь приобрёл свой презрительный вид, хотя серые глаза мерцали от сдерживаемого смеха, и, расправив плечи, с важным видом протянул Гаррету руку:

— Удачно получилось, и вовремя сбежали. Хотя ты меня чуть не выдал! Меня зовут Драко, Драко Малфой. А ты…?

Но, прежде чем Гаррет успел ответить, кто-то бесцеремонно схватил его за шиворот, подняв в воздух, как котёнка и, глядя на мгновенно побледневшего Драко, Гаррет уже почти не удивился, услышав за спиной знакомый голос профессора зельеварения:

— Мистер Ориенс! У вас настолько плохо с ориентацией на местности и простейшей арифметикой, что вы затруднились определить, где заканчиваются «десять шагов от входа в “Slug & Jiggers…”?» Или у вас есть иное объяснение, кроме поистине катастрофического проявления способности обращать всё вокруг в хаос?

— Простите, сэр… — просипел Гаррет, пытаясь ослабить врезавшийся в горло воротник рубашки, и, когда заметивший это профессор Снейп опустил его на землю, впрочем, не отпуская воротника, потёр горло и выдавил из себя:

— Должно быть, это всё-таки любопытство, сэр. Хотя вынужден признать, что некоторые разделы математики всегда давались мне плохо… сэр.

Снейп, отпустив воротник подопечного, в нескольких кратких, предельно корректных, но очень метких выражениях сообщил Гаррету, что он думает о любопытстве в данном конкретном случае, подкреплённом наглостью и безответственностью. Повернувшись к Драко, во время проникновенного монолога профессора как можно незаметнее отошедшего к стене и могущего сейчас сравниться по неподвижности с каменными изображениями горгулий на кромке крыши, Северус внимательно осмотрел его и сказал:

— А теперь потрудитесь объяснить мне, мистер Малфой, что сын Люциуса делает один, без сопровождения, в Лютном переулке?

— Провожу кое-какие исследования, сэр, — не моргнув глазом, соврал Драко. — Кроме того, мы с мистером Ориенсом пытались улучшить его познания в ориентировании на местности и способность к… скрытому перемещению.

Гаррет, стоящий за спиной Снейпа, мгновенно почувствовал, как профессор, и так недовольный, начинает внутренне закипать от столь дерзкого ответа. Сделав большие глаза, жестами показал Драко — «сбавь тон, аккуратнее».

— И давно вы знакомы? — продолжил допрос Северус.

— Несколько недель, сэр, но до сегодняшней встречи, увы, заочно, — добавив в голос уважения, ответил Драко. — Мы переписывались.

— И что же вы обсуждали в этой… переписке?

На секунду растерявшись, Драко посмотрел на Гаррета, который тут же начал бешено жестикулировать из-за спины Снейпа, то показывая на профессора, то делая такие движения, будто что-то нарезает и помешивает.

— Зелья, сэр. Зелья и особенности правильной нарезки ингредиентов.

Профессор изменился в лице и сказал, повернувшись к Гаррету:

— Что-то в последнее время очень многие неожиданно увлеклись наукой зельеварения, вам так не кажется? Сначала Уизли, а теперь и мистер Малфой… вы, опредёленно, положительно влияете на людей, мистер Ориенс. Полагаю, что все они покажут высокие баллы в этой области на предстоящих тестах в Министерстве, не так ли?

— Тестах?! — в один голос спросили мальчики, и в голосе Драко явственно прозвучал ужас.

— Конечно, — мстительно подтвердил профессор. — Традиционные ежегодные тесты перед поступлением в «Хогвартс». Их проводят профессора школы. Правда, вам ещё рано участвовать, но, думаю, вы с радостью согласитесь опробовать свои силы в этом интереснейшем испытании?

— Да, сэр, — уныло ответил Гаррет, пока Драко пытался прийти в себя от новости. Насколько он знал от отца о профессоре Снейпе, теперь отвязаться от участия в тестировании не удастся даже под предлогом внезапно наступившей смерти.

— Значит, решено. А сейчас, извольте оба пройти со мной в кафе, где вы пообедаете, а я решу, стоит ли рассказывать Люциусу и мистеру Ориенсу-старшему о том, где же я нашёл их любопытных и плохо разбирающихся в точных науках отпрысков!

С этими словами профессор пошёл к выходу из переулка, а за ним, мрачно переглядываясь, поплелись притихший Гаррет и пребывающий в шоке от всего произошедшего Драко.

* * *

Поздним вечером, наконец уединившись в своей комнате, Гаррет обнаружил на столе письмо от Фреда и Джорджа. Распечатав его, он приготовился увидеть обвинения в том, что не пришёл на встречу, но прочёл о том, что братьев опять наказали — на этот раз за разгром магазина шуток «Gambol & Japes» с помощью купленных там же предметов и нескольких порошков и зелий авторства Гаррета. Братья извинялись, что не дождались его, но сначала им не терпелось попробовать «новые штучки», а затем явилась миссис Уизли и властною рукой уволокла всех в «Нору», где и посадила близнецов под домашний арест до первого сентября — в этом году они поступали в «Хогвартс».Самое же интересное было в конце письма: Фред и Джордж писали, что совиная почта — прошлый век и о том, что их уделала собственная младшая сестрёнка, подсказавшая, как обойтись без сов. Как оказалось, весь прошлый год в Косом переулке продавали дневники для девчонок, пока один из чиновников Министерства Магии не купил такой своей дочери и не обнаружил, что она, будучи дома, в Южном Уэллсе, переписывается через этот дневник с помощью приложенного к нему «волшебного пера для тайного общения» с подругой, учащейся в «Хогвартс». Поднялся шум, всю партию дневников с перьями конфисковали якобы для изучения, но кое-кто успел прикупить пару десятков штук и сейчас продавал их по дешёвке в Косом переулке, даже не зная, чем торгует. Купив два таких дневника с приложенными перьями, братья прислали один из них другу. Едва прочтя эту строчку в письме, Гаррет вскочил с кровати, и, схватив конверт, в котором пришло письмо, вытащил из него небольшую книжечку в ярко-розовой обложке, заложенную небольшим пером зеленовато-стального цвета, на ощупь похожем на металл. Раскрыв дневник, он увидел на первой странице две строчки, названные «Твоё имя» и «Имя подруги». Посмеиваясь, Гаррет вписал в «Имя подруги» Фреда Уизли, заполнив и верхнюю строчку, после чего ещё раз обмакнул перо в чернила и, перевернув страницу, написал: «Привет, арестанты!» Некоторое время ничего не происходило, а затем под написанной им строчкой проявилась надпись: «И тебе привет, затворник! Ты такое сегодня пропустил!»

Обсудив произошедшее днём, а именно историю разгрома магазина и прилегающей части Косого переулка и вдоволь насмеявшись, друзья договорились списаться завтра с утра, чтобы обсудить новые идеи, после чего Фред и Джордж ушли, как они сказали, «позлить Персика и донимать Ронни», пользуясь тем, что дольше, чем до первого сентября домашний арест всё равно не продлится.

Убрав дневник обратно в конверт и спрятав его в ящик стола, где два года назад он устроил двойное дно, Гаррет, наконец, вытащил из кармана и развернул свёрток, что ещё утром по какому-то странному наитию положил в карман, вынув из сундука, где тот пылился четыре года — с тех пор, как дядя Сириус отдал ему эти вещи, сказав, что «однажды очень пригодится». И как раз сегодня пригодилось, потому что другого способа сохранить связь с новым знакомым, почти уже другом, кроме как отдать Драко одно из двусторонних зеркал — Гаррет не видел. Развернув тряпицу и вынув оставшееся зеркало, Гаррет решил было сейчас же поговорить с Драко, как вдруг вспомнил то, что сразу же разрушило всю радость от предстоящего разговора. Драко Малфой не знал Гаррета Поттера! И сегодня в Лютном переулке Драко познакомился с Алгаром Ориенсом, сыном мага-полукровки, работающего в Германии вместе с матерью мальчика и потому попросившего старого знакомого, коллегу-зельевара Северуса Снейпа присмотреть за Алгаром, пока тот живёт в Англии с целью освоить родовую профессию — изготовление зелий и прочих алхимических составов. И то, что Гаррет знал формулу заклятия, с помощью которого Северус менял его внешность, ничем не могло помочь — двусторонние зеркала отфильтровывали всё наносное, показывая истинный облик собеседника, потому что дать этот редкий и древний артефакт можно было лишь другу, а кто будет скрывать от друга своё лицо?

Перебрав десяток вариантов, как скрыть, что он вовсе не Алгар Ориенс, Гаррет со вздохом сожаления завернул зеркало обратно в тряпицу и убрал туда же, где теперь лежал дневник. До тех пор, пока он не решит, как быть, пользоваться зеркалом всё равно нельзя.

От этих грустных мыслей его отвлёк стук в дверь. Открыв её, Гаррет увидел маму и, молча посторонившись, впустил её в комнату. Сев на кровать, она указала сыну на стул и, подождав, пока он сядет, спросила:

— Северус сказал мне, что ты решил принять участие в тестах в Министерстве. Ты и правда решил участвовать?

Гаррету очень хотелось сказать «Нет», но он вспомнил, что в таком случае Северус всё расскажет родителям и потому вяло ответил:

— Да…

— Ну что ж, если ты хочешь… Северус сказал, что через несколько дней проведёт для тебя и твоего нового знакомого занятие по теории зелий, чтобы вы были лучше готовы к тестам. У тебя новый знакомый? Ты не говорил. И: у меня для тебя есть ещё новость…

— Стоп, стоп, помедленнее… Ты какая-то поразительно весёлая и будто очень спешишь, мам… что случилось?

— Сначала ты скажи: слышал что-нибудь про поручительство над магглорождёнными?

— Не-а…

— Я тебе оставлю брошюру, прочти. Это новый проект Альбуса Дамблдора. Ты не знаешь, но я сегодня как раз разговаривала с одной семьёй магглов, у них дочь твоего возраста. Так вот, оказалось, что она волшебница и с очень высоким потенциалом. Поэтому в качестве исключения и ради эксперимента проект поручительства решили опробовать именно на этой семье, а поручителями предложили быть нам. В общем, ты всё прочти, и завтра утром поговорим, а сейчас мне ещё нужно навестить Андромеду, у неё какие-то проблемы с дочерью…

Поднявшись с кровати, Лили подошла к двери, и, уже открыв её, обернулась и сказала:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мам, — рассеянно ответил Гаррет, вертя в руках брошюру. Дверь закрылась, и Гаррет углубился в текст, напечатанный официальным черным шрифтом на бумаге с гербом Магической Британии. Что-то настораживало его, мама вела себя как-то странно, будто хотела выпалить все новости и уйти до того, как Гаррет прочтёт о проекте поручительства сам. Это не было похоже на неё и настораживало. И чем дальше Гаррет читал, тем больше понимал, почему.

Основными пунктами договора поручительства с Министерством Магии были следующие:

I./ Чистокровный маг или маг-полукровка имеет право заключить с Министерством Магии Магической Британии (далее: «Министерство») Договор поручительства за магглорождённого мага (далее: «Договор»).

II./ Заключение с Министерством Договора возможно только для мага, чей совокупный доход от всех источников финансирования составляет не менее тысячи двухсот галлеонов в год.

…

IV./ Поручительство предполагает, что магу, заключившему Договор, будет разрешено до наступления одиннадцатилетнего возраста открыть выбранному им и одобренному Министерством магглорождённому магу его сущность.

…

VI./ Начиная с момента, когда магглорождённому магу открывают его сущность и до достижения им одиннадцатилетнего возраста маг, заключивший Договор, несёт за магглорождённого мага полную материальную, дисциплинарную и уголовную ответственность.

VII./ Маг, заключивший Договор, получает право опеки над магглорождённым магом: полное — если у того нет родителей, законных опекунов; ограниченное — если родители или законные опекуны существуют. Во втором случае опека действует только во время нахождения магглорождённого мага на территории официально утверждённых Министерством объектов Магической Британии (Список №1 Приложения к Договору), к которым относятся также место жительства, место работы мага, заключившего Договор.

…

IX./ Маг, заключивший Договор, обязан предоставить магглорождённому магу возможность проживать по месту жительства мага, заключившего Договор и его семьи на срок не менее, чем три месяца в год, если на меньшем сроке не будут настаивать родители, законные опекуны магглорождённого мага.

…

XII./ Заключение Договора возможно только при наличии полного и безоговорочного согласия на заключение такого Договора всех членов семьи мага, заключающего Договор, проживающих с ним, включая несовершеннолетних членов семьи.

Теперь Гаррет понимал, почему мама вела себя так странно. И неудивительно — условия откровенно драконовские, это ж надо — «полная ответственность»! Но, несмотря на это, Гаррет понимал, почему мама готова пойти на такой шаг и он мог её поддержать. Оставалось уговорить папу, и тогда Джеффри тоже согласится…

Решив окончательно обдумать всё завтра, Гаррет тихо выбрался из дома через окно и уже вдали от дома, на полпути к холмам его осенило: так вот что это была за семья магглов, которых он видел с мамой в кафе Флориана Фортескью! И почти одновременно с этим в памяти всплыло имя магглорождённой девочки, указанное в его копии согласия на заключение договора: Гермиона Джин Грейнджер, девять лет.

(1) Метелл — второе имя римского военачальника Квинта Метелла Македонского. Да и просто — римское имя. В мире «Пастыря», полагаю, такие должны быть весьма распространены по понятным причинам. (прим.авт.).

(2) «dissimulatio per caliginem» (лат.) — «сокрытие в тумане». Собственно, действие указано в тексте. (прим.авт.).

(3) Oriens (лат.) — «Восток» (прим.авт.).

(4) «nymphaea negro» (лат.) — «чёрный лотос» (прим.авт.).

«Нет нужды становиться сильнее противника. Всё, что нужно сделать — дать ему понять, что победить будет нелегко. Это общая стратегия выживания».

© сержант Саске Сагара, «Full Metal Panic!»

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch5.mp3

Для любителей dubstep-а: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch5-Dubstep_Remix-.mp3

* * *

Нога болела почти нестерпимо. А ведь казалось — такая мелочь, всего-навсего споткнулся о некстати попавшийся на пути камень и ударился коленом о следующий… и это после того, как благополучно спустился по стене дома, держась за выступы камней! Не зря дядя Ремус настоял в своё время, чтобы его крестник с шести лет занимался спортивным альпинизмом с личным тренером. Правда, когда приехавший в гости папин коллега увидел старшего сына Поттеров «висящим» на стене самой высокой башенки северного крыла особняка без всякой страховки, занятия сразу же прекратились…

Гаррет усмехнулся, вспомнив об этом, но тут же вздохнул, подумав, что теперь из-за ноги попадёт домой только поздно утром, когда все уже встанут. Мама огорчится, узнав, что он опять уходил ночью, папа будет подшучивать или, если уйдёт в Министерство рано, оставит на подушке записку, составленную в его обычной манере — когда не поймёшь, то ли он одобряет поведение сына, то ли очень сердится. Но самое плохое — Джеффри опять обидится, что брат не взял его с собой, и совершенно зря — сам вчера заявил, будто Олливандер его утомил настолько, что сил хватит только дойти до кровати… а сегодня напросился к тёте Андромеде в гости. Гаррет усмехнулся — младший брат явно неравнодушен к Нимфе, дочери тёти Андромеды, и хочет проводить её в «Хогвартс», хоть и скрывает и то, и другое. Что ж, пусть потом обижается сам на себя!

Несмотря на такие мысли а, может, из чистого упрямства, домой Гаррет не повернул, продолжая шагать «к холмам». Все в семье уже давно привыкли к ночным «походам» старшего сына, да и мама, поначалу страшно переживавшая, как-то смирилась со временем с мыслью, что Гаррета не переубедить. А его искренние заверения в безопасности «прогулок» вкупе с общим семейным походом туда, где он якобы бывал, помогли убедить родителей и через них — слишком заботливых домовых эльфов, что ничего опасного в старых, невысоких, заросших травой холмах нет. Кончилось тем, что папа выдал ему одноразовый автоматический портключ(1), ведущий в дом, и объяснил, как действовать в случае опасности. «И это притом, — недовольно подумал Гаррет, — что за мной постоянно ходит аврор, а то и несколько! Папа сказал, что это только когда я выхожу в людные места, но уж наверняка за пределами дома меня одного не оставляют. По крайней мере, не всегда…»

В действительности же, ни к каким холмам Гаррет не ходил. То есть, конечно, они там были, как и вообще в Шотландии, но вовсе не на запад от дома, куда он когда-то водил родителей, а на юг. И целью походов Гаррета были не они, а скалы — очень острые, хотя и невысокие скалы, неожиданно, после очередного спуска в низину возникавшие перед взглядом путника. Казалось, что они здесь совершенно не к месту, будто втиснуты неосторожной рукой между пологими вершинами холмов. Как-то, ещё летом, Гаррет встретил на полпути к скалам старого пастуха, ночевавшего со стадом. Пастуху было скучно, и в итоге Гаррет всю ночь просидел у его костра, слушая местные легенды и неторопливые рассказы из «былых времён». Рассказал старик и об этих скалах, говоря, что здешний народ верит: это торчат из-под земли рёбра нескольких фоморов, бежавших сюда из самой Ирландии. После поражения в битве с туатами они почему-то не успели уйти в Сид, и умерли в этой низине от ран(2)…

Старый пастух рассказал ещё много интересного, а уже под утро очень удивился, когда Гаррет спросил его о пещерах в скалах, и даже рассердился, сказав, что в юности облазил их все, и нет там никаких пещер, а потому — нечего смеяться над старым человеком! Конечно, может быть, пастух просто забыл о них, но Гаррет тогда окрестил пещеры «невидимыми» и с тех пор занимался тем, что обследовал их, каждый раз рискуя сорваться вниз — склоны очень крутые, а входы внутрь были ярдах в семи от земли.

Так, забывшись в воспоминаниях о прошлых вылазках, он совсем не следил за дорогой. Ещё раз споткнувшись и зашипев от боли в ушибленной ноге, понял вдруг, что вышел намного правее того спуска, за которым была цель пути. Оглядевшись, на северо-востоке Гаррет увидел низкую тень, заслонявшую звёзды — скорее всего, один из холмов, окружавших низину со скалами. Сам же Гаррет стоял на большом светлом камне, плавно поднимавшемся из земли. Посмотрев перед собой, он увидел вход в узкую расщелину, заполненную странным текучим туманом, переливавшимся разными цветами: от жёлтого до синего. Полюбовавшись этими переливами, Гаррет решил обязательно найти старого пастуха, чтобы расспросить о расщелине и тумане и собрался уже уходить, отвернувшись, как вдруг услышал громкий звук, похожий на шипение пара. Одновременно с этим за спиной что-то ослепительно вспыхнуло. От яркого света кусты и деревья, росшие у камня, отбросили на землю чёткие, угольно-чёрные тени, которые, удлиняясь, потянулись прочь, в темноту, быстро бледнея по мере того, как тускнел свет. От неожиданности Гаррет едва не упал, и, выпрямившись, резко обернулся — чтобы увидеть, как из стены тумана вытягиваются серые и чёрные его полосы, свиваясь в кольца, подобно змеям, и буквально ползут по камням к нему. Шаг за шагом, отступая назад, Гаррет уже хотел было побежать, забыв о боли в ноге, как вновь услышал шипение, а через секунду вторая вспышка ослепила его. Потеряв равновесие, он упал на спину, сильно ударившись затылком о камень. Звёзды над головой плавно закружились и перед тем, как потерять сознание, почувствовал, как что-то влажное и противно-скользкое схватило его за ноги…

* * *

— Sensus(3)… — лаская слух мягкостью шипящих, слово плавно растеклось в тишине, приятно щекоча нёбо. Отдаваясь почти неслышным эхом где-то на грани ощущений, оно дробилось на тысячи отголосков, искажаясь столь же явно, сколь и незаметно. Постепенно затихая, шёпот эха звучал ещё долго-долго, пока, наконец, тишина лёгкой каплей не упала вниз… и тут же вновь исчезла, когда в пространство вплелось следующее слово:

— Percipio.

Это созвучие таило в себе нарастающий рокот, мелькая за веками закрытых глаз быстрыми, яркими вспышками, которые ослепляли, притом не мешая смотреть вдаль. Тело стремительно становилось легче, вес пропадал, а вместе с ним исчезло и время. Вспышки становились всё ярче, мелькали всё быстрее, сливаясь в сплошной огненный поток, прорезающий пустоту, и только когда сияющий звон их причудливого танца, казалось, заполнил весь мир, прозвучало:

— Dominium.

Слово было ударом, от которого вспышки мгновенно исчезли, истончившись. Вес внезапно вернулся, тяжесть мира вновь обрушилась с серых небес, раскалённым молотом придавив его к полу. Стиснув зубы, он терпел, не открывая глаза. Секунда, другая… тяжесть исчезла, а вместе с ней пропал внутренний мир, созданный мыслями и волей человека, сидящего на полу в падмасане(4). Медленно открыв глаза, человек очень осторожно выдохнул. Неспешно поворачивая голову, чтобы успокоиться и размять мышцы шеи, он рассматривал очертания стен медитационной комнаты, в которой находился. Конечно, «комнатой» она называлась лишь по привычке, на деле представляя собой приличных размеров зал с высоким потолком и каплевидной формы полом, сделанным из неизвестного никому камня, отполированного до зеркального блеска. Ассиметричный рисунок стен, вызывающий на первый взгляд впечатление хаоса обилием плавных изогнутых линий, бегущих во всех направлениях и пересекающихся под немыслимыми углами, на самом деле успокаивал и помогал сконцентрировать мысли на важном, если подолгу вглядываться в изменчивые узоры. А человеку было очень нужно сейчас думать отчётливо и ясно, чтобы найти верный путь в том смешении событий, в которое приходилось вмешиваться или, хотя бы — отслеживать их. Наблюдай кто за ним со стороны, он увидел бы неподвижно сидящего старика с массивными, тяжёлыми чертами лица, облачённого в странные одежды восточного кроя, который замедленным взглядом глубоко посаженных глаз смотрел то на стены, то куда-то в пространство…

Спустя час с лишним человек, наконец, принял решение, выстроив в уме чёткий, но гибкий план ближайших действий. Слитным, гибким движением поднявшись на ноги, он, помедлив, вышел за дверь уверенной походкой совсем не старого человека, где его уже ждал доверенный помощник с докладом о последних событиях. Жестом руки оборвав его приветствие, старик, пройдя длинным коридором, поднялся по пологой каменной лестнице на второй этаж. Помощник тенью следовал за ним. Оставив его у дверей, старик в своих комнатах без помощи слуги переоделся в обычный, лишь несколько старомодный европейский костюм и звоном колокольчика вызвал помощника в кабинет.

Тот, войдя, непринуждённо сел напротив устроившегося в кресле хозяина и начал доклад:

— Первое: в Министерстве постепенно набирает силу Корнелиус Фадж, заместитель Министра Бэгнолд. Похоже, она не очень-то хочет оставлять преемником Фаджа и предпочла бы Бартемиуса Крауча, но Фаджа значительно сильнее поддерживают. Явно — известная нам «группа лоббистов(5)» во главе с Люциусом Малфоем, тайно — Дамблдор. Аналитики утверждают, что Фадж будет одинаково хорошо управляем всеми, кто сейчас участвует в его выдвижении на пост.

Второе: наш агент в Отделе Магического Правопорядка сообщил, что два дня назад Министр подписала секретный указ под номером 17/89, согласно которому создаётся новое подразделение Аврората под кодовым названием «Зеркало». Начальником назначен некий Джарред Тос, спешно переведённый из ирландского регионального подразделения Аврората в Лондон. Предназначение нового подразделения сформулировано очень размыто, но по сути — «Зеркало» создано для наблюдения, шпионажа и физического устранения тех, кого посчитают опасными для осуществления тайных программ Министерства последних лет, в том числе известных нам «Изоляции», «Джеллико» и «Ковентри». Последнюю, кстати, «заморозили» — активность нечеловеческих рас в Британии сейчас невысока, потому активный контроль за их размножением было решено прекратить.

— Что ещё удалось выяснить о «Изоляции»? — хмуря брови, спросил старик.

Помощник улыбнулся, сверкнув зубами, и продолжил:

— Третье: «Изоляция». Нам так и не удалось добыть списки всех «обработанных», мой лорд, но выяснилось, что, вопреки раннему мнению, детей старше одиннадцати лет не включили в последнюю «волну обработки». А это значит, что об уменьшении их магического потенциала позаботились раньше. Что подтверждается и скопированными нами документами из личного архива предыдущего Министра, где нашлись бумаги ещё времён «Напыщенной глотки»(6). Так что, по-видимому, «Изоляция» была задумана в начале XX века, и ко времени прихода к власти Министра Лича(7) работала уже больше пятидесяти лет. В бумагах сказано, что идеальный возраст для «обработки» — шесть-восемь, самое позднее — десять лет, потому что к одиннадцати «верхний потолок» магического потенциала уже закрепляется физически, организм перестаёт реагировать на понижающее воздействие…

— Что-то ещё?

— Да. Вся процедура понижения потенциала давно отработана и занимает у специалиста не больше двадцати минут на человека. Аналитики предположили, что проведённая в прошлом году «массовая вакцинация детей от драконьей оспы» якобы новым прототипом препарата на самом деле была прикрытием для очередной волны «Изоляции». Установлено, что такие же «вакцинации» проводились, помимо прошлого года, в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом, тысяча девятьсот восьмидесятом, тысяча девятьсот семьдесят шестом и так далее — с периодичностью в четыре года…

У двери мелодично прозвенел колокольчик, отчего помощник замолчал.

— Войдите, — сухо проговорил старик.

Дверь отворилась, и на пороге показался пожилой мажордом в длинном кафтане тёмно-синего цвета, который, выпрямившись и глядя поверх голов, сообщил:

— Милорд, к вам посыльный от лорда Розье. Я сказал ему, что вы заняты, но он настаивает, что должен лично передать вам некое письмо.

— Что-то срочное?

— Судя по всему, нет, милорд.

— Хорошо, мистер Баттерли. Проводите его в малую гостиную и скажите, что я освобожусь через полчаса.

— Да, милорд.

Подождав, пока дверь закроется, лорд Эйвери вновь повернулся к помощнику, который в это время рассеянно разглядывал книжные полки и кофейный столик, на котором были расставлены ящики с сигарами.

— У вас есть что-то ещё, что вы хотели мне сказать?

— В принципе, нет, мой лорд. Разве что одна деталь: есть подозрение, что Люциус Малфой если не работает на Дамблдора, то состоит в союзе с ним. Доказательств никаких нет, но…

— Прекратите! — резко прервал его лорд Эйвери. — Вы же знаете, что я не принимаю ничего на веру!

— Да, мой лорд. Простите, — поклонился помощник.

Взмахом руки отпустив его, старый лорд поднялся из кресла, принявшись бродить по кабинету. Решив что-то про себя, он подошёл к камину и, взяв из обсидиановой чаши мерку серебристого порошка, бросил в огонь, произнеся: «Дом феникса». Пламя в камине взметнулось, стало изумрудным на пару секунд, после чего приобрело молочно-белый оттенок. Лорд Эйвери произнёс ещё пару слов — пароль, отчего пламя, став на миг насыщенно-фиолетовым, вновь позеленело и в нём появилось лицо Дамблдора.

— Альбус! — не тратя зря времени на приветствия, начал Эйвери. — Позволь напомнить тебе, что по условиям нашего многолетнего союза я не обязан прикрывать проколы твоих подчинённых.

Дамблдор только молча поправил очки, невозмутимо ожидая продолжения, но Эйвери уже успокоился и ровным тоном сказал:

— Люциус Малфой. Мне уже в четвёртый раз докладывают, что он работает на тебя. Доказательств, конечно, нет, но подозрение — уже половина истины.

— Люциус очень умён и достаточно скрытен. Что же до подозрений — то я специально пустил такой слух в некоторых кругах. В преддверии выборов Министра Магии это сыграет свою роль.

— Но только ли в пределах выборов? — с усмешкой поинтересовался Эйвери, на что директор только улыбнулся. — Хорошо, твоё право. Всё-таки советую тебе помнить, что я по твоей просьбе сформулировал Непреложный Обет для Клятвенного ордена именно так, чтобы это позволило Малфою сообщать тебе обо всём. Надеюсь, он не будет раскрыт раньше времени. Потому что я знаю Лестрейнджа — тот не колеблясь убьёт любого, нарушившего клятву — такие уж у Рихарда принципы…

На этих словах лорд Эйвери развёл руками, будто говоря: «Ничего не поделаешь», и собеседники одновременно улыбнулись, словно вспомнили что-то приятное. Альбус, подняв на прощание руку, отключил связь, а Эйвери задумался о том, что необходимо найти способ влияния на командира нового подразделения «Зеркало» — он может быть полезен, и отправился на встречу с посланцем Розье.

* * *

Очнулся он от того, что кто-то дёргал за рукав куртки. Страшно болел затылок, да ещё совсем рядом громко, размеренно били барабаны. Такой же звук Гаррет слышал, когда они с папой года три назад видели представление пляшущих носорогов, проведя весь день в «Кенийском цирке», приехавшем в Шеффилд на гастроли…

Попытавшись пошевелить рукой, Гаррет услышал громкий писк, почему-то вызвавший чувство отвращения и этот звук странным образом привёл его в чувство. Бой барабанов оказались пульсирующим ритмом биения его собственного сердца. Открыв глаза, сперва он видел ничего, кроме темноты, но уже через несколько секунд различил на низком потолке и верхушках стен вокруг множество коротких светящихся полос. В этот момент мерзкий писк повторился и, посмотрев в сторону источника звука, Гаррет поднёс руку к глазам, чувствуя на ней какую-то тяжесть. И в тусклом свете рассмотрел, что за рукав уцепилась зубами большая крыса. С нахлынувшим чувством страха и отвращения он резко дёрнул рукой, пытаясь сбросить тварь, но та отпустила рукав только после удара о камень и, ещё раз пискнув, бросилась в темноту. После нескольких попыток Гаррету удалось подняться на ноги. К головной боли теперь прибавилось странное тянущее ощущение в правой ноге, словно к ней приковали тяжелый груз.

Наклонившись, чтобы посмотреть на ногу, он потерял равновесие и чуть не упал. С трудом выпрямившись, решил добрести до стены, чтобы опереться на неё. Сделав несколько шагов, Гаррет почувствовал, что нога подгибается и почти не двигается, да ещё каждый шаг отдавался сильной болью в колене. Заставив себя пройти оставшиеся три-четыре фута, он, наконец, прижался спиной к влажному камню и, передохнув минуту, осмотрел колено, голень и ступню. Дела были плохи — хоть колено на вид в полном порядке, ниже кожа была содрана и висела лоскутами, а ступня и вовсе оказалась вывернута под неестественным углом. Мелькнула мысль, как с такими повреждениями он вообще может ходить, но Гаррет поспешно отбросил её, решив оставить это до того, как выберется отсюда. Прислушавшись, он уловил только неясный повторяющийся шум где-то в темноте справа и решил идти на звук — всё равно идеи получше не было.

Спотыкаясь и дважды упав, Гаррет шёл, держась стены, пока не наткнулся на угол, где повернул направо и двинулся вперёд. Привыкшие к слабому свету глаза различали шершавый камень пола и валявшиеся под ногами камни, а, остановившись передохнуть, Гаррет присмотрелся к полоскам света на стенах, и вдруг понял — это светлячки. То есть не светлячки, конечно, они больше походили на гусениц, но зато давали мягкий зеленоватый свет, хоть немного рассеивающий темноту.

Пройдя ещё ярдов двадцать, Гаррет понял, что коридор изгибается, сворачивая налево, а ещё через десять-пятнадцать ярдов — увидел перед собой арку, за которой было совсем темно. Удивившись, почему раньше не подумал об этом, Гаррет потянулся за палочкой во внутренний карман лёгкой куртки, но вытащил только верхнюю половину с неровно обломанным основанием, из которого торчала пара щепочек — всё, что осталось от рукояти. «Наверное, сломалась, когда я упал, — с нарастающей злостью решил он, — что ж, тогда по-другому. Надеюсь, в Министерстве это не засекут…»

Сосредоточившись, он сделал сложный жест рукой, будто выводя в воздухе округлый узор, а затем три раза перечеркнул его медленными движениями справа налево. Почти сразу же из воздуха в том месте выплыл солнечно-жёлтого цвета лохматый шарик света, повиснув над ладонью раскрытой руки. Повинуясь мысленной команде, светящийся шарик быстро поплыл вперёд, пока не преодолел арку. И пропал, перестав даже ощущаться. Решив, что выбор всё равно невелик, Гаррет шагнул вслед за ним. Переступив каменный порог под аркой, он увидел впереди широкий, с высокими стенами тоннель, по полу которого в углублении бежал какой-то странный тёмный ручей. Светлячков здесь уже не было, и Гаррет захотел подойти ближе, чтобы разглядеть, что же это за ручей, над которым завис, было, золотистый шарик, при появлении хозяина метнувшийся назад и замерший над левым плечом. Но, сделав только шаг, он застыл без движения, коря себя за невнимательность. Потому что меньше, чем в четырёх футах перед ним по полу тоннеля двигался нескончаемый поток бегущих крыс, шорох лапок и писк которых теперь заполнили тишину вокруг. Мгновенно вспомнив, что дикие крысы вполне могут загрызть человека, Гаррет, стараясь не шуметь, начал медленно двигать больную ногу, делая назад осторожный шаг, другой… и замер, поскользнувшись на взявшейся неоткуда груде мелких камней, от неловкого движения с громким стуком раскатившихся в стороны. Он помнил, точно помнил, что раньше камней тут не было! Забыв о боли в ноге, уже видя, как от массы крысиных тел отделился и двинулся в его сторону черный ручеёк, Гаррет вскочил, развернулся и кинулся обратно в арку… чтобы через секунду удариться головой о сплошную стену там, где только что был проход. Упав на спину, уже чувствуя за спиной вонь крысиных тел, он успел только различить на стене очертания вырезанной в камне огромной змеи и крикнул «Нет!», сам не зная, кому и зачем, понимая уже, что спасения не будет. И в этот миг перед глазами ослепительно полыхнуло красным, стремительно мелькнуло нечто длинное и ярко светящееся, а потом Гаррет услышал за спиной громкий писк сотен крыс, как-то разом исчезнувший. Тишина. Обернувшись, Гаррет успел увидеть мелькнувший у поворота в тоннель всполох алого цвета, напомнивший своими очертаниями что-то знакомое. Все крысы, похоже, исчезли. Причём как в нише, где он сейчас стоял, так и в туннеле — теперь совершенно пустом и тихом.

Помотав головой и ущипнув себя за руку, чтобы убедиться, что ему это не мерещится, Гаррет вышел из ниши и со вздохом поплёлся налево, уже совершенно измотанный и ничему не удивляющийся, даже не обернувшись на стену за спиной. Так и не увидев, что вырезанное в камне изображение змеи исчезло, будто его там никогда не было.

Он не помнил, сколько шёл по тоннелю, подволакивая начинавшую всё сильнее болеть ногу, пока за очередным поворотом не наткнулся на груду камней, заваливших дальнейший путь. «Вот и всё», — мелькнула усталая мысль, и Гаррет практически рухнул на каменный пол. Сил на то, чтобы встать, а затем вернуться к перекрёстку у ниши с аркой, да ещё пойти в другую сторону — уже не было, не говоря уже о том, что страшно хотелось пить…

Может, от этих мыслей, а, может, от жажды, но его с новой силой охватила злость. Дотянувшись до валяющихся недалеко от него камней, он подобрал самый крупный и швырнул, что есть силы, в перегородивший тоннель завал. И — не поверил своим глазам, когда камень, падая с вершины завала вниз, подпрыгивая на уступах, вдруг с глухим всплеском исчез примерно на высоте человеческого роста, словно канул в воду. Решив, что у него уже начались галлюцинации от этого странного места, подобрал другой камень и бросил его вслед за первым. С тем же результатом. Почти убедив себя, что крыша точно поехала, Гаррет всё же решил проверить завал — лучше такая надежда, чем сидеть и ждать голодной смерти. При первом же шаге он понял, что наступить на больную ногу уже не может. Шипя от боли, допрыгал до завала на здоровой ноге и начал ощупывать камни, пока в ярде от стены тоннеля рука не провалилась в «камень», почему-то сразу же оледенев. Вытащив её обратно, он увидел, что рукав куртки и рубашка промокли до нитки, а с пальцев капает вода. Ощущая, как от невероятности всего происходящего начинает кружиться голова, Гаррет начал рассуждать вслух, чтобы прийти в себя:

— Допустим, у меня не галлюцинации, и завал — действительно иллюзия. Почему вода не вытекает — сюда? Не знаю… но там может быть выход, только вот ведёт он явно не на сушу. А, может, посмотреть, куда?

Не давая себе времени передумать, вцепившись покрепче пальцами в настоящие камни, Гаррет резко наклонился вперёд, зажмурившись и ожидая удара. Вместо этого он почувствовал леденящий холод и, открыв глаза, увидел колеблющиеся растения, похожие на водоросли, которые поднимались из темноты внизу куда-то наверх. Рывком подняв голову, увидел вверху колеблющееся пятно света — наверное, от пробегавших по поверхности волн. Поверхность! От радости Гаррет вскрикнул, едва не захлебнувшись. Выдернув голову назад, он, откашливаясь и дрожа от ледяной воды, стекавшей за шиворот, сказал сам себе, вспоминая прочитанные книги о приключениях разных героев:

— Какой бы он ни был, это выход... проплыть нужно совсем немного. Надеюсь, там будет за что ухватиться, чтобы выбраться из воды — она ледяная, и долго я не продержусь.

С этими словами, окончательно решившись, он не без труда разулся, понимая, что ботинки будут тянуть его вниз, застегнул куртку и проверил карманы — нет ли в них чего-то слишком тяжелого. Ощупав камни и убедившись, что нижний край лаза находится примерно на уровне коленей, Гаррет несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, как учил на уроках дайвинга тренер, задержал дыхание и — как мог быстро — пролез в скрытое иллюзией отверстие.

Ледяная вода мгновенно обожгла руки и лицо. Ступни, защищённые лишь тонкими носками, сразу же онемели, но при первом движении к ним вернулась чувствительность. Казалось, тысячи иголочек одновременно впились в кожу, раздирая её, сбивая с толку. С трудом сориентировавшись, Гаррет поплыл наверх, от усталости едва двигая руками. Светлое пятно над головой приближалось, становясь всё ярче, пока он не почувствовал на лице тёплый ветер. Резко выдохнул с облегчением, за что тут же поплатился, погрузившись и нахлебавшись воды, да заодно проглотив несколько льдинок. Осматриваясь, он видел только низкий — можно достать рукой — потолок и тёмную воду, кажущуюся бескрайней — уже в трёх-четырех ярдах всё терялось в стелющемся над поверхностью тумане. Силы быстро уходили, всего несколько минут — и, погрузившись, он уже не сможет ещё раз всплыть. Схватившись рукой за скользкий выступ на потолке, Гаррет посильнее высунулся из воды и за те секунды, что у него были, успел рассмотреть, что серая пелена впереди слабо отсвечивает красным и жёлтым. «Факел, — догадался Гаррет, — там горит факел! А где свет, там и люди».

Подбадривая себя так, он поплыл туда, где видел свечение. В голове шумело, ноги почти не двигались, и Гаррету казалось, что уже много лет он плывёт куда-то в тумане над тёмной бездной воды, и нужно только расслабиться — как придёт покой…

Что-то больно ударило его в грудь, вырвав из состояния полубреда. Дёрнувшись и резко открывая глаза, Гаррет едва не закричал от радости: он ударился о выступающую из воды каменную площадку, уступами поднимающуюся вверх, куда-то в темноту. А прямо над ним, цепляющимся за камень, удивительно ярко и ровно горел, несмотря на сильный поток тёплого воздуха, который по-прежнему чувствовал Гаррет — огромный факел, укреплённый на высоком треножнике недалеко от края площадки.

Хватаясь за влажные, скользкие камни, выглаженные водой и временем, Гаррет безуспешно пытался найти хоть одну трещину, чтобы зацепиться и выбраться на сушу, но всяких раз соскальзывал обратно. Стремительно уходили остатки сил. Наконец, не в силах даже держаться на поверхности, скользя уже непослушными пальцами по камню, Гаррет пошёл ко дну, как вдруг кто-то схватил его за воротник и одним рывком вытащил на площадку. Одновременно с этим, словно по команде, факел погас.

Едва не захлебнувшись, кашляя и отплёвываясь от попавшей в горло воды, Гаррет повалился на спину. Очевидно, это не устроило его спасителя, потому что тот вновь перевернул Гаррета набок, как-то мягко нажав на шею — и несостоявшийся утопленник вновь зашёлся в раздирающем грудь кашле, выталкивая из лёгких остатки воды. Ноги и руки свело судорогой, напряжённые мышцы болели так, что хотелось завыть в голос. Над головой послышался слегка хрипловатый, но очень мелодичный смех. Гаррет снова почувствовал мягкое прикосновение — на этот раз почему-то ко лбу, и судорога неожиданно прекратилась.

Кое-как собравшись с силами, он открыл глаза, но не успел даже как следует разглядеть своего спасителя. Вблизи что-то очень знакомо вспыхнуло и зашипело, его обдало волной холода, тело словно потеряло вес, и секунду спустя Гаррет ощутил под головой мягкость собственной подушки. Заставив себя открыть глаза, он равнодушно — на удивление уже не оставалось сил — разглядывал стены своей комнаты и всё ещё тёмное небо за окном, но, стоило попробовать встать, как на тело навалилась чудовищная тяжесть, выжимавшая воздух из лёгких. Он терпел, сколько мог, но тяжесть всё нарастала, казалось, Гаррет слышал, как хрустят кости и, не выдержав этого, попытался закричать, но из лёгких вырвался только сиплый выдох. Ещё секунда мучительной боли — и тяжесть резко исчезла. Не думая ни о чём, мечтая лишь о глотке воздуха, Гаррет резко вдохнул, голова вновь закружилась — теперь уже от притока кислорода, и он второй раз за сутки потерял сознание, не успев даже додумать мысль: «Что происходит?..»

Весь этот день и два следующих Гаррет прожил как в тумане, пытаясь понять, что произошло той ночью в пещерах, да и был ли он там вообще — или это просто странный, очень красочный и реалистичный сон?

Многое говорило в пользу второго предположения. Например, очнувшись поздним утром от того, что Джеффри столкнул его с кровати, чтобы поскорее разбудить, Гаррет, в ужасе уставившийся на свою ногу, не увидел никаких повреждений — ни вывиха, ни перелома, ни содранной кожи. Даже лёгкие не болели, хотя должны были, если он недавно тонул, захлёбываясь в ледяной воде. Не было даже насморка! Но самое главное — сломанная в том подземелье волшебная палочка была совершенно цела.

Однако, что-то заставляло Гаррета усомниться в столь очевидных вещах, склоняясь к предположению первому. Может быть — то, что Твирк, один из их домовых эльфов, принёс и повесил в стенной шкаф его куртку, причитая, что «молодой хозяин опять бродит по ночам, куртка вся мокрая прямо насквозь, ох, не кончится это добром…».

Или то, что в случайно услышанном разговоре по каминной сети папа, смеясь, рассказывал Сириусу, как на работе на него налетела «какая-то сумасшедшая прорицательница», кричащая о «чудовище, спасшем его сына». Они хохотали, а Гаррета прошиб холодный пот — он ведь так и не знал, кому обязан своим спасением… если то был не сон. Но, не понимая, как и почему, Гаррет верил — это было. Каких не подбирай оправданий — было, и точка.

Именно поэтому вот уже третий день он бродил по дому, как неприкаянный, натыкаясь на углы и спотыкаясь о ступеньки, удивляя своей рассеянностью родителей, раздражая младшего брата тем, что совсем не реагировал на шутки.

Он забыл даже о дневнике, куда наверняка писали Фред и Джордж — вчера, вроде бы, было первое сентября и они, наконец, избавились от домашнего ареста, уехали в «Хогвартс»…

Именно поэтому он, не задумываясь ни на секунду, подписал и отдал маме своё согласие на заключение «Договора поручительства…», почти не слушая даже слов о том, что теперь ничто не мешает отправиться в Министерство и уладить последние формальности — папа и Джеффри согласились ещё вчера.

Ничто из повседневных вещей и событий его не занимало, Гаррет удивлялся сам себе — но никак не мог оставить мысли, что в той пещере видел кого-то или что-то очень знакомое, причём знакомое давным-давно…

Он перестал обращать внимание на то, что ест и сколько спит, полностью поглощенный попытками вспомнить — что, что там было? Временами ему казалось, что он близок к разгадке, но воспоминания будто затуманивались, и всё, что Гаррет мог вспомнить перед тем, как увидел свою комнату — это два густо-фиолетовых огонька в темноте. Они что-то напоминали ему, но — никак не вспомнить, что.

Кто знает, сколько продлилось бы такое состояние старшего сына Поттеров, не случись на третий день «после пещер», как это называл Гаррет, событие, которое наконец вывело его из раздумий. А заодно — из равновесия.

В пятницу, приняв посильное участие в семейном обеде, то есть — изображая за столом скульптуру «Отрок с десертным ножом и вилкою», он, проводив затуманенным воспоминаниями взглядом всех остальных, направлявшихся почему-то в холл у входных дверей, встал и пошёл на крышу — там лучше вспоминалось. А спустя три часа, основательно продрогший и удручённый отсутствием результата, направился в свою комнату.

Спустившись на пустой и гулкий чердак, осторожно пройдя по старой, скрипящей винтовой лесенке, ведущей с чердака на верхний этаж, Гаррет привычно, не глядя по сторонам, преодолел коридор и зашёл в пустующую комнату в дальнем его конце, располагавшуюся точно над его собственной. Здесь был секрет, о котором он не рассказывал даже брату…

…как-то, будучи совсем ещё совсем маленькими, они рассказывали друг другу страшилки про верхний — пустой — этаж дома и «жуткий чердак с привидениями». Когда Джеффри исполнилось пять, он решил, что стал уже «достаточно взрослым для этих сказок» и на спор пошёл наверх — доказывать, что никаких привидений там нет, но уже на середине лестницы струсил и убежал в гостиную, к камину, где забрался в любимое кресло отца и сидел там до его возвращения с работы. А Гаррет, решив показать, что он храбрее, прошёл весь верхний этаж, облазил чердак и, не встретив ни одного призрака, придумал ещё заглянуть в старую комнату в самом тёмном конце коридора — о ней придумывались самые страшные истории!

Отворив незапертую тогда дверь, он увидел тёмные портьеры, наглухо закрывавшие единственное окно, старые шкафы для одежды и совершенно пустой, очень пыльный пол без всяких признаков кровати — а ведь это была спальня, Гаррет точно знал. На цыпочках, затаив дыхание, он пошёл вдоль стенки, чтобы не так заметны были отпечатки ботинок — прочитанная позавчера книга об индейцах-следопытах принесла свои плоды. Представляя себя умелым охотником, или, скорее, искателем древних кладов, Гаррет медленно продвигался к самому тёмному углу. За пыльным стеклом стоящего там серванта что-то неярко блестело, привлекая внимание.

Подойдя вплотную, Гаррет протёр стекло от пыли и, видя, что изнутри оно замазано мелом, попытался открыть узкую дверцу. Заперта. Гаррет дёрнул сильнее, затем ещё и ещё. Видимо, замок был совсем простым или очень старым — но с глухим щелчком он открылся. Торопливо отворив дверцу, Гаррет сразу же упёрся взглядом в блестящий бок металлических песочных часов. Только вместо стекла у них был какой-то тёмно-охряного цвета камень. Попытавшись вытащить часы, Гаррет понял, что они намертво соединены с подставкой, а та — как-то прикреплена к полке. Придумывая разные истории об этих часах — одна таинственнее другой — Гаррет пытался понять, кто и зачем оставил здесь, в заброшенной пустой комнате, такую странную и дорогую даже на вид вещь. При этом он бездумно переворачивал часы, слыша внутри какой-то тихий скрежет и стук. Перестав крутить их, чтобы послушать, Гаррет заметил, что звуки прекратились и, выждав пару секунд, решил всё-таки оторвать часы от подставки, уцепившись за высокое круглое основание, покрытое удобными для руки засечками. В какой-то момент рука соскользнула, основание провернулось, и Гаррет почувствовал, как пол под ним движется. Не успел он даже испугаться, как часть серванта вместе с участком пола развернулась и замерла, а Гаррет оказался в полной темноте. Боясь даже пошевелиться, он всё-таки нашёл в себе смелость обернуться и сделать — наугад — шаг вперёд, чтобы сразу же вздрогнуть от тихого шипения и света — прямо над его головой сам собой вспыхнул и разгорелся массивный светильник, подвешенный к потолку. В его оранжево-жёлтом свете Гаррет разглядел два узких и высоких коридора, уходящих вправо и влево, а впереди — что-то похожее на лестницу. Шагнув к ней, Гаррет вновь вздрогнул — над площадкой у основания лестницы вспыхнул ещё один светильник, осветив ещё два коридора, похожие не предыдущие. Проплутав тогда по пыльным и совершенно одинаковым ходам больше трёх часов, Гаррет наткнулся в тупике одного из них на торчащий из стены металлический стержень, сделанный в виде собачьего хвоста. Дёрнув за него, Гаррет неожиданно сам для себя оказался в шкафу, в собственной комнате, среди развешанных или брошенных как попало вещей. Ему тогда ещё здорово досталось от папы, поднявшего на ноги всех, когда старшего сына никто не мог найти, а домовые эльфы в один голос твердили, что «молодой господин никуда не уходил из дома, сэр».

С тех прошло достаточно времени, которого хватило как на то, чтобы изучить странные коридоры и помещения, так и на то, чтобы понять — находиться в доме они никак не могут. По крайней мере — не все. Внешние стены, конечно, толстые, но не настолько, чтобы вместить, например, обнаруженный где-то на уровне первого этажа просторный и почти пустой зал с мраморной чашей, в которую по каменной трубе откуда-то сверху стекала, журча, ледяная вода. При этом было совсем непонятно, откуда бралась вода, и как этот зал мог иметь скрытый выход на площадку перед узким, похожим на бойницу, смотровым окном в восточной башенке дома.

Несколько раз Гаррет порывался рассказать всё родителям, но что-то останавливало его. И даже не страх быть наказанным за «опасные вылазки», а что-то внутри, какое-то убеждение, что лучше об этих коридорах не знать никому.

Вот и сейчас, привычно пройдя тайными ходами в свою комнату, Гаррет, как ни в чём не бывало, выбравшись через шкаф — повалился на кровать, закрыв глаза, в пятидесятый, наверное, раз пытаясь вспомнить, что же знакомое видел в тех пещерах. И сразу же отвлёкся, услышав едва различимый тихий плач. Оторвав голову от подушки, с минуту внимательно прислушивался, думая, не послышалось ли. «Вот только галлюцинаций мне не хватало!» — мрачно подумал он. Хотя нет, не послышалось. Совсем рядом, скорее всего — в коридоре или в соседней комнате кто-то плакал. Выйдя в коридор и никого не обнаружив, Гаррет, стараясь не создавать шума, подкрался к соседней двери. Да, да, точно — плач доносился оттуда, из «гостевых апартаментов для друга старшего отпрыска хозяина», как было помечено в старом плане особняка. Сириус, увидев этот план, целую неделю потешался, называя Гаррета не иначе, как «старший отпрыск».

Чуть приоткрыв дверь, Гаррет понял — плакала девочка. Пытаясь понять, кто бы это мог быть, он прислушался. Нет, голос, что-то шепчущий между всхлипами, ему не знаком. Тем временем плач стал ещё сильнее, но по-прежнему никого не было видно. Подавляя мысли о привидении, Гаррет, решившись, распахнул дверь полностью, одновременно делая шаг вперёд. Водопад холодной воды, обрушившийся на него сверху, был, мягко говоря, неожиданным, но ещё более неожиданным было представшее его глазам зрелище: былого порядка, царившего в комнате, пока она пустовала, как не бывало. Стены сплошь обвешаны вырезками из газет (маггловских, похоже), плакатами (нарисованными от руки) и фотографиями, пол завален подушками всех цветов радуги, окно занавешено целой простынёй, на которой написано светящейся краской: «Свободу эльфам-рабам от угнетателей!», и, чуть пониже: «Феанора на вас нет!» («Хороший почерк, — машинально отметил вконец оторопевший Гаррет, — и про Феанора я где-то читал…»). А посреди всего этого безобразия, на кровати, забравшись с ногами на укреплённый поверх горы подушек и неизвестно как ни падавший стул без спинки(8), сидела девочка в коричнево-белой юбке-шотландке, напомнившей Гаррету килт, и тёмно-синей футболке. Плакать она, конечно, вовсе и не думала. Улыбнувшись и показывая рукой на что-то чуть выше головы Гаррета, незнакомка пару раз притворно, но очень похоже всхлипнула, тут же рассмеявшись так, что стул опасно закачался на своём шатком основании. «Чтоб ты оттуда свалилась!» — пожелал про себя мокрый с головы до ног Гаррет, и, посмотрев вверх, уже не удивился, увидев пустое ведро, прикреплённое краем дна к двери и привязанное за ручку к гвоздю, торчащему из дверного косяка. Самое обидное, что этот гвоздь вбивал он, а испытывал «систему» на Джеффри… что может быть хуже, чем попасться в свою собственную ловушку, да ещё и такую примитивную? Девочка, тем временем, спрыгнула со стула, как-то умудрившись его даже не опрокинуть, подбежала к Гаррету и выпалила:

— Так и знала, что зайдёшь! Твоя мама сказала, что всё равно придёшь ужинать, но я решила познакомиться пораньше. Интересный выбрала способ, да? — и она вновь громко рассмеялась. «Я тебе ещё покажу “интересный”», — подумал Гаррет, про себя уже строя планы страшной мести, а вслух произнёс как можно небрежнее:

— Детские шалости… тебе даже до меня далеко, что уж говорить… — он оборвал сам себя: говорить о близнецах пока рано. Их задумки — его тайное оружие. Похоже, скоро оно ему понадобится…

— Детские?! — возмутилась девочка, а потом добавила, хитро прищурившись:

— Что ж тогда так легко попался? После того, что рассказывал о тебе Джеффри, я даже разочарована…

— Потому что для меня это — далёкое прошлое, не то, что для тебя!

Уставившись друга на друга — карие, с жёлтыми вкраплениями глаза в тёмно-зелёные — кто кого переглядит, они думали об одном и том же: наконец-то нашёлся противник достойный, и победить нужно, нужно во что бы то ни стало. Наконец, девочка моргнула первой и, поворошив рукой волосы, ещё больше от этого ставшие похожими на воронье гнездо, высказала общую мысль:

— Так значит — война?

— Война, — ухмыляясь, подтвердил Гаррет и пожал протянутую руку, — как тебя хоть зовут?

— Гермиона. Гермиона Грейнджер!

* * *

Дождь за окном, похоже, зарядил всёрьёз и надолго. Хотя какая разница — на улицу всё равно не тянет. Хочется забраться под одеяло и лежать, лежать, лежать… пока не уснёшь. Грустная улыбка. Уснёшь тут, как же…

«Нет, с этим точно надо что-то делать, я больше не могу!»

Восемь шагов к окну, шесть к стене, семь с половиной — комната ассиметрична, первое время это сводило с ума — от окна, шесть к стене, и снова.

«Да что тут сделаешь! Всё равно она меня не послушает, не поймёт, а если поймёт — что, будет бояться, как я? Нет уж…»

Аквариум, кровать, зеркало. Шкафчик, плакат, модель метлы. Колдография, коробка с шахматами, томик «Сказок барда Бидля».

«Но и не сказать — нельзя. А что будет, когда она поймёт — до конца?.. Нет, даже — что будет, когда она поймёт, а объяснить будет некому?»

Слабый шорох исписанных листов бумаги, легкий ветерок из полуоткрытого окна, лежащий на полу карандаш, капли на стекле…

«И как, как я ей это буду объяснять? Что говорить? “Прости, сестрёнка, ты не такая, как другие?” Или: “Прости, сестрёнка, теперь и ты должна скрываться ото всех глубоко внутри себя, контролировать каждый шаг, притвориться полу-сквибом, как и я…” — так?»

Злость, злость, злость… страх. И снова злость. Полегче, так и дом разрушить недолго.

«А и хрен с ним, расскажу! Только не дам, не позволю ей бояться. Пусть думает, что это “круто” — так она говорит. Пусть верит, что, когда тебе грустно, потому что старшие братья уехали в “Хогвартс”, а тебе ещё рано, и ты плачешь, и идёт дождь — это круто».

Ритм пульса, ритм дыхания, ритм шагов, ритм-ритм-ритм-ритм… покой. Тишина…

«Да. Другого выхода всё равно нет. Я не могу позволить ей бояться. Буду учить, буду сдерживать — я же это могу, я умею. А она пусть верит, что это круто, пусть знает, что, когда тебе грустно, а от этого начинает идти дождь — это красиво… Пусть знает, что даже когда ты злишься — а от этого ураган почти срывает крышу с нашего старенького дома и папа подновляет защитные чары, и промахивается, и ему помогает мама — это здорово. Пусть знает».

Скрип открываемой двери, шаги вниз по лестнице, взгляд вниз, скрипучие ступеньки… дверь.

«Вот сейчас открою, и скажу: “Не плачь, ты тоже поедешь в “Хогвартс”. Просто потерпи немного. Или плачь, и пусть идёт дождь — это так красиво”. И всё расскажу. Я ведь люблю тебя, сестрёнка. Сильнее, чем маму, чем папу и намного сильнее, чем раздолбаев-братцев. Я люблю тебя, потому что мы похожи, и не только поэтому. И я буду тебе помогать, и сдерживать, а сам — потерплю. Это ведь даже почти не больно, когда сдерживаешь, я ведь уже так делал, ты просто не знаешь…»

Дверь открывается бесшумно — правильно, она и не должна скрипеть. Любимая дочь, любимая младшая сестра… сестрёнка.

Дверь открывается, и, глядя в её удивлённые заплаканные глаза, Рон понимает — да, сейчас самое время.

— Джинни, я должен кое-что рассказать тебе…

(1) Портключ — портключ представляет собой зачарованный предмет, часто кусок якобы бесполезного мусора, который при прикосновении к нему переносит человека в заранее установленное при создании портключа место. Предмет может быть преобразован в портключ заклинаем «Portus», но лицо, создающее портключ, должно быть уполномочено на такое действие. Информация: http://www.hp-lexicon.org/magic/devices/devices_n-r.html#portkey

(прим.авт.).

(2) Фоморы — мифические существа, представляющие в ирландской мифологии демонические, тёмные силы хаоса, с которыми постоянно приходилось сражаться мифическим жителям Ирландии. У фоморов было по одному глазу, одной руке и одной ноге, так как в обычное время (кроме Саммайна, когда открывались врата между мирами) одна половина их тела находилась в нашем мире, другая в потустороннем, из которого они черпали свою силу. (прим.авт.).

Сид — в ирландской мифологии — потусторонний мир, населённый туатами, которых в народе, за место своего обитания, также именовали сидами (sidhe). Это также название холмов, поскольку считалось, что именно в них находится мир сидов. (прим.авт.).

Туаты — Туата Де Дананн (др.-ирл. Tuatha D? Danann) — Племена богини Дану — четвёртое из мифических племён, правивших Ирландией. Также именуются сидами, и сравниваются с фейри (феями) или эльфами. (прим.авт.).

(3) Sensus (лат.) — «сознание».

Percipio (лат.) — «восприятие».

Dominium (лат.) — «обладание».

(прим.авт.).

(4) Падмасана — одна из асан, поза «лотоса» со скрещенными ногами, когда ступни лежат подошвами вверх на противоположных бедрах. (прим.авт.).

(5) Лоббисты, или лобби — группы людей, представляющих и отстаивающих в различных организациях определенные интересы. (прим.авт.).

Лоббизм, или лоббирование — институт политической системы, представляющий собой процесс по продвижению интересов частных лиц, корпоративных структур (а также представляющих их профессиональных лоббистских фирм и общественных организаций) в органах государственной власти, с целью добиться принятия выгодного для них политического решения. (прим.авт.).

(6) «Напыщенная глотка» («Spout-Hole») — прозвище, данное Министру Магии по имени Faris Spavin. Занимал этот пост с 1895 по 1903 годы. (прим.авт.).

(7) Министр Лич — Министр Магии Нобби Лич (Nobby Leach), занимал этот пост с 1962 по 1968 годы. (прим.авт.).

(8) Я понимаю, что «стул без спинки» — это табурет, но вот никак не могу представить, чтобы англичанин употреблял слово «табурет». Поэтому у меня он просто «стул без спинки». Если вам любопытно, то могу добавить, что стул со спинкой англичане называют «chair», без спинки (он же «табурет») — «stool (seat)». (прим.авт.).

«“Положение в обществе”. Во всем мире… нет более важных слов.

Положение в обществе — это парадокс мира моего народа, ограничение наших возможностей жаждой власти. Оно достигается предательством и толкает к предательству тех, кто достиг его. Наиболее влиятельные… проводят свои дни, постоянно оглядываясь, чтобы чей-нибудь кинжал не вонзился им в спину.

К ним смерть обычно является спереди».

© Drizzt Do’Urden.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch6.mp3

* * *

Тишина, скрипящие полы и запах расплавленного воска — с самого детства, казалось, бесконечно далёкого, этот кабинет запомнился именно таким. Потом, много лет спустя, когда он обосновался здесь по праву хозяина, это место осталось единственным в доме, где ничего не изменилось — всё тот же тёмно-серый камень стен, украшенный глубоко врезанными вставками из синего стекла и странно гармонировавшие с этими стенами да обитым алебастрово-белой камчой потолком полы из светлого кедра.

Наверное, отец очень любил это место, или очень ненавидел — мотивы его действий всегда было сложно понять, но, так или иначе, судя по карандашному наброску, найдённому в нижнем ящике стола, со времён деда кабинет так и не был перестроен — подпись в углу наброска ясно указывала на бабушку Медею, как автора.

В очередной раз, вспомнив любимое отцовское: «То, что ты ненавидишь — украшай: это воспитывает характер», сидящий в неудобном кресле высокий, статный человек улыбнулся своему отражению в полированной поверхности письменного стола и порывисто встал, лишь сейчас заметив: солнце почти закатилось за горизонт, едва разгоняя сумрак в кабинете тусклым серо-оранжевым светом, пробивавшимся сквозь старомодные слюдяные окна.

Пройдя к узкому шкафу, стоявшему в нише у дверей, он выдвинул третий сверху ящичек и, нащупав продолговатую коробку, вынул из неё несколько длинных каминных спичек. Оставив ящичек открытым, вернулся к окну, где, подкрутив фитили и привычно орудуя спичками, зажёг два висящих на тонких цепях светильника красного стекла и усмехнулся про себя: «Видели бы меня сейчас старые знакомые, уверенные, что я и часы не заведу без помощи домового эльфа… Представляю себе шепотки: «Лорд Малфой сошёл с ума!», «Сам выполняет работу слуги, подумать только…», «Как недостойно!»…

— Недостойно… — с горечью повторил он вслух. — Да что вы можете знать о достоинстве, разленившиеся глупцы? Разнежившиеся, нелепые, застывшие в своём стремлении сохранить прошлое, уже не принадлежащее вам…

Резко обернувшись, он прочёл по памяти строчки, по приказу деда когда-то вырезанные над дверью кабинета — невидимые сейчас, в тусклом красном свете: «Дурман пьянящей дремоты опоил вас, борющиеся со скалами, сражающиеся с тенями. Ваше время ушло. Жизнь ваша украдена: жертвы собственной глупости, вы погрязли в пустяках...»(1)

«Всё-таки дед был очень умён, — думал Люциус, выходя из кабинета и запирая дверь — обычным ключом, охранных заклятий и так хватало. — Да, многие говорили, что он чересчур философски смотрел на жизнь, не принимая её реальности в полной мере, но — они ошибались. А сейчас…»

Сейчас уже от его внука зависело, что будет с родом Малфой, с их властью, «положением в обществе», будь оно трижды проклято, и самой жизнью. Жизнью его, Нарциссы, а главное — Драко. Проходя гулкими коридорами в восточную часть особняка, не встречая по пути ни одной живой души — сын уже спит, а Нарцисса гостит у подруги в Оксфордшире — Люциус наслаждался контрастом ощущений. Тихий, спящий дом, где знаком каждый угол, каждый поворот, где знаешь, как поскрипывает под тяжестью твоих шагов вот эта ступенька узкой винтовой лестницы, устроенной, когда тебя ещё и на свете не было… И острое, жгучее беспокойство, спрятанное глубоко под бронёй уверенности в своих силах, заботливо сохраняемое, как предостережение — чтобы не оправдываться потом, будто «прогресс защищает нас от ужасов будущего», уже поняв: ты слишком слаб, чтобы это будущее встретить и вынести. Нет, уж эту ошибку Люциус совершать точно не собирался, чтобы в своё время твёрдо сказать сыну: «Твой черёд!», и не увидеть в его глазах страха.

Виток за витком поднимаясь по лестнице, он привычно считал ступени. «Семнадцать… девятнадцать… двадцать один… вот оно». Закрыв глаза и подняв руку с крепко зажатой палочкой, Люциус прошептал пароль и представил, что проваливается вниз. Даже сквозь сомкнутые веки нестерпимо полыхнуло ярко-алым, раздался долгий скрежещущий звук и всё закончилось. Открыв глаза и увидев над головой многоцветное — от чернильно-синего до алого — сияние, он тщательно осмотрелся, подмечая изменения с позапрошлой ночи. Бешено вихрящиеся, занимающие большую часть «неба» — на востоке неизменно одна лишь тьма — рваные полотнища света, сквозь которые проглядывали крупные звёзды, складываясь в непостоянные созвездия — всё это было только иллюзией, пусть и высшего порядка. Люциус помнил, как отец, приведя его сюда, удивился тому, что сын не отрывает взгляда от низкого, серого, ничем не примечательного потолка, совершенно не замечая массивного стола, на поверхности которого была с поразительной точностью вычерчена карта Англии и близлежащих стран. Тогда-то и стало понятно, что «стратегический зал» Малфой-мэнора выглядит точно так, как на него смотреть. Политик со складом ума военачальника-стратега Абраксас — видел карту. Его увлекавшийся астрономией и много путешествовавший сын — звёздное небо со сполохами северного сияния. Впрочем, разность ви?дения не помешала найти общие образы-ориентиры, чтобы совместно продумать и осуществить несколько весьма эффективных кампаний, увеличивших силу рода Малфой почти наполовину.

Без улыбки вспоминал Люциус жалких глупцов, за деньги — пусть и огромные, но всё же — деньги — отдававших свои земли, рассчитывая когда-нибудь, в отдалённом будущем, вернуть их, не осознавая даже, что для них это будущее станет бесславным и тусклым существованием, а потомки, скорее всего, родятся сквибами. Простое правило, элементарная истина — «сила рода равна магически закреплённым за главой рода владениям», всего три столетия назад известная даже слугам, теперь была забыта. Кто ещё знает, не считая эти слова глупыми суевериями? Безусловно — Лестрейнджи и Блэки, как ни удивительно — но Лавгуды, возможно — Боунсы, вероятно, хоть и сомнительно — Поттеры. Последние, наверное, оставляли за собой владения больше из фамильной гордости. Как бы то ни было, их сила тоже не потерпела ущерба, что было хорошо видно по группе ярких звёзд на северо-западе иллюзорного небосвода, окруженных «морозной дымкой» — защитой какой-то ещё, новой магии. А ведь ещё день назад её не было…

Заинтересовавшись, Люциус мысленно потянулся к странной этой силе, почти физически ощущая на себе её рассеянное внимание. Он знал — будет, как всегда: прикоснутся друг к другу — сила его рода и другая, чуть ужалив, если подойти слишком близко, и отступят на прежние позиции. А в это время Джеймс Поттер и его старший сын испытают приступ странного, ничем не обоснованного волнения… если, конечно, эта магия не чужда им — но тогда чья она?

Лорд Малфой думал так, основываясь на опыте, привычном с юношества. Тем удивительнее было для него, лишь слегка коснувшись «морозной дымки», почувствовать на себе, как при прямом контакте, её «взгляд» — сфокусированный, пугающе тяжелый и… безразличный. Время, казалось, остановилось, давление на мозг всё усиливалось, а он боролся с ним, не поддаваясь, пока не смог «вырваться» из липкой, удушающей хватки жуткого внимания. С усилием подняв голову и раскрыв глаза, Люциус обнаружил себя лежащим ничком на полу. Боль в висках пульсировала, постепенно затихая, а в ушах всё ещё отдавалось эхом то, что он посчитал бы галлюцинацией, не будь слова, сказанные вкрадчивым шёпотом, так… обычны. Обыденны. И так невероятны, учитывая то, в каких условиях он их услышал.

«Доброй ночи, человек».

Взяв себя в руки и постепенно вернув привычное хладнокровие, он решил, что над этим непременно стоит поразмышлять. Хотя бы потому, что смех, сопровождавший «приветствие», стал — нужно признать это честно — едва ли не самым жутким звуком, что он слышал в своей жизни. И угроза, звучащая в нём, явно не почудилась… а игнорировать врагов, пусть даже предположительных, — первый шаг к гибели.

* * *

Тридцать первого августа, сидя за чашкой кофе и лёгким завтраком в Большом зале, с удовольствием наблюдая за дождём снаружи, профессор Снейп получил письмо. Сова, которая принесла его, несмотря на обычно неусидчивый характер этих птиц, видимо, приобретаемый ими в процессе обучения на «почтальонов», спокойно стояла, пока он не отвязал тонкий цилиндрический футляр от её лапки. От угощения она также отказалась, продемонстрировав ещё одно отличие от своих собратьев, причём сделала это с таким видом, словно одно лишь подобное предложение оскорбляло её.

Усмехнувшись про себя тщательно скрываемому любопытству коллег, поглядывавших то на сову, то на него самого, профессор вскрыл футляр и, потянув за узкую ленточку, вытащил туго свёрнутый листок белой бумаги с тонким, едва различимым голубоватым узором. Ещё не развернув письма, Северус уже знал, от кого оно — на рисовой бумаге ему может писать только один человек. Текст послания, записанного явно тушью, резкими, уверенными движениями с несколько вычурными завитками в начертании букв, тоже вполне ожидаем, но от этого ничуть не менее приятен:

«Северус-доно, рад приветствовать вас.

Очень надеюсь, что птица, доставившая это скромное послание, не испортила вашего утра своими недостаточно хорошими манерами — она у меня недавно и ещё не обучена надлежащим образом. Если же это произошло — я при первой возможности готов принести извинения в надлежащей форме.

Не будет ли невежливым с моей стороны пригласить вас сегодня в мой дом?

Может быть, вас не затруднит прибыть в час петуха?

Надеюсь на положительный ответ».

Чуть ниже, ещё более тщательно вычерченная, стояла подпись: ???. Насколько профессору было известно, в переводе с японского это означало примерно: «тёмно-красный». Почему автор письма подписывался так — наверное, не знал никто, кроме него самого.

Щелкнув пальцами и произнеся «calator»(2), он приказал появившемуся домовому эльфу принести чистый лист пергамента. Чернильницу же и механическое перо, позаимствованное у магглов, предусмотрительный Северус всегда имел при себе. Получив требуемое, он написал ответ, несколькими тщательно продуманными предложениями выразив согласие и своё удовольствие от приглашения, после чего привязал письмо к лапке совы. Расправив крылья, та, не озаботившись последствиями своих действий, взлетела сразу с места, обдав его брызгами дождевой воды. «Действительно, манеры пока не очень, — недовольно подумал Северус, вытирая лицо салфеткой. — Но упоминать об этом вечером я, конечно же, не стану…»

Когда высокие напольные часы в кабинете гулко пробили шесть, профессор Снейп уже был одет, как подобает, и запирал кабинет. Благо, вечером последнего дня каникул всё уже давно сделано: подготовка к учебному году завершена, запасы ингредиентов пополнены, инвентарь проверен…

Пройдя пустующими коридорами и поднявшись по нескольким лестницам, он вышел к главному входу, а оттуда направился по дороге на запад, в сторону Запретного Леса. Дойдя до места, где дорога сворачивала, огибая озеро, двинулся дальше по узкой тропинке. По обеим её сторонам на тонких каменных столбиках мерцали фонари, заливая всё вокруг мягким оранжевым светом.

Тропинка привела его к самой кромке леса, оборвавшись у небольшого деревянного дома весьма странного вида: одноэтажный, он напоминал сплющенную с торцов усечённую пирамиду, если бы не плоская крыша, увенчанная так не подходившей ко всему остальному «башенкой», вернее — застеклённой четырёхстенной беседкой, словно «выраставшей» из основного строения. Хозяин дома гордо именовал эту беседку «комнатой медитации». Присмотревшись, Северус ещё раз удивился тому, что не может представить там хоть что-то иное — если мысленно, используя воображение, проследить линии стен и попытаться продолжить их выше, словно достраивая недостающее. Хмыкнув, он подошёл вплотную к двери и постучал, отчего та сразу же распахнулась. Внутри никого не было. В дальнем углу, в нише, висели окорока и пара фазанов, под ними, прислонённый к стене, стоял огромных размеров арбалет. С противоположного края за отодвинутой сейчас ширмой располагалась кровать, укрытая лоскутным одеялом. Значительную часть боковой стены занимал большой очаг, где над тлеющими углями висел закопченный медный чайник.

Обогнув стол, профессор Снейп прошёл к стене слева от очага, где были пристроены самодельные полки из тёмного дерева, уставленные книгами, статуэтками воинов в доспехах разных эпох, дымчато-серыми линзами толстого стекла непонятного назначения… Среди прочего на верхней полке лежало несколько курительных трубок. Взявшись за одну из них, Северус дважды провернул мундштук. Услышав негромкий щелчок, резким движением развернул трубку так, что кончик мундштука указывал в стену и отступил назад. Стена с полками дрогнула, пошла рябью, на ней обрисовались очертания прямоугольника, похожего на дверь, после чего с тихим шелестом вся конструкция опустилась куда-то вниз, уйдя в пол. Из тёмного отверстия дохнуло озоном и холодом. Стоило сделать один шаг, как стена встала на место, а в полу засветился огонёк, поднялся на уровень глаз и полетел вперёд, освещая полого уходящие вверх ступени. Подъём не занял много времени и, выйдя из тоннеля, Снейп оказался на круглой площадке размером с четверть квиддичного поля, густо поросшей травой и окружённой со всех сторон круто поднимающимися скалами. На противоположном конце площадки в камне был пробит широкий проход, обрывающийся в пустоту, а на самом краю высились врата-тории(3). Кроме пути, которым он пришёл сюда, это был единственный выход — конечно, если вы не птица. Как-то Северус спросил у хозяина этого места насчёт дизаппарирования отсюда, на что тот задал встречный вопрос: «А вы знаете, где находитесь? И… в каком времени?»

Приближаясь к вратам, он привычно сосредоточился — даже если каждый год по нескольку раз проходишь тут, первый шаг, как кажется, в пропасть, легко не даётся. Конечно, он знал, что магия этого места так основательна, что ничего случиться просто не может, но на всякий случай, встав между столбов — проверил, откликается ли на него система опознавательных заклятий, вплетённая как в сами врата, так и в скалу под ногами. В ответ перед глазами пронеслось несколько бело-розовых лепестков— иллюзия, означавшая, что его уже ждут.

Вздохнув, Северус сделал ещё один шаг и скорее почувствовал кожей, чем увидел вспышку синего света — и оказался в саду, напоминавшем своим видом кусочек горного склона, поросшего сосновым лесом. Среди деревьев рос бамбук, а единственная дорожка, начинающая от маленького домика-прихожей, была обсажена кипарисами. Тут и там среди растений он замечал каменные фонари, в которых уже теплились зажженные свечи. Оставив здесь плащ, он пошёл через сад, чувствуя, как с каждым шагом успокаивается, настраиваясь на предстоящую церемонию. Следуя изгибам искусно устроенного ручейка, дорожка вилась, постепенно поднимаясь вверх, пока не слилась с каменными плитами крошечного дворика, посреди которого бил невысокий фонтан. Традиционными движениями омыв руки и лицо в широкой каменной чаше, он аккуратно промокнул их чистым полотенцем, лежавшим здесь же и повернулся к хозяину, стоявшему у входа в чайный домик. Сделав шаг вперёд, Северус сдержанно, с достоинством, поклонился, отвечая на одновременный поклон. Выпрямившись, он подошёл к ступенькам, разулся и прошёл внутрь, задержавшись, чтобы прочесть висящий в токонома(4) свиток:

«Молнии сверкают,

искры разлетаются,

стоит один раз закрыть глаза —

— и ты не увидел».

Усаживаясь около очага, Снейп размышлял, что же именно мастер сегодняшней церемонии хотел сказать такими словами кроме того, чтобы призвать к осторожности и необходимости обращать внимание на детали. К тому же, изречение странным образом совпадало с собственными размышлениями Северуса об изменениях, происходящих в последнее время в самых несвязанных, казалось бы, областях существования магического мира.

Несмотря на это, церемонный поклон, последовавший за таким же усевшегося напротив хозяина, был совершенен, а в голосе, произносящем традиционное приветствие, не звучало и лёгкой тени беспокойства:

— Добрый вечер, Хагрид-сан. Для меня честь находиться здесь, чтобы разделить с вами это время.

За пределами комнаты с чистыми татами и закипающим над углями чайником мир мог жить так, как ему угодно. Тя-но-ю началась.

* * *

Традиционные ежегодные тесты перед поступлением в «Хогвартс» столь же традиционно проводились под патронажем Министерства Магии, но — преподавателями школы. Проходили они с восьмого по девятнадцатое сентября. Как правило, в тестировании участвовали те, кому в следующем году предстояло получить приглашение в «Хогвартс», что позволяло будущим студентам присмотреться друг к другу и познакомиться с преподавателями, а последним — оценить потенциал возможных подопечных. Однако, в некоторых семьях чистокровных магов принято было отправлять своих чад на тестирование ежёгодно — для поддержания социального статуса, просто в силу привычки или же для того, чтобы во время ближайшего званого ужина подколоть старого знакомого, сравнив успехи своего отпрыска с неудачами «…например, юной мисс Паркинсон», искусно сочетая в голосе прекрасно разыгранное равнодушие с издевательской жалостью.

«Юному мистеру Малфою» всё это было прекрасно известно, и до нынешнего года — совершенно безразлично, потому что отец называл тестирование «потерей времени», а мама прибавляла, что не сомневается в успехах сына, обеспеченных хорошим домашним образованием. Теперь же, памятуя о словах профессора Снейпа, сказанных в тот роковой день, когда Драко решил проследить за отцом, забравшись в Лютный переулок — иного выхода, кроме как участвовать, он не видел.

Так что, набравшись смелости, Драко рассказал о «своём» решении родителям, ожидая если не скандала, то хотя бы категоричного запрета. По правде сказать, такой запрет устроил бы его больше всего, но… Но был ещё недавно обретённый знакомый — Алгар Ориенс, сделавший бесценных подарок и вслед за тем пропавший куда-то… Но на тестах он точно появится!

Каково же было удивление Драко, когда родители согласились, даже ни о чём не спросив. Больше того, отец прибавил, что в первый день тестирования прибудет в Министерство вместе с сыном, дабы «выразить своё почтение экзаменаторам», а мама, засмеявшись, попросила передать привет и наилучшие пожелания «нашему Горацио», если тот будет в составе комиссии. Со смешанными чувствами — удовольствия от того, что добился согласия и опасения перед предстоящим испытанием — ему не оставалось ничего другого, кроме как поблагодарить родителей и начать готовиться.

Со всем этим Драко, увы, позабыл, что утром седьмого сентября в Малфой-мэнор должны приехать гости: лорд и леди Гринграсс со старшей дочерью: Дафной.

…Отец, предупреждая его об этом месяц назад, сказал, что был бы намного больше доволен, возьми с собой лорд Гринграсс ещё и младшую дочь — а потом дал на размышления три часа, по истечении которых спросил: «почему?»

За эти три часа Драко ещё раз изучил семейный архив, честь пополнять и обновлять который теперь принадлежала Нарциссе Малфой. Вдобавок домовой эльф-архивариус, отвечающий за библиотеку, сделал подборку литературы, которая могла, по мнению Драко, помочь ему правильно определить, чем же именно не так доволен отец. Бегло просмотрев два солидных труда по истории взаимоотношений благородных магических родов, он с сомнением открыл и тут же отложил в сторону «Краткие наставления о достойном поведении», составленные аж в семнадцатом веке каким-то «Равиксом из Четыругла». Следом, взяв в руки потрёпанную папку, где небрежно лежали исписанные чётким почерком листы пергамента, решил было, что это ещё одно бесполезное чтиво. Но зацепился взглядом за имя на корешке, закрыл на секунду глаза, вспоминая предков… и восхищённо уставился на ветхие страницы рукописи, составленной дальним родственником по линии рода Блэк — сыном Сириуса, «второго этого имени».

Уроки генеалогии со специально приглашённым для этого учителем не прошли зря — Драко вспомнил слова мистера Мерруэрса почти дословно:

«Ликорис Блэк(5) практически не оставил следов в памяти рода. Семейные архивы сообщали только, что он был странным чистокровным и ещё более странным человеком — почти без уточнений. Кстати, об уточнениях — кое-где упоминалось, что Ликорис и вовсе был женщиной, что только добавляет ему странности. Как бы то ни было, я не раз натыкался на упоминания того, что Ликорис увлекался тактикой и стратегией применительно к «тайной войне». Якобы, он преуспел в этом настолько, что руководство по шпионажу и «скрытому террору», составленное им в последние годы жизни, разошлось в копиях и легло в основу действий многих людей, успешно осуществивших государственные перевороты в самых разных частях мира…»

Но ко времени прихода к власти Гриндельвальда — следы руководства терялись, и вот сейчас он совершенно случайно находит его копию — а может, и оригинал, сохранённый магией домовых эльфов от воздействия времени…

«Невозможно, это ошибка!» — твердил про себя Драко. Но имя на папке, старинные обороты речи, да и сам язык, наконец, текст, из которого он понимал не больше трети, хотя читалось легко — подтверждали: да, это оно. То самое руководство Ликориса.

К тому времени, как отец задал свой вопрос, Драко уже нашёл ответ в рукописи: лорд Гринграсс не взял с собой младшую дочь, чтобы в случае предательства хоть кто-то из семьи выжил, спасся и потом, конечно же, отомстил. Отец сдержанно похвалил его, но не преминул спросить и о том, как Драко пришёл к этой мысли? Гордо улыбнувшись, юный мистер Малфой сказал: «Наследственность, видимо», на что отец рассмеялся, довольный таким предположением. Потом произнёс: «Иногда ты мне невозможно напоминаешь своего деда», и уехал в Гринготтс.

Тогда, оставшись в доме один — домовые эльфы не в счёт, Драко вызвал архивариуса и приказал через несколько дней передать лорду Малфою найденную рукопись — но сначала аккуратно снять копию. С тех пор она лежала в тайнике, устроенном в полой мраморной доске, служащей изголовьем кровати, которая стояла в одной из неиспользуемых спальных комнат в восточном крыле особняка. Всё, как говорил отец после того, как год назад к ним с обыском нагрянули авроры: «не храни ничего запрещённого там, где это прямо укажет на тебя».

Сегодня, проснувшись необычно поздно и начиная готовиться к завтрашнему дню, когда придёт время посетить Министерство Магии и предстать перед экзаменаторами — Драко вдруг с ужасом вспомнил, что до времени визита лорда Гринграсс осталось меньше получаса. А ведь отец, убывший ещё вчера вечером по каким-то срочным и тайным делам, так до сих пор и не вернулся!

Призвав домовика и торопливо одевшись так, как подобает для встречи почётного гостя, да с помощью подсказок зеркала завязав кое-как галстук — Драко почти бегом спустился в малую гостиную, за одной из стен которой скрывался проход в лабиринт, ведущий к гостевому каминному залу особняка. Торопливо отсчитывая про себя повороты и углы, он попал в нужное место как раз вовремя. Мрачноватый зал с голым каменным полом и таким же стенами без всяких украшений мог показаться на вид неподходящим местом для приёма высоких гостей, но Драко знал — чем проще обстановка в каминном зале, координаты которого получает приглашённый, тем выше доверие хозяев. Отец сказал как-то: «Простота — это открытость, а открытость плохо сочетается с предательством».

В камине вспыхнуло ярко-зелёное пламя, и не успел Драко удивиться тому, что лорд Гринграсс вдруг получил право «прямого пути», как на зелёный мраморный пол ступил…

— Папа? А я тут уже…

— Вижу, Драко: ты готов был встретить наших гостей, заменяя меня. Это…

— Прости, папа, я…

— Ты не дослушал. Это правильный поступок.

— Но...

— Представь, что я задержался бы ещё сильнее: в итоге наши гости не смогли бы попасть сюда. Безусловно, лорд Гринграсс счёт бы подобное оскорблением, а он — наш союзник сейчас, а союзниками…

— «Союзниками не пренебрегают»!

Лорд Малфой улыбнулся, услышав из уст сына то, чему когда-то учил самого Люциуса ещё дед, когда был жив.

— Верно, Драко. А сейчас… — вынув из внутреннего кармана часы на тонкой цепочке, он сверился с ними, — пора уже встречать их.

С этими словами он слегка подтолкнул сына к огромному, в два человеческих роста высотой, центральному камину, где уже вспыхнуло тёмно-малинового цвета пламя. В огненном вихре, взвившемся почти до потолка, проявились очертания человеческой фигуры и одновременно в зале прозвучал низкий и глухой, идущий из-под пола глас: «Гость дома у крови рода войти позволения просит».

Посмотрев на отца, Драко увидел его улыбку и звонким, срывающимся от волнения голосом впервые в жизни ответил:

— Кровь от крови рода — дозволяю!

* * *

К четвергу, седьмого сентября, Джеймс Поттер, сидя в кабинете за партией в шахматы с Ремусом, опасливо косился на потолок и совершенно не знал, то ли радоваться, то ли проклинать про себя инициативность Лили. За последнюю неделю появилось достаточно поводов и для первого, и для второго.

Семь дней назад в их доме с лёгкой руки Лили поселилась магглорождёная волшебница. Во время первого ужина мисс Грейнджер вела себя, как настоящая леди, напомнив Джеймсу покойную мать.

Ненадолго. Потому что уже через день дом Поттеров, за исключением первого этажа, превратился в поле битвы между Гарретом и Гермионой на предмет: «кто кого изощрённей разыграет». В итоге страдали все. Джеффри, в воскресенье явившись на завтрак в насквозь мокрой одежде, обсыпанный мукой и с лицом, измазанным грязью, издевательски пахнущей фиалками, уже ко вторнику отказался выходить из комнаты без сопровождения домового эльфа. Лили, не мудрствуя лукаво, очень вовремя уехала «погостить у Андромеды».

Сам мистер Поттер-старший в последние дни не покидал кабинета без волшебной палочки в руке — просто на всякий случай, но и это помогало не всегда. Вдобавок сегодня утром оказалось, что «нейтральная территория» первого этажа перестала такой быть — у Джеймса было достаточно времени обдумать это за те минуты, пока он висел вниз головой у входной двери, а из чашки в руке почему-то тонкой струйкой выливался на пол восхитительный чай. «Радости» прибавило ещё и то, что как раз в это время в дверь постучали и домовой эльф-привратник, опознав гостей, впустил в дом чем-то очень смущённого Ремуса, который сразу же попытался расколдовать друга. И всё бы ничего, но следом за Люпином вошёл Снейп, съязвивший: «Ходить по земле уже недостойно тебя, Поттер?»

После этого Нюниус, даже не пытаясь помочь, нагло направился прямо в гостиную, что настроения далеко не улучшило.

— Что он себе позволяет? — вопрошал с потолка Джеймс своего друга, пока Ремус аккуратно убирал странное, комбинированного типа заклятие. — И вообще, что он здесь делает?

— Думаю, Снейп сам расскажет — не зря же он дожидается в гостиной.

— А ты…

— Нет, я не знаю, — опуская друга на пол с помощью чар левитации, ответил Люпин. — Встретил его уже около дома, на границе защитного барьера.

Хмурясь, Джеймс поправил сползшие на кончик носа очки и распахнул двери в гостиную. Стоящий у дверцы на лестницу Северус протянул Поттеру вдвое сложенный лист бумаги. Развернув его, Джеймс прочёл: «Дорогой, я задержусь у Андромеды на день дольше, но к завтрашнему утру вернусь. Не волнуйся. Лили». Чуть ниже была приписка: «Я попросила Северуса позаниматься с мальчиками — у Гаррета завтра начинаются тесты, ты помнишь? — и он согласился помочь. Думаю, будет неплохо, если наша гостья тоже поучаствует. Будь сдержанным и не забывай: Северус — наш друг».

— Друг, ну конечно…— пробурчал Джеймс, пряча письмо в карман, и уже отворачиваясь, бросил: — Если Лили так хочет, я не против, Снейп. На второй этаж дойдёшь сам — если сможешь.

Не отвечая, Северус вышел на лестницу и уже через несколько ступенек наткнулся на лист веленевой бумаги, полностью покрывающий площадку между этажами. Скорее по привычке он проверил его на наличие магии и заинтересованно поднял брови: лист был как-то нетипично зачарован: обычное flagrate(6) в сочетании с… похоже, векторной модификацией defensive charge. Само по себе непонятно, но вот зачем здесь ещё и aguamenti?

А главное — кому пришло в голову создавать подобное у себя в доме? Пожав плечами и решив, что за прошедшие годы Поттер так и не вырос, он потратил несколько секунд на нейтрализацию заклятий и двинулся дальше, чтобы ещё через три ступеньки увидеть витой шнур, натянутый на уровне пояса. Раздражённо вздохнув, резким взмахом палочки Северус разрезал его и вдруг оказался в облаке плотного, непроглядного тумана. Finite Incantatem не дало никакого эффекта, lumos и splendor тоже оказались бессильны. В итоге Северус решил наплевать на идиотизм Поттера, превратившего простую лестницу в полосу препятствий и, нащупывая ногами ступеньки, продолжил подниматься…

… чтобы, выйдя из мглы, оказаться на том самом листе бумаги, который недавно расколдовывал. Сам туман, впрочем, никуда не делся. Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, он с неясным самому себе любопытством проверил «облако» и чертыхнулся. Так просто! Резкий взмах палочкой, школярское bluebell flames на полу — и туман рассеялся за минуту.

Пока Северус добрался до комнаты Гаррета, он нашёл и уничтожил больше двенадцати «ловушек»: от примитивной ложной панели пола, наступив на которую, жертва оказывалась обсыпанной мукой из мешочка, закреплённого под потолком, до столь же диких гибридов почти несовместимых чар, как то, что он видел на лестнице. «Вишенкой на торте» стал замаскированный неудачно выполненными чарами невидимости обычный маггловский аккумулятор, провода от которого вели к дверной ручке. Собственно, маггловское устройство и убедило профессора Снейпа в том, что отнюдь не давний школьный недруг устроил это безумие.

Мстительно разрезав провода, он негромко постучал. За дверью послышался удивлённый возглас, после чего она приоткрылась, явив гневному взору профессора старшего сына Поттеров.

Впустив гостя в комнату, Гаррет выглянул в коридор, внимательно осмотрел аккумулятор и пробормотал нечто вроде: «было уже, было…», после чего запер дверь на ключ, извлечённый из кармана, и для верности подпёр стулом.

Обернувшись, он свалился на этот самый стул и отчётливо произнёс:

— Счёт равный. Война приобрела характер позиционной. Враг силён и сдаваться не намерен… — с этими словами Гаррет тяжело вздохнул.

Профессор, посмотрев на будущего студента, как на умалишённого, спросил:

— И давно это с вами?

— Неделю! То есть почти… нет… да! Да, неделю. Наверное... — уронив голову на грудь, словно засыпая, Гаррет вдруг встрепенулся и спросил:

— А её вы не видели?

— Кого именно?

— Девочку. В листьях.

Чувствуя, что если так пойдёт дальше, в этой комнате станет на одного психа больше, Северус вкрадчиво произнёс:

— У меня с собой есть хорошее успокоительное… думаю, вам не повредит.

— Значит, не видели, — огорчённо сказал Гаррет, — как и я… не пойму, где она прячется, а условие было: «закончить, когда кого-то поймают».

— Так, — не выдержал Снейп. — Хватит нести чушь. Что здесь вообще происходит?

— Понимаете, сэр… у нас соревнование, ну, то есть состязание: кто кого перехитрит. А папа не против. То есть тогда не был против…

И Гаррет рассказал. Про Гермиону Грейнджер, её странные привычки, и что «она прячется где-то на третьем этаже, наверное, потому что второй я весь проверил». Про ведро с водой в день знакомства. Про то, что иногда совершает вылазки и на третий этаж, но на лестнице «слишком опасно», и «можно потерять баллы». Про то, что судьями назначены домовые эльфы, которых пришлось долго уговаривать... И, наконец:

— А что вы здесь делаете, сэр? То есть…

— Выслушиваю историю про весь этот идиотизм, — сухо резюмировал услышанное Снейп. — Пора с этим заканчивать. Лили попросила меня немного позаниматься с вами для подготовки к тестам в Министерстве, которые, если вы ещё помните, начинаются завтра, и я это сделаю. Зовите.

— Кого?

— Юное дарование, совместно с которым вы превратили этот дом в бедлам. Надеюсь, хоть способ связи продумали? Нет? Тогда зовите «судей».

Появившемуся в комнате домовому эльфу Северус приказным тоном посоветовал «убрать бардак, который устроили эти… дети, найти мисс Грейнджер и привести сюда». Эльф дрожал, запинался, повторял «да, да, сэр» и взялся за дело с такой энергией, что уже спустя две минуты кто-то начал дёргать за дверную ручку снаружи. Взмахом палочки отодвинув стул вместе с сидящим на нём Гарретом и отперев замок, Северус понял, что означало «в листьях». Сложив руки на груди, на пороге стояла девочка в грязно-серых, с чёрными разводами штанах, такого же цвета майке и чёрных ботинках. Все незакрытые одеждой участки кожи были раскрашены чередующимися буро-зёлёными и чёрными полосами, а в волосах торчал пучок листьев. Увидев незнакомца, она опустила руки и буркнула «здравствуйте, сэр», после чего подошла вплотную к Гаррету, демонстративно смерила того взглядом и выпалила:

— Такую игру сломал! Эх, ты…

— Я не ломал! Это не я, а… — под пристальным взглядом профессора Гаррет смутился на миг, но взял себя в руки, отступил на шаг от Гермионы и чётко сказал:

— Профессор Снейп, позвольте представить вам мисс Гермиону Грейнджер. Гермиона — это профессор Снейп, преподаватель зельеварения в «Хогвартс».

— Ой! — вмиг потеряв уверенный вид, расширившимися от удивления глазами Гермиона смотрела на Снейпа, — простите, профессор… приятно познакомиться, сэр.

— Взаимно, — холодно ответил тот. — Приведите себя в порядок, и я жду вас обоих в библиотеке через десять минут. Займёмся теорией.

Предоставив Гаррету объяснять, в чём дело, он спустился на первый этаж.

Когда недавние противники и вытащенный из своей комнаты Джеффри вошли в библиотеку, профессор Снейп указал им на стулья и развернулся к грифельной доске, висящей между окнами. Точными, экономными движениями начиная что-то чертить, одновременно он заговорил:

— Очень надеюсь, вы всерьёз отнесётесь к тому, о чём я буду сейчас говорить, потому что в школьных учебниках даже за четвёртый курс, мисс Грейнджер, вы этого не найдёте, а эксперименты без знания теории, Гаррет, проводить глупо и безответственно… а вы не улыбайтесь, Джеффри — где ваши перо и пергамент? Дважды я повторять ничего не буду.

Подождав, пока младший Поттер, спохватившись, бросится к стоящей позади конторке искать необходимое, профессор продолжил:

— В науке зельеварения принято следующее разделение: на зелья, магические составы, стихийные субстанции и так называемые «смешанные расплавы». Предупреждаю сразу: о последних двух видах я не имею права говорить ни с кем, кроме действующих членов Гильдии алхимиков и претендентов на это звание… вы о чём-то хотели спросить, мисс Грейнджер?

— Профессор, а как можно стать претендентом?

— Закончить «Хогвартс» и иметь по моему предмету не меньше, чем «Превосходно» — для начала. Остальные требования вы можете узнать непосредственно в Гильдии. Как туда попасть — ваше дело. Продолжим.

Существует всего четыре основных вида зелий — усиливающие, ослабляющие, стабилизирующие и нейтрализующие. Многие зелья подпадают под несколько категорий одновременно.

Усиливающие принято разделять на две группы — самонаправленные и общие.

Общие активируют ту или иную уже имеющуюся способность организма, временно развивая её до некоторого предела — тут всё зависит от изначальной мощности компонентов и искусства зельевара. Гаррет, назовите мне компоненты для приготовления костероста.

— Толчёная грибница бандимана(7), пепел сожжённой медвежьей шерсти, цинговая трава и что-то ещё…

— «Что-то ещё» — это эмульсия, секрет которой «Рубенс Уиникус и К?» раскрыли только архивистам Гильдии(8). Так вот, костерост, неправильно приготовленный, может даже убить. Казалось бы, просто — нужно лишь заставить кости восстанавливаться намного быстрее, но ведь они должны расти в нужных пределах, подстраиваясь под положение мышц, не повредить сухожилия, не прорасти через кожу! Именно для этого существует магическая формула, произносимая во время приготовления состава… но об этом подробнее вы узнаете на втором курсе. Пока скажу только, что закрепление формулы — важнейшая часть приготовления качественного зелья. Часто таких формул две или три. Иногда — несколько десятков. Очень редко — нужно, чтобы их произносили несколько человек в унисон или же по очереди, один за другим.

Что касается самонаправленных зелий, то назвали их так потому, что в этом случае задача — максимально сильно задействовать один из возможных эффектов соединения ингредиентов, подавив все остальные. Причём эффект этот чаще всего отрицательный. К примеру, почти все яды — самонаправленные зелья…

* * *

За час до поездки в Министерство Драко готов был проклясть всех девочек на свете: вечер, проведённый в компании Дафны Гринграсс не оставлял иного выхода.

Отец с лордом Гринграсс вчера очень быстро уединились в кабинете, обсуждая дела, мама с леди Гринграсс завели непонятный разговор о магической живописи и скульптуре, а на самого Драко оставили развлечение ровесницы, которая глядела на него ничего не выражающим, «мёртвым» взглядом.

На предложение выйти в сад Дафна заявила, что не хочет испачкать туфельки, на мысль поиграть в шахматы отреагировала тирадой о «презренных забавах», на идею полетать только фыркнула, а когда совершенно отчаявшийся Драко повёл привередливую гостью в картинную галерею, та всю дорогу жаловалась, что в коридорах слишком холодно. Вдобавок за ней постоянно плёлся домовой эльф, смотревший на Драко так, будто он вот-вот отрастит клыки и набросится на «юную госпожу». Говорила Дафна высокомерным и ужасно скучным тоном с отвратительным прононсом, и что, Мерлин, что! За четверть часа Драко узнал всё о том, как плохо и безвкусно одевается «эта Паркинсон», как бесцеремонно ведут себя Забини, как бедны Гойлы и что Малсибер пугает её своими плебейскими замашками. Ещё через полчаса он готов был взвыть прямо посреди «ужасно увлекательного» рассказа о том, как зовут всех кукол Дафны и во что они одеваются, а спустя ещё час, когда появившийся домовик сказал, что их хотят видеть на ужине, Драко стоило огромных усилий не воскликнуть: «Слава Моргане, наконец!»

Зря обрадовался. Ужин стал продолжением кошмара, потому что ко второй перемене блюд леди Гринграсс сообщила, что её дочь тоже будет участвовать в тестировании и она надеется, что Драко, как джентльмен, будет сопровождать Дафну и оберегать от всех опасностей. Мама выразительно посмотрела на Драко, так что ему оставалось только стиснуть зубы и молча поклониться. Выпрямляясь, он перехватил всё такой же «мёртвый» взгляд Дафны и стиснул зубы ещё сильнее. Когда немедленно после ужина гости отправились в отведённые им спальни, Драко почти бегом вернулся в комнату, остервенело сорвал галстук и заорал на ни в чём не повинное зеркало, когда то заявило, что у него какой-то нездоровый вид.

Всю ночь ему снились кошмары: Дафна стала Министром Магии и подписала указ о том, что все обязаны купить кукол и давать им имена; Дафна стала его сестрой и он видит её постоянно; Дафна учит его говорить с правильным прононсом по шесть часов в день…

Неудивительно, что к утру Драко готов был сказаться больным, только чтобы не покидать своих комнат, и лишь гордость вкупе с желанием увидеть Алгара удерживали его от этого. Собравшись с духом, он потренировался перед обиженно молчавшим зеркалом делать «заинтересованный вид» и спустился к завтраку, надеясь, что выдержит Дафну ещё чуть-чуть. К его изумлению, та вела себя совершенно иначе и даже улыбнулась, когда Драко пожелал всем доброго утра, да ещё не произнесла за весь завтрак ни единого слова.

То ли поэтому, то ли от волнения, но к тому времени, как отец объявил, что пора перемещаться в Министерство, Драко уже не думал о гостье плохо. Точнее сказать, он вообще о ней не думал.

На место они прибыли порталом, который отец получил несколько дней назад лично от Министра Магии. Попав из полутёмной гостиной в ярко освещённую солнцем овальную комнату, Драко прикрыл ладонью глаза. Прямо перед ним стоял низкорослый худой человек в серой форменной мантии, терявшийся на фоне таких же серых стен. Отец сразу же заговорил с ним. Сверившись со свитком, в котором были записаны имена участников тестирования, служащий взмахнул палочкой и в стене открылся проход, ведущий в залу, где уже стояли, сидели или прохаживаясь, разговаривая, по-разному одетые маги. Взрослые направились к группе у западной стены, откуда доносился голос Министра, а Драко обернулся, чтобы спросить у Дафны, куда она хочет пойти, но той уже и след простыл. Впрочем, он быстро услышал громкий смех и увидел двух девочек, которым Гринграсс что-то увлечённо рассказывала. Облегчённо вздохнув — сама ушла, вот и прекрасно! — Драко начал пробираться сквозь толпу, разыскивая профессора Снейпа: где будет он, там же, наверняка, найдётся и Алгар.

Профессор нашёлся у восточной стены в обществе незнакомой Драко красивой дамы, чьи тёмно-рыжие волосы свободно рассыпались по спине и невысокого, роскошно одетого пожилого человека с блестящей лысиной и длинными седыми усами, которые он постоянно оглаживал свободной рукой, держа другую у жилетного кармана и периодически вынимая часы. Алгара с ними не было, и Драко хотел было уже незаметно отойти, но профессор Снейп заметил его и подозвал совершенно однозначным взглядом.

— Мистер Малфой, — начал Снейп, подождав, пока Драко поклонится даме и пожилому франту, — знакомьтесь: это доктор Поттер. А это один из ваших экзаменаторов, профессор Слагхорн. Лили, профессор Слагхорн, это мистер Драко Малфой.

Драко ещё раз поклонился, старательно пряча удивление и, понимая, что одними поклонами не обойтись, начал то, что отец называл «нейтральным светским разговором»:

— Доктор Поттер, я безумно сожалею, что не знаком с вашими научными работами. Может быть, вы простите мне моё невежество и вкратце расскажете об этом…

— Драко — можно, я буду так называть вас? — я ценю вежливость, но неужели вам на самом деле хочется сейчас углубляться в теорию чар среднего порядка? — улыбаясь, но при этом как-то изучающе его рассматривая, ответила Лили. — После обеда тесты — нервничаете?

Слегка растерявшись от такого прямого вопроса, пристального взгляда и странной манеры говорить, Драко чуть замялся, но ему на помощь пришёл профессор Слагхорн.

— Лили, дорогая, не смущай юношу. Конечно же, он волнуется — я помню себя в его возрасте, — бархатно пророкотал тот, сложив руки на внушительном животе, затянутом в бархат. — А ваш отец, молодой человек — Люциус Малфой, не так ли? Он мой давний знакомый, и я всегда восхищался его дипломатическими талантами…

— Да, сэр, и отец просил специально передать вам привет от него — и он, и моя леди-мать о вас много рассказывали. Доктор Поттер, я действительно волнуюсь — эти экзамены очень важны, и…

Продолжая говорить, Драко лихорадочно пытался сообразить, почему профессор Снейп поглядывает на Лили Поттер с таким напряжением во взгляде, и почему сама доктор Поттер так заинтересовалась им, Драко, спрашивая, любит ли он летать, как относится к квиддичу, и за какую команду будет болеть в этом сезоне — словно что-то решает про себя.

Наконец, дождавшись паузы в разговоре, запутавшийся в предположениях Драко вдруг спросил совсем невпопад:

— Профессор Снейп, а вы не видели Алгара Ориенса? То есть, он здесь с вами… сэр?

— Вы можете найти его в соседнем зале, мистер Малфой: с ним сейчас общается сотрудник Отдела образования, составляя анкету.

— Спасибо, сэр. Доктор Поттер, профессор Слагхорн, вы извините меня?..

Лили Поттер ещё раз тепло улыбнулась ему, и Драко совсем смутился. Странно, но казалось, что эта красивая дама относится к нему очень хорошо, хотя видит первый раз. Уже отходя, он услышал, как профессор Слагхорн говорит: «Мальчик так спешит увидеться с другом — это напоминает мне, как лет шесть назад…» и про себя пожелал остальным терпения.

В соседнем зале было почти пусто: большую его часть занимали близко поставленные столы — здесь должны были проходить письменные экзамены. За высокой кафедрой стоял работник Министерства, а за столом перед ним сидел черноволосый мальчик в зелёной мантии и что-то писал. Усмехнувшись, Драко решил устроить сюрприз и пошёл медленнее, стараясь не шуметь, но не прошёл он и полпути, как сидящий обернулся и весело крикнул:

— Привет, Драко!

Чувствуя, что начинает совершенно по-дурацки улыбаться, Драко выпрямился и ответил:

— Привет, Ориенс.

(1) « Дурман пьянящей дремоты…» — на самом деле это: «Погребальная песня Муаддиба», из книги Фрэнка Герберта «Дюна». (прим.авт.).

(2) «calator» (лат.) — «слуга». Заметьте, этот эльф служит в «Хогвартс», потому не «servus». (прим.авт.).

(3) Врата-тории («птичий насест») — ритуальные врата в синтоистских храмах — http://eos.kokugakuin.ac.jp/modules/xwords/entry.php?entryID=280 (прим.авт.).

(4) Токонома — ниша в стене помещения традиционного японского дома, имеет в зависимости от того, что в ней располагается — эстетическое, культурное, а в определённых условиях — информационное назначение. (прим.авт.).

(5) Ликорис Блэк (Lycoris Black) — должен уточнить, что Лексикон говорит: «daughter of Sirius Black and Hesper Gamp». Утверждение о том, что Ликорис — мужчина, но, возможно, был женщиной — уже моя выдумка, основанная на исторических ассоциациях с именем этого персонажа. (прим.авт.).

(6) «flagrate» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_f.html#flagrate

«defensive charge» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_d.html#defensive_charge

«aguamenti» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_a.html#aguamenti

«Finite Incantatem» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_f.html#finite_incantatem

«lumos» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_l.html#lumos

«splendor» (лат.) — «сверкание». Создаёт вокруг мага светящуюся сеть серебристо-белого цвета. Предназначено для ориентирования в свободных от опасности подземельях, в качестве побочного эффекта рассеивает туман. Чаще используется как раз для последнего, а не по прямому назначению.

«bluebell flames» — http://www.hp-lexicon.org/magic/spells/spells_b.html#bluebell_flames

(прим.авт.).

(7) Бандиман — http://www.hp-lexicon.org/bestiary/bestiary_b.html#bundimun

Должен пояснить, что списка ингредиентов для приготовления костероста на Лексиконе я не нашёл, так что подобрал их самостоятельно.

(прим.авт.).

(8) «Рубенс Уиникус и К?» — на этикетке «Костероста» написано: 1100 Drops / Bone Regenerator / SKELE-GRO / Bone-Fide Results Everytime / Sold Only by Rubens Winikus and Company Inc.

Так что эта фирма существует в каноне и, похоже, имеет монополию если не на производство, то на продажу костероста уж точно. А вот «секретную эмульсию» я придумал.

(прим.авт.).

«Сын мой, как духовное лицо, я вновь должен предупредить, что браниться значит грешить. А как ваш командир, сержант, приказываю приготовить побольше сюрпризов для шипастого сукина сына».

© капитан отец Федерико де Сойя.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch7.mp3

* * *

Она плачет почти беззвучно, боясь даже поднять руки и закрыть ладонями лицо. Неумело, захлёбываясь слезами и что-то бессвязно шепча… впервые в жизни. Она дрожит, и от этого тихо позвякивает цепь, идущая от тяжелого ошейника к гладкому прохладному полу — ни кольца, ни стыка.

Она знает, что здесь нет света, хотя не видит этого — намертво закреплённый на голове металлический обруч не даёт разглядеть ничего, но удерживает глаза открытыми. Очередное издевательство: смотреть, но не видеть… она не знала, какой изощрённой пыткой станет просто невозможность хоть раз моргнуть, сомкнуть веки.

Здесь нет звуков, но тишину ей позволено слышать, сходя с ума от гула крови, бегущей по жилам, нестерпимо-громкого стука сердца и шороха босых ног по полу, когда цепь временами удлиняется — можно даже встать и сделать несколько шагов. А порой она укорачивается настолько, что ошейник сдавливает горло, мешая вдохнуть, и чудовищно тянутся секунды без воздуха.

Здесь не бывает холодно или жарко — прохладный пол, прохладная цепь, прохладный металл тончайшей гибкой туники, которую на неё надели перед тем, как бросить сюда.

Здесь нет времени. Нет ни «завтра», ни «вчера», ни даже «сегодня» — выматывающе тянется бесконечное «сейчас». Она надеялась определять время по визитам тюремщика с едой — но никто не приходил, а когда голод и жажда стали нестерпимыми, в стене рядом обнаружились два рычажка: нажмёшь на один, выпадает кубик синтетической пищи, нажмёшь другой — течёт тонкой струйкой вода. Ещё одно унижение: как лабораторное животное — хочешь есть, нажми кнопку, докажи свою обучаемость.

А один раз в бесконечность приходит он.

Когда-то, поначалу, она пыталась кричать, но в ошейник встроен излучатель, мгновенно парализующий связки при попытке сказать хоть слово.

Она пыталась умереть от голода, и ей разрешили мучиться, но очнувшись от голодного обморока, нащупала на шее имплантат, подающий питательные вещества прямо в кровь. Несколько раз она пыталась разбить голову и умереть хоть так, но тело парализовало, а когда паралич «отключали», начинались такие судороги, что хотелось выть от боли. Иногда бывало хуже — наваливалась слабость, ей казалось, будто медленно, по капле, жизнь покидает тело, и это было страшнее любой боли.

Когда он приходит, её лишают возможности двигаться по собственной воле: всё осознаёшь, но тело не подчиняется сознательному контролю.

Он приходит, когда темнота, тишина и безвременье почти превращают её в безучастное ко всему создание, когда за один проблеск света, за один звук, за самое ничтожное событие не жалко отдать жизнь. Он не даёт увидеть свет, но заменяет его прикосновениями, позволяя её телу крепко, до боли хвататься пальцами за его руку, легонько касается её щеки кончиками пальцев, отчего тянет потереться о его ладонь… тело помнит и делает то, к чему привыкло, а она беззвучно кричит внутри, потому что не может ничего сделать — ни отстраниться, ни ударить, ни даже отползти в сторону и сжаться в комочек.

Он не даёт увидеть свет, но говорит, и от его голоса ей страшно настолько, насколько раньше, безвременье назад, было спокойно и хорошо. Он говорит, и она не может вспомнить потом, каким был его голос: высоким или низким, медленным или быстрым, наполняло его презрение или ужасающая, потрясающая до глубин её внутренней сути усмешка проскальзывала жутким кошмаром…

Она плачет впервые в жизни, потому что в бесконечности «сейчас» поняла, что готова на всё, чтобы это прекратилось. Потому что понимает теперь, что это место сломало окончательно и волю, и гордость, уничтожило понятие о чести, ради которой когда-то она сделала то, из-за чего попала сюда. Она продолжает оплакивать утраченную себя, когда с тихим шорохом открывается дверь.

— Похоже, теперь ты готова. — Пауза, равнодушно: — Можешь говорить.

— Я… — она не узнаёт собственного голоса. — Я… прошу тебя, дай мне…

— Умереть? — холодный смех. — Ты этого не заслуживаешь.

Ужас захлёстывает её: неужели сейчас скажет, что навсегда оставит её здесь, неужели?..

— Нет. Я не оставлю тебя здесь, потому что оставлять нечего. Тебя — уже нет. Но и работать со мною, как раньше, ты не заслуживаешь.

— Но тогда… тогда…

— У тебя есть единственный путь выйти отсюда, и сейчас ты сама скажешь, какой.

«Выйти! Я могу выйти! Не на смерть и не равной… остаётся…»

— Ты поняла, как я вижу. Итак?

«Я могу выйти, и ничего больше нет. Меня больше нет…»

Тихо, безучастным тоном она выговаривает древнюю клятву, над словами которой когда-то смеялась:

— «Без воли, кроме приказа, без действия, кроме должного, без стремлений, кроме воли владеющего мною… я, kaas`aur — безымянная, приму имя, какое пожелает владеющий мною и останусь при нём, пока мне не разрешат умереть».

И склоняется перед черноликим существом в маске, сквозь прорези которой светятся фиолетовым ничего не упускающие глаза, в ритуальной позе rothe(1) — раба.

* * *

По сложившейся традиции, первый экзамен был письменным. Вопреки традиции — комплексным, что стало неожиданностью для всех. Подняв голову от пергамента с вопросами, Гаррет осмотрелся и вздохнул. Сидящая перед ним на третьем ряду девочка, судя по бейджу на мантии — Виктория Фробишер, обернулась и раздражённо шикнула. Улыбнувшись ей, Гаррет посмотрел в другую сторону. Светлая макушка Малфоя выделялась среди темноволосых соседей по столу во втором ряду — ещё более бледный, чем обычно, он быстро что-то писал, лишь изредка поднимая взгляд к большой клепсидре, которую перевернули с началом экзамена. Почему-то Гаррет был уверен, что, несмотря на данные вперемешку вопросы по всем школьным дисциплинам, Драко справится. Сам Поттер — точнее, Ориенс — ответил пока только на самые лёгкие и намертво застопорился на трёх вариантах перевода рунической надписи. Попробуй пойми, как правильно: «...пошёл дорогою сумрачных трав к дому» или «…мрачен он был, идя к дому из трав». Вроде бы, второй вариант — бессмыслица, но и первый не намного лучше. А эпос у гоблинов таков, что ещё непонятно, как будет ближе к истине. Может, это вообще: «…угрюмые травы вели прочь от дома» — Гаррет начисто забыл, что означает вот эта загогулина над третьей и четвёртой рунами «я» и «жилище» — то ли приближение, то ли, наоборот, отдаление одного от другого.

Ещё раз вздохнув и заработав очередной злой взгляд от «Викки», как он называл её про себя, Гаррет решил оставить руны напоследок и перешёл к задаче по трансфигурации, но уже через пару минут понял, что думает далеко не о расчёте трансформации спички в иголку.

Много раз уже он задумывался, чем отличается от других магов, с которыми был знаком, и в этих мыслях было мало приятного. Перерыл почти всю домашнюю библиотеку, пытаясь понять, что позволяет им с братом легко пользоваться тем, что взрослые называют «беспалочковой магией», совершенно не страдая от последствий. Джефф принимал это «как есть» — пообещал брату хранить тайну и выкинул всё из головы, а Гаррету мысли не давали покоя. Каких только теорий он ни придумывал! Вдруг раньше — в прошлом, это было обычным, а сейчас люди слишком привыкли делать всё с помощью палочек, забыв, что можно иначе? Или, может, так умеют только дети, а взрослея, становятся слабее? Но первое не объясняло, почему папа, например, без палочки может создать только «люмос» и «протего» — если бы он просто забыл, то мог бы и больше. Да и потом, недавно, когда Гаррету сделали его основную волшебную палочку, он специально почти полгода делал всё с её помощью, но «беспалочковые» способности слабее не стали, он от них не «отвык». А Джефф до сих пор — уже три года — пользуется «начальной» палочкой, ему это нравится, но когда Гаррет попросил что-то сделать без неё, получилось сразу же. Значит, и он не «отвык»… дело в другом?

А второе… беда в том, что всё равно не с кем сравнивать — Джеффри умел то же, что и брат, других же детей Гаррет почти не знал. А родители уже давно взрослые.

И тут его осенило: Гермиона! Она же не знала о магии, пока два месяца назад ей не рассказали директор Дамблдор и мама, не став дожидаться официального одобрения Министерством и заключения договора! Она не пользовалась волшебной палочкой до того, как неделю назад приехала в Поттер-мэнор, да и купили палочку ей недавно! Нужно просто проверить, может ли Гермиона что-то сделать без неё...

Мелодичный звон, означавший, что две трети отпущенного на работу времени уже прошли, вырвал Гаррета из размышлений. Посмотрев на так и не доделанный расчёт по трансфигурации, он с ужасом понял, что не ответил ещё и на половину вопросов, и лихорадочно начал писать, стараясь успеть как можно больше...

На выходе из зала его ждал Малфой, с каким-то пришибленным видом стоящий рядом с незнакомой девочкой, осматривающей окружающих с видом, будто делает им одолжение, просто находясь здесь. Она небрежно окинула взглядом приближающегося Гаррета и что-то прошептала на ухо Драко. Чуть-чуть поморщившись, тот представил их:

— Алгар, это Дафна Гринграсс. Дафна — Алгар Ориенс…

Девочка вдруг улыбнулась и сделала реверанс, впрочем, не опуская взгляда. Немного обалдев от такого, Гаррет смущённо поклонился — всё это напоминало фильмы о рыцарях, что любила смотреть мама. Дафна выпрямилась и непонятно заявила:

— Не такой уж невежа. А ты говорил: полукровка.

— Я не говорил, что полукровки — невежи! — огрызнулся Драко.

Дафна пожала плечами, и Гаррет решил вмешаться:

— А что ты говорил?

— Что чистокровных с детства воспитывают, как магов и только магов, а все остальные «получают воспитание с примесью традиций магглов», — заметив удивлённый взгляд друга, он неуверенно добавил: — Так отец говорит.

О том, каким тоном отец произносит: «традиции магглов», Драко решил умолчать, потому что обижать нового друга, чья мать была магглорождённой, не хотелось. Вместо этого он спросил:

— Как написали?

Теперь пришёл черёд Гаррета пожимать плечами, пока Дафна заносчиво говорила:

— Конечно же, я написала идеально, как и подобает чистокровной леди!

Мальчики обменялись взглядами, в которых читалось: «ну и зануда!» и разговор заглох сам собой, а вернувшись с недостижимых высот своего эго, «чистокровная леди» обнаружила, что не менее чистокровный джентльмен уже не стоит рядом, а шепчется о чём-то с другом, причём оба нагло её игнорируют. Фыркнув и найдя взглядом подруг, Дафна удалилась.

Тем временем, уже забыв о ней, Драко спрашивал:

— Тебя профессор Снейп привёл?

— Угу. А Дафна — она откуда?

— Родители навязали… у отца какие-то дела с лордом Гринграсс. Союзнические отношения, ты понимаешь.

Гаррет понимал: вихрь безумной активности по имени «Гермиона» у него дома тоже появился не просто так. Кивнув, он решился, наконец:

— Драко, ты извини, что не отвечал на вызовы по зеркалу — я сейчас всё время на виду, а это подарок крёстного, и он просил никому не рассказывать.

— Да ничего. Я пару раз попробовал, а потом подумал, что они просто не работают. Но ты можешь послать мне сову!

— Не могу, — огорчённо сказал Гаррет.

— У тебя нет совы? Ты что, оставил свою дома?

— Не в том дело, Драко. Просто… совы не найдут дом.

Драко выдохнул, с подозрением глядя на друга:

— Мордред! Ты кто, сын министра?

— Ты что, ничего такого! Просто мой папа немного… помешан на безопасности, — врать было неприятно, но лучше уж так, чем сказать: «Мой папа, вообще-то, ненавидит твоего и если бы мама рассказала, с кем дружит его сын…» Конечно, когда-нибудь всё всплывёт, но не раньше, чем мы пойдём в «Хогвартс».

Всё ещё хмурясь, Драко протянул:

— Ла-адно… ты же не спросил, кто мой отец и почему наш Министр Магии лично прощается с ним. А я не буду спрашивать, кто твой отец там, в Германии.

Поражённый, Гаррет уставился на него: да, прямо перед экзаменом он заметил, как Министр Фадж чуть ли не восторженно прыгал вокруг высокого светловолосого лорда, увиденного тогда в «Borgin & Burkes», но точно не мог представить, что Драко сделает такой вывод.

— Ну… что-то вроде того, — с трудом выдавил он из себя.

— Всё нормально. Отец говорит, что у всех должны быть тайны — так жить интереснее.

— Отрадно видеть, что вы понимаете это, мистер Малфой! — раздался от дверей резкий голос, от которого мальчишки подскочили. — Но вам следует помнить, что есть простые тайны, а есть опасные.

Проследив взглядами за выходящей из зала строгой леди в тёмно-зелёной мантии — председателем комиссии — друзья переглянулись, а Драко вновь нахмурился: что профессор МакГонагалл имела в виду?

Обсудить странность уже не успели: появился профессор Снейп, забравший Гаррета и проследивший перед этим, чтобы Драко активировал «многократный» (2) портключ. Снейп явно спешил, так что, попрощавшись до понедельника, они разошлись.

* * *

Трубка пневматической связи «выдохнула» на конторку ещё один свиток и Хефтаг довольно осклабился. Недавно ему выпала честь по заданию Совета Директоров побывать в Испании, так там кланы до сих пор пользуются руническим телеграфом — совсем как на глубинных уровнях «Гринготтс Банка». Нет, он безотказен, конечно, но новое приобретение намного удобнее.

Стоящий перед конторкой клиент поёжился, глядя на оскалившегося гоблина — длинные тонкие губы и острые кривые зубы, характерные для этой расы, отнюдь не располагали к размышлениям о красоте и собственной безопасности.

Придирчиво осмотрев печать на свитке, Хефтаг развернул его и зачитал вслух:

— «В хранилище № 5283-Y содержится триста семнадцать галлеонов, два сикля и четырнадцать кнатов; а также: две золотые чаши, набор серебряных вилок в количестве десяти штук, одна из которых — с двумя зубцами вместо трёх, одна оловянная фляга, пустая», и прочие предметы согласно описи в количестве сорока трёх штук. «Поющего тростника» среди них нет. Не значится этот артефакт и в хранилище вашей дочери.

— Но, но… это возмутительно! Он должен там быть! Я сам положил его туда год назад!

— Посмотрим. Вот ведомость поступления. За последние пять лет в хранилище № 5283-Y поступило четыре предмета: старые напольные часы, кошелёк красного бархата, два неисправных омнинокля. «Поющего тростника» нет.

— Я буду жаловаться! Воры! Как вы смеете! Вы, вы… проклятые нелюди!

Перегнувшись через конторку и подозвав дежурный караул, Хефтаг указал на разбушевавшегося клиента — шестого за последний месяц, кто намеревался обвинить «Гринготтс» в краже собственности и получить причитающуюся компенсацию. И способ выбрал такой же идиотский, как и предыдущие пятеро. Человек, что с него взять? Скудоумие — их общая черта, наряду с глупой неконтролируемой жадностью.

На этом смена Хефтага — обычный плесневый день(3) — заканчивалась. Собрав бумаги и упаковав личный прибор для письма, он уступил место другому и вышел в незаметную дверку позади колонны. Добравшись до зала отчётов, отдал бумаги сегодняшнему хранителю чисел и направился к ближайшей рельсовой развязке, а там двадцать минут — и он дома. Сев на первую попавшуюся тележку и убедившись, что рядом никого нет, вскрыл контрольный рычаг и несколькими движениями изменил путь следования — чтобы проехать недалеко от комнат для секретных совещаний. Им руководило не любопытство, а расчёт: вот уже девять лет, как он застрял в звании клерка второго класса, а какой-то из секретов, если повезёт, позволит ему шантажировать одного из клерков личного класса(4) и получить повышение. Комнаты защищены, но за годы он наметил слабости в магических полях. Жаль только, что подслушать пока не удалось ничего ценного, а на грязных тайнах людей глубже не закопаться.

Подъезжая к месту, Хефтаг замедлил ход тележки настолько, чтобы сделать его почти бесшумным, а в ста длинных шагах и вовсе остановил. Дальше предстояло идти пешком, карабкаясь сквозь узкие строительные тоннели наверх: там, выше рельсового пути, скрывались в глубине камня нужные комнаты. Конечно, клиенты и клерки, принимавшие их, попадали туда иными путями: кто-то, попроще, через гостевые тоннели, кто-то — с помощью принадлежащих «Гринготтсу» домовых эльфов, а особо доверенным клиентам выдавались незаконно созданные портключи.

Кряхтя от усилий, он почти продирался сквозь узкий ход наверх, пока, после очередного изгиба, не осознал, что не помнит этого места. Не может быть… чтобы гоблин заблудился в тоннелях! Дрожа от злости на самого себя, Хефтаг вспоминал, как поднимался сюда: вот здесь прошёл мимо четырёх камней, вот тут был сталагнат, похожий на тётушку Гульфидду — такой же старый и скрюченный, а дальше…

Хефтаг похолодел: дальше он пропустил нужный поворот, продолжил подниматься, и несколькими длинными шагами выше на него обрушилась серая пелена: верный признак проклятия помутнения. Внутренне подобравшись, он попытался спуститься в прежний тоннель, но немного ниже ход перекрывала каменная плита.

Застонав от разочарования, Хефтаг проклинал себя: попасться в такую простую ловушку! Раньше, будучи ещё мальчишкой, он угодил в такую недалеко от сейфов пятого слоя и нашёл истлевшие останки грабителя. Тогда его спас браслет призыва, но воспользуйся он им сейчас, и — прощай, карьера, положение и право на личный офис в глубине. Оставалось одно: выбираться самому, и путь открыт только наверх. Зловещее предзнаменование.

Осторожно поднимаясь, чувствуя, как проклятие давит на рассудок, он уже совсем было решил, что увидит ещё одну плиту, как вдруг над головой разгорелся неяркий синий свет. Что-то мелькнуло в памяти…

Кобальтовые кристаллы очень редки даже на глубинных слоях, а увидеть их так близко от поверхности и вовсе — почти чудо. Но важно не это: в одной из своих вылазок он видел через провал в камне друзу таких кристаллов. Знал, что где-то там скрыта комната для секретных переговоров Совета, но не смог добраться.

Выбравшись из тоннеля на узкую площадку, освещённую синим, прямо над головой он увидел кристаллы, а у ног — тот самый провал. Азарт узнать секреты Совета овладел им — Хефтаг забыл о смерти, да и — может быть, через провал всё-таки есть путь? Поднявшись на ноги, он нашёл в стене выемки — лестница, которой пользовались, когда отсекали комнату от окружающего камня, чтобы защитить от подслушивания. Забравшись по ней, Хефтаг поёрзал, пытаясь устроиться понадёжнее: для применения нейтрализующих защиту артефактов нужно сохранять неподвижность, и достал первый из них.

Спустя часы, как казалось, он увидел с помощью «глаза Муртала» кусочек комнаты: массивный каменный стол и высокое, явно рассчитанное на гоблина, кресло. И никакого света. Пусто! Да и на что он надеялся? Как будто бы его будут ждать!

Вздохнув, Хефтаг уже собрался было спуститься вниз, как взгляд его упал на другой артефакт, тревожно светившийся белым. Значит, рядом есть живые! Снова схватившись за «глаз», перенастроил его и увидел, как сквозь тонкую щель, облачённого в дорогие одежды гоблина. На столе перед тем стоял маленький кубик, сам по себе невидимый, но испускающий видимые через «глаз» лучи — «Тайна камня», редчайший артефакт. Хефтаг от волнения прикусил язык. Значит в кресле — сам Улмарг, Глава Совета!

Осторожно, не опуская «глаз», свободной рукой достал из мешочка и соединил с первым артефактом второй — видеть мало, ему нужно слышать, о чём говорят. Ожидая, пока связка активируется, Хефтаг чуть переместился, заглядывая в «глаз» с другой стороны, чтобы увидеть второго и чуть не свалился вниз от потрясения. Плащ клиента не позволял разглядеть подробностей, но по росту и фигуре было явно — человек! Глава Совета говорит с человеком! Неслыханно! Одна эта тайна, если шепнуть кому следует, могла принести ему всё, о чём Хефтаг так долго мечтал… или погубить навсегда. Не успел он отойти от первого шока, как связка сработала, и Хефтаг услышал голос собеседника Улмарга, что потрясло его второй раз. Незнакомец говорил на родном языке гоблинов, название которого не принято произносить, но который глупые люди называли «абракадаброй» (5).

— ...меня интересует не само золото, а каналы, по которым его можно будет переправлять в неограниченных количествах с сохранением строжайшей тайны.

— «Гринготтс» обеспечит вам это. Ручаюсь своим именем и личной властью.

Этому ручательству, которое могло стоить Главе Совета жизни, Хефтаг уже почти не удивился: ему и так казалось, что мир выбросило под Свет-с-неба. Незнакомец тем временем продолжал:

— Влияние вашей расы на политику в настоящее время не удовлетворяет меня. В ближайшие несколько лет я намерен усилить его.

Что?!

— И взамен вы хотите?.. — чуть искажённым от волнения голосом спросил Улмарг.

— Права выбирать, кого из «властных структур» ваша раса поддержит — тайно и явно — в ближайшие пятьдесят лет.

— С одобрения Конклава родов! — быстро вставил гоблин.

— Разумеется. Итак?

Хефтаг ожидал, что Глава сошлётся на необходимость обсудить это дикое предложение, но услышал ритуальное:

— «Гринготтс» обеспечит вам это. Ручаюсь своим именем и личной властью.

Незнакомец чуть поднял голову и спустя несколько долгих мгновений Хефтаг услышал, как Глава неохотно добавляет:

— …и золотом моего рода — ручаюсь.

Улмарг сошёл с ума? Его род идёт от основателей «Гринготтс Банка», разорись он — и банк потеряет почти всё, ведь это ударит и по другим из Совета!

Незнакомец кивнул и добавил:

— Очень надеюсь, что к нашей следующей встрече вы лучше продумаете вопросы безопасности. Дело в том, что…

Он встал и Хефтаг с ужасом увидел, как узкое «поле видимости» артефакта закрыло что-то тёмное. В следующий миг на его шее сомкнулись сильные пальцы, потянули прямо сквозь камень.

— …нас подслушивают. — Закончил незнакомец, держа перед собой наполовину задохнувшегося гоблина.

Собрав силы и открыв глаза, Хефтаг с безумной надеждой покосился на Главу Совета и увидел, как тот качает головой, прежде чем услышать голос Улмарга:

— Очень жаль. Он был способным работником. — С этими словами гоблин встал с кресла и повторил: — Жаль.

Чувствуя, как пальцы сжались ещё сильнее, уже теряя сознание, Хефтаг увидел перед собой два фиолетовых огонька, успев подумать: «Глаза… у кого бывают такие глаза?»

Вскоре провал в камне под комнатой для секретных переговоров Совета пополнился ещё одним мёртвым телом.

* * *

Колокольчик над дверью прозвенел отрывисто, как всегда, но для хозяина его звук был иным: протяжно-гулким, как ветер в узких ходах лабиринта в старом парке, где Гэррик бегал, будучи ребёнком…

«Старею», — подумал он, закрыв дверь за последним покупателем и пробираясь между пыльных стеллажей, уставленных прямоугольными коробочками — к лестнице в дальнем конце коридора. Когда-то, годы назад, колокольчик, по ободу которого вязью древней латыни записано: «commemoratio», звучал почти набатом, пробуждая и призывая. Потом — его голос совсем затих, словно ощущая страх хозяина, а наутро, в тот счастливый для всех день — стал высоким, искристым, и был таким долго-долго.

«Да, старею», — ещё раз подумал мастер, раскрывая лежащую на столе массивную книгу записей, куда попадали мысли самые разные: по поводу интересного заказа, хорошего табака и вкусного завтрака, а рядом с ними — рассуждения о природе магии запечатления и родовых проклятиях, влияющих на искажение «меток силы», о новых способах обработки дерева и шлифовки камня, о возне воробьёв в пыли посреди улицы и запахе выпаренного сока ольхи, которым, говорят, пропитывают virgas magicas на востоке… сотни мыслей, мимолётных и тягуче-долгих, пойманных и записанных на желтоватом пергаменте, чтобы затем стать — вдохновением, без которого ремесленник никогда не станет творцом.

Обмакнув перо в чернила, он записал:

«Странное сегодня случилось утро: зашёл ко мне не ребёнок, не взрослый, для сына или дочери ищущие оружие, им подходящее, но взрослый, наделённый немалой силой, но не умеющий, по виду его, владеть ею привычно — будто магии обучился в зрелости своей, что почти невозможно.

Удивление было во взгляде его, а на вопросы мои отвечал точно и чётко, словно по писаному. Когда же оружие выбрало его, не восхитился и не успокоился, но засмеялся — глухо и безрадостно, будто тяжесть на себя принимая…»

Прекратив писать, мастер Олливандер вспомнил, что ещё заинтересовало его в странном покупателе: тот не был чистокровным волшебником, не относился ни к какому роду, но уровень силы и количество магических «меток» в совокупности явно говорили, что он не полукровка, не квартерон и уж точно не магглорождённый. Парадокс, который можно объяснить только ритуалом «Кражи тени», но тот не действует так долго — не нужно покупать палочку: для смертника достаточно и заимствованной магии, чтобы уничтожить врага ценой всех жизненных сил. Да и потом, уж маггла-смертника под заклятием подчинения, да ещё после такого ритуала — Олливандер распознал бы сразу.

А ещё этот странный вопрос: «Можно ли стать вашим учеником, чтобы научится делать то же самое?», будто гость не знал, что у мастеров магического оружия не бывает учеников, только преемник. Один.

Потому и так мало мастеров, потому так ценится их искусство, что ему нельзя обучиться — можно только получить в дар. Чувствуя приближение смерти, мастер находит преемника и передаёт ему — память, накопленную им и всеми предшественниками, но память не личную, а ту её часть, что и скрывает в себе тайны создания «проводников силы», оружия магов — палочек, жезлов, посохов… даже древних деревянных кинжалов и каменных метательных стрелок, которые давно забыты.

Приближения своей смерти Гэррик по прозванию «Олливандер», что носили все его предшественники, не ощущал, потому и ответил гостю отказом. Да и не было в том человеке желания создавать — лишь использовать, как во многих и многих.

Дописывая эти строки-воспоминания в книгу, он вспомнил ещё одну странность в облике гостя: вытатуированный на лице крест.

* * *

Сильный запах цветов, в изобилии росших в этой части Гран-Чако, смешивался с типичной вонью человеческого жилища, из всего спектра которой «ароматы» дыма и свежеснятых шкур были ещё самыми приятными. Удушливая жара, несмотря на раннюю весну, свела бы с ума любого новичка, на свою беду попавшего сюда из холодной Европы.

В этом охотничьем лагере новичков не было. Да и лагерем назвать две-три пошарпанные то ли хижины, то ли палатки было сложно — так, место для краткого отдыха между походами. Одна, может, две ночи — дольше тут никто не задерживался, кроме старого гуарани с непроизносимым именем, как-то добывающего в здешней глуши выпивку, сигареты и спички. Его называли: «Скопа» — никто не знал, почему, а сам старик на все расспросы непонятно отвечал, что при Кампо-Виа летал на чужом самолёте…(6)

Высокий человек, прячущий лицо в тени капюшона коричневого плаща, возник в трёх шагах от костра, словно появившись из воздуха. Уверенно направившись к дальней палатке, он прошёл в шаге от старика-гуарани, сделав едва заметный жест рукой, отчего тот уронил голову на грудь и негромко захрапел. На пороге хижины пришедший замер, будто слушая, как шелестит на ветру листва квебрачо, решительно отодвинул в сторону одеяло, служившее входной дверью, вошёл внутрь. Не придавая никакого значения нацеленным на него из темноты волшебным палочкам, он уселся на ближайший обрубок дерева, служивший в хижине стулом, вынул из-за пазухи руку, показывая, что в ней не оружие, а квадратный медальон, после чего спросил по-английски:

— Где ступает пламя?

На конце одной из двух палочек возник слабый огонёк, осветивший лицо её владельца: шрам, косо пересекающий левую бровь и переносицу, твёрдый взгляд тёмных глаз, когда-то рыжие — семейная черта, а сейчас блекло-оранжевые, выцветшие на солнце Бахо Чако брови и борода. Такие же волосы. С лёгким акцентом, словно давно не говорил на родном языке, он ответил:

— Где парит феникс.

— Как увидеть пламя?

— Открыть глаза, — ответил из темноты второй обитатель хижины, помолчал немного и спросил:

— Как вы нашли нас, Дамблдор?

Альбус откинул назад капюшон и только покачал головой, улыбаясь.

Помолчали.

— Для чего мы понадобились?

Перестав улыбаться, Альбус как-то вдруг стал выглядеть старше. Негромко ответил:

— Он вернулся.

Долгая пауза.

— Насколько это точно?

— Я уверен. Пока что он слаб, очень слаб, приборы улавливают только эхо силы, так что достоверно могу сказать только, что он на грани смерти и пытается выжить.

Они не стали спрашивать, сумеет ли Волдеморт выжить — и так понятно, что иначе Дамблдор не пришёл бы.

— Мы вернёмся в Орден?

— Нет. Прибудете в Англию тайно, обоснуетесь в старом убежище — его никто так и не нашёл. Будете ждать. Все будем ждать, потому что сейчас ничего не сделаешь — мне не удалось определить место, где он пребывает.

Братья почти синхронно кивнули. Та жизнь, что они вели, очень быстро учит умению молчать.

— Вот портключ, — Альбус бросил на пол давешний медальон. — У вас три часа на сборы.

Встав, он вышел из хижины, дизаппарировал, не сделав и шага. Братья, оставшиеся внутри, переглянулись и быстро начали собирать немногочисленные вещи. Медальон можно проверить позднее — то, что пришедший не стал передавать его из рук в руки, более прочего указывало на то, что им был именно Альбус Дамблдор, знавший: братья Прюэтт ничего так от него не возьмут. Но перепроверить не помешает. Ещё раз переглянувшись, они привычно отметили, что думают об одном и том же — если это Дамблдор, то, как бы они к нему не относились — Волдеморт должен быть уничтожен. Если потребуется, они умрут для этого второй раз — и скорее всего, на самом деле.

Подняв голову, Фабиан, как в зеркале, увидел на лице брата отражение своей собственной волчьей усмешки. Да, жизнь кончилась тогда — а сейчас началась!

* * *

— Молодой господин Малфой, сэр… — несмело проговорил домовой эльф.

— Что? — рассеянно спросил Драко, не отрывая взгляда от книги, хоть и не видя строк. Мысли его были далеко отсюда…

…по возвращении домой выяснилось, почему отец с мамой так легко дали разрешение сыну участвовать в министерском тестировании. Не будь этого, они нашли бы иной способ удалить его на время из дома, а тут Драко сам дал такую прекрасную возможность — как не воспользоваться?

…по возвращении домой выяснилось, что в крыле особняка, что ранее пустовало, теперь будет жить девочка, которую Драко отныне и впредь должен не только называть, но и считать сестрой. Отец сказал это тем тоном, каким говорил и раньше о вещах или действиях, необходимых для семьи. Слово «необходимость» при этом следовало понимать в самом прямом смысле.

Стиснув зубы, он нашёл в себе силы признать: отец действительно знал его настолько полно, что предугадал: когда всё уже сделано, Драко не будет спорить, не станет требовать права голоса — смирится и примет всё, как есть. Примет её.

Вот останься он дома — споров было бы не избежать. А теперь, что же: он не спорил. Он познакомился с ней, был приветлив и даже улыбался… даже не спросил, кто она и откуда. Для этого придёт время.

Усилием воли Драко заставил себя обратить внимание на слугу, по-прежнему переминавшегося с ноги на ногу в ожидании ответа и повторил:

— Что?

— Молодой господин Малфой, сэр. Госпожа Саи?ф просит рассказать ей сказку, сэр.

— Так расскажи! — нахмурился Драко.

— Прощения прошу, господин, но Тисси не знает человеческих сказок, господин, сэр. Тисси плохой эльф, Тисси потом накажет себя, как прикажет господин, но госпоже Саи?ф не понравились сказки домовых эльфов и Тисси осмелился беспокоить вас, сэр.

Драко хотел уже ответить отказом и приказать не попадаться ему на глаза, но вспомнил, как отец почти приказал ему относиться к девочке, как к сестре. Отец ничего не делал просто так, а это значило, что...

— Веди! — приказал он, отложив книгу на геридон и поднимаясь с «честеровского» дивана.

Первое, что он увидел, войдя в спальню «сестры» — незажжённый камин и огромная кровать с бельём и балдахином тёмно-синего, почти чёрного цвета. Второе — широко раскрытые от страха тёмные глаза под тяжёлыми, совсем не детскими веками. Где-то он уже видел такие, но где?

Не понимая причины для страха, Драко сделал шаг к кровати и увидел, как девочка сжалась под одеялом, потянув его на себя, словно хотела накрыться с головой. «Так, она меня ещё и боится…»

— Привет, — тихо сказал он, стараясь улыбнуться и, не давая новоявленной сестре возможности опомниться: — Тисси сказал, что ты хотела услышать сказку.

Руки, сжимавшие край одеяла так, словно от него зависело спасение жизни, дрогнули и немного расслабились. «Кажется, действует».

— Я знаю не очень много сказок. Какую ты хочешь услышать: про колдуна и его прыгучий горшок, про Зайчиху Шутиху или про фею Фортуну и её волшебный фонтан?

Девочка покачала головой и ничего не сказала. «Почему она молчит? »

— Значит, никакую? Почему?

Молчит. Разглядывая потолок, Драко уже решил уйти — молчание начинало раздражать, как тонкий голосок произнёс:

— Мне их читали. Ты знаешь другие?

Драко знал, но рассказывать ли их? Отец сказал — «относиться, как к сестре», значит, защита выстроена и эту маленькую тайну ей можно доверить — рассказать посторонним не позволят родовые проклятия. Вопрос в другом: как она сама отнесётся к увлечению «брата» маггловской литературой?

Страха в глазах Саиф уже не было. Подойдя к кровати, он дождался, пока эльф придвинет кресло и указал тому на камин, где почти сразу вспыхнуло пламя.

— Я могу рассказать тебе сказку о Бобе, Бонни и животворящей сыворотке, или про мышонка, который полетел на Луну, или про ведьму Сеси, которая влюбилась(7). Но она грустная…

Девочка опять покачала головой.

— Тогда я расскажу тебе о ледяном принце. Хочешь?

— Да!

«Надо же…»

Подождав, пока Саиф устроится поудобнее, Драко начал рассказывать:

— Давным-давно, а может, в далёком будущем, жил в одном королевстве юный принц. Всем он был хорош — и красив, и силён, и благороден. Не было никого честнее и добрее его. Принц любил своего отца-короля, который был уже стар, но ещё сохранил мудрость и силу, ценил друзей, среди которых были и благородные войны света — паладины, и умелые маги, управляющие стихиями, и та, кто любила принца, а он — любил её.

«Вот только сильнее он любил королевство и народ. А ещё сильнее — власть».

— И всё было хорошо, но однажды в королевство пришла беда. Сначала восстали дикие племена, которые когда-то грабили и разоряли народ королевства, а потом люди начали болеть. Юный принц вместе с наставником и возлюбленной, искушённой в магии, пытался вылечить людей. Для этого он прибыл в город-крепость на севере, и там…

«Ой. Вот именно — ой. Нельзя же ей такое рассказывать…»

— …и там он… вылечил людей. — «Скажи лучше: убил и сжёг. Мордред, ну и сказку я выбрал!» — а недалеко от города встретился ему пророк, который поведал: «Не там ты ищешь источник болезни, мой принц. Если хочешь спасти свой народ — отправляйся на запад, в тайную, загадочную землю, что лежит за Великим Водоворотом». Но принц не послушал его, а отправился с войском на север, хотя его возлюбленная и просила не делать этого.

Долго ли, коротко ли, но прибыл принц в землю Севера, где текут ледяные реки и вода темна и бездонна. Там встретил он давнего друга и соратника, вместе с которым они одержали немало побед…

«И едва не поубивали друг друга при встрече — из-за ошибки».

Объединившись с соратником, принц нашёл могучий меч, который мог помочь ему… нести добро и справедливость, победить болезнь и спасти свой народ. Но меч был не прост — он обладал собственным разумом и едва не завладел волей принца. Пока в своём сознании принц боролся с разумом меча, тот управлял его телом, вернулся под видом принца в королевство и причинил немало бед…

Саиф слушала, затаив дыхание. Похоже, таких сказок ей ещё не рассказывали никогда.

— Потом меч вернул принца в землю Севера, где захватил и занял трон, высеченный из ледяной скалы — да-да, Саиф, целиком изо льда. Всё это время болезнь продолжала распространяться в королевстве принца, принося много горя…

«И как же мне закончить?»

…но вот наступил день, когда принц победил злой разум меча, полностью завладел им и вернулся домой, где в великой печали узнал, что отец его умер, не выдержав тягот и бедствий, обрушившихся на народ…

«Не говорить же, что он сам убил своего отца!»

— Используя силу меча, принц вылечил свой народ и создал на основе старого королевства новое — более могущественное, сильное и счастливое, народ которого был полностью предан ему и уже не болел…

«Вылечил… от жизни! Мертвецы, призраки и зомби — конечно, они не болели!»

…тогда он снова встретил старых друзей и свою возлюбленную. И жили они долго и счастливо.

«Может, он и встретил друзей, которым сам убил — после того, как его наконец уничтожили. Но что-то я сомневаюсь. Долго и счастливо… сказал бы правду, что до конца своих дней она тосковала по тому человеку, которого так любила и не смогла спасти от участи намного более страшной, чем смерть».

Погружённый в воспоминания, Драко сидел, опустив голову и смотря вниз, пока не услышал тихое: «Спасибо». Посмотрев на «сестру», он с удивлением увидел, как та плачет и, сам себя не слыша, спросил:

— За что?

— За сказку… за то, что придумал её для меня… хорошей…

Холодея от ужаса, Драко заглянул в эти тёмные, слишком много видящие глаза и понял: она ощущает истину! Редкий, почти утерянный и забытый талант.

— … за то, что был добрым к ним, и… ко мне, хотя и не искренне. За то, что пришёл и не кричал, и не злился, за то… за то, что не боишься сейчас меня, а за меня!

Боясь пошевелиться, Драко понимал, как она видела всё, о чём он рассказывал, как сильно она чувствовала весь этот ужас, и боль, и снова ужас — когда всё рушится, гибнут самые добрые и благородные, когда зло захватывает мир, а ты ничего, ничего, ничего не можешь сделать — только жалеть и ненавидеть. Он понимал это и знал, как виноват перед ней. Дурак, не мог рассказать что-то простое! Трижды дурак!

Когда она всхлипнула очередной раз, Драко не выдержал, наклонился к Саиф, обнял её и пообещал себе, что никогда не подумает о ней, как о долге, выгоде для семьи и способе достижение целей. Он пообещал, что держит сейчас в объятьях — сестру. Без сомнений и условий. И если придётся, будет защищать её — эта девочка и так видела слишком много.

Глупо, но чувствуя на щеке её горячее дыхание и ещё более горячие слёзы, он был почти счастлив, услышав сказанное прерывистым шёпотом: «Спасибо!»

(1) Итак, начиная с этой главы в тексте появляется язык из третьего используемого в кроссовере фэндома. Поэтому систему обозначения языков пришлось изменить: упомянутый выше Quenya теперь всегда будет обозначаться литером «Q.», синдарин так и останется с обозначением «S.», латынь по-прежнему не будет обозначаться никак, а вот этот язык из третьего фэндома — всегда будет выделяться курсивом. В курсивном тексте — слова на этом языке будут подчёркиваться.

К слову: конечно, найдутся те, кто сразу же поймёт по языку, что это за третий фэндом. К вам просьба — не спойлерите об этом, хорошо? Кто захочет — легко узнает самостоятельно, а кто пожелает сохранить интригу до «официального снятия масок» — имеет на это полное право, и давайте им не будем в этом мешать. (прим.авт.).

(2) Многократный портключ — соответственно, объект, зачарованный для использования в качестве порт-ключа для перемещения к конкретной точке, но не один раз, как обычные, а неограниченно много. Им может быть любая личная вещь, которая не привлёчёт лишнего внимания — кольцо, часы, браслет, серьги, колье, запонки, etc. Активируется голосом, жестом или мыслью. (прим.авт.).

(3) Плесневый день — традиционная единица измерения времени у гоблинов — период созревания питательной плесени, из которой готовится аналог муки. Равен примерно 16-ти человеческим часам. (прим.авт.).

(4) Клерки личного класса — иерархия «Гринготтса» включает в себя по возрастанию: посыльных, надзирающих, клерков: 6-го, 5-го, 4-го, 3-го, 2-го классов, контрольного класса, личного класса, особого класса, членов Совета Директоров. Клерки личного класса обладают правом повышения всех нижестоящих, начиная с 5-го класса и выше — но не более, чем до контрольного класса. (прим.авт.).

(5) «который глупые люди называли «абракадаброй» — название языка гоблинов у Дж.К.Роулинг — «Gobbledygook». Термин этот в английском языке означает «жаргон или особенно запутанный язык, чрезвычайно сложный для понимания или совсем не понятный, абракадабра». (прим.авт.).

(6) «при Кампо-Виа летал на чужом самолёте» — судя по этой оговорке, старик-гуарани участвовал в так называемой «Чакской войне» (1932—1935 гг.) между Парагваем и Боливией за обладание частью области Гран-Чако.

Прозвище «Скопа» — происходит от названия легкого бомбардировщика «Curtiss-Wright C14R «Osprey», принятого на вооружение Боливией в Чакской войне во время перевооружения после битвы за Бокерон. Слова старика о том, что это был «чужой самолёт» — видимо, означают, что он воевал за Парагвай и как-то захватил вражеский бомбардировщик, либо же воевал за Боливию и стал пилотом этого самолёта после гибели предыдущего пилота. (прим.авт.).

(7) «о Бобе, Бонни и животворящей сыворотке, или про мышонка, который полетел на Луну, или про ведьму Сеси, которая влюбилась» — Драко иносказательно перечисляет маггловские фантастические рассказы: Алан Аркин — «Кулинарные возможности»; Фредерик Браун — «Звёздная мышь»; Рэй Брэдбери — «Апрельское колдовство».

Что же до сказки, рассказанной им — предоставляю вам возможность угадать её источник самостоятельно. (прим.авт.).

«Хаотичность — естественный путь развития материи в отсутствие вмешательства Создателя. А теперь представьте общество, построенное на таком принципе, общество, для которого порядок в широком понимании этого термина — не только бесполезен, но и стал едва ли не абсолютным табу. Затем, если это не ужаснёт вас, направьте мысль дальше — вообразите, что за личности создаются и воспитываются таким обществом».

© Н`ар се-Тун, из предисловия к книге «Современные илитиири».

« — …и в завершение нашего интервью хотелось бы задать последний вопрос, мэси се-Тун. Ваша книга, разошедшаяся тиражом в несколько биллионов, как сказано ранее — прежде всего научное исследование, и целая часть в ней посвящена анализу характерных черт личности илитиири. Что бы вы посоветовали человеку, попавшему в сферу интересов одного из них?

— Постарайтесь выжить».

Сетевое издание «Денебский менсуэль», C.Y. 14372.

Музыка к главе: http://dannelyan.do.am/Ramainen_duath_ch8.mp3

* * *

Уже утром Драко всерьёз задумался: что заставило его вчера принять такое решение? С того момента, как наследник рода Малфой стал осознавать себя, как личность, его учили самоконтролю, вновь и вновь повторяя: «Власть над ситуацией невозможна без власти над собой».

Так почему слёз ещё вчера чужой девочки оказалось достаточно, чтобы пообещать себе — и ей — такие вещи? Почему сейчас, спустя часы, находясь в своей комнате, он не чувствует такой же привязанности к… сестре, но готов исполнить обещанное?

Первая версия оказалась донельзя глупой: эмпатия. Нет, это невозможно — в родовом доме, под защитой его стен повлиять на чувства законного обитателя? Глупость. Вторая ничуть не лучше: легилименция в исполнении шестилетнего(1) ребёнка — чушь. Его личный тренер ментальной дисциплины говорил однозначно: «первые шаги — не ранее тринадцати-четырнадцати лет, да и то при условии склонности разума к чёткой организации мысли». Подчиняющие волю зелья и заклятия — отметаем сразу, у Саиф даже волшебной палочки нет, да и не заметить такое...

Расслабившись, Драко задержал дыхание и медленно-медленно выдохнул, очищая сознание. Ответ был где-то рядом — интуиция не может ошибаться, пока ей безоглядно веришь… эврика! Ещё дед не раз рассказывал, что веками мужчин рода Малфой объединяла склонность «стремиться к беде», участвовать в событиях и действиях, гибельных порой для целых государств и народов — но выживать. Помогало им в этом стремление всегда защищать самое ценное: жизнь и кровь семьи. Как следствие, стоило Драко подумать о Саиф, словно о сестре, пусть на миг — но действительно вообразить, что она его кровная родственница, и семейная черта дала о себе знать.

Стоило разрешить загадку и, кажется, даже дышать стало легче. Однако, уже стоя перед зеркалом и одеваясь к завтраку, Драко поймал себя на мысли, что выбрал наряд, более подходящий для одной из отцовских встреч с союзниками, чем для утреннего чаепития с семьёй. Досадливо поморщившись, развязал узел галстука и переоделся.

К тому времени, как он спустился в столовую, все уже были заняты завтраком. К его удивлению, Саиф чувствовала себя, казалось, совершенно свободно: в тот момент, как Драко вошёл, она, покраснев от удовольствия, с такой скоростью поедала тосты с джемом, словно её неделю не кормили. А обернувшись и взглянув на «брата», покраснела ещё сильнее и что-то зашептала на ухо Нарциссе, то и дело начиная хихикать.

«Девчонки, — мрачно подумал Драко, — я переживаю о вчерашнем, а она, наверное, уже всё забыла. Вот и беспокойся о них после этого…»

Поздоровавшись со всеми, он уселся на привычное место за столом и углубился в принесённый с собой график тестов на следующую неделю. Конечно, готовиться уже поздно, но кое-что повторить не помешает. Особенно это касается трансфигурации и зельеварения. Ярко представив, как именно профессор Снейп охарактеризует отцу все допущенные ошибки, Драко твёрдо решил посвятить сегодняшний день учебникам и домашней лаборатории.

Впрочем, уже через пять минут он подумал, что лучше бы позаниматься в воскресенье, а сегодня, скажем, полетать и дочитать ту книжку о заговоре и странных самоубийствах. К концу завтрака Драко преисполнился уверенности, что не сможет целый день в воскресенье заниматься в лаборатории: ведь на вечер он планировал поискать в библиотеке что-нибудь по истории рода Гринграсс, как обещал сам себе ещё несколько дней назад. И заодно нужно придумать, как связываться с Алгаром, раз уж совиная почта — не выход…

Именно так мало-помалу зельеварение оттеснялось всё дальше и дальше, пока не оказалось, что заняться им удастся лишь вечером в среду, как раз перед практическим экзаменом. Но какого нормального девятилетнего ребёнка это беспокоит?

* * *

Скрипучие дверцы на входе, петли которых последний раз смазывали, похоже, ещё при Питте Младшем, или — как сказали бы здесь — при Джефферсоне, распахнулись, пропуская внутрь салуна очередного посетителя. Сидевший за одним из столов в углу полупьяный завсегдатай последовал примеру остальных присутствующих, придирчиво осмотрев вошедшего и задаваясь несложным вопросом: а как тот поведёт себя в драке?

Надо сказать, что без этого «увеселительного мероприятия» редко обходился хотя бы один вечер в салуне «Святой Джебб». Сам Джебб, проявивший в выборе названия знание истории пополам с чувством юмора, по своему обыкновению меланхолично протиравший барную стойку, относился к дракам с пониманием: как-никак, именно им его заведение обязано своей популярностью.

Не найдя в вошедшем ничего интересного, наш любопытствующий вернулся к главному объекту своего внимания — бутылке со скотчем, одновременно пытаясь прислушиваться к рассказу друга, уже надравшегося до стадии, когда ещё помнишь, сколько выпил, но уже без разницы, по какому поводу.

Спустя полбутылки рассказчик замолчал, отключившись как раз посередине истории о путешествии из Англии на маггловском самолёте, а его друг обнаружил, что, во-первых, закончился лёд, а во-вторых, в помещении, видите ли, слишком жарко и слишком накурено, о чём он не замедлил сообщить всем присутствующим. Громко. Несколько раз.

Видимо, для большего эффекта он сначала вышел на середину зала, таща за собой стул. Встал на него, явственно пошатываясь и выдал речь. Мирно выпивающие в углу джентльмены — подумаешь, разбили две бутылки и полдюжины бокалов, это вы их ещё буйными не видели — не стерпели такого отношения к предмету обстановки и со словами: «А ну-ка слезь, ….!» вежливо предложили нашему герою спуститься на грешную… в общем, на пол. В ответ тот разразился тирадой о наглых янки, лезущих не в своё дело, перемешанной с комплиментами прочности объекта спора и предположениями о том, что «черепа у вас, девочки, будут послабее». Джентльмены отреагировали немедленно, в результате чего стул полетел в одну сторону, а оратор — в другую. Поднявшись на ноги и почему-то прокричав «Erin go Bragh!», хотя к потомкам владельцев холма Тара отношения не имел никакого, он запел «My name's Duncan Campbell from the shire of Argyll…», что ужаснуло бы каждого настоящего ирландца, и, улыбнувшись во все тридцать два, продолжил приятное общение, схватив собрата того стула, с которого всё и началось.

Побоище случилось воистину эпичное, ибо на сторону защитников красоты предметов о чётырёх ножках встала половина присутствующих, а вторая половина — кому жутко понравилось кричать «Erin go Bragh» на разные лады — присоединилась к своему вождю-оратору.

Спустя три минуты, пару вывихов и с десяток выбитых зубов в двери салуна ворвались доблестные офицеры полиции, с охотой присоединившиеся к потехе.

Спустя десять минут всё стулья были разобраны на составляющие и использовались для избиения ближнего своего, столы превратились в щиты и тараны, полиция держала в углу оборону, а друг «вождя», морщась от шума, недоумённо оглядывал поле брани. Сам вождь-оратор, взгромоздившись на один из столов, дирижировал битвой с лицом гения, создающего шедевр высокого искусства. Что же до Джебба, то он по-прежнему меланхолично протирал стойку, сметая с неё вместе с осколками стекла и щепками пребывавших в отключке посетителей.

Чуть погодя в салун ворвалось полицейское подкрепление в бронежилетах и шлемах с прозрачными щитками. Завидев их, толпа радостно взвыла нечто подозрительно похожее на охотничий клич стаи бешеных сурикатов и кинулась поприветствовать «гостей». Воспользовавшись суматохой, оратор, шагая по столам, спинам и головам, пробрался в угол к другу, выдернул его со стула, обхватил за плечи и… пропал вместе с ним. Среди царившего в салуне хаоса никто этого так и не заметил.

Возникнув на склоне холма милях в сорока, Сириус выпустил Ремуса, повалился на спину прямо в траву и оглушительно захохотал. Повернувшись к другу, он окинул того взглядом, словно говоря: «Я же обещал, что будет весело!»

Вежливый Ремус сел на траву и улыбнулся — кривовато, потому что после выпитого и аппарирования его сильно мутило. Отвернувшись, Сириус перевёл взгляд на небо, ещё раз расхохотался, а отсмеявшись, показал вверх и спросил:

— Это облако похоже на снитч, правда?

Запрокинув голову, Ремус всмотрелся и молча кивнул.

— А вот это — на домик Хагрида. А во-он то — на мой мотоцикл, помнишь?

Ремус ещё раз кивнул и аккуратно улёгся там, где сидел. Кашлянул и задумчиво сказал:

— Ты всё-таки меня напоил…

— А то! Мы же поспорили! А ты: «да я, да никогда, зачем мне это»…

— И зачем?

— Да хотя бы затем, чтобы сейчас лежать тут и смотреть на облака. А вон там, повыше на холме — одуванчики. И жара. Осень вроде, а тут жара…

Сириус замолчал и стало слышно, как ветер шумит в траве у подножия холма.

— Сириус.

— М-м?

— Спасибо.

— Угу…

Ветер. Где-то высоко-высоко поёт жаворонок.

* * *

Вечером среды, тринадцатого сентября, Гаррет возвращался из Министерства одновременно довольным и огорчённым. Причин для первого было несколько: во-первых, профессор Слагхорн отозвался о его работе над зельем исцеления как о «превосходной» и даже Северус пробурчал нечто вроде «не слишком плохо». Во-вторых, наконец-то был найден способ общаться с Малфоем, но потому Гаррет и огорчался, что не додумался до этого сам. Всё оказалось очень и очень просто — Драко принёс с собой точно такие же тетради-дневники, с помощью которых сам Поттер переписывался с Фредом и Джорджем. По словам нового друга, дневники продают совершенно свободно в Косом переулке, а на осторожные расспросы Гаррета о внимании к приобретению со стороны Министерства Драко только удивился — нет, ничего такого.

Огорчение доставляло и то, что Гермиона вот уже несколько дней напрочь отказывалась разговаривать с ним. И пусть бы дулась, сколько хочет — но со всеми другими, даже с Джеффри, она общалась, как и прежде, а на прямой вопрос только фыркнула и захлопнула перед носом дверь. С одной стороны — сильно нужно, но с другой — теперь Гаррет не мог узнать у неё о беспалочковых способностях.

Зайдя в свою комнату, он наскоро переоделся, сел за стол и собирался было уже написать Малфою — просто так, для проверки — как почувствовал, что очень устал. Сонливость навалилась словно из ниоткуда, глаза закрывались сами собой и не успел Гаррет подумать, что это очень странно, как…

…открыл глаза. Привычных стен спальни вокруг не было. Да и вообще вокруг ничего не было — сплошная чернота. Стул, надо отдать ему должное, никуда не исчез — Гаррет, схватившись за края, привычно нащупал слегка торчащий мебельный гвоздик с обломанной шляпкой, о который несколько раз колол пальцы. Почему-то, несмотря на полную темноту, совсем не было страшно. Прислушиваясь к звукам вокруг, он понял, что это волны — плещут о берег, но не как на море, а слабо, совсем слабо. Воздух пах сыростью и камнем, но был совершенно неподвижен, и — ни запахов травы, ни цветов, ничего другого. Почему-то всё это казалось очень знакомым, словно он уже был здесь, в этой пещере. Стоп, откуда он знает, что это пещера? «Точно. Это сон. Всего лишь сон, потому мне всё кажется знакомым и ничуть не страшно».

— Это не сон. И ты действительно был здесь раньше, dalhar(2).

Вздрогнув от неожиданности, Гаррет огляделся, пытаясь понять, откуда идёт этот голос. Ничего и не увидел и, набравшись храбрости, дерзко спросил:

— Вы что, читаете мои мысли?

— Z’talin(3). — Непонятно бросил собеседник. — Посмотри налево.

Словно против своей воли, Гаррет повернулся и увидел в темноте, примерно на уровне своей головы, если встать, странные светящиеся кружки с чернотой внутри. Вот они исчезли, а через миг появились снова, и Гаррет вдруг понял: да это же глаза! Это радужки светятся изнутри!

— Вот ты меня и увидел. У вас же считается вежливым показать себя собеседнику? — прозвучало на редкость издевательски. Видимо, незнакомец вновь прочёл его мысли, потому что засмеялся — мелодично, но как-то очень холодно.

— Что вам нужно?

— Мне нужно, чтобы ты делал то, что я скажу, и делал в точности. Да, слышу, «и с чего ты должен это делать»? Я спас тебе жизнь, когда ты тонул в этом самом подземном озере — помнишь? Отправил домой.

Вот тут Гаррет вспомнил — и пещеру, и темноту, и этот хрипловатый красивый смех — так ярко, что вновь будто ощутил прикосновение пальцев ко лбу.

— Что вам нужно?

— Ты повторяешься. Я — нет.

— Но… зачем…

— Если скажу, что просто развлекаюсь, не поверишь? У меня есть планы, чёткие, конкретные планы на ваш мир и его прошлое, настоящее и будущее. А ты — один из тех, кто будет планы «претворять в жизнь» — так, кажется, у вас говорят? И ты же будешь элементом хаоса, который нужен мне, чтобы не заскучать.

— Не понимаю. Ничего не понимаю. Я не хочу и не буду. Вы спасли мне жизнь? А по чьей вине я попал сюда? — Гаррет спорил, чувствуя, как изнутри поднимается злость, но и липкое, противное чувство обречённости — никогда не испытываемое им прежде, а потому очень-очень страшное. Словно все споры впустую, потому что — откуда-то он знал это — ничего уже не изменишь, и дело не в долге жизни, а во власти, которую это существо имеет над ним.

— Вижу, ты понял. — Тот же холодный смех. — Ну что, продолжим пустословие, или ты готов выслушать первые распоряжения, dalhar?

— У меня такое чувство, что я видел вас раньше, до того, как тонул, — с неизвестно откуда взявшейся уверенностью сказал Гаррет.

— Было так. Но об этом — и о многом другом, например, откуда у тебя такая сила, я расскажу потом, и это знание тебе придётся заслужить.

— Сила?..

— Ещё не понял? Другие оказались умнее тебя — встретишь их, когда придёшь в «Хогвартс», а дальше — всё будет зависеть от твоего и их ума, желаний и степени ненависти… Нет, я не расскажу. Нет, не отвечу.

— Хватит читать мои мысли!

— Не заслужил. О, да ты всерьёз решил выбраться отсюда и забыть обо мне! А что, если скажу, что все твои близкие умрут, если не будешь делать того, что я повелеваю?

— Вы не посмеете! Вы… не сможете!

— Не я сделаю это, глупец. Но так будет, а ты пока слишком слаб и необучен, чтобы помешать. Впрочем, радуйся — я не собираюсь давать тебя даже иллюзию выбора. И потому вот первое распоряжение: ждать. До первого года в «Хогвартс» меня не увидишь, но дам тебе способ связи и нечто вроде оружия.

Неяркий, но ослепительный после сплошной темноты, свет почти ослепил Гаррета. Проморгавшись и сощурившись, он увидел, что впереди возвышается треножник, на верхушке которого не горит факел, как тогда, а переливается облако света, не похожего ни на что из виденного им раньше. Не солнечный и не лунный, он словно был живым, мерцающим, но постоянным, как будто — точно, кто-то собрал вместе свет многих звёзд, как они видны с поверхности земли. Наверное, он мог бы любоваться этим очень долго, если бы не почувствовал опять, как против воли наклоняет голову, глядя вниз. От неожиданности и смущения широко раскрыл глаза: на полу у подножия треножника, прикованная к нему наручниками, с заведёнными за спину руками сидела на коленях девушка, склонив голову так, что ясно видны были только затылок — очень коротко остриженные тёмные волосы — и спина, неестественно блестевшая в звёздном свете.

— Почему она…?

— Поза покорности. Традиция.

— Нет, почему… она…

— Потому что это вещь, а не «она». А вещам нельзя иметь что-то своё, даже если это бесполезные клочки ткани, называемые у вас «одеждой». Впрочем, можешь приказать этому найти что-нибудь, если так тебя не устраивает… Да, правильно понял — это и есть оружие. Что это может — спросишь сам, но, если не случится ничего опасного для тебя, до первого года учёбы ты и… это тоже не увидишь. Что за нелепый у вас язык — нужных оттенков смысла просто нет!.. — и резко, без перехода: — У тебя осталось мало времени.

По тону, каким была брошена последняя фраза, Гаррет понял, что незнакомец ждёт вопросов, и вопросы десятками так и теснились в голове, но от шока вырвалось только:

— Имя! Как её зовут?!

— Придумаешь сам, как называть, — вновь засмеялся тот. — Помни: это не подарок, а на время… Пора.

Поняв, что сейчас произойдёт, Гаррет зажмурился, но даже сквозь веки по глазам ударила вспышка, зашипело, обдало волной холода, тело, как и тогда, потеряло вес и накрыла темнота. Почувствовав запах чернил, открыл глаза и увидел, что сидит на том же стуле, в своей комнате, а на столе лежит перевёрнутая чернильница. Через секунду обрушилась тяжесть, но в этот раз повезло — он потерял сознание почти сразу.

* * *

Шаги в темноте. Замедленное, едва слышное дыхание. Видьяраджа неторопливо открыл коробок спичек, достал одну и резко чиркнул. Едва вспыхнула сера, как тишина взорвалась лязгом стали — те, кто ходил в темноте, напали друг на друга, сжимая в одной руке короткий кинжал, а в другой — румал(4). Спичка, помедлив, разгорелась, открывая тренированному взору наставника, вовремя прикрывшего глаза, не размытые силуэты, а двух бойцов, стремящихся пробить защиту друг друга и отобрать оружие — что было условием победы. Когда огонёк уже обжигал пальцы, Видьяраджа плавным движением погасил его и бой замер. Вслушиваясь в ставшее более громким дыхание справа, он негромко произнёс на майтхили(5):

— В убийстве острием нет страсти, как в убийстве лезвием…(6)

Вынув вторую спичку, замолчал, словно ожидая ответа. Пламя занялось, противники схватились вновь. К тому времени, как огонёк угас, стоящий слева боец зажал руку другого в болевом приёме, одновременно приближая кинжал к груди. В наступившей темноте стало слышно уже дыхание обоих, шорох босых ног по каменному полу и аккомпанементом прозвучало:

— …убийство острием лишено артистизма…

Новая спичка, в свете пламени которой второй боец выворачивается из захвата и отбрасывает кинжал первого своим, затем пригибается и набрасывает на запястье противника румал… пытается набросить, потому что первый вместо отскока назад почти прыгает вперёд, странно вывернув кисть руки с кинжалом и целясь в горло. Улыбаясь, наставник прежде времени гасит спичку и договаривает:

— …но пусть тебя это не останавливает, если плоть, раскрываясь, сама себя предлагает. Ты мертва. Помните: дыхание, дисциплина и покой. Просветлённый сказал: «Самое большое поражение в жизни человека — это надменность. Победив себя, ты выиграешь тысячи битв». Ещё раз.

И снова — лязг стали, прыжки и обманные движения, попытки противника если не задушить, так заколоть — поединки в почти полном мраке, где цель — даже не победа, а обучение, узнавание противника, чтобы затем, когда придётся вместе стремиться к одной цели, знать все сильные и слабые стороны друг друга.

К тому времени, как спичечный коробок опустел, прошло больше часа, бойцы смертельно устали, едва находя силы вновь и вновь атаковать и уклоняться, а наставник не истощил и десятой части тех поучений, наставлений и афоризмов, которые знал.

Отойдя от стены, он, не зажигая лампы, прошёл в дальний угол и открыл широкие двери, из-за которых в комнату проник плеск воды — о края каменного бассейна, негромкий шум спокойного потока и запах расплавленного воска вместе с благоуханием ароматических масел. Развернувшись к молча ожидавшим бойцам, он сказал:

— В ванную, хорошенько отдохните и сделайте несколько упражнений, как обычно. Потом поднимайтесь наверх — нам с мамой нужно вам кое-что рассказать.

Дождавшись, пока дочери скроются за дверью, отец прикрыл её и улыбнулся: надо же, как быстро они взрослеют! Им уже можно доверить семейные клятвы…

Через два часа, переодевшись в новые сари, словно чувствуя приближение чего-то особенного, сёстры поднялись в верхнюю комнату, где отец с матерью уже ждали их. Жестом указав дочерям, где сесть, Видьяраджа начал:

— Эта история началась почти два века назад, после окончания маратхских войн. Мой прадед Андрави во время тех событий был правителем одной из территорий, подчинённых клану Холкар — причём не как джагирдары, а по родству крови и магии. Когда Яшвант Холкар одержал верх над кланом Шинде, прадед впервые начал сомневаться в стабильности будущего нашего рода, и дальнейшие события показали, что не зря. Когда спустя несколько лет зашла речь о подписании договора с британцами, Андрави предвидел, что образуется нечто вроде того, чем потом и стало княжество Индаур. Конечно, он возражал, спорил и даже не явился на подписание мира в Мандесвар. Его сын, мой дед, с рождения привык слышать от своего отца, что британцы опасны для нас — и убедился в этом. Во время войн за независимость Холкары поддержали британцев — они-то прекрасно знали, что дело вовсе не в винтовке Энфилда(7), а в стремлении Британской короны отобрать нашу страну и её богатства у Ост-Индской компании. Тогда дед и встретил человека по имени Артур Бенхамин Поттер — тот только что прибыл из Англии и командовал полком, расквартированном неподалёку от Мирута. Во время первых волнений именно Поттер был одним из офицеров, не потерявших присутствия духа и сумевших заручиться поддержкой солдат одиннадцатого бенгальского полка — именно это спасло многие британские семьи от разъярённой толпы. Через несколько недель, несмотря на всё сильнее разрастающуюся войну между британцами и нашим народом, дед и Поттер уже были почти друзьями. А полгода спустя, когда отряд под командованием Поттера отступал с боями из-под Канпура, тёмной ненастной ночью дед переправил Артура с остатками его отряда на свои земли, лечил и укрывал их. Там Поттер и познакомился с сестрой деда. Её звали Дивия и даже ваша прабабушка признавала, что не было на нашей земле женщины прекраснее и умнее. Спустя несколько недель, когда выпала возможность для британцев вернуться к побережью, остающемуся под контролем Компании, Поттер попросил у деда разрешения жениться на его сестре. Тот спросил её мнения — Дивия высказалась против. Узнав об этом, Поттер пришёл в ярость, но, казалось, примирился — так думали все. Однако через четыре дня, переправив с помощью портключей Поттера и его отряд на побережье, дождавшись их отплытия, дед вернулся домой и обнаружил, что его любимая сестра пропала. По рассказам перепуганных домочадцев выходило, что какой-то ракшас проник ночью в дом, ранил двух слуг и забрал Дивию с собой. Безутешный, дед снова и снова допрашивал слуг, пока не вспомнил о странной отлучке Артура в то время, когда его люди ждали разрешения подняться на корабль. По возвращении Поттер тащил за собой большой оружейный ящик, запретив кому бы то ни было к нему прикасаться…

Всё совпадало. Вне себя от горя и ярости, дед решил немедленно отправиться в погоню, но как раз в то время война добралась и до наших земель — приходилось защищаться то от обезумевших сипаев, то подавлять восстания местных, а то и сражаться с давними недругами — британцами. К тому времени, как война закончилась и улегся послевоенный хаос, когда наша семья наконец оказалась в безопасности — прошло долгих три года. Было ли то печальным совпадением или нет — но в последние дни войны деда тяжело ранили, а его сын ещё был мал и не мог нести бремя главы рода, по мере сил лишь помогая в управлении своему отцу. Тем не менее, дед собрался ехать в Англию — добиваться у Поттера правды, а у Британской короны — справедливости. Однако, на полпути из поместья к снаряжённому и ожидавшему его кораблю деда настигла печальная весть из дома: туда пришло письмо, всего несколько строк, адресованных «главе рода» и подписанных рукою Поттера, извещавшего о том, что «Делия, дочь Андрави», умерла в Англии после тяжёлой болезни. И всё — ни слова утешения, ни просьбы о прощении — ничего. Именно тогда дед поклялся, что если не он — то его потомки отомстят Поттеру и его семье. У моего отца не было возможности исполнить эту клятву — вы помните, почему — но раз уж жизнь повернулась так, что нам пришлось покинуть Индию, я выбрал, где жить, помня и о мести, что должна совершиться.

Знайте теперь: Поттеры — наши враги. Я говорю вам об этом, потому что когда вы пойдёте учиться в Хогвартс — там будут и дети Джеймса Поттера, правнуки Артура. Следите за ними, попытайтесь стать к ним ближе — и нанесите удар, когда они будут наиболее уязвимы. Не зря я учил вас искусству владения оружием и магией — теперь вы почти готовы.

Замолчав, Видьяраджа внимательно посмотрел на дочерей — спокойны, как и всегда, но в глазах он видел ту решимость, которая всегда отличала его самого, делая даже самое сложное достижимым.

— Помните о том, что я сказал. Будьте осмотрительны, чтобы не попасть под ложное очарование Поттеров, как несчастная Дивия. А сейчас — идите спать. Завтра важный день.

Встав и поклонившись отцу, дочери удалились. Следом поднялась и Ситара, один за другим гася светильники в комнате. Когда остался последний, Видьяраджа спросил:

— Что беспокоит тебя?

— Ты поступил правильно, муж мой. Но мне видно то, что не заметно тебе — наша старшая уже поддалась очарованию, о котором ты говорил. Да, она никогда не видела Поттеров, но много читала о них и уважает их, как войнов, — искоса посмотрев на внешне невозмутимого мужа, Ситара договорила: — Ты сам воспитал её так. Ей нелегко…

В темноте спальни, когда никто уже не видел её, проворочавшись вопреки обыкновению несколько часов, Падма наконец призналась самой себе: отец прав. Прав во всём, такое предательство прощать нельзя. Она будет выполнять всё, что нужно, но всё-таки… попытается узнать, как было — убедиться, чтобы отбросить сомнения и убить. Потому что гнев был чем-то новым, а любопытство и желание стать ближе к нему — жило в ней давным-давно. Уже засыпая, тихо, чтобы не услышала сестра, Падма прошептала: «Гаррет Поттер».

* * *

Тиканье часов. Шуршание шестерёнок и лёгкий свист пара, вырывающегося сквозь щели причудливо собранного из мелких деталей прибора, установленного на отдельном столике справа от незажженного камина. Горячий чай с липовым мёдом, к которому он пристрастился без малого сорок лет назад во время путешествия по ветрено-промозглой, снежной, вьюжной — такой разной, но всегда одинаково-бескрайней Сибири. Ещё бы книга, лежащая на коленях — была собранием сочинений Верна или Дюма, а не частично запрещённым фолиантом по не совсем светлой магии — и можно быть почти счастливым, пусть и на краткие часы. Но нет, «мы имеем то, что имеем». Скоро придёт Аберфорт и от ощущения уюта и правильности происходящего не останется и следа. Брат всегда был элементом неопределённости в итак не слишком правильной семье Персиваля Дамблдора и тот памятный выпад на похоронах не открыл для Альбуса ничего нового, хотя и закончился для него сломанным носом. Что ж, он понимал брата — уже уверившись в видимом, тот был слишком зол, обнаружив, что от него вновь скрывали правду. Это логично и вписывается в личностный профиль.

Положа руку на сердце, Альбус предпочёл бы Аберфорту ничего не рассказывать — но уже тогда заклятие требовало огромных сил и поддерживать его в одиночку означало сосредоточиться только на этом, а довериться больше никому не мог — иначе, как и отец, закончил бы свои дни в Азкабане.

Альбус не помнит, сколько раз за последние полвека они пытались изменить существующее положение. В сущности, если бы не Аберфорт, он так и не стал бы ничего менять, но брат считал, что нельзя вечно ждать: «Ты не бессмертен, даже если воображаешь, что это так!», «Однажды в этом кабинете поселится кто-то другой и нам придётся раскрыть карты! Ты уверен, что этот кто-то будет хотя бы также благосклонен к ней, как старик Диппет?»

Фоукс зашевелился на своей жёрдочке и издал короткую трель, напоминая о времени. Встрепенувшись не хуже своего фамилиара, Альбус сказал: «Да-да, ты прав. Иди за ним» и вышел из-за стола. Когда за спиной у него полыхнуло во второй раз и нескладная тень Аберфорта упала на книжные полки, где Альбус расставил в нужном порядке массивные тома, потайная дверь уже открывалась. Не здороваясь друг с другом, братья прошли в маленькую круглую комнату, посередине которой висела ни на чём хрустальная сфера четырёх ярдов в диаметре. В центре сферы плавала в прозрачной синеватой дымке девочка, лет четырнадцати на вид.

Заклятие, применённое Альбусом в тщетной, как ему казалось, попытке если не исправить произошедшее, то хотя бы свести к меньшему злу, хранило Ариану вот уже девять десятков лет. Мир пережил две страшные войны и множество малых, братья постарели, могилы родителей почти исчезли, а она по-прежнему пребывала в безвременье, не ведая ничего и ничего не ощущая — уж это Альбус мог сказать точно, потратив годы, дабы убедиться, что не заставил сестру страдать ещё сильнее.

По-прежнему не произнося ни слова, Аберфорт жестом заставил сферу подняться выше, освобождая место на полу, где начал чертить перекрещивающиеся фигуры, изломанные, искорёженные, одним своим видом внушающие если не ужас, то смутное ощущение страха непременно. Старший брат в это же время наносил на сферу и стены комнаты дополнительную защиту, заодно позаботившись об энергетических затратах: канал, по которому Хогвартс питал сложную схему стазис-заклятия, почти зримо светился, перекачивая огромное количество заёмной силы. Наверное, в это время портреты замерли в рамах, домовые эльфы на кухне потеряли сознание, а ученики почувствовали во сне нечто странное, отдавая замку пусть малую, но толику своих сил. Глубинные запасы Альбус трогать попросту опасался — уж слишком непредсказуемые последствия это могло вызвать. Пока директором был Диппет, Альбус, конечно, и думать не смел о каких-либо попытках освободить Ариану — ему хватало того, что в обмен на обязанность преподавать он получил возможность переключить на Хогвартс затраты энергии для поддержания стазиса. Но, заняв место Армандо, уже не мог ничего возразить Аберфорту, мечтавшему вернуть сестру к нормальной жизни.

Подготовив ритуал, Аберфорт отошёл к стене, предоставив солировать старшему брату. Подняв палочку на уровень глаз, Альбус застыл, впитывая в себя как можно больше изменённой замком энергии, а затем резким усилием, соразмеряя ритм дыхания, попытался проникнуть в сферу заклятия, давно уже зациклившегося само на себя — увы, только это обеспечивало защиту Арианы, но и мешало узнать хоть что-то о её состоянии.

…тихий звон спустя лишь несколько минут возвестил, что теперь Альбус будет тратить собственные силы. Аберфорт, резко полоснув кончиком палочки наискосок через грудь, начал отдавать брату свои. Сияние вокруг сферы темнело, темнело, пока не стало почти чёрным и в этот момент Альбус внезапно оборвал монотонно звучащую формулу активации. Разочарованно, зло выдохнув, Аберфорт помог ему дойти до кресла в кабинете, вновь зашифровал вход в круглую комнату и спросил:

— Что?!

— Я не смог. Не то, чтобы не хватало сил — ты знаешь, мы могли продолжать, хотя стазис-поле поглощает почти всё.

— Если дело в перерасходе энергии, то раньше…

— Нет! Всё сложнее.

Аберфорт вопросительно молчал, что удивляло само по себе.

— Проблема не только в поглощении. Я оборвал активацию выхода из стазиса потому, что смог получить данные о её состоянии, и…

— И?

— Она слаба, слишком слаба. Вытащи мы её сейчас — и Ариана не проживёт даже нескольких минут. Помнишь, как мы пытались разобраться в той мешанине заклятий, поразивших её во время дуэли? Помнишь, как мы поняли, что она сама притянула их, не понимая до конца, что происходит, но желая защитить нас — всех нас? Эта смесь энергий изменила её, а сейчас я убедился — ещё и лишила почти всех жизненных сил.

— Рад, что оказался прав? Убедил, твой стазис был единственным выходом, что дальше?

— А дальше — самое важное. Мы не зря все эти десятилетия вливали в сферу всё новые и новые силы — наша сестра… здорова.

— Что? — вдруг севшим от волнения голосом. — Но мы думали…

— Мы ошиблись, брат. Ариана теперь полностью здорова физически и почти полностью — душевно. Не знаю, насколько пострадала память, но остальное — в почти полном порядке. Нам остаётся только вытащить её.

— Сколько?

— Несколько лет. Не скажу точнее, ещё нужно многое проверить, но не меньше шести-семи лет. Только тогда мы сможем убрать стазис, не рискуя её жизнью.

Это было жестоко — просто ждать. Альбус понимал, что всё сделано правильно, это успокаивало, но просто ждать — непривычно и слишком похоже на слабость. Словно он расписывался в собственном бессилии, как тогда, пытаясь и не сумев переубедить Геллерта.

Возможно, покажется необычным, но Аберфорт испытывал почти то же самое. Жить, чтобы искупить вину перед сестрой — и вдруг узнать, что в конечном итоге нужно сложить руки в ожидании, когда она будет готова вернуться в этот мир.

Уходя, он на миг обернулся и словно наткнулся на взгляд брата. Не странно ли — спустя почти век почувствовать, что у них есть что-то общее… одна на двоих мысль: когда она придёт в себя, как объяснить, в каком времени Ариана теперь оказалась?..

(1) Драко ошибся. Учитывая, что родилась Саиф в августе 1982 года, тесты в Министерстве Магии проходят, как было сказано, с восьмого по девятнадцатое сентября, а описываемые события происходят в 1989 году, Саиф не шесть лет, а только-только исполнилось восемь, она на год младше Джинни Уизли. Младше своих лет Саиф выглядит от того, где и как жила раньше. (прим.авт.).

(2) dalhar — «ребёнок». (прим.авт.).

(3) Z’talin — не чтение мыслей в узком смысле, а экстрасенсорные способности вообще. (прим.авт.).

(4) Румал — оружие тагов-душителей, платок или тонкий шарф с утяжелителем на конце. (прим.авт.).

(5) Майтхили — индоарийский язык, входящий в индоевропейскую семью языков. (прим.авт.).

(6) «В убийстве острием нет страсти, как в убийстве лезвием… убийство острием лишено артистизма… но пусть тебя это не останавливает, если плоть, раскрываясь, сама себя предлагает» — на самом деле это не одна фраза, а две, объединённые в одну — начало принадлежит Гурни Хэллеку, а продолжение — Данкану Айдахо, но обе части взяты из «Дюны» Фрэнка Герберта. Объединил, поскольку для меня они дополняют одна другую. (прим.авт.).

(7) «дело вовсе не в винтовке Энфилда» — поводом к т.н. «восстанию сипаев» в Индии стала новая винтовка Энфилда с капсюльным замком. Патрон, который надлежало скусывать, якобы пропитывался смесью говяжьего и свиного жира (корова является священным животным в индуизме, а свинья — нечистым в исламе). (прим.авт.).