Hoc erat in fatis (Так было суждено) (джен)

Он внезапно пробудился от непонятного резкого звука, абсолютно чуждого здесь, во мраке и тиши. Или это был лишь сон? Он прикрыл глаза, хотя это простое действие абсолютно ничего не изменило — тьма, как была вокруг, так и осталась, даже не изменив своего оттенка. Поначалу это давало шанс увидеть звёзды и яркие всполохи перед внутренним взором — единственные проявления цвета и света в его реальности. Но это было давно, не теперь… Возможно, сейчас это был слабый намёк на иллюзию того, что тьма лишь следствие закрытых глаз. Нет, в таком случае не тьма, а темнота. Или даже лучше — полумрак. Вот сейчас он откроет глаза и увидит серебристую полоску лунного света, скользящую по потолку и играющую в хрустальных лепестках люстры, но не станет любоваться танцем холодных бликов и переливов, а лишь слегка повернёт голову, чтобы увидеть такое красивое и любимое лицо, обрамлённое пушистыми волосами, кажущимися почти чёрными в темноте ночи. И, конечно, нежная улыбка сразу же озарит его лицо, ведь та, которая лежит подле него — самое дорогое, что у него есть…

О, нет. Неправда. Теперь есть ещё кое-что. Или точнее — кое-кто. Ярчайший солнечный луч, который ворвался в его жизнь одним пасмурным днём и раскрасил её ещё более яркими цветами. Та, которую он поклялся любить вечно, подарила ему это маленькое чудо, смотрящее на мир ярко-голубыми глазами в начале своей жизни. Уже позднее, когда золотистый пух на её голове превратился в локоны — голубизна её глаз плавно перешла в ярчайшую зелень, а её радостный смех, как перезвон маленьких колокольчиков, наполнил их уютный дом и окончательно изгнал остатки печали из его сердца…

Печаль. Она вернулась и почти до краёв наполнила его душу. А ещё тоска и разочарование. Раньше был и гнев с жаждой действия и мести. Но не сейчас. Они ушли, оставив после себя пустоту, которая со временем заполнилась чувством сосущей безысходности, хотя порой весь его сумрачный внутренний мир озарялся яркими солнечными всполохами с прекрасными звуками такого любимого смеха и со свежим ароматом весны и свободы. Как сейчас. Это были проявления мимолётной надежды и веры…

Чем ты выше взобрался — тем больнее падать. Но ведь он никогда не стремился к высотам — они были частью его жизни, однако и падения были частыми и крайне болезненными. Хотя после них он парадоксально оказывался ещё выше.

Но сейчас он в самом низу и даже не может рассчитывать на какую-то помощь или просто зацепку, которая поможет подняться. Уже не может.

Глаза распахнулись сами, от осознания. От понимания того, что его разбудило. Как можно быстрее встав, хотя торопиться было определённо некуда, он стал продвигаться вдоль стены, слегка касаясь её своей ладонью. Шершавые влажные камни и порой набухшие капли, моментально исчезавшие от его прикосновений. Вот угол, опустить немного руку, и будет камень, который был на удивление мягок, если так можно выразить его отличие от всех других камней, составляющих это помещение. Ещё немного ниже и будут зарубки. Неглубокие отметины на «мягкой» поверхности, но будто рваные раны его души. Каждый рубец — один год его пребывания здесь. Шесть. Сегодня он должен сделать седьмой…

Это была единственная данная ему возможность ощущать время. Он уже даже забыл вкус пищи, приёмы которой могли хоть как-то разнообразить его существование здесь. Но нет, магия этого места лишила его каких-либо физиологических потребностей. Кроме сна. Порой его сны были настолько яркими, что сама реальность казалась снившимся ему кошмаром, а сновидения — становились реальностью. И это сводило с ума.

Но, несмотря на долгие семь лет этой муки, он всё ещё мыслил здраво. Или ему только так казалось? Впрочем, по его ощущениям он был всё таким же, как и в тот день, когда это началось. Или стал таким же?

Он помнил тот роковой день, будто это произошло только вчера. Его уже такое взрослое трёхлетнее чудо со звонким смехом пыталось поймать большую яркую бабочку, которая перелетала с одного цветка на другой. Второй самый дорогой для него человек был рядом с ним. Она плела большой венок и что-то напевала, а на её прекрасных устах играла счастливая улыбка; сам он сидел под раскидистым клёном, облокотившись на его мощный ствол. Это был один из тех моментов его жизни, которые наполнялись ни с чем несравнимым счастьем и ощущением удовлетворённости. В этот день на собрании Попечительского Совета шли бурные споры насчёт его судьбы, ему пророчили должность директора Хогвартса, самого молодого за немереное количество лет, но ему было совершенно всё равно. Он не хотел этого, ведь никогда не стремился к власти. Будучи учителем последние несколько лет, он даже не предполагал, что его кандидатура может когда-либо рассматриваться в таком ракурсе. И сейчас он просто сбежал. Взял свою семью и сбежал. Семья. Неприкосновенный оазис его жизни.

Что-то яркое мелькнуло перед глазами. Сфокусировав свой взгляд, он увидел бабочку, которая приземлилась ему на колено, но тут же взмыла ввысь, потому что в следующее мгновение златовласая малышка оказалась в его объятиях. Почти сразу на её голову приземлился поистине огромный яркий венок, и она, вырвавшись из рук отца и хохоча, стала кружиться среди цветов.

Но внезапно её смех оборвался, и она в испуге бросилась обратно к нему. Десяток людей в тёмных мантиях окружили место их уединения. Передав дочь на руки матери, он вскочил на ноги, но не успел больше ничего сделать, магия обездвижила их троих. Без слов его схватили и потащили прочь, но ему удалось в последний раз увидеть свою семью — испуганную дочь на руках любимой, в глазах которой плескался сокровенный ужас и боль от бессилия что-либо сделать. А в следующий момент его перенесли за множество миль оттуда…

Он не знал, куда и зачем, почему и на сколько. Он не мог спросить, а ему и не говорили. Он не видел лиц и не слышал ни звука от своих похитителей, в памяти всё смазалось. Его, просто обездвиженного, как-то поместили в это место, здесь не было ни окон, ни дверей. Одни лишь камни, тьма и тишина… И магия. Вначале он не ощущал её. Придя в себя, он будто взорвался. Он бушевал и кричал, но никто не пришёл, и ничто не изменилось.

Как он мог быть столь беспечен? Хотя война закончилась несколько лет назад, он просто не имел права расслабляться! Он ведь знал, что как магнит притягивает к себе неприятности… Но эти мысли пришли к нему позже, когда он успокоился, осознав бессмысленность своих гневных криков и избиение бесчувственных стен. Упав на пол и не шевелясь, он стал ощущать её, магию. Она давила своей мощью, исходя отовсюду. Каждый камень здесь был будто её источником.

Его голову заполнили мысли, большая часть которых состояла из вопросов без ответов. Они носились, как рой пчёл, покинувших свой улей, но сильнее всех стал проявляться вопрос — почему? И тут пришёл ответ. Он просто появился, будто сама магия, властвующая здесь, дала его. А может, так и было? Он просто осознал, что так надо. Предначертано ли это было? Записано ли в Книге Судеб? Этого он уже не знал.

Отбросив очки, он просто лежал и смотрел во мрак, окутывающий его со всех сторон, и вслушивался в мёртвую тишину, царившую вокруг. Он не знал, сколько времени прошло; то засыпая, то просыпаясь… но оставался недвижим. Когда его покинул шум в ушах, он стал слышать, как бьется его сердце. Слышать, а не ощущать! И как кровь движется по его организму, насыщая клетки кислородом… Откуда брался свежий воздух, он не знал. Это просто имело место быть.

Через какое-то время, закрывая глаза, он перестал видеть бессмысленную игру ярких красок. Теперь цвета в его существование приносили лишь сновидения, или когда он часами напрягал своё воображение, вызывая тот или иной образ в своей памяти.

Однажды он проснулся от резкого звука. Звука! Пока его сердце трепетало в груди, а распахнутые глаза жадно искали хоть какие-то изменения в окружающей тьме, в голове появилось понимание. Это был знак, что прошёл год. Целый год! И опять магия дала ответ на вопрос…

Когда он осознал это, то стал нарочно задаваться каким-то вопросом, полностью отдавая себя ему, и магия вновь и вновь давала ответ, с таким ощущением, будто он всегда был в его голове, и надо было лишь немного напрячь себя…

Он думал, что вскоре не останется вопроса, на который не будет знать ответа, но чем больше узнавал — тем больше осознавал, что все эти знания ничтожны.

Когда он первый раз поднялся на ноги, то не ощутил слабости, хотя знал, что пролежал недвижимо очень долго, да и к тому же без питья и пищи. Магия не только лишила его подобных потребностей, а так же сохранила его тело в том же физическом состоянии, каким оно было в первый момент своего появления здесь. Но с того момента он стал заставлять себя совершать хоть какие-то физические упражнения, не ограничиваясь умственными. Ведь магия не дала ему ответ, будет ли так всегда… И именно тогда он позволил себе не прогонять те искры надежды, что он выйдет отсюда. Когда-нибудь…

Когда он получил сигнал о наступлении второго года, то стал делать отметки. К тому моменту он исследовал каждый камень, до которого мог дотянуться, и нашёл тот «мягкий» в углу, в котором держал свои очки. Именно их дужкой он выцарапал тогда две вертикальные линии… А теперь он сделал седьмую.

Вернувшись в предполагаемый центр помещения, он лёг на пол и раскинул руки и ноги наподобие звезды. Магия давно перестала давить на него, хотя осознание этого пришло совсем недавно. Но сейчас он испытал какую-то лёгкость, как в детстве, когда ещё верил в чудеса и не знал о магии, когда суровая действительность его жизни ещё не убила детской наивности, или позже, в школе, где магия стала обыденностью, а чудеса — пережитком маггловских фантазий. Но нет, у него было своё маленькое чудо, золотой лучик, его дочь. Хотя уже не маленькая. Ей должно быть уже десять, почти одиннадцать! Она в этом году пойдёт в школу.

Он прикрыл глаза и вызвал образ его любимой с дочерью на руках. Тот самый, когда он видел их в последний раз, только тут они улыбались ему. И он улыбнулся им в ответ. Солнце играло в их золотых волосах, а слабый ветерок развевал лёгкие летние одежды и шевелил цветы в пушистом венке на голове его крошки.

— Мы ждём тебя, — прозвучал в голове такой любимый и нежный голос, но такой далёкий…

Как он может заставлять их ждать?! Они — самое дорогое, что у него есть! И он для них не просто мальчик-который-выжил-и-победил! Он для них отец и муж! Семья.

— Я приду! — громко сказал он и распахнул глаза.

Перед ним плясали золотистые искорки, складываясь в тот образ, который был нарисован перед его внутренним взором. В некой отстранённости он протянул к ним руку.

— Я вернусь, — прошептал он, а в следующее мгновение его ослепила ярчайшая вспышка, и он уже не видел, как яркий свет спиралью втянулся в него. И лишь продолжал шептать. — Я вернусь. Вернусь. Скоро. Очень скоро…