Мальчик, который… (джен)

Я явился вестником к ребенку,

Метатрон (Алан Рикман), «Догма»

Аккуратные дорожки между клумбами, чинные английские лужайки. Роскошный розарий. Круглое озеро, вокруг которого столпились глазеющие на лебедей туристы. Свежий ветер осторожно купает золотистую листву деревьев в лучах заходящего солнца. С того дня, когда он впервые увидел все это, ничего не изменилось. Ничего.

Гарри помнил автобусную экскурсию в Лондон так ясно, будто она случилась вчера, а не во времена обучения в начальной школе. Класс долго водили по дворцам и музеям, а к вечеру они оказались здесь, в Кенсингтонском парке. Учительница показала детям величественный Ноттингем-Хаус, триумфальную арку Веллингтона, Дуб эльфов и, наконец, подвела группу галдящих, но слегка утомленных семилеток к памятнику какому-то мальчишке в совершенно немыслимом костюме и с тростниковой дудочкой в руках.

— Вот! — торжественно произнесла миссис Броуди, махнув рукой в сторону постамента. — Питер Пен, Вечный Мальчик. Мальчик-который-не-хотел-расти. Его знают не только англичане, но и весь мир! Много лет назад он был придуман писателем Джеймсом Барри. Мистер Барри родился…

Он тогда так и не понял, почему этот Питер Пен не хотел расти. Лично Гарри, если б ему позволили выбирать, стал бы взрослым немедленно — не пришлось бы жить у Дурслей... хотя, наверное, у этого Пена были нормальные родители, поэтому он и хотел навсегда остаться маленьким. Книги, «известной не только Англии, но и всему миру», воспитанник уважаемого семейства из Литтл-Уингинг, конечно, не читал: дядя и тетя не поощряли такого бесполезного времяпровождения. Но слова учительницы заинтриговали его. И когда миссис Броуди уже повела своих подопечных к выходу из парка, Гарри подошел к Питеру ближе, поднял голову и так пристально, так долго смотрел в лицо статуи, что в какой-то момент увидел… на какую-то секунду… что изваяние подмигнуло ему. Как хорошему знакомому. Гарри неуверенно улыбнулся в ответ, но тут где-то вдалеке раздался резкий голос миссис Броуди, выясняющей у Дадли, куда подевался его двоюродный брат. Гарри оглянулся и, увидев, что вокруг никого уже нет, побежал вслед за одноклассниками.

Через пару дней он подошел к учительнице и спросил, где можно взять сказку про того мальчика в парке. Сначала она явно хотела ответить что-нибудь вроде «в вашем возрасте, Поттер, пора знать про библиотеки» — но потом посмотрела в его глаза и промолчала. Бог знает, что уж миссис Броуди там увидела, только на следующий день Гарри получил потрепанный экземпляр «Питера Пена». Это было так неожиданно, что и теперь, спустя девять лет, он ясно видел немного печальную улыбку на давно поблекшем лице женщины и слышал ее слова: «Мой Майк когда-то зачитывался этой историей. Я даже боялась, что однажды открою спальню — и там никого, упорхнул на остров Небывалый … а теперь он вырос, знаешь ли».

Гарри буквально проглотил книгу и почти месяц ходил совершенно потерянный. Подумать только: бросить дом! найти Небывалую Страну и друзей! сражаться с индейцами! научиться летать! быть свободным! Да, ради этого стоило оставаться мальчишкой. Гарри теперь был уверен, что, раз Питер сбежал всего через семь дней после того, как родился, его семья была такая же, как у Дурслей. Эх, как было бы здорово открыть в один прекрасный день окно и улететь туда, где нет ни вечного рева дядюшки Вернона, ни вытянутых свитеров этого глупого бегемота Дадли, ни школы, в которой вечно всем недовольны! Они с Питером строили бы Тайный домик, ныряли в холодное зеленое море, ходили в гости к русалкам, говорили с птицами… и как хорошо было бы дружить с таким, как Пит!

Он думал об этом постоянно. Когда-то серые и скучные, дни проходили теперь в воображаемых беседах с новым приятелем. Иногда мечты оказывались настолько захватывающими, что Петунии Дурсль удавалось привлечь внимание племянника только хорошей затрещиной — пронзительные вопли уже не приносили особого результата. Все это было слишком хорошо и закономерно завершилось полной катастрофой: Гарри, которому поручили вымыть посуду после прихода гостей, в задумчивости перебил почти все чашки парадного сервиза.

Обычно на него мало обращали внимание, но случай был совершенно исключительный. Дядя Вернон лично отправился в чулан с инспекцией, выгреб оттуда все, кроме нехитрого гардероба да постельных принадлежностей, и выбросил. Книжка Майка Броуди с треснувшим вдоль корешком, чернильными пятнами на третьей странице и длинной царапиной на гладкой, слегка прохладной обложке окончила свои дни в огне камина. А через три долгих тоскливых года почтальон принес в дом №4 на Тисовой улице тяжелый конверт из желтоватого пергамента…

Гарри подошел к пруду, присел и начал крошить булку для двух роскошных лебедей, которые неуклюже ковыляли по берегу. Он улыбнулся, вспомнив визг кузена, разжившегося поросячьим хвостом, кошмарного вида торт и самое главное — рассказ Хагрида. Это была какая-то сказка, сон, в котором сбывалась самая заветная мечта. «Она есть! — пела его душа. — Ты слышишь, Питер? Она есть, моя Небывалая страна! И чтобы туда попасть, не нужно всю жизнь быть мальчишкой. Я стану взрослым, похожим на отца и маму. У меня, наверное, будут друзья — и тогда не надо даже пиратов с индейцами… хотя хорошо бы!»

Когда Гарри, окончив третий курс Хогвартса, вновь оказался в Кенсингтоне, он уже понимал, что Капитан Крюк, мягко говоря, не самый грозный джентльмен в мире, а жизнь волшебника не менее жестока, чем жизнь магла. Но чувство счастья, обретенного так неожиданно, никуда не делось. Сердце, переполненное любовью — к Рону, Гермионе, крестному, к странному и чудесному миру волшебной школы — требовало разделить радость с кем-то, кто мог бы понять. И, потихоньку отделившись от Дурслей, Гарри бродил по дорожкам парка до тех пор, пока не оказался у памятника.

В тот раз он долго-долго стоял возле статуи, вглядываясь в темные глаза Питера, пытаясь найти в них намек на улыбку. Он был уверен, что три года назад ему не померещилось. Но в этот раз надежде было не суждено сбыться — лицо Питера Пена оставалось неподвижным. Гарри разочарованно вздохнул и сказал: «Знаешь, если бы ты оказался в МОЕЙ стране, ты бы не захотел оставаться ребенком. Там, знаешь... интересно расти». Потом подумал и добавил тихо: «Только сражаться с врагами — это все-таки не очень весело. Мне было страшно. Если честно, я надеюсь, что мне не придется больше этого делать».

Лебеди подобрали все, что Гарри дал им, и потопали к воде. Он проводил долгим взглядом птиц, которые, оказавшись в родной стихии, превращались из смешных косолапок в царственных пав. Потом поднялся, отряхнул брюки, засыпанные крошками, и в третий раз за прожитые шестнадцать лет подошел к Питеру Пену.

— Привет! — шепнул Гарри. Ответа, разумеется, не последовало. Только ветер все шелестел, да слышны были неподалеку веселые голоса туристов и визг малышни. Солнце почти зашло, и в неверном вечернем свете казалось, будто изваяние как-то сочувственно и недовольно хмурится. Гарри осторожно положил руку на прохладный постамент. Потом посмотрел в лицо первого, пусть и выдуманного друга своего детства, и заговорил делано веселым тоном:

— Я хочу тебе сказать: в прошлом году выяснилось, что относительно меня и Волдеморта существует пророчество. Вроде как я тот единственный, кто сможет его убить. Теперь на мне лежит ответственность за весь магический мир. Я теперь Избранник, представляешь? И знаешь, что самое ужасное? Самое ужасное, Пит, что так было с того самого момента, как я родился. С первого дня!

Он стукнул кулаком по камню и как-то странно засмеялся. Смех окончился всхлипом. Питер молчал, словно ждал, когда старый знакомый овладеет собой настолько, чтобы продолжать.

— Понимаешь, — снова заговорил Гарри, — я все надеялся, что этого не будет. Что как-нибудь обойдется, и Волдеморт не сможет воскреснуть. Что я буду жить спокойно, как все… ну, почти как все… Стану аврором. Это, конечно, тоже опасно, но это же не… А потом был этот проклятый турнир, и это проклятое пророчество. Я надеялся, что кто-нибудь мне поможет! — Гарри, уже не стесняясь, плакал. — Но Сириус погиб из-за меня. Я ведь не успел его выручить. И Снейп убил Дамблдора… а директор ему так верил!..

Это было какое-то безумие. Дрожь сотрясала тело, слова рвались из горла безостановочным торопливым потоком, так, будто где-то внутри прорвало плотину:

— Я не смерти боюсь, Питер! Я боюсь, что я сам смерть! Я так устал. Во мне скоро совсем все выгорит. Я знаю, что Рон и Гермиона никогда меня не бросят по своей воле. Только я уверен — когда придет время и они будут нужны мне больше всего на свете, их не окажется рядом. Наверное, я буду этому рад. По крайней мере, ребята останутся живы… Я даже поговорить с ними об этом не могу, потому что они в меня тоже верят. Все в меня верят, Питер! Это… это…

Он сгорбился и закрыл лицо руками. Потом сказал глухо:

— Зря я тогда мечтал улететь вместе с тобой и Динь-Динь строить Тайную хижину. У тебя все-таки было семь дней, чтобы подумать. А я был взрослым с первой минуты своей жизни.

Гарри бессильно опустился в траву и закрыл глаза. Солнце село, с озера ощутимо тянуло холодом. Последней надежде магического и немагического мира было все равно. Тяжесть, возложенная на его плечи, давила невыносимо, и некому было принять на себя даже малую часть страшной ноши.

— О Мерлин, Гарри! Где тебя носит?!

Он с усилием поднял голову: по дорожке бежали Римус Люпин и перепуганная миссис Уизли. Гарри быстро встал и потер лицо руками, надеясь, что уже достаточно темно и никто не увидит следов недавнего срыва.

— Как ты мог, как ты мог, о чем ты только думаешь… — запричитала Молли, стискивая его в объятиях. — Ты не должен ходить куда-то один. Неужели ты не понимаешь, что тебя могли убить!

Невольная усмешка скользнула по губам:

— Нет, миссис Уизли, это я хорошо понимаю. Я не хотел никого пугать, просто задумался и заснул здесь.

— Правда? — взгляд Люпина был изучающим и напряженным.

— Правда, — ответил Гарри твердо. — Сам не знаю, как это у меня вышло. Пойдемте. Тут жутко холодно.

— Да, конечно, конечно, милый, пойдем! — заторопилась миссис Уизли. — Рон и Гермиона тоже очень встревожены. Мы оставили их у входа в парк, чтобы они могли тебя перехватить, если ты вдруг объявишься.

И Молли, схватив Гарри за руку, зашагала к воротам Кенсингтонского парка. Римус, все еще недоверчиво хмурившийся, последовал было за ними, но вдруг остановился и оглянулся на памятник... конечно, ничего необычного. Просто фигура ребенка, играющего на тростниковой дудочке. В этот момент в парке зажглись фонари, холодный ветер рванул ветви деревьев, заплясали причудливые тени — и Люпину почудилось, что изваянный из камня Вечный Мальчик с печалью и сожалением смотрит вслед Мальчику-Который-Выжил.