К далеким берегам (джен)

AUDIO BULLYS “I’m in Love”

— Человек же не может просто так взять и пропасть, верно? — на мгновение прекратив расчесывать спутанные волосы, Гермиона с негодованием уставилась на свое отражение, словно ожидая, что то действительно сподобится на ответ, да еще такой, на какой она сама не способна. — На пустом месте?

Гермиона в зеркале лишь презрительно и беззвучно хмыкнула, показала язык и заливисто рассмеялась.

— Бесполезная стекляшка.

Тяжело и как-то слишком уж театрально, с надрывом, выдохнув, Гермиона на ватных ногах добралась до кровати и, не раздеваясь, легла прямо на покрывало.

Усталость, тщательно вдавливаемая в самые дальние уголки существа целых двое суток — почти бесконечных, полных беспутных поисков и саднящего отчаяния вперемешку с колкой надеждой — дала о себе знать. Тело, и без того причинявшее ей немало неудобств с самого злосчастного укуса оборотня, стало совсем уж чужим — слабым, безвольным, вымотанным до самой последней капли.

Пожалуй, стоило прислушаться к совету Блэка и поспать хотя бы пару часов, позволить другим искать Гарри, дать своему беснующемуся внутри черепной коробки мозгу немного осмыслить произошедшее, обдумать план действий наконец.

«Ну-ну, — гадливо шепнуло подсознание. — Неужто ты позволила бы чужим людям искать своего ненаглядного Гарри? Позволила бы? Да что ты говоришь, детка. Еще скажи, что спала бы спокойно в своей теплой кроватке, пока эти олухи отмывали его кровь со стен подвала».

Не спала бы, конечно.

Даже сейчас, много тягучих часов спустя, под гнетом усталости и отчаяния, она не могла сомкнуть глаз.

На пару с Блэком они обыскали, пожалуй, каждый закоулок, но не нашли ни следа. Гарри не было. Не было вообще.

Ростки страха, поначалу совсем уж хлипкие, теперь — в тишине и относительном покое, в самой что ни на есть питательной среде — разрослись в ней буйным цветом.

Вена на лбу запульсировала, и внутренний зверь, которого Гермиона по глупости или наивности уже успела зачислить в разряд домашних котят, тихонько и угрожающе зашевелился, словно предупреждая, что еще одна оплошность — и контроль возьмет он.

«Может, оно и хорошо».

Уж то чудовище, что живет в ней, точно знает, что делать в таких случаях. Знает, как справляться с болью, выжигая себя дотла. Знает, как перестать бояться самого страшного.

Гермиона до сих пор, несмотря на все испытания, оставалось слабой. Она боялась, до жути и дрожи в руках, боялась за него — своего странного, слишком уж вспыльчивого друга.

— Взбодрись уже, дура, — Гермиона закрыла лицо руками и, стараясь хоть как-то сдержаться и не заплакать, задышала быстро-быстро, словно задыхаясь.

Страх — штука гадкая: дай слабину, на одно короткое мгновение, даже тень мгновения — и от него уже никак не избавиться. Оглянуться не успеешь, а эта дрянь уже неотъемлемая часть тебя самой.

— Эй, пришибленная, — приторно сладкий голосок Лаванды Браун резанул ухо. — Там внизу тебя чудик Уизли ждет.

Вся мерзость последних дней — ссора с соседками по спальне, едва не закончившаяся дракой, грязной потасовкой — вдруг потеряла прежний смысл. Гермиону почти что не кольнуло это едкое «пришибленная», разве что совсем чуть-чуть.

— Скажи ему, чтоб шел…

— Я тебе не девочка на побегушках! — глаза Лаванды вспыхнули недобрым огоньком, а руки сами собой сжались в кулаки. — Сама ему это передавай!

Почувствовав, как горькое раздражение с примесью обиды сочится по венам, Гермиона вскочила на ноги и, стараясь не задерживаться в компании этой идиотичной дуры, спустилась вниз в общую гостиную.

«Чудиком Уизли» оказался Рон, в чем она, собственно, и не сомневалась.

— Поговорить надо, — он нервно огляделся и, бросив на нее опасливый взгляд, шепнул: — Это о Гарри. О Гарри Поттере, я имею в виду.

В глубине его глаз светилось знание и, что куда более удивительно, желание им поделиться.

— Пошли прогуляемся.

Гермиона кивнула и, словно безвольная кукла, зашагала вслед за Роном, до определенного момента даже не задумываясь, куда именно они идут. Лишь оказавшись у личных комнат профессора Прорицаний, она, вспорхнув из глубины мрачных мыслей, окинула Рона полным непонимания взглядом.

Она-то думала, что лучшее место говорить — улица. Лишних ушей там на порядок меньше, чем в замке, да и атмосфера более располагающая к всякого рода откровениям.

Если Уизли так уж хотел поговорить, тем более о Гарри, он должен был вывести ее на лужайку, но никак не вглубь замка.

— Что мы тут делаем?

Рон приложил палец к губам, жестом призывая Гермиона молчать, затем, набрав полные легкие воздуха, настойчиво и подчеркнуто громко постучал.

С минуту ничего интересного не происходило, ровным счетом ничего.

Гермиона даже успела подумать о том, что Уизли, быть может, просто спятил, заманил ее сюда и теперь со всеми потрохами сдаст профессора Лонгботтом как искусавшего его оборотня… Подумала, но сразу же отсекла такую мысль. Для проворачивания подобного у ее милейшего однокурсника не хватило бы ни хитрости, ни продуманности, ни наглости.

— Заходим быстро, поняла?

— Что?

Секунду спустя на пороге появилась профессор Лонгботтом, чуть более взъерошенная и недовольная, чем всегда.

Впрочем, учитывая их неожиданный визит, это и неудивительно.

— Добрый день, профессор, — Рон вперил в Алису внимательный, жесткий взгляд. — Как насчет поговорить о Гарри Поттере? О его пропаже?

Ужас, вспыхнувший в расширившихся зрачках профессора, был сравним разве что с ее собственным, Гермионы, удивлением. В одно короткое мгновение они обе, словно по мановению палочки, перестали понимать, что вообще происходит.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Уизли. Не имею ни малейшего понятия, — голос Лонгботтом вдруг дрогнул и почти сорвался на визг.

Она попыталась было захлопнуть дверь перед самым носом у нежданной парочки, но Рон, предвидев такой поворот событий, успел перехватить дверь. Затем, не давая опомниться, резко рванул ее на себя и, не спрашивая разрешения, проскользнул в комнату.

В голове у Гермионы билась одна единственная мысль: «Заходим быстрее, поняла?».

Она поняла.

Опасливо оглядевшись по сторонам и так и не обнаружив ничего подозрительного, Гермиона прошла в комнату профессора и плотно прикрыла за собой дверь.

— Слушай, я не силен в Заклинаниях… Сможешь наложить изолирующее звук заклятье на комнату?

— В теории… Честно говоря, на практике еще ни разу пробовать не приходилось. По программе это совсем не на третьем курсе…

— Давай, пробуй.

Гермиона достала палочку и, чувствуя, как лоб от страха, злости и непонимания покрывается испариной, прошептала заклинание. Вышло достаточно сносно, и на какую-то долю мгновения Грейнджер даже затопило чувство гордости.

— И что теперь? — хмуро оглядев обоих, спросила профессор Лонгботтом.

Все время до этого она наблюдала за ними молча, даже не пытаясь помешать, только хмурясь.

— Мы хотим знать, что на самом деле случилось с Гарри Поттером.

— Откуда мне знать, молодой человек?

— Кому знать, как не вам? Это ведь с вами он общался в вечер накануне исчезновения, не так ли? Что вы ему сказали?

— С ней он общался позже, между прочим, — профессор небрежно махнула в сторону Гермионы. — Но ее ты почему-то не подозреваешь.

— Мы с вами оба знаем, что Гермиона скорее сама себя пожрет, чем причинит ему вред.

«Пожрет» — как мило.

Гермиона вздрогнула и невольно сделала шаг в сторону двери.

Вся эта сценка напоминала тщательно продуманный, грамотно режиссированный спектакль. Ладно, предположим, профессор Лонгботтом, как достаточно сильный ясновидец, могла видеть то, что они с Гарри разговаривали. Но Рон-то что несет?

— Ты смешной, мальчик. Но, прости, это ничего не меняет, я ничем не могу помочь — ни тебе, ни Гермионе, ни тем более Гарри.

— Я видел алтарь.

Гермиона увидела, как Алиса, уже почти что взявшая себя в руки, напряглась и побледнела. Рон попал в самую точку — что-то очень и очень ее волнующее.

— Что, прости?

— Я видел алтарь, да. Огромная плита, похожа на могильную, сверху какая-то убогая книжонка, россыпь подгнивших лепестков, оккультные символы, остатки какого-то животного… Кого вы прирезали, чтобы вызывать своего дружка-оборотня? Кролика или, может быть, летучую мышь?

Гермиона вся превратилась в слух: что-то внутри, быть может пресловутое шестое чувство, подсказывало, что ересь, сыплющаяся с губ Рона, при всей своей внешней абсурдности, — чистейшая правда.

— Убирайтесь из моей комнаты сейчас же! Вы оба, вон!

— Я хотел по-хорошему, — резкий взмах палочки, выкрик заклинания и профессор, обездвиженная, рухнула на пол.

— Какого дракла ты делаешь?!

Выскользнув из-под мягкого купола забвения и бездействия, Гермиона кинулась к профессору.

— Надо привести ее в чувство и быстро… Я даже не представляю, что скажет Блэк… Что он скажет мне, про тебя я вообще молчу… Пакуй вещи, Уизли.

— Ты уже не хочешь знать, что случилось с Поттером?

Рука Гермионы замерла в воздухе, так и не коснувшись лица профессора.

Она хотела знать, хотела этого больше всего на свете!

— На, вылей это ей в рот, — хмурясь, Рон передал ей крохотный пузырек, до краев заполненный бесцветной жидкостью.

Повертев ее в руках, Гермиона невольно ахнула, глаза ее широко распахнулись, а с губ само собой слетело:

— Сыворотка правды. Откуда ты?..

— Купил, честно. У Сьюзен Боунс.

Гермиона неодобрительно покачала головой. Да, конечно, она и раньше слышала, что Сьюзен Боунс, лучшая и любимая ученица профессора Слизнорта, пользуясь старческой немощью наставника, приторговывает простенькими зельями среди учеников (что-то сродни ее распространению домашней работы), но чтоб Сыворотка правды? Чем она вообще думала? Что, если бы зелье попало не в те руки?

Она осеклась, словно посмотрев на ситуацию со стороны: она, с пузырьком в руках, нависшая над обездвиженным профессором…

Более «не те» руки найти сложно.

Но все равно Гермиона влила зелье до последней капли.

— Ты все сделала правильно, — Рон положил ладонь ей на плечо.

Гермиона нервно дернулась, но вырываться не стала. Ее напряженный взгляд был прикован к постепенно приходящей в себя Алисе Лонгботтом.

— Сними заклинание, кажется, сыворотка уже достаточно подействовала.

Рон как будто нехотя убрал руку и подчинился, приводя профессора в чувства.

— Вы готовы говорить, профессор? — Гермиона села напротив немного ошалевшей Алисы, так, что их лица оказались примерно на одном уровне друг напротив друга.

— Да, — заунывный, далекий голос в духе цирковых гадалок, желающих нагнать благоговейный страх на слушателей.

— Что вы знаете о пропаже Гарри Поттера?

— Все.

— Он жив?

Ключевой вопрос, саднящий душу все последние дни, сам собой выплыл наружу. Конечно, начинать следовало не с него, но Гермиона не сдержалась.

— Не знаю.

От сердца отлегло. Все-таки не «мертв».

— Но он не вернется.

Гермиона почувствовала, что ее очень коротко состриженные ногти сами собой удлинились. Самообладание дрогнуло, а зверь внутри тихонько заурчал — домашний кот, которого не покормили, не такой уж опасный, но уже изготовившийся к прыжку.

— Что вы с ним сделали?

— Обманула. Так было нужно.

— Кому нужно?

— Мне. Это целиком и полностью моя затея.

— Что произошло? С самого начала и подробно, — Гермиона чуть наклонилась к Алисе, — пожалуйста.

Последнее слово — как плевок.

— Он хотел узнать, что произошло с его матерью, избавиться от кошмаров. Я помогла ему увидеть кое-что из воспоминаний. Упомянула о том, что мой старый друг-оборотень не может упокоиться, пока не исполнится его заветное желание. Видимо, он решил помочь его исполнить. Он спустился вниз, к Ремусу, и уже не вернется. Никто не возвращается.

— А сколько людей вы уже туда отправили?

— Я — ни одного, точнее, уже одного, да. Поттера. Мой муж Френк отправил одного паренька по имени Дориан несколько лет назад. Давно. Я долго не могла забеременеть, а Френк очень хотел сына.

— Бессмыслица какая-то, — вздохнула Гермиона.

— Нет, подожди, давай-ка я попробую, — Рон придвинулся ближе. — Вы ведь не наврали насчет заветного желания?

— Нет, просто я не сказала о том, что заветное желание Ремуса — живая плоть и кровь. При жизни ему нередко крепко доставалось от сверстников, знаете ли, и он был достаточно… кровожадным. Вот я и подумала, что сын одного из его, пусть и невольных, убийц будет прекрасной закуской.

Гермиона тихонько рыкнула, совсем уж по-звериному, и, чувствуя, как остатки самообладания покидают ее, отскочила в противоположную сторону комнаты.

— Все они такие, — флегматично заметила профессор Лонгботтом, — агрессивные, бездушные твари. Даже если кажется, что ведут себя как люди. Этакие домашние котятки, при первой возможности пытающееся оттяпать руку, которая их кормит.

— Мы не об этом, — Рон сжал руки в кулаки. — Оборотни не становятся призраками. Такого не бывает. Вы ведь вызвали его дух, да? Вы построили идиотский ведьмовский алтарь в подвале и вызвали Ремуса?

— Да, это было просто. Я вызвала его и предложила жертву за исполнение желания.

Злость пульсировала внутри Гермионы. Толчок, еще толчок, болезненная, тошнотворная пульсация в висках. Пустая голова, без единого жалкого обрывка мысли. Пустота и злость. Сама она, Гермиона, — злость. Злость часть нее — такая же неотъемлемая, какой еще недавно был страх.

Теперь от страха не осталось ничего — одни жалкие кровавые ошметки.

Гнев взорвал ее изнутри.

— Почему именно он? Только потому, что его отец недотепа сто лет назад сделал какую-то гадость? — голос прозвучал пугающе глухо, с нескрываемой угрозой.

— Не только. Парнишка оказался таким же, как его отец. Покопавшись у него в голове, взобравшись в такие дебри воспоминаний, о которых ты, девочка, и малейшего представления не имеешь, я обнаружила нечто такое, за что ему стоило поплатиться жизнью.

— Что же это?

— Он стал причиной смерти своей матери.

— Что за чушь? Он любил свою мать. Может быть больше, чем себя самого.

Алиса опустила глаза, а по лицу ее скользнуло виноватое выражение.

— Я видела этого мальчика ее глазами. Лили его боялась. Он все пялился-пялился, как не нормальный. Пугал ее. По-настоящему пугал. И вот запугал, видимо.

Гермиона почувствовала, что дрожит.

— Что именно происходило?

— Нет, не отвечайте, — быстро вставил Рон. — Правда, не надо. Она сама не понимает, что несет.

— Но это ведь Сыворотка правды. Она же не может лгать?

Гермиона, словно любопытный маленький ребенок, почувствовала нарастающее любопытство. Конечно, тратить время на подобные расспросы было непозволительной роскошью, но прикоснуться к той сфере жизни Гарри, доступ в которую всегда был для нее закрыт, было слишком соблазнительным. Она не могла устоять.

— Она по-прежнему может трактовать события по-своему. Все слишком субъективно.

— Да откуда ты можешь это знать?

— Я знаю, поверь. Только давай потом об этом, ладно?

Загадки, недомолвки, умалчивания. Она начинала по-настоящему понимать, что чувствовал Гарри в последние дни.

Гарри.

О, Мерлин, Гарри…

— Зачем вы это сделали? Какое желание должно было исполниться?

— Мой сын утонул в детстве. Я хотела его вернуть.

Тишина вдруг стало липкой, вязкой, чуть отдающей тленом. Гермиона почувствовала горячий комок, подступивший к горлу.

Ребенок. Отчаявшаяся мать.

Ненавидеть такую гораздо сложнее.

— Если мы разрушим драклов алтарь, Поттер вернется?

— Если он еще жив…

Повторять дважды надобности не было. Оставив профессора тихонько отходить от действия Сыворотки, не до конца уверенные, что придя в себя, она не побежит жаловаться Блэку, они не сговариваясь бросились в подвал, где произошло исчезновение.

* * *

Алтаря не было. То есть его не было вообще.

Все было именно так, до последнего камешка, как заполнила Гермиона.

— Она наврала? Где алтарь, о котором ты говорил?

Рон выглядел растерянным.

— Понимаешь, я видел его во сне. Он точно где-то здесь. Должен быть здесь…

Звериное раздражение вспыхнуло в Гермионе с новой силой.

— Во сне?

— Да нет, ты не подумай… Просто я сновидец, — он выдавил из себя улыбку — совсем чуть-чуть приподнял уголки губ, — то есть вижу во сне вещи, обычно скрытые от других. Иногда — будущее, но чаще что-то из настоящего или прошлого…

— Я сама виновата, — Гермиона сокрушенно покачала головой и осела на пол, — дура.

— Да какая же ты дура? Просто поверь мне еще разок.

Гермиона закрыла глаза и постаралась отрешиться от всего. Ее надежда, вспыхнувшая ярким пламенем, тихонько гасла, оставляя в воздухе легкий дымок и запах горелого воска.

— Ты любишь его, то есть по-настоящему, как парня любишь, это я тоже видел… Я знаю, как он тебе важен. Он меня спас, поэтому только хорошего хочу, честно. Я бы никогда…

«Хватит рыться в моей голове!»

Стоп.

— Ты чувствуешь? — нетерпеливо прервала она. — Запах свечей? Откуда тут свечи?

Рон принюхался. Его лицо словно озарило светом изнутри. Он тоже учуял.

— Алтарь?

— Да, спрятан.

— Он точно где-то здесь!

Словно два слепца, потерявшие выход, они ощупали буквально каждый дюйм стены. Кнопка, открывающая проход в потайную комнату, никак не выделялась на фоне стены, неудивительно, что при осмотре с Блэком они ничего не обнаружили.

— Кажется, нашел.

Алтарь оказался в точности таким, каким описал его Рон, разве что еще чуть более мерзким. Очень уж отталкивающе выглядело это медленно гниющее нечто.

— И что будем делать? Как его уничтожить?

— Разгромить к дракловой матери и дело с концом.

Гермиона помедлила.

Нет, это было слишком просто.

— А если на нем проклятие? Как думаешь, через сколько нас тут найдут?

Рон улыбнулся и, чуть помедлив, кивнул.

— Тогда громить буду я.

— Но…

— Ты ведь более сильна в заклинаниях. Если что случится — поможешь.

Спорить с этим было глупо. Гермиона видела как-то Рона на Трансфигурации. Ох, это было нечто невообразимое. Доверять их жизни ему было очень неразумно.

Ничего страшного, впрочем, не произошло: алтарь был разгромлен, а Рон остался жив-здоров.

Лишь много часов спустя, когда взбудораженный и обеспокоенный донельзя Блэк нашел их мирно болтающими на мраморной лестнице, Рон вдруг упал без чувств.

— Он жив? Он ведь жив, да?

В первый момент Гермиона подумала, что Рон упал замертво, и это было по-настоящему страшно.

— Жив, — Блэк наколдовал носилки, которые, повинуясь незримому приказу господина, тотчас рванули в сторону Больничного Крыла. — И да, хотел сообщить, что Поттера нашли живым. Так ведь и знал, что ничего этому засранцу не будет…

Несмотря на легкое волнение за Рона, без помощи которого ничего бы просто не было, Гермиона улыбалась — самой открытой улыбкой, на которую была способна.

— Да признайся ты уже, что волнуешься за него. Не зря же крестный…

— Молчи. Девочка, просто молчи, хорошо?

Гермиона кивнула. Сейчас она была готова даже на это.

* * *

Гарри с трудом открыл глаза. Что-то, он не мог сказать что именно, незримо изменилось. Сам воздух как будто стал чуть тяжелее, чем обычно.

— Где я?

— Дома, Гарри, — голос Гермионы, полный заботы и неподдельной, искренней радости, прозвучал совсем рядом, но сама она оставалась лишь размытым силуэтом — тенью за кромкой запотевшего окна. — Все хорошо, ты снова дома.

Слова, как отдельные кусочки разрозненного паззла, никак не хотели складываться в общую, цельную, полноцветную картину.

Что значит «снова дома»? Он уже был дома. До этого.

— Где Рон?

— Рон? Почему ты вспомнил про Рона?

Искорка подозрения обожгла Гарри изнутри. Он изо всех сил постарался сфокусироваться на лице Гермионы — таком знакомом, родном и далеком одновременно.

— Все хорошо? Может, позвать Мадам Помфри?

Перед ним, во всей своей красе, была Гермиона-оборотень. Гермиона, которую он уже не надеялся увидеть, а по правде говоря, как на духу, не очень-то и хотел…

— Что? Как я здесь очутился? Почему? Нет…

— Что? Что такое, Гарри? Я сейчас позову Мадам Помфри, она даст тебе успокоительное…

— Нет, не надо, погоди, — он сделал глубокий вдох. — Я… Был в другом месте. Это звучит странно, но это как будто другой мир. Там ты — не оборотень, Рон Уизли наш лучший друг, а Блэк сбежал из Азкабана, в котором просидел больше десятка лет…

— Это… действительно странно. Но это все иллюзия, Гарри, понимаешь? Что-то случилось в том подвале, что-то нехорошее. Но твой мир здесь, мы с Роном вернули тебя в него.

— Вы с Роном… что?

Сердце пропустило удар, а затем забилось быстро-быстро.

Его Гермиона — то чудовище, что выдернуло его из чудесного, раскрашенного в светлые тона мира, его идеального мира?

Нет-нет, этого не может быть! Он ведь помнил, как очнулся в Больничном Крыле, упав с метлы (и, к слову, превратив ее в щепки), как долго не мог понять, почему его мир такой, но потом Мадам Помфри объяснила, что все его предыдущие воспоминания — не более чем злая иллюзия, последствия падения и стресса… Что все это пройдет.

Он так привык к тому миру, где есть добрый директор, друзья и уважение окружающих, где он не изгой на грани исключения, что возвращаться было особенно тяжело.

— Мы разрушили алтарь и вернули тебя.

— А кто вас, собственно, просил? Кто ты такая, чтобы выбирать, какой будет моя жизнь? Ты, что годами якшалась с тем, кто ненавидит меня…

Ярость заполнила все его существо. Конечно, какой-то краешек сознания понимал, что все вернулось на круги своя, что иллюзией был как раз тот удивительный мир, только вот признать это было все равно, что смириться. А смиряться Гарри никак не хотел.

Гермиону стоило как следует поблагодарить и успокоить, он чувствовал это, только вот делать почему-то не спешил, упиваясь своей личной трагедией, жалея и злясь.

— Нет, этого не может быть.

— Гарри, я… Мы хотели как лучше.

Впервые за все время Гермиона разрыдалась. От обиды и горечи. Она ведь сделала все, чтобы спасти этого идиота, а он… Чертов паршивец. Блэк был прав насчет него, с самого начала — прав.

— Я же люблю тебя.

Она что, только что сказала это вслух?

— Мне нужен Дамблдор, — куда более миролюбиво заявил Гарри. — Человек по имени Дамблдор. Он все исправит.