Гарри Поттер и Светлый круг, часть 2 (гет)

Ты плачешь о тех, кому не нужны слёзы.

Ты скорбишь о тех, кто не нуждается в утешении.

Но тот, кто думает, что живое можно убить,

и тот, кто думает, что оно может быть убито —

оба заблуждаются.

Вечное нельзя убить.

Вечное не может умереть.

Поэтому сражайся, великий воин!

«Махабхарата»,

книга Падме, «Царская песнь»

Однажды МакГонагалл вдруг засмеялась и сказала:

— Ваши братья, Рон, похоже, своего добьются.

— Чего они опять затеяли? — встрепенулся Рон.

Они сидели за «пятичасовым» чаем в кабинете трансфигурации. Эти чаепития незаметно стали традицией — следствием их необычного статуса студентов-преподавателей. Для Особого Курса не существовало учебных планов, это был курс-импровизация, для которого материал порой приходилось готовить на ходу. Наверно, вопрос «чему именно учит Особый Курс» поставил бы всех в большое затруднение, разве что Луна могла бы ответить в своем стиле: «Да всему, пожалуй», или: «Да чему угодно!»

Однажды Скриджмер, заявившись с неожиданной инспекцией, так и спросил — по счастью, у МакГонагалл. Не растерявшись, директор объяснила, что это курс боевой магии, заменивший курс Защиты от Темных Сил, «...поскольку, — сказала она, должность преподавателя на том курсе была проклята Волдемортом и нет стопроцентной гарантии, что с его смертью проклятие развеялось. Так что мы создали новый предмет, который учит тому же самому». Министра объяснение удовлетворило, и Особый Курс утвердили.

В качестве студентов они особо загружены не были, поскольку год назад, до Битвы, семестр проучились — кроме Гарри, Рона и Гермионы, ушедших на поиски хоркруксов. Но Гермионе хватило и месяца, чтобы нагнать однокурсников, а Гарри с ее помощью собирался сделать это месяца за два. Рон определенных обещаний не давал, но в библиотеку зачастил, и их с Луной часто можно было увидеть рядом за столом, уткнувшихся в одну книгу. Рон за книгами — это было необычное зрелище. Гермионе не верилось, и она порой устраивала ему короткие экзамены — тот хихикал и отвечал на отлично. Как-то, когда они, как в прежние времена, гуляли втроем у озера, она не выдержала и со смехом спросила:

— Рон, открой тайну — как это Луне удалось то, что столько лет не удавалось мне? Только не говори, что все из-за любви — ты тогда любил меня не меньше, а заставить тебя что-то выучить было...

Рон тоже посмеялся, потом спросил:

— А не обидишься?

Гермиона шутливо поклялась бородой Мерлина, что не обидится, и он сказал:

— Понимаешь ли, дело в том, что ты объясняешь точно, а Луна — оригинально. Так куда интересней.

Гермиона надолго задумалась, потом грустно заметила:

— Да... Так я не умею.

— Мне она очень хорошо объясняет, — возразил Гарри, обидевшись за подругу.

— Ты — другое дело. Вам сам материал интересен, а мне важно, чтобы и рассказано было интересно, иначе тупить начинаю. Откуда, по-твоему, у меня знания по магловской технике? Думаешь, я ихние технические книги читаю? Да они во сто раз скучнее наших! А вот когда папа мне популярные книжки раздобыл — тогда и пошло! Они такие писать умеют, не хуже романа какого-нибудь!

Гермиона уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Вот это идея!!!

...Так что времени для организации Особого Курса им хватало. Они регулярно приходили в кабинет к МакГонагалл, чтобы обсудить и уточнить программу обучения — а лучше всего это шло за чаем.

Сначала они собирались в директорском кабинете. Но их было шестеро, с МакГонагалл и призраком Дамблдора — уже восемь, а когда присоединялись Грюм, Люпин и Тонкс, да еще Джеральд с Эльзой, кабинет начинал трещать по швам. Каким бы он ни был просторным, но предназначался все же только для директора. А после того как Тонкс умудрилась разбить китайскую вазу, когда-то полученную Дамблдором в дар на Двенадцати Небесах и опрокинула несколько его любимых магических приборов, МакГонагалл перенесла чаепития в кабинет трансфигурации, благо в нужное время он пустовал.

— Так чего они опять затеяли?

— Помните их речь на вечеринке в честь Гермионы?

— Еще бы! — рассмеялся Гарри.

Такое вряд ли забудешь!

...Фред, Джордж и сестры Патил торжественно вышли из той самой неприметной двери возле учительского стола, откуда две недели назад появилась Габриель. Только-только стихли аплодисменты в честь Гермионы (и остальных, конечно), студенты уже несколько подустали скандировать «Гер-ми-о-на, Гер-ми-о-на!..», и до них дошло, что имениннице все же стоит дать поужинать. Появления близнецов с близняшками никто, видимо, не ждал. Друзья, конечно, были только рады наступившей тишине, и они по-быстрому устроились за гриффиндорским столом. Луна на этот раз села с ними.

Близнецы и их подруги уже раскланялись с преподавателями и выстроились позади кафедры — мальчики в центре, девушки по обе стороны от них — и теперь стояли, явно выдерживая эффектную паузу и почему-то преувеличенно сурово осматривая зал. Гарри слышал перешептывания младшекурсников — не все знали Джорджа и Фреда. Ребята постарше, слышавшие о подвигах близнецов либо побывавшие в их лавке, снисходительным шепотом просвещали несведущих. А Гарри пытался понять, что в близнецах изменилось; наконец до него дошло, и он хмыкнул. Джордж и Фред были не так уж абсолютно похожи — люди, хорошо знающие их, порой могли распознать кто есть кто, если те сидели не рядом. Но сейчас они приняли меры — оба явно прибегли к гриму. То же самое сделали и близняшки Патил, которых в жизни путали реже. Но сейчас обе — в оранжевых сари, одинаковых украшениях и ярком восточном гриме — были совершенно неотличимы. Отличались они только драгоценными камнями во лбу, в том месте, где индийские женщины традиционно рисуют красную точку — у одной из них между бровей сверкал красный рубин, у второй — синий сапфир. Ну ясно, подумал Гарри, красный — цвет Гриффиндора, синий — Когтеврана. Вроде ясно, кто Парвати, а кто Падме...

Но стоило об этом подумать, как оба камня ярко вспыхнули и... поменяли цвет. Сапфир стал рубином, рубин — сапфиром. А по всем надетым на них украшениям (которых хватало на небольшую ювелирную выставку) побежали разноцветные огоньки. Иллюминация впечатляла.

— Итак, — сказал один из близнецов.

— Как вы знаете... — подхватил второй.

— ...если, конечно, знаете...

— ...потому что, мало ли, вдруг вы не знаете...

— ...и если вы все-таки не знаете...

— ...то знайте!

— Сегодня мы отмечаем целых два замечательных события...

— ...если даже не три.

— Да, поскольку нас двое...

— ...то на каждого из нас приходится по событию...

— ...кроме, конечно, того события, которое приходится на долю нашей именинницы...

— ...и о котором, конечно, уж все знают! Сегодня...

— ...День рождения Гермионы Грейнджер! — закричали вразнобой студенты, которых эта словесная акробатика уже начала доставать.

Оба Уизли подняли руки, призывая к тишине. Потом, переглянувшись, поменялись местами. Сестры Патил сделали то же самое.

— Правильно! — провозгласил один из них. — Это ее первый день рождения! Потому что...

— ...потому что есть еще и второй! Правда, он по календарю раньше первого...

— Так, может, сегодня второй?

— Да не все ли равно? Друзья! Сегодня мы отмечаем и тот день, когда девятнадцать лет назад Гермиона появилась на свет...

— ...и еще день, когда она воскресла из мертвых, родившись таким образом повторно!

— Как вы сами понимаете, мы не могли обойти этот факт своим вниманием.

— Сначала мы посвятили ей поэму.

— Потом мы сделали ей полезный подарок.

— Но все это казалось нам недостаточным.

— И в конце концов решили — надо наградить ее титулом, достойным ее подвига.

— Ведь, что ни говори, она утерла нос самой Смерти!

— Поэтому, Гермиона, мы в этот трижды...

— ...четырежды...

— Тем более! В этот четырежды праздничный день... мы дарим тебе этот титул! Отныне ты — Гермиона Эльза Джейн Грейнджер, Дважды Рожденная! (это они произнесли хором). Аплодисменты!

Аплодисменты, конечно, не замедлили последовать. Близнецы раскланивались налево и направо. Гермиона явно была очень тронута.

Постепенно в зале воцарилась тишина и, как всем казалось, Фред с Джорджем вроде собирались покинуть трибуну. Но не тут-то было — оба подняли руки, требуя тишины.

Затем, чередуясь в той же манере, они объявили о своих помолвках, дождались своей порции оваций и выкриков: «Поздравляем», «Любви и счастья» и прочее в том же духе. Потом, когда все снова начало стихать, кто-то в относительной тишине крикнул:

— А кто на ком женится?

Фред и Джордж торжествующе улыбнулись и хором ответили:

— А вот это вы никогда не узнаете!

Зал притих.

— Да, конечно, — сочувственным тоном сказал один из близнецов, — я понимаю — кто-то из вас сочтет это жестоким...

— ...жутким...

— ...кошмарным! Но!

— Но вы должны нас понять!

— Мы считали...

— ...мечтали...

— ...грезили!

— Что мы будем первыми студентами Хогвартса, женившимися после Великой Битвы!

— Доказавшими таким образом, что жизнь продолжается!

— Что любовь не умерла!

— И вдруг...

— Вдруг мы узнаем!

— Узнаем, что кто-то посмел сделать это до нас!

— Кто-то украл наш приоритет во всем!

— И эти люди — они здесь! В этом зале!

— И это — наши друзья!

— Вот они — Ли Джордан!

— И Анджелина Джонсон!

— Фред, да ты что?! — ошеломленно крикнул со своего места Ли.

— Мы же не знали, — поддержала его Анджелина (и, не удержавшись, хихикнула).

— Во-первых, я не Фред...

— Погоди, это я не Фред...

— Ладно, меняемся местами, а то кто-нибудь запомнит. А во-вторых, вы должны были знать! И поэтому!

— Да, поэтому!

— Нас обуревает жажда мести!

— Точно! Даже я не сказал бы лучше.

— Мы отомстим всему волшебному сообществу!

— Мы никогда...

— ...никому...

— ...не откроем эту великую и страшную тайну!

— Тайну нашего брака!

— Вы никогда не узнаете, кто из близнецов Уизли на ком из близняшек Патил женат!

— Над этим будут ломать головы лучшие умы волшебного сообщества Англии!

— И других стран тоже.

— Да, конечно.

— Об этом будут писать книги.

— Будут строить предположения...

— ...гипотезы...

— ...и теории!

— И мы войдем в историю!

— Погоди. Что значит «войдем»? Мы уже вошли.

— А, ну да, точно. Мы вошли в историю! Аплодисменты!!!

— Так вот, — сказала МакГонагалл, — недавно они удостоили меня своим визитом и начали интересоваться, как идет работа над «Новейшей историей Хогвартса». И прозрачно намекнули, что были бы очень рады, если бы я включила в нее рассказ о вечеринке.

Рон поперхнулся чаем и Луна озабоченно постучала ему по спине. Откашлявшись, он вздохнул:

— Ну, иногда они такое выкинут, что не знаешь, то ли плакать, то ли смеяться!..

— Лично я посмеялась. — И боюсь, несколько испортила им настроение, когда сообщила, кто на ком женат, для чего мне достаточно было попросту отправить запрос в Отдел гражданского состояния в Министерстве...

— Да я тоже знаю, — хихикнул Рон. — Проболтались они.

— И я, — вмешалась Джинни. — Маме с папой они ведь сказали!

— И я, — сообщила Луна.

— А ты откуда?

— Так я же вижу, кто Фред, а кто Джордж, никогда их не путала. И кто с кем ушел — тоже помню.

— Ну да, — улыбнулась Гермиона, — Фред женится на Парвати...

— Джордж на Падме, — почти одновременно с ней добавил Гарри.

— Ты-то откуда знаешь?! — поразилась Гермиона.

— А ты?

— Ну, просто знаю... — растерянно ответила она.

— Вот и все, — Гарри многозначительно поднял брови. — Что знает один, то знают все. Мы же Круг!

— Плакала их загадка, — подытожил Невилл.

— Про вечеринку я напишу, — с улыбкой сказала МакГонагалл, — но все же боюсь, что с этим рассказом в историю войдут не они, а юная мадемуазель Делакур.

— Понравилась песенка? — засмеялась Луна.

— И она тоже, — сдержанно ответила директор, — и весь концерт, и то, что они догадались пригласить мистера Уайтстима и мистера Блэкфьюмса...

Песенка, о которой шла речь, была посвящена ей, и дети ее спели сразу после песни о Гермионе. Вот что в ней говорилось:

«Тёмная шотландка, серебряная брошка, шляпа с острым верхом, мантия и трость,

Кто же вы такая? Женщина и кошка? Право, расскажите... Я — случайный гость...

Чай нальём мы в чашки тонкого фарфора, сидя у камина вечером, вдвоём...

...Ваше сердце — птица цвета Гриффиндора. Что она скрывает в пламени своём?

Что же там таится, за спокойным взглядом, строгим, беспристрастным, страстным и живым?

Может, небо в звёздах, шорох листопада, что двоих внезапно вихрем закружил?

Толстых книг шеренги в старых переплётах, плед шотландский в кресле, и камин, и снег...

Ваших лет десятки минули в заботах — школьники, уроки — дней привычный бег...

...Вы — всегда корректны, честны, справедливы, леди, несомненно, до кончика туфли,

...Что же в ЭТОЙ жизни сделать не смогли вы? А любить? Любили? Думаю, могли...

Что скрывает память — с многолетней болью? Что осталось в прошлом? Чья была вина?

Что тогда случилось с вашею любовью? ... Мы нальём в бокалы красного вина...

Вы остались в школе — одинокой, гордой. Вы — декан, и время не вернуть назад,

Вы сражались в битвах — и держались твёрдо, грудью закрывая гриффиндорских львят...

...След бессонной ночи будет незаметен. Вздрагивает пламя восковой свечи.

Вы декан. И значит, вы за всех в ответе. Прошлое? Об этом просто помолчим...

* * *

...Чай допит. Молчанье... Догорают свечи. Что ещё могли вы молча рассказать?

Женщина и кошка расправляет плечи... И сияют юностью серые глаза».

(с)Рыжая Элен

Пела одна Габриель, остальные только играли. Кто-то из сидящих поблизости от учительского стола утверждал, что в глазах МакГонагалл были слезы. Так ли это — Гарри не знал, слишком далеко сидел и видел только ее улыбку и что аплодировала она громче всех преподавателей. А дети не унимались. Выступив вперед, Габриель крикнула:

— Еще у нас сьегодня особыйе гости!

Она указала на дальний край учительского стола, за которым сидели гости. Только сейчас все обратили внимание на двух явно растерянных немолодых волшебников в потрепанных черных мантиях с красными лацканами и манжетами, напоминающих старинные униформы кучеров. Оба встали и скованно поклонились, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Вы знайете, кто это? — весело крикнула Габриель.

Студенты, да и большинство преподавателей, в недоумении переглядывались.

— Тогда пусть из прьедтсавит Деньис, который их и пригласил. Деньис, дава-ай! — она подтолкнула мальчика вперед.

— Ну... — Денис замялся, потом взял себя в руки и заговорил громко и уверенно, — я сам познакомился с ними в этом сентябре. Раньше я тоже не знал их, хотя каждую осень и каждое лето они с нами, а не будь их, как бы мы добирались до Хогвартса и домой? Это мистер Уайтстим и мистер Блэкфьюмс! И про них мы тоже хотим спеть! Думаю, из нашей песни вы догадаетесь, кто они!

Похоже, тетрадь Луны они проштудировали основательно!

Вперед выступил Забини с гитарой, заиграл короткими, в странно знакомом ритме аккордами, Юан Аберкромби присоединился со своим барабанчиком — короткие звонкие стуки: та... та-та, та... та-та... — звуки банджо Дениса и скрипки Айрис, которую она держала вертикально и перебирала пальцами струны, вплетались в ритм, превращаясь в перестук вагонных колес. Забини запел, и дети подхватили:

Один и тот же сон мне повторяться стал:

Мне снится, будто я от поезда отстал.

Один, в пути, зимой, на станцию ушел,

А скорый поезд мой пошел, пошел, пошел,

И я хочу бежать за ним — и не могу,

И чувствую сквозь сон, что все-таки бегу,

И в замкнутом кругу сплетающихся трасс

Вращение Земли перемещает нас -

Вращение Земли, вращение полей,

Вращение вдали берез и тополей,

Столбов и проводов, разъездов и мостов,

Попутных поездов и встречных поездов.

Но в том еще беда, и, видно, неспроста,

Что не годятся мне другие поезда.

Мне нужен только тот, что мною был обжит.

Там мой настольный свет от скорости дрожит.

Там любят лечь — так лечь, а рубят — так сплеча.

Там речь гудит, как печь, красна и горяча.

Мне нужен только он, азарт его и пыл.

Я знаю тот вагон, я номер не забыл.

Он снегом занесен, он в угле и в дыму,

И я приговорен пожизненно к нему.

Мне нужен этот снег. Мне сладок этот дым,

Встающий высоко над всем пережитым!

И я хочу бежать за ним — и не могу,

И чувствую сквозь сон, что все-таки бегу,

И в замкнутом кругу сплетающихся трасс

Вращение Земли перемещает нас.

(с)Ю. Левитанский

Песня закончилась, Денис, опережая первые хлопки аплодисментов, снова шагнул вперед и крикнул:

— Каждую осень нас привозит сюда «Хогвартс-Экспресс»! Каждое лето он увозит нас домой! И я решил пригласить на наш праздник машиниста и кочегара «Хогвартс-Экспресса» — мистера Уайтстима и мистер Блэкфьюмса! Гермиона, ты ведь не возражаешь?

— Нисколько! — Гермиона вскочила со своего места, зааплодировала. — Я очень рада! Спасибо, спасибо, что пришли!

Ее аплодисменты подхватил весь зал. Старики встали и снова стали раскланиваться, сияющие и смущенные — наверное, никогда в жизни им не доводилось быть в центре такого сияния. Потом один из них поставил на стол железную коробочку. Зал затих и Уайтстим, слегка запинаясь, произнес:

— Дорогая мисс Грейнджер! Мы долго не могли решить, что подарить вам на этот замечательный день рождения, и в конце концов решили преподнести вам частицу того, что дает жизнь нашему поезду — немного Негаснущего Угля. Будьте осторожны с ним и не открывайте без необходимости — коробка заколдована от жара, а жар там ого-го! Но в самую морозную зиму он вас согреет и даже в проливной дождь зажжет костер из сырых дров! Одним словом, штука полезная!

Студенты и преподаватели снова разразились аплодисментами, а покрасневшая и сияющая Гермиона подошла к ним, чтобы получить свой подарок.

Потом по их просьбе Габриель сыграла «Американский экспресс», а потом была еще музыка — и танцы, танцы, танцы!

— Да, — с мечтательной улыбкой согласилась Луна, — Габриель заслужила. Она принесла музыку в Хогвартс.

Это было очень даже мягко сказано. После этого концерта весь Хогвартс прямо заболел музыкой. Хотя — почему «заболел»? МакГонагалл однажды сама сказала: «Такого Хогвартсу тысячу лет не хватало. Сами основатели до этого не додумались...» Студенты выстраивались в очередь к совятнику, школьные и личные совы разлетались с письмами и возвращались, надрываясь под тяжестью музыкальных инструментов. Хорошо, что никто не додумался рояль заказать — хотя рояль в Большом зале стоял, до последних времен закрытый и пыльный — Филч и то редко удостаивал его вниманием. Теперь он блестел, и к нему в очередь выстраивались девчонки, преимущественно из Слизерина. То и дело где-то за углом коридора или из какого-нибудь секретного перехода раздавался гитарный перезвон, мягкое пение рожка или голос губной гармошки. Или просто кто-нибудь напевал. Младшекурсники на переменах бежали во двор и затевали игры и считалки с песнями. Даже сейчас, хоть и погода пасмурная, и мелкий дождик то и дело начинал моросить, со двора доносилось «RingaringaRose» — первокурсницы водили хоровод. «Оркестр Габриель» были нарасхват.

«Спойте нам!» «Извини, Когтевран уже пригласил... а пошли с нами!»

«Денис, а почему у банджо только пять струн? А отдельная для чего?» «Для аккомпанемента».

«Айрис, как правильно смычок держать?» «Вот, смотри...»

«Габриель, как ты такую тяжесть таскаешь?» «Да аккордеон не тяжьелый, а я крепкайя!»

«Юан, а на твоем барабане брэк кидать можно?» «Если заклинание знаешь».

И даже: «Эй, Забини, покажи-ка, как флажолет делать?» «Гр-р-р...»

Забини, кстати, оказался прав — вейле отказать почти невозможно. Гарри и остальным, правда, удавалось, и бедная девочка ушла ни с чем, зато уговорила самого Забини и тот лично пришел просить, чтобы юную компанию все-таки приняли в Особый Курс! Мотивируя тем, что уже согласился преподавать и в курсе они будут под его защитой. Гарри оказался в весьма сложном положении и даже рассмеяться не мог, чтобы не обидеть чопорного слизеринца. Забини был им очень нужен, но Габриель и компания — слишком уж маленькие для боевого курса... Для мальчиков еще можно было сделать исключение, благо Колин записался в курс и мог присмотреть за братом — но они рвались туда все! И тут Джеральд, взявшийся создать в Особом Курсе отряд боевой авиации, вдруг сказал:

— Знаешь, Гарри, прими их. Есть одна интересная идея. Ручаюсь, у меня они будут в полной безопасности.

— У меня, а не у вас! — тут же вскинулся Забини. — Я взял их под свою защиту!

— Так... — Джеральд внимательно посмотрел на него. — А ты хорошо летаешь?

Забини аж онемел от возмущения, но тут его поддержал Гарри:

— Не хуже, чем я. А кое в чем и лучше.

— Почему бы тогда не создать два отряда? Я буду командиром своего и инструктором обоих, вместе с мадам Трюк. Мы тогда сможем проводить учебные бои. Подумай, Блейз. И название придумай.

— Какое название?

— Для своего отряда, конечно. Наш называется «Мистраль».

Забини подумал коротко сказал:

— «Трамонтана».

— О, отлично!

— А что это значит? — загорелась любопытством Джинни.

— Это ветер такой в Италии. Северный, — объяснил Забини. — Порой хуже урагана, до ста миль в час. Обрушится — радости мало. Хорошо, но что музыкантам делать в воздушном отряде? Кем они там будут?

— Дирижерами боя, — ответил Джеральд.

— Кем-кем?

— Потом объясню.

Утверждая Особый Курс, Скриджмер потребовал, чтобы обучение основам Защиты от Темных сил было обязательно для всех студентов. Требование было резонным и никто не стал возражать. У Гарри уже был опыт в обучении Отряда Дамблдора, и они с Гермионой быстро свели его в простой учебный план. Так что занятия уже шли. Для общих уроков директор предоставила прежний кабинет, а собственно Особый Курс должен был заниматься в Выручай-Комнате и на квиддичном поле.

Пока что в Комнате тренировались одни, и Гарри там досталось от Джинни — она до сих пор виновато посматривала на него.

Дело было так.

Почему-то способность Гарри замедлять время (или самому ускоряться?) через Круг остальным не передавалась. Более того — у него возникло подозрение, что друзья об этом и не догадываются, судя по их бурному восхищению его скорости реакции. Когда эта способность включалась, он и правда с легкостью одолевал всех, даже в бою один против пятерых. Никаких затруднений — раз противники двигаются, как в замедленном кино. Но почему же у них не получалось?

Ему бы рассказать им, или Гермионе хотя бы, но вот — взыграло прежнее самолюбие, и Гарри решил, что сам разберется. Когда способность сработает, когда нет — это он чувствовал. Тогда он проводил учебный бой, надеясь, что до остальных дойдет и они тоже почувствуют или осознают. Однажды он предложил Джинни выпустить в него стрелу, заверив ее, что поймает ее рукой. Джинни категорично отказалась. Подумав, Гарри предложил:

— Хорошо, тогда я встану боком чуть в сторону перед мишенью, а ты выпусти стрелу так, чтобы она пролетела мимо меня. Я ее поймаю перед собой.

— Это же невозможно, — не поверила Джинни.

— А вот и возможно. Давай.

Джинни в конце концов согласилась. Гарри встал в трех футах от мишени боком к Джинни, которая отошла в дальний конец комнаты, подняла лук, тщательно прицелилась и выстрелила. Остальные четверо стояли позади нее. Время послушно замедлилась. Когда стрела поравнялась с ним, Гарри просто протянул руку, взял ее и повернулся к друзьям, подняв стрелу над головой. Все зааплодировали.

— Еще раз! — крикнул Гарри.

Джинни выпустила вторую стрелу. Снова, как и первая, стрела плыла будто нехотя, медленно вращаясь и издавая низкий гул — замедленное время снижало звук до шмелиного жужжания, рассекаемый наконечником воздух уходил в стороны дрожащими волнами. Подождав, пока она проплывет у него перед грудью, Гарри наклонился и схватил ее зубами.

Он тут же немного пожалел — инерция-то стрелы никуда не делась, и ощущение было, как от удара в челюсть. «Ничего!, — с усмешкой подумал он и повернулся, сжимая древко в зубах.

Поворачиваясь, он услышал деревянный стук. Сначала удивился, что Джинни нет, а на полу перед остальными валяется лук, потом увидел ее — она неслась к нему с белым и перекошенным от ужаса лицом.

— Фы што? — прошепелявил он сквозь зубы и древко стрелы, и тут же вскрикнул: — Ай!

Джинни врезала ему под дых так, что он согнулся, ловя ртом воздух. Стрела упала на пол.

— Никогда больше так не делай!!! — завопила Джинни и расплакалась.

— Да что с тобой? — простонал Гарри, выпрямляясь и пытаясь отдышаться.

Джинни обняла его, он погладил, успокаивая, остальные тоже подбежали, окружили их.

— Прости.... — всхлипывала она у него на груди, — Я чуть от страха не умерла... Потом так разозлилась... Никогда больше так не делай!

— Да что тут такого страшного?

— Что-что! — сердито ответила она, отрываясь от него и беря носовой платок из руки Гермионы. — А если бы ты нагнулся чуть раньше?! Гарри, я такой стрелой дюймовую доску насквозь пробиваю! Она бы тебе голову прошила и дальше полетела!

— Так я же видел, где она.

— Не ври! Это невозможно!

— Для меня возможно...

— Стоп! — сказала вдруг Гермиона. — Джинни, успокойся. А ты, Гарри, выкладывай. Я уже уловила, что в тебе проявляется что-то необычное, и это не от Круга. Давайте сядем.

Вот так он в конце концов и выложил все насчет замедленного времени. А Гермиона спрашивала и спрашивала. И насчет поединков «один на пять», и насчет отбитой в Косом Переулка «Авады». Потом надолго задумалась и требовательно спросила:

— Скажи честно — у тебя есть какой-нибудь магический артефакт, о котором мы не знаем?

— Да разве я стал бы скрывать от вас такое? — возмутился Гарри. — Конечно, нет.

— Конечно, есть, — вмешалась Луна.

Все повернулись к ней. А она спокойно добавила:

— У тебя Экскалибур.

— Не сходится, — возразил Гарри. — Были случаи, когда он был при мне, а замедления не происходило. Вот когда мы показывали фехтование в «Норе» — как ни пытался, а время шло по-прежнему.

— Все правильно. Потому что ты не хотел по-настоящему, тебе хотелось поединка на равных. Это же был не настоящий бой и не тренировка, а так — выступление для зрителей.

— Может все же просто есть какие-то индивидуальные особенности, которые через Круг не передаются? Смотри — Невилл чарам вейл не поддается, а на нас с Роном они действуют. Или твое зрение — оно же у тебя вообще что-то невероятное, но никому из нас недоступно...

— Невилл просто так устроен, — задумчиво сказала Луна, — я тоже... У меня глаза такие, потому что я потомок Лунных Мастеров. Это другая магия, мне самой не объяснить. Если бы папа женился на другой женщине, у меня зрение было бы как у всех, но мама тоже была их потомком. Как и дядя Оливандер. А Экскалибур, Гарри, выковал мой далекий предок, Калибурн Авалонский, так что я кое-что о нем знаю. Это от него, уверяю тебя. Меч-учитель.

— Это как?

— Ну просто так. Учитель, и все.

«Опять она за свое!» Но тут Гермиона сказала:

— Так! То есть, эта способность заложена в нем, и он ее дает Гарри до тех пор, пока тот сам не научится?

— Да, примерно так! — просияла Луна. — Какая ты умница!

— Ладно тебе... Но тогда все в порядке! Гарри научится, и мы тоже. Будем ждать.

— Поверю тебе на слово, — вздохнул Гарри, обращаясь и к Луне, и к Гермионе. — Хотя странно все это.

— Не странно, а необычно, — поправила Луна. — Сам же говорил: «Случаются порой чудеса, которые и волшебников удивляют».

— Расскажешь нам про Лунную Магию? — попросила Джинни.

— Как-нибудь — обязательно.