Клочья (гет)

От автора: повествование своеобразно, не всем подойдет. Есть намеки, которые не разъясняются. До конца выводов лучше не делать.

Akira Yamaoka «Hell Frozen Rain»

Холодное предрассветное марево мягко стелилось по поросшей изумрудной травой земле. Зыбкая линия горизонта, утопая в первых, неясных отблесках солнца, медленно светлела. Еще одна невыносимо долгая ночь подходила к концу.

Драко почувствовал это сквозь пелену тревожного сна: вдруг вздрогнул и широко открыл глаза, не сразу осознав, где он и почему.

Прошлой ночью забытье настигло его в старом отцовском кабинете, прямо за столом. Впервые. Раньше он находил в себе силы дойти до узкого, обитого голубым ситцем, дивана у противоположной стены. Растянуться там, конечно, не выходило, но за последнее время он приноровился высыпаться даже так, свернувшись калачиком. Спать же за письменным столом, согнувшись в три погибели, было в новинку.

Встав на ноги, Драко — не без удовольствия — потянулся. Тело сильно затекло, шея и руки ныли.

— Ну и болван, — усмехнулся он, разминая икры.

На душе было спокойно. Правду говорят: утро вечера мудренее. Вот и его личные, будоражащие душу страхи на время отступили, затаившись в дальних, запыленных и давно забытых уголках сознания.

Затхлый воздух комнаты вдруг стал тяжелым, давящим. С шумом врываясь в распаленные импровизированной зарядкой легкие, он оседал в них едким пеплом, мешал дышать в полную силу, спазмами пережимал горло.

Задыхаясь, Драко подошел к окну и распахнул его, впустив порыв по-весеннему прохладного, свежего ветра.

С наслаждением подставив ему лицо, Малфой на какое-то время забылся. Лишь несколько счастливых минут спустя он, вздрогнув, очнулся.

Своевольный поток разметал по комнате бумаги со стола. Нужно было их собрать.

— Не-е-е-т, — с горечью протянул он, чувствуя, как события прошлой ночи на мягких лапах подбираются к его сердцу. Еще немного — и вновь запустят свою когтистую пятерню ему в душу, переворошат там все, оставив лишь мягкие, кровоточащие ошметки. И тогда прощай его почти обретенный покой.

Со злостью похватав разноперые листы пергамента, Драко лишь краем глаза пробежал по выведенным кривым почерком словам: «жду», «важно», «помню». Он писал наспех, не думая. Сейчас, на свежую голову, это было видно. Может, и хорошо, что это дурацкое письмо не будет отправлено…

На мгновение Драко замер, а затем, чувствуя, что гнев заполняет его всего, без остатка, разорвал листы…

… В клочья. На мелкие, крохотные кусочки. Чтобы ни одно жалкое, пылкое слово, от которого щеки заливает краска, нельзя было различить. Уничтожить. Уничтожить все. Чтобы ни одного поганого слога не осталось. Только пепел, пыль и прах.

Гермиона, дрожа всем телом, отодвинула от себя изорванное письмо. С нее хватит.

— К драклам, — она с шумом выдохнула и, резко вскочив на ноги, засобиралась.

До отъезда оставалось полтора часа, но она все равно переживала. Вскоре вещи были собраны и упакованы, еда на первое время куплена, и даже маленький щенок Рори пристроен к сердобольной соседке этажом ниже. Все было убрано, расставлено по своим местам. Так, как и должно быть.

— Идеально, — тихо прошептала она, с удовольствием откидываясь на спинку дивана.

Мрачные мысли и дрожь на время отступили, и она даже слегка задремала, утонув в мягких белых складках.

Гермионе снилось безбрежное темно-голубое море. Ее утешение и главное стремление. Ее мир без Рона.

Купаясь в ласковых лучах солнца, она медленно брела по влажному белесому песку. Тихий шепот волн, ритмично накатывающих на размытый берег, казался нежной колыбельной. В какой-то момент она даже стала напевать что-то себе под нос, как всегда в короткие минуты счастья.

— Смотри под ноги, глупая, — теплый ветер принес чей-то полузабытый шепот.

Гермиона вздрогнула, захотела остановиться, но не смогла. Что-то неведомое неудержимо несло вперед. В глубине сознания вспыхнул огонек подозрения — что-то в ее идиллии изменилось.

— Я хочу остановиться, — вслух сказала она, обращаясь то ли к самой себе, то ли к незримому спутнику, присутствие которого ощущала каждая воспаленная клеточка.

Слух резанул громкий скрежет, раздававшийся после каждого нового шага. Поступь как будто стала тяжелее. От песка такого не бывает.

Мысленно готовясь к худшему, Гермиона взглянула себе под ноги и тут же, вскрикнув, проснулась. Во сне она шла по битому стеклу.

— Только сон, — прошептала она, ежась.

Гостиная вдруг стала чужой и холодной. Словно кто-то незримый, щелкнув пальцами, выжал из нее все краски.

Скрежет, преследовавший ее во сне, раздался вновь. Но все оказалось далеко не так страшно. Никакого битого стекла не было — только маленькая коричневая совушка, заполошно бившаяся о закрытое окно.

Подскочив, Гермиона мигом тронула раму и впустила несчастную, к лапке которой было привязано письмо.

— Бедняжка, — кончиками пальцев погладив перья, Грейнджер отправилась на кухню за наградой — сладким крекером, припрятанным в укромном уголке «на всякий случай».

Лишь после этого она вернулась к письму. Лаконичному, написанному явно второпях, совсем как когда-то в школе.

«Праймроуз Авеню 26, Хэмптон. 17.20, среда. Будь добра, не опаздывай».

Ухмыльнувшись, Гермиона отшвырнула листок прочь. Едкая злость захватила ее. И что им всем надо?

Громко…

… Фыркнув, Драко побросал клочки пергамента в камин.

Да что с ним такое?

Резко взмахнув палочкой, он в последний момент извлек тлеющие листы из жаркого плена и, потратив добрые полчаса, восстановил их в прежнем состоянии.

Это память. Какая бы ни была.

— Несправедливо, — с горечью прошептал он, небрежно вываливая на стол свои «сокровища», обычно сокрытые в зачарованной, щедро украшенной резьбой, шкатулке.

Ворох полу-писем, жалких записок не о чем. Память, которую не изменить, хотя и очень хочется. Особенно в столь пустые серые дни, когда свинцовые тучи заслоняют яркий шар солнца и меланхолия, подкравшись совсем близко, хитрым зверем проникает в душу, обдает тяжелым дыханием безысходности и горечи.

«Малфой! Сделай милость, прекрати дурить. МакГонагалл попросит меня заниматься с тобой дополнительно».

«Малфой. Мы ведь оба знаем, что ты делаешь это специально. Прекрати».

«Малфой! Взываю к твоему честолюбию, если к совести не помогает. Я не хуже тебя знаю, что когда хочешь, ты учишься вполне успешно. Я не нянька, чтобы возиться с тобой».

«Малфой, жду тебя завтра на озере после Зелий. Захвати учебник Трансфигурации и ошметки своих лекций, если они, конечно, есть».

«Малфой, ты осел! Три недели подряд! Если ты завалишь и эту работу, я спущу с тебя шкуру. Живьем. Медленно».

Ухмыльнувшись, Малфой аккуратно сложил листы обратно в шкатулку, добавив к ним написанные накануне.

Тихий скрежет отвлек его: его маленькая коричневая совушка принесла долгожданное письмо.

Чувствуя легкое волнение, он наклонился вперед и произнес…

— …Дарвин? — Гермиона окинула взглядом маленькую сову. — Так ведь он тебя называет?

В ответ птица тихонько ухнула, но улетать не пожелала.

— Хочешь, чтобы я ответила?

Порыв весеннего ветра из открытого окна заставил ее поежиться. Мысли о море, теплом и жарком крае, в котором можно забыть и забыться, оставить все в прошлом и начать все с чистого листа, казались как никогда соблазнительными.

Она ведь этого хотела. Покоя. Тишины. Жизни, может.

Гермиона вдруг поняла, что никуда не поедет. Сегодня. Один день погоды не сделает. Время пока ждет, да и билет, заботливо подаренный Гарри, с открытой датой…

— Надо же…

Она отложила «письмо» Малфоя подальше. В голове гудело. Идти к нему на встречу она не собиралась. Зачем? Видеть этого человека совсем не хотелось. Он — один из последних, о ком бы она вспомнила добровольно.

Но все же эта короткая отписка дала ей что-то остро необходимое: толчок к пониманию того, что мир "вне" Рона не обязательно должен быть где-то далеко, за толщей водной глади в безлюдье, благородном одиночестве и беспроглядной печали.

Да и что-то в ней шелохнулось: почти забытое, острое, вспыхнувшее давно, в день на озере…

— Интересно, что ему нужно?

Любопытство всегда было ее слабостью. Вот и сейчас крохотные иголочки зашевелились где-то глубоко внутри, лишив ее покоя.

Нервно вышагивая из одного угла комнаты в другой, она все думала и думала о том, что делать дальше. Ее импульсивное решение стало казаться глупым. Но исправлять было поздно. Ее огромная стальная птица уже взметнулась в небо — вдаль, к облакам и теплой глади…

Добравшись до письменного стола, Гермиона несколько минут сидела тихо и молча. Затем, нервно кусая губы, вывела:

«Я…

— …Приду, — с шумом выдохнул Драко, в который раз перечитывая записку Поттера.

Долго же он упрашивал этого идиота встретиться. Мучительно долго, буквально засыпая письмами и вызовами по каминной сети. Тот упрямился, как треклятый мул, почти год и вот теперь вдруг согласился.

Надо было радоваться, но Малфой не спешил: получив желаемое, он заколебался.

А нужно ли это? Что это даст? Все сложно, давно надломлено, искромсано…

Есть вещи, которые просто уходят. Растворяются в легкой ткани мира, оставляя темно-багровые отпечатки на изорванных в клочья душах.

И есть люди, до которых не дотянуться, даже если вывернуть себя наизнанку, сломать хребет, разорвать мир вокруг…

— Стоит, — тихим голосом.

Он собирался второпях. В своем супернапряженном графике Поттер выделил всего полчаса. Хотя он все равно бы вышел раньше: опаздывать не в малфоевских правилах.

— Ну вот…

— …И все, — вздохнула Гермиона, закрывая дверь маленькой квартирки.

Ей было страшно, нервно, но, в то же время, радостно. Что-то новое, теплое и яркое поднималось в ней. Тягучая истома охватила тело.

Хотелось поскорее начать жить. Завтра же она встретится с Гарри, попросит его о работе. Любой, самой простой. Надо с чего-то начинать. Министерство — хорошее место, отличный старт.

Она сильная и обязательно справится.

Осталось только разобраться с Малфоем. Это станет концом ее старой жизни и, одновременно, началом новой.

— Привет.

Громкий высокий голос вырвал ее из плена радостных размышлений.

— Привет, — она улыбнулась знакомому лицу.

Круглое, не нежное, а скорее заостренное, в обрамлении густых темных волос до плеч, оно выглядело…

… Неестественным. Бледная кожа нелепо обтягивала череп. Единственным ярким пятном на всей его физиономии были, пожалуй, глаза — серые, хитрые, пронзительные.

— Извини, — нелепо брякнул он, поднимая Малфоя (которого сбил с ног за полминуты до этого) на ноги.

Драко с трудом узнал исхудавшего, явно больного, человека. Когда-то они учились вместе, правда на разных факультетах.

— Поганый гриффиндорец! — прошипел он, недовольно отряхивая перепачканную мантию.

Какое-то время человек стоял неподвижно, буравя его тяжелым, полным тихой ненависти взглядом, затем, неуклюже дернувшись, шутливо поклонился и зашагал прочь.

— Сколько же воды утекло?! — раздосадовано бросил Драко, присаживаясь за стол напротив Поттера.

— Что?

— На входе видел этого вашего… как его зовут-то? Осунулся, постарел… Неужели и с нами так? Как же его… Только что вышел вон, еще сбил меня. Ты должен был видеть!

Гарри отрицательно покачал головой.

— А, ладно, не важно, — на мгновение он замялся. — Я хочу знать.

— Что именно?

— Все…

— …Абсолютно все! Как ты жил все это время? Так внезапно пропал… Мы волновались, правда.

Его присутствие немного напрягало, но радость от встречи была неподдельной. Гермиона чувствовала: что-то в нем изменилось, только вот что именно — понять никак не могла.

— Путешествовал по северу, — он застенчиво улыбнулся.

Пожалуй, только глаза остались прежними: серые, глубоко посаженные и очень живые. Только вот не такие… чистые как раньше.

— О! Это, наверное, жутко интересно.

— Захватывающе, — он облизнул потрескавшиеся губы. — Может, посидим где-нибудь, и я все расскажу?

Гермиона украдкой взглянула на…

… Маленькие наручные часики. Круглые, изящные, серебристо-желтые. Когда-то он уже видел их… В тот день на озере, у Гермионы на руке.

— Это ее, да?

Кончиками пальцев Малфой скользнул по кромке разбитого циферблата, залитого чем-то ало-красным.

— Боюсь, что да, — Гарри тяжело вздохнул и отвернулся куда-то в сторону. — Мои люди перешерстили весь Лондон, чтобы найти это. Все. Это конец.

Драко задрожал. Ему вдруг стало…

… Холодно. Как же холодно!

Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног. Да, наверное, и сбил бы, если бы пара тонких, но на удивление сильных рук, не подхватила ее.

Он наклонился совсем близко, рвано дыша в ухо.

Что это? Он шепнул ее имя?

— Слушай, я… — она хотела было сказать, что опаздывает, что намеченная встреча состоится с минуты на минуту, а ей еще нужно добежать до ближайшего заворота, чтобы беспрепятственно аппарировать и что ей совсем-совсем некогда, но почему-то промолчала.

Малфой наверняка уже ее ждет. Опаздывать не в его правилах. В ее. Пожалуй, единственная вредная привычка, от которой никак не избавиться.

— Что? Что ты?

Чужая холодная ладонь коснулась ее предплечья, легонько сжав.

— Если только не долго…

Он заулыбался, открыто и по-доброму как раньше. Заговорил быстро, сбивчиво и тихо. Как в школе. Ее подступившая было паника…

… Растаяла без следа. Да и какая надежда может быть после такого?

Люди, тем более волшебники, да еще такие как Грейнджер не пропадают просто так, на пустом месте. Их похищают. И, более того, их убивают.

— Ты мог сказать раньше?

— Я… Не мог. Сказать — все равно, что признать.

— Я в этом виноват.

— Не глупи. Никто не виноват.

— Кроме того ублюдка, что посмел… Ее…

Небо за окном набухло в ожидании дождя. Черная непроницаемая завеса нависла совсем низко к земле. Вот-вот должна была начаться буря. Буря, которой они все так ждали.

— Я…

— …Правда так рада тебя видеть! — она старалась говорить участливо и вежливо, хотела было назвать старого друга по имени, но в последний момент передумала, сама не зная почему.

— Тут неподалеку есть замечательное место, — тихо проговорил он, словно не услышав ее слов.

Гермиона кивнула как-то рассеянно, и снова подумала о Малфое. Так поступать, конечно, некрасиво, но кто же знал, что так выйдет? Стоит написать ему завтра прямо с утра и попросить перенести встречу, если она ему, конечно, еще будет нужна.

— Пойдем? — он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Пойдем, — тихо отозвалась она.

Он ловко подхватил ее под руку и повел прочь. Повел, чтобы никогда не вернуть обратно.

Наконец пошел дождь — ледяной, обжигающе острый, злой как никогда. После трехнедельной засухи он должен был принести успокоение и радость, но почему-то не принес.

Разорванные в клочья небеса плакали по ней в последний раз, Драко чувствовал это. Гермиона уходила. Навсегда. Туда, где, хотелось бы верить, лучше, ярче и светлее.

На прощание Поттер пожал Драко руку — впервые в жизни. Оба они знали, что завтра, на панихиде, встретятся как добрые приятели в последний раз. Уже послезавтра — так невообразимо скоро — все вернется на свои места: Поттер станет очередным поганым гриффиндорцем, а Гермиона — ночным весенним ветерком, сошедшим на мгновение и ушедшим навсегда.