Пьяная бабочка (гет)

— Руди, прекрати! Это не смешно! — возмущенно воскликнула Нарцисса, отобрав у нахала свиток пергамента.

— Нет, ну кто бы мог подумать? Старина Нотт пишет стихи. — Лестрейндж кусал губы в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу смех.

— Ничего ты не понимаешь. Это же так романти-и-ично, — протянула сестренка, томно прикрыв глаза. — Только представьте: он, непризнанный гений, его прекрасная леди, луна и...

— ... и бутылка вина. Леди сразу же станет сговорчивей, а гения тут же признают, — заметила я, довольно ухмыляясь.

В самом деле — было забавно наблюдать за препираниями наивно-восторженной Нарциссы с циничным Рудольфусом. Не доросла она еще до игр на равных, третий курс как-никак.

— Белла! — сестра рассержено посмотрела на меня. — И ты туда же! Могла бы и поддержать меня.

— В чем? — лениво поинтересовалась я.

— В воспевании хвалебных од бездарным стишкам нашего однокашника, — ответил вместо нее Руди.

Девочка покраснела и, развернувшись, стремительно покинула гостиную. Обиделась, глупышка. Лестрейндж довольно подмигнул мне и предложил:

— Поищем Нотта?

— Зачем? Сам придет. Обед скоро подойдет к концу — он наверняка заскочит в свою комнату за метлой.

— Ах, да! Забыл, что сегодня у нашей команды тренировка, — друг задумчиво кивнул, а потом вдруг лукаво улыбнулся и спросил: — Придешь сегодня?

— Конечно. А Малфой и Розье?

— Будут, — подтвердил он. — Они ни за что не пропустят такое веселье.

* * *

Час спустя я шла по тропинке, ведущей к теплицам. На улице было прохладно и по-мартовски мокро. Пришлось наложить на ботинки чары непромокаемости, а то еще насморк бы подхватила. В красном носе и простуженном голосе было мало радости — это я усвоила уже давно. Нарцисса даже когда болела оставалась красивой, а я сразу дурнела. Да и характер жутко портился. Руди в такие дни всегда поил меня зельем, сваренным по домашнему рецепту. Основой ему служило малиновое варенье, настоянное на спирту. Выпив его, я быстро пьянела — настолько оно было крепким! — громко смеялась и все время порывалась что-то кому-то доказать. В общем, вела себя, как глупая гриффиндорка. Лестрейндж посмеивался и называл меня «пьяной бабочкой». Я злилась. Вот еще! Сравнивать меня с насекомым, пусть и весьма симпатичным, было недальновидно с его стороны. Наутро я просыпалась совершенно здоровой, протрезвевшей и с гениальным планом мести в голове. В прошлый раз Рудольфус отведал чудного тыквенного сока с вытяжкой из ревеня*. Провалявшись в больничном крыле пару дней с расстройством желудка и так ничего и не поняв, друг продолжал дразнить меня бабочкой.

Я поежилась от порыва ветра. Никогда не любила весну. А вот лето... Медовое лето всегда было восхитительным. Дома рядом с поместьем был луг. В теплые солнечные дни мы с сестрами любили там играть. Трава была высокой, по пояс, и я, путаясь в длинной юбке, все время спотыкалась. И смеялась, громко и беззаботно. Воздух был свеж и сладко пах дикими травами. Он источал дивный аромат расплавленных сот, наполнял легкие, и мне казалось, что за моей спиной вырастали прозрачные крылья, невесомые и тонкие, как паутинка. В такие моменты я верила, что действительно похожа на то унылое насекомое, что так понравилось Руди.

В теплицах мне нужно было найти огнецвет. Его листья, заваренные в молоке, имели одно интересное свойство: все, на что попадало это варево, окрашивалось в стойкий красный цвет. Его нельзя было ничем смыть, магия тоже была бессильной, лишь спустя три дня он сам исчезал бесследно. Для сегодняшнего розыгрыша это растение подходило нам как нельзя лучше.

Нужный отдел я нашла быстро. Профессора — слава Мерлину! — нигде не было видно, поэтому я не спеша срезала самые большие и сочные листья и спрятала их в сумку. Для этого поганого грязнокровки мне ничего не было жалко!

* * *

— Каков наш план? — поинтересовался Розье, когда мы все собрались в дальнем углу гостиной.

Время от времени ученики бросали на нас любопытствующие взгляды, но лезть с глупыми вопросами остерегались. Я довольно усмехнулась — трусы, что с них возьмешь?

— Малфой, ты узнал новый пароль от ванной комнаты старост? — в свою очередь задал вопрос Рудольфус.

— Конечно, — кивнул Люциус и, ухмыльнувшись, добавил: — Огнецвет.

— Как символично, — заметила я.

— Белла? — Лестрейндж вопросительно посмотрел на меня.

Я молча продемонстрировала ему флакон, сделанный из темного стекла. По Зельеварению у меня всегда был высший балл, поэтому я была полностью уверена в положительном результате.

— Отлично! Значит, так: Люциус и Белла стоят на стреме. Они, как старосты факультета, смогут выгородить нас перед преподавателями, если вдруг что-то пойдет не по плану, — друг многозначительно посмотрел на нас. — Я подолью наше волшебное зелье в ванную, когда Тонкс уже залезет в воду. Розье и Нотт должны сделать так, чтобы наши труды не пропали даром. В нужный момент вы приведете на четвертый этаж несколько учеников с других факультетов, чтобы они «случайно» увидели новый цвет кожи гриффиндорского старосты. Запомните — дождитесь сигнала, а потом уж действуйте. А то, если завалим дело, до конца школы всей компанией будем чистить ночные горшки, — Руди сделал паузу, — без магии.

Друзья усилено закивали — на отработки к завхозу не хотел попасть никто.

* * *

Я нервно мерила шагами коридор. Пять в одну сторону, столько же в другую. Подошвы туфель мягко поскрипывали, но этот звук меня не успокаивал. Почему Лестрейнджа не было так долго? Неужели поймали? Я досадливо закусила губу и тряхнула головой, прогоняя назойливые мысли. Все обязательно получится. Не может не получиться! Ведь Тонкс заслужил, чтобы его наказали. Из-за него Рудольфус тогда упал с метлы. И чтобы там не говорили преподаватели, я знала, что это не было случайностью.

Остановившись, невольно прислушалась к звукам, окружающим меня. В другом конце коридора Малфой что-то тихонько напевал. Если сильно постараться, то можно было увидеть его силуэт и светлое пятно волос. В этом году он решил отрастить их, поэтому завязывал свой куцый хвостик черной бархатной лентой. Нарцисса каждый раз приходила в восторг, стоило ей увидеть нашего скользкого хвостатого друга. Мне же такая смена внешности совершенно не нравилась — Люциус стал еще больше похож на девчонку.

Розье и Нотт вели себя на диво тихо. Обычно приятели порывались что-то кому-то доказать. Я подозревала, что это было связано с тем, что они все время были вторыми: в учебе, в спорте, в жизни. Но, несмотря на некоторые сволочные черты их характеров, мы всегда могли на них положиться. Это было бесценно в наше время и на нашем факультете.

Мое внимание привлек мягкий белый свет, который вспыхнул и тут же погас. «Патронус», — подумала я, довольно улыбнувшись. Мне безумно хотелось пойти и посмотреть, что же в итоге получилось из нашей затеи, но я не могла. И так будет выглядеть подозрительным то, что как минимум двое из Слизерина увидят позор грязнокровки.

На лестнице послышались шаги. Я притаилась в тени — незачем раньше времени попадаться сторонним на глаза. Тем более это было так удобно! Лишь часть тени, крошечная и совсем незаметная, незначительная и поэтому вдвойне опасная.

Шаги становились все громче. Послышался девичий смех, звонкий и искренний. Розье, в отличие от молчуна Нотта, всегда много болтал. А как вешал лапшу на уши зазевавшимся подружкам... Загляденье!

— Давай быстрее. Там что-то происходит, слышишь? — Нотт вполне правдоподобно изобразил нетерпение вместе с любопытством.

— О, да! Мы не можем пропустить рождение новой сплетни. Старина Нотт обязательно сложит о ней стих. Как там давеча было? «Кожа нежна, словно розы бутон...»

— Заткнись! — воскликнул приятель. Послышался шум возни, обиженное «ай!» и тихие смешки девчонок.

Я досадливо поморщилась. Как малые дети, честное слово!

Тем временем ученики завернули за угол, и теперь до меня доносились лишь обрывки слов, неразборчивые и оттого бесполезные.

Минута, вторая — я замерла, прильнув всем телом к шершавой стене. Напряжение, повисшее в воздухе, было почти осязаемым. На нем можно было играть, словно смычком по струнам. Вот только звуки, извлекаемые из этого инструмента, будут не нежными и плачущими, а грозными, пробирающими до самых костей, разрывающими связки, выбивающими суставы и ломающими все щиты на пороге безумия. А запах — душным и влажным, тяжелым, сдавливающим тугими петлями легкие. Так бывает, когда падаешь вниз. Или вверх?..

Я судорожно вздохнула и до боли сжала руки в кулаки, прогоняя ненавистные воспоминания, а потом услышала крик. Не удивленный и испуганный, нет. Отчаянный. Безумный. Рваный. Я ошеломленно замерла, не понимая причины сковавшего меня ужаса. Ведь живой человек не мог так кричать. Не мог!

Первым взял себя в руки Люциус. Быстро миновав коридор, он, не церемонясь, схватил меня за руку и повел туда, где несколько минут назад скрылись Розье и Нотт с подружками. Я не сопротивлялась, все еще пребывая в отрешенном состоянии. Мы завернули за угол, миновали лестницу и поворот к классу рун и, пробежав с два десятка метров, оказались возле распахнутого настежь входа в ванную комнату старост.

Возле портрета на корточках сидела девчонка из Когтеврана. Она обхватила руками голову и беззвучно рыдала. Я поспешно отвернулась, пытаясь скрыть возникшее на моем лице брезгливое выражение. Признаться, меня покоробил ее вид. То полусознательное, жалкое состояние ученицы вызывало чувство сродни ненависти. Конечно, при свете дня и под защитой преподавателей они все были смелыми, великодушными и правильными. А здесь, во тьме, оставшись один на один со своими демонами, проявляли их истинное лицо — уродливое и полудикое, отвратительное.

Я первая вошла в ванную. Розье и Нотт о чем-то тихо переговаривались, склонившись над закутанным в полотенце человеком. Тут же был и Рудольфус. Он водил волшебной палочкой над головой той, второй девчонки, которая согласилась сегодня пойти на свидание с нашими друзьями и стать свидетельницей позора Тонкса. Вот только, глядя в остекленевшие глаза, я сомневалась, что она кому-то расскажет о том, что произошло сегодня. А картинка была и вправду... колоритной.

Алая как кровь вода, такого же цвета лужи на полу. В них поблескивали осколки стекла. Та часть, что уцелела, была раскрашена кровавыми разводами — вязкими, яркими, безупречными. Маленький островок безумия среди эдема. И, безусловно, достойная месть грязнокровке.

Я рассмеялась. Сначала тихо, покусывая губы в тщетной попытке сдержать веселье, а потом, не удержавшись, громко и весело. Как во время медового лета, когда все запреты сняты и нет нужды изображать из себя куклу.

Лестрейндж поднял голову и пристально посмотрел на меня, а потом подошел и, встряхнув, зло сказал:

— Дура!

Я же в ответ всхлипнула и обняла его, крепко, отчаянно, тем самым показывая, как сильно я переживала за него. Конечно, дура. Влюблённая дура, вот только в этом я ему никогда не признаюсь.

* * *

Друзья не разговаривали со мной все выходные. Я тоже не спешила извиняться за свой поступок. Просто не чувствовала себя виноватой, искренне считая, что Тонкс получил по заслугам.

Дело, благодаря стараниям Малфоя и Слизнорта, получилось замять. Пострадавших отправили в больничное крыло. Грязнокровка все еще был на попечении медсестры. Его кожа до сих пор сохраняла красный цвет и, вопреки всем стараниям и чарам, не желала очищаться. Я тихо радовалась своей сообразительности: змеиная чешуя действительно помогла увеличить устойчивость зелья к магии в дюжину раз.

Вот только «кровавая» ванная стала и для меня полной неожиданностью. Первоначальный план по перекрашиванию Тонкса в красный цвет провалился, зато, благодаря новому усовершенствованному зелью, мы устроили ему маленький ад. Жаль, что он не оценил наших стараний по достоинству.

— Белла, перестань напиваться, — мягко произнес Руди, сев рядом со мной на диван.

Я хмуро посмотрела на него и крепче прижала к груди стакан, где плескалось разбавленное с водой зелье.

— Это от простуды, — угрюмо сказала я.

— Ага. Сорокаградусное лекарство от простуды, — он согласно кивнул и, протянув руку, забрал у меня стакан.

Я шмыгнула носом и отвернулась от него. Нельзя, чтобы Лестрейндж увидел мои покрасневшие глаза. Пусть и дальше думает, что я обиделась.

— Ведешь себя, как капризный ребенок, — миролюбиво заметил он, придвинувшись ближе. — Зачем было делать такое с Тонксом?

Я не ответила, лишь обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Мне было холодно. А еще я вспомнила тот проклятый матч по квиддичу. По-осеннему промозглый день и удушающий дождь. Он не приносил облегчения или свежести, нет. Лишь непонятное чувство тревоги.

Лестрейндж был охотником в нашей команде. Летал он неплохо, но не виртуозно, зато как никто другой умел поднимать командный дух. Команда считала его своим талисманом. Факультет — удачей. А Тонкс, этот проклятый грязнокровка, сбросил его с метлы. И это не было случайностью. Не было! Он сделал это умышленно, чтобы выиграть матч.

Для Рудольфуса падение не прошло бесследно. Сломанная нога срасталась тяжело, неохотно, а после выписки еще долго ныла. Лестрейндж мог вновь сесть на метлу, но про квиддич пришлось забыть. С такой травмой нельзя было продолжать заниматься спортом.

— Он заслужил, — произнесла я, упрямо посмотрев на него.

— Чего? Искупаться в крови?

— Да.

Руди фыркнул, а потом наклонился ко мне близко-близко, так, что я могла видеть его карие глаза и встрепанные черные волосы. И лицо — узкое, чуть смуглое, родное.

Я никогда не смогла бы рассказать ему о том, как перепугалась, когда он упал, как бежала вниз по скользким ступенькам, рискуя скатиться вниз и свернуть шею. Как меня отталкивали взрослые, не давая приблизится к нему, узнать, что жив, что дышит. Как ночью рыдала, уткнувшись лицом в подушку, а Нарцисса гладила меня по волосам и шептала, что все будет хорошо, что он справится. Никогда, потому что это только мое, и ему незачем знать об этом.

— Белла, ты пьяна.

Руди ласково отвел выбившиеся из прически локоны, а я невольно прижалась лицом к его ладони. Мягко рассмеявшись, Лестрейндж укорил меня:

— Друзей обманывать нехорошо.

— К Мерлину! Они тоже врут, — дерзко улыбнулась ему, а затем выхватила стакан из его ослабевших пальцев и выпила зелье залпом. Для храбрости.

Дыхание перехватило, а на глазах выступили слезы. Я поднесла ладонь ко рту, пытаясь сдержать кашель. Рудольфус рядом заковыристо выругался и развернул меня к себе. Лицо его было хмурым, а взгляд не обещал ничего хорошего.

Я беззаботно улыбнулась ему и, подавшись вперед, поцеловала, мягко, но настойчиво. Он на мгновенье замер, недоверчиво и как-то робко коснулся моей щеки, словно не верил в то, что это реальность. А потом ответил, жадно так, то и дело сдерживаясь, чтобы не сделать больно.

— Ух ты! Какое бурное примирение! — с завистью произнес Розье. — Как думаешь, Нотт, а нас тоже поцелуют?

— Хмм... надеюсь, что нет. Белла бешеная, еще покусает, — совершенно серьезным голосом ответил ему приятель.

— А ты ей стишки почитай. «И меда капли на губах, пьянят, как...» Ай! Больно, дурак! — обижено воскликнул Розье.

— Прекратите оба! — осадил их Малфой. — Не знаю, как Блэк, но Лестрейндж точно вам по роже съездит, если вы и дальше будите распускать свои длинные языки.

«А я прокляну», — мелькнула в голове шальная мысль. А потом Руди запустил руку мне в волосы, поглаживая чувствительную кожу на затылке, и все мысли исчезли. Осталось лишь тягостное, обжигающее ощущение близости. И шепот:

— Бабочка, моя пьяная бабочка.

Пусть. Сегодня я прощу ему все, а отомстить можно будет и завтра.

____________________________________________

* Лекарства и настойки на основе ревеня действуют двояко: в малых дозах как вяжущее, а в больших — как слабительное.