Почти как в сказке (джен)

― Послушай, ну это всё же твои родственники, а не мои! ― раздражённо произнёс отец, переворачивая газетный лист и пробегая глазами какую-то статью. ― Кто должен их знать лучше? А ты спрашиваешь у меня, безопасно ли отправлять к ним детей.

― Потому что я должна тебе сказать, ― отозвалась мать, особенно упирая на слово «должна». ― Да, это мои родственники, но знаю я о них чуть больше, чем ты.

Отец взглянул на мать поверх газеты и очков и сделал скептический вид.

― И что же ты о них знаешь?

― Это моя двоюродная бабушка, сестра моего дедушки по отцу, ― пояснила мать, страдальчески морща лоб. Всё это она уже рассказывала мужу не раз. ― Она овдовела, кажется, десять лет назад... нет, больше, Амикус ещё не родился. Она живёт в своём доме...

― Где? ― поинтересовался отец.

― Ах, да вот же! ― мать вытащила из-за корсета сложенный вчетверо листок бумаги, из-за которого и разгорелся сыр-бор, и бросила его перед отцом на стол, чуть не попав в тарелку с гренками. С другого конца стола две пары глаз настороженно следили за ним.

Отец пробежался глазами по написанному и так же небрежно бросил листок на стол. Листок уткнулся краешком в солонку и замер.

― Ты уверена, что она не причинит детям вреда? ― сухо спросил он.

― Это родственница! ― запротестовала мать. ― Как ты можешь так отзываться о ней?

― Вот именно потому, что она родственница, ― отчеканил отец, как будто мать не понимала элементарных вещей, ― потому, что она родственница, у неё больше мотивов и больше возможностей!

― Да что тебя не устраивает?! ― мать заломила руки. ― Вечно ты всех подозреваешь! Старуха чувствует, что скоро на покой, и пишет, что хотела бы повидать внуков. Всего на сутки! Что здесь может быть подозрительным?

Отец шмякнул газетой об стол и сдёрнул с носа очки.

― Да то меня не устраивает! ― почти прокричал он, забыв о присутствии детей. ― Если так хочет повидать родственников, приглашала бы нас всех вместе! И этот портключ, который она прислала, весьма подозрителен!

― Чем он подозрителен? ― ахнула мать. ― Чем?!

Все взгляды находившихся в столовой на мгновение обернулись к тряпичной куколке, прислонённой к вазе на каминной полке. У куколки не было лица, а сшита она была, похоже, из старого носка.

― Нормальная волшебница прислала бы что угодно. Только не это!

― Чем тебя не устраивает? ― воскликнула мать, подходя к полке и беря куколку в руки. ― Просто первое, что попалось!

Только сейчас она, обернувшись, заметила, что дети внимательно прислушиваются к спору, грозящему перейти в скандал.

― Так, Амикус, Алекто, вы поели? Марш отсюда! ― прикрикнула она, размахивая злосчастной куколкой, у которой во время этих взмахов голова болталась туда-сюда.

Брат и сестра с грохотом отодвинули стулья и вышли из столовой, причём Амикус нёс в руке свои сандалии: садясь за стол, он имел привычку их сдирать.

― Ами, обуйся, простудишься! ― донёсся детям вслед голос матери, и дверь за ними закрылась.

Немедленно Амикус уронил сандалии на пол и все силы употребил на то, чтобы отпихнуть Алекто от замочной скважины. Дело оказалось не из лёгких, так как сестра была на два года старше, а соответственно, весила больше и толкалась сильнее.

― Пусти, зараза! ― прошипел мальчик, всем своим весом врезаясь ей в бок. Та пошатнулась, но устояла и не уступила своё место у замочной скважины.

― Кто зараза? Это я зараза? ― шёпотом воскликнула Алекто и, на секундочку отвлёкшись, пнула брата по босой ноге.

― Ай! Ой! Уй! ― Амикус, забыв о том, что хотел подслушать разговор, заскакал по коридору, сжимая обеими руками пострадавшую ступню.

― Так тебе и надо! ― ответствовала на его вопли довольная Алекто, вновь приникая к замочной скважине. ― Учти, я с тобой к бабушке не отправлюсь!

― Больно надо! ― фыркнул Амикус, пытаясь сдержать слёзы. ― Я и сам с тобой не пойду, вот!

Алекто промолчала, увлечённая разговором матери и отца, но она не могла не почувствовать, когда в спину ей один за другим врезались сандалии брата.

― Что?! ― завопила она во весь голос и грозно повернулась. Амикус уже был у лестницы, стоял, держась за перила и поджимая раненую ногу. ― Ты! Да как ты посмел!

С одной стороны, нужно было оттрепать зарвавшегося братца, но с другой ― нельзя было прослушать, что решат родители, которые на повышенных тонах спорили в столовой. Алекто не зря была слизеринкой, поэтому она пришла к компромиссу: подхватила сандалии и бросила их в Амикуса. Тот увернулся от обеих и выплюнул презрительное:

― Девчонка! Даже бросить не можешь как следует!

― Ну всё, новой метлы тебе не видать как своих ушей! ― объявила Алекто, обозлившись. ― Я подстрою так, что тебе её не купят, хоть тресни!

Произнеся эту угрозу, которую даже она сама по здравом размышлении не смогла признать пустой, девочка вернулась к наблюдению. В этот момент дверь столовой широко открылась, стукнув её по лбу.

Амикус у лестницы мерзко захихикал, считая себя отмщённым. Но родители этого не заметили, потому что отец стоял в дверях, обернувшись к матери и строго выговаривая ей:

― Это твоё решение. Я подчёркиваю: исключительно твоё. И добилась ты его гнусным женским способом. Я умываю руки.

Не обращая внимания на детей, он поднялся по лестнице в свой кабинет, и только тогда мать вышла из столовой, прижимая к глазам промокший платок.

― Собирайтесь, дети, ― сказала она плачущим голосом. ― Вы отправитесь к своей двоюродной бабушке и будете гостить у неё два дня. Амикус, надень сандалии, наконец! Алекто, я же просила следить, чтобы он их не снимал! Полы холодные, как в подземелье... Мерлин, я ведь должна ещё подобрать подарок!

Мать быстро ушла в библиотеку, и как только коридор опустел, Алекто и Амикус, злобно шипя, накинулись друг на друга. Брат мёртвой хваткой вцепился в косички сестры, которые ей каждое утро заплетала старая эльфийка по приказу хозяйки, а та тягала его за отвороты рубашки, отчего голова его моталась точь-в-точь как у несчастной куклы, использованной неизвестной бабушкой как портключ.

Утро началось весело.

* * *

― Вы должны прилично себя вести, не шаркать ногами, не забывать об этикете... Амикус, это и тебя касается! ― мать металась по комнате, отчего её лёгкие шёлковые юбки полоскали в воздухе, когда она поворачивалась. ― Не лазить в какие-то заброшенные места, ― Алекто, присмотришь! ― не совать нос в чужие вещи... За столом сидеть спокойно, еду не хватать... Мерлин мой, где же ридикюль?

Держа в руках нашедшийся ридикюль, мать повернулась к смирно стоящим детям. На Амикусе была застёгнутая под горло бутылочно-зелёная мантия, на Алекто ― длинное платье кофейного цвета. Оба ребёнка в нетерпении переминались с ноги на ногу.

― Так, Алекто, это безразмерный ридикюль, очень старая и дорогая вещь, я доверяю его тебе, ты ответственная девочка, ― сказала мать, хмурясь. Видимо, она попутно думала о чём-то другом. ― Я положила туда книгу о проклятиях ― понятия не имею, что этой старухе интересно, но пусть почитает на досуге. Амикус, не ковыряй в носу, это неприлично! Не вздумай так ещё при бабушке сделать! Алекто, палочка при тебе?

Алекто кивнула и, напустив на себя благоговейный вид, взялась за ремешок ридикюля.

― А провизию мы возьмём? ― спросил Амикус, которому тоже хотелось вставить своё значимое слово.

― Не говори глупостей, ― отмахнулась мать. ― В письме написано, что вы переместитесь прямо к крыльцу!

― В чужом доме не положено есть, ― сообщил мальчик, насупившись.

― Это бабушка! ― одёрнула его сестра. ― Она нам не чужая!

― Ну, это ещё как посмотреть... ― буркнул Амикус, отворачиваясь и предоставляя матери давать последние наставления сестре, которая прямо раздувалась от гордости, что она сама, вдалеке от дома, будет надзирать за этим сорванцом.

― Ты что-то сказал? ― подозрительно осведомилась Алекто, но Амикус и не думал отвечать. Он как раз бочком подобрался к комоду, куда вчера спрятал заначку ― целую пачку всевкусных драже ― и, осторожно открыв ящик, переложил пакетик в карман своей парадной мантии.

― Амикус, ты слышал? ― донёсся до него голос матери, которая теперь решила взяться за него. ― Не вздумай испачкать или порвать мантию. Что ты там прячешь?

― Ничего, ― быстро сказал мальчик, поворачиваясь.

― Тогда иди поближе к портключу, если не хочешь остаться дома. Давай, уже почти четыре! ― велела мать, а Алекто наградила брата чувствительным тычком.

Дети взялись за уже слегка светящуюся куклу: мальчик за голову, девочка за ноги. Только сейчас они заметили, что в дверях стоит отец и с неодобрением смотрит на них. Мать взмахнула рукой на прощание, и портключ, сработав, утащил за собой Амикуса, Алекто, старинный безразмерный ридикюль и пачку всевкусных драже.

* * *

Летнее солнце мигом нагрело две макушки, тёмную и каштановую. Вокруг, сколько хватало глаз, тянулась пустошь, на которой росла высокая сочная трава, а в траве стрекотали кузнечики. В одной стороне тянулся лес, под ногами вилась узкая дорога, почти тропа.

Появившиеся из ниоткуда дети недоумённо огляделись по сторонам, не видя ни намёка на человеческое жильё.

― Ну? ― спросил Амикус, подшвыривая начищенным ботинком какой-то камешек. ― И где?..

Алекто была обескуражена и ясно понимала, что брат этим наслаждается.

Но делать было нечего.

― Не знаю, ― сказала она, оглядываясь по сторонам и машинально засовывая портключ в ридикюль, который она крепко держала в руке.

― Ага, вот тебе и неприятности, ― злорадствовал брат, на всякий случай сделав несколько шагов назад. ― Я говорил, что с тобой к бабушке не пойду! Да ещё неизвестно, есть ли эта бабушка на самом деле? А вдруг сейчас на нас выскочат какие-нибудь красные колпаки?

― Заткнись! ― заорала Алекто так, что всколыхнулась трава. ― Заткнись и прекрати молоть ерунду!

Она взмахнула ридикюлем, чтобы ударить Амикуса, но тот увернулся, ринулся в заросли травы, которая была чуть ниже его макушки.

― Вернись! ― взвизгнула Алекто, вспомнив, что мать велела присматривать за мелким. Но тот и не думал останавливаться, решив, что, раз условия изменились, сестра больше не имеет над ним власти. Подобрав подол и проклиная длинные платья и вредных братцев, Алекто перекинула ремешок ридикюля через плечо и бросилась догонять Амикуса. Бегал сорванец быстро, но ему было трудно на изрытой то ли кротами, то ли гномами земле, и в один прекрасный момент злая, как пикси, Алекто всё же схватила его за шиворот и встряхнула изо всех сил. Амикус развернулся и тут же встал в позу, оказавшись с сестрой нос к носу.

― Ты не смеешь со мной так обращаться, я наследник рода! ― заявил он. Однако его слова были проигнорированы. Алекто встряхнула его ещё раз.

― Ты посмотри, во что превратилась твоя мантия! А ботинки! Ты так хочешь заявиться к бабушке?! Понёсся как бешеный гиппогриф! Наследник рода!

― Нет здесь никакой бабушки! ― взвыл Амикус: мёртвой хваткой вцепившись в его ухо, сестра тащила его обратно к тропинке.

― Я всё родителям расскажу! ― шипела она. ― Они всё узнают! И будет тебе и сова, и новая метла, и сладости! В Хогвартс в моей мантии поедешь!

― Ябеда-корябеда! ― отплёвывался Амикус. ― Я Летучемышиный сглаз выучу и на тебя нашлю! Ты у меня ещё попляшешь! Чтобы я девчонкину мантию надел!

Достигнув тропы, брат и сестра остановились, сверля друг друга ненавидящими взглядами.

― Повернись, негодник, отряхну! ― сквозь зубы велела Алекто. Амикус повернулся, опасливо поглядывая через плечо, и, как оказалось, не без основания: очистив подол от репейника, сестра напоследок залепила мальчику хороший шлепок по заднему месту.

― Ты!

― Замолкни, сам виноват! ― отрубила Алекто.

― Раскомандовалась тут... Тебе мама велела меня бить, что ли? ― со слезами в голосе спросил у неё брат.

― Пошли, ― сказала Алекто и для верности взяла его за рукав, чтобы не убежал снова.

― Куда пошли? ― спросил Амикус, шмыгая носом.

― Куда-куда... Куда глаза глядят! ― сердито ответила сестра. ― Если старушка совсем выжила из ума, она могла промахнуться координатами. Значит, нам надо идти до тех пор, пока мы не увидим дом.

― Промахну-улась? ― недоверчиво протянул Амикус, едва поспевая за стремительно идущей сестрой. ― Она могла на десять миль промахнуться! Да мы, может, вообще не в ту сторону идём! Ты думать хоть умеешь, девчонка?

Алекто остановилась так резко, что он налетел на неё.

― Мать сказала, что главная ― я, понятно? ― прошипела она.

― Пожалуйста, ― деланно равнодушно согласился Амикус. ― Раз так ― действуй!

И он отвернулся. Алекто показалось подозрительным, что строптивый братец так быстро согласился, и она поняла, что он насмехается, рассчитывая в будущем оказаться правым. Но ответить было нечего, только постараться и привести упрямца прямо к крыльцу бабушкиного дома. Только вот где этот дом находится, она не имела ни малейшего понятия.

* * *

― В лесу? ― хмыкнул Амикус, слегка растеряв самонадеянность. Тропинка, по которой они шли, ныряла прямо в чащу леса и терялась там, между громадными деревьями, на которые даже страшно было смотреть.

― Ну, видимо, в лесу, ― не слишком уверенно заявила Алекто, не спеша продолжать путь. ― Если бабушка ― ведьма старой закалки, то наверняка скрылась ото всех и живёт там.

― А мы точно в ту сторону идём? ― спросил её брат, и на этот раз в голосе его не было ни воодушевления, ни упрямства.

― Пошли, ― Алекто снова потянула его за рукав.

Лес обрушился на детей сразу, отрезал яркий солнечный свет, приглушил шуршание травы под ногами.

― А ты в курсе, что в лесу звери водятся? ― спросил Амикус, но он не учёл, что фамильная черта характера ― упрямство ― досталась не ему одному.

― В курсе, ― хмыкнула Алекто, нагибаясь, чтобы пройти под раскидистой паутиной.

― А ты в курсе, что... ― засмотревшись на какой-то пень, который очертаниями живо напомнил ему водяного, что он видел на картинке в книжке, Амикус не заметил паутины. ― Фу, какая гадость! ― завопил он, судорожно смахивая с лица тугие клейкие нити, а в дупле над его головой кто-то зашуршал, разбуженный криком.

― Алекто! Алекто, да стой же ты! ― зашептал Амикус, озираясь и бегом поспевая за сестрой, которая продиралась сквозь заросли, но не теряла из виду тропинку, и по дороге отряхивая паутину. ― Посмотри, на мне нет паука?

― Нет на тебе никого, ― сказала девочка, бегло осмотрев его, но не стала отпускать язвительных комментариев: она и сама боялась пауков.

Из-за того, что они были в густом лесу, им стало казаться, что солнце уже садится, хотя не было ещё и шести. За время пути брат и сестра изредка перекидывались парой фраз, но было уже ясно, что упрямство и желание доказать друг другу собственную значимость изменяют им с каждой минутой. Амикус плёлся позади, спотыкаясь об огромные корни деревьев и предоставив Алекто право вести его, однако отставал он не настолько, чтобы вконец потерять из виду мелькающее среди зарослей кофейного цвета платье с кремовыми вставками. Девочка же с досадой отбрасывала ридикюлем паутину и пинала встречающиеся на пути ветки. Она уже на чём свет стоит кляла свою несдержанность. Слизеринка ли она, если очертя голову ринулась, не зная, куда? В конце концов, существовало множество способов дать знать взрослым, что они попали в беду. На тропинке в поле можно было махнуть палочкой и вызвать «Ночного рыцаря» ― Алекто знала, что это автобус для ведьм и колдунов, попавших в беду, ― но в этих зарослях даже он вряд ли бы проехал. Амикус, как назло, отставал всё больше и больше, и наконец возле огромного куста бузины сестра остановилась подождать его. Мальчик вывалился из зарослей за ней следом. Подол его мантии был порван, и на него прицепился репей, к ботинкам, заботливо начищенным утром домовихой Хлопушкой, липла грязь. На волосах его болтались остатки давешней паутины. Несмотря на то, что Алекто шла первой, она была гораздо более аккуратна.

― На кого ты похож? ― спросила она, подражая тону матери, и перевесила ридикюль с левого плеча на правое. Амикус понял, что вопрос риторический, и отвечать не стал.

― Пошли назад, ― без экивоков предложил он. ― Я устал и есть хочу.

― Если не видишь, до бабушки мы ещё не добрались, ― ехидно ответила девочка. Но она уже понимала, что никакой бабушки в этой чащобе быть не может. Втайне она надеялась, что они пересекли лес и сейчас находятся ближе к выходу из него. Оставалось только уговорить братца продолжать путь.

Куст бузины насмешливо шуршал ветвями, и брат с сестрой покосились на него, забыв даже о вновь назревающем конфликте. Амикус схватил свою провожатую за ремешок ридикюля и потянул прочь, подальше от страшного куста. Дети остановились за поворотом тропинки, у подножия такого огромного дуба, что даже не было понятно, где заканчивается его крона и начинаются кроны соседних деревьев. А может, он закрывает им свет, как огромный зонт?

― Так вот, я говорю, пошли назад, ― вполголоса сказал Амикус, опасливо озираясь по сторонам: он чувствовал себя очень неуютно, тем более, что уже начинало темнеть.

― Куда ты пойдёшь? ― зашипела Алекто, тоже боясь повышать голос, вдруг на крик сбегутся какие-нибудь твари?

― Назад! ― Амикус выдохнул сквозь судорожно сжатые зубы. ― Или ты не можешь понять такой простой вещи? Пошли быстро, пока мы не заблудились!

― Мы не заблудимся! ― девочка решила отстоять свою точку зрения, надеясь, что выход из леса близко. Не стоило только говорить об этом брату, а то он решит, что раз так, то можно поплутать и подольше, всё равно они почти что спасены.

― Мы не заблудимся! ― повторила она. ― Эта тропа ведёт через весь лес. Да куда-нибудь она должна привести, ты сам подумал? Кто же её протоптал?

― Через ле-ес? ― недоверчиво протянул Амикус. ― Да ты хоть направление знаешь? Может, мы тут кругами ходим? Или леса впереди ещё столько, что и за завтрашний день не пройдёшь?

Алекто с превеликой осторожностью присела на выступающий из земли корень дуба-великана, ведь всё-таки она устала.

― Слушай, ты идёшь или нет? ― сердито спросила она. ― Ночевать в лесу всё же лучше, чем в чистом поле...

― Ага, ― скептически хмыкнул брат. ― А вот как набредёт на тебя оборотень, тогда и посмотрим, умеешь ли ты по деревьям лазить. Я-то умею!

Конечно, Алекто понимала, что брат прав даже в самых мелочах. Не она ли пару раз сдирала его с раскидистого вяза у ворот родного дома? Но Амикус был непоседливой вредной мелочью, и признать его правоту значило поколебать свой авторитет. Что скажет мама? Как потом воспитывать мальчишку, если он совсем распоясается?

― Ну, нет! ― надменно заявила она. ― Это ты должен меня слушаться!

Амикус нехорошо прищурился, но она этого не заметила.

― И почему это я должен тебя слушаться? ― процедил он.

― Потому что я старше! Потому что я твоя сестра! ― вспылила Алекто, потрясая ридикюлем. Злость достигла своего предела.

― Ах, так?! ― заорал Амикус, забыв о диких тварях и вообще обо всём. ― Да ты достала меня! И мама с тобой носится как с писаной торбой ― Алекто то, Алекто сё, Алекто умничка, а я дурак, получается?! Просто потому что младше! Мне даже сандалии снять нельзя, катастрофа! Чихнуть и то по разрешению! Младше! Чтоб тебе на ровном месте споткнуться!

Алекто вскочила, её щёки раскраснелись от гнева.

― Ты! Да ты бы знал!.. ― бессвязно закричала она, замахиваясь ридикюлем. ― Это с тобой все носятся, а ты этого не видишь! Наследник рода, чтоб тебе провалиться к боггартам! Не дай Мерлин, простудится, не дай Мерлин, ножку ушибёт! Сопля ты и размазня! У меня будто других дел нет, кроме как за тобой смотреть, пока ты себе голову ломаешь в каком-нибудь овраге! Мне знаешь сколько в школе на лето задали! А вместо этого я за тобой бегаю!

Она выдохлась, не зная, что бы ещё прокричать до смерти надоевшему братцу, который окончательно позабыл, что они уже почти что в беде. Уперев руки в бока, она стояла под дубом и смотрела, как лицо Амикуса стремительно идёт красными пятнами. Обоюдная обида копилась несколько лет, и надо же ей было выплеснуться в такой неподходящий момент! Амикусу было противно даже дёргать сестру за косички, одна из которых, к слову, расплелась. Вещи, которые они кричали в лицо друг другу, уже никак нельзя было назвать детскими шалостями, нельзя было бросить в ответ сандалиями и забыть, посчитав себя отмщённым. Мальчик даже отступил на несколько шагов; впрочем, дело было ещё и в том, что он не хотел получить по голове ридикюлем.

― Да хватит тут обиженную корчить! Мамочку изображать! Не нужна мне мамочка, понятно? Замуж выйдешь ― тогда будешь заботу распространять, а от меня отстань! ― Амикус понял, что все слова попали прямо в цель: сестра открыла рот от шока, а руки её опустились сами собой. ― Да ты и замуж-то не выйдешь, кто тебя возьмёт, фестралиху толстозадую! ― добил он и повернулся, чтобы уйти. ― Я пошёл обратно, а ты оставайся.

― Да чтоб тебе... чтоб тебе не жениться никогда! ― раздался позади него придушенный крик, за которым последовал глухой удар: вероятно, это Алекто изо всех сил запустила ридикюлем в ствол дуба. Амикус не оглянулся. Пусть перебесится. Девчонки ― они такие. Любят покомандовать, а как дашь им по носу ― сразу глаза на мокром месте. Сейчас сопли распустит. Смотреть на ревущую сестру у мальчика не было ни малейшего желания, а потому он ускорил шаг.

Лес по обе стороны тропы стоял молча, затихнув то ли в преддверии вечера, то ли чего-то ещё.

Кусты зашуршали, скрыв Амикуса. Алекто осталась под деревом. Она плохо понимала, что произошло. Неужели это они сейчас наговорили друг другу столько гадостей? Неужели Амикус прав, и она просто лезет не в своё дело, продолжая видеть в нём малое дитя? А ведь ему уже без недели одиннадцать лет... Или это она права, и избалованный братишка просто привык к заботе и не замечает, сколько сил вкладывают все трое в наследника рода? Второй ребёнок, любимый, долгожданный, мальчик...

Нет, какие же глупые угрозы. С чего это ей вздумалось желать брату безбрачия? Ведь тогда род прервётся или будет продолжен бастардом. Ах, это он крикнул, что она толстозадая фестралиха ― надо же, что выдумал... Вообще-то говоря, Алекто стеснялась своей нестандартной фигуры и носила широкие юбки, скрывая раздающиеся с каждым годом бёдра, и поэтому то, что брат назвал её толстозадой, ранило её особенно сильно. Каков наглец, как говорит иногда мама. Если он такое будет каждой девочке говорить, то за него и вправду никто не пойдёт.

Но делать было нечего: Алекто вытерла слёзы, которые сначала даже не заметила, подобрала ридикюль и направилась к противоположному краю поляны, надеясь обнаружить там продолжение тропинки. Однако впереди стояла густая стена кустарника без всякого намёка на проход. Алекто обошла всю поляну кругом, прежде чем до неё окончательно дошла страшная истина: никакой тропинки дальше не было, они разругались из-за несуществующей дороги через лес, и теперь Амикус идёт один-одинёшенек в наступающих сумерках, которые таят в себе такую опасность, какую и представить-то нельзя! Девочке почудилось, что в кустах позади неё кто-то есть, кто-то смотрит на неё и готовится съесть ― оборотень? Но для оборотней рано, луна ещё не взошла. Может, и вправду красные колпаки? Или противные пикси? Шорох травы и листьев прозвучал поистине угрожающе; Алекто вскрикнула и стремглав бросилась по тропе назад.

Придерживая длинный подол, она миновала бузинный куст на повороте и побежала дальше мимо огромных деревьев, мимо зарослей, мимо камней, заросших мхом. Она едва успевала уворачиваться от бьющих по её лицу ветвей, но продолжала бежать, не оглядываясь: ей казалось, что её преследуют. Кто? ― ей было даже страшно предположить. Она бежала до тех пор, пока внезапно не споткнулась обо что-то и не полетела вперёд. Раздался резкий треск рвущейся ткани, а земля больно ударила девочку под дых. Наконец Алекто немного пришла в себя и смогла сесть, радуясь тому, что на неё до сих пор никто не накинулся. Она с опаской огляделась по сторонам, но в лесу было тихо, и её никто не подкарауливал, ожидая, пока она придёт в себя. Затем Алекто осмотрела себя и то, что осталось от её выходного платья. На подоле зияла огромная дыра и вис вездесущий репей; кроме того, девочка была вся в земле, особенно локти и живот.

― Славно я проехалась, ― прошептала она себе под нос и зашарила рукой вокруг в поисках ридикюля, которого нигде не было. Не найдя его, Алекто встала и взглянула сначала на то место, где она предположительно споткнулась, намереваясь обнаружить там корень или ветку. Под ноги она, конечно, не очень смотрела, но в её сознании звенел тревожный звоночек, который мама томно называла женской интуицией. Алекто даже прошлась по тропе назад, но не обнаружила ровным счётом ничего, обо что можно было бы споткнуться.

― Странно. И шнурки вроде завязаны... ― сказала она так же тихо и снова огляделась кругом в поисках ридикюля, который как будто сквозь землю провалился. Алекто, паникуя всё больше из-за неумолимого наступления темноты, осмотрела всё вокруг и наконец догадалась поднять голову вверх. Ридикюль, зацепившись ремешком, висел на нижней ветке какого-то дерева, и девочка с первого взгляда поняла, что пропала. Её палочка осталась в проклятом ридикюле, который висел слишком высоко, чтобы его достать.

Алекто снова захотелось плакать, на этот раз от отчаяния. Она пару раз подпрыгнула, но даже если бы она была выше ростом, это бы не помогло. Девочка повернулась и снова оглядела всё вокруг в поисках какой-нибудь длинной палки, которой можно было зацепить ридикюль. Палка нашлась неподалёку, но проблема была в том, что это была сломанная бурей ветка, застрявшая в кустах.

Алекто засучила рукава, подошла и, ухватившись покрепче, потащила её на себя. Ветка не поддалась, накрепко застряв в густых зарослях. Девочка пыхтела, напрягая все силы, упиралась ногами в землю и наконец сама полезла в кусты распутывать ветви, постаравшись забыть о платье, на которое и без того было страшно смотреть.

Уже через минуту дырки красовались у неё на спине и плечах, а куст, который оказался ещё и колючим, ни в какую не желал отпускать злосчастную ветку. Алекто воевала с ним несколько минут и уже хотела плюнуть и пойти поискать что-нибудь другое, как вдруг...

― Здравствуй, девочка...

Алекто взвизгнула от неожиданности и повернулась, но никого не увидела. Оступившись, она запуталась в проклятом кусте и едва не потеряла равновесие.

― К-кто здесь? ― спросила она тихо, сама не узнавая свой голос. Ветки ели слева от неё зашуршали, и на открытое пространство ступил человек. Или это существо только прикидывалось человеком? Одежда на нём была такой поношенной, что смело могла называться тряпьём. Лицо его закрывали длинные жёсткие волосы, висящие сосульками, и никак нельзя было определить, сколько ему лет. Двигался он плавно, мягкими слитными движениями. Алекто за всю свою жизнь не видела, чтобы люди так двигались.

― В-вы к-кто? ― спросила она, отступая и не замечая, что дыра на подоле разошлась ещё больше, потому что она наступила на своё платье.

― Я-то? ― спросил незнакомец спокойно, как будто сам задался вопросом, кто он такой. ― А вот я, допустим, серый волк. Знаешь, как в сказке?

Алекто не знала сказки про серого волка, но пугаться дальше уже не могла.

― А ты кто такая? ― спросил незнакомец. ― Как тебя зовут, что ты делаешь в лесу одна?

Голос у него был таким же плавным и мягким, как и движения, низкий, но не неприятный, он словно обволакивал, усыплял бдительность...

― Я Алекто, ― сказала девочка, дрожащими руками пытаясь поправить безобразно разорвавшийся подол. ― Я к бабушке иду...

― Алекто... Красивое имя. Несёшь бабушке пирожки? ― незнакомец подался к ней, глаза сверкнули голодным блеском, а язык быстро прошёлся по сухим губам. Только теперь Алекто поняла, что он всего на несколько лет старше её: не ровесник ей, но и не взрослый мужчина.

― Нет, книжку, ― ответила обескураженная девочка, совершенно не понимая, чего он хочет.

― Ой, жалко, ― вздохнул незнакомец и наклонился, чтобы их лица были вровень. ― Я бы их у тебя отнял и съел. Жрать хочется, не представляешь... ― он улыбнулся, показывая частые крупные зубы.

Как Алекто ни боялась, она прекрасно его понимала, у неё самой уже подводило от голода живот.

― А где живёт твоя бабушка? ― спросил незнакомец, склонив голову набок, отчего сальные волосы закрыли ему один глаз, в то время как второй сверкал живым огнём.

― Я не знаю, ― призналась Алекто, инстинктивно отстраняясь, хотя от незнакомца не исходило никакого неприятного запаха, он пах, как пахнет лес, сливаясь с ним. ― Она просто прислала портключ и... ― девочка осеклась, сообразив, что незнакомец вполне может оказаться магглом, но тот наоборот расцвёл улыбкой.

― Так ты волшебница? Фу ты, а я думал, маггловка!

Алекто сжалась, понимая, что ещё секунда ― и он обнимет её в порыве чувств. К счастью, этого не случилось. Незнакомец отстранился, как будто задумавшись, и посмотрел куда-то вглубь леса, постукивая себя пальцем по губам.

― А не та ли это почтенная старушенция, что живёт в миле отсюда? ― спросил он у самого себя. ― Вполне может быть!

Девочка забыла обо всём, услышав, что так близка к цели. Только бы добраться до жилья, починить платье, обсушиться, наесться...

― Сэр, а вы не могли бы меня проводить? ― спросила она, приподнимаясь на цыпочки и касаясь его локтя. ― Я... я потерялась, и здесь так темно...

― Это можно, ― оскалился незнакомец, и Алекто в который раз попробовала убедить себя, в том, что это просто такая улыбка. ― А сумочку твою тебе с дерева не снять?

«Наблюдал», ― сообразила Алекто и постаралась, чтобы на лице не отражалось никаких эмоций.

― Если вас не затруднит, сэр, ― вежливо попросила она.

Девочка даже не поняла, как он оказался на дереве: вот только что стоял рядом с ней, а вот уже виснет на ветке, перебирая руками, чтобы добраться до ридикюля. Наконец ридикюль слетел вниз, а следом спрыгнул и таинственный помощник, бесшумно приземлился на сырую землю.

― Ну, Алекто, пойдём, ― сказал он и, сделав шаг, исчез в густеющем сумраке.

* * *

Амикус бодро шёл по тропинке, для храбрости насвистывая какую-то песенку. Ему очень не хотелось натыкаться взглядом на огромные стволы деревьев, на темноту в глубине леса, поэтому он шёл ссутулившись и глядя под ноги. Ясно же, что он абсолютно прав, а сестра злится потому, что это понимает. Ничего, скоро она испугается одна в лесу и побежит за ним, оглашая окрестности отчаянными воплями. Тогда она поймёт, что, хоть она и старше, нечего задирать нос перед наследником рода. Вот только он ей откликаться не станет. Как только услышит, что она ломится через кусты, сразу спрячется куда-нибудь, а потом пойдёт за ней следом и будет смеяться над её глупостью. Пусть помечется по лесу, покличет...

Мальчик миновал заросли ольшаника, огромную поваленную берёзу, отбросил с дороги какие-то ветки и остановился на краю прогалины. Там тропа уверенно ныряла в траву, огибала большой валун и уходила дальше в лес. Но Амикус стоял неподвижно и смотрел на неё, явственно ощущая, как по спине ползёт первая струйка холодного пота. Этой прогалины он не помнил. Не запомнить такой ориентир было невозможно, а это значило только одно: он не заметил ответвления тропы ни тогда, когда шёл туда, ни когда шёл обратно, и свернул не в ту сторону.

По виднеющемуся сквозь просвет в ветвях небу было понятно, что закат уже разгорелся в полную силу, и максимум через полтора часа наступит холодная, росистая, звёздная августовская ночь. Валун вдруг показался Амикусу зловещим, и мальчик впервые по-настоящему осознал, что остался один в тёмном враждебном лесу.

Он коротко вздохнул и, развернувшись, бросился назад. На этот раз он торопился, чтобы до темноты найти хотя бы то ответвление, на котором ошибся, и снова смотрел под ноги. Мальчик миновал берёзу и ольшаник и потрусил по тропе, надеясь, что не успел далеко отклониться от верного направления. Трава задевала его щиколотки, а под ногами периодически хлюпала вода. Вероятно, в лесу совсем недавно прошёл дождь, и вода не успела впитаться как следует. Или здесь неподалёку было болото?

На ходу Амикус прихлопнул нескольких комаров, но не отрывал взгляда от белеющей в полумраке тропинки. Конечно, она приведёт его куда надо, он выйдет из леса... Да вот уже почти...

Выскочив на прогалину, мальчик не сразу поднял глаза. А подняв, остановился как вкопанный и даже тихо вскрикнул. Перед ним была прогалина, а на ней ― тот же самый валун, к которому полчаса назад он подошёл с другой стороны!

Холодеющей рукой Амикус задёргал ворот мантии: в прохладном лесу ему неожиданно стало нестерпимо душно. Он бросился назад, уже понимая, что это и есть отчаяние. Тропу он потерял, но ему уже было всё равно, лишь бы подальше от валуна, который как будто насмехался над ним. А если это не валун, а заколдованный тролль, который оживает при свете луны, а засыпает при свете солнца? И когда он догонит одинокого безоружного мальчика...

Амикус оставил на кустах клочья праздничной мантии, оцарапал лицо и побежал по мху, не смея оглянуться. Наконец он остановился, прижимаясь спиной к дереву и тяжело дыша. Он оказался таким идиотом! Что значит его статус наследника рода, если к утру он станет добычей тролля? Мальчик закрыл лицо руками, начиная понимать, что лес ― это неподходящее место для ссор. Разумеется, умница Алекто нашла дорогу назад, а он из-за собственной глупости потерялся навеки. Ну почему он не переждал девчонкину истерику где-нибудь поближе, вместо того, чтобы отправляться назад одному? А ведь ещё шёл и строил планы мести, вот и отомстил ― самому себе...

Мальчик сел у корней дерева. Шершавая кора больно впивалась в спину сквозь мантию и рубашку, но он знал, что лучше ему не устроиться. Вокруг стремительно темнело, и скоро он не мог различить, что находится на расстоянии двадцати шагов от него. Мерлин великий, он же не хотел в гости ни к какой бабушке ― как будто чувствовал, что здесь что-то нечисто. А теперь главное ― продержаться до четырёх часов следующего дня. Амикус застонал, сообразив, что портключ остался у Алекто. Значит, если за эти сутки они не докричатся друг до друга в лесу, она отправится домой одна... Мальчик вздрогнул и широко открыл глаза: а что если вредная сестрица решит избавиться от него навсегда и скажет, что он, например, утонул в болоте? Или придумает, что он потерялся, но совсем в другом месте, и его не найдут, даже если будут искать целым подразделением авроров? У него бы не хватило сил так сделать, а вдруг она проявит хладнокровие и навсегда покончит со своими проблемами? Тогда ей больше не за кем будет следить, никто не будет отрывать её от выполнения домашнего задания. А он даже в школу не пойдёт никогда. И новая метла, и сова, и торжественный поход в Косой переулок за школьными принадлежностями так и останутся несбывшейся мечтой. Его самого просто не будет, не будет мальчика по имени Амикус Кэрроу с большими серыми глазами, вздёрнутым носом и привычкой ходить по полу босиком. И такой мальчик больше никогда не появится на белом свете. Или появится, но не совсем такой. И звать его будут как-нибудь по-другому. Или нос у него будет прямой. А он, Амикус, исчезнет насовсем. Навсегда.

Мальчик потихоньку всхлипнул и тут же вытер слёзы грязным изорванным рукавом. Он был уверен, что плачут только девчонки. А он пока что всё ещё мужчина и наследник рода. И отец занимался с ним теорией сглазов и проклятий наравне с Алекто, так что драть нос с её стороны было совсем не комильфо. Он, пожалуй, знает о проклятиях побольше, чем она. Конечно, сведения из толстых книг в лесу не помогут, особенно когда палочку ему ещё не купили, но будущий лорд Кэрроу и без них кое-чего стоит. Конечно, вполне вероятно, что лордом ему так и не стать, но мальчик тщательно гнал от себя эту мысль.

Амикус пошевелился, задел локтём какую-то выпуклость в кармане и даже не сразу понял, что это. Только потом он вспомнил о всевкусных драже, и ощутил укол совести: у Алекто не было даже этого. Вдруг она, такая же голодная, как и он, тоже заблудилась в лесу? Он осторожно вытащил смятый пакетик и, прежде чем разорвать его, разгладил и взвесил на ладони. Сколько драже помещается в таком пакетике? Сорок? Пятьдесят? Раньше Амикус никогда их не считал, зная, что, когда заканчивается один, можно взять другой. Теперь же каждая конфетка означала спасение.

Он надорвал упаковку и вытащил один гладкий шарик. Дрожащими от слабости пальцами запихнул его в рот и прожевал, даже не разобрав вкуса. Только сейчас Амикус понял, что ужасно голоден, и ему, раньше знавшему только лёгкий голод, с каждой минутой становилось всё тяжелее. Тем не менее, он подавил в себе порыв съесть все драже сразу, помня о четырёх часах завтрашнего дня.

Становилось холоднее, над головой шуршали ветки и раз послышался шум крыльев, вероятно, летела сова. Мальчик поплотнее закутался в мантию и встал. Нужно было поскорее найти какое-нибудь укрытие, защищённое со всех сторон. Амикус побрёл, натыкаясь на какие-то ветки, внезапно выныривающие из темноты, а один раз даже ударился лбом о ствол дерева, потому что как раз повернул голову посмотреть, нет ли вблизи тролля.

Земля стала уходить куда-то под откос; Амикус вглядывался в хаотичные нагромождения веток и листьев с бледными просветами между ними, а потом, решившись, зашагал дальше. Через несколько секунд земля ушла у него из-под ног, а сам он с криком провалился вниз, раздирая себе одежду, руки и лицо.

* * *

― Та-ак, где же у нас эта бабуся? ― бормотал незнакомец себе под нос, решительно откидывая в сторону мешающие ветки. Тропа давно оказалась где-то слева, и ботинки Алекто, которые ещё утром были кремового цвета, в тон платью, шлёпали по болотистой почве. Сама девочка уже начинала чувствовать себя идиоткой. Она поздним вечером шла по лесу, следуя за совершенно незнакомым человеком. Родители, увидев такого оборванца, поспешили бы отвести детей подальше от него, а тут она сама идёт за ним, едва ли не держась с ним за руки. Нет, конечно, за руку она бы его не взяла, это так, к слову. Но кто сказал, что он приведёт её к нормальному жилью? А если там, в лесу, живёт какая-нибудь шайка? Тогда разбойники её схватят и будут требовать выкуп. Не то чтобы родители так богаты, всё-таки на неё и этого шалопая они тратят порядочно денег...

Братец! Алекто чуть не застонала: что брата, порученного её опеке, носит неизвестно где, она вспомнила только сейчас. Ведь ей так хотелось поскорее попасть хоть куда-нибудь, чтобы не оставаться одной в этом страшном лесу, что она с каким-то отупением представляла себе даже шайку головорезов. Куда уж тут подумать про Амикуса!

Ещё несколько минут девочка машинально переставляла ноги, обдумывая, что нужно сказать незнакомцу. «Простите, я тут вспомнила, что вообще-то позволила младшему брату уйти одному, то есть, я его бросила, и сейчас его наверняка жрёт какой-нибудь оборотень... Так что не могли бы мы сейчас за ним вернуться?» Нет, так говорить ни в коем случае нельзя, хотя Алекто понимала, что это правда. Почему она не сразу бросилась догонять Амикуса, когда они разошлись, поссорившись? Да, и получить ещё кучу оскорблений ― спасибо, не надо. Девочка терзала и без того разорванный рукав платья, не замечая уже ни то, куда они идут, ни то, что в лесу уже почти совсем темно. Сейчас она скажет, что брат сам убежал от неё, потому что хотел поиграть в героя, что он не слушался и оскорблял её, а этому паршивцу и дома всё сходит с рук, он просто кошмар. Вот прямо сейчас и скажет. У того деревца. Или когда они дойдут до той прогалины. Или нет, ещё чуть-чуть...

― Ну, мы пришли, ― голос незнакомца вывел её из раздумий. Алекто остановилась как вкопанная и выглянула из-за его широкой спины.

Перед ними была небольшая поляна, на другом конце которой стоял крошечный домик, похожий на игрушечный. На крыльце его висел зажжённый фонарь, который находился прямо над головой пожилой дамы, расположившейся перед входной дверью в кресле-качалке. В ярком свете поблескивали очки и быстро мелькали спицы: бабушка вязала, не замечая ничего вокруг. Мотыльки бились и танцевали вокруг фонаря, а старушка шевелила губами, считая петли. И всё это посреди темноты, наполненной звуками ночного леса.

― Здор-рово, бабуля! ― гаркнул провожатый Алекто. Хозяйка домика подскочила и выронила вязание.

― Кого здесь Моргана носит? ― строго и взволнованно, но вовсе не испуганно вопросила она.

― Это я! ― гордо объявил незнакомец, выходя на свет. Старушка всплеснула руками.

― Мать моя Медана! Феничка! Какими судьбами?!

Раскинув руки, незнакомец подался навстречу старушке, и объятия, которых избежала Алекто, достались ей.

― А кто это с тобой? ― спросила вдруг хозяйка, заметив девочку, и отстранила её проводника. ― Мерлин великий! Алекто, это ты?

Та сделала несколько шагов вперёд и присела в реверансе, не понимая, насколько нелепо это смотрится вкупе с грязными ботинками, исцарапанным лицом и разорванным платьем.

― Я, ― нерешительно произнесла она. ― А вы, мэм, наверное, и есть та бабушка, что приглашала нас погостить?

Старушка оглядела её поверх очков строго, но доброжелательно.

― Я-то это я, но где же твой брат Амикус?

― Я... мы... мы заблудились в лесу! ― выпалила Алекто, решившись. ― И тут Амикус сказал, что лучше идти назад, а я думала, что нужно идти вперёд, и мы поспорили... так, немного... и разошлись в разные стороны. А раньше нас выбросило в поле, и мы совсем не знали, куда идти...

Она это сказала. Если Амикус найдётся, он будет так напуган, что не посмеет и слова сказать против сестры. А если и скажет, есть вероятность, что добрая бабушка не поверит, будто между её милыми внуками может быть такая слепая, яростная вражда. С другой стороны, если брата не смогут отыскать... Алекто даже зажмурилась, представляя себе, что это означает.

Бабушка захлопотала, одним взмахом палочки складывая вязание в корзинку и превращая кресло в подушечку для иголок, из которой оно, по-видимому, и было трансфигурировано.

― Алекто, расскажи, где вы расстались, ― попросила она, подходя к девочке и беря её за руку. Та шмыгнула носом.

― Там, где старый дуб стоит на поляне. И ещё рядом большой куст бузины на тропинке, ― она взмахнула ридикюлем, пытаясь показать место, на котором они с братом прокляли друг друга.

― Так, понятно, ― сказала бабушка, распрямляясь и становясь как будто выше. Оборки её чепца заколыхались в полумраке белой массой. ― Феня, ты слышал? Положение очень серьёзное.

― Да слышал я, слышал, ― отозвался лесной спаситель Алекто. ― Уже бегу и хвостом помахиваю.

Девочка даже не поняла, как он ухитрился мгновенно раствориться в темноте, ― неужели аппарировал? Но никакого хлопка она не слышала.

― Идём, Алекто, ― позвала бабушка. Гостья как во сне поднялась на резное крылечко, вошла вслед за хозяйкой в дом.

Конечно, она могла пожелать брату смерти, но только на словах. Не хотела же она, чтобы Амикус в самом деле умер. С другой стороны, она уже ничем не могла помочь убежавшему от неё упрямцу, и если бы случилось худшее, родители бы погоревали... а потом всё их внимание на какое-то время стало бы безраздельно принадлежать ей. Пока они не заведут себе нового мальчика и не начнут носиться с ним, как носились с Амикусом. А на её таланты опять не будут обращать внимания, ведь ей предстояло выйти замуж и родить наследника своему мужу; ни ум, ни талант здесь ничего не значили. Алекто уже даже была помолвлена, её жених сейчас перешёл на седьмой курс, но она при всём желании не смогла бы различить его в толпе старшекурсников, да и не очень задумывалась об этом.

По всему выходило, что её положение никак не изменится, и от этого было только горше.

― Алекто, дорогая, ты плачешь? ― бабушка обняла её, и девочка на мгновение опешила: такое не было принято в её семье. ― Не плачь, мы найдём Амикуса, я тебе обещаю!

Они уже вошли в дом, и Алекто, вытерев слёзы, осмотрелась. Домик представлял собой образец чистоты и миловидности: розовые занавески на окнах, аккуратные полки с расставленной на них посудой, в противоположном углу ― книжный шкафчик. Стол посреди комнаты был покрыт белой скатертью, стульчики, что стояли вокруг него, были обиты мягким плюшем. Из комнаты вело несколько дверей: одна ― в прихожую, откуда только что вошли хозяйка и гостья, вторая ― по-видимому, в кухню, третья ― в спальню. Алекто тут же догадалась, что использованы чары расширения пространства, потому что столько комнат в маленьком домике не поместилось бы.

― Вот что, моя дорогая, ― старушка тут же бойко засновала туда-сюда, и на столе один за другим появились дымящийся чайник, блюдо с горячими пирожками, чашка, салфетки, а Алекто вдруг обдало теплом, и она сообразила, что её одежда уже очищена от грязи, подол и рукава целы, а ботинки приобрели вполне презентабельный вид.

― Спасибо... ― пробормотала она.

― Садись за стол, угощайся, ― бабушка подтолкнула неловко застывшую внучку к одному из стульев, и измождённая девочка наконец-то смогла сесть. На старушке уже была тёплая накидка, а прислонённая к камину метла оказалась у двери. Насколько Алекто соображала в моделях мётел, это был Чистомёт-10, но метла волновала её меньше всего. Она схватила пирожок и, забыв о правилах приличия и о предупреждениях мамы, затолкала его в рот.

Бабушка на минутку присела напротив жующей внучки, налила ей в чашку чаю и вдруг выложила на белую скатерть связку ключей.

― Слушай внимательно, внученька, ― ласково сказала она. ― Ты у меня девочка послушная и неглупая, ― Алекто зарделась, не переставая жевать, ― так что оставляю тебя за хозяйку, пока мы с Феней ищем Амикуса. Вот ключи, а вон за той занавеской ― дверь. Каким ключом откроешь, то за дверью и будет.

― Уф фы! ― восхитилась Алекто. Это было явно покруче расширения пространства.

― Да, ― старушка горестно покачала головой. ― Большой мастер сделал эту дверь. Был у него ещё такой же сундук, но достался он не мне... Любым ключом открывай дверь, всё смотри, а что понравится, то возьми себе, это будет мой подарок. Но упаси тебя Мерлин открыть дверь вот этим ключом!

Алекто вытянула шею. Бабушка показывала ей самый маленький в связке ключик, и девочка постаралась запомнить его. Ведь только что ей сказали, что она послушная и неглупая, разве посмеет она даже по ошибке нарушить запрет?

― Форофо, ― пообещала Алекто. ― Удаши, бабуфка.

Пожилая колдунья накинула на голову капюшон, взяла метлу и молча скрылась за дверь. Люмос горел на кончике её палочки.

Алекто отпила из чашки большой глоток и смогла наконец-то протолкнуть в горло пирожок. Только сейчас она сообразила, что даже не знает, как зовут её новоявленную бабушку.

Девочка прикончила половину пирожков, прежде чем смогла остановиться. Эльфийка у них дома не готовила и вполовину так же вкусно, как бабушка. Особенно Алекто понравились пирожки с черничным вареньем. Она довольно откинулась на спинку стула, и ею начало овладевать хорошее настроение. Конечно, Амикус найдётся, куда он денется? Вот она посмеётся над ним, когда он, грязный и мокрый, переступит порог уютного домика! Она скажет ему: «Ты мне не верил, а я была права, потому что я старше и соображаю побольше тебя. Я уже давно добралась до бабушки и вкусно наелась, а ты по своей вине бродил неизвестно где. Будешь ещё задаваться?» Потом она уговорит добрую бабушку не сообщать о происшествии родителям, и у неё появится возможность шантажировать брата, чтобы он вёл себя тихо и не мешал ей заниматься или гадать на любовь. Одна третьекурсница, которая посещала Прорицания, поделилась с девочками помладше несколькими способами гадания, и в последнем семестре гадать на избранника было очень модно. Алекто, разумеется, в этом плане не отставала от своих сокурсниц и по крайней мере раз в неделю раскладывала какой-нибудь пасьянс.

Вот и сейчас она углядела на каминной полке нечто, похожее на колоду карт. Девочка подошла к камину, с удивлением осознавая, что спать не хочет вообще. Наверное, чай был с добавлением чего-то бодрящего. Алекто взяла колоду и снова уселась на свой стул, на спинке которого висел многострадальный ридикюль. Она перетасовала колоду и взялась раскладывать пасьянс, приговаривая себе под нос:

― Карты-карты, покажите мне моего мужа... карты-карты...

Она была уверена, что все эти гадания никакая не чушь, как утверждали мальчишки. Карты всегда раньше показывали, что её муж будет брюнетом, а, осторожно расспросив маму, девочка выяснила, что её жених действительно черноволос. Однако здесь, в уютном домике, на покрытом белой скатертью столе остался лежать бубновый король. Он ехидно щурился на девочку и подкручивал ус. Алекто в раздражении сгребла карты: бубнового короля она на дух не переносила. «Глупость какая, ― решила она. ― Мне вообще шатены не нравятся!» Она снова стала методично собирать карты из четырёх стопок, и по мере приближения конца движения её рук всё замедлялись и замедлялись. Последним из королей опять остался бубновый.

Алекто вдохнула и выдохнула. Только ещё не хватало переживать из-за каких-то карт! Хотя девочки говорили, что карты никогда не врут... Тогда получается, что это неправда, ведь не может же у неё быть два мужа?

«А вдруг я овдовею?» ― спросила себя она и взялась раскладывать снова.

― Карты-карты, покажите мне моего первого мужа, ― попросила она и вскоре вновь шмякнула колодой об стол.

― Ненавижу я тебя! ― сказала она бубновому королю. Тот хмыкнул, гордо поднял голову и ушёл за рамку. От нечего делать Алекто решила спросить свою судьбу по-другому. «Если чёрный, значит, нет, а если красный, значит, да», ― подумала она, тщательно перемешивая колоду.

― Выйду ли я замуж? ― спросила она и даже сама удивилась тому, как необычайно громко прозвучал её голос в пустой комнате.

Первой лежала двойка пик.

― Нет?! ― изумилась Алекто. ― Но любимый человек у меня будет?

Вообще-то говоря, она думала о крамольных вещах, хотя прекрасно знала о том, что дама из высшего света может спокойно завести себе любовника. Но то касалось замужних дам, а если она никогда не выйдет замуж...

Червовая королева благосклонно улыбнулась девочке и спрятала лицо за пёстрым веером.

― Позор, ― решила девочка. ― А я его хотя бы знаю?

На стол легла бубновая семёрка.

― Ага, так вычислить проще, ― обрадовалась увлечённая гаданием Алекто. ― Значит, я его уже люблю?

Она тайно испытывала симпатию к одному четверокурснику по фамилии Гойл и даже пару раз просила его помочь с домашним заданием. Однако ей выпала шестёрка пик.

― Ненавижу? ― удивилась Алекто, почему-то вспомнив про предателя крови Артура Уизли, который учился в одном потоке с ней, но, естественно, на Гриффиндоре. ― Мерлин, только не он!

Выпала тройка червей.

― Ненави-ижу? ― протянула девочка со всё возрастающим раздражением. ― Глупые карты, что вы тут мне врёте! Уизли вообще рыжий! И сдался он мне!

Она положила стопку обратно на каминную полку и обошла всю комнату, рассматривая корешки книг, фарфоровые статуэтки и развешанные по стенам картинки в бесхитростных деревянных рамках. Картинки изображали луга, на которых паслись весёлые толстые коровы, лопоухих собачек, а на одной из них мальчик и девочка, взявшись за руки, бодро шли по лесу. Алекто даже поёжилась, настолько эта картинка дисгармонировала с реальностью. Она обернулась на часы, которые тоже стояли на камине, и обнаружила, что уже половина первого ночи. Только сейчас она вспомнила про ключи, которые до сих пор лежали на углу стола. Бабушка разрешила посмотреть всё и взять что-нибудь себе, значит, делать это нужно сейчас, пока не привели мелкого сорванца. Разве он даст что-нибудь посмотреть? Да и вообще, их наверняка тут же уложат спать.

Решившись, Алекто подошла к столу и цапнула ключи. За занавеской в углу комнаты и вправду оказалась дверь, такая маленькая и низенькая, что войти в неё можно было только нагнувшись. Девочка выбрала самый большой ключ и без лишней робости открыла дверь. То, что она увидела, поразило её. За дверью оказалась небольшая комната, но вся она была завалена золотом и драгоценностями. Алекто даже неумело присвистнула. Столько денег не было даже в их хранилище в Гринготтсе. Она тут же стала прикидывать, кому всё это достанется после смерти бабушки. Наверняка им с Амикусом. Зря, что ли, старушенция вдруг вспомнила про внуков? Тем более, она вообще не по прямой линии их родственница, значит, других наследников нет. Тут она заскрипела зубами: ясно же, что большую часть отец присовокупит к их семейным сбережениям, и только немногое пойдёт на приданое для неё. Впрочем, до этого было слишком долго, а потому Алекто, не раздумывая, шагнула в комнату, и золотые монеты зазвенели у неё под ногами. Она мигом нацепила на себя какое-то ожерелье и посмотрелась в серебряное зеркало, окованное платиной. Однако разум возобладал над чувствами. Что если в других комнатах есть сокровища ещё лучше, а она, как сорока, схватит первую попавшуюся блестяшку?

Девочка оставила всё, вышла, заперла дверь и стала перебирать связку. На этот раз её выбор пал на узкий вытянутый ключ. Она вставила его в замок и открыла дверь снова, но на этот раз никаких сокровищ за ней не оказалось вовсе. Комната превратилась в кладовую, где на пыльных полках стояли флаконы и бутыли, банки и коробки, а под потолком висели связки сушёных трав. Видимо, бабушка серьёзно занималась зельеварением. Алекто не стала заходить в кладовку: она боялась что-нибудь ненароком разбить, ведь в комнатке было довольно тесно.

Азарт открытий захватил девочку, и она поскорее открыла дверь следующим ключом. В третий раз комната преобразилась в гардеробную. Остро запахло средством от моли. Поморщившись, Алекто стала перебирать вешалки с платьями и вскоре поняла, что не отказалась бы покрасоваться в одном из них. И вот в этом, пожалуй, тоже... И в этом... Если бы у неё дома было хоть одно такое платье, она бы не стеснялась каждый раз на балу у Малфоев, что одета так скромно. Может быть, вместо драгоценностей попросить у бабушки платье? Но она быстро отмела эту мысль: за золото можно заказать хоть какой наряд. Алекто закрыла и эту дверь и нашла следующий ключ, наоборот, массивный и толстый.

В четвёртый раз комната исчезла вовсе, а девочка оказалась в залитом солнцем лесу. Однако, увидев, что дверь стала порталом, она поскорее закрыла её. Не хватало и на этот раз застрять в лесу, который, судя по времени суток, находился невесть где.

Пятый ключ перенёс её в зимнюю стужу, и Алекто начала догадываться, в чём тут дело. Когда бабушке надоедал день, она переносилась туда, где в это время была ночь. А надоедало лето ― отправлялась в зиму. Однако же, старушка была истинной ведьмой...

Алекто захлопнула дверь, за которой тянулись необозримые снега, попрыгала, чтобы согреться, и стала искать последний разрешённый ключ.

В шестой раз всё оказалось до смешного просто, и кладовка превратилась в обширный винный погреб. Девочка равнодушно посмотрела на бочки и бутылки: лёгкое столовое вино ей давали за обедом каждое воскресенье, поэтому погреб не вызвал никакого интереса. Итак, самой ценной оставалась первая открытая дверь, за которой хранились сокровища.

Алекто вошла в сейф ещё раз и, внимательно осмотрев всё, что было на виду, выбрала отброшенное ранее жемчужное ожерелье и тут же надела. Зеркало она взяла и аккуратно положила в безразмерный ридикюль. Бабушка же не сказала, что можно взять только один подарок? Для символичного счёта девочка стала искать третью вещь, и наконец её внимание привлекла небольшая бархатная коробочка. Внутри неё лежали два перстня, тонкие, украшенные мелкими камушками, один, судя по всему, мужской, другой женский. Алекто и сама уже носила маленькое золотое колечко с бриллиантом, ведь она, в конце концов, была помолвлена. Однако при виде этих двух колец она вспомнила жалкие обручальные кольца родителей ― один золотой ободок ― и поняла, что должна взять эти два им на замену. Как мама с папой будут довольны, когда дочь принесёт им такое сокровище! Ясно же, что Амикус выберет что-нибудь безвкусное или неподходящее. Если бабушка ему, конечно, разрешит...

Бархатная коробочка тоже отправилась в ридикюль. Алекто закрыла дверь и заскучала одна в пустом доме. Свечи потрескивали в люстре под потолком, карты валялись на каминной полке, а сокровища были надёжно спрятаны в безразмерном ридикюле. Девочка прошлась по комнате раз, другой, заглянула в кухню, в спальню, почитала названия книг на полке. Под креслом она нашла два клубка, синий и красный. Они были размотаны, а концы нитей вились по полу, путаясь и по десять раз пересекая друг друга. От нечего делать Алекто смотала оба клубка и связала вместе красную и синюю нить, чтобы больше не путались.

Но взгляд её всё чаще обращался к ключам на столе. Что же прячет бабушка в последнем, седьмом варианте комнаты? Ещё золото? Вряд ли. Наверняка там что-то особенное, отличное от всего, что она уже видела. А если бабуля промышляет чернокнижием? Или некромагией? В таком случае, седьмой ключ запирает то, что не позволено видеть тринадцатилетней девочке: истёртые пергаменты с описанием кровавых ритуалов, древний жертвенный камень, обсидиановые ножи... Может быть, там есть даже отрезанная рука висельника или сложены человечьи кости...

Алекто опомнилась. Что она, в самом деле, городит? Бабушка у неё ― само очарование, она кормит вкусными пирожками, по стенам у неё милые картинки, а на полках ― травники и сборники бытовых чар. Разве можно думать про неё, что она убивает людей в полнолуние? Или что там ещё чернокнижники творят?

Девочка оглядела комнату и неожиданно вспомнила то, как не хотел отец их отпускать. Вспомнила его слова о том, что у родственницы больше мотивов и способов убийства. Вспомнила о горах драгоценностей за дверью и вдруг поняла, что у неё по спине уже давно течёт холодный пот. На негнущихся ногах Алекто дошла до кресла и уселась в него, подобрав ноги и подол. Ожерелье жгло ей шею, но у неё не было сил поднять руки и расстегнуть замочек.

Ведь она ничего не знала о бабушке. Даже имени. Она не знала, куда привёл её таинственный провожатый, и у неё не было способа связаться с домом. С чего она вообще взяла, что старушка под конец жизни вознамерилась передать внукам все свои сокровища? Может, она решила унести их с собой в могилу? А чтобы уж точно никто ни на что не смел претендовать, самое простое ― избавиться от наследников. Алекто почувствовала, как холодный пот течёт у неё с висков. Конечно, старушка скажет, что не нашла Амикуса. А что было в чае?!

Девочка вскочила, заметалась по комнате, дрожащими руками достала из ридикюля волшебную палочку, потом нерешительно присела на стул. Мерлин, а если всё не так, как кажется? Что если бабушка мухи не обидит и в самом деле решила просто познакомиться с внуками? И вот она приводит Амикуса, а премудрая Алекто укладывает её Ступефаем. Хороша она будет, нечего сказать...

Алекто на всякий случай поискала у бабушки Дымолётный порошок и, не найдя, помрачнела. Теперь ей казалось, что весь дом шуршит и трещит; слышались ей даже и чьи-то шаги. Мысли о том, что это всего лишь мыши возятся под полом, её не успокоили. К приходу бабушки она уже должна была точно знать, чего ждать. Гостиная ей не давала ничего; к платьям и вину придраться было нельзя, даже к зельям и золоту. Ответ был за седьмой дверью, недаром бабушка и думать запретила о том, чтобы её открыть.

Алекто взяла связку ключей и выбрала из них запретный. Держа палочку в левой руке, она осторожно подошла к двери и прислушалась, но внутри всё было тихо.

Она осторожно вставила ключ в замок и медленно стала поворачивать. Замок щёлкнул оглушительно громко, так, что Алекто даже замерла и испуганно огляделась по сторонам. Ей показалось, что кто-то мелькнул в окне, но никакие силы не заставили бы её отойти от двери и задёрнуть шторы. Она потянула дверь на себя.

Изнутри дохнуло подвальной сыростью, плесенью и ещё чем-то сладковатым, а за дверью была кромешная тьма. Алекто не смогла понять, чем это пахнет, как и не успела как следует вглядеться во тьму. Неведомая сила подхватила её и втащила внутрь.

* * *

Амикус пришёл в себя, но не рискнул сразу открыть глаза. Он понял только, что лежит прямо на земле, а всё тело ломит от холода и неудобной позы. До него доносился шум ветра в вершинах деревьев и изредка ― зловещее уханье совы. Он всё ещё был в лесу. На всякий случай мальчик немного полежал не шевелясь: он опасался, что поблизости бродит тролль. Однако вскоре лежать так стало невмоготу, и Амикус попытался сесть. Это удалось ему не сразу: руки подламывались, а голова гудела, как после удара. Впрочем, нельзя было исключать того, что он и в самом деле стукнулся об какой-нибудь корень или камень. Он плохо помнил, как долго брёл по лесу и как ухитрился упасть. Кажется, он куда-то провалился... В яму или в овраг?

Амикус ощупал себя и понял, что дела хуже, чем показалось сначала: помимо головы, у него болело бедро, зудели царапины на лице и руках. Кроме того, он долго пролежал на земле и успел простудиться. Наощупь найдя какой-то корень, мальчик ухватился за него и попробовал подняться, однако это удалось ему с трудом. Нога болела, и особенно сильно ― всякий раз, когда он пытался на неё опереться и сделать хоть шаг. К тому же, темнота вокруг не предвещала ничего хорошего. Тогда мальчик принял единственное верное в этой ситуации решение: он присел, опираясь спиной о земляной склон, подтянул колени к груди и замер.

Ушибленная голова болела, но соображала. Так, мальчик понимал, что не знает, где он, который час и что ему делать. Он решил, что, если будет сидеть тихо-тихо, его никто не тронет, даже злобный тролль. Некоторое время в темноте он слышал только своё дыхание.

Мысли были невесёлыми. Найдут ли его здесь, в дремучем лесу? Конечно, если они с Алекто не вернутся в четыре часа, мама с папой поднимут тревогу. Но ведь они по своей глупости ушли так далеко, на несколько миль... Наверное, нет никакой бабушки, всё это кем-то подстроено, может быть, папиными врагами... А может быть, Алекто умница и сумеет спастись, а он ― нет... Или она скажет, что сама видела, как он утонул в болоте. Тогда его перестанут искать, он останется здесь, в лесу, и умрёт от голода и холода, если его раньше не съест какой-нибудь лютый зверь. Ведь Алекто его не любит, никогда не любила. Наверное, он на её месте и сам бы себя не любил. Мелкий мальчишка, вредный, мстительный... А как не мстить? Ведь иначе в этом мире не проживёшь.

Было обидно оттого, что Амикус ясно понимал: будь у сестры возможность погубить его, она это сделает без колебаний. Так уж сложилась судьба, на что здесь жаловаться? Но обида не отступала.

Шорох осыпающейся земли мальчик, занятый тягостными раздумьями, услышал не сразу. Глаза его уже привыкли к темноте, и он даже, кажется, различил то место на склоне, где земля словно бы вспучивалась, шевелилась и трескалась ― в трёх шагах от него.

Амикус вскочил, шарахнулся, преодолевая боль в ноге. Натолкнулся на стену земли, споткнулся о корень, рухнул прямо на больную ногу, и только ужас, от которого коротко стриженые волосы вставали дыбом, не дал ему закричать во весь голос.

Из земли медленно поднималось что-то чёрное, очерченное лишь лёгким серебристым свечением. Уже было видно низко надвинутый капюшон, длинные рукава, а самое главное ― острую косу с блестящим в темноте широким лезвием.

«Смерть! ― понял Амикус. ― Ничего я не очнулся, я ударился и умер. И вот теперь она пришла!»

Он не мог оторвать от смерти глаз, а та всё росла и росла, всё выше поднималась заносимая над сжавшимся мальчиком коса, и наконец с силой опустилась прямо на него.

«Вот теперь точно умер, ― подумал Амикус, лёжа на земле в позе эмбриона. ― Алекто добилась своего».

Странно, но теперь не было ни обиды, ни злости на сестру. Какая разница, ведь Амикуса нет на свете и никогда больше не будет. Пусть она живёт счастливо, выходит замуж, а он будет смотреть на неё и на родителей... откуда он там будет смотреть?

Впрочем, это тоже не важно. Он умер, совсем, окончательно. Вон какие у него холодные руки и неподъёмное тело. Его в этом овраге расклюют вороны, а косточки разгрызут волки. А он ничего не сможет сделать, ведь он умер и ему не положено шевелиться. Умер... насовсем...

Амикус провалился в тишину, как в могилу. Под веками изредка вспыхивал свет, как будто освещая чьи-то фигуры. В конце концов мальчик понял, что видит то Алекто, мечущуюся по какой-то комнате, то маму с папой, которые опять ссорятся в столовой, то незнакомца, который пробирается по лесу, небрежно откидывая ветки с дороги. Он увидел чёрную жемчужину на нити, а скользнув по этой нити взглядом, рассмотрел и остальные шесть, одна чернее другой, в каждой ― густая, словно сжатая пустота. Увидел он и два смотанных клубка, и два парных друг другу колечка, и колоду карт, а потом всё слилось в единый водоворот, распрямившийся в дорогу. Амикус пошёл по этой дороге, скользнул, словно ветер, только силой мысли, и где-то далеко в её конце увидел самого себя: съёжившееся на дне заброшенной ловчей ямы тельце, какое-то чужое, маленькое и нелепое. До него было ещё далеко, но он и сам не понял, как внезапно снова ощутил свои руки и ноги, ― будто вернулся домой после долгого пути.

Сверху посыпалась земля, раздался шорох, а потом чей-то голос спросил:

― Эй, малец, ты живой там?

* * *

Алекто забарахталась, как в воде, но всё было тщетно. Дверь захлопнулась за её спиной; медленно, как будто издеваясь, повернулся ключ в замке, и девочка окунулась в темноту. Она не видела даже своих рук и только могла предполагать, что седьмая комната примерно такая же по размерам, как и остальные.

Пока на неё никто не накинулся, Алекто присела и зашарила руками по полу в поисках палочки. Ей под руку попалась кость, потом ещё одна, но палочки не было. Алекто притихла, сидя на четвереньках и пытаясь задавить подступающую панику. Дело было хуже некуда. Если здесь её не ждёт смерть, то всё ещё впереди. Она ведь так ничего и не выяснила про бабушку, тёмная комната тоже ничего не значит. Другое дело, что темнота эта какая-то странная...

В темноте раздался какой-то шорох, писк, и девочка почувствовала, что душа у неё уходит в пятки. Это были крысы, отвратительные мерзкие создания с голыми скользкими хвостами, шушеры, самые гадкие твари на свете. Алекто поскорее поднялась на ноги. Не хватало ещё, чтобы крыса запрыгнула на колени. Писк и возня приближались, становились громче, смелее. Девочка прижалась к двери, но это не помогло. По её ноге как будто что-то скользнуло, потом ещё раз и ещё. Наконец Алекто не выдержала.

― Прочь отсюда! ― завопила она и наугад пнула темноту. Завизжала крыса, и девочка пнула ещё раз. Гибкие маленькие тела проносились по полу рядом с её ботинками, и ей пришлось сделать несколько шагов в сторону.

― Вот вам! Вот вам! ― повторяла она каждый раз, как её нога задевала что-то лёгкое и мягкое. ― И на хвост, и по морде!

Алекто остановилась только тогда, когда поняла, что не знает, в какой стороне оставила дверь. Вытянув руки, она сделала несколько шажков влево, потом несколько вправо. Поток воздуха, идущий откуда-то снизу, она почувствовала слишком поздно, и успела только слабо вскрикнуть, когда, потеряв равновесие, упала в темноту.

* * *

Алекто падала так долго, что уже начала сомневаться в том, что падает. Однако её платье развевалось, вторая косичка тоже расплелась от ветра, и вскоре сомнения прошли. Мало-помалу она начала различать, что происходит вокруг неё, и обнаружила, что летит вниз по широкому круглому тоннелю. Она не подумала, откуда такой мог взяться под крошечным домиком в лесу. Единственным её желанием было за что-нибудь ухватиться. Мимо пролетали какие-то стропила, балки, а кое-где в стенки тоннеля были вмонтированы полки, на которых находились какие-то предметы. Наконец девочке удалось приблизиться настолько, что она смогла схватить один из них в надежде, что он окажется волшебным и ей поможет. Несколько секунд она изучала его в неизвестно откуда взявшемся тусклом свете, пока не поняла, что держит в руках банку с заспиртованной головой младенца. В отвращении Алекто отбросила её от себя, и она разбилась о торчавшую из стенки тоннеля обломанную деревяшку.

Больше ей ничего не оставалось делать, только падать. На такой скорости хвататься за что-либо было безумием: ей бы просто оторвало руки. А внизу по-прежнему не было ни лучика света.

«Я умру, ― подумала Алекто, в шестой раз переворачиваясь в воздухе и летя вниз головой. ― Я разобьюсь насмерть...»

Больше у неё не было никаких мыслей, даже вся её короткая жизнь не мелькала перед глазами. Остался только тёмный тоннель и злобный ветер, который на лету трепал её платье.

Что тоннель закончился, она не сумела предугадать. Просто вдруг она на полной скорости словно окунулась в темноту и повисла в ней. Сразу исчез свист ветра в ушах, платье перестало задираться, и вокруг стало так же темно, как и в маленькой комнатке наверху. Алекто уже не могла пугаться, хотя она уже потеряла счёт времени и не понимала, где находится. По её расчётам ― где-то на расстоянии ста миль от поверхности земли, но ведь такого не бывает?

Она обнаружила, что может двигаться в этой темноте, и забарахталась, пытаясь хоть что-то нащупать.

― Ау! ― тихонько позвала девочка и сама не узнала свой голос. Постепенно она начала понимать. Она вовсе не нырнула ни в какую темноту, это ей только кажется. На самом деле она упала на землю и разбилась, только умерла так быстро, что даже этого не заметила. И то, где она сейчас находится, ― это и есть смерть.

Алекто сковало холодом и ужасом. Она думала, что после смерти дети попадают в рай, или на крайний случай, становятся призраками. Ведь что может такого натворить тринадцатилетняя девочка, чтобы попасть в ад? Но здесь и сейчас она больше не могла себе врать. Правда поднималась из глубин её сердца, душила рыданиями, шептала на ухо.

Ведь Алекто, по сути, бросила младшего брата, когда ему нужна была помощь, и теперь он наверняка попал в беду. Она попросту предала его, да что там, она хотела его смерти. А вместо этого умерла сама. Не она ли кричала на него, что он мешает ей заниматься, в то время как сама всего лишь раскладывала пасьянс или занималась тому подобными глупостями? Не она ли хотела подстроить так, чтобы он лишился своего подарка на одиннадцатилетие? Не она ли говорила подругам, что её брат отпетый хулиган, которым место только на Гриффиндоре? Кому и что она хотела этим доказать?

― Р-родителям... ― прорыдала Алекто в темноте. ― Мама, папа, где вы? Я больше не буду...

Темнота шевельнулась, сгустилась, своим масленым боком задевая её и переворачивая, как щепочку. Что-то огромное проплыло мимо, подобное страшной рыбине, но не тронуло Алекто, которая, замирая от ужаса, закрывала себе рот руками.

― Я не хочу в ад... ― шептала девочка сквозь рыдания. ― Я не нарочно... Выпустите меня...

Она поняла, что теперь пробудет в этой темноте вечно, ведь это, наверное, и есть ад. Рыбины будут проплывать мимо неё, потом начнут кусать, и ей останется только кричать в темноте, но никто не придёт ей на помощь, её бросили так же, как она бросила Амикуса в лесу.

Откуда-то подул ветер, и девочка обрадовалась изменениям, вдруг придёт помощь? Где-то внизу, хотя она давно перестала понимать, где верх, где низ, Алекто вдруг увидела освещённый прямоугольник и вывернулась в пустоте, чтобы добраться до него. Она умела плавать и сейчас применила свои навыки, руками и ногами разгребая темноту. Прямоугольник стремительно приблизился, и вдруг прямо перед своим носом Алекто увидела старую пыльную люстру. Она обнаружила, что прямоугольник оказался комнатой, у которой почему-то не было потолка, а она сама висит в двух метрах над полом, подобно привидению.

«Может, я стала привидением? ― подумала девочка. ― Как же мне показаться на глаза маме и папе?»

Ничего не происходило, и она, не в силах никак повлиять на своё состояние, поболтала ногами в пустоте и стала рассматривать комнату, удивляясь неожиданному ракурсу. В комнате стоял стеллаж со сваленными старыми, истрёпанными книгами, замусоленными, с оторванными корешками. На окнах висели оборванные, изъеденные молью занавески, а по стенам были косо и криво развешаны картинки ― Алекто присмотрелась и чуть не закрыла глаза руками, такая мерзость там была изображена. На каминной полке скалился череп, в глазнице которого стояла свеча. Там же была брошена колода карт. На столе стояло блюдо с пирожками, единственная вещь, не вызывающая отторжения в этой комнате. Пирожки были свежими, ещё даже дымились; Алекто облизнулась и тут вспомнила, что уже умерла и еда ей больше не нужна. Под креслом что-то мягко светилось: то были два клубка с серебристыми нитями, связанными вместе крепким узлом.

Алекто начала что-то понимать, и окончательно убедилась в своей правоте, когда увидела, что на спинке одного из колченогих, рассохшихся стульев висит её ридикюль, а у прикрытой рваной занавеской двери с торчащим в замочной скважине ключом валяется её палочка.

«Вот тебе и добрая бабушка... ― мрачно подумала она. ― Чувствовала же я, что что-то здесь не то. Вот как её милый домик выглядит на самом деле...»

Алекто не успела удивиться хладнокровию своих мыслей. Снаружи послышались шаги, и дверь отворилась.

Незнакомец легко нёс Амикуса по лесу, двигаясь в ему одному известном направлении. Мальчик молчал, обхватив его за шею, и размышлял, жив он ещё или это такой посланник смерти пришёл забрать его в мир мёртвых. Однако боль в ноге и шмыгающий нос утверждали, что он всё ещё находится на земле.

― Простите, мистер Грабак, а вы не подскажете, я ещё жив? ― вежливо осведомился Амикус на всякий случай.

― Грейбэк, ― поправил его лесной спаситель. ― А жив или нет ― это как поглядеть...

Когда высокая гибкая фигура спустилась по склону, Амикус сначала не понял, что перед ним находится живое существо, которому что-то от него надо. Но потом выяснилось, что мистер Грейбэк ― знакомый той самой бабушки, которая уже обыскалась своих внуков.

― А... А нашлась ли Алекто? ― первым делом спросил мальчик.

― Этого я не знаю, ― степенно ответил мистер Грейбэк, беря его на руки. ― Мне почтенная старушенция говорит: поискал бы ты по лесу, Феня. Вот я уж часа три тут бегаю. Тебя вот нашёл, а девчонка, может, сама к избушке-то вышла...

Амикус от усталости и чувства защищённости начал дремать и очнулся только тогда, когда мистер Грейбэк вынес его на поляну, где стоял домик, в окошке которого приветливо горел свет.

― Ишь ты, времени-то уже за полночь, ― пробормотал спаситель. ― А свет горит. Видать, девчонка-то нашлась, только тебя ждут...

Амикус искренне обрадовался, уже позабыв о том, что Алекто теоретически хотела его убить. Больше всего на свете он хотел поесть и лечь спать. И чтобы добрая бабушка ворчала над головой непослушного внука. И чтобы знать, что всё закончилось хорошо...

От пинка открылась аккуратная дверь, и мистер Грейбэк торжественно внёс Амикуса в дом.

― М-дя... ― сказал он, остановившись на пороге.

Амикус оглядел чистую и уютную комнатку, потянул носом аромат свежей выпечки и остановился взглядом на блюде с пирожками на столе.

― Видать, бабуля не утерпела, ― мрачно промолвил мистер Грейбэк. ― Сама улетела искать внучку-то свою. Вишь, метлы на месте нету.

Амикус пришёл в форменный ужас. Мало того, что он обязан мистеру Грейбэку своим спасением, так ещё бабушка, божий одуванчик, отправилась в такую темноту на метле в лес. Бедная бабушка! Что же теперь будет, если по его вине она стукнется об какую-нибудь ель и расшибётся! Всё из-за него...

Мальчик уже забыл, что сам то ли умер, то ли нет. Как только мистер Грейбэк спустил его с рук на пол, он схватил его за рукав и, заглядывая в глаза, срывающимся голосом воскликнул:

― Сэр, пожалуйста, помогите ей!

― Не вопи, ― строго сказал мистер Грейбек, стряхивая его руки. Глаза его оглядели комнату, странно заблестели. ― Я так и собрался сделать. Сиди здесь, никуда не выходи. Ночью в лесу опасно, сам знаешь. Ну всё, пошёл я.

Дверь за ним закрылась. Амикус огляделся по сторонам и, не снимая ботинок, протопал прямиком к блюду с пирожками. Он вовремя сообразил, что нужно бы помыть руки, мигом нашёл крошечную ванную и через несколько минут вышел оттуда, относительно чистый и с по-прежнему бурчащим желудком. Он налил себе чаю, накинулся на пирожки так, что за ушами затрещало, и, жуя, размышлял. Наверняка Алекто вломит ему по первое число, когда вернётся. Впрочем, она, как всегда, окажется права. Какой боггарт понёс его прочь от неё? Вдруг Амикус почувствовал себя чудовищно усталым и виноватым. Алекто старше, но она девчонка, и он должен был остаться и охранять её от всякой ночной нечисти, а он вместо этого убежал. Теперь ещё и бабушка попала в беду. Хорошо, если мистер Грейбэк отыщет их обеих до утра. А если нет?

Что-то, длящееся уже довольно долго, подобно комариному писку, привлекло, наконец, внимание Амикуса. Он склонил голову набок, прислушался к шуму ветвей и тому, как скрипят деревья над крышей домика, и вдруг услышал, что кто-то зовёт его по имени. Он так испугался, что подскочил на стуле и выронил пирожок. Однако зов не повторялся, или шум заглушал его. На всякий случай мальчик поднялся и обошёл комнату кругом. Подошёл к окну, всмотрелся в кромешную темноту за ним. Пожал плечами, хотя одиночество в незнакомом месте уже начало угнетать его. Обернулся назад и замер, как громом поражённый: на спинке одного из стульев, ранее незамеченный, висел ридикюль Алекто.

Амикус вытаращился на него как на видение самого Мерлина. Сонливость спала с него в один миг. Как ридикюль мог здесь оказаться? Неужели его нашли и принесли сюда за время бесплодных поисков девочки по лесу? Где тогда сама Алекто?

Мальчик встал столбом на одном месте, не в силах пошевелиться: он догадался, что от него неумело пытаются скрыть смерть сестры. Он попятился от ридикюля, как будто тот мог его укусить, обтёр спиной стену. Торчащий в замочной скважине ключ задел его бедро, и тут же Амикус почувствовал, что наступает на что-то длинное и круглое. Он наклонился и поднял с пола палочку Алекто.

Что бы сестра ни говорила про его умственные способности, дураком юный Кэрроу не был. Если появление здесь ридикюля он смог объяснить только гипотезой, то палочка всё расставила на свои места. Алекто была здесь, с ней что-то случилось, она выронила палочку. Скорее всего, она кому-то сопротивлялась, уж не мистеру Грейбэку ли?

«Не она хотела меня убить, это от нас обоих кто-то хочет избавиться, ― понял Амикус, дрожа и покрываясь холодным потом. ― Караул...»

― Амикус! ― раздался голос совсем рядом с ним, и мальчик с трудом узнал в нём голос сестры. Он радостно подскочил, озираясь и забыв обо всём, что было раньше.

― Алекто! Ты где?

― Я здесь, ― неуверенно произнесла девочка, и Амикус сообразил, что звук периодически теряется. И вообще, у него возникли сомнения, что он слышит его наяву, а не в своей голове.

― Где здесь? ― воскликнул он и на всякий случай поудобнее перехватил палочку.

― Я здесь, только ты меня не видишь... Послушай, Амикус, я... кажется, я умерла!

Мальчик прижался к двери. Сестра разговаривает с ним в виде привидения? Но где же тогда прозрачная серебристая фигура?

― Я, кажется, тоже... ― пробормотал он.

― Бери ридикюль! ― скомандовала Алекто. ― Там сокровища и портключ. Бери и беги отсюда!

Амикус растерялся.

― А ты? ― спросил он.

― Я умерла! ― завопила сестра, находясь на грани истерики. ― Я умерла, мне не поможешь, моё тело за этой дверью!

Амикус развернулся и рванул застрявший ключ. Умерла она ― вечно эти девчонки что-нибудь придумают! Наверняка ей всего лишь показалось, а сама вопит как резаная.

― Не смей!! ― визг Алекто полоснул по ушам. ― Не трогай, тебя тоже затянет внутрь, и ты умрёшь! Беги, пока бабушка не вернулась!

Амикус застыл в нерешительности. С одной стороны, дело было хуже некуда, и если кто-то хотел навсегда пресечь их род, у него это почти получилось. Нужно было убираться отсюда как можно скорее, прятаться и ждать, пока сработает портключ. Но Алекто, как она сама утверждала, лежала за этой дверью ― живая или мёртвая. Неужели можно оставить её злодеям на поругание? Его кровь взбунтовалась против такого решения, кровь, утверждавшая, что эта вредная своевольная девчонка ― одна из самых близких ему людей в целом свете. Он снова набросился на ключ под визг и причитания невидимой сестры, не думая даже, что будет делать, если она окажется мертва. Куда он потащит её тело и далеко ли унесёт?

Ключ не поддавался.

― Ты в другую сторону попробуй, внучек, ― посоветовала бабушка, вырастая рядом с Амикусом словно из-под земли.

* * *

Тихо вскрикнула Алекто; Амикус шарахнулся в сторону и вскинул палочку.

Не обращая на него внимания, старушка, которая выглядела вполне благообразно и, казалось, не несла никакой опасности, легко открыла дверь и, наклонившись, сунулась внутрь. С невиданной для старушки силой она выволокла оттуда за руки бездыханную Алекто. Голова девочки моталась по полу, обе косички расплелись, платье задралось, открывая ноги до колен.

― Вот, ― сказала старушка и отпустила её руки, которые с мягким стуком ударились об пол. Амикус бросился к сестре, прислушался, есть ли дыхание, затряс за плечи вредную девчонку, которая и помереть вздумала некстати. Как же он теперь один?

― Не трудись, мертва она. Как и ты, ― сурово сказала бабушка и скинула с головы капюшон промокшего плаща.

«Ну да, я и забыл, что тоже умер», ― подумал Амикус, сидя на полу рядом с сестрой.

― А вы кто? ― спросил он у старой колдуньи.

― Вот этого тебе знать не следует, ― оборвала его та. ― И так уже много чего видел. Скажу только, что захочу ― оживлю вас, не захочу ― так мёртвыми и останетесь.

Амикус подумал и встал на колени, молитвенно сложив руки. Он вспомнил про свою комнату в старом особняке, вспомнил про маму и папу, вспомнил даже эльфийку. Вспомнил старый вяз у ворот, с которого Алекто пару раз его стаскивала, и понял, как хочет домой.

― Ишь, чего захотел! ― засмеялась ведьма, заходила по комнате, откусила пирожок, поставила метлу ровно в углу. ― А вы этого заслужили, а?

― Пожалуйста, ― прошептал Амикус, уже догадываясь, что она скажет.

― Да вы за один этот вечер столько друг другу хорошего напожелали! ― старушка села в кресло. ― А это что?

Ей под ноги выкатились два клубка, синий и красный, она подняла их и с минуту рассматривала, близко поднеся к глазам, а потом закатилась хохотом, совершенно не вяжущимся с её милым обликом.

― Ну и колдовство! Ай да Алекто! Теперь это даже я не развяжу! Вот пусть так и остаётся, попляшете у меня!

Она отбросила клубки в сторону, и у Амикуса сжалось сердце: ему почему-то стало очень плохо оттого, что с клубками обращаются так грубо. Вероятно, виной тому было колдовство, которое упомянула ведьма.

― Кто на заре возле дуба ругается? ― отчитывала ведьма коленопреклонённого Амикуса. ― Вот и натворили дел.

― Я больше не буду! ― пообещал мальчик, которому хотелось плакать.

― Смотри! ― воскликнула вдруг старушка, вскидывая руку. Амикус посмотрел туда, куда она показывала, и увидел, что на каминной полке стоит небольшой флакон, светящийся изнутри мягким золотым светом. Пожалуй, только он в этой странной комнате был живым и настоящим. Ну, за исключением пирожков, конечно.

― Сможешь взять этот флакон, напоить из него сестру и глотнуть сам ― оживёте, ― пообещала ведьма. ― Смотри только, не урони. Уронишь ― прощайся с жизнью, вечно будете мне служить, имена свои позабудете, а то ещё в птиц превращу, понятно?

Амикус не понял, почему он должен уронить флакон, послушно поднялся и подошёл к камину. Вероятно, это была какая-то ловушка, но он не мог не воспользоваться шансом спастись.

Флакон лёг в его руку, прохладный и гладкий.

― И что тут... ― начал Амикус и тут же взвыл от боли: ему показалось, что он держит в руках раскалённую кочергу. Он и вправду едва не уронил флакон, но вовремя сумел подставить колено и удержал его. От боли он почти ничего не видел; доковыляв кое-как до Алекто, он попытался выдернуть пробку, но она не поддавалась, а флакон жёг, казалось, ещё сильнее, чем раньше. Амикус заплакал, вспоминая дом, и непослушными пальцами рвал пробку, пока она не выскочила. В глазах у него всё расплывалось. Он нащупал голову сестры, подсунул одну руку ей под затылок, а флакон поднёс к губам и сощурился, пытаясь понять, выливается что-нибудь из флакона Алекто в рот или нет. Амикус понял, что теряет сознание, и в этот же момент рука Алекто дёрнулась и перехватила флакон, не давая ему коснуться пола. Ведьма хмыкнула, расположившись в кресле и наблюдая за их вознёй.

* * *

Когда Амикус пришёл в себя, над ним склонялась сестра, растрёпанная, но живая. Прежде, чем он успел что-то сказать, она залепила ему оплеуху. Мальчик и слова не сказал, только потёр щёку. Он знал, как был виноват в том, что они едва не умерли, так что пощёчина была вполне заслуженна.

― Так вот, ― сказала старушка, доставая откуда-то трубку и набивая её табаком. ― Добро пожаловать снова в мир живых. Только вам ещё нужно до него добраться.

Амикус и Алекто, сидя на полу, уставились на неё. Пустой флакон валялся между ними; оба помнили вкус обыкновенной, чуть сладкой воды.

Дверь тихо заскрипела. Дети подпрыгнули от неожиданности и обернулись. Мистер Грейбэк стоял на пороге и с вожделением посматривал на них.

― Ну что, хозяюшка, можно я их теперь съем? ― вкрадчиво спросил он.

― Нельзя! ― отрезала бабушка. ― Они мои, а ты, Феня, веди себя прилично!

Алекто и Амикус ни на секунду не усомнились, что мистер Грейбэк в самом деле способен их съесть, поэтому весьма обрадовались, когда колдунья не разрешила ему это сделать.

Бабушка закурила и задумчиво выпустила в потолок несколько колец дыма.

― Считайте, что я вами почти довольна, ― сказала она.

― Мэм, ― осмелилась Алекто. ― Зачем всё это?

Старушка посмотрела на неё снисходительно.

― Подрастёте ― поймёте. Впрочем, тогда у вас будут другие проблемы...

Она подхватила откуда-то ридикюль и швырнула его детям.

― Забирайте. От своих слов не откажусь, всё, что взяли, ваше. Палочку свою тоже возьмите.

Палочку схватил Амикус, сунул в ридикюль. Во все глаза брат и сестра смотрели на страшную колдунью, которая курила, покачивая ногой в чёрном ботинке.

― Что стоите? ― спросила она наконец. ― Портключ вон он, на столе. Заслужили.

Дети поднялись с пола и увидели, что одна из чашек на столе слегка подпрыгивает.

― Давай, ― тихо прошептал Амикус. Опасливо поглядывая на старушку, они схватили чашку, и тут же портал рванул их, унося прочь.

Они пришли в себя в густой, мокрой от росы траве. Над головами их раскинулось чёрное звёздное небо, где-то неподалёку стрекотали цикады. Алекто испугалась, что они оказались там же, где и в первый раз, но, поднявшись и в очередной раз запутавшись в платье, увидела, что под холмом, защищённый чарами, стоит родной дом с покосившимися воротами и раскидистым вязом возле них.

Амикус дёрнул её за рукав, в ужасе показывая куда-то в сторону. Алекто посмотрела туда же и присела от страха: на соседнем холме, пересекая полоску рассвета на горизонте, стоял конь, на спине которого восседал всадник... без головы.

В темноте было хорошо видно, что оба совершенно белы: белый конь изредка перебирал ногами, а всадник, закутанный в белый плащ, сидел, не двигаясь.

― Привидение, ― одними губами прошептал Амикус. Алекто отрицательно покачала головой: привидения были прозрачными, а здесь было какое-то иное колдовство. И это как раз тогда, когда до родного крыльца осталось не более двухсот ярдов!

― Бежим, ― предложил брат. Алекто ткнула его носом в траву и прошипела:

― Ползи!

Конь всхрапнул над их головами, подняв детей из травы. Оба хором заорали и в самом деле бросились бежать, слыша, как за их спинами медленно и мерно ударяют в землю чудовищные копыта. Ворота уже были близко; Амикус тянул сестру за руку: бегал он всё равно быстрее, чем она, несмотря на боль в ноге. Алекто напрягалась из последних сил, а несчастный ридикюль летел за ней, болтаясь на ремешке.

Ворота распахнулись перед ними, как распахивались всегда, повинуясь магии крови. Брат и сестра влетели во двор, запрыгнули на крыльцо и обернулись. Никакого всадника не было и в помине, а над горизонтом показался огненный краешек восходящего солнца.

― Странно, ― хмурясь, пробормотал Амикус. ― Вроде час ночи был...

Алекто, не заботясь о шнурке со звонком, грохнула в дверь кулаком. Вскоре та отворилась, и на пороге предстала заспанная Хлопушка, глаза которой тут же стали размером с блюдца, как только она увидела, в каком виде заявились молодые хозяева.

Дети протиснулись в прихожую.

― Зови маму с папой, буди срочно, ― выдохнул Амикус, который всё ещё не мог выровнять дыхание. Им обоим было бы лучше, если бы сейчас они тихонько прокрались в свои комнаты, велели эльфийке молчать, а потом сказали бы родителям, что не посмели злоупотреблять гостеприимством доброй бабули и вернулись под утро. Но это просто не пришло им в голову. Им казалось, что страшные приключения ещё не закончились, и почувствовать себя в безопасности они могли только тогда, когда родители бы заверили их, что всё хорошо.

Они так и не двинулись с места, только от изнеможения присели на коврик для ног в прихожей, и посмотрели друг на друга.

― Ты знаешь, мне кажется, мы в самом деле умирали, ― прошептала Алекто, но об этом было страшно говорить, поэтому она замолчала.

Мистер и миссис Кэрроу показались на лестнице: отец бежал, сжимая в руке палочку и готовый защищать детей любой ценой. Он даже не успел накинуть халат, так и спускался вниз босой и в ночной рубашке. Мать спешила следом, зевая и не глядя по сторонам.

― Что случилось? ― вопросил отец, останавливаясь и видя, что внешне дети в порядке.

Амикус и Алекто обнялись и заревели.

* * *

― Аль, ― тихо позвал мальчик, заходя в комнату сестры и прикрывая ладонью пламя свечи.

Одеяло на кровати зашевелилось, и Алекто выглянула из-под него.

― Ты чего? ― громким шёпотом спросила она.

Собственно говоря, можно было и догадаться. День прошёл совершенно суматошно. Перестав заливаться в три ручья, они с братом кое-как смогли рассказать родителям, что произошло. Мать смотрела с полным ужасом и несколько раз порывалась броситься к камину, чтобы вызвать авроров, но отец, схватив за руку, удерживал её на месте. Под конец миссис Кэрроу тоже залилась в три ручья, а её муж только сидел, машинально скрёб щетину и повторял:

― Невероятно! Немыслимо! Не могу поверить!

Потом он увёл детей к себе в кабинет и долго накладывал на них какие-то заклинания, отчего воздух вокруг них искрился и окрашивался во все цвета радуги. Мать стояла в дверях и кусала ногти, растрёпанная несчастная женщина, едва не лишившаяся детей.

― Я вызову авроров... ― в десятый раз повторила она.

― Нет, ― сказал отец. ― То, что было сделано, не пошло во вред. У них обоих стабилизировалась магия. Где ты видела, чтобы магия была стабильна у десятилетнего ребёнка?

― Мне почти одиннадцать! ― возразил Амикус с дивана, но его никто не стал слушать, только Алекто ткнула его пальцем в бок, чтобы он замолчал. Как ни странно, мальчик вовсе не обиделся и в самом деле замолчал.

― Им помогли, понимаешь? ― убеждал отец, а мать прижимала руки ко рту и неверяще качала головой.

― Но такой ценой! ― прорыдала она и кивнула на сжавшихся детей, которые, не осознавая этого, держались за руки.

― Не всё в жизни даётся легко! ― отчеканил отец. ― Иногда, чтобы получить что-то, нужно пройти через страдания. Но я не удивлюсь, если в будущем Амикус и Алекто станут одними из самых сильных магов своего поколения.

Брат и сестра даже зарделись от похвалы, а девочка не обратила, как раньше, внимания на то, что отец первым назвал не её, а мелкую вредную шмакодявку.

Потом их мыли, кормили до отвала и укладывали спать. Амикус вовсе не почувствовал никакого опьянения от бокала столового вина, которое пробовал впервые в жизни ― отец распорядился, чтобы обоим налили, как взрослым, по целому бокалу. У него даже не было сил удивиться тому, что отец сам смывал с него грязь и мазал синяки заживляющей мазью, в то время как мама помогала полусонной Алекто. В общем, на их голову за этот день свалилось столько заботы, сколько не набралось бы и за год.

Дети проспали до полдника, а потом им было разрешено делать всё, что они хотят. Вся семья сидела в гостиной, и мать вышивала, чего не делала уже давно, а отец разбирал свою переписку, чем обычно занимался у себя в кабинете.

Теперь же была глубокая ночь, но брат и сестра не спали не только потому, что уже выспались, а потому, что слишком свежи были воспоминания о прошедшей ночи. Темнота ассоциировалась со страшным лесом, в котором поджидала колдунья.

― Ты чего? ― повторила Алекто. Амикус поставил свечу на её тумбочку и без приглашения плюхнулся на кровать.

― Не спится, ― сказал он и набрался смелости. ― Ты прости меня, ладно? За то, что бросил тебя одну в лесу. И вообще... может, ты была права, и не такой уж я и хороший, как раньше думал?

Алекто приподнялась и за ногу затащила его под одеяло.

― Давно не простужался? ― прошипела она и вдруг сбилась с привычного тона на серьёзный. ― А вообще, я больше перед тобой виновата... ― девочка зашмыгала носом. ― Это я тебя бросила. Никогда нельзя ссориться, иначе пропадём, ― сделала она вывод.

Амикус встал на кровати на колени и торжественно приложил к сердцу правую руку.

― Клянусь, что больше не буду с тобой ругаться, буду к тебе прислушиваться, ― сказал он прежде, чем Алекто смогла остановить его воплем, что с магическими клятвами шутки плохи. ― И пусть у нас всё будет на двоих, и беды, и радости, ― закончил Амикус.

Алекто поняла, что делать больше ничего не остаётся, и тоже встала на колени.

― Клянусь, что больше не буду с тобой ссориться и вредничать. Наоборот, буду тебе помогать с домашними заданиями, когда ты поступишь, и всем буду говорить, что ты у меня самый лучший брат на свете, ― сказала она. Как-никак, мальчишка, преодолевая боль, влил ей в рот живую воду, зная, что сам глотнуть не сможет, и собрался спасти её жизнь ценой своей. Да и она сама кричала ему, чтобы он уходил прочь и бросал её, так что в этом они были квиты.

― И да, лучше чтобы всё было на двоих, ― добавила она.

Они улеглись рядом, потому что было понятно, что спать порознь первое время они не смогут, слишком тяжело было то, что они пережили.

― А знаешь, я ведь обычно не уроки делала, когда орала, что ты мне мешаешь, ― грустно призналась Алекто.

― Я знаю, ― хмыкнул Амикус. ― Ты свои дурацкие пасьянсы раскладывала.

Алекто хотела возмутиться и отодрать его за уши по старой памяти, но вспомнила про клятву и сказала:

― И ничего они не дурацкие. Старшие девочки говорят, что преподавательница по Прорицаниям утверждает, будто каждый уважающий себя маг должен уметь немного предсказывать будущее. Я с этого года запишусь на Прорицания и сама много чего узнаю. Хочешь, тебя тоже научу?

Амикус хотел презрительно сказать, что карты это для девчонок, но прикусил язык и вместо этого ответил:

― Ну, ладно, научить можно. Но если мне не понравится, я этим заниматься не буду!

― Не захочешь, так не будешь, ― согласилась Алекто и перегнулась, чтобы подоткнуть ему одеяло.

Свечка догорала на тумбочке; брат и сестра, постепенно отбросив страх, шёпотом вспоминали самые значимые эпизоды своего приключения.

― Ну, если умереть значит увидеть сверху своё тело, то мы умерли, ― рассудил, наконец, Амикус. ― А потом ожили. Всё логично.

― Но мёртвые-то обычно не оживают, ― напомнила Алекто, беззастенчиво грея об брата ноги.

― А мы ожили, ― возразил Амикус. ― Значит, не до конца умерли. Интересно, а когда живой, можно так?

― Как?

― Ну, увидеть на расстоянии, что где творится. Я видел, как ты бегаешь по домику, и ты вправду бегала. Видел, как мама с папой ругаются, и они вправду поругались тем вечером, я спрашивал. Ещё карты видел ― ты гадала на них. И семь чёрных жемчужин...

― Это, наверное, комнаты были, ― подсказала Алекто.

― И мистера Грейбэка тоже видел, ― добавил Амикус и зевнул. ― Давай попробуем так снова?

― Да ты что? ― испугалась девочка. ― Снова умереть хочешь?

― Нет, постой, не кричи. Ты там поспрашивай на своих Прорицаниях. Может, мы с тобой великие провидцы, а? Прославимся... Что, не хочешь? Будем много денег брать за консультацию, отец выкупит нашу мануфактуру или виноградники. Восстановим влияние семьи в обществе... Эй, ты спишь, что ли?

― Не сплю, ― сонно буркнула Алекто. ― У нас же вроде теперь ожерелье есть, зеркало и кольца. Мама с папой их уже надели, папа проверил, они чистые.

― Этого надолго не хватит, ― возразил Амикус. ― И потом, мы же не совсем нищие, как Уизли или Абботы, правда? Можно пока в сейф положить... ― он тоже зевнул и перевернулся на другой бок. ― Ладно, мы живы, это главное.

― Хорошо всё, что хорошо кончается, ― проворчала Алекто.

― Почти как в сказке, ― добавил Амикус и заснул.

18.06. ― 05.10.12.

* * *

От автора: А те, кто читал "Четверо лучших", знают, чем закончилась эта нежная дружба...