Дорога без конца (джен)

Дорога без конца

Небо здесь всегда такое серое, как будто осень началась и не кончается. Тучи висят плотной тяжелой пеленой, не оставляя даже просвета, не давая пробиться даже крошечному солнечному лучу. Впрочем, есть ли там, за тучами, солнце, неизвестно. Холодный ветер несет по дороге пыль, завивается полупрозрачными вихриками и бессильно разбивается о деревянные столбики крыльца.

Холодно, пусто, уныло. Как поздней осенью.

Он никогда не любил позднюю осень. Он любил раннюю — с ее солнечными, еще по-летнему теплыми днями, пронизанными волшебным сиянием листьями, уже сменившими зеленый цвет на все оттенки рыжего, красного и золотого, с ее теплыми быстрыми дождями и туманно-жемчужными рассветами... Ранняя осень — это было их время. Его и брата. Даже странно, что они родились весной...

«Брат» — единственное слово, которое еще держится в затухающей памяти. У него когда-то были родители, другие братья, младшая сестра, друзья... но он не помнит ни лиц, ни имен. Они все уйдут, в свое время, когда оно наступит для них, и уйдут с улыбкой. А он застрял здесь, потому что душу не пускает идти дальше это короткое звонкое слово — «брат».

Кто-то пошутил там, наверху, разделив одну душу на две половины и поместив в разные тела. Каждое слово, каждая мысль, каждый жест — все находило отклик, все повторялось и продолжалось второй половиной. Братом.

Он теперь все время молчит — потому что некому продолжить за ним фразу.

Он почти перестал двигаться — потому что рядом нет никого, кто бы поддержал и продолжил его движение.

Он один в этом пустом большом доме, так похожем на тот, что остался там, на земле. Такая же большая кухня, такая же скрипучая лестница на второй этаж, такое же покосившееся крыльцо. Только в комнатах нет людей, в шкафах — вещей, на кухне — еды и посуды. Правда, еда ему не нужна, но все же... В доме — пустота и тишина, за окном — серое небо и холодный ветер, гоняющий по дороге пыль.

Серое небо, серая равнина, пыльная дорога, у которой стоит дом. Дорога из ниоткуда в никуда.

Сначала он еще ждал, не появится ли на дороге кто-нибудь, не постучит ли в дверь, не окликнет ли его по имени. Потом ждать перестал, да и свое имя припоминал уже с трудом. Потом и его забыл. Сидел целыми днями у окна, откинувшись на спинку старого кресла, и смотрел в серое небо.

На стене в кухне висели часы, но они не ходили, и он не знал, сколько времени он провел в этом полусне, без мыслей и чувств. «Брат» — билось в голове одинокое слово, «брат» — изредка шевелились бледные губы. Вскоре он устал смотреть на серый мир за пыльным стеклом, глаза закрылись, и он погрузился в забытье...

А потом появился свет. Робкий, неуверенный лучик света пробился-таки сквозь тяжелые тучи и упал на дорогу. Вслед за светом пришел звук — как во время грозы, когда гром следует сразу за молнией, — быстрые шаги по дороге. Кто-то торопился, почти бежал к забытому старому дому. И вдруг под одиноким лучом на пыльной земле появился высокий парень, словно соткался из робкого солнечного света и пыли, поднятой его старыми ботинками. Он добежал до крыльца, распахнул дверь и ворвался в дом на волне свежего влажного воздуха, какой бывает после грозы

— Фред! — позвал он, громко и отчаянно. — Фред!..

...Один шаг до кухонного окна. Одно движение — дотронуться до плеча брата. И медленно-медленно открываются голубые глаза, наполняются жизнью, медленно-медленно поднимается рука, тянется прикоснуться к непослушным рыжим прядям того, кто упал на колени перед креслом.

— Брат... — звучит слово, тщательно оберегаемое в выцветшей памяти.

Брат смеется и плачет одновременно, и крепко сжимает его ладонь в своей. И летит в сторону пинком отброшенное кресло, и вот уже двое сидят на полу, пряча лица друг у друга на плече, и одинаковым осенним пожаром полыхают волосы, и стучат два сердца в сумасшедшем весеннем ритме.

Старое рассохшееся крыльцо жалобно стонет под быстрыми шагами двоих. Держась за руки, они бегут к дороге...

И как только они покидают дом, он начинает плавиться, таять, как забытое на подоконнике мороженое, и вместе с ним плавится и тает дорога, серое угрюмое небо, сухая равнина. Двое повисают в пустоте, но лишь на мгновение, а потом у них под ногами возникают рельсы, двойной змеей убегающие прямо в залитое красным закатным огнем небо.

— А где же поезд? — удивляется один из них.

— Поезд уехал давно, братишка! — смеется другой. — Устал ждать и уехал. Меня звали, соблазняли райскими садами, но без тебя я и шагу не сделаю. Хватит, натерпелся!

— Ну раз уехал, придется идти пешком по шпалам, — смеется ему в тон первый. — Торопиться нам теперь некуда, правда?

И, не выпуская руки брата, двое вприпрыжку устремляются вперед.

22.07. — 17.10.2012