Её пустыня (гет)

Мне не нравится западное крыло Малфой-мэнора. Угрюмая мрачность комнат, тяжелые портьеры на окнах и массивная лепнина на потолке, изображающая странные цветы — казалось, стоит только присмотреться и можно увидеть чье-то лицо — все это угнетает меня. И если мрачность западного крыла почти исчезает при хорошем освещении, уступая место аристократичной роскоши, то эта жуткая лепнина не теряет свою колоритность никогда. Эти цветы будто наблюдают за мной, из-за чего я стала с ними здороваться, чтобы они не казались мне такими жуткими. Как ни странно, это помогает.

— Возможно, эта, миссис Малфой?

Лори, сотрудница «Волшебства уюта» опять, подсовывает мне иллюстрацию с очередной цветочной лепниной, и я раздраженно качаю головой, отчаиваясь найти хоть что-нибудь подходящее.

Еще по переезду я уговорила Драко на небольшие изменения, пообещав не менять ничего кардинально, зная, как ему нравится обстановка западного крыла. И сейчас, сидя в библиотеке за книгами по архитектуре и дизайну, я пытаюсь найти что-нибудь, что понравилось бы и Драко, и мне.

— Астория, Лори, — исправляю я её, а потом тяжело вздыхаю и захлопываю книгу. — Нет, это все не то.

Утомляющая духота библиотеки давит на меня, а цветы на потолке, кажется, снова таращатся своими тяжелыми бутонами. Я мысленно прошу у них прощения и отвожу взгляд.

— Миссис Малфой, вы хорошо себя чувствуете?

— Астория! Я же просила, Лори, называя меня Асторией, — раздраженно отвечаю я. — Да, все хорошо, просто немного душно.

— Душно?

Искреннее удивление отражается на лице Лори, и я замечаю, как она зябко кутается в теплую шаль. От этого мне становится не по себе, и я хватаю со стола первую попавшуюся книгу.

— Ох, — восхищенно вздыхает Лори, заглядывая мне за плечо, — какая очаровательная детская!

Детская и правда очаровательна: оформленная в светлых тонах, с мягким ворсистым ковром на всю комнату и резной мебелью из светлого дерева… и никакой лепнины на потолке, только рисованные дракончики, летающие по стенам комнаты. Очаровательная и так ярко контрастирующая с западным — нашим с Драко — крылом поместья.

Это раздражает меня еще больше, и я категорично отвечаю:

— Мы ищем не детскую, Лори. Не отвлекайся.

Я переворачиваю страницу и ловлю себя на мысли, что хотела бы иметь похожую детскую для нашего с Драко будущего ребенка. Я встряхиваю головой, уговаривая себя, что еще рано об этом думать, раздраженно отвожу взгляд от очередной иллюстрации и захлопываю книгу. Взгляд наталкивается на эту вездесущую лепнину, и мне кажется, что цветы понимающе кивают своими бутонами. Я качаю головой и отвожу взгляд.

— Астория, с вами точно все хорошо?

Температура в библиотеке поднимается еще на пару градусов и, глядя на кутающуюся в шаль Лори, я понимаю, что со мной все-таки что-то не так.

— Пожалуй, нет, — тяжело вздыхаю я от духоты и прикладываю прохладную ладонь ко лбу. — Давай продолжим завтра.

— Конечно. Может, вам позвать кого-нибудь?

— Я справлюсь, спасибо, Лори. Флорика проведет тебя. Флорика, — я зову домового эльфа и, когда она появляется, говорю: — Проведи мисс Дастингс к выходу.

— Слушаюсь, хозяйка.

— До встречи, Лори.

Когда они выходят, я прислоняюсь головой к холодной доске стола и шепчу цветам:

— Хватит на меня глазеть.

Стол подо лбом быстро нагревается и, понимая, что я больше ни минуты не выдержу в душном помещении библиотеки, я поднимаюсь с кресла. Перед глазами все плывет и темнеет, и в нечеткой расплывчатой картине действительности я замечаю чье-то уродливое лицо на лепнине. Оно стремительно тянется ко мне, и я проваливаюсь в темноту.

* * *

Я чувствую её рядом. Она касается моей кожи и просачивается внутрь через поры. Сковывает каждый орган, каждую кость, каждую мышцу. Каждую клеточку моего тела. Она сковывает даже моё сознание.

Невидимыми руками она сдавливает лёгкие и плотоядно улыбается, наблюдая, как быстро бледнеет моё лицо.

Мне трудно дышать. Руки её — огонь. Они выжигают из меня воздух, а потом сжигают лёгкие. Мне кажется, я чувствую запах паленой плоти и перестаю дышать. Не могу дышать.

Все вокруг становится сухим и палящим. Меня окружает одна лишь пустыня. Горячий песок царапает и обжигает кожу, и видеть хоть что-нибудь почти невозможно, потому что от раскаленного пустынного воздуха высыхают глаза. Песок языками пламени ползет по ногам вверх, стремясь сжечь меня заживо, и я чувствую насколько обжигающий этот песочный огонь, но тело не сгорает. Я, словно несгорающая ниточка свечи, стою посреди пустыни и не могу сделать ни одного движения, не могу издать и звука, даже моргнуть высохшими глазами невозможно. От внутреннего крика меня едва не разрывает на маленькие части, но моё проклятое тело кажется сейчас непобедимым.

Я шумно вдыхаю. Она леденеет от ярости.

Раскаленная пустыня исчезает, и перед высохшими в обжигающем воздухе глазами появляется украшенный лепниной потолок. Изображающие на нём цветы приветливо распускают свои бутоны, и я хочу улыбнуться им в ответ, — за то, что ждали, за то, что приняли обратно — но она еще не отпустила меня. Она не дает мне двигаться и, разочаровавшись в силе раскаленного песка, давит на меня несколькими тысячами тонн воздуха.

— Астория?..

Царапающий шепот взрывается в голове оглушительным треском — она снова обретает силу и возобновляет своё давление.

Стены и потолок начинают покрываться кристалликами песка. Он пока еще холодный, но стоит ей набрать еще немного сил, и песок раскалиться сильнее прежнего. Комната уже настолько заполнилась им, что кровать начинает качать на волнах нагревающихся песчинок. В комнате темнеет. Цветы сжимаются от боли, и с потолка начинают сыпаться увядшие скрученные лепестки. Слезами они осыпаются вниз, и я пытаюсь вдохнуть больше воздуха, чтобы попросить у них прощения, но песка слишком много, он туманом висит в комнате, и со вздохом я его глотаю. Хриплый кашель разрывает меня изнутри, и с каждой попыткой вдохнуть хоть капельку чистого воздуха я наглатываюсь песком все больше и больше. Мне начинает казаться, что я сама состою из одного только песка. Я словно комок песчинок в бесконечной пустыне и ничего больше. Здесь вообще нет ничего кроме этих колких, царапающих кристалликов. Все вокруг превращается в песок, даже лепестки, не долетая до пола, крошатся на маленькие песчинки. И только цветы на хмуром потолке темнеют и обновляются: выпускают болотно-зеленого цвета ростки с едва заметными грязно-коричневыми бутонами. Они стремительно начинают расти, и покрытые шипами змееподобные лианы ползут ко мне.

— Астория, вы меня слышите?

Песок трещит, как рой цикад и накаляется. Лианы стремительно тянут ко мне свои нити, и на них расцветают уродливые бутоны с её лицом. С хищным оскалом она змеями опутывает мои ноги и поднимается выше.

Песок раскаляется все сильнее и в уже грозовой комнате кажется, что он начинает светиться от жара. Змеи-лианы опутывают живот, и кажется, за хрустом песка я слышу, как трещат мои ребра. Сама не понимая почему, я тянусь закрыть живот руками, сделать что-нибудь, чтобы защититься, но не могу.

Её хищное лицо торжествующе осклабливается, когда лианы, расцарапывая всё моё тело острыми шипами, сдавливают грудь, не давая возможности втянуть еще немного раскаленного песчаного воздуха. У меня совершенно нет сил на защиту, и отчаяние уже готово вылиться в крик…

Но в её маленькую пустыню врывается кто-то еще. Я чувствую, как меня пытаются чем-то напоить и панически пытаюсь вырваться, потому что понимаю — ей кто-то помогает. Но моё тело уже не принадлежит мне, оно принадлежит ей, кто своими смертоносными лианами не дает мне и шанса на свободу.

Жидкость ледяной струйкой обжигает горло и не остается ничего другого, как глотнуть её.

Кто-то кладет свою прохладную ладонь мне на запястье, и по телу разливается блаженная прохлада. Змеи-лианы постепенно ослабляют хватку.

Она разочарована. Комната начинает тонуть в зыбучем песке и тянет меня за собой, но прохладная ладонь цепко удерживает меня от раскаленной песчаной воронки.

Комната наливается теплым, мягким светом, цветы на потолке втягивают свои лианы с пестрящими на них грязно-коричневыми бутонами-лицами. Они приветственно распускают свои другие бутоны, — добрые — но я уже не могу им доверять, один раз они меня уже предали.

Чья-то холодная рука ложится мне на лоб, а потом тишина раскалывается мягким шепотом:

— Жар спадает. Не волнуйтесь, мистер Малфой, самое тяжелое уже позади. В ближайшие несколько часов температура снова может немного подняться, — зелье закончит своё действие — но потом организм сам одолеет болезнь.

— Целитель Окстор, прошу, останьтесь до полного выздоровления Астории.

— Мистер Малфой, ваша жена не единственный мой пациент. Уверяю вас, пик болезни уже прошел, теперь миссис Малфой будет быстро идти на поправку. На случай чего-нибудь непредвиденного, вы можете сразу послать за мой эльфа. Но не думаю, что в этом будет необходимость.

— Но вы не понимаете! Астория…

— Прошу вас, мистер Малфой. Четко выполняйте мои инструкции и все будет хорошо. Сейчас уже мне нет необходимости находиться подле вашей жены.

— Целитель…

— Никаких возражений, мистер Малфой. Мне нужно спешить к остальным пациентам. Если будет необходимость — посылайте за мой. Всего хорошего.

Я не могу понять и слова из того, что услышала, но она понимает. Её перекошенное лицо начинает яростно пылать, сжигая оставшиеся ростки шипастых лиан. Огонь ползет по потолку к стенам, оставляя за собой черные обгорелые пятна. Языки пламени принимают форму рук, и её лицо торжественно скалится, когда пылающие руки заключают меня в кольцо. Огонь просачивается внутрь и выжигает меня изнутри…

Неожиданно она размыкает свои смертоносные объятия, и я уже почти не чувствую жара огня, он испаряется и не может повторно меня окутать, наталкиваясь на невидимую преграду. Её перекашивает от злости, когда я судорожно втягиваю уже не горячий воздух и кажется впервые за долгое время улыбаюсь, облегченно и с торжеством.

Она пылает от бешенства, и огонь гаснет, как бы она не пыталась его удержать. Языки пламени мечутся из стороны в сторону в надежде на спасение, а черные пятна на стенах постепенно исчезают.

— Тори, ты меня слышишь? Как ты себя чувствуешь?

Я пытаюсь кивнуть, но слабость от пребывания в её пустыне, от её яростных атак слишком велика. Я пытаюсь хоть как-нибудь ответить, чтобы этот кто-то не ушел, чтобы не оставил меня с ней наедине, и прикрываю глаза вместо кивка. Она смотрит на меня мерцающими лихорадочным огнём глазами и тает в воздухе. И за секунду до исчезновения её лицо озаряет мстительная улыбка, мелькает ослепительный сгусток огня в её руках, и она, наконец, исчезает.

Я чувствую прохладную ладонь на щеке, открываю глаза, и они сразу же наполняются слезами, пытаясь восстановиться после обжигающей, сухой и царапающей пустыни. За размытыми контурами силуэта я силюсь узнать своего избавителя, но не могу, моё сознание слишком истощенно для этого. Я закрываю глаза и проваливаюсь в успокаивающую темноту.

* * *

Западное крыло Малфой-мэнора Драко всегда нравилось больше. Здесь обстановка отличалась более тёмными глубокими тонами, высокие окна были занавешены тяжелыми бархатными портьерами, и мебель из темного дерева хорошо смотрелась в общей картине поместья. Единственной комнатой в этом крыле, которую он не любил с детства, был кабинет. Самые неприятные новости, что Драко узнавал в мэноре, ему сообщались здесь. В официальной холодной обстановке, подчеркнуто вежливо и величественно.

И сейчас, в холодной атмосфере кабинета, просматривая историю болезни Астории и задумчиво хмурясь, стоял целитель Окстор — коренастый, с внимательным и цепким взглядом, русоволосый мужчина, от которого исходила спокойная уверенность и сила. Кабинет полон плохих воспоминаний не добавлял Малфою спокойствия, и хмурясь, целитель заставлял Драко волноваться еще больше.

Последние полторы суток были кошмаром. Драко казалось, что он смотрел, как угасает его хрупкая Астория. Неполные сутки она провела в постели почти без движения, лишь периодически забиваясь в тяжелом хриплом кашле или устремив ничего не видящий взгляд к потолку. Слабым шепотом Астория бормотала что-то о песке и змеях или едва слышно звала на помощь. Это было невыносимо Драко чувствовал себя беспомощным и бесполезным и отчаянно хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь Астории. И лишь пару часов назад, когда она забылась целебным сном, Драко немного успокоился.

Целитель Окстор черкнул что-то у себя в заметках и повернулся к нему.

— Ну что же, миссис Малфой уверенно идет на поправку. Необходима еще пара дней постельного режима в тишине и спокойствии, а после прохождения восстановительного курса ей не стоит перенапрягаться. Если возникнут какие-то проблемы, сразу же посылайте за мной. — Еще раз пересмотрев историю болезни, целитель Окстор осторожно спросил: — И еще одно, мистер Малфой. Вы знали, что ваша жена была беременна?

— Что? — Драко пораженно уставился на целителя. — Постойте… Была?

— Верно. Седьмая неделя. Выкидыш в первом триместре при данных обстоятельствах не удивителен. С учетом состояния вашей жены, не советую вам говорить об этом, ей не к чему лишние психологические травмы.

— Но она будет в порядке?

— Конечно, мистер Малфой. — Посмотрев на уставшего и раздавленного такой новостью Драко, Окстор добавил с теплотой в голосе: — Не волнуйтесь, все будет хорошо. У вашей жены крепкий организм, и вы молоды. Дайте себе немного времени и, уверяю вас, детские крики еще нарушат покой вашего дома. — И, еще раз окинув взглядом историю болезни, целитель написал рецепт с инструкциями и отдал Драко. — И вы тоже отдохните, мистер Малфой, выглядите неважно. Всего хорошего.

Окстор бросил горсть Летучего пороха и исчез в изумрудном пламени камина.

* * *

Тяжелые оковы сна все еще тянут меня за собой в темноту, в голове шумит, а во рту я чувствую отвратительный привкус зелий. Расплывчатые картины воспоминаний калейдоскопом мелькают у меня перед глазами, и даже от таких невыразительных кусочков мне становится не по себе. Я несмело открываю глаза, чтобы убедиться, что мои воспоминания — отголосок фантазий нездорового организма, и перед глазами представляется наша с Драко спальня, такая, какой она всегда была. Ни одна песчинка не попадает в поле моего зрения, и я вздыхаю с облегчением. Лишь лепнина на потолке таращится на меня своими тяжелыми бутонами.

— Астория, ты проснулась, — с облегчением в голосе говорит вошедший в комнату Драко. — Как ты себя чувствуешь?

Он берет меня за руку, а затем прикладывает прохладную руку ко лбу. Яркая вспышка воспоминания о грязно-коричневых бутонах-лиц мелькает у меня перед глазами, и я быстро отвожу взгляд от лепнины.

— Не очень хорошо, — тихо хриплю я. — Драко, что случилось?

— У тебя была лихорадка, но целитель сказал, что ты уже идешь на поправку.

— Очевидно.

Я криво усмехаюсь и устало прикрываю глаза. Кажется, будто я провела на ногах без сна и отдыха по меньшей мере неделю.

— Тори…

Я открываю глаза и выжидающе смотрю на Драко. Он сидит с низко опущенной головой и старательно отводит взгляд. Меня начинает снедать тревожное предчувствие, и я в нетерпении спрашиваю:

— Что?

Драко глубоко вздыхает и поднимает на меня взгляд.

— Я очень волновался за тебя.

Я не могу скрыть своего недоумия от его поведения. Мне кажется, что он хотел сказать что-то другое и в последний момент передумал или не решился. Но глядя в покрасневшие от усталости и, скорее всего, недосыпания глаза мужа, я не обращаю это внимания.

— Все будет хорошо, — я тепло улыбаюсь Драко и закрываю глаза. — Я только еще чуть-чуть отдохну.

— Конечно, — тихо отвечает он, целует меня в лоб и уходит.

— Драко, — зову я его, когда он уже стоит на пороге. — Лепнина здесь ужасная. Заменим её, хорошо?

Драко тепло улыбается и кивает.

— Как тебе нравится, Тори.

Я закрываю глаза, когда за ним закрывается дверь, и шепчу:

— И в детской тоже не будет никакой лепнины…